Текст книги "Два пера горной индейки"

Автор книги: Александр Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Александр Владимирович, найдите его, пожалуйста, и приведите сюда до отбоя.

Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Я постарше его лет, наверное, на пятнадцать, а может, и больше, но что поделаешь, придется исполнять его команды. Если, конечно, он будет в достаточной степени вежлив. Отправился на поиски Голубева.

Глеба Голубева, человека лет пятидесяти, с сединою на висках и с уже загорелой плешью, одетого в великолепный тренировочный костюм, новый и заграничный, я нашел в баре. Он сидел у стойки на вертящемся стуле рядом с довольно молодой женщиной и потягивал из соломинки коктейль. Она была небольшого роста, полногрудая блондинка, а ее платье и прическа являли собой настоящие произведения искусства. Вряд ли такую женщину можно отыскать в нашей гостинице, она почти наверняка им и привезена. На горе я и раньше ее видел. Извинившись перед дамой, я попросил Глеба на два слова.

– А нельзя ли это сделать завтра? – спросил он раздраженно, когда я объяснил ему, что он должен немедленно, прямо сейчас, зайти в комнату 214. – И что за таинственность такая?!

– Никак нельзя, – тихо проговорил я. – Только сейчас. Это очень важно для вас. И никто не должен об этом знать. Это не по лыжным делам и не по медицинским. Понимаете?

Он посмотрел на меня изучающе и сказал:

– Приду минут через десять – пятнадцать.

– А... Вот в чем дело, это вы... – проговорил он, войдя к нам в номер и увидев Котлова. – Чему обязан?

– Хочу задать вам несколько вопросов, присядьте, пожалуйста, – указал Котлов на застеленную кровать.

Голубев же достал из-за кровати стул, поставил его у самой двери и развалился на нем в небрежной позе, ну прямо как мальчишка-подросток назло маме. Правую ногу он положил на левое колено, а левую руку закинул за спинку стула.

– Вы говорили, Глеб Семенович, что знакомы с Ольгой Дмитриевной Васильевой. Не так ли?

– Да, знаком.

– Расскажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы с ней познакомились.

– Здесь, в прошлом году. Ей тогда пришлось освобождать номер для меня, но она не обиделась, ее устроили в другом номере.

– Какие у вас с ней были отношения?

– Самые хорошие. Мы катались вместе. Знаете ли, – развязно улыбнулся Голубев, – одному кататься неинтересно. Всегда находишь товарища. Гора ведь как танцплощадка, нужны зрители. И совсем хорошо, если это женщина. А женщине тем более на горе одной никак нельзя. Ей нужно, чтобы ее хвалили, чтобы ею восхищались. А я помогал Ольге отрабатывать технику, давал советы.

– Близких отношений у вас с ней не было? – спросил Котлов в лоб.

– Нет. Так, знаете ли, на грани... Она, как бы это вам сказать... была занята. Определенные обстоятельства...

– Она жила в люксе, в котором вы сейчас?

– В люксе, но в другом. Таких люксов и полулюксов здесь полно. Если их можно так назвать. Телевизор да душ, не всегда горячий.

– Скажите, пожалуйста, Глеб Степанович, вы приезжаете сюда по путевке?

– Я плачу. Здесь плачу, – не смутился Голубев.

– А Васильева жила по путевке?

– По-моему, нет. – И после небольшой паузы, во время которой Котлов смотрел на него с нескрываемой иронией, добавил: – Ее устраивал Абдулла Хасанович.

– Так... Вы здесь с женой?

Голубев не на шутку рассердился:

– Вы же знаете, что у меня нет жены, что я больше двадцати лет разведен. Дети взрослые. Все это я вам уже рассказывал! И мне кажется, не очень-то тактично...

– Хорошо, хорошо, – начал успокаивать его следователь. – И еще один вопрос: почему вы живете в люксе? Да еще без путевки? При такой тесноте, при таком дефиците мест у вас двухкомнатный номер. Ведь двухкомнатный?

– Да, двухкомнатный! – огрызнулся Голубев. И добавил помягче: – На двоих.

Котлов молчал и в задумчивости дергал мочку уха.

– Я делал операцию брату Абдуллы, у меня в институте урологии исследовались несколько его родственников. Удовлетворяет вас такой ответ?! – вскинул Голубев разгневанный взгляд на следователя.

– Да, вполне, – спокойно произнес тот. – И последний вопрос. Скажите, Голубев, кого вы знаете из москвичей, с кем Абдулла Хасанович в таких же дружеских отношениях, как с вами?

– В дружеских отношениях он только с высоким начальством. Или с теми, кто ему очень нужен.

– Но все же?

– Не знаю. Он ведь не живет в гостинице, у него коттедж в два этажа с мансардой, камином и баней. Там он принимает важных гостей.

– Вы там бывали?

– Мне рассказывали.

– Кто, если не секрет?

– Не помню я, кто рассказывал! – вскинулся Глеб. – Об этом сплетен ходит сколько угодно.

– Вы напрасно волнуетесь, Глеб Семенович, – проговорил спокойно Котлов. – Обо всем об этом я спрашиваю вас не из праздного любопытства. Совершено убийство. Я расследую его, и вы должны, обязаны мне помочь.

– Убийство?! – широко раскрыл глаза Голубев, и я увидел, что они у него младенчески голубые. – Кого убили?

– Да Васильеву, Васильеву! Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

Удивление Голубева было настолько искренним, что не поверить ему было просто нельзя.

– Так кто же еще из москвичей дружен с Абдуллой?

– Я действительно не знаю, – ответил Глеб. – Надо посмотреть, подумать. Если узнаю, скажу.

– И теперь я еще раз спрашиваю вас, бывали вы в бане у Абдуллы или нет?

Голубев обреченно вздохнул.

– Бывал. В прошлом году. Но рассказывать ничего не буду.

– И не надо, я вас об этом не спрашиваю. Только вот что, постарайтесь никому не рассказывать о нашей встрече, в том числе и вашей даме.

Котлов вновь сел за картотеку, сказав мне:

– Завтра Козлов даст мне личные дела сотрудников. Обойдемся без кадровика. Это женщина, родственница Абдуллы.

– Андрей Петрович, а что, если вам стать родственником Козлова? – стал я размышлять вслух. – Ну, скажем, зятем. Ведь понадобятся лыжи, ботинки, палки – все снаряжение. В прокате их сейчас нет, не достать. Найти все это можно только по очень большому блату. Потребуется пропуск на канатку, иначе будете стоять в очередях часами. А вам вдруг понадобится срочно подняться. Становиться здесь рядовым туристом – значит обрекать себя на существование изгоя. Очередь за лыжами, очередь их сдавать каждый день в хранилище (в номерах лыжи держать не позволяется), очередь на подъемник...

– Посмотрим, – ответил Котлов, зевая. – Надо оглядеться. Зятем никогда не поздно стать. Но в моем положении это не совсем... Поглядим.

«Увидишь завтра подъемник и поймешь, что я прав», – подумал я, забираясь под одеяло.

3

Когда после завтрака мы с Котловым подошли к парнокресельной канатной дороге, очередь для туристов была уже часа на полтора. На склоны вершины Актау ведут последовательно три колена канатной дороги. Первая, парнокресельная, поднимает лыжников к альпийским лугам. Идет она над лесом. Выше – два однокресельных подъемника тянут над пологими и довольно простыми склонами, здесь катаются начинающие лыжники. Эта вторая канатка заканчивается у горной хижины с небольшой гостиницей и баром. А выше идет однокресельная нитка третьего колена, и в стороне два бугельных[13]13
  Бугель – приспособление, прицепляющееся к тросу и поднимающее лыжника по склону.


[Закрыть] подъемника. Через обширные склоны Актау – рай для горнолыжников – они выводят к приюту, небольшому круглому зданию, где помещаются спасатели со своим хозяйством и работает небольшой бар, в котором можно выпить чашку кофе или горячего чаю. Высота тут более трех тысяч метров, приличная крутизна склонов и самые разные формы рельефа: и большие раскаты, и бугры, и перепады.

– Ну вот, смотрите, – сказал я Андрею Петровичу, – видите две очереди, одна большая, другая маленькая. В большой уже стоят мои ребята, до завтрака заняли, а маленькая для иностранцев, для спортсменов и для людей, имеющих пропуск.

Котлов глядел, щурясь от яркого света. Солнце еще не осветило посадочную станцию канатной дороги, не вышло еще даже из-за бугра, но день обещал быть настолько ярким, что ему пришлось надеть темные очки, не дожидаясь прямых солнечных лучей. Темные очки он догадался взять с собой, но вот его костюм... Тренировочные брюки вздулись пузырями на коленях. Надо будет дать ему подтяжки. Поверх пиджака, с которым он не расставался, надета серая нейлоновая куртка, а на голове все та же зеленая шапочка с надписью «Спорт». Лыжи мы не успели для него достать, и Котлов решил подняться просто так, для знакомства.

– Если вы разрешите, Андрей Петрович, я изложу вам свою классификацию горнолыжного народца, плод моих многолетних наблюдений. Давайте подойдем поближе к посадке.

Со всех сторон разносился по подножиям Актау хриплый голос Высоцкого, это окружающие канатку шашлычные запустили свои магнитофоны. Каждый из шашлычников считал своим долгом заглушить соседа и конкурента. В детстве я видел, как ловили раков. Опускали в воду на веревке кусок тухлого мяса и через некоторое время вытаскивали его с вцепившимися в него раками. Шашлычные напоминали мне этих раков, запустивших свои клешни в основание канатно-кресельной дороги.

Мы остановились у огромного горизонтально вращающегося колеса, по которому шел трос, а на нем с громом и скрежетом раскачивались пустые двухместные кресла.

– Всю эту публику можно разбить на несколько категорий, четко просматривающихся групп людей, которые вы безошибочно научитесь узнавать не только здесь, у канатки, но и в гостинице.

Первая категория – элита. Или «жар-птицы». Это очень большие люди – академики, генералы, космонавты, высокое местное начальство или очень большие жулики, миллионеры. Элита не стоит ни в той, ни в другой очереди, она проходит к посадке со стороны высадки. Обычно ее сопровождают. Вот пожалуйста, глядите. Гости самого Абдуллы.

Одетый в новенькую красную пуховку с Гербом Советского Союза на груди Абдулла, льстиво улыбаясь, вел к высадке высокого старика в американском пуховом костюме и его даму, химическую блондинку, которая, судя по виду, никак не может еще осознать, что разменяла шестой десяток. Старик сам нес на плече свои лыжи, а лыжи неловко ковылявшей в горнолыжных ботинках дамы держал в руках осклабившийся Абдулла.

– Лыжи «Россиньол», французские, – комментировал я снаряжение старика, – тысяча рублей, а может быть, и полторы. Крепления французские «Соломон» – триста рублей; ботинки итальянские – пятьсот; палки австрийские, очки и перчатки тоже кое-чего стоят. Об американском пуховом костюме я даже и не говорю. Бесценная вещь. Он набит гагачьим пухом, ничего не весит и теплый, как печка. Я о таком и не мечтаю. Добыть бы пуховку нашу, на гусином пуху. В общем, на нем тысячи три с половиной. Считай, столько же на ней. Не знаю, кто они, в первый раз вижу, но это элита. Смотрите теперь...

Абдулла вывел гостей на посадку со стороны высадки. Там сверху шли пустые кресла, они огибали колесо, и тогда в них садились. Элитная парочка встала с лыжами в руках спиной к подъезжающему креслу и лицом к склону. Придерживаемое Абдуллой кресло подкатило под них, они мягко сели и поехали. Абдулла – вслед за ними на следующем кресле.

– Вторая категория – «деловые люди», – продолжал я. – По хитрости и наглости они напоминают мне ворон. Сейчас мы их увидим. Эти тоже не стоят ни в одной очереди. Их оружие – деньги и удивительное нахальство. Изгоев они презирают. Каждый платит работающим на канатке ребятам по десятке в день. Узнают заранее, кто где дежурит, и договариваются накануне. Те их знают в лицо. Пожалуйста!

Обходя очередь, к загородке пробирались четверо – пожилая женщина в белом костюме и с черным, как сапог, лицом, два полнеющих молодых человека в ярких горнолыжных куртках и фирменных шапочках «Адидас» и брюнетка в заграничной пуховке. Бесцеремонно и спокойно перелезли они через загородку и оказались прямо у посадки. Очередь зароптала, послышались возмущенные голоса и даже оскорбительные выкрики, но тут же и прекратились, ибо компания «ворон» уехала с первыми же креслами, а в очереди каждый стал смотреть, сколько еще осталось впереди него, и ждать счастливого мига посадки.

– Обратили внимание на снаряжение? – спросил я у Котлова.

– Лыжи красивые.

– У старшей женщины, загорелой, – «Россиньол», у остальных – «Атомик». Пятьсот рублей комплект – лыжи, крепления и палки. Без ботинок. Я как-то стоял у верхнего, третьего, подъемника и насчитал сорок таких «ворон». Очередь стоит, а они катаются. Один поднимается, а другой уже спустился. Изгои стоят, а они катаются... Наконец народ возмутился, и чуть было не начали их бить. А им хоть плюй в глаза... Исчезли вдруг все и объявились у другого подъемника. Народ организованный! Сорок – пятьдесят таких «ворон» в день – 400 – 500 рублей. В день! А если посчитать...

– Саня, привет! – раздался хриплый голос.

Повернув голову, я увидел Шамиля. Мой бывший коллега. Опухший, обросший щетиной, с потухшими глазами.

– Дай рупь, – прохрипел он.

– Опохмелиться? – спросил я больше для Котлова.

– Да. И поесть надо. Я у тебя давно не брал.

Я достал из кошелька металлический рубль и положил ему на ладонь. Ни слова не сказав, Шамиль повернулся и пошел.

– Тот самый Шамиль Курбаев? – спросил Котлов, глядя ему вослед.

– Тот самый. Прекрасный был парень, честный, безотказный... Одна из трагедий местного населения. Кончил десятилетку – школа инструкторов туризма. Летом – туризм, зимой – горные лыжи, из детской спортивной школы вышел. В группе девять девок и один парень. Каждую неделю, если не каждый день, у него новая симпатия. А вся группа, коллектив, так сказать, старается его угостить. Каждый вечер пьянка. Глядишь, лет пять такой жизни, и износился парень. Спился и ни на что не годен. Чем симпатичнее, чем способнее мальчишка, тем скорее его приканчивает такая жизнь.

Ну ладно, теперь очередь, – продолжал я. – Иностранцы – третья категория, спортсмены – четвертая и пропускники – пятая. Они составляют малую очередь. Об иностранцах говорить нечего, их за версту видно. Спортсмены – наши соколы. Здесь почти всегда или идут какие-нибудь соревнования или тренируются команды, работает детская спортивная школа. Они идут в малой очереди. Когда народа очень много, как сейчас, то пропускают двоих из малой очереди и двоих из большой. В малой идут и пропускники, те, что получили правдами и неправдами платный или бесплатный пропуск. Тоже, конечно, блатные, но у них вроде бы совесть чиста. Они «имеют право». Какое там, к черту, право?! Но все-таки они не то что «вороны». Пропускники стоят хоть в маленькой, но очереди. По яркости раскраски все они «фазаны». Только у фазанов самки серенькие, а тут они разодеты поярче петухов.

Давайте посмотрим, кто там есть из «фазанов». О, глядите, Голубев со своей дамой. Видите? У него австрийские «Фишеры», они тоже у нас продавались, как и «Атомик». А у нее... «Россиньол»! Вот это да! Женщина элитная, «фазаны» не ее класс. Ай да Голубев! У этой третьей категории – иностранцы, спортсмены и пропускники – бывают лыжи американские – «Хед» или «Сентури», это обычно у спортсменов и иностранцев, у остальных – «Фишер» и «Атомик». Крепления у них «Тиролия» и «Гезе» (Австрия), «Маркер» (ФРГ) или «Невада» (Франция). В общей очереди такие лыжи и крепления почти не встретишь.

– Муравьев, Саша! – Ко мне подходили с лыжами на плечах мои московские знакомые Кораблевы. – Привет!

– Привет, привет! Познакомьтесь, – поводил я рукой от Кораблевых к Котлову, – Лена и Коля, а это Андрей Петрович.

– Просто Андрей, – поправил меня Котлов. Он был на пять-шесть лет моложе Лены и много моложе Коли.

– Мы, кажется, знакомы? – хитро прищурился Николай.

– Кажется, да, – ответил Котлов.

– Вы и на лыжах катаетесь, товарищ капитан?

– Нет, только учусь. И я не капитан. Я журналист. И это очень важно, Николай...

– Алексеевич, – подсказал Кораблев.

– Это очень важно, Николай Алексеевич. Вы меня поняли?

– Да, конечно.

Котлов повернулся к Леночке:

– А вы?

– И я тоже, – улыбнулась она.

– Вот и хорошо, – заключил следователь.

– Ты с группой? – спросил меня после неловкой паузы Кораблев.

– Да, стоят ребята.

– А нельзя ли... – сделал виноватую рожу Кораблев.

– Можно. – Я позвал старосту своей группы и попросил его забрать с собой Кораблевых.

– Вот вам и шестая категория, – сказал я Котлову, – «интеллигенты», или «голуби». Как правило, предпочитают кататься «диким» образом, без инструктора. Врачи, инженеры, преподаватели, научные сотрудники, бывают кандидаты и реже доктора наук. Если не прорвутся в «пропускники». Среди них большинство одиноких женщин. Думаю, Васильева была из «голубей». Вы не помните, какие у нее стояли лыжи?

– Не знаю, как они называются, но одна пара – польские, другая – югославские.

– Все правильно. Видели лыжи у Кораблевых? «Элан», югославские. Лыжи среднего качества. Купить их можно рублей за двести. И вот такая Васильева весь год копит, бедняга, деньги, чтобы купить «Эланы» и скопить на путевку и поездку в горы. Самая большая радость, самая большая мечта. Сначала она покупает за сто рублей польские лыжи, а потом начинает копить на «Элан». Редко кому из «голубей» удается купить «Атомик», у них ведь зарплата, трудовые доходы. Ну вот. А дальше идут путевочные туристы. Их здесь большинство. «Воробьи», можно сказать. Молодежь. Студенты, молодые специалисты, учителя, опять же инженеры. Люди постарше, как правило, провинциалы. Москвичи и ленинградцы после тридцати пробиваются иногда в «голуби», провинциалы – никогда. Путевочных туристов узнаешь по лыжам «Польспорт», самым дешевым у нас. Хотя сто рублей не такие уж и малые деньги. Равнинные лыжи стоят в десять раз дешевле. «Польспорт» выдают и в прокате. «Воробья»-туриста по ним узнаешь без труда.

– А почему туриста? – перебивает меня Котлов. – Какие же они туристы, если не путешествуют, а живут и катаются на одном месте?

– Вот именно... Один из алогизмов профсоюзно-бюрократического мышления, – развожу я руками. – Нигде косность и бюрократизм не расцветают таким махровым цветом, как в спортивных профсоюзных организациях. Сюда приезжают по туристской путевке, значит, они туристы, а не лыжники. В наших альпинистских лагерях, например, созданных в начале тридцатых годов, приезжающих альпинистов называли «участниками альпинистского лагеря». Можно быть участником восхождения, участником соревнований, но «участником лагеря» быть нельзя. Это не по-русски. Тем не менее полсотни лет они назывались «участниками». Ну да бог с ними. Значит, последняя категория – путевочные туристы, «воробьи», «воробушки».

Вот и все, Андрей Петрович. Есть, конечно, варианты, но эти категории горнолыжного народца просматриваются очень уж четко. Есть еще однодневные туристы в шляпах и на высоких каблуках, есть промышляющие девицы, обслуга и тренеры, местные торгаши и начальники... Но мы с вами бросили пока взгляд на лыжников, на канатку, на тех, кто стремится вверх.

Слушавший меня внимательно Котлов улыбнулся:

– Вы прямо Карл Линней, Александр Владимирович. «Жар-птицы», «фазаны», «соколы», «голуби», «воробьи»... А ведь правда, нарисованная вами картина – весьма любопытная модель жизни. Действительно, все стремятся вверх и все добиваются своего разными путями.

– Причем каждый стремится еще в следующую категорию, – подхватил я.

– Это ничего... Человек так уж устроен. Лишь бы в его действиях не было ничего общественно опасного.

– Общественно опасного? – не понял я.

– Да. Преступного. Преступными считаются действия, которые посягают на государственный строй, правопорядок и собственность граждан, на их жизнь, здоровье и свободу.

– Если так, то у меня будут претензии только к «воронам». Они ущемляют права граждан и унижают их достоинство.

– К сожалению, – ответил вполне серьезно Котлов, – они уголовно ненаказуемы. Дача взятки должностному лицу наказывается, а обслуживающий персонал – лица не должностные. Тут может быть применена только статья 156-2 Уголовного кодекса РСФСР – нетрудовые доходы. Но это сложно доказать. Тут пробел в нашем законодательстве.

– Ну, Андрей Петрович, вы все законы и статьи назубок выучили.

– Это нетрудно. А вот знать латинские названия семисот с лишним видов птиц...

Но здесь меня окликнули ребята, подходила наша очередь.

4

Под легкое жужжание троса двухместное кресло, слегка подпрыгивая на опорах, везло нас над лесом. По оставшимся кое-где на ветках жухлым коричневым листьям можно было различить дубы, хотя они и не похожи на наши, российские. У нас дуб – дерево могучее, а тут к небу тянулись в тесноте дубки тонкоствольные и корявые, с голубым лишайником на коре. На других деревьях висели грозди свернувшихся от мороза «носиков». Это клены. Под креслом на проталинах у скал виднелась сухая трава, выше проталины пропали, и на снегу можно было увидеть лишь оброненную рукавицу или полиэтиленовый пакет. «Все могут короли! Все могут короли!» – оглушала нас Алла Пугачева при подъезде к очередной опоре. А как проедешь ее, становится слышно попискивание синиц.

– Сойка? – спросил Котлов о птице, которую я провожал глазами.

– Кавказский подвид. У этой сойки голова черная, в отличие от нашей.

– И много тут птиц зимой?

– За три дня насчитал пока шестнадцать видов. Надо к помойке сходить, зимой они все там.

– Шестнадцать видов? – удивился мой спутник. – А мне лес кажется совершенно пустым. Вот что значит глаз профессионала!

– Вы ведь тоже имеете профессиональный взгляд следователя. Вот интересно, можете вы с первого взгляда отличить преступника от честного человека?

– Почему вы все время называете меня следователем? Я не следователь, я старший оперуполномоченный Управления уголовного розыска Управления внутренних дел Мосгорисполкома. Сокращенно – МУРа.

– Это для меня длинновато, – рассмеялся я. – Уполномоченный... управления... Нет уж, избавьте! МУРа – это понятно. Как мы любим длинные и мудреные слова! Но все равно, работа у вас интересная.

– Вы знаете, Александр Владимирович, это только так кажется со стороны, – ответил он. – В кино и в детективах наша работа интересна и романтична. А в жизни... В прошлом году я принимал участие в расследовании восьми убийств. Что такое семь из них? Зять в пьяном виде ударил кухонным ножом своего тестя. Психически ненормальная женщина убила соседку, ударив сковородкой по голове. Шофер в пьяном виде ударил по голове своего начальника по гаражу. Пьяные драки, безмотивные убийства. Одно из восьми оказалось непросто расследовать. Наркоман. Они опасны. Хитрые, изворотливые и ради наркотиков идут на все.

И только вот это дело, которым мы сейчас занимаемся, может оказаться весьма интересным. Не исключено, что за ниточку, идущую от Васильевой, мы вытащим большое, крупное дело. Замминистра почувствовал это. «Сколько у нас будет нерасследованных убийств?! Беру под контроль. Докладывать каждую неделю!»

– Посмотрите, как сходят с кресла, чтобы не упасть. – Мы подъезжали ко второй станции. – Кресло подать рукой слегка назад, а самому выйти в сторону.

Котлов проделал это так ловко и спокойно, словно всю жизнь только и делал, что ездил на канатке.

Мои ребята заняли очередь на следующий подъемник, но мне стоять с ними не хотелось. Если мы с Котловым поднялись бы по второй нитке без очереди, у нас до приезда моих лыжников было бы время осмотреться и зайти в бар выпить кофе. Тут я увидел Юру Амаряна, начальника спасательной службы всего района Актау. Мой старый друг, я знал его еще по университету, а потом мы вместе ходили на восхождения, бывали в памирской экспедиции и на Тянь-Шане. Я окликнул его и познакомил с Котловым, представив Андрея Петровича как журналиста.

– Свези, Юра, наверх Андрея Петровича. Я пройду без очереди как тренер, а его со мной могут не пустить, – попросил я.

Когда мы все поднялись, Юра пошел в бар, а мы с Андреем Петровичем вышли на скальный выступ, на котором обычно фотографируются однодневные туристы и загорают девицы. Отсюда открывался вид на горы, на долину и на город.

Котлов стоял молча. Синее небо, приближаясь к горизонту, блекло, становилось голубоватым. Ватные облака по мере удаления размывались, превращались в сплошную пелену, грозящую закрыть все небо. Долина залита молоком плотного тумана, из которого над невидимым городом поднимались вертикально вверх узкие столбы дыма, белого, желтого, черного. Поднявшись в небо, они объединялись и образовывали нечто вроде гриба атомного взрыва.

Вдаль горы пестрые, в два цвета – белые гольцы и черный лес, пятнами разбросанный по ущельям. Горы, что поближе, выглядят иначе, на них видна четкая граница леса, словно они одеты в белую кофту и черную юбку. Тени от облаков на безлесных вершинах гребней ползут серыми пятнами, затемняя белизну снежных лбов. Возвышаясь над всем, снежная громада вершины прорезана кулуарами и напоминает смятую салфетку.

– Да... ничего не скажешь, красиво. – Котлов повернулся и пошел к бару.

Иной раз при плохой погоде к нему не пробиться, но сейчас солнечно, тихо и столики бара свободны. Все катаются. Завтракали несколько лыжников, живущих здесь в хижине, и устроились уже несколько девиц. На лыжах они не катаются, но очень любят дорогие и эффектные спортивные костюмы. Сидят в барах и оголяются на выходах скал возле хижины. Они хорошо знают всех тренеров, работников канатки, баров и ресторанов, с ними и поднимаются без очереди.

За одним из столиков сидел Абдулла. Всегда загорелое его лицо было слишком обрюзгшим для человека, ведущего здоровый образ жизни. Сетка красных прожилок на нем выдавала слабость Абдуллы к крепким напиткам. С ним за столом – атлетически сложенный, разодетый как петух парень. Весь в молниях, кнопках и карманах. Все яркое, все сверкает, и все в обтяжку. Это Толик – истопник. Никогда не видел его в запачканной углем одежде. По-моему, он весь день сидит в барах, то наверху, то в гостинице. За стойкой – бармен. Тоже с картинки американского журнала. Не хватает только кольта у пояса и широкополой шляпы. За другим столиком, подальше от нас, сидел Юра с тремя спасателями. Абдулла пил с Толиком коньяк из граненых стаканов и о чем-то тихо разговаривал. Юра со своими спасателями, одетыми в красные пуховки, пил кофе из таких же стаканов и, видимо, давал наставления, ибо говорил, а ребята слушали его.

Я посадил Котлова и подошел к стойке. Бармен налил мне из большого чайника два стакана жидкого кофе и выложил две конфетки. Котлов оглядывал людей и само помещение. Построенный из неотесанного камня бар был мрачным и темным. Одно окно под потолком не освещало его, по стенам развешаны разноцветные лампы, и, когда собирался народ, они пронизывали холодное помещение узкими лучами.

Возвращаясь к столу, я заметил, как Толик вынул из перевернутого на живот «банана»[14]14
  «Банан» – продолговатая сумка-пояс.


[Закрыть] кожаный несессер и положил его на стол. Абдулла что-то резко сказал ему, и Толик тут же убрал несессер обратно в сумку. Я взглянул на Котлова и понял, что он тоже отметил это.

– Юра Амарян – прекрасный парень, – сказал Котлов, когда я сел. – Он, оказывается, окончил географический факультет МГУ, наш однокашник. А сейчас заканчивает диссертацию по снежным лавинам.

– Золотой мужик, – согласился я, – настоящий ученый и дельный работник. У него материала – на докторскую. Никто в стране не знает лавины так, как он. А как наладил работу по безопасности! У каждой опоры подъемника теперь телефон. Сломал человек ногу – тут же известно. Спасатели сидят наверху, несколько минут – и они на месте. До Юры что было? Шаляй-валяй, никакого порядка. Вот только с начальством он не ладит, боюсь, выставит его Абдулла. Юра ведь москвич, плюнет и уедет. Кстати, я пригласил его в гости. Вечером. Не возражаете?

В это время Абдулла поднялся, подошел к стойке, протянул бармену вялую руку и направился к двери. Толик с барменом пошли вслед за ним. Котлов взял свой стакан, поднялся, подошел к их столику, поставил на стол свой стакан, а такой же стакан Абдуллы приподнял двумя пальцами за краешек, поставил на записную книжку, накрыл другой, обтянул двумя резинками и все это опустил в неведомо откуда взявшийся и тут же исчезнувший полиэтиленовый мешочек. Едва он успел вернуться к нашему столу, как вошел бармен.

– Справа от стойки есть поднос с грязными стаканами, – проговорил задумчиво Котлов, – отнесите туда свой стакан. Незаметно.

Повернувшись спиной к стойке, я поставил на поднос свой стакан.

– Кто сидел с Абдуллой? – тихо спросил Андрей Петрович, когда я вернулся.

– Толик. Насколько я понимаю, числится истопником в гостинице «Актау». Не катается, большой любитель женщин. Фамилии и отчества его я не знаю, – так же тихо ответил я.

Поднялись и за столиком спасателей. Ребята ушли, а Юра Амарян подошел к нам и кивнул головой в сторону большой фотографии, висящей в раме на каменной стене:

– Видали? Поглядите, это интересно.

Мы подошли к фотографии. Мне она давно известна. На ней изображен седой старик, одетый в черкеску и с кинжалом, в окружении пионеров. Под фотографией написано: «Герой гражданской войны, знаменитый «красный конник» Хасан Бабаев в возрасте 110 лет».

Котлов поглядел на меня, на Юру. Мы улыбались. Тогда мы все посмотрели на бармена. Стоя за своей стойкой, он не сводил с нас глаз. Мы вышли. Юра пошел на третий подъемник, а мы с Котловым стали смотреть на горы. Пока мы сидели в баре, небо совершенно очистилось. После сумрака бара снег сверкал так, что больно смотреть даже через темные очки. На снегу вспыхивали тысячи крохотных, размером с булавочную головку, зеркал.

– Бриллиантовые россыпи, – сказал Котлов.

– А я подумал, зеркальные зайчики.

– Может быть, может быть... – задумчиво ответил. – Алмазный блеск ослепляет иначе. Бриллианты вспыхивают синим огнем, а тут только белый. Бриллианты, бриллианты... Ювелирные изделия из драгоценных металлов и с драгоценными камнями куплены за один день восемнадцатого ноября на сумму восемнадцать тысяч рублей. Одной и той же женщиной, в пяти магазинах. «Граждане, совершающие сделки на сумму свыше десяти тысяч рублей, обязаны представить в финансовый орган декларацию об источниках получения соответствующих средств». А до десяти тысяч – нет. Пожалуйста, покупайте. Кольца, колье, браслеты... Но закон есть, а деклараций пока нет, во всяком случае она у нас еще не введена и не применяется. Так что можно купить драгоценностей практически на любую сумму.

Да, да, Саша, – взглянул на меня Котлов. – Можно, я буду называть вас Сашей? А вы называйте меня Андреем. Так нам будет проще. И для дела лучше. Ольга Дмитриевна Васильева в день своей смерти купила драгоценностей на восемнадцать тысяч. Мы нашли чеки на эти покупки. По фотографии ее опознали во всех пяти магазинах.

Меня слегка покоробила его бесцеремонность, но я ответил:

– Хорошо, давайте по имени. И конечно, драгоценностей не нашли.

– Только пустую спортивную сумку и в ней два перышка.

– Чего можно купить на восемнадцать тысяч? – удивился я.

– Жемчужное ожерелье – 4800, золотой браслет с изумрудами – 4500, бриллиантовые кольца и серьги. Все установлено с точностью до рубля. Я сам ездил в эти ювелирные магазины. В Столешниковом в магазине «Алмаз», например, на витринах лежат кольца с бриллиантами стоимостью в две-три тысячи. Что дороже, тысяч на пять-шесть, выставляется в витрине у администратора. Можно пройти и посмотреть. Надо – покупай.