Текст книги "Хроники Сергея Краевского (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

И вновь, добродушно улыбнувшись, помахала рукой.

Сергей, сняв шапку и расстегнув шубенку, стал подниматься по лестнице, помахивая в такт дешевеньким дипломатом, в котором кроме испорченной зачетки нашли себе приют туалетные принадлежности да смена белья.

Место отдыха друзей отыскать особого труда не составило. Веселье нетрезвой рекой вытекало из под двери двести двенадцатого. Стоило ее приоткрыть, как сразу захлестнуло и Сергея. Павлик радостно завопил:

‑ Ну наконец‑то, старик! Где тебя черти носили? Заждались. Давай сюда. А то, смотри, твой стакан облюбовала отогретая нами муха. А убить рука не поднимается, да и времени нет. Развлекаю двух девушек сразу. Васька? Как всегда, чертов единоличник! Заграбастал Светлану и свалил! Вот подлый тип! А ты чего за‑стрял в дверях? Проходи. Та‑ак! Муху я тебе представил, ‑ не умолкая, тараторил он, ‑ а теперь дамы. Девочки, это наш студент‑медик, о котором я вам рассказывал. Не смотрите, что краснеет, жуткий бабник. С ним поосторожней. Наконец‑то, вся наша компания в сборе. Что обалдел? Знакомься. Рядом со мной Марина, а это ее подруга Лариса.

Растерявшийся было от неистового напора друга, Сергей быстро входил в роль.

‑ Для начала приговорим муху, ‑ сказал он, и бедное насекомое погибло в неравной схватке, защищая облюбованный стакан. ‑ А теперь, я думаю, пора выпить за знакомство.

Зазвенели стаканы, наполненные золотистым Иршавским, пошли в ход бутерброды с варенкой, соленые огурчики, икорка из баклажан. Закусывая, Сергей незаметно рассматривал девушек.

"Маринка ‑ слов нет, хороша: правильный овал лица, немного вздернутый, но вполне миловидный носик. Здоровый румянец на щечках, тонкие черные брови и пушистые ресницы сливались в единый гармоничный ансамбль с большими карими глазами и огненно‑рыжими, слегка вьющими волосами, уложенными в модное удлиненное каре. В глазах ее то и дело игриво вспыхивали искорки, создавая вокруг ореол лукавого веселья. Тонкий свитер не мог скрыть высокой груди, а облегающие джинсы лишний раз подчеркивали прелесть стройной девичьей фигуры. "Эдакий милый бесенок", ‑ подвел итог осмотра критик‑самоучка.

Лариса была полной противоположностью подруги: высокая, худая, с излишне большим носом и непропорционально малой челюстью. Глаза скрывали дымчатые очки, а бледность не поддавалась даже выпитому вину. На костлявые плечи свисали неопределенно‑грязного цвета локоны. Дорогое велюровое платье висело на ней мешком. Ни груди, ни талии. К тому же, она явно перебрала. Сопровождая каждую фразу Павлика противным гнусавым смехом, безуспешно пыталась неверной рукой смахнуть с глаз непослушно падавшую челку.

"Эту каргу дружбан по доброте своей душевной приберег конечно для меня, ‑ пришел к неутешительному выводу Сергей. ‑ Нет уж! Дудки!"

‑ Давай старик, смелей! Лариса уже твоя. Забирай ее и сваливай в двести тринадцатый. Держи ключ! Ну, не брезгуй, муху же ты задавил. На, выпей рюмочку. Толкнув локтем в бок, протянул полстакана водки.

‑ Поверь, здорово помогает... Батя ее в облисполкоме второй человек, а скоро будет первым. Дарю тебе шанс убить медведя. Вперед!

Но бить медведя как раз и не хотелось. Водка и та помогала плохо.

Сделав вид, что не слышит, Сергей налег на закуску, с аппетитом поглощая "Докторскую" колбаску с горчичкой, уже подсохший черный хлеб с ломтиками белого с красной прорезью сала и хрустящие маринованные огурчики. Тем временем Лариса окончательно вышла из строя.

‑ Ну все, спеклась, ‑ огорченно констатировал доброжелатель, ‑ упустил ты свое счастье, старик!

‑ Ребята, пойдемте гулять, ‑ неожиданно предложила Марина, явно нарушая стратегические планы Павлика.

Но тот не растерялся и быстро перехватил инициативу:

‑ Ну а потом в баньку, попаримся вволю.

Наскоро одевшись и оставив в объятиях Бахуса жертвенную Лару, выбежали на свежий воздух. Зашагали по утоптанной тропинке в хвойный лес. Ночное небо оглушало и поражало бездонностью. Сияющие мириады звезд складывались в знакомые и неведомые созвездия, подчеркивали глубину и бесконечность Вселенной. Они влекли к себе, оставаясь холодными и недо‑ступными. Густо пронизанный ароматом хвои морозный воздух очаровывал и пьянил, наполнял юные тела здоровьем, а души ‑ осознанием радости бытия. Хотелось смеяться, кричать, петь гимн молодости и красоте. Окружающий мир виделся чистым и прекрасным. Любовь тоже была где‑то здесь, совсем рядом. Они шли, взявшись за руки, смеялись и пели, наслаждались минутами счастья. На поляне под охраной наряженных в белые шапки елей распили бутылку шампанского. Пена, убегая из граненого стакана, текла по рукам, а мороз проворно хватал за мокрые пальцы. Расцеловались. Оказалось, что носы у всей компании холодные. Павлик отдал команду:

‑ Ану, бродяги, домой греться!

Обратно бежали. Павлик ловко оттеснил Сергея на обочину, в глубокий снег, ехидно показав язык. Зато гостиница встретила домашним теплом и уютом. Двести четырнадцатый по‑прежнему не откликался... Видать, банька у Васьки в самом разгаре. Умиротворенно пьяную Ларису трогать тоже не стали. В парную двинули втроем, все тем же "классическим треугольником". Раздевалки и душевые здесь были отдельные. А вот парная и небольшой, но достаточно глубокий бассейн с холодной водой ‑ общими. Скрывался ли в этом какой‑то намек, каждая компания решала по‑своему.

Понежившись под струями горячей воды, друзья, соорудив из полотенец подобие набедренных повязок, перебрались в парную. Сидя на второй ступеньке деревянной лестницы, ведущей к стоградусной жаре, лениво обмахиваясь найденными тут же березовыми веничками, обсуждали прелести развитого социализма. Их мирную беседу прервала загадочно скрипнувшая дверь. Павлик хотел было прикрикнуть на вошедшего, чтобы тот не выпускал пар, но слова камнем застряли в горле. В парную впорхнула Маринка. Ловко укутанная в розовое махровое полотенце, заманчиво колебавшееся при малейшем движении, скользнула навстречу ребятам.

‑ Мальчики, можно я к вам? ‑ невинно пролепетали девичьи уста, а бесстыжие руки в сей же миг небрежно сдернули "покрывало".

Ошарашенные кавалеры утратили дар речи. Не отрывая глаз, любовались дивным зрелищем, боясь нечаянным вздохом спугнуть залетевшего к ним ангела. Марина была прелестна. Ее карие глаза сверкали даже в полумраке, чуть покрасневшая, усыпанная капельками росы нежная кожа благоухала свежестью и здоровьем. Бутоны розовых сосков венчали небольшие, но высокие, упругие груди. Плоский живот, тонкая талия, стройные, словно точеные, бедра и умопомрачительный треугольник огненно‑рыжих волос на лобке. Удовлетворенная произведенным эффектом, девушка "скромно" присела на первую ступеньку. Расслабившись, прикрыла глаза, чуть откинулась на постеленное полотенце. Вся ее поза излучала негу и призыв. Тот вечный зов природы, которым самка зовет к бою самцов, чтобы потом отдаться сильнейшему.

Сергею вдруг показалось, что нечто подобное с ним уже происходило, но нахлынувшие эмоции трезво размышлять не по‑зволили. Тем более, что Павлик, не тушуясь и не стесняясь демонстрировать мужские достоинства, бросился обхаживать Марину. Он нежно похлопывал ее веничком по плечам и спинке, гладил, не пытаясь скрыть дрожь, изгибы юного тела, что‑то шептал на ухо. Словом, вел себя так, будто они здесь одни. Сергей почувствовал, что он явно лишний. Но сразу уйти не мог, околдованный пикантностью момента.

И не только он. Сквозь приоткрытую дверь за ними наблюдала молодая женщина Ирина Николаева, супруга весьма и весьма уважаемого (кроме нее самой) человека ‑ заведующего отделом обкома партии. Ее подруга Татьяна, жена полковника, заведовавшего кафедрой в Высшем военном училище, на сегодня уже досуг свой устроила. Коротала время в "невинных шалостях" с красивым лейтенантом, накануне принятом на кафедру мужа.

Оставленная в одиночестве Ирина страшно злилась и, не зная чем заняться, спустилась в парную. Ну а здесь... маленькая рыжая сучка дразнит сразу двух ребят. Один так и вьется вокруг, не знает куда лизнуть, а другой, словно олух царя небесного, обалдело на них таращится. Но и самой‑то, глаз не отвести... Проснувшийся в груди вулкан выбросив порцию лавы, горячей пульсирующей волной погнал в низ живота. Чтобы ее остановить, туда потянулась вспотевшая, дрожащая рука. Но так в промежности и задержалась.

Не желая мешать другу, Сергей бросился вон из парилки и столкнулся в дверях с неведомо откуда взявшейся дамой. Не задерживаясь, прошмыгнул в душевую, где долго терзал разгоряченную плоть струями холодной воды. Тело‑то он остудил, но душу не смог.

"Вновь "поле боя" осталось за Павликом и опять без борьбы. Почему же я не поборолся за свое счастье? Не хватило смелости и решительности? Ну что же, теперь уползай, как побитая собачонка", ‑ размышлял он. Одевшись, уныло поплелся в двести тринадцатый, благо, ключи по‑прежнему зазывно позвякивали в кармане. "Завалюсь‑ка я спать, и пропади оно все пропадом!" ‑ решил наш неудачник, поднимаясь на второй этаж.

‑ Молодой человек! Молодой человек! Да погодите же! Вам говорю! ‑ раздался сзади повелительный женский голос.

Сергей остановился, глянул по сторонам, но рядом никого не было. Хотя обращались явно к нему. По ступенькам поднималась женщина лет двадцати пяти немного склонная к полноте, но довольно миловидная крашенная блондинка с большими голубыми глазами и подведенными перламутровой помадой пухлыми чувственными губами, в пепельной норковой шубке, накинутой на бирюзовый шелковый халат, и мягких домашних тапочках.

"И эта стерва тех же благородный кровей, ‑ чертыхнулся он про себя. ‑ Чего хоть она хочет? Где я ее видел? Ах да! В парилке! Хорошо, что хоть туда в шубе не поперлась!"

Поравнявшись с ним, дама мило улыбнулась. Затем, одарив многообещающим взглядом, облизала кончиком языка верхнюю губу.

‑ Извините, что задержала. Вам не кажется, что одинокими в этом гадюшнике остались только мы? Не хотите ли зайти ко мне в гости, попить чайку, поболтать часок‑другой?

‑ Почему бы и нет? Меня зовут Сергей.

‑ А я ‑ Ирина.

Решительно взяв кавалера под руку, словно опасаясь, что и он сбежит, повела в свое логово. Пропустив Сергея вперед, за‑жгла свет.

Обстановка двести восемнадцатого мало отличалась от номера, где остановились ребята. Зато на столе все было иначе. Две пустые бутылки "Мускатного" шампанского дополнялись тремя "Арарата", лишь одна из которых была начата. На тонких ломтиках белого хлеба под слоем черной икры аппетитно желтело "Крестьянское" масло. Рядом расположились баночная ветчина, шпроты, "Московская" колбаска, свежие помидоры и огурцы, тонко нарезанный и расточительно посыпанный сахаром лимон и, что особенно удивило, множество апельсинов. Целые, очищенные, дольками, а то и вовсе одни шкурки без мякоти, ‑ валялись по всему столу. Поймав изумленный взгляд Сергея, Ирина рассмеялась:

‑ Обожаю апельсины. Ем их в любом количестве и в любое время года. Присаживайся к столу.

Небрежно сбросив на кровать шубу, осталась в коротком халатике. По‑хозяйски уверенным жестом плеснула в бокалы "Арарат".

‑ Выпьем за любовь!

Тосты следовали один за другим. Прекрасный армянский коньяк пили, как водку. Не пренебрегали и закусками. Сергей быстро пьянел. Робость и застенчивость, захлебнувшись, утонули во второй бутылке. Раскрасневшаяся "собеседница" хорошела на глазах, а глубокий вырез халата манил все настойчивее.

Ирина, встав из‑за стола, включила над постелью бра. Остальной свет погасила, создав интимный полумрак. Затем подошла к прикроватной тумбе, на которой стоял непривычно маленький (не более дипломата) импортный кассетный магнитофон. Тишину разорвала стремительная, но в тоже время мелодичная композиция. "Deep purple in rock" очаровывал, манил, зажигал, призывал отдаться танцу, увлекал в головокружительный водоворот плотских наслаждений. Партнерша уже не скрывала нахлынувшего желания, тяжело дыша, прижималась к юноше всем телом. И он откликнулся на зов. Руки нырнули под халат, сильно сжали плечи, пробежали по спине, талии, ягодицам. "Танец" продолжили в постели. Сергей дрожащими пальцами ловил непослушные пуговицы халата. Шелк, не выдержав молодецкого напора, беспомощно затрещал, открывая ненасытному взору молочно‑белую мягкую грудь с немного впавшими розовыми сосками. Юноша припал к ним жаждущими губами. Ирина, откинув голову назад и прикрыв глаза, тихонько застонала. Соски тоже откликнулись на ласку, налились, покраснели. Сергей ощущал на языке маленькие мягкие волосики, доводившие его до безумия. Руки, не зная преград, утонули в горячем, жаждущем любви лоне...

За окном серело. Понемногу вползал в комнату поздний зимний рассвет. Открыв глаза, Сергей тупо уставился на все еще горящее бра. Во рту пересохло, сердце колотилось в бешеном темпе. "Как после о‑перехода", ‑ явилась совершенно чуждая и непонятная мысль. Но удивляться не было сил.

"Где я? Что со мной?" ‑ С трудом повернув голову, увидел лежащую рядом Ирину.

Сейчас было заметно, что она намного старше, чем казалось вчера. У корней крашеных волос кое‑где проступала седина. Макияж, сливаясь с естественной синевой, оттенял мешки под глазами. С размазанным по губам кровавым пятном помады она походила на упившегося кровью вампира. А может, так оно и было? Высосала часть юности. Насильно раскрыла не принадлежащий ей бутон. Сергей, пошатываясь, сел в постели. В комнате стоял тяжелый дух перегара и грязного белья. Одна за одной накатывали волны темноты. Проклиная себя и свою глупость, натянул разорванные трусы, мятые спортивные брюки, футболку и, прижимая ко рту свитер, выбрался из распроклятого двести восемнадцатого.

Прямо в коридоре его стошнило.

Да, воистину непредсказуемы и мало управляемы наши влечения.

Страсть...

* * *

Будь ты трижды проклята, чужая земля!

Мир, рожденный жестоким красным солнцем, несущим кровавые рассветы и гнетущие закаты. Мир непривычных запахов и неведомых троп, враждебных лесов и долин.

Здесь везде подстерегает беда, лишения и смерть. Ночью изводят сырость и холод, а днем зной и жажда. Но хуже всего от‑вратительный липкий голод, высасывающий последние силы, заставляющий дрожать лапы и мутиться разум.

Кажется, весь мир задался целью убить ранее невиданного им волка золотой масти. Но волка ли? Это неясно даже ему самому.

Бесспорно одно ‑ волчья шкура. Но воспоминаний, пусть даже звериных, нет. Ничего, что могло бы приподнять завесу над прошлым.

Как будто сам дьявол, шутки ради, создал его неделю назад и, наделив разумом, выбросил в проклятый мир. Чьи грехи он здесь искупает, свои или чужие?

Гнус вился роями, забивал глаза, попадал при дыхании в горло, вызывал мучительный надсадный кашель. Колючки впивались в лапы, выбирая самые уязвимые места, долго нарывавшие и кровоточащие.

Съеденное или выпитое приносило лишь новые мучения: внутри бурлило, кипело, извергалось наружу со страшными спазмами.

Люди же, увидев его однажды, пришли в неописуемый ужас, а затем устроили беспощадную травлю. Только чудом удалось спастись. На долго ли? Вряд ли он протянет больше суток.

Нет сил даже искать нору для ночлега.

Остается одно из двух: немедля найти пищу или умереть.

Вот и последний шанс. На лесной полянке пасутся лани с детенышами. Припав к земле, стараясь не спугнуть добычу, волк медленно ползет.

Но охотник из него никудышний. Предательски хрустнула сухая ветка ‑ спугнула быстроногих ланей.

Уже не таясь, он встал во весь рост и смотрел, как быстро убегает надежда.

"Жить! Жить! Жить!" ‑ отчаянно вопило волчье нутро, и с неимоверной силой пожелало остановить или хотя бы приостановить время. О чудо! Мир дрогнул ‑ прыжки ланей замедлились, словно кто‑то тормозил кинопленку.

Воздух стал плотней, подобно воде, обтекая туловище, мешал двигаться, но волк был не подвластен времени.

И вот желанная добыча рядом.

Мир вернулся в привычное измерение.

Увидев перед собой внезапно появившееся чудовище, козочка, растерявшись, замерла. Объятая ужасом стояла и обреченно смотрела большими, по‑человечески умными глазами в лицо смерти. Из ее глаз капали по‑детски чистые слезинки.

Так они и стояли, глядя друг на друга, не имея сил отвести взгляд.

Волк пришел в себя первым.

Стоит лишь сомкнуть зубы и чужая кровь станет его жизнью. "Ну, давай же! Давай!" ‑ кто‑то извне торопил его убить.

"Но почему мне так знакомы эти глаза?" ‑ устояв от безумного искушения, думал золотистый монстр.

Казалось, пелена забвения вот‑вот падет. Вместо злобы в душе, рожденные неясными воспоминаниями, расцветали нежность и любовь. ‑ Так не должно быть! Но так есть! Ценой убийства долги не заплатишь!

Адская боль пронзила спину, прижала к земле, разорвала легкие.

Одна из ланей, обернувшись молодой женщиной, с криком: "Умри, проклятый оборотень!", ‑ пустила в ход знакомый кинжал.

По золотистой шерсти на землю стекала кровь и, падая на траву проклятого им мира, исчезала.

"Может, так и лучше", ‑ подумал волк и поднял глаза.

На месте козочки стояла девочка с золотистыми волосами и зелеными глазами. Она с ужасом смотрела на умирающего оборотня.

"Ну почему мне так знакомы ее глаза?"

Еще был детский крик:

‑ Нет, нет! Не смей! Ведь это же...

Утратив тело, душа вернула память.

На земле, истекая кровью, лежал Сергей Краевский. Рядом рыдала златокудрая девчушка с глазами цвета морской волны. Она смотрела то на него, то на упавшую в обморок, но так и не выпустившую из рук кинжала, Ризу.

Тело Сергея окутала дымка. Оно, утратив четкие очертания, стало исчезать. Так же как часто теряется в нашей памяти дурной сон, стоит лишь проснуться и открыть глаза. Кошмар уходит, но остается тяжелый осадок, предчувствие неотвратимо приближающегося несчастья.

* * *

Словно услышав упрек, Лориди сказал уже более твердым голосом:

‑ На хвосте у нас нечто похуже смерти ‑ пси‑трансформер. Излучение мощнейшее, зашкаливает. Но ничего, мы еще поборемся. Я подключусь к "сморчку" и попытаюсь чуть раскачать нулевку. ‑ А Вы, милый рыцарь, ‑ здесь он сделал многозначительную паузу, уж благоволите не прозевать момент и когда вот та маленькая кнопочка засветится зеленым, ‑ нажмите. Я бы не стал Вас утруждать, но боюсь, что в отличие от механики, автоматика не сработает.

И, пристально взглянув в глаза, уже безо всякой иронии проникновенным полушепотом добавил:

‑ Очень прошу, сразу же нажмите!

Не дожидаясь ответа, эльф снова превратился в компьютер.

В голове заштормило, тошнота волнами стала подниматься изнутри. Стены флаера от перегрузки вибрировали.

"Раскачивает нулевку", ‑ подумал Сергей, сдерживая рвоту. И прикрыв глаза, сжал виски руками. Когда он снова посмотрел на пульт, заветная кнопка уже зеленела.

Положил на нее указательный палец и тут в мозгу незваным гостем явился незнакомый голос.

‑ Сергей, оставь кнопку в покое. Ты убьешь только себя и Ризу. Мне же особого вреда не причинишь. Эльф все лгал. Мы с тобой не враги. А вот он... Их раса действительно одинока в галактике, поскольку остальные, вышедшие в космос, ‑ человеческие. Рейсес Лорисидис ‑ офицер САК, что означает ‑ Стерилизация, Ассимиляция, Колонизация. Ну а понятие стерилизации тебе объяснять ни к чему. Скажу лишь, что на их совести триллион человеческих жизней. Да узнай он, где твоя родная планета...

Голос гипнотизируя, погружал в транс.

...Нет, не смей!

Но было, поздно.

Краевский разорвал наброшенную паутину и с неистовой силой вдавил кнопку в пульт.

В тот же момент в о‑пространстве на краткий миг вспыхнула слепящая звезда аннигиляции. Сработал механизм самоуничтожения.

Никакой модулированной нейтринной пушки в природе не существовало, да и быть не могло. И знать об этом рейнору САК было не положено.

* * *

Лучи восходящего солнца разбудили утро.

Первыми проснулись птицы. Их трели оповестили мир о рождении нового дня. Чудесного летнего дня.

Мохнатый шмель весь еще мокрый от росы, сидя на распустившемся фиолетовом цветке, чистил крылышки и лапки. Густо перемазанные осыпавшейся пыльцой, они мешали взлететь. А дел на сегодня ой как много...

Дуновение ветерка шевельнуло склонившийся листок ‑ и не‑сколько капель сорвалось вниз, окатив холодным душем зазевавшегося кузнечика. Тот, испугавшись, высоко подпрыгнул, расправил крылышки и, задевая мокрые травинки, полетел. Но на этом его злоключения не кончились. Уже в воздухе он столкнулся с неведомым существом. Траектории их полетов круто изменились. Неудачники, осыпаемые градом росинок, кубарем свалились в траву. И если кузнечик, рассержено глянув на обидчика, вновь подпрыгнул и полетел, то малютка‑эльф не сразу пришел в себя.

Вначале он сел, протер тонюсенькими ручками мокрое личико. Затем, пошатываясь, встал, отряхнулся и нерешительно глянул по сторонам. Эльф был явно сбит с толку. Аромат сна, по которому он летел, безнадежно утерян. Теперь нужно время, чтобы отыскать его среди многих тысяч, наполнявших эфир. И сделать это как можно скорее, иначе след ослабнет и, смешавшись с другими, затеряется навсегда.

Почерпнув силы в своих мыслях, расправил крылышки, и вновь воспарил над лугом. Чувствительные усики‑антенны по‑грузились в доступные лишь им эфирные течения, пытаясь уловить нужный аромат.

Ох, как это тяжело! Пропуская потоки эфира через свою сущность, эльф вибрировал от немыслимого напряжения, подвергаясь опасности в любой миг быть развеянным. И все‑таки желанная паутинка найдена. Можно продолжать путь.

Вскоре он увидел покосившуюся лачугу, влетел в чуть приоткрытую дверь.

В углу на куче лохмотьев спал ребенок. Грязные, спутанные волосы, гниды и копошащиеся вши, лишайные корки на лице и руках повергали в ужас. Но аромат сна был чист и необъяснимо близок. Внутренним зрением эльф видел зеленоглазую златокудрую девочку.

Наконец‑то он понял смысл своего существования ‑ защитить, спасти юную фею. Стараясь не будить, сел на плечо. Из глаз помимо воли скатились две горячих слезинки и упали на ее щеку. Малышка открыла глаза и, увидев продолжение чудесного сна, улыбнулась.

Но беда, которую он предвидел, уже пришла.

От страшного удара дверь слетела с петель. На пороге стоял оборотень золотистой масти. Глаза его горели безумием и жаждой убийства, с огромных клыков стекала пена.

У эльфа был лишь миг. Безвозвратно сжигая сущность, он передал оборотню свое внутреннее зрение...

* * *

‑ А ну‑ка, окропи сию нечисть святой водицей! Да привяжи покрепче.

Горбатый, презрительно морща нос, затянул потуже ремни. Зачерпнув покореженной алюминиевой кружкой из стоявшего рядом ведра "лекарство", не спеша вылил его на голову заключенного.

Вода, окрашиваясь кровью, стекала по спутанным волосам в глаза, обмывала изуродованное лицо, разбитые нос и губы.

Эта интеллигентская б..дь раз за разом теряла сознание. Вот и приходилось поднимать ее с пола, втаскивать на стул. Ремни на подлокотниках совсем износились ‑ ни хрена не держат.

Не удивительно, что старший следователь районного отдела НКВД товарищ Жилин Андрей Михалыч и его верный друг и соратник по борьбе за идеалы коммунизма Горбатко Григорий Маркович по локти выпачкали руки соплями и поганой белополяцкой кровью.

Да, тяжела и неблагодарна их работа. Но ведь и ее кому‑то нужно выполнять. Тем более что направила партия большевиков, вложив в руки карающий меч революции. С врагами Социалистического Отечества велено бороться безжалостно и беспощадно. Выжигать каленым железом...

"Только та революция чего‑то стоит, которая умеет себя защищать",‑ так завещал великий Ленин, так учит Коммунистическая партия и вождь мирового пролетариата товарищ Сталин.

По отношению к врагам народа нет запретных методов следствия. Инициатива и смекалка только поощряются.

Вот и для хлюпика‑докторишки приготовили сюрпризик.

"Ишь, хиляк, ‑ думал Михалыч, глядя на заключенного, ‑ дашь разок в рыло и сразу с копыт! А туда же ‑ бороться с властью трудящихся. Сидел бы тихонечко и не рыпался. Ведь знал же, что дед‑белополяк воевал против Союза. Так нет, и бабенку себе завел ‑ польскую жидовочку. Маленькая такая, смазливенькая, Ритой зовут".

Жилин не спеша подошел к столу, залпом проглотил грамм сто водки, захрустел малосольным огурчиком! Потом вытер руки о грязное, больше напоминавшее половую тряпку, полотенце, взял из открытой пачки папироску "Беломора", дунул в мундштук, зажал зубами.

Подошел Гриша. Вместе закурили.

‑ Хоть и сопляк, а все равно молчит, ‑ словно подслушав мысли начальника, пробормотал Горбатко. ‑ Уже и зубы про‑глотил, вот‑вот околеет, а молчит...

‑ Ничего, девку его приведут, быстро разговорится. Спорим на пачку "Беломора"?

Горбатый замялся, ему страх как не хотелось спорить с Михалычем ‑ по‑любому останется в накладе. Не впервой.

Не дождавшись ответа, Жилин перевел взгляд на арестанта. Похоже, очухался. Нажал кнопку вызова.

В двери появился красноармеец.

‑ Красноштан, приведи‑ка ту сучку, что взяли ночью. Кажется, она в тридцать девятом.

"Враг народа" понемногу приходил в себя. В слезящихся кровью глазах кроме мучительной боли без труда угадывались недоумение, растерянность, непонимание момента.

"Не хватало, чтобы он свихнулся, ‑ подумал Жилин. ‑ Тогда и вовсе ничего не добьешься. Сумасшедшие к боли не чувствительны. Да и толку от этих показаний немного. А за проваленное дело по головке не погладят. Это уж как пить дать. По‑пробую говорить с ним помягче".

Ну а заключенный в самом деле был на грани безумия и смутно понимал происходящее. Когда и за что его арестовали, чего хотят. Наверное, сказывались многочасовые допросы и побои. Боль воспринималась уже не так остро, но думать мешала, не давала сосредоточиться.

"Какие‑то явки, документы, имена... Бред собачий! Чудовищная ошибка... Он ‑ подпольщик, контрреволюционер? Попытался объяснить... Но мучители только зверели..."

Открылась дверь. Конвоир втолкнул Риту.

Жена за прошедшее время, казалось, стала еще меньше. Зато живот явно подрос. Бездонными, полными ужаса глазами обежала комнату. Пошатнулась, увидев мужа. Но переборов секундную слабость, бросилась к нему, обхватив руками, прижалась к груди.

Побледнела, увидев следы пыток. Казалось, что на лице остались только глаза:

‑ Сереженька! Боже мой! Что они с тобой сделали! ‑ дрожащим голосом простонала Рита. Любимые пальцы ласково коснулись лица.

‑ Не спеши, жидовочка! ‑ хохотнул Горбатко, ловко ухватив за волосы, сильно дернул, поставил на колени. Вскрикнув, подобно раненой птице, Рита замерла. Тысячи игл вонзились в низ живота, зажгли нестерпимую боль, замутили взгляд, вырвав из сжатых губ по‑звериному страшный стон.

‑ Красноштан, пошел вон! ‑ махнул рукой Жилин в сторону красноармейца. ‑ Погодь! Станут звонить ‑ я занят. Марии Марковне скажи, что приеду к ужину. Пусть поджарит картошки.

О себе Сергей уже не думал.

"Любимая! Что изверги сделают с ней и неродившимся малышом? Как спасти ее, как защитить?"

Собрав остатки сил, попытался встать. Но Гриша, тонко уловив момент, оттолкнул Риту в сторону и как бы нехотя, между прочим, ударил в живот.

‑ Очухался, ‑ плотоядно ухмыльнулся он, глядя Сергею в глаза.

‑ Ну что ж, голубчик, продолжим, ‑ безразлично скучающим тоном произнес Андрей Михалыч, направляя лампу в лицо, ‑ а то чего доброго и ночевать здесь придется. Я думаю, теперь ты будешь сговорчивей. Жену пожалей, ребенка.

Горбатко тем временем выпил полстакана водки, утер лицо вспотевшими ладонями.

Сергей вдруг отчетливо увидел его толстые, густо поросшие волосами пальцы людоеда. Они тряслись мелкой дрожью, предвкушая близость беззащитной жертвы.

Михалыч тоже заметил, что помощник "завелся". Сам особого удовольствия от подобных сцен он не испытывал, но садистские наклонности подручного частенько применял для пользы дела. Своих рук без крайней необходимости не марал.

‑ Ну что, сволочь, говорить будешь? ‑ прохрипел Горбатый с явной надеждой, что враг народа промолчит.

‑ Стойте, я подпишу все, что хотите! ‑ срывающимся голосом крикнул Сергей. ‑ Умоляю, не трогайте жену. Она ничего не знает.

‑ Фальшивки нам ни к чему, ‑ назидательно возразил Михалыч. ‑ Вон у нас их сколько. Шкафы ломятся. Да при желании я мог бы засадить весь город... А не то что паршивого белополяка с женой‑жидовкой. Нам нужны документы, фамилии, явки...

Ну что на это можно сказать? Расценив молчание как отказ, Гриша направился к Рите. Взгляд его враз остекленел, а из полуоткрытого рта борца за идеалы коммунизма, как у бешеной собаки, капала слюна.

‑ Еще не поздно, говори, ‑ начал было Жила, но Горбатко ждать не хотел. Оглушив Риту, уже срывал мохнатыми пальцами одежду.

Волосы на голове Сергея встали дыбом. Он рвался, кричал, звал смерть. В душе бурлили ненависть и отчаяние, ужас и бессилие. Страстно жаждал забвения, гибели этого проклятого мира. Призывал Господа Бога и Создателя, Дьявола, Сатану, кого угодно ‑ лишь бы окончился этот кошмар...

Внезапно комната утратила четкие контуры, словно на холсте потекли краски. Сергей подумал, что теряет сознание...

Но нет, наоборот, оно прояснилось. Возвратились истинная память и самосознание Человека, Великого герцога или неудачливого демона.

Недавний пленник с удовольствием размазал мучителей по стенам комнаты пыток. Разорвал оболочку мнимого мира.

Дрожащий и нагой со свежей сединой в волосах он стоял у подножья золотого трона, на котором гордо восседал смуглый, черноволосый Властелин. В меру худощавый, в строгом темно‑синем сюртуке. Без каких‑либо украшений. Необычными были лишь его глаза, сияющие сапфирами голубизны, искрящиеся, обжигающие всепоглощающим пламенем.

Насмешливо глядя на Сергея, он небрежно поигрывал знакомым Волчьим медальоном.

"Все тот же Демон, твою мать! ‑ чертыхнулся Краевский, ‑ но теперь в ином обличье. И не загребли ж его черти в ад! Про‑клятый мучитель. Не зря его так боялся Лориди".

Собрав жалкие остатки сил, вложив целиком всю свою ненависть и жажду мести, ударил энергетической стрелой в сущност‑ное ядро пси‑трансформера.

Тот вздрогнул, как от пощечины, глаза запылали недобрым огнем...

‑ Ты мечтал отправить меня в ад! ‑ загрохотал в мозге громоподобный голос. ‑ Но я создам его для тебя...

Медальон с необычайной силой треснул Сергея в лоб...

Горун велик! Горун могуч!

Он, искривляя света луч,

Из мира сумрачных теней

Приходит в грешный мир людей.

И крылья расправляет ночь,

Она уносит жизни прочь,

Могучей силой наделен,

Хозяин многих судеб он.

Навеки проклят будет тот,

Кто только имя помянет,

Не веря в силу Горуна,

Тому ‑ великая беда.

Несчастный смерти будет рад,

При жизни попадет он в ад,

Где проклянут его друзья,

И помощь ждать ему нельзя!

Средь близких волком выть ему,

Испить всю чашу одному,

Молить о смерти Горуна, ‑

Лишь эта честь ему дана.

Из древнего пророчества

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОБОРОТЕНЬ