Текст книги "Хроники Сергея Краевского (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Был такой наблюдатель и в системе звезды "566‑Джи", на третьей обитаемой планете, известный Вашей Светлости как Рей Лориди.

Признаться, столкнувшись с Вами, я долгое время не мог понять, с кем имею дело.

С одной стороны ‑ явные признаки пси‑излучения, с другой ‑ необъяснимость появления и поведения, тяготы и невзгоды избранного пути. Но повторные проявления пси‑активности в Альмире и присутствие истинного пси‑трансформера на ужине в герцогском дворце развеяло последние сомнения.

"Так значит Дриола ‑ пси‑трансформер! ‑ подумал Сергей. ‑ Вот это номер! Да и, видать, к тому же далеко не самый слабый".

‑ Признаюсь, ‑ продолжил рассказ Лориди, ‑ что разговор с Луиз де Форш я прослушал с начала до конца и пришел к выводу, что способности Вами приобретены в результате уникального случая. Подобное не повторяется. Вы ‑ получеловек ‑ полупси‑трансформер, ‑ и потому бесценны. Видите, я ничего не скрываю. Угодить в лапы приближающегося монстра мы ни в коем случае не должны. Поверьте, это хуже, чем смерть. Един‑ственное спасение ‑ вернуться в родной мир.

Краевский верил и не верил бывшему соратнику, но вот только выбирать было не из чего.

Он задал лишь пару вопросов.

‑ Что ожидает Ризу, ведь она не из нашего мира? Как вы это сказали по‑научному? Аннигиляция?

‑ Флаер оснащен защитным полем, иначе он не смог бы существовать в параллельном мире, ‑ успокоил Рей.

Про себя же, подумал: "Лишь бы проклятущий "сморчок" в целях экономии не выключил его после перехода. А ведь может, гад! Излишне автономен".

‑ А как же вы, Лориди?

‑ Тоже поле. Микрогенератор имплантирован в позвоночник.

У Сергея с языка, как с решета, готовы были посыпаться вопросы: "Скажи мне, шпик‑алхимик, ты человек? Как же ты мог питаться чужими продуктами, и куда девались экскременты? Аннигилировали в о‑пространстве? А как же я? Мне‑то генератор никто не подсаживал! Врете все вы, врете, любезный эльф!"

Но вместо этого смерил бывшего звездочета долгим выразительным взглядом. Рей прочел в нем многое.

‑ Не верите. Вам кажется, что не сходятся концы с концами. Зря. Все, что я рассказал ‑ правда! А как действует поле, я и сам толком не знаю...

После чего надолго замолчал.

Паузу внезапно прервал резкий звенящий сигнал, сопровождавший замигавший на пульте красным символ.

‑ Тьфу ты, черт! ‑ вздрогнул Сергей. ‑ Так и заикой стать недолго.

Лориди тоже встрепенулся и потянул руки к паутинчатому шлему.

И вновь во флаере поселилась бездушная кукла.

‑ "Сморчок", ‑ не без злорадства констатировал Сергей. На этот раз почему‑то эльфа было совсем не жаль.

Вскоре Рей стряхнул шлем, но бледность с лица, густо усеянного росинками пота, не сошла. Окатил Краевского желтизной затравленного тоскливого взгляда.

‑ Как жаль! Совсем немного! И мы бы успели... Молитесь Вашим богам, твою мать,.. герцог Герфеса. Близится смертный час.

‑ Лориди! Хватит причитать! Что происходит?

‑ Что?! Что?! А то, что нам каюк! Если бы ты поменьше возился во дворце! ‑ раздраженно прошипел эльф. ‑ Государственные дела...

"Неужели это тот знакомый мне Рей? ‑ удивился Краевский. ‑ Никогда не думал, что он столь малодушен. Чего же он так безумно боится?"

Словно услышав упрек, Лориди сказал уже более твердым голосом:

‑ На хвосте у нас нечто похуже смерти ‑ пси‑трансформер. Излучение мощнейшее, зашкаливает. Но ничего, еще поборемся. Я подключусь к "сморчку" и попытаюсь чуть раскачать нулевку. А Вы, милый рыцарь, ‑ здесь он сделал многозначительную паузу, ‑ уж соблаговолите не прозевать момент и когда вот та маленькая кнопочка загорится зеленым ‑ нажмите. Я бы не стал Вас утруждать, но боюсь, что в отличие от механики, автоматика не сработает.

И, пристально взглянув в глаза, уже безо всякой иронии полушепотом добавил:

‑ Очень прошу, сразу же нажмите!

Не дожидаясь ответа, эльф снова "превратился" в компьютер. В голове заштормило, тошнота волнами стала подниматься на поверхность. Стены флаера от перегрузки вибрировали.

"Раскачивает нулевку", ‑ подумал Сергей, сдерживая рвоту.

Прикрыв глаза, сжал виски руками. Когда он снова взглянул на пульт, заветная кнопка уже зеленела. Положил на нее указательный палец и... так и не смог нажать. Что его остановило? Недоверие к Лориди, предчувствие беды, а быть может, явившийся незваным в мозг незнакомый голос.

‑ Сергей, отпусти кнопку! Ты убьешь себя и Ризу. Мне же особого вреда не причинишь. Эльф все лгал. Мы ‑ не враги. А вот он... Их раса действительно одинока в галактике, поскольку остальные, вышедшие в космос ‑ человеческие. Рейсес Лорисидис, офицер САК, что означает ‑ Стерилизация, Ассимиляция, Колонизация. Ну а понятие стерилизации тебе объяснять ни к чему. Скажу лишь, что на их совести триллион человеческих жизней. Да узнай он, где твоя планета...

Ну а дальше ‑ темнота, забытье... Возвращение в грешный мир стало еще более шокирующим.

‑ И ты, ничтожество... раб... вошь... мой соперник? Большего унижения невозможно представить. Какая изощренная месть из небытия! Но как? Как он смог, как успел..?

Великий Демон и не пытался блокировать мысли. Желая указать жалкой мрази место на социальной лестнице, трансформировался в божество колоссальных размеров. Теперь Сергей вместе с другими грязными и вонючими существами копошился на его ладони. Здесь были эльфы, похожие на зверей, голые, заросшие густой шерстью люди, гориллы, павианы и другие неведомые создания. Все они визжали, кричали, бездумно бросались из стороны в сторону, при случае не забывая пускать в ход когти, клыки и зубы. Великий Демон время от времени давил их огромным пальцем. В этой суматохе Сергей неожиданно столкнулся лицом к лицу с Лориди. Обнаженный и окровавленный звездочет, уклоняясь от перста божьего, успел крикнуть:

‑ Глупец, ты не поверил мне! Пеняй на себя! Вы, люди, как были, так и остались скотами ‑ gnezze!

Демон проявил настойчивость, и следующая попытка оказалась успешной.

Брызнула кровь. Разведчик из системы "566‑Джи" пал смертью храбрых. Полюбовавшись своей работой, Демон вынес приговор и Краевскому:

‑ Ну а с тобой торопиться не станем. Ступай‑ка в гости к L‑Doxy. Пусть раскрутит твою сущность и подсознание, прочтет вероятностные линии прошлого и будущего, найдет болевые точки, смоделирует план мести. Нет, не тебе, вошь! Ты ее не стоишь. Тому, чьим призраком являешься. На этот раз я покончу с ним навсегда.

Сергей канул в бездну мнимых реальностей. Умирал и возрождался, словно Феникс из пепла, лишь для того, чтобы сгинуть вновь...

* * *

Скорбь....

Скорбь и безысходность заполнили собою весь мир. Они падали с хмурого неба на улицы города вместе с мокрым снегом, стекали на асфальт, сливались в мутные ручьи.

Снег шел уже вторые сутки, убирать его не успевали. Да, правда, не очень‑то и старались. Местами лужи затянулись тонкой кромкой льда. Но там, где дворники щедро рассыпали песок с солью, безраздельно царствовала желто‑грязная жижа. Порывы ветра делали зонты бесполезными, нещадно забивая колючими снежинками глаза и уши прохожих. Горожане с насупленными, сердитыми лицами сосредоточенно пробирались тропками ступая на наиболее сухие островки, выстраивались цепочками, гуськом шагая след в след. Но это их не спасало: обувь быстро промокала, вода в ней противно чавкала, а ноги леденели.

У входа в "Универсам" под навесом стояли три подростка лет эдак по пятнадцать. Одетые в дорогие джинсы, кожаные куртки и норковые шапки, они казались выходцами не из этого мира.

Один из них, уставившись невидящими глазами на забрызганное стекло витрин, молчал, двое других с патологической веселостью, почти крича, густо сыпали блатным жаргоном и матом, умудряясь при этом курить и пить баночное пиво.

Прохожие аккуратненько метра за три‑четыре их обходили, не боясь при этом ступить в лужу, справедливо полагая такой путь более коротким.

Спасительной осторожностью пренебрегла бродячая собака, желавшая прошмыгнуть поближе к двери, откуда веяло теплом и будоражащими лохматую голову запахами пищи. Утратив бдительность, она слишком близко подошла к "мальчикам".

Самый рослый, стриженный под нуль, отвлекшись от разговора, с неожиданной силой и злостью ударил дворнягу тяжелым кожаным сапогом в живот. Жалобно взвизгнув, сломав кромку льда она кувыркнулась в лужу. Кашляя и хрипло, почти по‑человечески дыша, отползла в подворотню, где вжалась в небольшую щель, стараясь укрыться от бездушного и навеки проклятого богом мира, где сострадание и любовь утонули в грязи, а царили жестокость и насилие.

Подросток же, довольно ухмыльнувшись своей ловкости, продолжил разговор.

Среди прочих, пробиравшихся к дверям "Универсама", выделялся старик.

Худой, с морщинистым серым лицом и безжизненными, неопределенного цвета глазами, в потрепанном осеннем пальтишке и идиотском куцем картузе. Годы лагерей и психиатрических больниц тяжкой ношей давили на сутулые плечи, пригибали к земле. Измученное тело, истерзанная душа, притупившееся чувство боли и потерь. Ни дома, ни детей, ни родственников, ни друзей. Все украдено и никогда не возвратится: ни молодость, ни радужные надежды. Никто не в силах вернуть жизнь матери, чью могилу он надеялся отыскать. Лишь она одна беззаветно любила его и не предала. Ничего не боясь, оббивала пороги "компетентных органов", пытаясь помочь, доказать и без того очевидные факты.

Следователи‑каннибалы Жила и Горбатый... ‑ что могло растопить их ледяные сердца?

Сейчас говорят: такое было время. Но у нас времена всегда одни и те же, человеческая жизнь в руках власть имущих вампиров ‑ мелкая монета. Меняется только форма ‑ суть остается прежней. Но какое это теперь имеет значение, жизнь‑то прошла.

Старик закашлялся, во рту появился привкус крови. Очень скоро придет желанный покой. Но до этого нужно успеть встретиться с той, которая отдала ему здоровье, молодость и жизнь.

Словно зомби, почти ничего не видя, брел он по чужому городу, с трудом вспоминая некогда знакомые места. Поскольз‑нувшись на мокрой ступеньке, нелепо взмахнул руками, с трудом удерживая равновесие.

‑ Прошти, шынок, я не хотел, ‑ беззубо прошамкал, желая пройти дальше.

Неожиданный удар в лицо бросил в лужу на асфальт, лишил сознания, заставил обмочиться.

‑ Слышь! Гляди, ты одну суку завалил, а я другую.

‑ В натуре, научишь вонючего козла ходить, открыв зенки.

‑ Пора сваливать, ‑ оторвав глаза от грязной витрины, сказал третий. ‑ Если старая б...дь окочурится, "мусора" наверняка примахаются, да и за ширкой пора мотнуть...

Швырнув окурки и пустые банки на лежащего в луже старика, "мальчики" зашагали к стоянке такси. Возмездие настигло их довольно быстро. Зазевавшись, они не заметили мчащийся "мерс", щедро обдавший их волной грязи. Видать куда‑то спешил очень крутой бизнесмен, удачливый бандюга или народный депутат.

Снег понемногу превратился в мелкий дождь. Прохожие, еще больше нахохлившись, пряча друг от друга глаза, аккуратненько обходили большущую лужу с валявшимся в ней бомжем. Для них он не существовал, также, как жалобно поскуливавшая в подворотне собачонка.

Старик пришел в сознание оттого, что щеки и лоб кто‑то облизывал теплым языком. Открыв глаза, увидел облезшую дворнягу. Еще больше размазывая грязь, попытался утереть лицо рукавом. На предплечье засинела знакомая наколка "Серега".

"Боже, как давно это было", ‑ сдерживая подступающий кашель, подумал он.

Десятки лет провалились, где‑то глубоко утонули в раздавленной нейролептиками памяти. Занемевшие руки и ноги слушались плохо. Наконец, удалось подняться. Дрожащая собачонка по‑прежнему стояла рядом и заискивающе смотрела в глаза. С трудом негнущейся, ватной рукой старик погладил ее по лишайному лбу.

‑ Бедная, у наш ш тобой одна шудьба, ‑ прошептал он, ‑ дафай дершаться рядом.

Непреодолимо влекли теплом двери "Универсама". Здесь, у стены, он и присел. А рядом, прильнув мордой к мокрым, вонявшим мочой штанам, устроилась новая подруга. Она была почти счастлива.

Сергей, желая немного просушить волосы, снял и положил рядом с собой картуз.

Люди отворачивались, морщили носы, но все же кое‑кто стал бросать мелочь.

‑ Мама! Мама! Дедушке плохо! ‑ вырвал из полузабытья звонкий девичий голосок.

Сергей поднял глаза и увидел девчушку лет десяти, пытавшуюся вырваться из рук строго хмурившейся матери.

‑ Не смей! Грязный алкоголик! Ты что, хочешь от него заразиться какой‑нибудь гадостью.

‑ Ну мама! Нельзя же так! Давай хоть "скорую" вызовем! ‑ умудрившись выскользнуть, она склонилась к Сергею.

Старик, увидев глаза девочки, вздрогнул. Было в них нечто до боли знакомое, родное, безвозвратно и трагически утерянное. В горле возник ком, а из глаз предательски потекли слезы.

‑ Дедушка! Тебе плохо? Вызвать "скорую"?

‑ "Шкорую"? Нет. Купи хлебца, ‑ прошептал старик, протягивая горсть медяков.

‑ Риза! Немедленно вернись, ‑ закричала мать вслед хлопнувшей двери.

‑ Ма! Я быстро! ‑ раздалось оттуда.

‑ Развели антисанитарию, вот вызову санстанцию, попомните меня! ‑ разразилась воплями взбешенная дама.

Но прежде, чем грузчик вытолкал бомжа за двери, Риза успела сунуть ему в руки полбуханки белого хлеба.

По улицам некогда знакомого, а теперь чужого до враждебности города бок о бок, понуро склонив головы, брели старик и собака. Сергей беззубым ртом откусывал хлеб. Часть глотал, а часть отдавал спутнице. Напрягая память, безуспешно пытался вспомнить, откуда ему знакомо имя Риза. У кладбищенских ворот их настиг промозглый зимний вечер. Превратил дождь в снег, прихватил лужи, покрыл одежду коркой льда.

‑ Замерзну, ‑ подумал Сергей. ‑ Нужно где‑то переночевать, а уже утром по‑светлому искать могилу.

Немного в стороне, обпершись на покосившийся каменный забор, скрючился поржавевший вагончик‑времянка. Замка на двери не было. Лишь так, для проформы, закрученная несколько раз проволока. Но и ту разогнуть непослушными замерз‑шыми пальцами оказалось мучительно тяжело.

Внутри стоял дух самогона и чеснока, сохранились жалкие остатки подаренного буржуйкой скудного тепла. Двигаясь на ощупь, Сергей зацепил стол. На нем что‑то упало, зазвенело стеклом, покатилось. Самогонная вонь вытеснила прочие запахи. Пройдя еще немного уткнулся в стену, сел, прижал к себе дрожащую, как и он сам, собаку, растворился в болезненно тревожном полузабытье, изо всех сил стараясь сдержать подступающий кашель.

Одиночество... Безысходность... Скорбь...

‑ Слышь, Керя, бля... вагончик‑то наш открыт.

К времянке подошли трудяги, могильных дел мастера. Трактор уже три дня как не работал, и под срочный заказ яму пришлось рыть вручную. На завязку край могилы подло обсыпался. Вот и махали лопатами до темна. Неуверенно клацнул выключатель, потом еще раз. Лампочка зажглась лишь с третьей попытки. Взору предстало небогатое внутреннее убранство: буржуйка, пара кроватей с грязными матрацами да рваными одеялами, покрытая толстым слоем пыли небольшая тумба без дверцы, зато со стоящим на ней бюстом мирового вождя пролетариата. Подпись "Владимир Ильич Ленин" была жирно закрашена чернильным карандашом, а чуть выше выведена корявым почерком печатными буквами другая ‑ "Педрило". На столе, вплотную пододвинутом к кровати, валялась перевернутая бутылка, пара пустых стаканов, тарелка с кусками хлеба, сала и чесночных очисток. В углу, вдавившись в стену, и прижимая к себе облезшую дворнягу, сидел обосцаный бомж.

‑ Ну, ни хрена себе!

‑ Стой, Франт, стой!

Но было поздно. Франт озверело раз за разом поднимал над головой окровавленную лопату.

‑ Не бзи! ‑ чуть отдышавшись и смахнув ладонью пот со лба, пробормотал он. ‑ Эта падаль нахрен никому не всралась. Искать не станут. Скинем в могилку, притрусим земелькой... А завтра спозаранку сверху ‑ покойничка...

Ильич своим добрым, всепрощающим взглядом смотрел на расшалившийся гегемон и думал: "Да, батенька, видать, на счет могильщика капитализма я все‑таки поторопился".

Безысходность... Скорбь... Смерть.

* * *

Могущество... Бессмертие...

Безграничная власть и фантастические возможности. Способность по желанию не только менять себя самого, но и формы существования материи. Не это ли признаки божественности?

Протектор Внутренних Галактик в центральном векторе времени ‑ всесилен. Он может порождать и взрывать миры, даровать и отнимать жизнь у триллионов подвластных ему существ, в том числе и разумных.

Желая сделать самостоятельный выбор, Властелин Сергей Краевский на время прервал телепатический контакт с L‑Doxoм, хотя прекрасно понимал, какое недовольство этим вызовет.

Он знал, что при необходимости L‑Dox способен подтасовывать факты в своих интересах. Не зря сведения оказались совершенно другими, чем в послании Великого Протектора Вселенной Параллельных Временных Векторов: угроза нарушения параллельности с непредсказуемыми последствиями для Вселенной нарастала в геометрической прогрессии. L‑Dox же наоборот успокаивал тем, что время от времени такое случается, возмущения рождаются спонтанно и ни в коей мере не связаны с артефактом личности Краевского. А остальное ‑ лишь ловкая подтасовка и шантаж враждебного Протектора Вселенной PVV.

Да, чрезвычайно велики возможности Сергея. Но как узнать правду, избрать верный путь? Неужто придется сдаться на милость почти поверженного врага. От него сочувствия не до‑ждешься. Да и не привык Властелин рассчитывать на жалость или сочувствие других. Не для того был пройден долгий путь страданий и потерь, сражений и побед, чтобы угодить в столь примитивную ловушку. Трансформировавшись в электромагнитное поле, он в мгновение ока перенесся на стеклянную планету. Туда, где неподвластная времени среди застывшей стерильной красоты его ждала вечно юная и прекрасная Риза. Казалось, что она зовет, как в тех далеких снах, протягивает руки:

‑ Седжи! Наконец‑то мы вместе, любимый. Ты пришел, и теперь мы больше никогда не расстанемся. Будем счастливы, как никто другой.

Поле трансмутировало в гигантскую алую розу, павшую к ногам стеклянной Ризы. Цветок покрылся дымкой, и рядом со своей возлюбленной материализовался Великий Бог. Оживить весь этот театр стеклянных фигур для него сущий пустяк. Да вот только не та это Риза, не та любовь и не та жизнь.

Велика власть Бога Сергея Краевского, почти безгранична. Но, к сожалению, только почти...

Бессмертие... Могущество...

* * *

Любовь...

Сергей лежал в углу ветхой хижины Вараги. Здесь привычно пахло сыром, сухими кореньями и травами.

Ныли не до конца зажившие раны. Хотя болезнь с каждым часом отступала, но забыть о себе не давала. Не особо выручал и травяной матрац, похрустывающий при малейшем движении. Попытки взбить его, распушить ни к чему не приводили. Наоборот, казалось, что он мстил за них, скатываясь еще более твердыми и колючими буграми, старался подтолкнуть или уколоть в наиболее чувствительные места. Но эти мелочи не могли развеять волшебного очарования, в котором он пребывал после знакомства с Ризой. Девушка ушла несколько минут назад, сопровождаемая ворчаньем Вараги. Но в хижине еще звенели серебряные колокольчики ее голоса, создавая атмосферу восторженности и мечтательности. Сергей уже думал о новом свидании. Завтра она грозилась отвести его к водопаду. Но в этом обещании чувствовалось нечто большее... Сергей раз за разом, боясь упустить малейшие подробности, прокручивал в памяти минуты прошедшей встречи. Словно подбирая драгоценные камни для диадемы, слагал воспоминания, так много значащие для влюбленных и незаметные посторонним. Лелеял в душе первенцы любви: восторг недосказанных, но понятных фраз, многозначительность жестов и утонченность еще невинных ласк, молчанье губ и откровенность сверкающих глаз, душевную близость и непреодолимую тягу друг к другу.

Любовь. С чем можно ее сравнить? Наверное, с вершиной. Далеко не всякому дано к ней дойти. Кто‑то остановится у подножья, не видя смысла карабкаться дальше, получая ушибы, а порой и рискуя разбиться насмерть. Другой вообще предпочтет обойти стороной. Пожмет плечами, саркастически хмыкнув: лишь глупец или в лучшем случае чудак способен на такое сумасбродство. Да и вовсе ни к чему лезть самому, ведь при хорошей погоде вершина эта и так хорошо видна, и нет в ней ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. К тому же немало народу там побывало. Но многим ли это принесло счастье? Вот так‑то! Иные все же пробуют рискнуть, но возвращаются с полпути. Зализывая раны и ушибы, клянут тот миг, когда отправились в путь. А есть и такие, кто утверждает, что и вовсе любви нет. Мол, это мираж, выдумки романтиков да бездельников поэтов.

Но Сергей чувствовал, нет, наверняка знал, что она существует! И теперь, предвосхищая неизбежность грядущего, каждой клеточкой существа наслаждался, упивался неведомым ранее чувством, могучим и неотвратимым, как прилив, великим и неповторимым, как сама жизнь, прекрасным, как утренняя заря пред тихим летним днем, чарующим, как весенний ветерок, несущий на крыльях аромат первых цветов и трели соловья, сладостным, как исполнение заветной мечты.

Истинная любовь ‑ лебединая песня души. Ее хранят в сердце вечно. Цена ей одна ‑ жизнь. Пишут о ней поэты кровью своей души. Недостижимая для многих вершина, мечта...

Любовь...

* * *

Желания... Увлечения... Страсть...

Как часто они непредсказуемы, неуправляемы ‑ налетают внезапно, словно смерч. Не поддаются ни логике, ни разуму, крушат и сметают все на своем пути, вовлекают в безумные авантюры. Мгновенье ‑ и ты жалкая игрушка в руках стихии. Также нежданно могут оставить и в одиночестве, заставляя мучительно анализировать происшедшее, стыдиться или восторгаться, сожалеть иль наслаждаться пережитым. Верно лишь то, что забыты не будут никогда!

"Бог мой. Ну какой идиот придумал сдавать экзамены по выходным?" ‑ думал Сергей, сидя на кафедре гигиены. Вот уже битых два часа дорисовывал рожки и хвосты очень похожим на доцента чертикам, нацарапанным на столе, и дожидался своей участи. А ведь в начале курса казалось, что осложнений не возникнет. Предмет в общем не сложный, не требующий большого ума или способностей, лишь усидчивости. На практике оказалось по‑иному. Пары неосторожных слов, показавшихся обидными доценту Лагунину, длинному и худому, словно жердь, обладавшему противным писклявым голосом, было достаточно, чтобы его невзлюбили. Откровенно своего отношения Лагунин не показывал, по мелочам вроде бы не цеплялся, но чувствовалось, что обиду затаил. Несмотря на отличные текущие отметки, экзамена Сергей все же побаивался, предчувствуя неприятную развязку.

К сожалению, интуиция не подвела. Сдать экзамен в числе первых доцент не разрешил, мотивируя тем, что хочет побеседовать с отличником не спеша и более обстоятельно. Такое начало, естественно, ничего хорошего не предвещало. Да и задержка была весьма некстати. Пока он здесь валял дурака, проклиная гигиену вместе с ее преподавателем, друзья уже отмечали окончание зимней сессии. Васька с Павликом, сопровождая трех вновь испеченных подруг, еще утром отбыли в пионерский лагерь, расположенный в предместье. Назывался он просто ‑ "Колосок", но построен был капитально, со знанием дела и на широкую ногу. Укрывшись подальше от городского шума и пыли в живописном хвойном лесу, стал идеальным местом отдыха не только для пионеров летом, но и для начальства "среднего пошиба" зимой.

Именно здесь, вдали от глаз подчиненных, избранные мира сего могли вдоволь попить водочки, погулять, попариться в баньке. Для них построили отдельный корпус гостиничного типа с одно‑ и двухместными номерами. В каждом обязательно стояли холодильник, шкаф, журнальный столик с городским телефоном, мягкие двуспальные кровати. Коридоры застелили импортными ковровыми дорожками, а в холлах возле столиков с высокими хрустальными вазами уверенно обосновались по два огромных кресла. Была на первом этаже пусть и небольшая, но очень уютная столовая, напоминавшая интерьером скорее кафетерий или ресторан. Спортивный зал с бильярдом и теннисными столами разместили в подвале, там же, где и сауну. В прошлом году во время лыжной прогулки Сергей с друзьями, проезжая мимо, не удержались и заглянули в окна. А потом с трудом унесли ноги от дежурившего милиционера.

И вдруг такая удача! Новая подружка Павлика, подцепленная накануне в горкоме комсомола, оказалась дочерью заместителя директора "двадцатки": номерного военного завода, по‑строившего и содержавшего весь этот рай для отдыха. Она‑то и придумала отметить здесь окончание сессии, взяв на себя организационные хлопоты. Предложение, естественно, прошло на ура. Постановили, что все кроме Сергея двинут прямо с утра, а он подъедет сразу после экзамена. Тем обиднее терять время. По‑пробуй еще добраться до "Колоска".

"Не везет, так не везет, ‑ думал Краевский, ‑ все один к одному. Даже писклявый "козел" желает забодать меня в последнюю очередь. Чует, гад, что спешу".

Но даже самому утомительному ожиданию рано или поздно, приходит конец. Однако радости это не принесло. Писклявый "козел" потешился вдоволь. Издевался не спеша, смакуя минуты торжества, наслаждаясь собственным умом и величием. В конце бенефиса лебединой песней вывел в зачетке жирное "удов.", лишая бедного студента столь нужной стипендии на долгих четыре месяца. Настроение было испоганено окончательно. Из подсознания прокралась малодушная мыслишка: стоит ли своим кислым видом портить друзьям праздник. Разве помянуть украденную остепененной сволочью стипендию. Так это можно сделать и здесь, в ближайшей забегаловке. Но чувство долга победило. Его ждали. Да и как ни крути, одна дама оставалась явно лишней. Дал слово ‑ держи. Понурив голову, натянув искусственную шубейку да заячью шапку, Сергей поплелся к автостанции.

Денек выдался на загляденье. Морозец игриво пощипывал щеки, нос, уши. Искрясь на слепящем солнце, снег весело по‑скрипывал под ногами неудачливого студента, говоря о том, что вся жизнь еще впереди и будет в ней много удач и потерь, радостей и печалей. Так что не стоит принимать слишком близко к сердцу подленькую месть мелочного преподавателя. Хрен с ним и его тройкой. Как‑то переживем.

Проходя мимо магазинов, Сергей невольно заглядывал в бедные серые витрины. В одной из них, компенсируя недостаток товара, словно на продажу выставили портрет Генерального секретаря ЦК КПСС, маршала, трижды Героя Советского Союза Леонида Ильича Брежнева.

"Что, суки, нечем больше торговать?" ‑ все еще злясь, думал Сергей. Он откуда‑то знал, что придет время, и окружающие Генсека сделают свое черное дело.

Как они похожи на пауков в банке, пожирающих друг друга. Вся история Родины с 1917 года ‑ парад паучьих боев. О, если бы они истребляли только друг друга! Но уничтожен цвет нации, ее ум и гордость ‑ интеллигенция! Истреблено основательно, под корень, все самое смелое и честное, талантливое и прогрессивное. И, как расплата, ‑ столетний упадок и вырождение. Сию чашу потомкам придется испить до дна. И выживут ли они, среди бессмертных пауков ‑ паразитов, непрестанно сосущих кровь своего народа!

Толчок в спину заставил вздрогнуть и оглянуться. Слава Богу, всего лишь ребятишки играли в снежки. Словно очнувшись, поразился своим мыслям, настолько чужими и крамольными они показались. "И откуда только все это взялось в моей башке? С такими идеями прямая дорога в тюрьму, а то и на психушку. Не иначе ‑ перезанимался".

Наконец‑то ‑ автостанция. Сергей вошел в кассовый зал, купил за пятнадцать копеек билет. Немного отогревшись, по‑брел к стоянке автобусов. Среди пассажиров, ожидавших свои рейсы, сновали несколько пестро одетых цыганчат. Они галдели, дергали за руки, выпрашивая мелочь, раздражая одних и веселя других. Засмотревшись на них, Сергей прозевал подошедшую цыганку.

‑ Эй, красавец! Послушай! Покажи‑ка старой Сибилле руку. Она расскажет тебе судьбу.

‑ Зря стараешься,‑ отмахнулся Краевский,‑ меня не проведешь. Да и денег нет. Остались копейки на обратный путь.

‑ Давай руку! Говорю тебе, дай!

Не дожидаясь согласия, схватила сама, зажала в горячих ладонях, поднесла к близоруким глазам. Мгновенье, и ее безразличный взгляд изменился, вспыхнул магическим огнем. Цыганка, отпустив руку, отшатнулась. Затем, вновь приблизившись, заглянула в глаза. Ее смуглое лицо побелело, черты стали резче, ноздри крючкообразного носа расширились, мохнатые брови слились воедино, лоб покрылся испариной, а бескровные губы в трансе зашептали:

‑ Судьбы единой нет... Велик и ничтожен... Линия жизни в кольце... Суть ее ‑ боковые линии, могущие стать главенствующими... ждет тебя проклятье... нет, величие... не вижу. Да что же это со мной?.. Великий бескрайний грех иль всеискупающая жертва? Ты можешь быть прославляем.., навеки проклят!.. Но счастлив ‑ никогда.

Внезапно прервав свое дикое вещание, Сибилла грохнулась в обморок, чем привлекла общее внимание. Сергей же окончательно добитый, приоткрыв рот, растерянно оглядывался по сторонам. Увидев, что вещунья понемногу приходит в себя, по‑спешно ретировался, шмыгнув в как нельзя более кстати подошедший автобус.

"Ну и денек, еперный балет! ‑ подумал он. ‑ Ну все как сговорились. Сначала "козел" доцент, потом всякие дурацкие мысли, а на закуску эта чокнутая... Вот гады, решили меня доконать".

Автобус выехал полупустым, несмотря на то, что еще четверть часа ожидал опоздавших пассажиров. Проезжая по выщербленному дождями асфальту, он дребезжал и скрипел, угрожал рассыпаться на части. И то, что все‑таки добрался из пункта А в пункт В, можно было считать первой за сегодня удачей.

Пройти два километра по зимнему лесу, где дышится так легко, где умиротворение и покой проникают в душу тишиной и запахом хвои, ‑ одно удовольствие. Вот и ворота, за которыми рядышком с соснами стоят финские домики и нетерпеливо ждут лета: шума, гама, детского смеха и веселья. Двухэтажный корпус пристроился чуть в сторонке ‑ на опушке, у самого забора. Да и дежурного милиционера, слава богу, пока не видать. Комендант, тетя Женя, предупрежденная Павликом, его появлению не удивилась. А после того, как в ее карман перекочевала шоколадка "Аленушка", растаяла окончательно.

Радуясь возможности выговориться, рассказала кучу новостей о том, что в областной центр приехал второй секретарь КПУ проводить семинар "О повышении роли партии в управлении народным хозяйством и более полном удовлетворении нужд трудящихся", поэтому все руководство там, и гостиница пустует. Охрану тоже сняли. Кроме них, на втором этаже поселились две дамы и сопровождающий их офицер. Ну а спортзал, душевая и сауна ‑ в полной боевой... После чего, пожелав хорошего отдыха, многозначительно подмигнула и заговорщицки шепнула:

‑ Маринка уж больно хороша! Не теряйся. Потом, более официальным тоном добавила: ‑ Ваши в двести десятом, одиннадцатом, двенадцатом и тринадцатом. Смотрите у меня там... не очень‑то...