Текст книги "Постмодернизм"

Автор книги: Александр Грицанов

КАРТОГРАФИИ ПРИНЦИП

КАРТОГРАФИИ ПРИНЦИП – регулятивный принцип номадологии (см. Номадология), требующий при рассмотрении ризоморфных объектов (см. Ризома) радикального отказа от презумпции наличия какого бы то ни было варианта порождающей модели, якобы детерминирующей собою процесс автохтонной эволюции этих объектов. Согласно позиции Делеза и Гваттари, в применении к ризоморфным средам, находящимся в процессе самоорганизации (см. Нелинейных динамик теория), самая мысль о линейной «генетической оси как глубинной структуре», а значит, и идея порождающей модели («глубинной структуре», «генетической оси» и т.п.) являются глубоко чуждыми. Ризома как таковая «не подчиняется никакой структурной или порождающей модели»: «отдельные импульсы и предметы не являются ни стадиями развития на генетической оси, ни частью глубинной структуры» (Делез и Гваттари). В целом, К.П. опирается на следующие фундаментальные презумпции постмодернистского типа философствования:

1) презумпция отказа от идеи глубины – как в топографическом (см. Номадология), так и в ноуменальном (см. Метафизика, Постметафизическое мышление) смысле этого слова (см. Поверхность);

2) презумпция множественности не просто состояний, но сущностных онтологии (см. Онтология) рассматриваемой предметности (см. Различия философия);

3) презумпция нелинейности и плюральности (ветвления) эволюционных траекторий ее развития (см. Нелинейных динамик теория);

4) презумпция идиографичности конкретно наличного варианта организации познаваемой предметности, т.е. его неповторимой, не подлежащей логическому обобщению и дедуктивно не выводимой из общего правила уникальности, с одной стороны, и преходяще сиюминутной актуальности – с другой (см. Идиографизм).

В основе К.П. лежит фундаментальное для номадологии различение (противопоставление) "карты" и "кальки". Под калькой в номадологии понимается такая организация предметности, которая ориентирована на воспроизводство собственной наличной структуры: согласно Делезу и Гваттари, линейная логика – это "логика кальки и размножения". В контексте семантики К.П. важна идея Делеза и Гваттари об органичной связи презумпции порождающей модели и презумпции "кальки": "о генетической оси или о глубинной структуре мы говорим, что они прежде всего являются принципами кальки, воспроизводимой до бесконечности". Иными словами, понятие "калька" вводится Делезом и Гваттари для фиксации того функционального измерения объекта, который обеспечивает его неизменную способность быть тождественным самому себе и порождать изоморфные себе (и только себе) объекты. Альтернативно – "карта противоположна кальке", поскольку имманентно предполагает нелинейный веер вариативных интерпретаций, т.е. "целиком ориентирована на проведение опытов, связанных с реальностью". Будучи инструментом интерпретации ризомы, сама "карта" принципиально ризоморфна ("она сама является частью ризомы"). В силу этого "карта открыта, она объединяет все свои измерения, она подвижна, переворачиваема, восприимчива к изменениям. Любой индивид, группа, социальная формация может разорвать ее, перевернуть, собрать любым образом, подготовить к работе. Можно нарисовать ее на стене, отнестись к ней как к произведению искусства, сделать из нее политическую акцию или материал для размышления" (Делез и Гваттари). В этом отношении важнейшим свойством "карты" является ее открытость или, по словам Делеза и Гваттари, способность "иметь всегда множество выходов" (т.е. "линий ускользания" и "коридоров для продвижения" наряду с "пространством обитания"). В этом отношении например, феномен письма в постмодернистском его понимании (см. Письмо) – в отличие от феномена продуцирования текста (см. Конструкция) – фундирован, по оценке Делеза и Гваттари, К.П.: «писать» имеет отношение не к «означивать», а к «межевать», «картографировать» /подчеркнуто мною – M.M./ даже неизвестную местность", т.е. не территориализировать ее (не придать ей замкнуто финальный в своей определенности смысл), но, напротив, обеспечить ей детерриториализацию (см. Детерриториализация) как открывающую возможность любых плюральных территориализаций (ср. нонсенс как отсутствие смысла, бесконечно размыкающее горизонт смыслообразования – см. Нонсенс, Деконструкция, Означивание). Таким образом, "у карты много выходов в отличие от кальки, которая всегда возвращается «к тому же самому» (Делез и Гваттари). В режиме рефлексивной оценки собственной методологии Делез и Гваттари задаются вопросом, не является ли само противопоставление «карты» и «кальки» как таковое шагом, выполненным на основе сугубо традиционной (и на уровне декларации неизменно отрицаемой постмодернизмом) презумпции бинаризма: «не реставрируем ли мы простой дуализм, противопоставляя кальку и карту как злое и доброе начала?». Важнейшим моментом реабилитации К.П. в контексте этого вопроса Делез и Гваттари полагают эксплицитное признание ими того обстоятельства, что семантико-аксиологическая дихотомия «карты» и «кальки» локализуется лишь в пространстве функционального расщепления реального процесса нелинейного движения ризоморфной среды, – реально же (в конкретной системе отсчета) как «карта» может обнаруживать интенции к декалькированию («Не обладает ли карта способностью к декалькированию? Не является ли одним из свойств ризомы скрещивать корни. Иногда сливаться с ними? Имеются ли у множественности слои, где пускают корни унификация и тотализация?…»), так и «всякий раз нужно переносить кальку на карту». Последняя процедура (неизменно возникающая вновь и вновь – как «вопрос системы») подвергается Делезом и Гваттари особо пристальному рассмотрению. Это связано с ее, в их оценке, «опасностью», порожденной способностью подобного калькирования уничтожать «карту» посредством блокировки всех ее «выходов» (эволюционных перспектив), обращения их в тупики, – но сохраняя при этом видимость ее сохранения как «карты». "Это похоже на фотографию, на рентгеновский снимок, как если бы сначала выбирали и отделяли то, что собираются воспроизвести при помощи искусственных средств… Это… имитатор, который создает свою модель и использует ее. Калька уже перевела карту в образ, она преобразовала ризому в корни и корешки /корень как символ линейности в номадологической системе отсчета – см. Корень – M.M./. Она организовала, укрепила, нейтрализовала множественности, распределив их по осям значений и субъективаций, которые у нее имеются. Она генерировала, структурировала /см. Дестратификация – M.M.I ризому, калька воспроизводит уже только саму себя, когда собирается воссоздать нечто другое. Вот почему она так опасна" (Делез и Гваттари). Особое значение (особую «опасность») эта способность «кальки» калькировать, тормозить, блокировать тупиками «карту» имеет, по оценке Делеза и Гваттари, в сфере психоаналитики. Собственно, в целом, понятия «карты» и «кальки» обретают особый статус в контексте шизоанализа (см. Шизоанализ), в рамках которого предметностью их приложения выступает феномен бессознательного. По оценке Делеза и Гваттари, "карта не воспроизводит бессознательное, замкнутое в самом себе, она его конструирует. Она способствует соединению полей /см. Детерриториализация – M.M.I, разблокированию тел без органов /см. Тело без органов – M.M.I, их максимальной открытости в плане консистенции". Согласно самооценке Делеза и Гваттари, шизоанализ ориентирован в своих аналитиках именно на К.П., – в то время как психоаналитические процедуры, по преимуществу, оцениваются ими как калькирующие, «которые „подгонят“ любое желание или высказывание к генетической оси или перекодирующей структуре, которые готовы до бесконечности притягивать к этой оси или к компонентам этой структуры монотонные стадиальные кальки». Иными словами, «Фрейд заведомо принимал в расчет картографию» бессознательного того или иного пациента, но «всегда лишь для того, чтобы совместить ее с фотографией родителей» этого пациента, т.е. заблокировать «карту» посредством ее калькирования. Между тем, для шизоанализа является несомненным, что «то, что калька воспроизводит из карты или ризомы, это, как правило, тупики, блокировки». «Посмотрите на психоанализ и лингвистику, – пишут Делез и Гваттари: – первый всегда извлекает кальки или фотографии бессознательного, другая – кальки или фотографии языка со всеми погрешностями и неточностями, которые она предполагает (не удивительно, что психоанализ не устает подчеркивать свое родство с лингвистикой)». Однако, то, что в сциентистски организованной лингвистической формализации имеет сугубо академическое значение, то в пространстве психоанализа оборачивается фобиями пациента, порожденными, во многом, самими психоаналитическими процедурами: калькируя «карту» бессознательного у своего пациента, психоаналитик «блокирует все ее выходы до тех пор, пока не удалось внушить ему стыд и чувство вины, пока стыд и чувство вины не укоренились в нем», порождая известные фобии. Как пишут Делез и Гваттари, «ризому вытеснили сперва из дома, затем с улицы, ее перенесли в родительскую постель, и корешки ее были пущены на его собственном теле, а заблокировали ее на профессоре Фрейде». Таким образом, согласно шизоаналитической ретроспективе, психоаналитики «безжалостно крушили» ризому бессознательного, «пачкали карту» пациента, – вместо того, чтобы признать их характер свободной спонтанности, обеспечить им пространство самоорганизации, освободив от гнета калькирования. Между тем, психоанализ, согласно шизоаналитической оценке, ориентирован именно на прослеживание травмирующих детерминационных воздействий на бессознательное со стороны тех или иных «порождающих структур» (главной из которых являлась для классического психоанализа структура семьи – см. Анти-Эдип). Шизоанализ, в противоположность этому, фундирован трактовкой бессознательного в качестве свободно самоорганизующейся (во всяком случае, могущей и должной самоорганизовываться) среды, решительно отвергая при этом «любую мысль о декалькированной фатальности как бы она ни называлась: божественная, анагогическая, историческая, экономическая, структурная, наследственная или синтагматическая» (Делез и Гваттари). Таким образом, если задачей психоаналитика было калькирование бессознательного, то задача шизоанализа формулируется принципиально иначе: «создать карту, а не кальку» (Делез и Гваттари), тем самым освобождая бессознательное от гнета «псевдоструктур» и размыкая перед ним горизонты спонтанной и свободной самоорганизации (см. Машины желания).

КАСАНИЕ

КАСАНИЕ (греч. – haptikos) – понятие, приобретающее философский статус в рамках философии постмодернизма (Мерло-Понти, философия Другого), а также у Сартра – в границах категориально-понятийного комплекса, центрированного на категориях «складка», «тело», «кожа» и др. К. характеризует способ, посредством которого наше тело вписывается в мир, не разрушая ни его, ни себя. К. суть понятийное средство для описания определенного, ментально представленного чувства («К.»), которое приобретается человеком благодаря целостному опыту жизни и действий в пространстве (А.Монтэгю: «Касание. Человеческое значение кожи», 1986). (К. не локализуется в границах оптических свойств зрения, выступая как видение кожей, как слой чувственности, который доминирует в процессе феноменологического конституирования телесности.) В данном контексте К. выступает как «воображаемый физический контакт» с фрагментами пространства и располагающимися в них объектами, ранее уже бывшими «затронутыми» нами: мы в состоянии их видеть, слышать и ощущать исключительно благодаря тому, что разместили их вокруг себя и упорядочили вследствие множества прошлых неосознаваемых К. Восприятие посредством К. неосуществимо вне фундамента в виде внутреннего образа телесности, который и конституируется как результат «сплетения» некоего «узора» из невидимых нитей предшествующих К. – В результате обмена К. формируется «клеевая прослойка» между двумя телами или «плоть» (Сартр). К. (в рамках такого понимания его) перестает являть собой собственно К. в случаях, когда оно проникает «за» или «сквозь» кожу. По Мерло-Понти, осуществимость К. предпослана «касаемостью-в-себе» (фр. tangible en soi): человек чего-то способен касаться, но лишь потому, что его нечто касается и именно в том месте и в тот момент, когда и где он этого нечто касается… К. как цельную процедуру разорвать невозможно… К. не может и не должно сводиться к К.-репертуару, диктуемому человеку в качестве нормы идеальными жестами иных суверенных субъектов (действующих лиц коммуникации). В границах культурологических схем Канетти (осмысление природы власти в контексте ее сопоставления с образами хватающей руки, зубов, пасти, поглощения) особо значимой выступает проблема энергетики К. как непосредственного телесного воздействия (в качестве знака угрозы смерти и – соответственно – знака влияния и власти). В рамках подхода Н.М.Бахтина, зрение и слух человека являют собой незаинтересованное и безвольно-созерцательное основание чувственного опыта; именно они обусловливают «холодок» между человеком и миром; они предварительны, а не самоценны. Первичным же, по мысли Н.М.Бахтина, выступает осязание: именно посредством К. человек получает сведения о пределах себя самого, эротически постигая бытие. (См. также Тело, Плоть, Кожа.)

КАФКА

КАФКА (Kafka) Франц (1883-1924) – австрийский писатель. Автор романов «Процесс», «Замок», «Америка», а также ряда рассказов. Его немногочисленные произведения, совмещающие в себе элементы экспрессионизма и сюрреализма, оказали значительное влияние на философию и культуру 20 в. К., получивший широкую известность после посмертной публикации его романов в 1920-е, является одним из наиболее интерпретируемых литераторов. Можно выделить четыре основные группы интерпретаций: социальные, психоаналитические, религиозные и философские. Социальные интерпретации, которые являются наиболее распространенными, рассматривают «Процесс» и «Замок» как повествования о борьбе индивида с могущественными политическими и бюрократическими структурами, несущими в себе угрозу свободе и демократии. Подобные трактовки творчества К. получили широкое распространение в кинематографе, журналистике и прочно закрепились в обыденном сознании. Психоаналитические интерпретации рассматривают произведения К. в качестве кодированных структур психоаналитических символов, в подтверждение чему приводятся факты сложной личной жизни К., многие из которых нашли отражение в его дневниках и письмах. Представители психоанализа указывают на трудные отношения К. с отцом, а также с двумя невестами, ни на одной из которых он так и не женился, считая, что эти личные проблемы воплотились в сложной символике его романов. Религиозные интерпретации делают акцент на библейских мотивах, присутствующих в произведениях К., на использовании им притч, наличии религиозных символов в его произведениях. В подобных трактовках герои романов К. заняты поиском Бога, который оказывается предельно трансцендентным миру (М.Брод). Наиболее известные философские интерпретации предлагались в экзистенциализме, который видел в К., наряду с Кьеркегором и Достоевским, писателя, наметившего основные темы трагичности бытия и экзистенциального одиночества индивида. Камю и Сартр позаимствовали у К. немало литературных приемов при создании экзистенциалистского романа. Кроме того, экзистенциализм вдохновил и чисто философские интерпретации, которые усматривают в противостоянии Землемера и Замка в «Замке», Йозефа и Суда в «Процессе» метафорическое осмысление проблемы отношения субъекта и реальности (Д.Хел-лер). В 1950-1970-е к К. продолжают обращаться представители структурализма и постструктурализма. С одной стороны, Р.Барт, С.Зонтаг и другие авторы подвергают критике неутихающую волну схожих и избитых интерпретаций творчества К. и призывают оставить его произведения такими, какие они есть; с другой стороны, многие философы (Делез, Адорно) используют тексты К. для подтверждения своих концепций.

КВАЛИТАТИВНЫЙ (КАЧЕСТВЕННЫЙ) АНАЛИЗ ТЕКСТА

КВАЛИТАТИВНЫЙ (КАЧЕСТВЕННЫЙ) АНАЛИЗ ТЕКСТА – изучение текста в его неформализованном виде. Процесс изучения сводится к тем или иным видам интерпретации содержания текста: интерпретации когнитивной информации с использованием общих логических операций (анализ, синтез, сравнение, оценивание); интерпретации оценочной информации; интерпретации знаково-системной информации; интерпретации речевой информации. К.(К.)А.Т. учитывает целостность текста, уделяет внимание его структуре, нацелен на изучение латентного (потенциального) значения содержания, основан на селективном подходе элементов анализа, учитывает позицию адресата. Представлен открытым множеством методик, среди которых: жанровый, нарративный (см. Нарратив), социально-ролевой, риторический и др. виды анализа, а также идентификативно-интерпретативный, анализ знаковой репрезентации ключевых объектов и ключевых субъектов коммуникации в линии текста, анализ коммуникативных стратегий и др.

КВАНТИТАТИВНЫЙ (КОЛИЧЕСТВЕННЫЙ) АНАЛИЗ ТЕКСТА

КВАНТИТАТИВНЫЙ (КОЛИЧЕСТВЕННЫЙ) АНАЛИЗ ТЕКСТА – изучение текста в формализованном виде. Процесс изучения сводится к статистическому измерению содержания текстов/документов. К.(К.)А.Т. нацелен на исследование манифестируемого (актуализированного) значения содержания. Неотъемлемыми характеристиками такого подхода являются фрагментарность, систематичность, объективность, обобщенность. Важнейшим вариантом реализации К.(К.)А.Т. выступает методика контент-анализа.

КИНЕТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО

КИНЕТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО – художественное направление в неоконструктивизме (см. Неоконструктивизм), ориентированное на создание динамических моделей, призванных передать сущность движения (конкретного движущегося предмета) и созданных из различных (как правило, программно случайных) технических элементов. В качестве самостоятельного художественного направления конституируется в первой половине 1960-х. Основоположником и классиком К.И. является Ж.Тингели («Олимпия», «Портрет машины» и др.). Элементы произведения К.И. могут быть как принципиально разнородными (конструкции Ж.Тингели), так и строго определенными (например, «кинетика гвоздей» Г.Юкера), – однако общим для всех произведений К.И. является их программная антистатичность: бытие художественного произведения К.И. неизменно есть его функционирование (визуализация силовых линий электромагнитного поля на плоскости, усыпанной металлическими стружками, под которой движется магнит; циркуляция воздушных пузырьков в аэродинамической трубе; регулярное разворачивание и сжатие упругих спиралей; подобное броуновскому движение стеклянных шариков в полом и прозрачном подвижном цилиндре и т.п.). Важнейшим для К.И. жанром является конституированный в его контексте жанр «саморазрушающегося произведения», – например, динамическая конструкция «В знак уважения к Нью-Йорку» Ж.Тингели, включающая в себя как работающие механические моторы, так и принципиально случайные элементы конструкции (см. Коллаж), взаимодействие которых должно было по замыслу привести к деструкции всей композиции (см. Саморазрушающееся произведение). В эволюции К.И. отчетливо просматривается тенденция на его синтез с иными направлениями художественного модернизма (см. Модернизм): на ранних стадиях развития – с искусством opart (см. Op-art), позднее – с авангардом «новой волны» (см. «Новой волны» авангард). Таким образом, К.И. может быть рассмотрено как особый этап формирования синтетического искусства, фундированного идеей органичного соединения в процессе художественного творчества приемов различных видов искусства (см. Синтетическое искусство). К.И. также выступило важной вехой в эволюции парадигмы «машинного искусства» в контексте художественного модернизма (см. Машинное искусство). Кроме того, с точки зрения постмодернистской ретроспективы, может быть зафиксировано, что К.И. во многом способствовало становлению в современной культуре парадигмы трактовки художественного произведения в качестве конструкции (см. Конструкция) и конституирования парадигмы деконструктивизма (см. Деконструкция).

КИНОТЕКСТ

КИНОТЕКСТ – понятие, обозначающее произведение киноискусства в качестве особой системы значения. В 1910-х после утверждения кинематографа как нового вида искусства, в частности, после систематического использования художественных эффектов крупного плана и параллельного монтажа Д.У.Гриффитом, кинофильм все еще рассматривался в качестве довольно примитивной формы рассказывания истории средствами изображения. Литературный текст в редуцированном виде сценария служил основой фильмического значения: сцены, жесты и выражения лиц в кино были слишком «литературны» и одновременно утрированы по отношению к таким сложным и разработанным литературным техникам как реалистическое повествование. Первые попытки концептуализации кинофильма как сигнификативной системы, как «текста» с соответствующими специфическими механизмами смыслопорождения и «языком» были предприняты теоретиками русской формальной школы (В.Шкловским, Ю.Тыняновым и др.). Русские формалисты (в частности, Ю.Тынянов в «Об основах кино», 1927) предложили набросок «лексики» (значимых единиц фильма как фигур киноязыка – киноэпитета, кинометонимии, киносинекдохи и др.) и «грамматики» (наплывов, ракурсов, диафрагм, «повторных перебивок», правил следования планов, композиционного синтаксиса внутрикадровых элементов, выражающих пространственные, временные и смысловые отношения вещей и событий в фильме) киноязыка. Посредством такого «языка» киноизображение трансформируется из картинки-иллюстрации к определенному значению, т.е. из «видимой вещи» – в «смысловую вещь» (Ю.Тынянов), в значение особого порядка, совокупность которых (значений) в рамках фильма образует то, что в первом приближении может быть названо «К.». Следующим этапом разработки концепции К. стала теория монтажа С.Эйзенштейна. Эйзенштейн систематизировал и развил положения формальной кинотеории о том, что природой киносмысла является членение реальности кинематографическими средствами – освещение, ракурс, планы съемки, движение камеры – и «перемонтаж» полученных элементов в новом порядке. Этот монтажный порядок определяется ритмико-поэтическими правилами (контрапункта, параллелизма доминирующего движения или образа и др.), позволяющими кинематографу своими средствами артикулировать значения не менее сложные и нюансированные, нежели в художественном или естественном языке (например, значение «напряженности ожидания» в эпизоде перед битвой в «Александре Невском»). Более того, Эйзенштейн, драматизируя базовые интуиции русского формализма о «видимом языке» в качестве некоего исходного способа смыслопорождения (по отношению к вербальным и визуальным «языкам»), в своих поздних работах (в частности, «Неравнодушная природа», 1945-1947) разрабатывает своеобразную философию киномонтажа как синтетического способа производства значения. Базовым алгоритмом этого производства является такое сопоставление двух элементов, при котором на основании их формальных свойств возникает «третий элемент», качественно превосходящий оба исходных. Этот алгоритм насколько вербален (в плане поэтического языка и его базовой единицы – метафоры), настолько и визуален (принцип внутрикадрового и межкадрового монтажа). Из этих «третьих элементов», располагающихся в монтажных стыках видимого, слагается динамический, кинемато-графический текстуальный смысл фильма. Из формальных, «расфактуренных» монтажных элементов (изгибов форм, выхваченных траекторий движения, мелодических линий музыки) складываются смысловые фигуры, контуры или «кино-иероглифы», в которых радикальным образом переосмысливается классическое противопоставление видимого (визуального, непосредственно воздействующего, континуального, динамичного) и невидимого (вербального, смыслового, опосредованного, артикулированного, неподвижного). В отличие от эйзен-штейновской концепции иероглифического кинописьма, которая выходит к философско-антропологическим обощениям, структурно-семиотическая парадигма, начинающая доминировать с конца 1950-х, предлагает более специальную лингвоцентричную трактовку К. В данной парадигме осуществляется попытка систематического описания кинофильма как знаковой системы, построенной по модели естественного языка. Основными проблемами в данном отношении являются выявление лингвистических структур производства значения в фильме и специфических надлингвистических уровней значения в К. К таким проблемам относятся вопросы линейного членения фильма (целая лента, эпизод, план или монтажный кадр, фотограмма), выделения единиц и уровней артикуляции фильма (кадр, по Метцу; «сине-ма», по П.Пазолини; фигура, знак/сема, киноформа, по Эко), проблема тройной артикуляции кинознака (см. Артикуляция тройная), киноозначающих и денотативного плана фильма, семиотические актантные модели киноповествования и др. В настоящее время аналитическое поле изучения фильма как специфической системы значения существует в продуктивном интердисциплинарном напряжении, образуемом постструктуралисткой теорией интертекстуальности, позднефеноме-нологической концепцией видимого мира, современными психоаналитическими и социально-критическими подходами.