Текст книги "Постмодернизм"

Автор книги: Александр Грицанов

«ОТКРЫВАЯ СУЩЕСТВОВАНИЕ ВМЕСТЕ С ГУССЕРЛЕМ И ХАЙДЕГГЕРОМ»

«ОТКРЫВАЯ СУЩЕСТВОВАНИЕ ВМЕСТЕ С ГУССЕРЛЕМ И ХАЙДЕГГЕРОМ» («En decouvrant l'existence avec Husserl et Heidegger», 1949) – третья значительная послевоенная работа Левинаса. В нее вошли четыре статьи – «Творчество Гуссерля» и «Мартин Хайдеггер и онтология», написанные в апологетическом духе и впервые опубликованные соответственно в 1940 и 1932 в «Философском журнале» («Revue Philosophique»), a также послевоенные статьи «Онтология в преходящности», опубликованная на испанском языке в «Revue Argentine» и «От дескрипции к существованию», в которых наряду с комментариями излагаются собственные идеи Левинаса. Значимость первых двух текстов определялась адаптацией философских систем и категориального аппарата Гуссерля и Хайдеггера во франкоязычной философии. Включение их в данную книгу указывает на признание Левинасом той огромной роли, которую сыграли в его научном творчестве Гуссерль и Хайдеггер. В первой статье «Творчество Гуссерля» Левинас анализирует гуссерлевскую феноменологию как «философию свободы, которая осуществляется как сознание и посредством его определяется», как "философию свободы, которая не характеризуется только активностью бытия, но предшествует бытию, и посредством связи с которым она /свобода – C.B./ конституируется". Параметрами свободы выступают координаты процесса конституирования смысла трансцендентальным сознанием, из которого элиминированы логический аппарат дедукции и метафизическая проблематика. Левинас анализирует гуссерлевское решение проблем соотношения психологического содержания и мысли, возможности чистой логики, апологетически утверждает необходимость феноменологии с ее ключевыми соотносительными понятиями интенциональности, интуиции и истины, а также дескрипциями категориальной интуиции, феноменологического идеализма, феноменологической редукции, соотношения я, времени и свободы, феноменологии и знания и др. Левинас акцентировано выделяет в гуссерлевской теории процедурный аспект исследования содержания собственного сознания субъекта, предполагающего элиминацию всех предположений о внешних причинах и результатах их содержания. Существенной особенностью ментальных актов в интенциональной модели сознания является то, что сознание есть всегда сознание чего-то, что сознание всегда направлено на какой-то предмет: ego cogitatio cogitatum (где cogitatio – ноэзис, cogitatum – ноэма). Ego в данной формуле представляет собой устойчивый элемент, сохраняющий свою идентичность во множестве ментальных актов, что гарантирует единство сознания. Левинас отмечает позитивность включения Гуссерлем понятия «интерсубъективность» в свою систему. Но гуссерлевская интерсубъективность разворачивается в сфере «Я-Другой», в которой Другой не обладает статусом автономности, в которой "смысл Другого конституируется через "я" и Другой по-прежнему остается моим Другим, моим alter ego". «Эго-модель» сознания Гуссерля как «первая форма» трансцендентальной субъективности впоследствии была радикально реконструирована Левинасом через призму диа-логической модели, в рамках которой существенным образом переосмысливается свобода одинокого сознания, исключенного из коммуникации. Гуссерлевская фигура предшествования «чистой дескрипции» научным теориям с одновременным утверждением «жизненного мира» как мира doxa (мнения) трансформируется в теории Левинаса в идею предшествования этической феноменологии фундаментальной онтологии с постулированием трансцендентальности асимметричной коммуникации. В разделе «Мартин Хайдеггер и онтология» Левинас реализует программу адаптации языка, стиля и фигур мышления Хайдеггера во франкоязычную традицию. Это открыло дополнительные возможности в интерпретации текстов Хайдеггера и на других языках (поиск языковых эквивалентов при переводах более оптимален, если он происходит с привлечением готовых, разумеется, профессиональных, переводов на другие языки). Левинас указывает проведенные Хайдеггером дистинкции между «тем, что есть», или «существующим» ["ce qui est", или «l'etant» (das Seiende)] и «бытием того, что есть», или «бытием существующего» ["l'etre de l'etant" (das Sein des Seiende)]. Последнее характеризуется как бытие существующего и отражается в форме глагола «быть» в третьем лице, но не единственного (est), a множественного (sont) числа. Средствами русского языка невозможно выразить данное различие, так как форма глагола «быть» в третьем лице единственного и множественного числа настоящего времени совпадают (как, впрочем, и в остальных лицах). «L'etre de l'etant» – бытие вообще, становление абсолютного бытия, или Бога. Сущность человека, заключенная, согласно Хайдеггеру, в его экзистенции, фиксируется посредством термина Dasein (коннотативное соответствие Левинаса – «etre-isi-bas»), с исключением термина Daseineles («l'etant isi-bas»). В данных дескрипциях Da и isi-bas тождественны. Негативное отношение Левинаса к «наличности-презентности» как основе метафизического мировосприятия связано с критикой Хайдеггером традиционного европейского понимания мышления как «видения», а бытия – как перманентно присутствующего перед мысленным взором. Но хайдеггеровское стремление отыскать путь к «истине бытия» оказалось несовместимой с мировоззренческой установкой Левинаса. Методические процедуры как слагаемые феноменологического метода, предложенные Гуссерлем – редукция (или «эпохе»), идеация (или эйдетическая редукция) и дескрипция (или трансцендентальная редукция), и Хайдеггером – редукция, деструкция и конструкция, Левинас использовал для разработки стратегий концептуальных и методических уровней собственной рефлексии. У Гуссерля это, соответственно, выделение индивидуальной субъективности, выявление сущностной архитектоники сознания (его «а priori»), элиминация психологической жизни сознания, что, собственно, и открывает сферу исследования феноменологии. Редукция в хайдеггеровском понимании, имплантированная Левинасом в собственный методологический базис, имеет целью четкое выявление предмета исследования, т.е. феноменов как способов данности вещей до всякого акта сигнификации, до всякого акта рефлексии. Деструкция, первоначальный смысл которой открыт Хайдеггером, выполняет функцию тематизации предшествующих интерпретаций феноменов. Хайдеггеровский метод конструкции предназначен для позитивной онтологической интерпретации феномена. В третьем тексте, включенном в книгу, Левинас, уже не в апологетическом духе, рассматривает проблемы понимания, соотношения онтологии и хайдеггеровского Dasein, феномены заботы (souci), смерти и времени в структуре Dasein, намечает детали проекта их реконструкции. Линия рецепции «Бытия и времени» не исчезает в рефлексии Левинаса. В центре проблема трансценденции – преодоление точки зрения конечной субъективности и восхождение к Абсолютному. Для Левинаса подход Хайдеггера к рассмотрению человеческой экзистенции представляет собой путь «откровения Абсолютного»: во всеединстве предметного содержания и тотальности (целостности) жизни. Левинас различает три различные точки зрения на трансценденцию: 1) отрицание возможности входа («транса») за пределы видимого мира; 2) признание возможности как выхода за пределы бытия («первый транс»), так и восхождение к Абсолютному («второй транс»); 3) промежуточная – трансцендентальная точка зрения, признающая первый транс и отрицающая второй (гуссерлевская «феноменологическая редукция»). Точка зрения Хайдеггера находится в интервале между второй и третьей гуссерлевской точками зрения. Левинас принимает вторую точку зрения, признавая трансцендентность, радикальную дистанцированность, «другость» как сущность бытия. Философская система Левинаса всецело основана на проблеме «других». Из различения лиц «других» возникает «первоначальное удивление», которое пробуждает в человеке стремление к поиску смысла. В итоге поиски приводят к осознанию собственной бесконечной ответственности за «других». В разделе «От дескрипции к существованию» Левинас излагает проект «представления феноменологии как ботаники разума». Полемизируя с Гуссерлем и Хайдеггером, он отвергает конституирование Другого как другого, разрушающего абсолютную инаковость, и отрицает онтологическую свободу Dasein как источник насилия. В качестве исходных посылок Левинас утверждает субъективное бытие как основание философии, более того – бытие субъектов как единственно подлинное бытие, субъективное бытие как олицетворенное бытие, следовательно, уникальное, неповторимое. Детерминанта уникальности заключается в трансцендентности/трансцендентном (инаковости/ином), а также в генерализации абсолютной слабости субъекта – смерти. «Трансцендентность – это этика и субъективность, – комментирует Левинас.– Этика – не момент бытия; она – иное, другое, и лучшее, чем бытие, она – возможность запредельного». Ключевая категория концепции Левинаса, излагаемой по законам «феноменологического жанра», – этическое отношение «лицом-к-лицу». «Лицо есть единственное откровение, в котором значение Трансцендентного не уничтожает трансцендентность, сводя я к измерению имманентного, а в котором именно трансцендентность сохраняется как трансцендентность». Тотальность как условие онтологии исчезает. "Каждый из участников этического отношения «имеет значение другого», «обусловлен другим», «является значащим для другого». Поиск сущности Другого, определяющего смысл и значение интерсубъектной связи, может быть осуществлен только средствами этического метафизического анализа, так как субъекты этического отношения «связаны посредством интриги, которую онтология не могла бы ни исчерпать, ни даже прояснить». В своих поздних работах Л. определяет Другого как полное отсутствие, или след. Другой как тотально отсутствующий всегда недостижим, так формой его существования является «ускользание».

ОТЧУЖДЕНИЕ

ОТЧУЖДЕНИЕ – философская категория для обозначения общественного процесса, в границах которого происходит превращение результатов и продуктов деятельности людей в независимую силу, становящуюся выше своих творцов и подавляющую их. В концепциях немецкой философской классики 19 в. проблема О. увязывалась с трактовками человеческой деятельности в контексте таких ее ипостасей, как «овещнение» и «опредмечивание». Гегель впервые в мировой философии отметил, что в основе О. лежит отчужденная деятельная сущность личности. Раб, согласно Гегелю, являлся рабом потому, что весь объем его деятельности был отчужден господину. В концепции О. Маркса, осуществившего главным образом анализ явлений О. труда, была сделана попытка отделить О. человеческих сил от процессов их обобществления и объективации. Маркс рассматривал О. как присвоение одними людьми сил, средств и результатов деятельности других, т.е. О. трактовалось как продукт определенных общественных отношений – отношений собственности. По Марксу, каждый человек отчужден от другого и от человеческой сущности тем больше, чем выше уровень эксплуатации труда в данном обществе. Впоследствии эта идея была вульгаризирована адептами марксизма-ленинизма, которые сузили понимание собственности до объема еще не присвоенного вещественного богатства других, а преодоление О. стали связывать с ликвидацией института частной собственности посредством захвата власти люмпенизированными слоями населения. В обществоведении и человековедении 20 в. на первый план в изучении проблем О. вышел вопрос о «машинизированном», экстенсивном растрачивании человеческих и природных ресурсов. Создание интенсивных, ориентированных на качество жизни форм производства, экономики, технологии, социальной организации подчеркнули как значение личностных форм бытия людей, их самореализации и развития, так и важность преодоления «самоотчуждения» человека. Так, Хайдеггер полагал в качестве главной причины того, что бездомность и отчужденность становятся мировой судьбой, то обстоятельство, что человек познается (и потому существует) как «господин сущего», а не как «пастырь бытия». По Хайдеггеру, налицо тенденция, при которой чем более действителен создаваемый человеком мир, тем менее действительным становится сам человек. Происходит «растворение» человека в мире, и на первый план выходит проблема актуализации потаенных, сокровенных горизонтов и возможностей бытия людей. Отражая спонтанность как значимый по сей день фактор эволюции цивилизации наряду с естественным стремлением общества овладеть темпами и направленностью социальных изменений, концепции О. и самоотчуждения людей выступают своеобычным индикатором, философским «термометром» контролируемости и гуманности развития человека и его истории. Масштаб этой проблемы, безусловно, общепланетарен, ибо парциальных решений она не имеет.

«ОХОТА НА CHAPKA»

"ОХОТА НА CHAPKA" – семантическо-интерпретационная стратегия отношения к тексту, основанная на принципиально нелинейном видении последнего (см. Нелинейных динамик теория) и во многом предвосхищающая стратегии означивания и экспериментации в современном постмодернизме (см. Постмодернизм, Означивание, Экспериментация). С точки зрения статуса в культурной традиции выступает своего рода связующим звеном между стратегией «языковых игр» Витгенштейна (см. Языковые игры) и стратегией «игр истины» Фуко (см. Истина). Предложена в одноименном произведении Кэрролла, представляющем собой классическую экземплификацию литературы «нонсенса» (написано в 1874 в провинции графства Суррей, где Кэрролл гостил у сестер; русский перевод – М.Пухов, 1991). По форме данный текст выстроен как шуточная баллада («Погония в восьми приступах»), предназначенная, по самооценке Кэрролла, «для детей» (по более поздней оценке Дж.Честертона, – «отнюдь не для детей»), и характеризуется глубоким философским содержанием. История создания «О.наС.» описана самим Кэрроллом: «В яркий солнечный день я шел по склону холма, и вдруг в голове у меня сложилась стихотворная строчка – одна-единственная. Вот она: „Ибо Снарк был Буджумом, увы“. Я не знал, что это значит, и я поныне не знаю, что это значит, но я записал фразу. Некоторое время спустя мне явилась остальная часть строфы, а потом в течение года или двух я, мало-помалу, дописывал поэму задом-наперед». В основе сюжета «О.наС.» – погоня за фантастическим Снарком (от англ. shark – акула и snake – змея), предпринятая фантасмагорическим корабельным экипажем. Какой бы смысл ни вкладывал Кэрролл в идею этого персонажа, он никогда эксплицитно не формулировал своей позиции по этому вопросу, – напротив, постоянно прокламировал непроясненность его семантики: «Периодически я получаю вежливые письма от моих читателей. Они хотели бы уточнить, является ли „Охота на Снарка“ аллегорией или политической сатирой. И на все такие вопросы у меня один-единственный ответ: я не знаю». Более того, в письме к одному из своих юных читателей Кэрролл отмечал: «Когда ты прочитаешь Снарка, черкни мне несколько слов… Ты, конечно, знаешь, кто такой этот Снарк. Если да, пожалуйста, скажи мне: я понятия не имею, что он из себя представляет». Текст «О.наС.» не только обрел широкую популярность (в Англии уже в начале 20 в. были созданы специальные «Клубы Снарка», в один из которых – в качестве почетного члена – входил Дж.Голсуорси; баллада была положена на музыку и издана студиями грамзаписи тысячными тиражами), но и вызвал оживленные дискуссии, в ходе которых было предложено огромное число интерпретаций «О.наС.». Диапазон этих трактовок был достаточно широк: предпринимались попытки усмотреть в балладе непосредственную сатиру на готовящуюся арктическую экспедицию 1875-1876 (Снарк в данном случае трактовался как аллегория Северного Полюса) или на современную Кэрроллу процедуру британского правосудия. Проводились даже прямые аналогии с нашумевшим абсурдным процессом по поводу наследства лорда Тичборна, на которое – помимо вдовы – претендовал малограмотный мясник (ср. с персонажем – Бойня) из Южного Уэльса (процесс длился 9 лет и завершился в год написания «О.наС.»; в ходе судопроизводства было дано более ста лжесвидетельств, включая письменное признание леди Тичборн мясника своим сыном; итогом разбирательства явилось осуждение последнего за лжесвидетельство на 14 лет тюремного заключения). Осуществлялись и сугубо концептуальные реконструкции «О.наС.» в качестве «трагедии бизнеса» (Д.Донхэм из Гарвардского университета интерпретировал в этом контексте Снарка как символ преуспевания, а Буджума – как экономический кризис) или как «баллады о смерти» в духе экзистенциализма (М.Гарднер усматривал в Снарке аллегорию жизни, в то время как Буджум, согласно его трактовке, символизировал собою смерть как ничто, – в этом аспекте баллада понималась как пронизанная страхом смерти и центрированная вокруг фундаментального экзистенциального вопроса: «быть или не быть»). Однако наиболее философски продвинутая интерпретация «О.наС.» была выдвинута С.Шиллером (преподавателем философии Оксфордского университета, принадлежащим к школе прагматизма), который усмотрел в балладе пародию на гегелевскую философию Абсолюта. Развивая и усиливая эту позицию, можно рассматривать «О.наС.» и как более широкую (по своей адресации) сатирическую критику классической философской метафизики в целом (см. Метафизика, Постметафизическое мышление). Приступ пятый «О.наС.» («Урок Бобру о Джубджубе, преподанный Бойней») содержит следующую программу: «Разобраться пора в том, что только вчера // Было пищей для злых языков; // И сегодня урок прочитаю я впрок // Про запретные тайны веков. // Излагал свои взгляды он негромко, как надо, // (Но, забыв об известных законах, // Ибо каждое слово потрясало основы // Всех наук и воззрений ученых)». Едва ли правомерно усматривать в «О.наС.» прямые аналогии с современными концепциями нелинейных динамик, однако радикальный отказ от базовой для классической метафизики идеи линейного детерминизма (см. Неодетерминизм) и однозначной определенности законов бытия, фундирующий современные нелинейные модели как в рамках естественнонаучной, так и в рамках философской (см. Постмодернизм) традиций, во многом предвосхищен в «нонсенсе» Кэрролла. Прежде всего, это связано с неискоренимой двойственностью Снарка – Буджума («Ибо Снарк был Буджумом, увы»), невозможностью заранее предсказать, какой именно из двух своих ипостасей обернется это существо: либо (1) той (Снарк), в которой раскрывается онтологическая перспектива как бытия, фундированного бытом (почему и надлежит разыскивать Снарка «в наперстках и здравых умах»), так и события (приговор в суде – приступ шестой – выносит именно Снарк – см. Событие, Событийность), а преследуемая цель открывается субъекту; либо (2) той (Буджум), в которой для самого субъекта не находится места: «Если Снарка найдешь, не зевай:// Излови – и назад, с ним попробуй салат // И огонь из него выбивай…// Но, мой светлый, беда, если встретишь хоть раз // Вместо Снарка – Буджума! Тогда // Ты внезапно и плавно исчезнешь из глаз // И для нас пропадешь навсегда!» (см. «Смерть субъекта»). Природу Снарка и Буджума как двух возможных ветвей (версий) разворачивания процессуальности бытия раскрывает третий вводимый Кэрроллом персонаж – Джубджуб, фактически персонифицирующий самый момент (и факт) ветвления, – то, что в современном естествознании получило название точки бифуркации: не случайно Джубджуб, чье имя фактически являет собой воплощенную бинарность, появляется в балладе именно тогда, когда искатели Снарка оказываются, в ходе сюжета, в разветвлениях горных ущелий. Любопытным совпадением является также и то, что в шестикратно повторяющемся рефрене баллады – программе охоты на Снарка, определяющей «правильный путь, если хочешь всерьез // Настоящего Снарка поймать», – непременно встречается: «Гоняйтесь с надеждой и вилкой» (англ. fork – вилка, разветвляться; отсюда bifurkation – разветвление). Описания Джубджуба неизменно педалируют имманентную порождаемую им дуальность (типа «в каждой руке он держал по перу»); при упоминании ссор между неразлучными Бобром и Бойней – ссор, каждая из которых – объективно – всякий раз ставит под вопрос стабильность их дружбы и открывает новые возможные перспективы эволюции их отношений, Кэрролл пишет: «Эхо песни Джубджуба в их душах встает, // Цементируя дружбу навечно!». Джубджуб предстает как воплощенная нестабильность (ср. с базовым для синергетики понятием неустойчивого состояния системы), имплицитно содержащая в себе будущее (идея «переоткрытия времени» у Пригожина – см. Переоткрытие времени): «По натуре Джубджуб – бесшабашная тварь, // Порождение буйной природы, // Если речь об одежде – он явный дикарь, // Обогнавший столетия моды…». (В контексте современной синергетической парадигмы примечателен и образ Бандерхвата, связанный у Кэрролла с хаосом и необратимостью времени: «С неба плавно слетел Бандерхват, // И Банкира схватил, и Банкир закричал, // Ибо знал: нет дороги назад. //… Без споров и пауз – повергнутый в хаос».) То, что в современной синергетике осмыслено как фундаментальное свойство нелинейных динамик – их бифуркационная природа, – в полной мере схвачено в «О.наС.» под маской абсурда (см. Абсурд): «Был он вдумчив и смел, но командой умел // Экипаж озадачивать свой: // Крикнет: „Право руля, влево нос корабля!“ // Как вести себя мог рулевой?». Обращает на себя внимание неизменная бинарность любых проявлений абсурда, которыми изобилует «О.наС.»: например, «Ведь водить корабли вдалеке от земли – // Это дело немыслимо сложно: // Крайне трудно оно, если судно одно: // Если два – то почти невозможно!». Следует отметить и то обстоятельство, что реализация той или иной возможности из задаваемых бифуркационной парой мыслится Кэрроллом как принципиально случайная (ср. с идеей флуктуации в синергетике): «Тут Банкир подсказал, предложив напрокат // Две страховки – отличную пару: // Против града одна (если выпадет град), // А вторая – на случай пожара». Но раз взявшая начало возможность разворачивает свой эволюционный потенциал, воплощаясь в конкретные формы действительного бытия, сужающие диапазон возможного до наличия являющихся его вариантов: "– Это можно. – в ответ человек проронил. // – Это нужно, меня не обманешь. // Это будет! Бумагу, перо и чернил – // Самых лучших, какие достанешь!" /выделено мною – M.M./. Бифуркационными точками в развитии сюжета «О.наС.» выступают у Кэрролла специфические лексемы, выполняющие в тексте такую функцию, как ветвление смысла. Так, в предисловии к «О.наС.», когда к Шеллоу обращаются с вопросом (уже задающим бифуркационную ситуацию выбора): «Где король? Говори, голодранец, или умри», – Шеллоу, выбирающий между Ричардом и Уильямом, отвечает «Рильям». – В зависимости от того, как будет прочитана эта лексема, начнется разворачивание той или иной серии возможной текстовой семантики. «О.наС.» изобилует такими словами («огрубчился», «прыжествуя», «грызжущие уста» и т.п.), от того или иного прочтения которых зависит дальнейшая судьба рассказа и, собственно, сам рассказ как актуализирующийся в плюральности нарративных практик (см. Нарратив). «О.наС.», открытая для интерпретации в качестве предвосхищения синергетической модели нелинейных динамик, может быть прочитана и как предвосхищающая постмодернистскую (гуманитарную) версию этой модели. В этом отношении уникальным прообразом развитой столетие спустя после создания «О.наС.» постмодернистской концепции означивания, основанной на отказе от традиционного понимания знака как референта внетекстовой реальности (см. Пустой знак), выступает у Кэрролла образ чистой карты Благо-звона как принципиально пустого знака, не претендующего ни на денотацию, ни на сигнификацию, ни даже на номинацию: "Карту он раздобыл: было море на ней // Без намека на землю и мели;// Как всегда угодил он команде своей: // В карте все разобраться сумели. // «Пусть рисует Меркатор Полюса и Экватор – // Что нам толку от Тропиков всяких?» – // Благозвон так кричал – Экипаж отвечал: // «Это только условные знаки! // Не понять где залив, где пролив или риф, // Если смотришь на карту простую; // Капитан молодец – он достал наконец // Высший сорт – абсолютно пустую!». Выстроенная в жанре «нонсенса» «О.наС.» (см. Нонсенс) практически схватывает в своем сюжете (равно как и в своей стилистике) культивируемую ныне постмодернизмом идею трансгрессии как выхода за пределы наличного, отказ от понимания данного бытия как единственно возможного и движения сквозь его границы, – но не к иным возможностям, а к тому, что в наличной системе отсчета мыслится как невозможность (см. Трансгрессия, Невозможность). – «Снарк – особая дичь, не поймаешь его // Как обычного зверя, друзья. // Мы должны сделать всё; даже больше того – // Мы должны сделать всё, что нельзя!» Наряду с семантической открытостью «О.наС.» для предложенной выше (ретроспективной) интерпретации в духе прогностического моделирования описания нелинейных динамик, может быть зафиксировано также и непосредственное влияние, оказанное «О.наС.» на становление исследовательской парадигмы философии постмодернизма. В частности, «О.наС.» сыграла значительную роль в становлении постмодернистской концепции плоскости: высказывание Кэрролла о том, что «характер речи определяется чистой поверхностью», Делез развивает именно на базе анализа «эзотерических слов» «О.наС.» (см. Плоскость, Номадология); на этой же основе формулируется и постмодернистская концепция «слова-бумажника» (см. «Слова-бумажники»).