Текст книги "Постмодернизм"

Автор книги: Александр Грицанов

РАЗЛИЧИЯ ФИЛОСОФИЯ

РАЗЛИЧИЯ ФИЛОСОФИЯ – понятие, посредством которого философия постмодернизма рефлексивно характеризует современный (постнеклассический) тип философствования – в отличие от философствования классического типа, оцененного в качестве «философии тождества» (см. Тождества философия). Уже в оценке неклассической философии «философия тождества» предстает как внутренне противоречивая и подвергается критическому переосмыслению: «вопиющее противоречие – causa sui» (Ницше). В постмодернистской ретроспективе выделены содержательные этапы становления Р.Ф.: «все более и более подчеркнутая ориентация Хайдеггера на философию онтологического Различия; применение структурализма, основанное на распределении различительных признаков в пространстве сосуществования; искусство современного романа, вращающееся вокруг различия и повторения…» (Делез). Применительно к собственно постмодернистской философии понятия «различие», «различение», Differance (см. Differance) обретают парадигмальный статус: по оценке Делеза, «Различие» и есть «подлинное философское начало». Философия тождества, как и сама идея тождественности, осмыслены философией эпохи постмодерна как продукт определенных мировоззренческих установок культуры классики (см. Метафизика, Тождества философия). Однако в современных условиях проблема «различия и повторения» оказывается в приоритетном фокусе внимания современной философии: по оценке Делеза, данный «сюжет явно присутствует в воздухе нашего времени». В контексте современной философской рефлексии экспликация «сил» и культурных механизмов, «которые действуют под воспроизведением тождественного» (Делез), может быть рассмотрена как осуществленная, и в силу этого в современной культуре невозможно прежнее имплицитное функционирование философии как философии тождества: «современная мысль порождается… утратой тождеств… Человек в нем не переживает Бога, тождество субъекта не переживает тождества субстанции» (Делез). В подобном культурном контексте единственный доступный тождеству статус – это статус симуляции (см. Симуляция, Симулякр, Бодрийяр): «современный мир – это мир симулякров… Все тождества только симулированы, возникая как оптический „эффект“ более глубокой игры – игры различия и повторения» (Делез). Постмодернистский отказ от идеи пронизанности мироздания универсальным и единым логосом (см. Логос, Логоцентризм) кладет конец «философии тождества»: стиль мышления культуры постмодерна рефлексивно осмысливает себя как постметафизический (см. Постметафизическое мышление), а сама постмодернистская философия – как Р.Ф. Это находит свое выражение как в общих установках постмодернизма (см. Постмодернистская чувствительность, Закат метанарраций, Номадология), так и в предметно специфицированных моделях постмодернистской философии: например, отказ последней от возможности конституирования онтологии (см. Онтология) как концептуальной модели бытия; программное исключение социально-историческими штудиями постмодернизма из философского обихода таких универсальных концептов, как «история», «общество» и т.п. (см. Постистория); признание постмодернистской теологией невозможности конституирования универсального учения о Боге и мире в современных условиях; отказ нравственной философии от притязаний на построение единой и абсолютной «этики» (см. Этика). В аксиологической системе постмодернизма Р.Ф. оценивается философской рефлексией как позволяющая выйти за пределы классической тавтологии, возводящей все возможные состояния объекта (мира) к исходным причинам и тем пресекающей перспективу аналитики процессов подлинного становления и подлинной новизны: лозунгом постмодернизма становится «Да здравствует множественное!» (Делез, Гваттари). В отличие от классической традиции философии тождества, наглядно выраженной в легендарном ответе Лапласа Бонапарту, назвавшего его «вторым Ньютоном»: «второго Ньютона не будет, ибо существует лишь один мир, и он уже объяснен», – в рассматриваемом аспекте аксиологическая позиция постмодернистской философии во многом созвучна позиции современного естествознания, пафосно фиксирующего, что «естественные науки отказались от такой концепции объективной реальности, из которой следовала необходимость отказа от новизны и многообразия, во имя вечных и неизменных универсальных законов» (И.Пригожин, И.Стенгерс). В контексте Р.Ф., равно как и в контексте современного естествознания (см. Неодетерминизм), с неизбежностью осуществляется отказ от презумпции жесткой номотетики, и аксиологическую приоритетность обретает идиографический метод познания (см. Идиографизм). (См. также Тождества философия, Постметафизическое мышление, Идентичность.)

РАЗРЫВ

РАЗРЫВ -

1) Понятие постмодернизма, выражающее в своем содержании феномен процессуального бытия ризоморфной целостности посредством нарушения целостности традиционного (линейного) типа (см. Ризома). Поскольку ризома понимается постмодернистской номадологией как принципиально открытая, поверхностно организованная целостность, то применительно к ризоморфным средам в принципе невозможно жестко дистанцировать внутреннее и внешнее (см. Номадология, Поверхность, Плоскость). В рамках постмодернистской номадологии вообще не может быть конституирована онтологически артикулированная граница между внутренним и внешним, – подобное разграничение всегда выступает сугубо функциональным и ситуативным, ибо внутреннее понято как продукт имманентизации внешнего: например, по формулировке Делеза и Гваттари, «ризома развивается, варьируя, расширяя, захватывая, схватывая, внедряясь» (см. Имманентизация, Складка, Складывание). Жесткая дифференциация внутреннего и внешнего, – в каких бы то ни было контекстах, – понимается постмодернизмом как продукт насильственно властной «территориализации» пространства (см. Детерриториализация). Согласно постмодернистскому видению феномена Р., поверхностная организация ризомы в своей процессуальности предполагает «складывание» как конституирование внутреннего посредством внешнего, что неизбежно предполагает своего рода деформации исходной конфигурации смысла – семантические Р. (см. Складка, Складывание). В силу этого Р., по формулировке Делеза и Гваттари, в отличие от структуры, «не боится разрыва», но – напротив – конституируется в нем как в перманентном изменении своей конфигурации и, следовательно, семантики: поскольку принципиально внеструктурная организация ризомы предполагает возможность фиксации не стабильных структурных уровней или подсистем, но лишь линий перманентного «ускользания», постольку те «плато», которые могут быть ситуативно усмотрены в ее организации, по определению не претендуют на статус постоянства (см. Ускользания линии, Плато). Таким образом, линии внутреннего членения ризоморфной среды фактически оказываются перманентно подвижными: по оценке Делеза и Гваттари, в ризоморфной среде могут быть выделены, прежде всего, «движения детерриториализации и дестратификации. Сравнительные скорости течений вдоль этих линий порождают феномены относительной задержки, торможения или, наоборот, стремительности и разрыва». Таким образом, «разрывы в ризоме возникают всякий раз, когда сегментарные линии неожиданно оказываются на линиях ускользания». И поскольку «эти линии постоянно переходят друг в друга», постольку в любой момент «ризома может быть разорвана, изломана в каком-нибудь месте, перестроиться на другую линию» (Делез, Гваттари) – без какого бы то ни было ущерба для своей идентичности: «линии ускользания – это часть ризомы… Совершая разрыв, мы прокладываем линию ускользания» (Делез и Гваттари). (Аналогично – Д'аном была выделена специфика постмодернистского коллажа как «потока симультанностей» – в отличие от структурной композиционности коллажа в модернизме – см. Коллаж.) Понятие «Р.» категориально конституируется в контексте номадологического проекта постмодернизма (в качестве одного из фундаментальных принципов процессуальности бытия ризомы Делез и Гваттари называют «принцип незначащего разрыва»); активно используется в постмодернистской текстологии и аналитиках дискурса, особое значение обретает в контексте шизоаналитической концепции детерриториализации и дестратификации (см. Номадология, Шизоанализ, Дестратификация, Детерриториализация, Дискурс). Феномен Р. оказывается принципиально значимым для постмодернистской философии, поскольку осмысливается в ее контексте в качестве механизма прерывания линейного вектора развития, плюрально версифицирующего возможные траектории разворачивания эволюционных тенденций (см. Нелинейных динамик теория).

2) В специальном (узком) значении понятие "Р." использовалось Кристевой для обозначения того Р. (прерывания, перелома – rupture) культурной преемственности, который Кристева усматривает в переходе от модерна как современности к "постсовременному состоянию" общества (см. Modern). По формулировке Кристевой, "современный полифонический роман, имеющий по отношению к монологизму статус, аналогичный статусу диалогического романа предшествующих эпох, четко отличается от этого последнего. Разрыв произошел в конце XIX столетия таким образом, что диалог у Рабле, Свифта или Достоевского остается на репрезентативном, фиктивном уровне, тогда как полифонический роман нашего века делается "неудобочитаемым" (Джойс) и реализуется внутри языка (Пруст, Кафка). Именно начиная с этого момента (с этого разрыва, который носит не только литературный характер, но и социальный, политический и философский) встает так называемая проблема интертекстуальности /см. Интертекстуальность – M.M./. Сама теория Бахтина (так же, как и теория соссюровских «анаграмм») «возникла исторически из этого разрыва» (Кристева).

РАССЕИВАНИЕ

РАССЕИВАНИЕ (от фр. dessemination) -

1) центральное определение текстовой работы, а также характеристика исторических судеб смысла, активно используемое в постмодернизме (особенно у Деррида); анаграмматическое сближение слова "знак" (signe) и "семя" (semence). По мысли Деррида, "мы играем здесь на случайном внешнем сходстве, на родстве чистого симулякра между семой /смыслом -А.Г./ и семенем. Между ними нет никакой смысловой общности".

2) Название работы Деррида ("Dessemination", 1972). Введение в философский оборот данного слова фиксирует активную экспансию стратегии деконструкции (см.) в сфере постижения процедур смыслопорождения: неклассическое признание плюрализма смыслов замещается концептом Р. По логике рассуждений Деррида, "дессеминация", играющая центральную роль в процедурах деконструкции, интерпретируется в качестве Р. "сем", т.е. семантических признаков, зачатков смыслов как обладающих креативным потенциалом ("sema – semen"). С точки зрения Деррида, полисемия выступает прогрессом в сравнении с линейностью письма или моносемантического прочтения, озабоченного привязкой к смыслу-опекуну, к главному означающему текста или к его основному референту. Тем не менее полисемия как таковая складывается в имплицитном горизонте однозначной подытоживаемости смысла, т.е. в горизонте диалектики. В свою очередь, «телеологическая и тотализирующая диалектика» должна «позволить в какой-то определенный момент, как бы он ни был отдален, собрать тотальность данного текста в истине его смысла, что превращает текст в выражение, в иллюстрацию и анулирует открытое и продуктивное смещение текстовой цепи». Р. же, по Деррида, «способно продуцировать не-конечное число семантических эффектов, не поддается сведению ни к некоему присутствующему односложного происхождения, […] ни к некоему эсхатологическому присутствию». Ускользание от полисемии осуществляется посредством разрыва циркуляции, помещающих в начало (исток) уже осуществившийся смысл. Цель Р. – «от-метить такую нервюру, складку, такой угол, которые прервали бы тотализацию». Письмо становится в этот момент своей собственной от-меткой, а не саморепрезентированием. (Ср. у Делеза: движение смысла осуществляется «подобно тому, как семенная коробочка выпускает свои споры».) В границах концепта смыслового Р. любой текстовой эпизод суть «черенок», прививаемый под кору другого текстового побега, произрастающего из семени. Для практики письма, фундированного принципом Р., важно систематическое использование того, что дано как простая этимологическая единица «черенка», как фрагмент живой ткани, подвергающийся трансплантации при хирургической операции (greffon), или как граф (grafie) – как своеобразная единица письма. Демонстрация принципа Р. на уровне конструирования конкретного текста была (с весьма солидным присутствием эпатажа) реализована в книге Деррида «Похоронный звон» (1974). Издание была отстроено графематикой, извлекающей в том числе и зрительные эффекты из варьирования конфигураций шрифтов, из врезок текстов и сюжетных эпизодов одного порядка в текстовые фрагменты, не имеющие с ними ничего общего. Текст книги был размещен в две «колонны»: белизна просвета между ними, согласно аннотации самого Деррида, имела принципиальное значение: поле текстовых записей конституирует галактику. В левой «колонне» разбирались фрагменты из «Философии религии» и «Эстетики» Гегеля, кантовские размышления о категорическом императиве, а также принципиально ситуативные цитаты из переписки Гегеля с сестрами и т.п. В правой «колонне» располагался конгломерат мыслей Деррида по поводу романа «Чудо» Ж.Жене, фрагменты высказываний о Ж.-П.Сартре и Батае и разнообразные этимологические изыски. Концепт «Р.» очертил понимание Деррида вопроса о том, "что остается от абсолютного /выделено мною – А.Г.1 значения, от истории, философии, политической экономии, психоанализа, семиотики, лингвистики, поэтики?". В работе «Двойной сеанс» (1972) (комментируя текст С.Малларме «Мимика») Деррида трактует мимо-драму как новое воззрение на соотношение письма и референта, бытия и литературы, истины и литературы, литературы как репрезентации. Суть мимодрамы – молчаливый разговор с самим собой. Мим, изображающий и Пьеро, и Коломбину, разыгрывает собственную мимодраму, не следуя ни либретто, ни сюжету какой бы то ни было книги; белый грим Пьеро суть зримое воплощение чистой страницы. Согласно Деррида, «мим должен только записать себя на белой странице, каковой он сам является; он должен записать себя жестом и физиогномической игрой». Р. под таким углом зрения оказывается смысловой множественностью, достигаемой предшествующими операциями с означающими, которые сами принадлежат к знаковым системам с коннотативным строем и могут рассматриваться как коннотации в коннотациях. По мысли Деррида, для практики «работы текста» необходимо отбросить саму идею предисловия, поскольку признание последнего означает наличие единой темы произведения. Процедура Р. конституирует тем самым установку на «самовитое» письмо, упраздняющее целостность литературного произведения посредством изъятия формозадающей скобы (тематизма или основного тезиса). Письмо в таком контексте суть то, что подвергает деконструкции традиционную иерархизированную композицию письма и устной речи, письма как слепка системы (идеалистической, спиритуалистической, фоно– и логоцентристской). Текстовая работа дезорганизует философскую противоположность «теория – практика», элиминирует иерархию смыслов, текстовую работу немыслимо подвергнуть гегелевскому «снятию» (см. Differance). В сборнике очерков «Dessemination» (1972) Деррида писал о романе «Числа» Ф.Соллерса: «Нет ничего более чуждого этому конечно-бесконечному связыванию чисел, чем какая бы то ни было эсхатология, утверждаемая литературой. Напротив, здесь мы присутствуем перед забиранием во всеобщие кавычки литературы так называемого литературного текста: обманное движение, посредством которого сама литература вступает в игру и выходит на сцену». Конструирование литературы осуществляется, таким образом, посредством логики зеркализма: игрой зеркал и подобий, процедурами «квадратурирования» текста. «Если Вы возьмете фрагмент „Чисел“ и скажете, что он выражает то-то или то-то, Вы потерпите провал, ибо глагол связка „быть“, приписанная к значению, сообщает тексту сущностные определения, субстанциализирует его и делает неподвижным. Таким образом, нужно выбирать между темой и текстом». По Деррида, «Числа» в качестве чисел не имеют никакого смысла, они «решительно не имеют никакого смысла, даже множественного»: «наши представления о тексте (с точки зрения его соотношения с реальностью) – это бесконечный выход за пределы его классического представления. Это проламывание в радикальную инаковость». Характеризуя связь концепта «Р.» с универсальными ходами деконструкции, Деррида отмечал: «…без учета фигур рассеивания мы неизбежно придем к тому, чтобы сделать из „символического“ и из трехчлена „воображаемое – символическое – реальное“ жесткую трансцендентальную или онтологическую структуру». Согласно оценке Деррида, наиболее общим заглавием для проблемы Р. было бы: «кастрация и мимесис». Концепт кастрации по существу неотделим в анализе Деррида от концепта Р. "…Этот последний /концепт Р. – А.Г./ дает место тому больше и меньше, которое бесконечно сопротивляется – и равным образом не может ничего навязать – эффекту субъективности, субъективации, аппроприации (снятие, сублимация, идеализация, ре-интериоризация… означивание, семантизация, автономия, закон и т.д.), что Лакан… называет порядком символического". Р. у Деррида – "возможность деконструировать… или… распороть весь символический порядок в его общей структуре и в его модификациях, в общих и определившихся формах социальности, «семьи» или культуры. Действенное насилие рассеивающего письма". Как отмечал Деррида в сборнике философских интервью «Позиции», "лапидарно: рассеивание – фигура того, что не сводится к отцу. Ни со стороны зарождения, ни со стороны кастрации… Писать – рассеивание – не означает ли брать в расчет кастрацию… вновь вводя в игру ее статус означаемого или трансцендентального означающего (ибо бывает и трансцендентальное означающее, например фаллос как коррелят первого означаемого, кастрация и желание матери), последнее прибежище всякой текстуальности, центральную истину или истину в последней инстанции, семантически полное и незаменимое определение этой зарождающей (рассеивающей) пустоты, в которую пускается текст? Рассеивание утверждает (я не говорю – продуцирует или конституирует) бесконечную заменимость, оно и не пресекает, и не контролирует эту игру". Р., согласно рассуждениям Деррида, есть «тот аспект игры кастрации, который не обозначается, не поддается конституированию ни в означаемое, ни в означающее, не выставляет себя в присутствование, равно как не представляет сам себя; не обнаруживает себя, равно как не прячет себя. Он, таким образом, не имеет в самом себе ни истины (адекватности или раскрытия), ни ее сокрытия». Метафоричность образа «Р.» обусловлена соответствующими трактовками его природы: "Если мы не можем дать резюме рассеивания, рассеивающего разнесения /см. Differance – А.Г.1, в его концептуальном содержании, то дело в силе и в форме посеянного им взрыва, взламывающего семантический горизонт" (Деррида).

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ – многозначное понятие, широко употребляется в философии, психологии, социологии, социальном познании в целом. Наиболее общее определение может быть зафиксировано как «представление одного в другом и посредством другого». Р. является конститутивной функцией знака, поэтому понятия «Р.» и «знак» взаимно определяют друг друга. Р. задает знак и сама предстает как знаковый феномен. Оба понятия раскрываются через связь с презентацией как присутствием или наличием, что демонстрирует исторически-традиционный подход к их определению. Связь выражается в том, что феномен Р. изначально задается как «запаздывающий» или вторичный относительно присутствия – презентации, то есть Р. возникает в силу отсутствия (в момент репрезентирования) объекта, который она репрезентирует. Отсюда выводится ее значение правомочного «представительства», что показывает историческую сферу возникновения Р. как «сакрально-правового» понятия, по замечанию Г.Гадамера. Понятие «Р.» изначально оказалось осложнено значением «отображения» или образного представления, юридическим значением «представительства» как платежеспособности или правомочного замещения. Однако наибольшее влияние понятия «Р.» связано не с юридическим, а с теологическим аспектом. Христианство, основанное на идее воплощения, по-новому проинтерпретировало отношение того, что представляется, к тому, что представляет. Представительство Р. раскрывается, таким образом, через проблематику соотношения и онтологического статуса первообраза и отображения, разработанной философией Платона и далее неоплатонизмом и христианской теологией. Соотнесенность объекта с идеей, одним из возможных воплощений (через это и знаком) которой он является, преобразовалась в западной философской традиции в проблематику возможности познания общего посредством связи общего и единичного. В средневековой теологии единичная, чувственно воплощенная религиозная Р. принимает значение «представительства» постольку, поскольку Р. начинает участвовать в силе отображаемого, то есть соотносится с ним в онтологическом плане. Воплощенность абсолютного образа, его явленность в Р. побуждает рассматривать мир как «книгу» (одна из центральных идей средневековой философии) и искать «смысл смысла», «потаенный» смысл вещей. Следовательно, проблематика Р. и их сложного статуса может рассматриваться и в рамках спора об универсалиях (дискуссия о происхождении «идей» и их соотношении с «реальностью»). Понятие «Р.» сыграло определенную роль в формировании метода рационализма. В картезианстве и философии Нового времени происходит поворот к методологической интерпретации этого понятия. При этом Р. обретает «математическую» трактовку, где получает достаточно строгое толкование «выражения чего-либо» и – соответственно – связи с «однозначностью» и «подчиненностью». Такая трактовка свойственна и учению об «универсальной Р.» Г.Лейбница, разные ступени или уровни которой присутствуют в каждой монаде. Таким образом, ни рационализм, опирающийся на теорию «врожденных идей», ни эмпиризм, вышедший из понимания «идей» как результата обобщения чувственных данных, не ставят под сомнение саму возможность познания и достижения истины посредством Р. То есть способность Р. обеспечить незатененную, «прозрачную» связь между субъектом и объектом познания не проблематизируется. Понятие "Р". оказывается «скрытым» за проблематикой развития методов истинного познания, получившим свое наиболее яркое воплощение в установках позитивизма. Методологический аспект задания понятия «Р.» через понятие «презентации» был акцентирован феноменологией, прежде всего, Э.Гуссерлем. Обострение до предела феноменологическим подходом напряженности и неоднородности этих феноменов, то есть принципиального отличия презентации как фактичности и Р. как символичности, проблематизировало базисные установки научного мышления и метода рационализма как такового. Проблематизация означает критическое исследование истоков методов и установок науки, ставших следствием поворота мышления, произведенного философией Нового времени, и получившего свое наиболее полное воплощение в картезианстве и позже – в позитивизме. Позитивизм исходит из «данности» и доступности своих объектов в первоисточнике, а также из отделения объекта и субъекта познания. Прозрачность или незатененность с точки зрения референции отношений субъекта и объекта является одним из оснований возможности неискаженного отображения действительности. Проверка результатов познания на «истинность» производится посредством возвращения к этой «данности» при помощи соответствующих методов. Позитивизмом предполагается, что хотя мышление и основано на представлении, между сознанием и объектом «ничего не стоит»: постоянно совершенствующиеся методы позволяют соотнести Р. и презентацию посредством отношения истина – ложь. Таким образом, реальность, с которой имеет дело познающий субъект, задается через понятия «данность», дискурсы идентичности (возможность повторных наблюдений и научно-опытного подтверждения результатов) и тождественности (допускает восприятие объектов или явлений в качестве интерсубъективно «тех же самых», то есть тождественных во множестве восприятий). Введенное Брентано и развитое Гуссерлем понятие «интенциональность» было заложено в основание критического, относительно указанных выше установок, феноменологического подхода. Критичность понятия интенциональности основано на проблематизации отношения объекта и субъекта. Она предполагает их изначальную соотнесенность и несамодостаточность сознания, с необходимостью связанного с предметом, на который оно направлено. Тем самым преодолевается дуализм внешней, физической, и внутренней, психической, реальности, выражая многообразие опыта единой реальности и способов его полагания. Таким образом, мир выступает с необходимостью как коррелят сознания, то есть предстает как всегда осознанный каким-либо образом. Именно здесь напряженность в отношении презентации и Р. оказывается наиболее острой: восприятие объектов и явлений с необходимостью неадекватно, так как возможные способы явления объекта задаются не только как односторонние, но и так, как это предписывается Р. в процессе «нюансирования – проецирования» (Гуссерль). Однако феноменологический проект, проблематизируя методологические установки, исходил из принципиальной возможности исследования «чистого сознания» и постижения «презентации» сквозь феноменальность Р. Впоследствии Хайдеггер также анализировал отношение презентации и Р. с тем, чтобы вернуться к вопросу «о бытии» и присутствию как «несокрытости» посредством исследования оснований дискурса «присутствие». Акцентированные феноменологией проблемы дали толчок к тотальной ревизии принятых установок социального познания. Таким образом, введение понятия «Р.» не как служебного, а как одного из основных для понимания процесса познания поставило под сомнение концепцию реальности как присутствия, на чем был основан метод позитивизма. Следовательно, презентация, понимаемая как наличное, присутствующее, непосредственно воспринимаемое, первичное, неискаженно представленная символическими средствами в Р., начинает рассматриваться как недоступная для анализа. Перенесение акцента рассмотрения на понятие «Р.» показывает, что познание всегда работало с ним, только понимая его как презентацию или уравнивая с ней. «Присутствие» в данном контексте может быть определено как такая Р., посредством которой происходит выражение и «явление» социального и природного мира. Реальность, понимаемая как доступная для познания только через призму ее возможных Р., задается из их различия между собой. В конечном итоге, через понятие «различие» как таковое. Получается, что любая Р. оказывается «подвешенной» и лишенной классического фундамента реальности – присутствия. В контексте проверки Р. презентацией это означает пересмотр дискурса «истины» и снятие оппозиции «истинное – ложное» через перевод рассмотрения отношений Р. только друг к другу. Р. не могут «схватить» истину, но могут быть более или менее адекватными. Является Р. адекватной или нет зависит от того, расходится ли она с другими Р. или согласуется с ними. Отсюда возникает новая тематика и новая методология социального познания, связанная с исследованием языка, знака, знания, жизненного мира, конструирования социальной реальности, интерсубъективности и других феноменов, научный интерес к изучению которых был стимулирован интерпретацией понятия Р. как методологического принципа. Наиболее ярко указанные методологические установки проявились в феноменологической концепции А.Шюца и проекте социологии знания П.Бергера и Т.Лукмана (1966). На основании исследования Шюцем повседневного жизненного мира, Бергер и Лукман построили модель общества, которая может быть кратко охарактеризована как конструирование социальной реальности посредством Р., производимых в мире повседневности. Исследование функционирования различных типов Р. в культуре и обществе традиционно отсылает к понятию «коллективных представлений» Э.Дюркгейма. Именно французская школа социального познания внесла важный вклад в изучение этого феномена. В середине 1960-х С.Московичи разработал теорию социальных представлений, основываясь на символической (знаковой) и социальной интерпретации этого феномена, введя, тем самым, понятие Р. в широкий социологический и социально-психологический обиход. То есть, вместе с определением «социальная», понятие Р. конституируется относительностью и связанностью с определенными социальными группами, что и позволяет использовать это понятие как ключевое для описания жизни традиционных и современных сообществ, где на передний план выходят проблемы их генезиса, трансляции и трансмутации в социальных процессах коммуницирования и действования. Эта проблематика соотносит исследование со свойствами обыденного практического мышления, обозначая социальные Р. как специфическую форму социально обусловленного познания, свойственную мышлению в повседневном жизненном мире. Линия, задаваемая школой Московичи и социальным конструкционизмом К.Дж.Джерджена и Р.Харре, может быть противопоставлена линии интерпретации понятия «Р.» в когнитивной психологии. Когнитивная психология считает понятие «Р.» одним из центральных в своей теории, хотя его трактовку нельзя считать устоявшейся. Когнитивная психология исходит из четкого разделения знаний и Р. как постоянных структур и структур, связанных с обстоятельствами, но иногда сохраняется единый термин «Р.» для знаний, верований и собственно репрезентаций. В любом случае «Р.» исходит из значения замещения в противоположность референции. Р. рассматривается в рамках «информационной» метафоры ментальной деятельности (которая представляет собой попытку преобразовать и усложнить исходную схему «стимул – промежуточная переменная – реакция») и раскрывается, в основном, на уровне индивидуального сознания как конструкция, построенная в конкретном индивидуальном контексте для специфических целей (например, решения задачи), по определению Ж.Ф.Ришара. Напротив, социальный конструктивизм понимает ментальные процессы как результат межличностного символического взаимодействия. Понятие «Р.» интерпретируется как ментальное образование, имеющее, прежде всего, социальное происхождение. Информационная метафора когнитивизма рассматривается как не дополняющая теорию социальных смыслов, а как являющаяся частью и результатом социального творчества в конкретных исторических и культурных обстоятельствах. Социальный конструктивизм исходит из фиксации кризиса Р., возникшего вследствие традиционного представления об истинности – ложности когнитивных Р., основанных на соотношении с «объективной реальностью», и логико-эмпиристских представлений об объективности научного знания. Оформляясь как антирепрезентационизм (в традиционном понимании Р.) и антиэмпиризм, социальный конструкционизм вбирает в себя понимание языка как языка мотивов, связанных с положением в социальной структуре и структуре власти (исследования по идеологии), также как и идеи деконструкции понятия «присутствие», основываясь на несубстанционалистском толковании понятия «Р.». Таким образом, толкования Р. в феноменологической и психологической традиции пересекаются и согласуются на основании конструктивизма в понимании социальных феноменов. Дальнейшее исследование проблематики Р. продемонстрировало недостаточность конструктивистского решения. Конструктивизм не позволяет провести четкое различение структур (объективированные результаты социального конструирования) и действий (актуальные практики), а также прояснить механизмы опосредования между этими двумя феноменами, что и относит их к онтологически разным областям явлений. В проекте Бергера и Лукмана происходит своеобразная «экспансия» повседневности, которая принимает на себя роль невозможного (так как методологическая установка заключается в равном статусе всех возможных Р.) «естественного центра» Р., относительно которого производятся определения социальной реальности и который задает все другие реальности исходя из различия с собой. Инициируемая понятием «Р.» проблема соотношения объективных структур и субъективных практик обретает иное решение при привлечении постструктуралистской концепции полей П.Бурдье. Посредством введения понятий «поле», «позиция», «габитус» Бурдье «децентрирует» Р., освобождая их производство от непосредственной связи с повседневным жизненным миром. Р. фиксируются как таковые и соотносятся с позициями агентов в структурированном социальном пространстве (поле), специфические характеристики которого накладывают ограничения на производимые в данном поле Р. Сохраняя тезис о конструировании социальной реальности в процессах номинирования социальных объектов, концепция полей показывает, что натурализация социальных Р., то есть их приведение к форме презентации, является необходимым условием производства конкретного дискурса в каком-либо поле. Существующие значения понятия «Р.» в сжатом виде могут продемонстрировать множественность способов и уровней его употребления. Понятие «Р.» в данном контексте охватывает три основных значения: представление или образ, репродукция презентации или повторение, замещение. Во-первых, Р. как представление и есть собственное место идеальности. Во-вторых, Р. с необходимостью участвует в структуре повторения: означающее должно быть узнаваемым, но, так как достижение идеальной идентичности нереально, «простой» акт повторения одного и того же заменяет презентацию Р. Сохранение (условие «научности») дискурсов тождественности и идентичности, в которых факт определяется как равный себе, чем и задается возможность его «объективности», инициирует игру различия презентации и Р. Таким образом, второе занимает место первого и претендует на его статус в социальной онтологии. То есть Р., по определению опосредованные и сконструированные (представляют собой артефакт), занимают место презентации, по определению непосредственной и естественной. В-третьих, замещение как еще одна функция Р. вовлекается в процесс бесконечной Р., освещая неполное присутствие с различных сторон или перспектив. В определенном смысле, разрыв отношения презентация – Р. уничтожает понятие «Р.» как таковое, так как определение Р. и ее значения в круге «бесконечной Р.» переводит неоднородность презентации и Р. на уровень номинации феномена в качестве одного или другого. Перевод такого рода не только подрывает исторические корни и традицию употребления обоих понятий, основанных на принципиальном (различие онтологического статуса) разведении указанных феноменов, но и снимает само «различение» Р. и презентации. Снятие различения обращает «в ничто» (Деррида) саму Р., конституированную ее отличием от презентации. Таким образом, если исторически-первое толкование Р. соотносит это понятие с понятием знака, определяя и первое, и второе в модусе деривации как вторичные относительно присутствия, то и современная работа над этим феноменом соединяет судьбу Р. и судьбу знака. Деконструкция понятий «присутствия», «тождества» и «истины» помещает любое возможное определение в ситуацию «Р. круга». В такой ситуации наиболее естественный ход – к поискам абсолютной инаковости: бессознательного, избавленного от необходимости какой-либо презентации, или Другого, когда «присутствие» переходит в «присутствующего», или к балансированию на грани различия как различения.