Текст книги "Постмодернизм"

Автор книги: Александр Грицанов

АЦЕНТРИЗМ

АЦЕНТРИЗМ – фундаментальная установка постмодернистской философии, базирующаяся на радикальной критике классических представлений о структурности и фундированная отказом от презумпции наличия выделенных (как в топологическом, так и в аксиологическом отношениях) точек и осей пространственной и семантической среды. Согласно постмодернистской ретроспективе, «регулярным образом центр получал различные формы и названия. История метафизики, как и история Запада, является историей этих метафор и метонимий… Все эти названия связаны с фундаментальными понятиями, с первоначалами или с центром, который всегда обозначал константу наличия – эйдос, архэ, телос, энергейя, усия (сущность, субстанция, субъект), алетейя, трансцендентальность, сознание или совесть, Бог, человек и так далее» (Деррида). По образному выражению Фуко, восходящему к Мельвиллю и проинтерпретированному Делезом, "мы /носители западного, лого-центристского типа рациональности – M.M.I ищем центральную комнату в страхе, что таковой нет". При номадической организации среды «центральная комната… остается пустой, хотя человек заселяет ее. Здесь, в этой зоне субъективации, человек становится… хозяином своих молекул и сингулярностей» (Делез). Интересен в этом отношении «новый дискурс среды», предложенный Бодрийяром еще в ранней версии постмодернизма («Система вещей», 1969). Анализируя оформляющийся тип организации жилой среды, он отмечает, что «предметы обстановки сделались подвижными элементами в децентрализованном пространстве». Если в классическом интерьере стол знаменовал собой центр, доминирующий над остальным пространством, то теперь «стулья уже не тяготеют к столу». В децентрированном пространстве теряется избранность любых пространственных точек, оно перестает восприниматься как «система мест»: «нет больше кроватей, на которых лежат, нет больше стульев, на которых сидят, есть лишь „функциональные“ сиденья, вольно синтезирующие всевозможные позы (а тем самым и всевозможные отношения между людьми)» (Бодрийяр). Идея децентрированности проявляется в постмодернизме в самом широком диапазоне: от презумпции децентрированности текста до радикального требования «заклеймить идеологические и метафизические модели» (Джеймисон), обретая свое наиболее последовательное и полное воплощение в постмодернистской номадологии («противопоставленная центрированным системам» ризома у Делеза и Гваттари). Классическим примером, демонстрирующим предметную реализацию постмодернистской установки на А., может служить постмодернистская концепция культурной среды, принципиально ацентричной как в общеаксиологическом (имплицитные ценностные предпочтения), так и в специально идеологическом (эксплицитное официально-нормативное санкционирование) смыслах. Как отмечает Лиотар, в постмодернистской культуре «все прежние центры притяжения, образуемые национальными государствами, партиями, профессиями, институциями и историческими традициями, теряют свою силу». В силу этого, по оценке Рорти, из актуализирующихся в постмодернистском социуме стратегий «ни одна… не обладает привилегиями перед другими». Культура постмодерна не дифференцируется на культурный центр (ортодоксию в самом широком смысле этого слова) и так называемую периферию (инакомыслие, ереси и т.п.). Ацентричность культурного пространства постмодерна носит программный характер: как утверждал Л.Фидлер в статье «Пересекайте границы, засыпайте рвы», нет и не может быть ни элитарной, ни массовой культуры как таковых; и публикация данной работы в журнале «Playboy» практически и наглядно демонстрировала отрицание постмодернизмом аксиологической дифференциации культурного пространства. В данном аспекте постмодернистская концепция «заката метанарраций» оказывается созвучной концепции цивилизационного поворота, фундированной идеей креативного диалога различных культурных традиций в контексте глобальной цивилизации, основанной на презумпции этнического полицентризма. Постмодернизм интерпретирует пространственные среды как лишенные не только центра, но и любых приоритетных осей и точек: «власть без трона» у Фуко «находится везде» и «исходит отовсюду». Также А. предполагает отказ не только от выделения приоритетных зон внутри той или иной среды, но и от центрации внимания на внутреннем – в противоположность внешнему (внутреннее как продукт складывания внешнего в постмодернистской концепции складки). Истолкованию предметности как децентрированной и дисперсной соответствует в постмодернизме и истолкование движения как равномерного рассеивания: по формулировке Делеза, его осуществление «подобно тому, как семенная коробочка выпускает свои споры». Аналогичен по своей семантике и ключевой термин «диссеминация» у Деррида. Идея А. имеет фундаментальный статус и для современного естествознания, в первую очередь – для синергетики. Собственно, синергетические системы тем и отличаются от кибернетических, что в рамках последних порядок устанавливается в результате соответствующих команд центра, в то время как в синергетических системах он возникает в результате автохтонной кооперации микроэлементов – вне конкретного плана, эксплицитно выведенного на глобальный командный уровень системы: «ни одно из… взаимодействий не соотносится с глобальной задачей, все взаимодействия чисто локальны» (Пригожин и И.Стенгерс). Аналогично, согласно постмодернистской оценке, принятие идеи центра фактически означает и принятие идеи внешней принудительной каузальности, т.е. парадигмы линейного детерминизма. Как пишет Деррида, «всегда считалось, что центр… представляет собой в стуктуре именно то, что управляет этой структурой», и на протяжении всей истории метафизики «функцией этого центра было… гарантировать, чтобы организующий принцип структуры ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры». В этом контексте феномен центра метафорически фиксируется номадологией в семантической фигуре «Генерала» (см. «Генерал»). И если традиционные для классической философии «системы – это иерархические системы, которые включают в себя центры значения и субъективации», то ризома представляет собой «не центрированную, не иерархическую… систему без Генерала… без центрального автомата» (Делез, Гваттари). В этом отношении номадические распределения могут быть интерпретированы как синергетические системы, – в отличие от кибернетических, что позволяет говорить о параллелизме тенденций в современном естествознании и гуманитаристике. (См. также Центризм.)

Б

БАРТ

БАРТ (Barthes) Ролан (1915-1980) – французский литературовед, философ-структуралист. Основатель Центра по изучению массовых коммуникаций (1960), профессор Практической школы высших знаний (1962), руководитель кафедры литературной семиологии в Коллеж де Франс (с 1977). Погиб в автокатастрофе. Основные работы: «Нулевая степень письма» (1953), «Мифологии» (1957), «О Расине» (1963), «Критические очерки» (1964), «Элементы семиологии» (1964), «Критика и истина» (1966), «Система моды» (1967), «S/Z. Опыт исследования» (1970), «Империя знаков» (1970), «Сад, Фурье, Лойола» (1972) и др. Несмотря на значительный тематический разброс и множественность философских интересов Б., можно выделить основную тематику не только всего его творчества, но и структуралистской традиции в целом – принципы и методы обоснования знания. Проблема языка при этом фактически вытесняет проблему сознания в том виде, в котором сознание как далее неразложенный атом, на каком строится любое обоснование знания, присутствует в философской традиции. По этим представлениям языковая деятельность предшествует любым когитальным или перцептуальным актам познания, фиксированию любых субъект-объектных оппозиций. Таким образом, язык становится условием познания феноменов «сознания», «бытия» и пр. Фундаментальная для структурализма тема обоснования знания разрабатывается Б. на материале культурно-исторического содержания. Подвергая анализу конкретные исторические «срезы» этого материала, а таковым выступает и сугубо литературное творчество, и системы моды, этикета, различные социальные структуры, Б. пытается выявить общие механизмы порождения и функционирования этих систем, причем в таком виде, чтобы все эти явления культуры выглядели связанными друг с другом через их, как считает Б., исконно знаковую природу. Понятно, что семиотический модус того или иного культурного явления будучи возведен в ранг атрибута усложняет, а зачастую и полностью вытесняет исследование других, не знаковых, аспектов этого явления. Однако подобная парадигма исследования, а именно представления разрозненных, внешне не связанных культурных образований как транзитивно сообщающихся через институт языка, и функционирующих согласно его закономерностям, приводит к построению качественно новых моделей и постановке таких вопросов, которые фактически не могли возникнуть в до-структуралистскую эпоху. Так, например, по Б. возможно решение оппозиции между социальной и природной детерминацией субъекта в литературном творчестве. В своей первой работе «Нулевая степень письма» Б. развивает такое понимание термина «письмо», которое, с одной стороны, опирается на самотождественный национальный язык (здесь фактически растворены типы художественного, научного, религиозного и прочих «языков»), а с другой – на совершенно недифференцированную область индивидуального, личностного писательского «стиля», понимаемого как биологическая детерминация по сути любого субъективного литературного действия. Свою задачу, в этом случае, Б. видит в поиске тех типов письма, которые и определяют специфику построения конкретно художественного произведения. Из того, что письмо само по себе не представляется до конца, во всех своих формах, актуализируемым в каком-либо конкретном, единичном событии, следует, что его частные актуализации связаны с различным набором условий (культурных, социальных, политических и т.д.), а это значит, что письмо, no-существу – способ реализации индивидуального во всеобщем, причем в таком виде каждый творческий акт индивида воспринимается социумом как некое осмысленное усилие, доступный общественному пониманию продукт творчества. Впоследствии Б. пытается дифференцировать свою теорию письма в терминах разного рода отношений между знаками. Такими отношениями выступают в «Критических очерках» синтагматические, парадигматические и символические отношения. И если символическое отношение между означаемым и означающим в достаточной мере было исследовано в семиотике, то синтагматическое знакоотношение, трактуемое как специфическая ассоциация между знаками сообщения на уровне означающего, а также парадигматическое знакоотношение как ассоциация между элементами на уровне означаемого, объединяющая знаки, родственные по смыслу, возникают в этой области знания как совершенно новые методы анализа самых разных культурных явлений; более того, Б. закрепляет за каждым из этих трех типов знаковых отношений различные виды художественного сознания, и как реализацию этих типов – различные виды художественных произведений. Несмотря на явную потребность в уточнении и расширении этой семиотической парадигмы на материале конкретно-литературного свойства, Б. в середине 1960-х оставляет, в какой-то мере, литературоведческие исследования, чтобы обратиться к социальной проблематике – анализу массовых коммуникаций. Под влиянием работ Леви-Стросса Б. приходит к заключению о том, что коль скоро структурный подход позволяет обнаружить не ассоциативные, по аналогии с существующими, механизмы социального творчества в различных обществах (а у Леви-Стросса это первобытные), т.е. не случайные механизмы, зачастую примитивно сводимые к тем или иным социальным институтам, а саму кинематику отдельной культуры – «социо-логику», конкретно-историческую систему духовного производства, то вполне правомерно распространение этого метода с анализа примитивных культур на исследования современных. ("Цель мыслительного творчества современных интеллектуалов, – писал Б. в 1971, – состоит в уяснении следующего: что нужно сделать для того, чтобы две крупнейшие эпистемы современности – материалистическая диалектика и диалектика фрейдистская – смогли объединиться, слиться и произвести на свет новые человеческие отношения".) «Социо-логика», таким образом, должна способствовать изучению тех моделей культурного творчества, которые лежали бы в основе не только литературы или дизайна, но и детерминировали бы общественные отношения конкретного социума, а значит были бы принципами всевозможных самоописаний и самоидентификаций этой культуры. Другими словами, были бы смысло-об-разовательными возможностями культуры. Интерес к нелитературным источникам анализа привел Б. к исследованию структурных особенностей женской одежды в журналах мод 1958-1959. Основной пафос работы «Система моды» состоит в выявлении взаимной конверсии различных типов творчества и производства: языка фотографии, языка описания, языка реалий, языка технологий производства. Б. пытается найти специфическую область общения этих языков, выясняя возможности перехода элементов одних языков в другие. Благодаря этой методологической перспективе Б. удается обнаружить неравнозначные зависимости между языками выделенных типов, а также ментальную конструкцию, лежащую в основе «семиологического парадокса» – следствия этой неравнозначности. Суть этого парадокса состоит в том, что общество, постоянно переводя элементы «реального языка» – по сути своей «вещи» – в элементы речи, или знаки, пытается придать элементам означения «рациональную» природу. Таким образом возникает парадоксальная ситуация превращения «вещей» в смысл и наоборот. Поиск разнообразных смыслопорождающих механизмов того или иного культурного периода приводит Б. к признанию рядоположенности любой теоретической и практической деятельности, от эстетической до инженерно-технической или политической. Эпицентром исследовательских интересов Б. выступает, однако, не сама система знаков и денотативных значений, а возникающее в процессе коммуникации поле «коннотативных» значений, которые и позволяют тому или иному обществу дистанцироваться в культурно-историческом плане от иных обществ, с их особыми коннотативными содержаниями. Поставив проблему «семиологического парадокса», Б. утверждает, что в массовом сознании происходит фетишизация языка, а само сознание становится пристанищем разнообразных мифов, коренящихся в наделении языковых конструкций силой описываемых ими вещей и явлений. С другой стороны, вещи и явления сами начинают претендовать на «рациональность» и наделеность смыслом (феномен товарного фетишизма). (См. также «Бесовская текстура», Комфортабельное чтение, Kritik, Нулевая степень, Означивание, «Пустой знак», Скриптор, «Смерть Автора», Текст-наслаждение, Текст-удовольствие, Текстовой анализ, Эротика текста.)

БАТАЙ

БАТАЙ (Bataille) Жорж (1897-1962) – французский философ, писатель, экономист, публицист, этнограф, искусствовед, поэт. По характеристике Хайдеггера – «самый светлый ум во Франции». В 1901-1913 учился в лицее в Реймсе. В 1914 принял католичество. В 1915 окончил колледж д'Эперней, в 1918 поступил в Эколь де Шарт в Париже, где в 1922 защитил дипломную работу «Рыцарский орден, стихотворная повесть 13 в.» и получил квалификацию архивиста-палеографа. В 1922 поступил на службу в парижскую Национальную библиотеку, где проработал до 1942. В начале 1920-х в Париже общался с Шестовым; под его влиянием начал читать Ф.Достоевского, Кьеркегора, Б.Паскаля, Платона, принял участие в переводе на французский язык книги Шестова «Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше» (1925). Кроме этих мыслителей, Б. интересовали Ницше, Фрейд, де Сад, позже – Г.Гегель и Маркс; стержнем его концепции стало гегельянство, переосмысленное с позиций ницшеанства и психоанализа. В 1931 вступил в Демократический коммунистический кружок (кружок распался в 1934). Опубликовал ряд статей в журнале «Социальная критика»: «Критика основ гегелевской диалектики» (совместно с Р.Кено, 1932; в статье проводилась мысль о необходимости обогащения марксистской диалектики за счет включения в нее психоанализа Фрейда и социологии Мосса и Дюркгейма); «Проблема государства» (1933; полемика против революционного оптимизма, фашистского тоталитарного государства и диктатуры социализма); «Психологическая структура фашизма». Первым во Франции Б. применил психоаналитические методы к анализу политических проблем. С 1931 участвовал в семинаре А.Койре в Школе высших исследований, а в 1934-1939 – в семинаре Кожева, где в сотрудничестве с Р.Кено, Ароном, Мерло-Понти, Э.Вейлем, А.Бретоном и другими работал над переводом и комментариями к гегелевской «Феноменологии духа». В 1935 принимал участие в работе исследовательской группы, организованной Лаканом; стал одним из инициаторов движения «Контратака» (движение распалось в 1936), объединившего левых, интеллектуалов различных творческих ориентации. Основными лозунгами движения были антинационализм, антикапитализм, антипарламентаризм, основной целью провозглашалась замена мифологии фашизма мифами моральной и сексуальной революции. Основными идейными источниками «Контратаки» были сочинения де Сада, Ш.Фурье, Ницше. В этот период Б. обвинили в профашистских настроениях, поскольку в одном из составленных им документов «недипломатическая грубость» Гитлера трактовалась как позитивная альтернатива «слюнтяйству» французских политиков и дипломатов. С 1936 Б. начал организацию тайного общества «Асе-фаль» (и одновременно журнала с тем же названием). Первый номер журнала вышел в 1936, общество было создано в 1937 (его членом, в частности, стал Клоссовски; одним из правил общества было не подавать руки антисемитам). В 1937 Б. стал одним из организаторов социологического колледжа, одной из задач которого была разработка социологии «сакрального», способной дополнить марксистский социальный анализ исследованием иррациональных фактов социальной жизни. В тот же период Б. организует Общество коллективной психологии, нацеленное на изучение роли психологических, в Том числе бессознательных, факторов в социальной жизни. На первый план для Б. выдвинулись проблемы смерти как основы социальных отношений (по мысли Б., смерть – «эмоциональный элемент, придающий безусловное значение совместному существованию»), вины, греха, зла, внутреннего опыта. В 1946 по инициативе Б. началось издание журнала «Критика», где он опубликовал статьи «Моральный смысл социологии», «Тайна Сада», «О рассказах жителей Хиросимы», «Переход от животного к человеку и рождение искусства», «Коммунизм и сталинизм», «Сад (1740-1814)» и др. В 1952 Б. был награжден орденом Почетного легиона. Основные сочинения: «Внутренний опыт» (1943), «Виновный» (1944), «О Ницше» (1945), «Метод медитации» (1947), «Теория религии» (1948), «Проклятая доля» (1949), «Литература и зло» (1957), «Эротизм» (1957), «Слезы Эроса» (1961), «Сумма атеологии» (1972) и др. Объектами пристального внимания Б. становились: Бергсон, Ницше, З.Фрейд, Л.Шестов, С.Кьеркегор, Ф.Достоевский, Б.Паскаль, Платон, Маркс, Г.Гегель, Клоссовски, Бланшо. В общих чертах взгляды Б. сводятся к осмыслению опыта «абсолютной негативности», преодолевающего опосредованность в любых ее формах (исторической, феноменологической, трансцендентальной) в противостоянии непосредственной реальности смерти. Б. последовательно вырабатывает философскую, литературную, экономическую стратегии достижения и преодоления пределов мышления и чувственности. Адекватное выражение Б. опыта «невозможного» в мистицизме, эротизме и т.п. преследует цель предельной интенсификации языка, чтобы устранить дистанции-различия между внешним контролем и внутренним опытом. Наиболее важными у Б. в этом контексте становятся заимствованные у Гегеля понятия «суверенности» и «трансгрессии» (см. Трансгрессия). («Господин» в гегелевской трактовке, по версии Б., – это тот, кто неизбывно рискует собственной жизнью.) «Суверенность» у Б. символизирует верховную власть и высшую независимость субъекта, т.е. «чистую позитивность», предшествующую всякому представлению. Это состояние, в котором индивид может находиться всю свою жизнь или одно мгновение, и одновременно качество, которым он может быть наделен в стремлении преодолеть любые ограничения своей автономии. В своем оригинальном понимании «трансгрессии» Б. исходит из предпосылок о конвенциальности всех человеческих установлений как результата «общественного договора» и о естественном, «органически» присущем каждому индивиду стремлении к собственной «суверенности», которая никогда не достигается в рамках социальных ограничений. Экстремальность форм реализации субъективности в «пограничных ситуациях» (насилие, экстаз, безумие, смерть) обосновывается и оправдывается Б. в контексте следования принципам расчета и выгоды, экономического обмена действия на удовольствие. При этом, согласно Б., индивидуальное «постановочное движение» суверенной мысли отвергает конформизм, гарантирующий «длительность» жизни, и стремится к конфликтам и рискам, придающим ей необходимую «интенсивность», тем самым восстанавливая существенную ипостась самого субъекта. В случае же консервации этого «отверженного фрагмента» последний может стать основанием построения общества и первоначальным капиталом для развития экономики и религии. Эти сферы ориентированы на сохранение субординации жизненных функций индивидуального организма и поэтому контролируют исполнение индивидом целей рода, первичных по отношению к потребностям его самого. Б. отождествляет «суверенность» и «трансгрессию» вплоть до реабилитации самого статуса субъективности. Наилучшей же сферой воплощения этой радикальной позиции выступает для Б. не социальный активизм, а литературное творчество. Согласно Б., настоящая литература первой подвергает сомнению принципы регулярности и осторожности; она подобна Прометею и осмеливается сделать то, что противоречит основным законам общества. Эта тенденция характерна и для самого Б., который насыщает свое письмо предельной степенью «революционности», тем самым нарушая «правила игры» как по отношению к интеллектуальной оппозиции, так и к официальной идеологии. (См. также Телесность, Трансгрессия.)