Текст книги "Неустанное преследование"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Annotation
Кент Александер
Кент Александер
Неустанное преследование (Болито – 27)
Аннотация
На дворе декабрь 1815 года, и приказы Адама Болито недвусмысленны. Как капитан сорокашестипушечного фрегата Его Величества «Непревзойденный», он должен «в первую очередь отправиться в Фритаун, Сьерра-Леоне, и оказать разумную помощь старшему офицеру патрульной эскадры». Но все усилия британских патрулей, борющихся с рабством, по пресечению процветающей торговли людьми, наталкиваются на неподходящие корабли, безразличие правительства, больше озабоченного старыми врагами, ставшими недоверчивыми союзниками, и продолжающуюся воинственность дея Алжира, которая грозит разжечь полномасштабную войну. Для Адама также нет покоя. Потерянный в горе и одиночестве, с неотомщенной смертью дяди, он не уверен ни в чем, кроме своей идентичности как человека войны. Море – его стихия, корабль – его единственный дом, а безрассудное и, возможно, обреченное на провал нападение на неприступную крепость – его единственная надежда расплатиться с самым горьким из долгов.
1. Пути назад нет
ПЛИМУТ, всегда один из важнейших и стратегически расположенных морских портов Англии, казался странно тихим и приглушённым. Даже Плимутский залив, известный своими быстрыми приливами и неожиданно сильными шквалами, был почти неподвижен, если не считать лёгкого морского бриза, который слегка нарушал движение.
Но было холодно, воздух был резким, как лезвие ножа, и только несколько небольших местных судов, казалось, были готовы бросить вызов.
Была середина декабря, ровно полгода прошло с тех пор, как стало известно о победе при Ватерлоо и окончательной капитуляции корсиканского тирана, так долго правившего страной. В ходе той же войны мальчики взрослели, пахари и конюхи превращались в матросов и солдат.
Теперь все закончилось, и такие морские порты, как Плимут, которые дали так много и многим, все еще не оправились от реальности мира и его последствий.
Даже когда полуденный выстрел пушки нарушил тишину и эхом прокатился от мыса Хоу до старой батареи на мысе Пенли, лишь несколько чаек с криками поднялись из воды – духи погибших джеков, как их называли моряки. Возможно, они тоже это почувствовали.
Отсюда огромные флоты и мощные эскадры снимались с якоря и отправлялись во все части света, где обитали враги Англии, а такие известные имена, как Нил, Копенгаген, Трафальгар, заполняли сердца и умы, особенно тех, кому не приходилось сражаться и у кого не было близких, сталкивавшихся с беспощадными бортовыми залпами, которые отнимали жизни добровольцев и угнетали людей без разбора.
К концу войны флот достиг своего пика могущества: в его составе было 240 линейных кораблей, около 317 фрегатов и бесчисленное множество других более мелких судов, готовых и способных выполнить любую задачу, которую им поручит Адмиралтейство.
Теперь здесь было много кораблей. Было воскресенье, но в те времена не имело значения, когда прогремит полуденный выстрел. Нужно было обмениваться сигналами, сверять хронометры: повседневная рутина продолжалась.
Но сегодня многие из этих кораблей подобны призракам: у некоторых спущены верхние реи, а шлюпки увезены на хранение на берег, а в некоторых случаях шрамы последнего, отчаянного морского боя всё ещё не залечены, словно их команды исчезли. Корабли уже стоят на приколе, некоторые ждут, когда их переведут на блокшив или используют для хранения ненужного оборудования; некоторые превратятся в плавучие тюрьмы. А некоторые, возможно, выживут, чтобы снова сражаться.
Лишь одно небольшое судно двигалось с какой-то видимой целью и направлением. Это была гичка, весла поднимались и опускались точно и неторопливо, команда была нарядно одета в просмоленные шапки и синие куртки того же цвета, рулевой одной рукой держал румпель, мичман рядом с лодкой, взгляды были устремлены на проход между безмолвными кораблями, на призрачный флот.
А на корме, в откинутом на плечи плаще, открывавшем сверкающие эполеты, стоял капитан, которому не нужно было напоминать о значимости этого дня.
Капитан Адам Болито не взглянул на проплывающие корабли, но этот момент он никогда не забудет. Он запомнит имена некоторых, даже многих из них. Теперь они безмолвны и безлюдны, их орудийные порты пусты, словно вытаращенные глаза, но он услышит крики и дикие ликования, всё ещё слышимые среди мрачных воспоминаний о войне на море.
Морские порты были полны напоминаний: одни были искалечены и ослеплены, другие – брошены просить милостыню на улицах. И теперь их будет ещё больше, выброшенных на берег, пока флот будет изрублен дотла, а их мужество и жертвенность забыты. Адам сжимал старый меч под плащом, пока пальцы не заныли. Эмоции, гордость, гнев – всё это было в этот горький, очищающий день.
Он обернулся и посмотрел вверх, когда гичка прошла сквозь тень стоявшего на якоре семидесятичетырёхтонного судна, старого двухпалубного, похожего на «Гиперион». На фоне мрачного, безоблачного неба он увидел одинокую фигуру, стоящую на трапе и наблюдающую за проплывающей мимо гичкой.
Затем он очень медленно приподнял шляпу и поднял её над головой в знак приветствия, пока выступающая корма не скрыла его из виду. Дозорный? Тот, кто всё ещё ищет убежища в мире, который отверг его? Или просто ещё один призрак?
Он услышал, как мичман прочистил горло. Он был новичком; они впервые встретились, когда гичка подобрала его у Лестницы Королевы. Ещё один молодой и подающий надежды, нервничающий из-за капитана, находящегося на его попечении.
Адам заметил настороженный взгляд Люка Джаго, своего рулевого. Он не допустит ничего плохого. Что бы он ни думал или ни говорил, он будет знать, что этот день значит для его капитана. Так же, как Джаго знал бы, где и когда его забрать, даже без сигнала или каких-либо указаний.
Он почувствовал, как румпель слегка пошевелился, и посмотрел вдоль лодки, поверх голов гребцов, чьё дыхание паром повисло в холодном воздухе. Как в тот первый день, чуть больше года назад, на этом же самом месте. Он смотрел на свой корабль.
Когда я принял командование.
Он не был на корабле две недели и едва успел обдумать и вспомнить прошедший год. Морские сражения, триумфы и горести, официальные визиты и другие, не менее важные, по крайней мере для него, события. И всё это время он с нетерпением ждал этого момента. Возвращения. Словно снова обретая целостность.
Тем не менее, это было чем-то вроде шока. Во время его отсутствия корабль переместили, и теперь он лежал на якоре, вдали от других судов, и даже его внешний вид стал неожиданностью. Привычная бледно-жёлтая краска на корпусе сменилась белой, так что обшивка и чёрные орудийные порты по обоим бортам создавали ещё более чёткий клетчатый узор, чистый и свежий на фоне грязных и заброшенных остовов поблизости.
Фрегат Его Британского Величества «Unrivalled» с 46 пушками был одним из первых, кто принял новые цвета мирного времени. Он также стал первым кораблём с таким же именем в списке Военно-морского флота.
Он стоял в лодке, когда корпус поднимался над взмахами вёсел. И он был её первым капитаном.
Этого было достаточно. Больше ничего не было.
Лучник уже прицепился, а боковая группа ждала его, все – новые и старые – готовые принять его.
А чего я ожидал? Что они заберут её у меня?
Он взглянул на мичмана, но имя юноши не пришло на ум.
«Это было хорошо сделано».
Мальчик покраснел, и Джаго заметил: «Мистер Мартинс быстро учится, сэр».
Адам кивнул. Таков был стиль Джаго. В следующий раз он всё вспомнит.
Раздался визгливый сигнал, и он услышал хлопки мушкетов, когда гвардейцы Королевской морской пехоты подняли оружие в знак приветствия.
Всё было так, как он и ожидал. Флаг, развевающийся на фоне холодного неба, моряки, лица которых ещё не загорели после службы «Непревзойдённого» в Средиземном море. Запах свежей краски, как в тот декабрьский день год назад.
Он ничего этого не видел.
Достаточно было быть хакером.
Лейтенант Ли Гэлбрейт вышел из-под кормы «Непревзойдённого» и окинул взглядом главную палубу. Всё было в порядке. Он позаботился о том, чтобы ничего не было оставлено на волю случая. Сегодня капитан возвращается; его собственный период временного командования скоро закончится.
Он нахмурился, когда резкий свет отразился от воды. Его протащили по кораблю, как только руки были готовы к работе, и он всё ещё был удивлён его видом. К белой краске пришлось привыкать, она казалась почти ничтожной по сравнению с пришвартованными поблизости корпусами, и только опытный глаз мог различить новые балки, восполнившие повреждения, полученные в жестокой схватке с фрегатом «Тритон» всего несколько месяцев назад. Часть ремонта была выполнена в Гибралтаре, а остальная часть – здесь, в Плимуте, где началась жизнь «Непревзойдённого». Где самому Гэлбрейту дали ещё один шанс. Ему повезло, и он это знал. И теперь, когда весь флот сократился, сократился вдвое, говорили некоторые, он должен был порадоваться за себя и оставить горечь другим, кому повезло меньше.
Гэлбрейту был 31 год, и девятнадцать лет своей жизни он провёл на флоте. Он знал и не желал ничего иного, кроме собственной должности. И эта должность была ему предоставлена. Его предыдущий капитан дал ему высочайшую рекомендацию, а наградой стал небольшой бриг «Виксен». Не пятого ранга, как «Непревзойдённый», а свой собственный, и первый шаг к желанному званию.
Он увидел боцмана Партриджа, уперевшего кулаки в бока и убедительно объяснявшего, какую работу ему нужно выполнить на фор-марсе. Слава Богу за таких людей, как Партридж, подумал он. Они были основой любого военного корабля, настоящими профессионалами: Партридж, Странас, канонир, вероятно, самый старый на борту, и Джошуа Кристи, штурман, лучший из всех, кого знал Гэлбрейт. Этот человек никогда не тратил лишних слов, но говорил убедительно и с полным пониманием приливов, звёзд и ветров, которые составляли его мир.
Будучи первым лейтенантом фрегата, Гэлбрейт был больше всех обеспокоен нехваткой людей. Несмотря на присутствие в этой военной гавани, у них было более пятидесяти человек в запасе. Он мрачно улыбнулся. Или, возможно, именно поэтому.
Помимо тех, кого они потеряли, убитыми или тяжело ранеными в последнем бою, некоторые были откуплены или перешли на другие корабли. Но несколько старожилов остались, даже некоторые из таких крутых парней, как Кэмпбелл, который поплатился за свою наглость и презрение к власти несколькими порками только в этом составе. Казалось, он находил какое-то зверское удовлетворение, выставляя напоказ свою израненную спину, которая выглядела так, будто её расцарапал какой-то дикий зверь. Опасный человек, и всё же он был одним из первых, кто вызвался атаковать шехек корсара, когда они подошли к борту, имея достаточно взрывчатки, чтобы убить каждого из них. Кэмпбелл был надёжной опорой, но он открыто презрительно смеялся над любым, кто предполагал, что он действовал из чувства долга или дисциплины.
Были и другие, подобные Кэмпбеллу. Люди, которые утверждали, что ненавидят всё, что представлял собой флот, и особенно офицеров, которые его поддерживали.
Так почему же они остались, когда у них появился шанс уйти?
Гэлбрейт увидел, как Лаксмор, капитан отряда Королевской морской пехоты, разговаривает с одним из своих сержантов. Что бы ни происходило вокруг, как бы тесно ни было на корабле, они каким-то образом оставались отдельным существом. Даже их каюты назывались «казармами». Лаксмор повидал немало сражений и хорошо ладил со своими морскими пехотинцами. Возможно, этого было достаточно. Гэлбрейт отвёл взгляд. Или он поздравлял себя с повышением? Обаятельный капитан Бозанкет погиб в тот день. Как и я, значит. Благодарен за то, что выжил и у него есть корабль, из-за страха перед неизвестностью.
Он увидел, как юноша Нейпир, слуга, остановился, чтобы полюбоваться на землю. Вероятно, он лучше всех понимал мысли капитана. Четырнадцати лет, серьёзный и трудолюбивый, и, очевидно, преданный капитану Адаму Болито. Необычные отношения, подумал он. Болито не всегда был человеком, которого легко понять, и иногда извинялся за свою нетерпимость. Как будто что-то или кто-то подталкивал его, заставлял.
И всё же с Нейпиром у него всегда находилось время объяснять, описывать, развивать тему. Только так он научится, сказал он однажды. Словно видел в нём что-то от своей юности. Должно быть, это было достаточно бурно, судя по тому, что слышал Гэлбрейт и видел сам. Как в том последнем бою, когда Болито бросился в погоню за вражеским фрегатом под командованием испанца-ренегата Мартинеса. Он намеренно неверно истолковал сигнал их адмирала оставаться на месте и предоставить преследование меньшему фрегату, который с самого начала уступал ему в оружии и парусах, и они спасли торговое судно «Аран Мор», перевозившее важных пассажиров. Он взглянул на трап и вспомнил, как Болито держал руку женщины и целовал её. Они могли бы быть совсем одни.
Гэлбрейт начал расхаживать по палубе, сцепив руки за спиной. Неужели и в этом дело? Неужели она снова напомнила ему о девушке, на которой он надеялся жениться, но потерял, когда поставил своё недолгое командование на первое место?
Он также подумал о нежелании Болито сближаться с кем-либо из своего нового командования. Он потерял фрегат «Анемон», сражаясь с более мощным американским кораблём, попал в плен и бежал. Словно с тех пор он не мог ни наладить контакт, ни принять, ни довериться.
И была у этого человека ещё одна сторона, разительный контраст. Кристи рассказал Гэлбрейту о том дне, когда он открыто выразил несогласие с капитаном. Для Кристи это было почти неслыханным. Рейдовая группа Гэлбрейта находилась среди малоизвестных островов, и капитан предупредил, что небезопасно вести «Непревзойдённый» по практически неизведанному проливу, который мог бы повредить киль корабля. Вся ответственность капитана…
После успешного освобождения нападавшей группы Кристи признался: «Он был совершенно безумен. Я горю в аду, прежде чем оставлю Гэлбрейта умирать в их руках», – сказал он. Я не большой любитель молиться, но, скажу вам, в тот раз я чуть не погиб!»
И когда они стояли вместе в церкви Фалмута, когда «Непревзойдённый» впервые бросил там якорь. Церковь была полна людей, улицы тоже, и царила полная тишина в память о погибшем в море, знаменитом дяде капитана, сэре Ричарде Болито.
Леди Кэтрин Сомервелл была там с ними. Такая красивая, такая одинокая, несмотря на толпу. Где она теперь? Что с ней будет? С женщиной, которая бросила вызов обществу, была возлюбленной и вдохновением сэра Ричарда и покорила сердце всей страны.
Палуба слегка качнулась, и он мысленно увидел корабль так же ясно, как этим утром. Чистокровный. Как резная надпись под носовой фигурой. Непревзойденный.
«Непревзойдённый» жаждал движения. Первый и, возможно, последний в своём роде: на верфи, где он был заложен, построен и спущен на воду, Гэлбрейт видел его единственный собрат. Те же изящные линии, гордость любого мастера. Но заброшенный. Недостроенный. Мёртвый.
Он посмотрел вдоль палубы, на две линии восемнадцатифунтовых пушек, их тали и ремни были тугими и чёткими, и вспомнил Мэсси, который был следующим по старшинству в кают-компании. Сын флаг-офицера и артиллерист до мозга костей, не из тех, кого вы когда-либо узнаете. Тихий и сдержанный даже в тот день, когда его убили, сбили, когда он сплачивал свой народ.
Здесь, в Плимуте, его сменил лейтенант Джордж Варло – полная противоположность. Живой, разговорчивый, чуть за двадцать, он, должно быть, пользовался влиянием; теперь каждое назначение было на вес золота. Гэлбрейт решил скрыть своё время, проведённое с Варло. Я чуть не улыбнулся. Возможно, это он перенял от капитана.
Он повернулся, расхаживая взад-вперед, когда полуденный выстрел скорбно разнесся по воде и по наблюдающим за ним ветеранам. Даже без больших старомодных часов, которые он всегда носил с собой, капитан Болито приходил точно вовремя.
Он услышал резкий, раздражённый голос мичмана Сэнделла, ругавшего одного из новичков. Им не хватало более пятидесяти человек до установленного состава. Мелкие тираны вроде Сэнделла не были бы потерей.
«Гиг уже виден!» Это был Беллэрс, третий лейтенант, который был старшим мичманом, когда «Непревзойдённый» получил офицерское звание. Это будет для него вызовом, подумал Гэлбрейт. Некоторые из старых Джеков вспомнят его как очередного «молодого джентльмена», ни рыба, ни мясо, и всё равно найдут, чем воспользоваться. Но он был популярным кандидатом, хорошо освоился в кают-компании и, похоже, был благодарен за перемену обстоятельств.
Он снова улыбнулся и направился к входному иллюминатору. Морпехи выстроились в две безупречные шеренги, плавно покачиваясь в такт тихому движению корабля.
Он увидел О'Бейрна, тучного хирурга, спешащего к компаньону, вниз, в его собственный мир на палубе, где некоторые погибли, а другие выжили.
Он наблюдал, как гич возвращается, волоча за собой один из брошенных кораблей. Рулевой Болито был ещё одним мятежником, или, по крайней мере, так показалось на первый взгляд.
Лодка поворачивала к главным цепям, носовой матрос уже стоял с поднятым гаком.
«Королевская морская пехота, готовы».
Помощники боцмана смачивали языки серебряными манками и смотрели на входной люк.
Гэлбрейт схватил свой меч и прижал его к боку.
Две недели он командовал этим кораблём и каждым часом его распорядка. Завершал ремонт, принимал припасы, пресную воду, порох и ядра. Приводил матросов к присяге и выдавал им одежду. Это было совсем не похоже на некоторые корабли, которые он знал, когда некоторые из бедолаг, затащенных на борт вербовщиками, истрёпывали свою одежду в клочья, прежде чем жадный казначей умудрялся уговорить его выдать им одежду из своего сундука с хламом.
И вот теперь эта ответственность закончилась. Капитан вернулся.
Гэлбрейт шагнул вперед, приложив руку к шляпе, когда раздались пронзительные крики приветствия и морские пехотинцы приступили к выполнению строевых заданий.
Он наблюдал за капитаном, поднимающимся через входной люк, быстро перемещая взгляд по кораблю. В такие моменты он снова становился чужим.
Адам взял его руку и пожал ее.
«Долгие две недели». Я взглянул на других офицеров, а затем вперед, вдоль корабля.
Гэлбрейт ждал, снова переживая всё это. Они так многого достигли за год, полный борьбы и триумфа, разочарований и горя.
Он был удивлён, даже пристыжен. Этот человек, который мог быть таким молодым в один миг, таким суровым и решительным, приняв решение, которое могло повлиять на каждого из них, всё ещё был таким далёким, таким неизвестным.
Гэлбрейт узнал в нём старого врага, которого он считал побеждённым. Зависть.
«Добро пожаловать на борт, сэр!»
Это было сделано.
Адам Болито подошёл к наклонным окнам кормовой каюты и посмотрел на якорную стоянку. Сквозь мокрое, запотевшее стекло остальные корабли выглядели ещё более уныло. Было холодно, что вполне ожидаемо в декабре, но совсем не похоже на Средиземное море, Мальту или Алжир. «Unravened» был большим фрегатом, но единственным источником тепла была камбузная печь.
Ему следовало бы к этому привыкнуть, суметь принять это или проигнорировать. Он знал, что Гэлбрейт наблюдает за ним, его высокая фигура слегка выглядывала из-за палубных балок. Юный Нейпир был как раз в спальном отсеке; он видел, как его тень двигалась вверх и вниз, пока тот распаковывал один из капитанских сундуков, несомненно, настороженно прислушиваясь, если понадобится.
«Ты молодец, Ли». Он отвернулся от влажного стекла как раз вовремя, чтобы увидеть выражение его суровых черт. Гэлбрейту всё ещё было трудно принять, что капитан обращается к нему по имени. В его отсутствие барьер вернулся. Возможно, он так и не исчез по-настоящему. «Новые люди обосновались?»
Гэлбрейт, казалось, обдумывал это, словно ошеломленный вопросом, в то время как все, что его и большинство других заботило – это их порядки, их место в вещах, их мир.
«Я предупредил офицеров быть наготове в кают-компании».
«Да, я хочу поговорить с ними». Он поежился и беспокойно переместился в другую сторону. Напряжение, волнение или то, что он спал всего несколько часов в течение нескольких дней. Он вспомнил слова Гэлбрейта. В кают-компании. Он заметил струйку дыма из камбузной трубы, уловил тяжёлый запах рома, когда его подняли на борт. Маленькие, реальные вещи. Они также напомнили ему, что он не ел со вчерашнего дня.
Он резко сказал: «Люди! Нам нужны новые руки. Мы можем их обучить». В его голосе прозвучала почти горечь. «У нас будет столько времени, сколько нужно!»
«Я сделал всё, что мог, с вахтенными расчётами, сэр. Старые и новые руки в каждой части корабля».
Адам сказал: «Мне сказали, что в Пензансе мы можем привлечь опытных моряков». Он снова посмотрел на кормовые окна, пытаясь принять это. «Одна из крупных пакетботов вынуждена уступить конкурентам. Похоже, с таким количеством опытных моряков, выброшенных на берег, они могут выбирать, кого выбрать!» Он предпринял ещё одну попытку. «Я раздобыл несколько плакатов. Ашер справится».
Он уставился на маленький пустой столик у сетчатой двери, где всегда сидел его клерк Ашер, тихий и внимательный, делая записи и переписывая письма и приказы, вечно сжимая в кулаке платок, отчаянно пытаясь сдержать кашель. Нервный человек, бывший помощником казначея, он казался совершенно неуместным в тесноте боевого корабля.
Его лёгкие были больны, что было слишком распространено на военном корабле. Как сказал хирург, Ашер умирал день за днём.
«Простите меня». Он словно говорил с тем маленьким клерком, который в конце концов погиб во время их путешествия из Гибралтара, всего в одном дне пути от побережья Корнуолла.
Его похоронили в море. Никаких подробностей о доме или родственниках не сохранилось. Он смотрел на изогнутые балки и отражение чёрно-белого клетчатого покрытия палубы. Этот корабль был домом и для Ашера.
Он вдруг с болью подумал о большом сером доме в Фалмуте, о толпе людей вокруг, о доброте, тепле и любопытстве.
Я коснулся меча на бедре и отстегнул его. Постоянное напоминание, если он ему был нужен, как и все старые портреты в доме, лица наблюдателей, на некоторых с кораблями на заднем плане, на некоторых без. Но всегда меч.
Дом казался совершенно пустым. Брайан Фергюсон был очень рад его видеть и старался не беспокоить его подписанием бумаг, касающихся поместья и ферм, людей, которые всегда знали, что есть Болито, который о них позаботится, или его жены, когда он был в море. Теперь же остались только воспоминания.
Он собирался отправиться в Фаллоуфилд, чтобы посетить маленькую гостиницу «Старый Гиперион», но Фергюсон отговорил его. Дороги были изрыты глубокими колеями, небезопасны; он сам видел лёд в том месте, где розы снова расцветут в новом году. Розы Кэтрин.
Или Фергюсон боялся, какое впечатление это окажет на Аллдава, если они встретятся так неожиданно, или на меня?
Гэлбрейт видел, как менялись эмоции на лице капитана. Кто-то однажды описал его как молодого жеребца. Волосы настолько тёмные, что казались почти чёрными, губы, полные решимости и даже жёсткости. В то же время, он мог проявлять редкую чувствительность. Как и сейчас, при упоминании имени Ашера. В этом и заключалось главное отличие. Он заботился о людях, которыми командовал и которыми командовал; на некоторых кораблях, которые знал Гэлбрейт, это не всегда было одно и то же. Резкий, нетерпеливый, упрямый Адам Болито выдавал каждое своё настроение за те месяцы, что они служили вместе. Но Гэлбрейт чувствовал себя удостоенным чести иногда видеть другую сторону этой юной копии знаменитого Ричарда Болито и разделять её.
Адам сказал: «Я оставлю тебя руководить вербовкой. Помни, мы ищем людей, а не выпрашиваем их». Он быстро улыбнулся. «Это было лишним, Ли. Сегодня я – плохая компания».
Гэлбрейт собирался ответить, когда почувствовал нечто вроде невысказанного предупреждения. Адам Болито был родом из Пензанса, или очень близко к нему. Не в этом ли была причина, по которой он отказался от задания?
Он сказал: «Я с этим справлюсь, сэр. Наши морские пехотинцы покажут себя с самой лучшей стороны».
Адам едва его слышал. «Я видел флагмана, Плимут. Дважды, если быть точным».
«Вице-адмирал Кин, сэр. Полагаю, вы знаете его уже давно».
«Да». Он увидел мальчика, наблюдающего за ним с экрана, и сказал: «Принеси мне что-нибудь горяченького, ладно?» Он положил меч на скамейку. «И, пожалуй, коньяка».
Дверь закрылась. Только морской часовой стоял между ними и всем кораблём.
«Конфиденциально». Он поднял руку, словно хотел что-то разогнать. «Но это должно остаться между нами». Он снова взглянул на стол, словно ожидая кашля или одного из обычных дотошных объяснений Ашера о том, что он собирается делать. «Мы уедем из Плимута завтра». Он пристально посмотрел на Гэлбрейта. «Это представляет проблему?»
Гэлбрейт сказал: «Нет, сэр», и увидел, как темные, беспокойные глаза снова обратились к старому мечу.
«После Пензанса, где нас будут ждать дополнительные приказы, мы направимся в Гибралтар». Он попытался улыбнуться. «Погода будет лучше, если повезёт!» Но улыбки не было.
Гэлбрейт внезапно напрягся. Никаких обычных приказов; они не собирались присоединяться к флоту или одной из местных эскадр. Он оглядел все корабли, стоящие на приколе. То, что от них осталось.
Адам тихо сказал: «Сьерра-Леоне. Я получу полные инструкции, когда их светлости сочтут меня здоровым и готовым к выступлению».
Гэлбрейт ждал. Как горящий фитиль: тот день среди островов, когда заряды взрывались в том, что могло быть атакой смертника, безрассудной и амбициозной операцией. Он снова вспомнил слова Кристи. Лучше зажарюсь в сковородке, чем оставлю Гэлбрейта умирать в их руках!
Сьерра-Леоне. Для Гэлбрейта и большинства других морских офицеров это означало работорговлю. Он мог отбросить эту идею: «Unrivalled» был слишком велик и могуч, чтобы тратить его на бессистемные патрули против рабства. Шхуны и бриги были обычным выбором.
Он с удивлением обнаружил, что ему всё равно. Корабль, их корабль, должен был снова войти в строй. Они были полностью отремонтированы и снабжены. И если бы им удалось найти несколько добровольцев, они были бы готовы. Снова боевой корабль.
«Я бы управлял ею в одиночку, сэр, лишь бы убраться с этого кладбища!»
Адам улыбнулся. Гораздо лучше быть похожим на Гэлбрейта. Он вдруг вспомнил Кина, этот просторный дом, откуда открывался вид на море и окрестности, образуя бесконечную панораму. Где он сам гулял с женой Кина Зенорией, совсем недолго, до её трагической гибели.
На этот раз там была вторая жена Кина, Джилия, которая приняла его более чем радушно, и ее радость могла сравниться только с гордостью Кина, узнавшего, что весной у них ожидается ребенок.
Было очевидно, что Джилия никогда не рассказывала Валентине Кин, что она знала о любви Адама к ее предшественнице, которая бросилась со скалы после смерти ее сына от Кина.
Если Кин и подозревал, то хорошо это скрывал. Он ограничил их разговоры возвращением «Непревзойдённого» в строй и его боем с ренегатом-фрегатом «Тритон».
Лишь однажды Адам почувствовал что-то, как заметил Кин, когда они поймали и уничтожили крупного бывшего голландца. Спасение Аранмора избавило правительство от необходимости вести переговоры с деем Алжира об освобождении заложников. Один из восторженных отчётов о погоне и бое был отправлен сэром Льюисом Бэйзли, одним из пассажиров и, как говорили, другом премьер-министра.
Жена Кина заметила: «Бейзли? У него, по-моему, очень красивая молодая жена», а Кин ответил: «Адам, ты отвез их раньше на Мальту».
Решение адмирала, или всё ещё друг? Когда-то был капитаном флага сэра Ричарда Болито и одним из его мичманов. Как и я.
Гэлбрейт, вероятно, знал или догадывался об этом.
Он принял решение: «Я снова рекомендовал тебя на командование, Ли».
«Я не знал, сэр».
Адам пожал плечами. «Кто-нибудь может заметить». Он взглянул на дверь, когда Нейпир открыл её одной ногой. Он даже снял скрипучие туфли ради этого особенного дня. «Я приду в кают-компанию через час».
Гэлбрейт вышел из каюты и ахнул, когда его голова ударилась о палубную балку, как будто кто-то на него крикнул.
Капитану требовался каждый обученный человек, которого он мог получить. Второй лейтенант был пока ещё малоизвестной фигурой; Беллэрс едва освоился в своём звании. В таких обстоятельствах самым важным офицером на корабле для любого капитана был первый лейтенант, особенно такой опытный.
Гэлбрейт потер голову и грустно усмехнулся.
«Но он бы меня отпустил, если бы предложили корабль!»
Взгляд морского часового на мгновение скользнул под поля его кожаной шляпы.
Офицеры разговаривают вслух сами с собой. А ведь они ещё даже не снялись с якоря!
Он снова расслабился. Было что рассказать остальным.
Гэлбрейт протиснулся в кают-компанию и бросил шляпу дежурному. Все смотрели на него, притворяясь равнодушными.
Я никогда не буду властен над ним. Он повторил это про себя. Но зависть исчезла.
Вице-адмирал Валентайн Кин отодвинул тяжёлую занавеску и посмотрел на неспокойные воды залива. Море, должно быть, было оживлённее при этом устойчивом северо-восточном ветре, и когда «Непревзойдённый» снимется с якорной стоянки и выйдет в открытое море, будет ещё светло. Он подумал о растущих рядах кораблей и людей, получивших жалованье. Ей было бы лучше в море. В любом море.
Где-то в этом большом доме он слышал голоса, смех, людей, которых нужно было развлекать, подбадривать или держать на сене, в зависимости от обстоятельств. Бывали времена, когда с этим было почти невозможно смириться. Он был самым молодым вице-адмиралом со времён Нельсона, с двумя капитанами, шестью лейтенантами и целой армией клерков и слуг, готовых исполнять его приказы, а возможно, и больше, если бы он поднял этот вопрос перед Адмиралтейством.
Но, как и капитан, чьи мысли были сосредоточены на нем в этот холодный декабрьский день, окончательная ответственность лежала на нем и только на нем.
Оставалось надеяться, что визит «Непревзойденного» в Пензанс привлечёт ещё несколько человек, желающих подписать контракт. Людей, которые, возможно, воображали, что единственная достойная жизнь – это жизнь вне сурового и требовательного мира королевского корабля.
Он подумал о сэре Грэме Бетьюне, который имел такое же звание, как и он сам. Они оба служили гардемаринами под началом сэра Ричарда Болито. Кин получил звание лейтенанта на фрегате Болито «Ундина», когда они отправились в Индию, в неведомый ему мир. Без вопросов и колебаний, как тот недавно получивший офицер, которого он видел на борту «Непревзойденного». Его мысли сосредоточились на лице и имени. Беллэрс. У него всё получится, если Адам Болито сможет оставить боль позади. Ему ещё многое предстояло пережить. Он подумал о Пензансе, о том, что он может значить для Адама. И о многом, что нужно пережить.
