Текст книги "Сердце и корона"
Автор книги: Алекс Айнгорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Так-то вот, мадам, – он повторил эту свою приказку четвертый раз подряд, и Изабелла чувствовала, что на пятый она просто выйдет из себя.
– Вот оно значит как. Не желаем мы платить эти ваши подати. Мы платим денежку своему сеньору, и того довольно. Ужо с него и берите. Нету у нас на подати, чтоб и вам платить, на ваши феярверки. И что с нас ваши сборщики насобирали, в вашу казну, так мы желаем поделить все это по честному. Так-то вот, мадам. По честному! Потому как веселиться и мы не прочь, а денежки душу веселят, – он хмыкнул.
Изабелла нервно облизнула сухие губы. Орсини, единственный из ее правительства, кто вызвался участвовать в переговорах, пришел ей на помощь.
– Господа, – сухо сказал он, – ее величество не может разделить между вами казну. Во-первых, каждому достанется очень мало, так мало, что на те деньги не купить и одну свечу. А во-вторых, казна принадлежит не королеве, а государству, и она не может ее растратить на свое усмотрение. А налоги платить придется, никуда от того не денешься. Завтра, возможно, на нас нападет враг, кто будет тогда защищать вас и ваши семьи? Армия! А как содержать армию, если не из казны? Кому вы спешите жаловаться, если вашу лавку ограбят? В королевскую полицию. Повашему, ей не нужно платить жалованье?
– Но их повысили! Подати повысили! И в прошлом году, и этом снова!
Семеро сподвижников великана зароптали, придвигаясь к товарищу. Изабеллу утешало, что оружие им не позволили пронести в тронный зал.
– Ничего не повысили, – резко ответил Орсини. – Если мы что и пересмотрели, то лишь с целью наведения порядка.
– Чушь! – обозлился представитель. – А церковники? Чего мы должны кормить церковников? Они сгоняют нас с нашей земли, дерут по три шкуры с народа, а проку с них никакого. Бездельники.
Орсини открыл было рот, готовый высказаться, но королева повелительным жестом остановила его. Она встала.
– Я могу обещать, что мои личные драгоценности, а также деньги, предназначенные на мои личные расходы, будут переданы, но не вам, а на нужды больниц, воспитательных домов и прочих нуждающихся заведений.
Ее заявление не вызвало восторга.
– Конечно! Так чтоб не проверить. Мы хотим сами распорядиться деньгами!
– Я учту ваши советы, – настаивала Изабелла.
– Это безумие, ваше величество, – в сердцах прошипел Орсини. – Что они могут присоветовать? Пропьют, и дело с концом.
– Молчите.
– Нет. Нам не надо подачек! – предводитель бунтовщиков сделал шаг к королеве и подал ей лист пергамента. – Тут наши требования. Аббат Пико писал. Он знает толк в этих делах.
Изабелла бросила быстрый взгляд на Орсини, предлагая ему запомнить оброненное здоровяком имя. Тот незаметно кивнул.
– Что ж, я ознакомлюсь. Пока прошу вас покинуть дворец. Я сообщу вам свое решение.
– Только уж не тяните, мадам. Мы ждем.
Она старательно хранила гордый и неприступный вид, пока тронный зал не опустел. Потом маска величия спала с нее, и осталась только бледная испуганная женщина.
– Можно мне прочесть? – Орсини протянул руку за пергаментом.
– Не торопитесь, – покачала головой королева. – Пусть придет Сафон, и еще… Жаль, кардинал не во дворце. Еще пусть придет Антуан. Тогда и поговорим.
Когда все собрались вокруг королевы, она сама зачитала подробный список требований повстанцев. Когда она закончила, воцарилась напряженная тишина.
– Я не хочу принимать решения, не посоветовавшись с вами, господа. Я хочу знать ваше мнение, хотя не обязуюсь принять решение большинства.
Все молчали.
– Антуан? Что думаете вы?
Он покачал головой, его тонкие черты затуманила грусть.
– Ваше величество. Мне трудно судить. Будь это мое королевство, где я был бы королем…Может быть, не знаю, я стал бы воевать с ними, пытаясь что-то доказать. Им? Себе? Я не знаю. Но глядя на вас, ваше величество, мне хочется знать, что королевство в покое и безопасности. Мне было бы больно знать, что вы правите страной, разрываемой распрями, может, даже войной. Нет. Если вы хотите знать мое мнение, то я бы предпочел, чтобы конфликт разрешился миром.
– То есть, принять их условия?
– Пожалуй, да. Но королева – вы.
– А что скажете вы, маркиз де Ланьери? Маркиз!
Орсини с трудом оторвался от окна и пожал худыми плечами. Он стоял поодаль и все это время задумчиво наблюдал за представителями бунтовщиков, расположившихся у ворот в ожидании ответа.
– Ваше величество? – оказывается, он не слышал ни слова.
– Маркиз, позвольте вам напомнить, что вы присутствуете на совете. То есть, участвуете, а не именно присутствуете.
– Прошу извинить.
– Герцог де Рони-Шерье высказался за то, что бы выполнить предъявленные нам требования и тем покончить с восстанием, – раздраженно проговорила Изабелла. – Теперь меня интересует ваше мнение, первый министр королевства.
– Уступить им?! – воскликнул он. – Уступить? Сдаться? Вот так, просто, без сопротивления? Уступить черни? Как вы потом будете ими править, ваше величество? Каким уважением пользоваться? Нет! Ваши подданные должны при упоминании вашего имени испытывать трепет, трепет и уважение, должны тут же снимать шляпу и кланяться, даже если никого нет поблизости. Подавите их бунт, ваше величество, и завтра они не посмеют даже помыслить о непокорности! Тогда вы сможете проявить свою лояльность. Будьте великодушной – потом, когда ничто не будет угрожать законной власти.
Она молча выслушала его горячие слова.
– Что ж, я услышала ответ "да" и ответ "нет". Месье Сафон, послушаем вас. После того я приму решение.
– Не так уж многого они требуют, ваше величество. Я бы удовлетворил их, ваше величество. А там… Месяц-другой, и все станет по-старому.
Изабелла была несколько удивлена ответом старого министра. Возможно, он просто постарел. Насколько она его знала, он бы скорее принял сторону Орсини. Ах, вот оно в чем дело! Он ни за что не хотел соглашаться с молодым соперником.
– Понимаю, – королева кивнула. – Я со своей стороны также склоняюсь к миру. Маркиз де Ланьери, отправляйтесь к повстанцам. Возьмите с собой охрану, если считаете необходимым. Мы полностью принимаем их условия.
– Но…
– Это приказ, маркиз! Больше обсуждений не будет.
Он церемонно поклонился.
– Да, ваше величество.
– Мы ждем вас здесь с добрыми вестями, маркиз. Не мешкайте.
В тронном зале воцарилась тишина. Изабелла неподвижно застыла в ожидании, Антуан и Сафон, которым не дозволено было этикетом сидеть в ее присутствии, стояли, переминаясь с ноги на ногу в нетерпеливом ожидании. Затем тишину прорвал вой – возмущенное многоголосье выкриков, угроз, яростной брани. Изабелла сжала пальцами виски. Она мысленно выругала себя за недальновидность. Нашла, кого отправить к бунтовщикам – Орсини! Захотела досадить ему и досадила, но забыла, что и от Орсини можно ждать чего угодно.
Постучали, и Изабелла сделала знак отворить двери.
Вошедший начальник охраны сразу пал на колени.
– Ваше величество! Маркиз де Ланьери объявил представителям бунтовщиков, что ему велено передать вашу волю – отклонить требования и приказать всем немедленно покинуть площадь, иначе будут вызваны на подмогу войска.
Он закончил, и как раз появился сам Орсини. Изабелла побледнела от гнева.
– Не живи мы в цивилизованной стране, маркиз де Ланьери, я повелела бы вас высечь, ей-богу. Вы того заслуживаете.
– Я… – начал Орсини возмущенно, но Изабелла не удержалась.
– Убирайтесь с глаз долой, Орсини!!! Месье Сафон, умоляю, успокойте народ. Скажите, что случилось недоразумение. Что указ будет готов через час.
Громкий яростный хлопок двери – Орсини демонстративно покинул залу
– заставил королеву нервно вздрогнуть. Сафона тоже передернуло, но больше от страха перед разозленными бунтовщиками.
– Повинуюсь, ваше величество.
– Позвольте мне сопровождать господина де Сафона, ваше величество, раз уж я также был за переговоры, – попросил Рони-Шерье. Изабелла неохотно согласилась. Ей не хотелось, чтобы Антуан участвовал в политических вопросах, пачкал руки в интригах, причем в его же собственных интересах, ведь чистый душой, он был совершенно неискушен в хитростях.
– Что ж, раз вы хотите, пусть так и будет. Идите.
Они поспешили исполнять ее приказ, а королева, с трудом уняв дрожь, поднялась со своего места.
– Я займусь указом. Пошлите за Ланьери. Я жду его через пять минут в рабочем кабинете.
Он явился, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство. Изабелла успела немного смирить свой гнев, но вид Орсини, ничуть не смущенного своим неповиновением, всколыхнул раздражение. Она бросила ему сквозь зубы.
– Садитесь и пишите. Я, Изабелла, королева Аквитанская, настоящим повелеваю… Что еще? – Орсини не двинулся с места.
– Полагаю, ваше величество, я вызову сюда писца. Это его работа.
– Берите перо или навсегда убирайтесь из моего дворца.
Он неохотно сел и небрежно обмакнул перо в чернила.
– … повелеваю:
Первое. Часть земель, принадлежащих аббатствам, а именно: Ла Тир в графстве Вадебуа, Шевре в Ортиз и Муасон в графстве Рено…
– Угодья Муасон уже год принадлежат не аббатству Периньон, а барону де Серизи.
– Пишите, что диктую. Муасон в графстве Рено из собственности аббатства изъять и передать в аренду свободным земледельцем из расчета 50 золотых за акр в год.
Второе. Налог, взымаемый с свободных владельцев сельскохозяйственных угодий, установить в 20 ливров с акра в год.
Третье. Упразднить налог, взымаемый с владельцев скота…
На трех листах сплошного текста изложила Изабелла свой указ, и за все время первый министр не проронил ни слова. Работа заняла не меньше часа.
– Подпись – Изабелла Аквитанская. Год и число. Давайте, я подпишу,
– Изабелла бегло просмотрела указ и поставила внизу свою подпись, украшенную изящными завитушками. – Распорядитесь, пусть глашатай зачитает указ на площади.
Первое же лицо, увиденное Изабеллой, было бледное и перекошенное лицо Сафона. Гнев, казалось, разгладил глубокие морщины на его лице и зажег потускневшие глаза старика. Он почти позабыл о приличиях, когда воскликнул:
– Наших уступок им нынче не достаточно! Они желают и других послаблений. Требуют освободить заключенных бунтовщиков, весьма, к слову говоря, опасных! Кроме того, они были дерзки и грубы, и герцог де РониШерье сделал им замечание. Теперь они заявляют, что герцог оскорбил достоинство их представителя и должен быть соответствующим образом наказан. То бишь казнен.
– Что за чушь!
– Именно чушь, ваше величество! Сброд почувствовал свою силу. А те, кто действительно нуждался в помощи и заступничестве королевы, те сейчас дома со своими семьями. Они трудятся в поте лица, им некогда бунтовать.
– Но господин де Сафон! Мне казалось, вы судили иначе.
– Я был слеп. Но еще не поздно! Восстание следует подавить, иначе последствия его будут ужасны. Ужасны и разрушительны, ваше величество!
Изабелла невольно обернулась посмотреть, как воспринял новость Орсини, празднует ли он победу. Он чуть улыбнулся, заметив, что королева смотрит на него, но сохранил безразличный вид.
– Тогда, господа, ничего не поделаешь, – сказала королева. – Мы с вами хотели решить проблему по-хорошему, но раз невозможно, значит, невозможно.
Орсини молча протянул ей свежеподписанный указ, которому не суждено было быть оглашенным, и Изабелла смяла его в бесформенный ком.
– Вызывайте солдат, – приказала она. – Чтобы этих и близко не было около дворца.
– В городе беспорядки, ваше величество, – доложил начальник охраны.
– Эти проклятые бунтовщики смущают народ.
– Объявить их вне закона. Кто будет выступать в людных местах против королевской власти, хватать и отправлять в тюрьму. А там разберемся.
– Ваше величество, вам необходимо покинуть город, – взмолился он. – Я боюсь, дело кончится тем, что они станут штурмовать дворец.
– И речи быть не может, – заявила Изабелла. – Вот ее величество королеву-мать следует доставить в безопасное место. Не для ее возраста такие переживания.
– Да, ваше величество, – он с уважением поклонился ей.
–
Изабелла в ужасе сжала подлокотники трона. Тяжелые удары тарана сотрясали дворец, хрустальные подвески люстр отчаянно позвякивали, будто умоляя о помощи. Антуан положил ладонь на ее руку, почувствовал едва приметную дрожь и крепко сжал ее пальцы. Но она осталась гордой. Она подняла свой не по-королевски тонкий подбородок, готовая встретить атакующих лицом к лицу.
– Уйдем, – молил ее Антуан, – подземный ход выведет нас из дворца, и вы будете в безопасности, Изабелла, моя королева.
– Я не покину мой собственный дворец, Антуан. Я здесь родилась, здесь родился мой отец. Я не предам мой род.
– Тогда вам не стоило отпускать швейцарцев, ваше величество, – прошипел Орсини. – Это немыслимо – оставить дворец практически без защиты.
– Вы не смеете указывать мне, маркиз. Швейцарцы потребовались, чтобы ее величество королева-мать могла благополучно добраться до Шато Роз.
– Отлично. Все наоборот! Вашей матушке лучше было бы никуда не ехать. Она женщина немолодая и нервная. Ей опасно покидать дворец с швейцарцами или без них. А вот вы… вам было бы лучше быть подальше отсюда, ваше величество.
– Маркиз де Ланьери, вы когда-нибудь научитесь исполнять распоряжения не прекословя?
– Вряд ли, – фыркнул он яростно. Дверь содрогнулась, треща под натиском нападавших. – Идите же наверх, к своим фрейлинам, ваше величество.
Она прильнула к Антуану, но упрямо покачала головой.
– Я не буду прятаться.
Последний, страшный удар сокрушил дверь, и острые щепки полетели королеве в лицо. Она вскрикнула, заломив руки в отчаянии. Антуан закрыл ее своим телом, готовый отдать за нее жизнь, если потребуется. Орсини подскочил и рванулся навстречу возбужденной толпе. Он не мог им позволить отнять у него все, к чему он стремился, вернуть его обратно в нищету и безвестность. Пусть они сдаются, если хотят, а он будет отстаивать свою мечту до последнего вздоха. Сейчас он – некоронованный король этой страны, а вовсе не эта упрямая девчонка Изабелла. Это его страна! Он не даст этим голодранцам столкнуть себя в пропасть. Он попытался удержать оборону, не обращая внимания, что остался один на один с разъяренной, обезумевшей массой восставших. Его сил хватило ровно на две минуты. Он пытался противостоять потоку, но не смог даже удержаться на ногах, и толпа смела его. Раздался омерзительный хруст ломающихся костей, и острая боль пронзила его тело, а воздух замер на полпути между горлом и легкими. Он застонал, пытаясь защититься, заслониться руками, но понял, что ему уже не встать, не отползти в сторону. Толпа уже была над ним, неумолимая, жестокая, равнодушная… Они ворвались во дворец, круша все кругом, топча его плоть, а он судорожно сопротивлялся надвигающейся тьме, превозмогая боль, делая один хриплый мучительный вдох за другим, пока не потерял сознание.
Но даже та минутная задержка, происшедшая благодаря Орсини, спасла королеве жизнь и свободу. Возвратившийся полк швейцарцев ударил по восставшим сзади, и их смятенные, растерянные ряды смешались, бросившись врассыпную. Глянцевый пол дворца был усыпан безжизненными телами. Антуан с криком бросился к другу и склонился над ним.
– Он мертв! – воскликнул он, падая около него на колени. – Мертв…
Капитан швейцарцев низко склонился перед Изабеллой, лицо его покрывала смертельная бледность. Он принес страшную весть. Карету королевы Алисии остановили бунтовщики, и, несмотря на яростное сопротивление охраны, заставили ее выйти к ним. Сердце немолодой женщины не вынесло страха и издевательств.
Изабелла не смела плакать над участью своей матери, по крайней мере, не при ее подданных. Ее тонкие ладони сжались в кулаки, но королевская выдержка не изменила ей.
– Они поплатятся за все, – проговорила она с угрозой.
Тела погибших поспешно вынесли из дворца. Антуан, бледный, как смерть, поднял тело друга на руки. Оглядевшись кругом, он уложил его на кушетку, обитую темно-синим бархатом. Лицо Орсини посерело, по подбородку текла кровь. Но он едва уловимо дышал. Подоспел королевский врач мэтр Бальен, осмотрел его и сказал, что жить первый министр, вероятно, будет, а четыре сломанных ребра через несколько недель срастутся, если обеспечить ему полный покой и неподвижность.
Королева медленно встала, делая знак Жанне подойти. Молодая женщина подбежала к Изабелле и подала ей руку. Вместе они покинули залу. В своих покоях молодая королева опустилась на колени.
– Помолись со мной, Жанна, – попросила она. Камеристка кротко встала на колени чуть позади Изабеллы, молитвенно сложив руки. Шепот наполнил королевские покои, соперничая в легкости своей с ветерком, покачивающим портьеру.
Первое, что увидел Орсини, очнувшись от забытья, было взволнованное лицо друга, склонившегося над ним. Он шевельнулся и охнул. Было больно двигаться, больно дышать. Он замер, ожидая пока хоть немного отступит боль.
– Эжен, друг. Ты меня слышишь? – звал его Рони-Шерье.
– Да…
Антуан облегченно вздохнул.
– Хвала Всевышнему! Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно…
– Все будет в порядке, Эжен.
– Конечно…
– Отдыхай, я побуду с тобой.
Он не услышал ответа. Орсини вновь провалился в спасительное забытье.
– Изабелла, вам придется отложить Совет, – взволнованно проговорил Антуан.
– Отчего же? – она казалась спокойной как никогда.
– Орсини не в состоянии будет придти.
Королевский Совет был созван на шесть часов вечера, и должен был начаться ровно с последним ударом башенных часов. В нем традиционно участвовали королева, кардинал Жанери, Сафон, герцог де Тур и первый министр – Орсини. И еще королева-мать. Но королева-мать теперь была свободна от этой обязанности. Изабелла поджала губы.
– Я не могу изменить свой приказ. Совет соберется сегодня вечером, с Орсини или без него.
– Но, Изабелла…
– Милый Антуан, Совет назначен на сегодня, и Орсини должен на нем присутствовать. Я не могу осудить его, если он болен и не может придти. Он в своем праве. Но Совет не отменят из-за него одного. В конце концов, он мог погибнуть, и биение мира бы не прекратилось.
– Что ж, – Антуан потеряно опустил голову. Он не умел спорить с Изабеллой-королевой.
Совет собрался в назначенное время, и участники расселись за овальным столом: Изабелла во главе стола, по левую руку королевы кардинал, за ним Тур, напротив королевы Сафон. Место по правую руку королевы, традиционно предназначенное для первого министра, пустовало.
– Итак, – произнесла королева Аквитанская, – сегодня нам есть о чем поговорить. Сегодня беда пришла в наше королевство, и нам нужно думать о том, как не допустить подобного впредь.
Скрип двери отвлек Изабеллу. Кто-то посмел нарушить уединение сильных мира сего! Она уже хотела вызывать охрану. Но нет, совершенно было иное святотатство – один из избранных опоздал на Совет. Орсини медленно подошел к столу и сел, тяжело переведя дух. Воцарилась напряженная тишина. Наконец Изабелла, в которой негодование боролось с даже некоторым восхищением несгибаемым упорством, с каким он оберегал свою власть, позвонила в колокольчик, вызывая слугу. Он не замедлил явиться на зов.
– Принесите подушку для маркиза и немного коньяка, – распорядилась она. Лакей быстро принес мягкие подушки и помог Орсини устроиться поудобнее, откинувшись на спинку резного стула, смягченную пуховиками. Он же передал ему коньяк, хотя у остальных членов Совета не было даже бокалов. Слабый румянец проступил на бледных щеках министра. Королева вновь нарушила безмолвие.
– Мне ни в коей мере не хотелось бы преуменьшать ваши заслуги перед троном, маркиз де Ланьери, – сурово начала она, – однако, памятуя о том, что вы рисковали жизнью и едва не лишились ее, я не могу не напомнить вам и всем присутствующим, что последний бунт в моей стране произошел тридцать лет назад, как повествует нам история. Все эти годы в моей стране царил мир. И что же мы видим сегодня? Мой народ возненавидел нас. Сборщики налогов отнимают у них последнее, и люди голодают. Маркиз, я спрашиваю вас, как случилось, что казне более не достаточно тех денег, что собирали при моем отце. Люди разуверились в религии, и не верят, что король помазанник божий. Кардинал, почему так случилось, ответьте мне.
– Я скажу, ваше величество, – подал голос Орсини. – Выдался тяжелый неурожайный год, и засуха сожгла весь урожай. Да, мы повысили налог. А как же иначе? Казна пополняется от налогов, а налог мал, потому что нет урожая. А еще вчера ваше величество желали бал и фейерверк, который стоил десять тысяч ливров. А третьего дня графу де Некре назначена была пенсия из казны – пять тысяч ливров в год.
Совет онемел от неслыханной дерзости. Сафон визгливо воскликнул:
– Прежде тоже назначали пенсии, но никогда ничего подобного не бывало!
Орсини бросил на него злой взгляд. Королева подняла тонкую ладонь, останавливая ссору.
– Я не отрицаю, что доля истины есть в словах маркиза, хотя форма, в которую он облачает свои обвинения, не делает ему чести. Я была слепа. Но почему никто не открыл мне глаз? Разве не для того существует Совет? Мы собираемся здесь не только отдавая дань традициям. Я жажду услышать ваше мнение и совет. И как будто до сих пор никто из моих подданных не лишился головы за чересчур дерзкий язык, – она бросила выразительный взгляд на Орсини. Он слегка усмехнулся.
– Не стоит беспокоиться, ваше величество, – сказал он надменным тоном. – Ситуация под контролем, и никто не допустит бунта. А то, что произошло во дворце… Вам никак не стоило отпускать самых сильных солдат вашей охраны. Тем более – это ничего не дало.
Изабелла побледнела. Происшедшая трагедия причинила ей боль большую, чем она хотела показать.
– Я не желаю, чтобы вы вмешивались в вещи, которых вам никогда не понять, маркиз де Ланьери. К сожалению, ваше происхождение слишком сильно влияет на ваши суждения, и вы не видите всей глубины ситуации. Вам не понять, что есть королевская честь. Исполняйте ваши обязанности, и предоставьте нам самим решать, что лучше для страны, для королевы и для ее семьи. Сегодня я недовольна вами. Хочу предупредить вас при моих приближенных, что еще одна ваша оплошность, – и вы отправитесь в несомненно дорогой вашему сердцу Этьенн без права когда-либо его покинуть.
Сафон досадливо поморщился, он рассчитывал, что Изабелла выгонит Орсини теперь же, не давая ему шанса реабилитировать себя. Королева молча поднялась со своего места и покинула залу, давая понять, что она все сказала, и на сегодня Совет окончен.
Орсини, онемевший от обиды и злости, почувствовал на себе насмешливые взгляды. Ему казалось невозможным, что его сделали козлом отпущения, выставив просто на посмешище перед этими самодовольными высокородными дворянами. Если бы не гордость, он, пожалуй, плакал бы от обиды, более жгучей, чем боль в сломанных ребрах. Совет начал расходиться. Первым вышел де Тур, за ним потянулись кардинал и Сафон. Несмотря на то, что каждый из них видел, что ему трудно и больно встать, никто не помог ему подняться, и они вышли, оставив его одного около пустого стола, на котором одиноко догорали свечи в позолоченном подсвечнике. Он подавил ярость, клокотавшую в душе, словно вулкан. Прикусив губу и изо всех сил вцепившись в столешницу, он поднялся на ноги. От слабости в голове зашумело с новой силой. Кое – как, держась за стену, он дошел до ступеней, ведущих вверх, туда, где располагались его комнаты. Лестницы ему уже было не осилить. В его тело, казалось, вонзились десятки острейших кинжалов. Привалившись к стене, он остановился, хрипло дыша и обхватив руками туго перебинтованную грудь. Вдалеке в слабом ореоле света появилась женская фигура. Он хотел окликнуть ее, но передумал. Он никого не будет просить о помощи. Однако женщина заметила его и приблизилась. Он узнал Жанну, чье тонкое фарфоровое личико выглядело особенно милым и трогательно взволнованным при мерцающем свете свечи, которую она держала в руках.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, маркиз? – она была искренна, и Орсини смирился с необходимостью принять ее помощь.
– Если вам не трудно.
Он оперся на нее, и ее тонкая рука обхватила его неожиданно крепко, словно затаенная сила, жившая в ее хрупком теле, вдруг решила показаться на свет.
Вместе они дошли до дверей его комнат. Он открыл своим ключом замок.
– Благодарю вас, мадемуазель, – он чуть поклонился. Она помедлила, не решаясь оставить его одного. Но он настойчиво попрощался с ней на пороге, заставив ее уйти. Он не зажег света и в темноте добрел до кровати. Сняв камзол и рубашку, он навзничь упал на кровать. На большее его не хватило. Нагибаться он уже не мог, последнее усилие ушло на то, что бы заползти под прохладное атласное одеяло, и он провалился в сон.
На рассвете он очнулся, чувствуя себя еще хуже, чем накануне. Лежа в душном полумраке, он испытывал тягостное одиночество и страх, который не мог ни определить, ни победить. Не имея сил ни встать, ни хотя бы повернуться, он кусал пересохшие потрескавшиеся губы, мечтая, чтобы утро наконец наступило. Холодный ужас подступил к нему и захватил в плен, заставив терзаться от бессилия и недобрых предчувствий. Он пытался заснуть, но ничего не выходило. Он был один, совсем один, и никогда еще так остро не ощущал это.
Он услышал, как скрипнула дверь, и попытался приподняться, надеясь увидеть Антуана. Он был единственным, кому он был бы рад. Но на стене перед собой он увидел лишь смутно вырисовывающийся женский силуэт и разочаровано вздохнул. Кто мог придти к нему в такой час? Тихие шаги приблизились, и он узнал Жанну. Он не видел ее лица, но догадывался, что она смущена своей дерзостью. Ее голос прозвучал неожиданно громко в тишине.
– Королева Изабелла прислала меня узнать, не нужно ли вам ничего. Вам плохо?
Он снова сделал отчаянную попытку привстать, но непослушные пальцы беспомощно проскользили по гладкой шелковой простыне. Жанна с невольной энергией опытной камеристки пришла ему на помощь, приподняв подушки и подсунув их ему под спину. Он вздохнул свободнее.
– Воды, – коротко попросил он, махнув рукой в сторону графина. Он поспешно принесла со стола чашку и, наполнив водой, подала ему. Он кивнул ей, выражая благодарность.
– Что мне еще сделать для вас?
– Ничего… Попозже скажите Рони-Шерье, пусть зайдет ко мне. И спасибо, Жанна.
Она, ступая осторожно, чтобы не шуметь, вышла из комнаты, беззвучно притворив за собой дверь.
С того горького дня, когда Изабелла утратила мать, которую, несмотря на все недостатки и бесчувственность, она любила и ценила, вся ee жизнь пошла кувырком. Ей казалось – она все потеряла. У нее оставался один лишь Антуан, которому она в глубине души не сумела простить пролитой крови. Однако она его любила и не хотела огорчать. Она никогда не говорила с ним о Бустилоне, словно эта трагедия была навеки забыта. Их любовь была чистой и нежной, будя зависть и насмешки тех, кто волей случая был посвящен в тайну.
Как-то Орсини явился к ней на аудиенцию. Он не часто приходил за советом, и она уже начала ломать голову, что могло произойти. Он еще не совсем оправился, и передвигался медленно, опираясь на трость. Изабелла оглядела его и пригласила сесть. Он продолжал стоять, чуть поклонившись в знак благодарности. Он не хотел от нее никаких одолжений. Она выслушала его, не переставая изумляться. Орсини собирался жениться на Жанне Лашеню, ее собственной камеристке. Жанна попросила месяц на размышление. Однако Изабелла понимала, что эта мягкая и ласковая, но небогатая и не слишком знатная девушка не откажется от брака с первым министром королевы. Орсини фактически правил страной, воспользовавшись отвращением Изабеллы к политике и удобным моментом, вернувшим ему власть. Эжен Орсини ненавидел королеву. Она сумела сломить его гордыню и нанести жестокий удар по его болезненно обостренному самолюбию. Она оскорбила его. Она поставила его на место. Уже прошло больше года с тех пор, как Орсини, бедный, но надменный и преисполненный радужных планов, потребовал у юной королевы назначения на приличную должность. Она посмеялась над ним, вскружила ему голову иллюзиями, подняла на высшую ступень общественной лестницы и безжалостно швырнула вниз. Если б только не известие о гибели Антуана, которое вывело ее из равновесия, Орсини долго бы пришлось томиться в одиночной камере городской тюрьмы. Он понял, что королева сильнее его. Его мнение о себе как о всесильном и всемогущем министре растаяло, как сновидение. Он никогда бы не простил этого королеве. Он мечтал победить ее, захватить власть и унизить ее так же, как был унижен сам. Иногда Орсини сам удивлялся остроте своей ненависти, – королева доверяла ему, была нежной и беззащитной. Она знала, что он друг Рони-Шерье, и позволяла ему безнаказанно дерзить и поучать ее. Изабелла не мешала ему царствовать, подписывая сочиненные им указы, иной раз даже не читая. Именно так ему удалось претворить в жизнь свой замысел по введению таможенного сбора, который он вынашивал уже давно, но Изабелла и слушать о том не хотела. Это было странно, и Орсини не в силах был строить козни женщине, слепо верившей ему. Это было бы неблагородно, недостойно его, он хорошо понимал это и приходил в бешенство от ярости и бессилия.
– Вы спешите со свадьбой? – Изабелла не могла привыкнуть к этой мысли.
– Нет, я жду окончательного согласия мадемуазель Лашеню.
Она поняла, что он не сомневается в ее ответе.
– Вы спрашиваете моего позволения?
– Да, ваше величество. Мне бы не хотелось лишать мою будущую супругу вашего расположения.
Королева помолчала и вздохнула, ей не по душе была эта странная помолвка.
– Я дам его, когда Жанна скажет свое слово. Мне бы не хотелось предвосхищать события.
Орсини поклонился. Ей хотелось полюбопытствовать, любит ли он ее. Но не решилась. Она была почти уверена, что нет. Он был не тот человек, кто по ее мнению мог бы оценить Жанну, ее кротость, ее терпение. Чего он искал в этом браке? Сближения с благородным, но обедневшим родом Лашеню? Ведь его титул маркиза немногого стоил. Укрепления своей позиции при королеве, ведь ближе Жанны у Изабеллы никого не было? Он, однако, и так мог не беспокоиться за свое положение, Изабелла доверилась его энергии и природному уму. Что же двигало им, – одиночество, попытка отгородиться от колючей неуютной атмосферы двора?
– Постойте, маркиз, аудиенция не окончена.
Он приостановился.
– Я приняла решение и спешу поделиться с вами как с первым министром.
– Слушаю вас, – он с интересом уставился на нее.
– Я дала согласие на брак с королем Иаковом Четвертым.
– Вы хотите сказать, что решили подумать над его предложением?
– Нет. Я дала послам согласие. Иаков прибудет через две недели. На торжественную церемонию в Соборе св. Павла.
– Нет! – он отшатнулся от нее. – Вы этого не сделаете!
– Я не спрашивала вас совета. Я ставила вас в известность. В государстве будет король. Король Иаков.
