Текст книги "Сердце и корона"

Автор книги: Алекс Айнгорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Около часа. Карета уже там и ждет.

– Хоть бы они никому не попались по пути, – она вздохнула. – Вы собираетесь стоять там все время, Орсини? – она вдруг улыбнулась. – Можете сесть. Я позволяю.

– Но… – ни скамеечки, ни кресла в зале сейчас не было.

– Да ради Бога, – она досадливо поморщилась, жестом приглашая его к себе. – Сегодня не до церемоний.

Он присел на самый краешек королевского ложа. Изабелла поглядывала на него с девчоночьим задором, вызванным сильным нервным напряжением, и забавлялась его смущением.

– У меня есть кое-что, – заметила она. – Слазьте-ка под кровать, Орсини, иначе нам грозит смерть от скуки.

Он с любопытством опустился на колени и извлек на свет деревянный сундучок с вырезанным на крышке гербом.

– Можно открыть? – спросил он.

– Даже нужно.

Он вытряхнул из сундучка кучу фигурок, белых костяных и блестящих, крашеных черным лаком.

– Это шахматы моего отца. Старинная персидская игра, – она аккуратно расставила гладкие костяные фигурки на полированный чернобелый складной столик, извлеченный из того же сундучка. – Считается весьма интеллектуальной.

Шесть часов спустя

… – Это была восьмая партия. Я уже их видеть не могу.

– Но вы должны дать мне возможность отыграться! Вы нечестно обыграли меня последний раз. Я отвлеклась. Если бы я не отвлеклась, вы ни за что бы не выиграли моего ферзя.

– Все равно шесть два в мою пользу. А я вижу эту вашу игру впервые в жизни.

– Это все равно. Я давно не играла. А сегодня не могу сосредоточиться как следует.

К исходу шестого часа заключения они уже не силились соблюдать этикет. Широкое королевскоое ложе вместило бы семерых, так что, свободно развалившись поперек него, они лениво переставляли по доске фигуры.

– Ну, давайте, расставляйте фигуры, – она подтолкнула к нему груду выигранных пешек.

– Все, я больше не могу, – он смешал их, смахнув с доски.

– Ну давайте же, Орсини. Я не могу сидеть без дела. Не могу просто ждать. Мне… мне так страшно, Орсини, – ее голос вдруг зазвучал жалобно.

– Мне тоже, – сознался он. – Мы все здорово рискуем.

Его признание отчасти открыло ей глаза. С королевской небрежностью она втянула его в интригу, в результате которой она должна была обрести свободу и семью, Антуан – ее, свою обожаемую возлюбленную, Бальен – средства безбедно жить, не дрожа за здоровье царственных подопечных, но Орсини не получал ничего. А ведь Орсини, многого достигший и многому научившийся за время своего почти единоличного царствования, вполне мог бы удержаться на плаву и при Иакове. Конечно, о свободе действий, последние месяцы предоставленной ему Изабеллой, он мог забыть, да и должность первого министра едва ли осталась бы за ним, но остаться во дворце не было для него чем-то нереальным. Иаков-то знал его как маркиза де Ланьери, а его более чем скромное прошлое не вызывало у короля никакого интереса. Ему было и труднее, и проще служить Иакову. Проще, потому что Иаков не был столь равнодушен к своим обязанностям, как Изабелла, и если бы Орсини умел подчиняться, то с его плеч свалилась бы немалая ответственность. Но Иаков и не доверял ему, проверяя судьбу каждого ливра, заставляя отчитываться за каждый шаг. Избалованный Изабеллой, которая, нельзя было не заметить, только для вида пролистывала его бумаги, он злился и досадовал на каждое проявление недоверия или контроля.

Иакову Орсини был бы безразличен, если бы совместная интрига, навязанная ему королевой, поневоле не сблизила его с ней. Став, как заведено, лишь женой короля, она как женщина тут же потеряла большую часть власти, вынужденная играть лишь вторую роль в собственном королевстве. Так что их молчаливое и мало кому понятное противостояние с Орсини постепенно сошло на нет, – было объявлено перемирие на время военных действий против общего врага. Таким образом, оказавшись в лагере королевы, он тут же невольно оказался в оппозиции, вызвав неудовольствие Иакова, потому что внешняя вежливость коронованных супругов была обманчива. Следуя собственному кодексу чести, Орсини не мог переметнуться от одного лагеря к другому, более могущественному, притом четко понимая, что королева безжалостно подталкивает его к пропасти. Он, в чьей душе еще горели, как пощечины, следы былых насмешек и обид, с горьким недоумением спрашивал себя, как вышло, что он сует голову под топор ради чужих несбыточных мечтаний. Раз обжегшись, он стал недоверчив, и то, что Изабелла больше не пытается уязвить его, казалось ему знаком, что ей пока нужны его услуги и его преданность. Утешало лишь то, что он делал это и ради Антуана, не только ради королевы. Изабелла же только теперь осознала, что он тоже боится, тоже рискует, и там, где она потеряет свободу, он потеряет жизнь. Между тем, ее дружеская привязанность к Орсини не была наигранной. Она могла быть порой эгоистична и невнимательна, но лицемерить не умела.

– Хотите уехать? Я могу вам устроить консульство у моего брата Оливье. Это, конечно, не министерское кресло, но весьма почетно. И, кстати, доходно.

Он не нашелся, что ответить на предложение.

– Бальен исчезнет, для него все готово. Я оставлю трон, – с волнением заговорила она. – А вы, Орсини? Вы останетесь при дворе?

– Не знаю, – он пожал плечами, рассеянно двигая туда-сюда по доске ладьи и пешки, составляя из них симметричные группы.

– Конечно, если хотите, оставайтесь. Я вовсе не считаю это предательством. Иаков будет вполне законным королем. Я серьезно, Орсини. Я вовсе не хочу лишить вас власти. Просто пока существует тайна, остается и вероятность, что она будет раскрыта.

– Я пока не знаю, ваше величество. Надеюсь, ваше консульство не растает и останется в силе еще некоторое время, – он улыбнулся. – Еще неизвестно, как все обернется.

Она вздрогнула.

– Ставьте фигуры. Жюли не торопится, бессовестная девчонка, – она попыталась пошутить, поддерживая свой слабеющий дух.

– А вы…? – он не нашел слов продолжить.

– Что – я?

– Ну, ничего, что в покоях тихо? Вам не полагается… скажем, кричать?

– Не полагается. Королеве Аквитанской не полагается. Таков этикет.

– Ваш этикет…

– Что?

– Пора отменить.

– Ну издайте о том указ.

– Король не подпишет.

– Думаете? – она одним пальцем пододвинула ферзя вперед на одну позицию.

Девятая партия продолжалась…

Все прошло, как по маслу. Жюли около полуночи того же дня родила мальчика, которого сумели тайно доставить в покои ее величества. Изабелла отыграла свою роль с блеском. Ни у кого не возникло ни малейших сомнений в том, что в королевстве родился наследный принц.

Три дня спустя посреди королевской опочивальни камердинер Иакова поправлял на нем парадную мантию. Став на колени около короля, чтобы подколоть незаметными булавками низ одеяния, чтобы оно не мешало при ходьбе, он вдруг пригнулся, разглядывая что-то в дальнем темном углу комнаты, в тени витой золоченой ножки парадного ложа.

– Что еще там? – нетерпеливо прикрикнул король.

– Прошу прощения у вашего величества. Мне показалось, там что-то лежит.

– Ну пойди да подними, бестолковый. Да поскорее. Меня ждут.

Камердинер поспешно достал закатившуюся в угол черную лаковую фигурку и подал Иакову. Король недоуменно повертел ее в руках. Размером не больше его ладони, фигура изображала человека в короне и ниспадающих одеждах. Мастер старательно поработал над лицом, вырезав из кости нос, рот, бороду, даже морщины.

– Что это? Какая-то магия? Порча? – удивился Иаков.

– Не могу знать, ваше величество.

– Хм. Никаких знаков – рун или стрел, указывающих на удар. Ни знаков смерти, ни болезни… Ничего не понимаю. Очень странная фигурка. Однако же она ясно указывает на короля. Возьми-ка выбрось, – он сунул ее камердинеру. – Убери сейчас же.

С лица короля не сходило озабоченное, мрачное выражение…

Выждав несколько недель, Изабелла решила, что решительный момент наступил. Она сделала все, что могла. Клятва была соблюдена, ведь ее отец ни словом не обмолвился, что наследник короны непременно должен быть законным, он не был потомком Лартуа, довольно и этого. Однако же ее намерения не вызвали у Иакова никакого энтузиазма. Он не желал отпускать ее.

– Однако же так было договорено между нами, – повторяла Изабелла, которой казалось, что на короля нашло помрачение, затуманившее его память. – Вы обещали мне, что я буду свободна! Я исполнила все свои клятвы, исполните де и вы свои!

Король смотрел на нее глазами невинного младенца.

– И что же с того, мадам? Я передумал.

– Но… Это неблагородно! Я же верила вам! Вы обещали мне развод! Я согласна на любые условия. Можете прогнать меня с позором, мне это неважно, но отпустите меня!

Король пожал плечами.

– Обещал! Душа моя, если бы я исполнял все свои обещания, я никогда не стал бы великим монархом.

– Неужели никому нельзя верить на слово, даже королям, – вскричала Изабелла, в отчаянии падая в кресло.

– Особенно королям, – уточнил Иаков с усмешкой.

– Вы не можете так поступить со мной! Это… Это чудовищно! – у нее вырвалось рыдание, которое она тщетно пыталась подавить.

– Что вы, мадам? – удивился король. – Я спасаю вас от позора и насмешек. Могу лишь представить, – королева Изабелла Аквитанская оставляет трон ради порочной связи с любовником.

– Это ложь.

– Тогда о чем мы с вами нынче беседуем?

– О ваших обещаниях. Разве не вы сказали мне, что не станете удерживать меня, и лишь только пройдет срок, достаточный для того, чтобы никому не показалось, что наша свадьба была лишь грандиозной мистификацией, вы отпустите меня с миром, дав мне развод. Я оставляю вам мою прекрасную страну вместо себя.

– Вашу нищую страну.

– Вы обещали. Вы со всем согласились.

– Тогда – да, – сказал король сухо. – Теперь же я решил иначе. И мое королевское решение таково: вы моя жена, и я не желаю слушать банальную женскую истерику. Вы моя жена, извольте же слушаться мужа.

Иаков не намерен был уступать. Он принадлежал к той породе мужчин, для которых самой желанной была женщина недоступная, дрожащая от отвращения и ненависти, пытающаяся ускользнуть от его ухаживаний. Мадемуазель Аргюзон наскучила ему, а очаровательная молодая жена нравилась все больше и больше. Она была интересной и желанной добычей, словно лань для охотника. Иаков задумал сломить ее и подчинить себе.

Орсини попытался защитить ее. Он уже не имел былой власти, оставаясь то ли секретарем, то ли советником королевы. Однако что мог поделать Орсини, когда король говорил нет? Он напоминал ему о данном обещании, грозил и взывал к милосердию, а Иаков лишь зевнул и послал его к дьяволу.

– Не вмешивайтесь, – грубо сказал ему король. – Вашим мнением здесь никто не интересуется.

Изабелла не сдалась. Она отправилась в Рим и бросилась к ногам Папы. Однако же ее смелый и страстный порыв пропал даром. Папа выслушал ее, снисходительный и далекий от мира старец, и отказался помогать ей в вопросе, явно противоречащем Священному писанию. Она навеки принадлежала мужу, которого избрала.

Самое невероятное произошло, когда она вернулась. Изабелла успокоилась и прекратила терзать короля требованиями о разводе. Никто не понимал до конца, сломила ли ее борьба, или она пожалела о своем высоком положении королевы. Изабелла затихла, предоставив королю удовольствие считаться ее супругом.

Антуан был в отчаянии. Надежда на брак с любимой женщиной оказалась призрачной. Герцог де Рони-Шерье оставался придворным, королева была недосягаема, более недосягаема, нежели прежде. А если б Антуан узнал, что Изабелла просто-напросто разлюбила его, то, наверное, его сердце разорвалось бы от горя. Изабелла не только утратила надежду, в ней чтото отгорело. Больше ей не хотелось становиться его женой. Она все еще ощущала дружескую теплоту и нежность к Антуану, восхищалась его красотой и благородством, согревалась теплом его любви к ней. Однако сама его пламенная любовь стала утомлять ее. Ей хотелось, чтобы оценили по достоинству ее женственность, красоту ее души, ее ум и внутреннюю негасимую силу, не только привлекательное лицо в сиянии драгоценных уборов, величие ее королевской осанки. Ей прискучила смесь безграничного восхищения с безграничной же покорностью. Изабелла страдала оттого, что не могла признаться Антуану в охлаждении. Она боялась нанести ему удар, разбить его сердце, и, кроме того, ей пришлось бы ответить на вопрос, который тот непременно бы задал, и который затрагивал тайную страсть в ее душе. Она любила Орсини. Как, когда ее чистая, полная света любовь к благородному потомку старинного рода погасла, подобно тающей свече, уступив место страстному увлечению безродным нищим провинциалом, которого она подняла с самого дна, сделав едва ли не равным себе? Ее очаровали его смелость, дерзость и живой ум, ее подзадоривало его равнодушие. Мысленно она проклинала себя за насмешки, за то, что сломила гордыню этого человека. Она ни за что не решилась бы признаться ему в своих чувствах, ведь он собирался жениться на Жанне, ее скромной камеристке. Она никогда не позволила бы себе подобного унижения – соперничать со служанкой. Она твердила себе, что Орсини женится, не любя своей невесты, однако несмотря на все свои усилия, не находила ни одной серьезной причины, побудившей бы его жениться на Жанне по расчету. Возможно, он полагал, и не без основания, что ни одну из высокородных дочерей графов и маркизов не отдадут за него, как бы ни заискивали перед ним, первым министром королевства, их родители. На вечные века на нем осталось клеймо – сын колбасника из Этьенна. В глубине души Изабелла проклинала Жанну, мучительно завидуя ее влиянию на Орсини, их спокойной, дружеской близости, но никому в этом не признавалась и не выдавала раздражения. Собственно, это было даже не раздражение, а скорее глубокая печаль. Все приписывали ее тоску неудачному замужеству, а мадемуазель де Берон томно посоветовала ей сменить возлюбленного. Сама Амьен, повидимому, собиралась остаться мадемуазелью до самой смерти. Она тщательно вела наступление на графа де Миньяра, прибывшего в свите Иакова, весьма красивого молодого человека, высокого, темноглазого и изящного. Но ее старания не увенчались успехом. Миньяр не понял, в чем дело, и стал избегать ее.

Хотя никто не мог бы уличить молодую королеву в тайной любовной связи, сплетни продолжали бродить среди придворных, обрастая выдумками и нелепостями, сплетни о ней и о Рони-Шерье. Иаков знал о них, знал еще до того, как взял ее в жены. Однако первое время он не был особенно заинтересован затевать шум и скандал. Но настал день, когда он явил свое истинное лицо.

Он знал, что смелую и непокорную девушку, которая ненавидела его и не в силах была больше это скрывать, можно сломить. Тысяча и один способ был в его распоряжении: ложь, шантаж, насилие, – все, на что был способен этот безжалостный человек. Иаков начал с того, что отдал приказ об аресте Рони-Шерье и Орсини, последних друзей королевы, которых раньше, казалось, не замечал. Заключив их в тюрьму, он поспешил явиться к королеве и насладиться произведенным эффектом, пока кто-нибудь не опередил его.

– Мадам, – сказал он, – я пришел сказать вам, что вы ведете нечестную игру. Вы сделали из меня посмешище. Вы лгали мне, Изабелла.

Королева побелела.

– О чем вы?

– О чем? Спросите свою совесть. Разве вы стали мне хорошей женой? Я нынче утром велел арестовать ваших приятелей, – заметил король презрительно. – Кого, спрашиваете вы? Этого красавца-придворного и наглеца Орсини. Мне кажется, вы его и сами недолюбливали.

– Но за что? – вскрикнула Изабелла. Король грубо схватил ее за плечи.

– За заговор против королевы!

– Но ведь… Вам неверно донесли, уверяю вас.

– К дьяволу ваши уверения. Я знаю, что говорю. Вы можете спасти хоть одного из своих друзей, мадам. Вам нужно подписать приказ и только.

Изабелла удивленно вскинула брови и потянулась к перу.

– Да, да, – ухмыльнулся Иаков, – пишите, мадам. Повелеваю казнить путем отсечения головы… Почему вы остановились?

– Казнить? – переспросила испуганная Изабелла.

– Ну да. Вы подпишете приказ, повелев именем королевы казнить одного из них… Кого хотите, мадам. Второй будет жить, обещаю.

– Я не могу этого сделать, – застонала она, бросая перо.

– Тогда умрут оба, – отрезал король.

Изабелле хотелось помиловать Орсини, но это значило бы убить Антуана своей рукой, что представлялось ей совершенно невозможным. Она никогда бы не простила себе подобной низости, а Орсини первый назвал бы ее предательницей. Но погибнут оба! Неужели же она не спасет никого? Если бы она не должна была выбирать! Она закрыла глаза. Все, больше она не королева в своей собственной стране. Она не видела выхода. Выбрать одного из друзей она не могла.

– Почему вы молчите, мадам? – резко спросил Иаков. – Вы желаете, чтобы оба были казнены? Вы не будете писать?

– Напишите сами, – проговорила Изабелла. Он расхохотался ей в лицо.

– Вот уж нет! Разве это я хочу помиловать любовника? Вы вольны спасти никчемную жизнь одного, но взамен своей рукой написать приговор другому. Это честный выбор. Я поступаю не так, как вы, Изабелла. Я человек благородный и великодушный. Я вам не мщу.

– Что же вы делаете?

– Восстанавливаю справедливость.

Королева отбросила перо и надменно выпрямилась.

– Я не стану писать. Смерть этих невинных людей будет на вашей совести.

– Ну что ж, – Иаков пожал плечами, – приготовьтесь, мадам. На завтра я назначил их казнь. Безусловно, мы с вами посетим это поучительное зрелище.

Он вышел. Изабелла с трудом раскрыла окно и вдохнула свежий воздух в легкие. Холодок пробежал по ее телу. Она застонала и бесшумно упала на мягкий ковер. Через полчаса Жанна вошла в комнату и нашла Изабеллу в бессознательном состоянии. Молодую королеву сумел привести в чувство только врач, срочно вызванный камеристкой.

Осужденных, Орсини и Антуана, везли на повозке к месту казни, площади Сен-Жан. Они сидели спиной к спине, связанные по рукам и ногам, и разговаривали последний раз в жизни.

– Может быть, королева попытается спасти нас, – шептал Рони-Шерье, еще лелея надежду, что все обойдется.

– Нет, – нарочито спокойно отвечал Орсини, – она не сможет. Если мы сбежим, король отомстит ей так жестоко, как только сможет придумать. И никто не защитит ее от гнева короля. Она будет одна. Понимаешь? Она даже не смогла бы оправдаться. Если б мы бежали, каждый знал бы, – это королева спасла своего возлюбленного. Так что, я бы не советовал тебе бежать, даже если тебе представится такая возможность. Ты погубишь ее.

– Я не сделаю ничего ей во вред, но… – с несчастным лицом проговорил Антуан. – Ведь мы ни в чем не виноваты, ни ты, ни я. За что же?

Орсини пожал плечами, выражая удивление по поводу непонятливости друга.

– Он знает, что мы ничего не замышляли. Король просто не хочет, чтобы у Изабеллы был защитник. Чтобы у нее был друг. Когда он избавится от нас, он сможет тиранить ее, как ему заблагорассудится.

– Я не могу позволить.

– Ты связан и безоружен, а вокруг нас солдаты. Что ты можешь сделать, Антуан?

– Но Изабелла не покорится! Я ее знаю. Нет, Эжен, она не сдастся этому головорезу.

– Ей придется подчиниться. Иаков зальет кровью весь ее дворец, но заставит Изабеллу стать его рабой. Тогда он станет потакать ее прихотям, терпеть ее капризы, но сначала он сломит ее волю.

Антуан поник головой. Он был молод и не хотел умирать. Ему было жутко, и сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Орсини, несколько более сдержанный внешне, в душе с ума сходил от страха.

– Тюремщик сказал мне. – заметил Орсини, – что король разрешил королеве помиловать одного из нас.

Лицо Антуана на мгновение просветлело. Но Орсини быстро опустил его на землю.

– Твоя Изабелла в первую очередь королева. Она не позволит себе спасти возлюбленного, пожертвовав чьей-либо жизнью, даже моей. Так что, друг, нам уготована одна и та же участь. Ее благородство погубит тебя, мой бедный друг.

Повозка въехала на площадь, где собрались любопытные. Палач осматривал свой топор, с благоговением пробуя лезвие на остроту. На балконе стояли придворные дамы и кавалеры, но королевская чета пока отсутствовала.

Орсини из последних сил попытался шутить.

– Черт, у меня хоть есть утешение. Иаков признал мой титул, и я умру как дворянин – на плахе. Могло быть хуже.

Орсини и Рони-Шерье подвели к возвышению, где все готово было к казни. Антуан невольно вздрогнул.

На балконе началось движение, дамы расступились, и показался король, который вел под руку Изабеллу. Она сели в обитые алым бархатом кресла. Возле королевы стали Амьен де Берон, сиявшая, словно пришла на праздник, и мадам де Оринье. Чуть позади разместились госпожа де Богаи и госпожа де Сент-Жуан, дамы, приставленные к Изабелле королем. Возле короля стояла м-ль де Аргюзон, побледневшая и испуганная, Оринье, Васейль, Ананьи и несколько дворян, которые приехали в свите Иакова. Изабелла была едва жива, но выглядела на редкость красивой, она была одета в простое светло-кремовое платье без цветов, лент и драгоценных камней. На шее у нее висел серебряный крест с ярко-синим сапфиром в центре, а на пальце одно-единственное серебрянное колечко с крохотным бриллиантом. Даже фрейлины были одеты наряднее. В ушах м-ль де Берон покачивались огромные изумруды, она вся была в пурпурном бархате, расшитом жемчугом. Голубое атласное платье госпожи Оринье сверкало так, что больно было смотреть. Король был в желтом атласном камзоле с пуговицами из золотистых бериллов. Он усадил возле себя бледную супругу, которая упала бы в обморок, но м-ль де Берон ежеминутно подносила к ее лицу флакон с солями, а король зло щипал за руку. Изабелла сидела неподвижно, голова ее была опущена набок, а веер из мягких перьев выпал из ослабевшей руки и лежал на коленях. Присмотревшись, можно было увидеть, что ее губы шевелятся. Она мысленно читала молитву, умоляя Бога пощадить ее друзей.

Король сделал знак начинать. Первым он велел казнить Рони-Шерье, считая возлюбленного более опасным, чем министра. Иаков заблуждался, но это уже не было существенно. Антуана принудили взойти на помост. Он с ужасом глянул на палача и, зажмурив глаза, стал на колени. Священник чтото стал говорить ему, но Антуан с досадой отмахнулся. Служитель покачал головой и пробормотал над осужденным краткую молитву. Палач взялся за топор. Изабелла читала молитву уже вслух. Король грубо толкнул ее, и она затихла, только слезы текли у нее по щекам. Но Иаков знал, что толпа слишком далеко от королевы и не разглядит ее слез. Все замерли, только Амьен де Берон бессмысленно улыбалась. Палач размахнулся, Антуан поднял руки, словно взывая к кому-то на небесах. Один удар – и все было кончено, свет померк для Антуана, молодого, богатого, знатного и красивого, навсегда. Орсини отвернулся от бездыханного тела, а офицер, стороживший его, хотя у бывшего министра были связаны руки, приказал нескольким гвардейцам отнести тело в сторону и накрыть. Изабелла судорожно всхлипывала, глядя на то, что еще недавно было человеком, которого она любила. Луизетта Оринье осторожно положила ей на колени платок. Изабелла отерла лицо. Король хмуро наблюдал за ней.

– Прекратите истерику, – шепнул он со злобой, – будьте королевой, а не жалкой лавочницей. Когда вы обманывали меня, вам не хотелось плакать? Что ж теперь вы позорите свой род и мое имя на людях? Подождите, я еще заставлю вас смеяться, глядя на казнь.

Усилием воли Изабелла подавила желание взвыть, рыдая, и броситься прочь. А ведь испытание только начиналось. Еще должен был умереть Орсини, Орсини, которого она так любила!

Маркиз Орсини де Ланьери держался до последнего. Он спокойно, с достоинством взошел на эшафот и милостиво выслушал священника. Стоя на коленях в двух шагах от тела единственного друга, он в последний раз поднял глаза на балкон, занятый царственной четой и их свитой. Он встретил взгляд королевы, полный всепоглощающей скорби. Мысль о том, что сейчас погибнет человек, который вызвал в ее душе такую бурю страсти, такую безграничную, преданную любовь, была такой мучительной, что даже флакон м-ль де Берон не помог ей придти в себя. Иаков увидел, что его приказания больше не доходят до слуха Изабеллы. В его планы не входило замучить королеву до смерти. Он встряхнул ее, заставив устремить на него взгляд, и спросил:

– Вы хотите спасти вашего друга?

Она молчала, дрожа всем телом.

– Вы желаете остановить казнь? – зашипел он ей на ухо.

– Что вы от меня хотите?

– Клянитесь, мадам, подчиняться во всем своему законному супругу, не прекословить, не отказывать ни в чем, и ваш Орсини будет жить.

Орсини удивленно следил за балконом. Он видел, что королева была близка к обмороку, но король что-то говорил ей, и она слушала. Он понимал, что король что-то предлагает ей. Глаза королевы засверкали и опустились. Затем он ощутил на себе ее взгляд, печальный и смиренный.

"Он предлагает ей мою жизнь! – догадался Орсини. – Но взамен чего?"

Королева колебалась, но король явно торжествовал. Орсини захлестнула смесь надежды, страха и горькой жалости. Часть его готова была крикнуть ей на всю площадь, чтобы она не соглашалась, часть отчаянно молила о пощаде. Молодой человек понимал, что королева должна решиться на что-то ужасное, если захочет спасти его. Он хотел жить, но еще сильнее в нем был долг перед погибшим другом, долг перед этой женщиной, позволившей ему реализовать свою мечту. Больше он не думал о себе. Королева глядела на него, а он пытался дать ей понять, что она не должна жертвовать собой. Но Изабелла отвела взгляд, словно не желая ничего понимать. Орсини замер, беззвучно молясь, чтобы здравый смысл в ней победил. Но королева вдруг сказала что-то, склонившись к самому уху своего супруга, и тот удовлетворенно кивнул. Ему подали перо и лист пергамента. Король размашисто поставил свое имя и передал лист офицеру. Указ короля зачитали посреди площади.

– Откликнувшись на смиренную просьбу ее величества, я, Иаков IV, король, повелеваю помиловать маркиза де Ланьери, приговоренного ранее мною к казни за тайный заговор против жизни короля и доброго имени королевы, и отвезти его в крепость Рено, где и держать в заключении в течение двадцати лет.

Изабелла вскрикнула, прослушав приговор.

– Как? В крепость Рено, но вы же… О!

– Ну, ну, – король оборвал ее, – я же сказал, что он будет жить. Орсини и будет жить. Нельзя же отпустить его, да об этом и речи не шло.

Она больше не просила ни о чем.

– В крепость Рено, – повторила Изабелла. – Эа тысячу миль… Навсегда.

– На двадцать лет, – поправила ее м-ль де Берон. Изабелла глянула на нее с неприкрытой ненавистью.

Переступив через порог полутемных покоев во дворце, королева едва не упала на руки Жанны. Амьен де Берон подбежала к ней и взяла под руку. Две девушки, одна чистая и нежная, а другая завистливая и злая, отвели убитую горем королеву в спальню.

– Это кара, – проговорила Изабелла, – это кара за д’Антони и Бустилона. Бог не простил мне злобы и мстительности. Он отнял у меня друзей. У меня все отняли!

Она не помнила сейчас, что говорит это Жанне, невесте Орсини, которая не могла не переживать за него. Она искала утешения у той, которая и вовсе осталась одна. Однако то ли сила духа у скромной камеристки была более развита, нежели у королевы, то ли ее привязанность к Орсини была весьма условна, но Жанна держалась стойко, не теряя головы. Она усадила королеву, ослабила шнурки на ее платье, чтобы легче дышалось, и подошла к окну.

– О мадам! – воскликнула она. – Там приехал де Бонди. Я вижу, как он спрыгивает с лошади. Она вся в мыле, бедняжка!

– Бонди? Значит, мне и вправду грозит беда. Он поклялся возвратиться, если мне будет нужна помощь и поддержка.

В покои без стука вошел король.

– Вы здесь? – грубо сказал он. – С вами дамы? М-ль де Берон, мадемуазель Жанна, вы свободны. Королеве не нужны ваши услуги. Почему вы, мадам, отвергли заботы почтенной мадам де Богаи, и де Сент-Жуан? Это благородные дамы, серьезные, строгие. А в вашей свите этакие хохотушки. Разве что м-ль де Оринье… Прошу вас, изберите себе фрейлин достойных вас. Вы слышите?

– Да, – проговорила Изабелла, едва шевеля губами. – Если вы того желаете, м-ль де Берон покинет двор.

– Не забудьте найти себе другую камеристку. Впрочем, я сам найду для вас хорошую девушку. Я не одобряю ваших фамильярностей с этой Жанной. Она позабыла свое место.

Клятва, данная королю, жгла Изабеллу. Она подавила гнев и согласилась – ради Орсини.

Иаков тиранил молодую жену всеми доступными ему способами. За ней следили десять человек одновременно, заставляя ее терзаться унижением. От нее отдалили всех придворных дам, кроме м-ль де Оринье. Ее не выпускали из родного дворца. Она осталась одна, одна наедине со своим страхом, со своим горем. Что оставалось ей, кроме молитв, и она молилась, молилась за Орсини, страстно, роняя слезы на образок, в отчаянии стараясь не сойти с ума.

Король был удовлетворен. Трудно сказать, что он чувствовал по отношению к королеве, но это не было ни любовью, ни нежностью, как не было и безразличием. Иакова не трогало равнодушие к нему супруги, его не ранило ее отвращение, ему достаточно было того, что он считал, будто уничтожил ее возлюбленного, и ему не грозит опасность измены. А Изабелла…Хорошенькая юная королева, милая, своенравная, пылкая, побледнела, осунулась, погасла. В ее лазурных глазах не было огня, была лишь мука и горечь. Румянец исчез, уступив ее нежные щеки желтоватой бледности. Губы, раньше розовые, потеряли цвет и сжались в узкую полоску. А король не видел, что его жена становится бесплотной, как тень, что ее шаги не слышны, что привидение большее имеет сходство с человеком, чем она. Иаков осыпал ее бриллиантами и жемчугом, сиял удовольствием и душевной пустотой и называл бедную свою царственную супругу "королевой бриллиантов".

Де Бонди, помня искренне сочувствие и доброту Изабеллы, стремился оказать ей хоть какую-то поддержку. Ему трудно было приблизиться к ней, но он улучил минуту, чтобы шепнуть ей во время утреннего приема, что он едет в сторону крепости Рено. Королева вздрогнула, но чувства не настолько притупились в ней, чтобы забыть Орсини.

– Не уезжайте, не взяв записки. – поспешно бросила она, отворачиваясь и бросая обеспокоенный взгляд на мадам де Сент-Жуан. Она написала ее нынче же вечером, завернула в носовой платок и осторожно уронила возле Бонди. Как бдительно мадам де Сент-Жуан не следила за ней, для нее осталась секретом эта операция. Она не заметила, как Бонди извлек из платка листок, прежде чем вернуть его королеве. Написанная для узника записка была простой и короткой, она ничем не выдавала ее тайного чувства, которое жгло ее, как огнем, прокладывая свой нелегкий путь на свободу.