Текст книги "Сердце и корона"

Автор книги: Алекс Айнгорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Ваше величество, – произнес он, – к великому несчастью, мы вернулись без герцога де Рони-Шерье. Он… исчез при странных обстоятельствах.

У Изабеллы больно сжалось сердце.

– Как же так?

– В последний раз… да, в последний раз его видели с двумя неизвестными, в черных плащах. Они сели в какую-то лодку вместе. С тех пор его никто не видел, ваше величество. Мы ждали, сколько могли.

Она зажмурилась на мгновение, скрывая слезы, набежавшие на глаза.

– Я вас не обвиняю, – глухо выдавила она из себя, не узнавая собственного голоса. – Можете быть свободны, господа.

Она осталась наедине со своей бедой, одиноко тоскуя посреди пустой шестиугольной залы на холодном троне. Вдалеке звучал веселый голос Оливье и оживленный смех фрейлин. Ей придется танцевать на балу! Придется улыбаться им и развлекать брата беседой. Потом ее мысли изменили направление. Кто мог желать зла обаятельному и доброжелательному молодому герцогу? Изабелла подскочила. Кто, кроме Бустилона, бретера Бустилона, униженного поражением на дуэли?

Она позвонила, вызывая охрану.

– Двое пусть немедленно отправляются к маркизу де Бустилону, узнаете, дома ли он. Живее, поторапливайтесь! И пусть только он не здесь!

Через час королеве доложили, что Бустилон несколько дней назад покинул столицу, отбыв в неизвестном направлении.

Изабелла седьмым чувством уверена была, что именно Бустилон погубил Рони-Шерье, пусть у нее не было ни свидетелей, ни улик. Она разослала гонцов по всей стране, снабдив их приметами Бустилона и его послушного приспешника Антони. За голову убийц она назначила огромную награду.

По случаю приезда Оливье был дан бал, Изабелла вынуждена была блистать на нем. Весь вечер она пребывала в лихорадочном возбуждении – резко и не к месту смеялась, громко разговаривала, много танцевала. Она читала в глазах придворных недоумение и заводилась еще больше, кокетничая с теми из них, кого прежде всегда обходила вниманием. Но, вернувшись к себе, она заметалась по покоям в припадке отчаяния. Собственное бессилие приводило ее в ярость. Пусть она была королевой, но что она могла в этой жизни? Ничего. Судьба посмеялась над ней.

Тоска сжимала ее сердце, иссушая душу, раздирая ее на части изнутри. Она бросилась одетая на кровать, но сердце забилось еще тревожнее, еще мучительнее, каждый удар – как труба Страшного Суда, и она вскочила на ноги.

– Жанна! – позвала она. Камеристка, чья комната была по соседству с королевой, чтобы всегда быть на подхвате, тут же вбежала в покои. На ее лице читалось беспокойство.

– Жанна, мне плохо, – ее голос больше походил на стон.

– Ах, ваше величество, если б я могла помочь…

– Знаю, знаю… Да хоть пожалей. Побудь со мной. О Боже!

Она закрыла лицо руками, согнувшись, словно под тяжестью горя.

– Крепитесь, ваше величество, – сочувственно произнесла молоденькая камеристка. Она искренне жалела Изабеллу, пожалуй, она единственная среди придворных любила ее от всей души и была ее верной подругой, насколько это было возможно при их разнице в общественном положении.

– Жанна, что мне делать? Жанна… Как жить?

– Давайте, ваше величество, я помогу вам раздеться и лечь. Отдых пойдет вам на пользу.

– Да, давай. И сделай мне чаю. Может, мне удастся уснуть.

Жанна приблизилась к присевшей на край кровати Изабелле и распустила ей волосы. Длинные черные локоны упали на спину королевы. Она тряхнула головой. Ее прекрасные волосы не знали искусственной завивки, локоны были ее собственные, и потому казалось, что волосы ее короче, чем есть на самом деле. Жанна потянулась развязать шнуры, стягивавшие ее талию, но королева отстранилась. Она не могла усидеть на месте. Встав, она подошла к зеркалу, и из плоской холодной пустоты на нее глянуло страшное лицо с красными глаза и распухшими губами. Лиловое, очень нарядное платье с белыми кружевами, белыми присобранными рукавами и пышным шлейфом, пугающе оттеняло страдальческое лицо одетой в него молодой дамы. Она стояла, с трудом соображая, что ей делать. Вдруг Изабелла содрогнулась, обернулась к Жанне и потребовала:

– Жанна, мою шаль, пожалуйста!

Жанна неуверенно подала шаль.

– Зачем, ваше величество? – Изабелла не отвечая пошла к двери.

– Куда вы, ваше величество? – вскрикнула Жанна. – Поздний час… Ваше величество! Я позову вашу охрану! Постойте.

Ее мольба даже не достигла слуха королевы. Никто не смел останавливать ее, и, оставив почтительно склонившихся стражников позади, Изабелла покинула дворец. Она велела немедленно подать карету, и испуганный конюший поспешно запряг четверку лошадей. Разбуженный конюшим кучер на ходу поправлял парик. Она поехала в городскую тюрьму. Там она разбудила беднягу коменданта, который потерял дар речи, увидев на пороге королеву, и заявила, что желает видеть узника по имени Эжен Орсини.

– Да, да, номер семьдесят седьмой! – облегченно вздохнул комендант, который решил было, что полночный визит королевы Аквитанской предвещает как минимум его отставку. – Я проведу ваше величество. Эй, Жак, посвети!

Она кивнула. Ее провели по винтовой лестнице, показавшейся ей нескончаемо длинной, в камеру, сырую и темную. Надзиратель принес свечи и почтительно, едва ли не на цыпочках вышел. Едва ли не из-под ног Изабеллы выскочила крыса и, испуганная светом, метнулась в свою щель. Ее тень, мелькнувшая по стене, показалась Изабелле громадной. Она вскрикнула, отшатнувшись.

При колеблющемся свете свечи королева разглядела Орсини – жертву ее злой шутки и собственного глупого самовлюбленного хвастовства. Он показался ей подавленным. Орсини остался стоять в дальнем углу своей камеры, полускрытый глубокой тенью, скрестив руки на груди. Он сдержанно поздоровался, не скрывая удивления. Изабелла не знала, зачем она пришла и чего хотела от него. Чем он мог помочь ей? Утешением? Советом? Ничего этого ей было не нужно от него. Она невольно потянулась к человеку, который тоже любил Антуана. Орсини не сводил с нее глаз. Он уже предчувствовал беду, хотя королева не проронила еще ни слова. Горе сделало королеву почти безобразной. Она была не из тех женщин, которых украшала печаль, ее очарование сразу меркло, и лишь улыбка освещало ее лицо нежной красотой.

– Это я, Орсини, ваша королева, – прошептала она.

Орсини молча поклонился.

– Ваш друг погиб, – продолжала Изабелла.

– Мне жаль, ваше величество, – сухо сказал Орсини и отвернулся, чтобы она не увидела судороги душевной боли, пронзившей его, и отразившейся на его осунувшемся лице.

– Вы же любили Антуана, Орсини. Почему же вы молчите? Помогите мне! Скажите же хоть что-нибудь. Утешьте меня. Прогоните меня. Я пришла к вам, к его единственному другу. Не молчите же, Орсини! – поток прорвался, и она захлебнулась рыданиями.

Орсини смотрел, как плакала королева. Шлейф тяжелого бархатного платья мешал ей, она запуталась в складках и едва не упала. Изабелле стало страшно. Стены давили на нее, и на мгновение ей показалось, что это ее тюремная камера, а не Орсини, она зашаталась, охваченная ужасом, порожденным первыми признаками безумия. Лишь бесстрастные, твердые слова Орсини отрезвили ее.

– Вашему величеству нужно вернуться во дворец, – сказал он. – Ваше величество устали.

Узник гнал королеву из своей камеры. Но Изабелла ничего уже не чувствовала. Она ушла.

Утром Орсини освободили. Его без лишнего шума вернули во дворец, отдали назад титул и земли. Орсини не спорил, он безропотно принялся за исполнение своих обязанностей.

Сколько в мире ненужного! Королева Аквитанская, казалось, с интересом наблюдала за балетом. Но взгляд ее был пуст, она была далеко. Сложные па танцоров не трогали ее. Ее сердце раздирала на части боль… и досада. Сколько слов было так и не сказано, сколько бессмысленных преград выстроено, сколько счастливых минут упущено и не подарено нежных поцелуев… Как она была глупа! Кому нужно было ее королевское достоинство? Она могла быть такой счастливой, не расставаясь с возлюбленным ни на минуту. К чему же была эта игра, рассчитанная на посторонних? К чему ее неприступность, ее сдержанность? Чего она ждала? И чего добилась? Бедный Антуан! Легко можно было сосчитать, сколько ему было даровано ласк, сколько сказано нежных слов, как будто впереди было еще столько времени, чтобы наверстать! И вот… Песочные часы позабыли перевернуть. Время вышло. Ничего не исправишь. Хотелось завыть, но она не могла. Она все еще королева.

Ничто не переменилось. Двор не заметил отсутствия герцога де РониШерье. Несмотря на мягкость обращения, отсутствие какого-либо высокомерия, исключительную галантность, он остался чужим для этих людей. Он был слишклм хорош, слишком чист, чтобы его любили. С ним обращались, как с ценной безделушкой – бережно, но с опаской, любезно, но без тепла. Разве что Орсини печалился о его судьбе, единственный, кто всем сердцем любил и понимал его. Осознание, что судьба друга всем безразлична, еще сильнее ожесточило его против королевского двора. Хотя заключение ничем не повредило ему – не успело – он усвоил жестокий урок, преподнесенный ему королевой. Он был никем, все еще никем. Пока никем. Последнее унижение королева нанесла ему бессознательно, тут даже не было ни ее вины, ни умысла. Поднявшись по боковой лестнице, Орсини, только освобожденный из тюрьмы, таящийся от любопытных насмешливых взглядов придворных и слуг, нашел свои комнаты запертыми. Он позвал дворцового распорядителя и получил ответ, что ключи королева отдала Сафону, а Сафон уехал и вернется завтра. Он пошел красными пятнами от ярости, не зная, кого бранить – распорядителя, Сафона, королеву?

– Сожалею, – пробормотал распорядитель, сбитый с толку нежданным явлением опального интенданта финансов, – однако меня никто не предупредил о вашем… приезде.

– Убирайтесь вон! – сорвался на него Орсини, пнул ногой дверь и устало опустился на скамью, размещенную в нише дворцовго коридора. Ктото рассмеялся совсем рядом с ним. Он заметил Жюли д’Оринье со своей служанкой, Жюли, которую Изабелла даже не подумала наказать.

– Маркиз де Ланьери? Вас можно поздравить?

Она демонстративно оглядела его. Потерявшая вид одежда, кое-как приглаженные волосы, бледное лицо со следами копоти от свечи – таким он вышел из тюрьмы. Не аббат Фариа, конечно, но перед явлением на люди не мешало бы умыться и переодеться. И если бы еще причина заключения не была столь смешной и постыдной!

Он невольно подался в тень. Жюли скривила губы.

– Кажется, вас рано поздравлять. Ваши комнаты, должно быть, теперь в том крыле, – она махнула рукой, указывая в сторону той части дворца, где Орсини обитал раньше, будучи помощником писца.

– Просто распорядитель ищет ключи, мадемуазель, – Орсини ненавидел себя за эту попытку сохранить лицо перед этой самодовольной стервозной девицей.

Она сдвинула брови, раздумывая. И надо отдать ей должное, Жюли первой поняла, что тюрьма и опала только пойдут на пользу положению молодого выскочки из Этьенна при дворе. Смутное чувство вины не позволит королеве снова вышвырнуть его вон. Его далеко не победное возвращение давало ему главное преимущество, – он был наказан и прощен, и теперь мог начинать свою карьеру с чистой страницы.

– Я должна признать, что вы попали в немилость при моем невольном соучастии. К счастью, положение моей семьи такого, что ее величество лишь на словах выразила мне порицание, и все давно забыто. Вам же пришлось ответить сполна. Я сожалею, – ее карие глаза томно и многообещающе блеснули из-под ресниц. – Но я постараюсь загладить свою вину.

В законах придворного флирта Орсини не понимал ничего, и аванс хитрой фрейлины не нашел в нем отклика. Он лишь почувствовал, что Жбли сменила тон на льстивый, и сменила потому, что хочет заручиться его поддержкой, потому, что он снова – или все еще? – интендант финансов. Он неприязненно окинул ее взглядом, в отместку за ее первый пренебрежительный смех.

– Лучшим способом загладить свою вину для вас, мадемуазель, будет почтить своим вниманием кого-нибудь другого.

Она гневно подобрала пышные юбки и зашуршала прочь, не удостоив его ответом.

Лишь к вечеру дворцовый распорядитель рискнул попросить королеву о милости разрешить его затруднение. Она едва слушала его, ее рассеянный взгляд скользил по кабинету, ни на чем не задерживаясь.

– Будьте кратки, – попросила она вяло.

– Э-э… Маркиз де Ланьери, прибывший согласно приказу вашего величества во дворец…

– Что еще Ланьери?! – нетерпеливо спросила она.

– Ваше величество передали господину де Сафону ключи от его комнат во дворце, но месье Сафон возвращается лишь завтра. Право, ваше величество, я не пойму, как мне поступить. Маркиз разгневан.

– Еще бы. Однако разве у вас нет запасных ключей от всех комнат?

– Есть, но…

– Если есть, то в чем дело?

– Не извольте гневаться, ваше величество, но я не мог понять, таково ли ваше желание…

– Что же я, по-вашему, хуже Нерона? Что вы такое думаете обо мне? Для чего мне нарочно издеваться над Ланьери? – вскричала она.

Распорядитель второй раз за день попал под горячую руку и пугливо втянул голову в плечи.

– Прошу прощения, ваше величество, это моя вина. Такого больше не повторится.

Однако он умолчал перед Орсини о том, что Изабелла не только неповинна в случившемся недоразумении, но даже не подозревала о нем.

Изабелла страдала вдвое сильнее из-за того, что приходилось скрывать свое горе от короля Оливье. Несмотря на их взаимную привязанность, этикет не позволял ей честно признаться, что ей не до развлечений. Она вынуждена была посещать все балы, прогулки и пышные праздники. Молодой король был страстно влюблен в герцогиню Анну де Принн, а она, неприступная прежде, когда он был принцем с сомнительным будущим, теперь была приветлива с ним. Оливье, муж молодой, хорошенькой женщины, был счастлив и доволен от одной лишь рассеянной улыбки своей красавицы Анны, тоска Изабеллы не затрагивала его. Он попросту не заметил, что сердце сестры истекает кровью. В конце концов, он уехал и увез с собой мадам де Принн. При дворе Изабеллы стало меньше на одну красавицу, а Вероника Гримальди была обречена играть самую унизительную роль в своей жизни.

* * *

Изабелла читала представленные Сафоном донесения тайной полиции, постепенно меняясь в лице.

– Где же эти отчеты хранились столько времени? – гневно спросила она.

Сафон виновато развел руками.

– Видите ли, это было мое собственное маленькое расследование. И мне показалось, что оно более не важно, учитывая, что виновный все равно понес наказание.

– Вы неверно рассудили, господин де Сафон.

– Простите великодушно, ваше величество.

– Ладно, можете идти, – она нетерпеливо махнула рукой, и довольный своей маленькой интригой министр поспешно ретировался.

Какое-то время она стояла, задумчиво теребя угол доноса. Потом позвонила:

– Пошлите за Ланьери.

Орсини, войдя, остановился на пороге, отвесив ей молчаливый поклон. Ее изящно очерченное лицо, истончившееся от переживаний, было бледно. Тронуто было следами душевной боли и худое лицо Орсини. Рана от утраты ныла у обоих и не скоро обещала зажить.

Она ни слова не говоря протянула ему связку бумаг.

– Что это?

– Читайте, – от ее тона веяло холодом.

Уже предчувствуя недоброе, он медленно подтянул к себе листы – донос тайной королевской полиции.

"Июня 12 с.г.

Первый (маркиз де Ланьери): Но если все откроется, никто и пальцем не пошевелит, чтобы вытащить меня из тюрьмы!

Второй (неизв.): Не смеши меня, юноша. Речь о восьми тысячах. Это капля в нашей казне. Если ты не умеешь скрыть концы несчастных восьми тысяч так, чтобы все не открылось, то, ради всего святого, что ты здесь делаешь?

Первый: Но…

Второй: Довольно! Я могу повременить два дня, дать тебе время подумать, как это лучше сделать. Я пришлю к тебе посыльного.

Первый: Хорошо.

Второй: Посыльный будет ждать около Геракла в восемь вечера. Все ясно?

Первый: Да. Восемь с половиной тысяч ливров. Послезавтра в восемь вечера отдать вашему посыльному. В случае чего, вы свалите всю вину, что не удасться приписать мне, на этого беднягу.

Второй: Уже лучше. Я начинаю думать, что из тебя все-таки будет толк.

Июня 14 с.г.

Первый (некий де Пантегуа): Мой господин велел спросить, не нужен ли вам совет в этом деликатном деле. Он осознает, что для вас это, возможно, несколько вновь. Он бы не хотел, чтобы вы допустили какуюнибудь оплошность.

Второй (маркиз де Ланьери): Благодарю. Никто не сумеет обнаружить, откуда взялись эти восемь тысяч, и куда исчезли. Могу в этом поклясться. Королева никогда их не хватится.

Первый: Хорошо, я так и передам. Полагаю, вы сумели сами себя вознаградить за эту маленькую услугу?

Второй: Конечно

Первый: Вы далеко пойдете. Успехов!"

– У вас столько доброжелателей, – донеслось до его сознания едкое замечание Изабеллы.

Он не стал читать дальше и так же медленно опустил донос на стол – несколько листов, исписанных мелким почерком, напрочь перечеркивающих его будущее. Он не узнал собственный голос:

– Мне можно покинуть дворец или меня отправят под конвоем?

Королева резко подняла на него глаза. В них горели гнев… и еще удивление. Она заметила, что на лице Орсини застыло странное выражение, без следов злости или стыда, просто обреченность человека, которому незачем защищаться, ибо правда не восторжествует – никогда.

– Если бы я считала необходимым заключить вас под стражу, я бы не тратила время на эти разговоры. Но раз я пригласила вас, то, наверное, я жду от вас пояснений.

– Что тут пояснять? Вы же все прочитали, – зло огрызнулся Орсини.

– Ланьери, – она готова была ответить резкостью на резкость, но смягчилась раньше, чем успела высказаться. – Вы… Перестаньте в конце концов. Никто вас пока не обвиняет. Это всего только слова. Слова безликого шпиона из тайной полиции против ваших. Я, со своей стороны, не верю, – жестко заметила она, – что человек, дружбу которого Антуан ценил столь высоко, мог оказаться обычным вором.

Орсини брезгливо коснулся рукой доноса.

– Это было, – выговорил он, сделав над собой усилие.

– Вы – вы брали деньги из казны? Пошли по стопам Гренгуара?

– Нет! Я не прикасался к казне.

– Не понимаю.

– Я передавал эти проклятые деньги, правда, но я ничего у вас не крал! Ни единого ливра, ни единого сантима!

Изабелла невольно повысила голос.

– Орсини, я устала вытягивать из вас слова клещами! Вы можете рассказать все и по порядку?!

Его прорвало, словно кто-то разрезал сжимавшие его путы.

– Да, все так и было! А что мне оставалось? Жаловаться на самого могущественного человека в государстве? И кто бы мне поверил? Мне пришлось откупиться от него!

– Но у вас не могло быть такой суммы!

– Я… – его голос стих. – Антуан помог мне…

Упоминание о Рони-Шерье заставило обоих на время умолкнуть, и щеки королевы разгорелись румянцем.

– Вы взяли деньги у Антуана?

– Он… он заложил кое-какие земли на год. Я оставил ему расписку. Она… должна быть где-то в его бумагах. Но я бы непременно вернул ему долг. Непременно. Он знал это.

Гнев, исказивший черты королевы, рассеялся, и ее лицо выразило удовлетворение собственной проницательностью. Где-то так она себе и представляла происшедшее. Ее голос вновь стал бархатистым.

– Я не стану обвинять вас в недоверии ко мне, но признайте, насколько проще вам было бы не поддаваться на хитроумные уловки своих коллег и не рисковать своим добрым именем.

Его тонкие губы тронула недоверчивая кривая улыбка.

– Удивляюсь, что граф де Рони-Шерье не отговорил вас от участия в этой авантюре. К несчастью, я уже не смогу попенять ему… – на мгновенье из-за туч величия, которыми окружила себя Изабелла, сверкнула женщина, обыкновенная женщина, и тоска в ее глазах не могла не вызвать сочувствия. Орсини шагнул к ней.

– Вы не должны говорить так. Его тела не найдено. Возможно, еще не все потеряно. Может быть, он лишен свободы или тяжело ранен, но ведь никто не видел его мертвым.

– Вы действительно так думаете?

– Не знаю… – он смущенно отвернулся. – Но я отправил людей в окрестности Сен-Жюв с подробным описанием Антуана.

Он отправил людей! Кто, в конце концов, король в этой стране? Изабелла невольно покраснела.

– И что?

– Ничего. Пока ничего.

Она подавила всколыхнувшееся было раздражение, невольно признавая его правоту и стыдясь за себя.

– Я благодарю вас, Ланьери. Боюсь, я больше думала о мести и бросила все силы на розыски виновников.

– Это так по-королевски.

Она подозрительно покосилась на него, пытаясь определить, хотел ли он уязвить ее, но бесстрастное лицо интенданта финансов ничего не выражало.

– Я могу идти?

– Да. Нет, постойте, – спохватилась Изабелла. – Я хочу, чтобы вы забыли об этой истории, – она указала на донос, оставшийся лежать перед ней. – Не нужно ни скандалов, ни разоблачений, ничего. Я догадываюсь, о ком здесь идет речь. Видите ли, хотя полагают, что в старости к человеку приходит истинная мудрость, не всегда так бывает. Иногда на склоне лет у человека, много лет отдавшего верному служению правде, появляются странности и капризы, которых не было раньше. И как они не безобразны, они не перечеркивают целую жизнь беззаветной преданности. Он скоро отойдет от дел, и я бы хотела, чтобы он ушел с миром. Просто забудьте все, а если нечто подобное повторится – не обращайте внимания. Ничего он вам не сделает.

– Хорошо, – Орсини коротко кивнул.

Легкий сквозняк снаружи немного остудил его. Пики стражников, карауливших у порога королевского кабинета, вновь сомкнулись у него за спиной. Он распахнул вторую дверь, снежно-белую с золотом, и оказался в коридоре. Мягкий бордовый узорчатый ковер на полу заглушал шаги, чтобы никто не побеспокоил королеву, когда она занята. Он неслышно прошел в свои покои, расположенные этажом выше, запер дверь и почти без сил откинулся в кресле. Радости не было. Не было и облегчения. "Бог мой, где бы ты ни был, Антуан, на этом свете или на том, ты снова помогаешь мне",

– промелькнуло в сознании. "Глупец! – выругал он себя. – Ты ничего не понимаешь в людях. Она поверила тебе! Не Сафону. Не старому Ги. Не тайной полиции. Тебе. Поверила на слово, не ища доказательств. Только потому, что Антуан поручился за тебя когда-то. Глупец!"

–

Изабелла искала Бустилона. Она надеялась отомстить и утешиться этим. Бустилон и д’Антони стали самыми известными людьми в стране. За их головы была назначена столь высокая награда, что тысячи людей, бросив свои дела, кинулись искать преступников. Потому, не было ничего странного, что не прошло и двух недель, как их нашли. Бустилон и его приспешник, переодевшись в монашеские рясы, намеревались переждать суматоху на родине виконта. Теперь для них не осталось никакой надежды. Изабелла отдала приказ казнить обоих, причем путем четвертования, давно позабытого в стране Франциска Милосердного. Орсини пытался отговорить ее от ненужной жестокости. – Как вы будете жалеть об этом, ваше величество!

– твердил он ей перед казнью, но она не стала его слушать.

Дальше – больше. Она пожелала присутствовать при казни, распорядившись, чтобы ей и ее фрейлинам, кроме только Луизы де Тэшкен, приготовили балкон, откуда они смогут наблюдать казнь от начала и до конца. Она просто обезумела от ярости.

Орсини, который после разыгравшейся трагедии обрел в глазах Изабеллы неприкосновенность как друг Антуана, пытался образумить ее, напомнить ей, кто она такая и кто Бустилон, и что негоже ей лично принимать участие в покарании преступника негосударственного масштаба. Но до нее невозможно было достучаться. Изабелла желала мстить.

Первым казнили д’Антони. Он успел закричать, и его изуродованное и искалеченное тело осталось лежать у ног палача. Изабелле стало не по себе. Только тогда начала она приходить в себя, осознав, почему ее так настойчиво отговаривали. Ей не хотелось смотреть на смерть. Фрейлины были расстроены. Многие из них тайком грезили о Бустилоне, хотя тот же Рони-Шерье был гораздо привлекательнее и внешне, и нравом, но дамы упорно предпочитали Бустилона. Между тем, увидев, как погиб Антони, Бустилон впал в отчаяние. Он стал отбиваться от рук палачей и вопить, взывая к милосердию. Ему больше не было стыдно перед толпами людей, заполнивших площадь и глядевших на него а ожидании Зрелища. Разбросав палачей, он упал на колени и, простирая руки к балкону, где сидела королева, кричал, умолял и грозил. Он не хотел, чтобы его казнили. Он кричал о своем раскаянии и молил о прощении. Но королева не двинулась с места. На Бустилона накинулись палачи и привязали его за руки и ноги к цепям, наброшенным на лошадей, готовых разорвать его на части. Еще секунда – и все было бы кончено, как вдруг кто-то закричал:

– Подождите! – и на площадь влетел человек на взмыленном коне. Королева вскочила, всплеснув руками, но тут же заставила себя сесть. Это был ее Антуан. Он был жив. Изабелла пробормотала благодарственную молитву.

– Несите перо, я милую маркиза, – приказала она минутой позже. – Пусть отправляется в тюрьму.

Помиловать Антони она уже не могла.

Поспешно покинув балкон со своей свитой, Изабелла устремилась к возлюбленному. Она не могла прилюдно броситься ему на шею. Все, что ей оставалось, это пожирать его глазами, мечтая, чтобы все вокруг провалились сквозь землю.

Выяснилось, что хотя с Антуаном и пытались покончить, он сумел спастись и выбраться на берег. Пока он пришел в себя, добрался до ближайшего поселенья и убедил всех, что он герцог де Рони-Шерье, а не какой-то проходимец, и ему стоит помочь вернуться в столицу, прошло несколько дней, стоивших жизни неудачнику д’Антони. Теперь Антуан, переживший второе рождение, сидел наедине с королевой и рассказывал ей о своих злоключениях. Изабелла восторженно слушала. Вдруг их прервал Орсини. Он вошел даже без стука, но видно было, что он обеспокоен и сильно спешил. Он принес нерадостную весть. Когда поднялась суматоха, казнь прекратили, и никто не знал, что осужденный нанес несколько ударов своим стражам и по дороге в тюрьму сбежал. Впрочем, ему некуда было идти, дом его окружили, выходы из города перекрыли, и он примчался в дом Луизы де Тэшкен и заперся там вместе с ней. За ним в погоню послали гвардейцев, но кроткая и милая Луиза, которую все любили, крикнула им, что негодяю, который посмеет войти, чтобы арестовать ее любимого, придется переступить через слабую женщину. Гвардейцы в нерешительности остановились у запертой двери, не смея высадить ее. Поскольку речь шла о Луизе, Изабелла велела заложить карету и сама поехала к ней. Орсини вызвался сопровождать ее.

У дома толпились перепуганные огорченные слуги. Часть гвардейцев караулили дом, чтобы Бустилон не удрал через окно. Изабелла вошла в дом, ей показали запертые комнаты, где затаились любовники. Королева отослала всех вон и подошла к двери.

– Луиза, вы там? Отзовитесь, прошу вас!

Ей ответом был тихий жалобный всхлип.

– Выйдите ко мне, Луиза. Ручаюсь, здесь никого нет, кроме меня. Не заставляйте меня просить.

Тихо распахнулась дверь, и на пороге появилась фрейлина, бледная и кое-как одетая. Видно, появление Бустилона застало ее врасплох.

Изабелла взяла ее за руки.

– На что вы надеетесь, Луиза? – спросила она, хотя и сама знала ответ, – ни на что бедная девушка не надеялась, просто шла на поводу у своей страсти.

– Ваше величество, простите меня, – простонала Луиза, беспомощно склоняясь перед ней.

– Я увожу вас с собой, Луиза. Ваше место во дворце.

– Нет! – Изабеллу поразила ее преданность Бустилону.

– Подумайте, Луиза. И послушайте, что я вам предлагаю.

– Нет! – отчаянно прошептала девушка.

– Луиза, выхода нет. Бустилон преступник и негодяй, он отправится в тюрьму. Но я дам вам разрешение на свидания с ним. Каждую неделю, Луиза!

– Нет!

– Каждые два дня, Луиза!

– Нет, нет…

– Только вам одной, мадемуазель де Тэшкен, подумайте, что это обозначает! Одной!

Луиза зажмурилась и прикусила губу, разрываясь на части. Уступить сейчас королеве, отдать ей Бустилона, которого арестуют все равно, пусть днем позже? Предать его доверие к ней? Он же пришел к ней, ища ее помощи. Она застонала, впиваясь ногтями в собственные ладони. Королева, она однажды оттает и отпустит Бустилона на свободу, и все это время он не увидит ни одной женщины, кроме нее! Потом, может быть, он даже женится на ней… Луиза упала к ногам королевы.

– Простите меня, ваше величество…

Бустилона увели. Изабелла понимала, что с ее стороны было ужасной глупостью позволять Луизе встречаться с Бустилоном, но она честно сдержала свое обещание. В конце концов она успокоилась, выбросив Бустилона из головы. У нее был Антуан. Разве этого не довольно для счастья?

Рони-Шерье был в некотором недоумении, обнаружив, что его старый приятель вновь водворился во дворце. Он был и рад, и не рад. Он не мог понять противоречивых поступков Изабеллы. Какой смысл был терпеть в своем ближайшем окружении человека, который явно действовал ей на нервы? Если же она прониклась уважением к нему, то зачем тиранила всеми доступными ей способами? Она столь часто меняла свое отношение к Орсини от дружелюбного до откровенной резкости, что он совсем сбился. Его удивляло, что Орсини воспринимает Изабеллу философски, как неизбежное зло, вроде урагана. Он стоически выносил ее капризы и продолжал делать все по-своему.

– Почему вы вернули Орсини его должность, если он оскорбил вас? – допытывался Антуан у королевы.

– Он умен и изворотлив.

– Тогда почему вы посадили его в тюрьму?

– Он наглец, – спокойно отвечала Изабелла.

Тогда Антуан начинал допрос сначала. Изабелла сердилась, не находя слов объяснить ему, что она привыкла к Орсини, и двор больше не мыслился ей без него, что его дерзкий беспокойный характер развлекал ее порой больше, чем их сентиментальные беседы и свидания при луне. Она стала забывать, что его назначение было шуткой, всего только глупой шуткой своенравной молодой государыни над непокорным безродным гордецом.

– Раз вас так волнует его судьба, – как-то съязвила Изабелла, – отчего же вы не потребовали у меня его освобождения, когда я приказала отправить его за решетку?

Антуан смешался. Ему и самому было совестно, что он не смог достойно защитить друга. Но он привык считать поступки Изабеллы заведомо правильными и никогда их не осуждал, как истово верующие не осуждают деяния Бога. Это только Орсини никогда не смущался указать Изабелле на ошибку или неточность. Подобные размолвки угнетали Антуана. Если б он нашел в себе силы рассердиться на Изабеллу по-настоящему, это, конечно, подействовало бы на молодую королеву. Но наутро после размолвки он уже бродил неподалеку от ее покоев, как собака, которую прогнали.

–

Орсини вышел из тюрьмы, заняв свою прежнюю должность – интенданта финансов королевства. Но случилось так, что первый министр, старый Ги де Бонар, служивший еще отцу Изабеллы, стал слишком немощен и стар. Изабелла считала, что эта должность справедливо должна отойти Сафону, другому хитрому старику. Но вдруг она поняла, что у нее есть второй претендент, который всей душой стремился к министерскому креслу. Сначала ей показалась дикой эта мысль, но она припомнила, что когда-то, шутки ради, нарочно разжигая тщеславие Орсини, обещала ему эту должность. Сам он не напоминал ей об этом, лишь красноречивые взгляды, которые она ловила, не позволяли напрочь выбросить его из головы. Ей напомнил ее обещание Рони-Шерье, случайно и без всякой задней мысли. Ее первой реакцией было искреннее веселье, но затем она решила, что в этой идее есть разумное зерно. Старик Сафон был усердным, неглупым, но лишенным воображения человеком, хитрым, но чрезмерно старомодным. Кроме того, он еще не вполне осознал, что служит Изабелле, как молода она ни была, а не ее матери. Через него королева Алисия могла бы продолжать давить на нее, как давила раньше, не позволяя полностью оценить свою абсолютную власть в стране. Орсини же был молод и неопытен в политике, но у него было столько энергии, что хватило бы на четверых. Но вот с чувством благодарности у него была проблема, он себя обязанным ей не почувствовал бы. Но еще он был другом Антуана, он был единственным, кто не стал бы мешать ей быть счастливой с любимым. Наколебавшись вдоволь, она передала ему должность. Скупое объяснение, что она обещала ее ему раньше, казалось, вполне удовлетворило и Орсини, и Сафона. Однако же она не ошиблась в Орсини, – он даже не поблагодарил ее, а в глубине души решил, что Изабелла поддалась на уговоры Антуана, и это сильно задело его самолюбие.