Текст книги "Сердце и корона"

Автор книги: Алекс Айнгорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

В кабинете первого министра столял резкий запах одеколона, и Орсини невольно поморщился, пытаясь задержать дыхание. После покушения Курвеля ему становилось дурно от любого острого запаха, все равно приятного или не очень, и этот синдром пока не проходил, хотя королевский лекарь успокаивал, что так бывает.

– Присядь, мальчик мой, – доброжелательно пригласил его Бонар своим дребезжащим птичьим голоском. Весь его вид излучал заботу, и Орсини немного успокоился, решив, что этот старец, в отличие от Сафона, не записал его во враги. – Не очень-то у тебя цветущий вид. Впрочем, оно и не удивительно. Я всегда подозревал, что наш Курвель тот еще мерзавец.

– Мне еще повезло.

Старец сочувственно покивал головой.

– Еще бы. Мне говорили, рассчитай Курвель правильно дозу, то когда бы ты почувствовал недомогание, яд бы уже попал в кровь и прощай. Но тебе уже лучше?

– Лучше.

– Я рад… Очень хорошо, – Орсини понял, что выслушал только вступление. Вовсе не для того Бонар хотел его видеть. – Ты недурно начал, не удивительно, что Курвель испугался. Очень недурно.

Холодок под сердцем не исчезал, несмотря на нарастающую доброжелательность Бонара. Орсини не любил комплиментов. Он в них не верил.

– Мне нужен сущий пустяк. Ключ от казны, как мне сказал Сафон, нынче у тебя, а мне нужно восемь с половиной тысяч ливров.

Орсини замер. Мозаика в голове медленно складывалась в стройную картину. Ему нужно восемь с половиной тысяч. Из королевской казны. Вот так.

– Однако же… На какие нужды?

Бонар близоруко сощурился, глядя в его лицо. Его голос был слаб, но издевки он не скрывал, как не скрывал и правды, потому что Орсини не стоил того, чтобы лгать ему.

– Видишь ли, мальчик мой, у меня молодая племянница. Моя чересчур азартная девочка проиграла в карты, заложила драгоценности, экипаж, чтото еще. В молодости такое частенько бывает. Кто же выручит, если не добрый дядюшка?

Орсини надменно вскинул голову.

– И что же, по-вашему, я выдам деньги на нужды вашей племянницы? Влезу в казну, чтобы она не потеряла свой экипаж?

– Милый мальчик, не нужно играть со мной. Ты должен был понимать, на что ты идешь, вламываясь через черный ход в большую политику. Я видел, как ты сбросил Гренгуара, чтобы занять его место. Ты все понимаешь. Здесь нет места ложным ценностям. Ты же не пробивался наверх ради своего грошового жалования. Или ты полагаешь, что будешь единолично курировать казну? На то я и первый министр, чтобы мне оказывали различные мелкие услуги.

Теперь Орсини окончательно понял. Его толкали на вороство, банальное воровство. Причем, вся ответственность падет на него, он никогда не докажет, что Бонар вынудил его.

– Нет, – зло выговорил он. – Мне плевать, что вы думаете обо мне. Я не для того здесь, чтобы воровать. Вы ничего через меня не получите.

– А как же иначе? – на мгновение слабый старческий голос обрел силу. – Как ты думал удержать свою должность? За счет чего? Ума? Опыта? Связей? – каждое слово било как удар хлыста. – Дружба с графом де РониШерье? Ну-у, милый, он не имеет влияния при дворе, он не их тех. Я бы сказал даже, что он выше этого.

Орсини кусал губы вне себя от злости, бессильной злости загнанного в угол зверя. Ему было явлено истинное лицо власти, и даже он, скептик и реалист, ужаснулся его уродству. Нет, не таким он хотел стать, не таким, как могущественный лицемер Ги де Бонар.

– Ни единого ливра, – негромко произнес Орсини. Старец иронически ухмыльнулся.

– Ну что ж, малыш. Я думал, ты сообразительнее, но я тебя переоценил. Как ты полагаешь, чье слово более значимо для ее величества

– твое или мое? Ведь, как ты понимаешь, в моем правительстве не может остаться человек, вздумавший мне перечить.

– Я скажу королеве правду.

– Я тоже, дружок. Скажу, что ты, к сожалению, не компетентен и не можешь исполнять работу, в которой ничего не смыслишь. Как думаешь, что за тем последует?

Орсини невольно зажмурился, словно от удара. Воображение его легко подсказало: одно слово старого, без сомнения преданного короне, хотя и нечистого на руку Бонара, и все достигнутое нечеловеческим трудом пойдет прахом. Изабелла не даст ему и рта раскрыть. Но и пойти на поводу у Бонара означало раньше или позже быть обвиненным в мошенничестве. Это лишь оттянет позорный конец, и он отправится в вечное изгнание, как Гренгуар, или за решетку, как Курвель.

Бонар прекрасно видел следы внутренней борьбы на его лице и снисходительно склонил голову, ожидая ответа. Отчаяние захлестнуло молодого человека.

– Но если все откроется, никто и пальцем не пошевелит, чтобы вытащить меня из тюрьмы!

– Не смеши меня, юноша. Речь о восьми тысячах. Это капля в нашей казне. Если ты не умеешь скрыть концы несчастных восьми тысяч так, чтобы все не открылось, то, ради всего святого, что ты здесь делаешь?

– Но…

– Довольно! Я могу повременить два дня, дать тебе время подумать, как это лучше сделать. Я пришлю к тебе посыльного.

– Хорошо.

– Посыльный будет ждать около Геракла в восемь вечера. Все ясно?

– Да. Восемь с половиной тысяч ливров. Послезавтра в восемь вечера отдать вашему посыльному. В случае чего, вы свалите всю вину, что не удасться приписать мне, на этого беднягу.

– Уже лучше. Я начинаю думать, что из тебя все-таки будет толк, – одобрил Бонар. Орсини молча поклонился ему.

– Эжен! Что с тобой, ты расстроен? – Рони-Шерье опустился около него на пыльную ступеньку в неосвещенной, предназначеной для прислуги части дворца, где он не без труда разыскал приятеля. Тот сидел, согнувшись и опустив подбородок на сложенные на коленях руки. Антуану даже показалось, что при его приближении друг поспешно вытер щеку. Он поднял на Антуана свои светлые глаза, в которых словно загасили внутренний свет.

– Все в порядке.

– Ты пропустил вечернюю церемонию.

– Не думаю, что кто-то заметил.

– Поговори со мной, Эжен. Вижу, что-то ведь случилось. Изабелла?

Он отрицательно покачал головой.

– Тогда кто тебя обидел?

Орсини медленно закрыл глаза. Десять лет назад маленький Антуан, как правило, искал у него защиты и поддержки, и он, более сильный и душой и физически, обнимая его хрупкие плечи, спрашивал, кто его обидел. Десять лет назад, когда они были невинными детьми. У него сжалось горло, и он тяжело перевел дыхание, принуждая себя держаться.

– Никто.

– Ты не доверяешь мне больше?

Орсини вздрогнул, с волнением вглядываясь в небесно-голубые глаза самого красивого из придворных королевы. Оттолкнуть Антуана? Такого одиночества ему, пожалуй, уже не выдержать.

– Доверяю, конечно. Ты же знаешь. Просто… не знаю… как говорить об этом.

– Просто расскажи все, – попросил Антуан. Его рука дружески легла на плечо Орсини, и тот сдался. Его рассказ поразил Антуана до глубины души.

– Но это подло!

– Я не могу бороться с ним. Я пока не готов.

– Но ты же не можешь, не станешь пятнать руки воровством.

Орсини не ответил. Его плечи вновь бессильно опустились.

– Изабелла… – начал Антуан.

– …не поверит мне, – закончил за него Орсини. Антуан вздохнул. Растроганный его искренним огорчением, Орсини не очень успешно изобразил улыбку. – Не беспокойся, я ничего не собираюсь красть. Но мне придется уехать. Об этом позаботятся.

– Послушай… – Антуан вдруг просветлел. – А если ты отдашь Бонару деньги, просто деньги, не опустошая казну, он от тебя отстанет?

– На какое-то время.

– Но он все равно недолго останется во дворце. Изабелла неоднократно говорила, что он намерен отойти от дел.

– Но у меня все равно нет таких денег.

– А у меня есть.

Друзья умолкли, глядя друг на друга. На лице Орсини отразилось восхищение. В который раз душевное благородство Антуана поражало его.

– Но я не могу взять их, Антуан, правда.

– Можешь. Если бы я предлагал тебе их не от чистого сердца… Но ты знаешь, что я только хочу помочь. Я же знаю, ты не хочешь уезжать. И я не хочу, чтобы ты уезжал. Одно к одному. Послушай, я заложу кое-какую землю, это легко можно сделать даже здесь. И у нас будут наличные деньги. Хватит заткнуть рот десяти Бонарам. Согласен?

– Под расписку. Заложи их на год. За год я найду деньги, даже если придется пойти на семь преступлений.

– Да перестань, – отмахнулся Антуан.

– Под расписку.

– Ладно, пусть будет под расписку. Как хочешь, Эжен, – он сердечно хлопнул товарища по плечу. – Ну все, пошли отсюда. Хватит сидеть здесь в темноте.

Через день, как и было договорено, Орсини спустился вечером в парк, где за мраморной статуей грека его ждал человек Бонара. Тот неторопливо пересчитал деньги, прежде чем удовлетворенно кивнуть.

– Мой господин велел спросить, не нужен ли вам совет в этом деликатном деле. Он осознает, что для вас это, возможно, несколько вновь. Он бы не хотел, чтобы вы допустили какую-нибудь оплошность.

"Потому что я потащу его с собой на дно", – подумал Орсини.

– Благодарю. Никто не сумеет обнаружить, откуда взялись эти восемь тысяч, и куда исчезли. Могу в этом поклясться. Королева никогда их не хватится.

– Хорошо, я так и передам, – он усмехнулся. – Полагаю, вы сумели сами себя вознаградить за эту маленькую услугу?

– Конечно, – с отвращением кивнул Орсини.

– Вы далеко пойдете. Успехов!

Он отвесил шутливый поклон и скрылся. Орсини поежился, несмотря на теплый вечер, и зашагал назад во дворец. Из сгустившейся тени за мраморным Гераклом вынырнула третья закутанная в плащ фигура и тут же незаметно растворилась во мраке.

–

Антуан искренне переживал за друга. Он и сам ощущал себя в ложном положении из-за своих запутанных отношений с Изабеллой, а Орсини добавлял ему проблем вспыльчивостью и непомерным тщеславием. Он и желал ему добра, и хотел, чтобы королева, наконец, выгнала его, положив конец затянувшейся шутке. Антуан понимал, что каждая минута, проведенная Орсини во дворце, лишь разжигает его самомнение и страстное стремление к власти. Разрываясь между привязанностью к другу и любовью к женщине, он порой чувствовал себя глубоко несчастным. В том, что Изабелла что-то задумала, он не сомневался. Он знал, что Изабелла не бросает титулов на ветер, и уж если сделала сына колбасника титулованным дворянином, то в ее головке зреет некий план. Он пытался выяснить у Изабеллы, каковы ее истинные намерения, но она лишь смеялась.

– Вы считаете меня какой-то злодейкой, Антуан. Я ничего не замышляю, и все беды, которые когда-либо произойдут с вашим другом, случатся по его собственной вине.

– Но вы, вы ведь имеете на него какие-то виды.

– Бог с вами, Антуан. Возможно, я сделаю его герцогом.

– Герцогом?

– Да. Впрочем, может быть, еще хранителем большой печати и кавалером ордена Подвязки. Нет, лучше я сделаю его министром.

– А дальше? – спросил Антуан.

– Дальше? Разве этого мало?

– Изабелла, сжальтесь, я вижу, что все это неспроста.

– Клянусь, нет! Вы разве не просили меня позаботиться о вашем друге детства? Я исполняю свое обещание.

И он пытался верить в ее слова.

Изабелла выполняла обещание за обещанием. Она торжественно вручила Орсини орден Подвязки и большую королевскую печать, даровала ему Этрейль, настоящее и весьма обширное поместье, издревна принадлежавшее роду Ланьери, вот разве что герцогом сделала Рони-Шерье, а не его. РониШерье удалился ужасно смущенный, а Орсини, напротив, преисполнился гордости. Вот теперь Изабелла добилась своего. Орсини уверился в своей счастливой звезде, и его надменность стала совершенно несносной.

–

– Я Эрнан, Эрнан Дюваль. Разве ты меня не помнишь, Орсини?

Интендант финансов с неприязнью глядел на посетителя. Он помнил, хотя помнить было особенно нечего и не очень-то хотелось. Дюваль никогда не был ему ни другом, ни приятелем, он всего лишь учился в одном с ним коллеже. Наглядно они хорошо знали друг друга, но никогда не стремились к сближению. Но все изменилось, когда Орсини обрел положение и власть.

– Чем могу служить? – Орсини не умел и не хотел скрывать нетерпения. Его еще ждала незаконченная работа, и не было времени на пустые разговоры.

– Мне подумалось, почему бы мне не зайти к тебе, Орсини, и не узнать, как ты тут устроился? Мне было любопытно.

Орсини досадливо фыркнул. Никто никогда не пришел бы к нему просто так. У него был один лишь друг – Рони-Шерье, и он никогда, ни на минуту не забывал об этом.

– Тебе же нужно что-то от меня, Эрнан, – сухо заметил молодой человек. – Так говори и не тяни время.

На мгновение черты Дюваля окаменели, но он взял себя в руки и снова стал улыбчив и любезен.

– Я оказался в затруднительном положении, Эжен, и подумал, что тебе приятно будет придти на помощь старому приятелю.

– Вот мы и дошли до сути, – поморщился интендант финансов. – Что же тебе нужно? Денег? Так у меня их нет.

– Я не привык просить милостыню, – оскорбился Дюваль. – Но при дворе всегда можно найти незанятую должность…

– Да, непыльную и приносящую недурной доход, – ухмыльнулся Орсини. Он невольно вспомнил, какие унижения пришлось ему претерпеть, чтобы чегото достичь, и содрогнулся. А этот никчемный проходимец хотел получить то же чужими трудами! Орсини медленно покачал головой. – Я не собираюсь нянчиться с тобой, Эрнан. Ты никогда не отличался особенными успехами, и

не намерен потом краснеть за твои промахи.

Дюваль залился краской от гнева.

– Но и ты никогда не был первым учеником! – воскликнул он запальчиво. Орсини пожал плечами.

– Я знаю, чего ты стоишь и этого довольно. Так что на меня не рассчитывай.

– Я… я запомню, как ты со мной обошелся!

– Пожалуйста.

Резкий хлопок двери – Дюваль выскочил вон, не дожидаясь, пока его проводит слуга. Однако пока он, дрожа от гнева, шагал по полупустому в этот час коридору дворца, в его голове созрел новый план. Он приостановился и к нему тут же приблизился охранник.

– Месье проводить к выходу?

– Скажите, как я могу увидеться с королевой?

– Отправляйтесь в общую приемную, и, если у ее величества будет время, вас пропустят к ней.

– Что ж, отлично, проводите меня в приемную.

… – Итак, вы…

– Эрнан Дюваль, ваше величество.

Изабелле вспомнилось первое явление Орсини во дворце, и в ней всколыхнулось чувство антипатии. Правда, этот искатель должностей стоял, деликатно потупившись и не глядя на нее. У него было круглое красноватое лицо, широковатый нос, родинка под глазом и слишком крупные для его небольшой головы уши. Ей сразу бросились в глаза эти детали, хотя в целом он вовсе не производил впечатления урода. Должно быть, она просто начала раздражаться от этой новоявленной манеры – выпрашивать у нее аудиенции, чтобы попросить себе должность. Но в Орсини была какая-то особенная дерзость, напор и ясный живой ум в глазах.

– И какими успехами, месье Дюваль, вы можете похвастаться?

– Я был в коллеже св. Бернарда одним из лучших, ваше величество, – скромно ответил он.

Он увидел интерес в глазах королевы.

– Вы должны быть хорошо знакомы с нашим интендантом финансов. Помнится, он утверждал, что получил там же свое образование. А вы, похоже, одних с ним лет.

– Конечно, я отлично его знаю, ваше величество. Орсини…т. е., простите, маркиз де Ланьери, в течение трех лет делил со мной комнату.

– Тогда разве не разумнее вам было бы обратиться к нему за помощью и советом?

– Я так и сделал, ваше величество, но…

– Но что?

– Он не захотел помогать мне.

Изабелла больше не жалела, что позволила впустить его. Дело принимало любопытный оборот. Она устроилась поудобнее, приготовившись слушать.

– Возможно, у маркиза де Ланьери имеется веская причина не участвовать в вашей судьбе?

– Не думаю, что может быть иная причина, кроме его зависти и бессердечности.

– И что он сказал вам, когда вы попросили его о содействии?

– Что я недостаточно хорош для того, чтобы служить при дворе! – воскликнул Дюваль. Королева звонко расхохоталась.

– А я, между прочим, все те годы был на лучшем счету, чем он!

– Если послушать нашего интенданта финансов, то он был лучшим за всю историю вашего заведения, – Изабеллу разбирал смех, и Дюваля обнадежили веселые искорки, блистающие в голубых глазах королевы.

– Он даже не закончил курс первым, ваше величество.

Ему даже не было нужды лгать. По всем официальным данным Орсини проходил где-то в серенькой безликой середине, однако ни для кого не было секретом, что виной тому было его несносное упрямство. Уж если он полагал что-то для себя неинтересным и бесполезным, то не уделял тому ни малейшего внимания. Кроме того, вечные препирательства с начальством и его дерзкие выпады не улучшали его результатов, и к нему придирались больше, чем к другим. Изабелла обладала достаточной проницательностью, чтобы догадываться о том, что не было упомянуто Дювалем. Особенно не понравилось ей, что Дюваль принялся плести интриги за спиной своего товарища по учебе. Орсини, каким бы он ни был, хотя бы не побоялся сказать правду Гренгуару прямо в лицо.

Дюваль выжидающе уставился на королеву. Ему казалось, – он достиг своей цели.

– У меня есть одна идея, – на ее устах играла улыбка, понятная только ей одной. – Не знаю, понравится ли вам должность, которую я могу вам предложить.

Она изобразила колебания, и Дюваль с надеждой подался вперед.

– Наш архив сейчас в полном беспорядке. Боюсь у Ланьери руки до него так и не дойдут. Конечно, есть служба увлекательнее… Как вы смотрите на должность архивариуса?

– О, я был бы счастлив, ваше величество!

Она позвонила в колокольчик.

– Скажите маркизу де Ланьери, что я его жду, – сказала она слуге. Тот поклонился и поспешил исполнять приказание.

Орсини изменился в лице, увидев, что Дюваль сейчас находится у королевы.

– Мы только что приняли этого человека на должность нашего архивариуса. Будьте любезны передать ему ключи от архива.

Чувства Орсини огромными буквами были написаны у него на лице. На его власть посягнули! И кто! Этот безмозглый выскочка Дюваль!

Но выхода не было. Он молча поклонился, искоса поглядывая на Дюваля взглядом, в котором проглядывался гнев.

Изабелла хотела поглядеть, на что способен Орсини, оберегая свое положение при дворе, и получила зрелище, какого даже не ждала. Началось с того, что ключи от архива неожиданно потерялись, и Орсини с самым покаянным видом клялся разыскать их с минуты на минуту. Изабелла не сомневалась, что он сам и спрятал их, но вслух высказала пожелание найти их немедленно, а до тех пор выставить у дверей архива стражу. Дюваль растерянно слонялся по отведенным ему скромным апартаментам, не зная, что ему делать. Он робко заикнулся, что можно взломать замок или выбить дверь, но королева решительно запротестовала. К концу недели, запасной ключ чудом отыскался у старого Ги де Бонара, и архив открыли. Пыльные старинные фолианты наполнили душу архивариуса священным ужасом. Здесь отродясь не было порядка. В книгах недоставало листов, отдельные страницы отыскались на одной из полок, но откуда они выпали – оставалось вечной загадкой. Орсини позаботился о том, чтобы сделать его жизнь невыносимой. Он появлялся в любое время дня и ночи, что-то приносил, чтото забирал, нарушая малейшие поползновения Дюваля внести хоть какую-то ясность в окружающий его хаос.

Таким образом, никого не удивило, когда получив свое первое жалование, архивариус Дюваль собрал свои вещи и позорно сбежал.

Изабелла понимала, кто выжил его из дворца, и обещала себе, что в один прекрасный день Орсини точно так же вылетит со своего места, вернувшись к тому, чем был он изначально – нищим, никому не интересным честолюбцем.

Королева не слишком долго ждала своего часа. Орсини попался в первую же расставленную для него ловушку. В сущности, это не было даже ловушкой. Беду на Орсини навлек его собственный длинный язык и непомерное самомнение. Как-то раз, проходя мимо одной из зал, она услышала голос Орсини. Она сделала знак охране обождать, а сама подошла поближе. Она подслушивала, как бы некрасиво это не было. Прислушавшись, она определила, что собеседницей Орсини была ее фрейлина м-ль де Оринье.

– Странно видеть, – говорила м-ль де Оринье. – как быстро вы сделали карьеру при дворе, маркиз.

Она не расслышала, что ответил ее молодой человек, но девушка с воодушевлением продолжала:

– Научите же и нас, простых смертных, как добиться расположения тех, кто нами правит. Вот меня ее величество не выносит, сразу видно.

– Но вы же ее фрейлина, мадемуазель.

– Да, но если королева Алисия умрет, она ведь немолода, страдает одышкой и сердцебиением, Изабелла тут же выпроводит меня домой, гусей пасти. Посоветуйте же что-нибудь дельное, маркиз. Я была бы вашей вечной должницей.

Изабелла насмешливо покачала головой, оставаясь за углом, скрытая тенью от мраморной колонны. Она и правда недолюбливала м-ль де Оринье за ложь и бесчестность. Но та! Нашла у кого просить совета! У Орсини! Если б она знала!

– Хорошо, мадемуазель, я поговорю с королевой.

– Вы думаете, это поможет? Маркиз, я в ужасном беспокойстве. Вы полагаете, королева послушает вас?

– Думаю, что да, – самодовольно сказал Орсини. – Королева сделал меня маркизом, озолотила. Как вы думаете, это что-то да значит? Разве не так, мадемуазель?

– Так ее величество… она влюблена в вас?

Орсини уклончиво ответил вопросом на вопрос.

– Вы так думаете, мадемуазель?

– Я думаю – наверное. Но вам виднее. А как же красивый граф де Рони-Шерье?

– Она лишь женщина, – снисходительно заметил молодой человек, поддавшись соблазну похвалиться перед этой знатной, богатой и высокомерной придворной дамой. – Непоследовательная, слабая. Вряд ли она сама себя понимает достаточно хорошо.

"Я-то хорошо понимаю", – решила она и двинулась к ничего не подозревающей паре, чтобы прекратить безобразие. Ей понравился эффект, который она произвела. М-ль д’Оринье в ужасе отшатнулась, а Орсини хотел что-то сказать, но осекся, увидев грозное выражение ее лица.

– Мадемуазель, отправляйтесь к себе, я побеседую с вами позже, – приказала она. – А вы, маркиз де Ланьери? Так вы меня отблагодарили? Неуважением и безобразными сплетнями? Вы, кого я подняла с самого дна! Отправляйтесь же в тюрьму, где вам самое место, в тюрьму, как мне мечталось с самого начала. Наконец-то вы дали мне повод! Я позволила вам поиграть в придворного, показала вам мир, к которому вы не можете и никогда не будете принадлежать. Никогда!

Через четверть часа стража уже заводила маркиза Орсини де Ланьери в тюрьму. Комендант прочитал приказ и согласно ему запер Орсини, лишенного титулов и поместий, в темную и сырую камеру, а виконта д’Антони отпустил на свободу. Изабелла знала, что делала. Орсини, сын колбасника, хоть и уверенный в себе, но бедный и безвестный, может, и примирился бы с тюрьмой, но маркиз де Ланьери был поражен обрушившимся на него несчастьем. Вознесенный, как пена, на самый верх гребня удачи, он болезненно переживал свое неожиданное и смешное падение. Отчаяние его было безмерно.

Между тем, король Оливье, менее года покинувший дворец ради собственного трона, затосковал, и не столько за сестрой, которую нежно любил, сколько за молодой черноглазой вдовой, герцогиней Анной де Принн. Курьер привез Изабелле письмо, где Оливье деликатно сообщал о своем намерении посетить ее.

Изабелла приняла курьера в своем рабочем кабинете. К ее удивлению, курьером оказался ее старый знакомый, барон д’Эвелон. Эвелон весь трясся от страха, полагая, и не без оснований, что королева его не простила. Но голова Изабеллы была забиты иными вещами, до него ей не было дела. Она взяла письмо и великодушно отпустила бледного курьера на все четыре стороны. Брат писал, что в ближайшие дни выезжает на корабле и скоро будет иметь честь обнять свою возлюбленную сестрицу, королеву Изабеллу Аквитанскую. Трудно было обрадовать Изабеллу сильнее. Спеша поделиться радостью, она послала за Рони-Шерье.

Антуан не медля явился на зов. Он был опечален судьбой, постигшей Орсини, но не мог не признать, что власть вскружила другу голову. Он положился на обещание королевы проявить снисходительность и надеялся, что пройдет время, и она все-таки смягчится. Орсини, в сущности, грозило одно, – что Изабелла попросту забудет о нем, как забыла в свое время о д’Антони, и в таком случае у него был неплохой шанс провести в одиночной камере остаток жизни. К его счастью, у него был друг, чтобы время от времени напонимать о нем.

– К вашим услугам, ваше величество, – молодой граф низко склонился перед ее величеством, искоса поглядывая на Амьен де Берон, которая вертелась около Изабеллы, выспрашивая подробности письма ее царственного кузена.

Изабелла, не обращая внимания на своих дам, предложила Антуану присесть – неслыханная честь для молодого дворянина. Он, слегка смутившись, присел в кресло с высокой резной спинкой, ожидая, что она скажет ему.

– У меня для вас поручение, скорее приятное, нежели обременительное. Вы не против, граф?

– О нисколько! Я все исполню. Приказывайте, государыня, – он снова бросил сердитый взгляд на Берон, и Изабелла сделала ей знак удалиться. Она покорно вышла, – Приказывайте, моя Изабелла!

– Мой брат едет к нам, – радостно сообщила Изабелла. – Я так рада, Антуан. Он погостит у нас неделю, может, даже дюжину дней. Мне бы хотелось, чтобы его встретил в порту кортеж, чтобы все было покоролевски. Я хочу, чтобы вы поехали навстречу ему.

– Благодарю вас. Кто-нибудь будет сопровождать меня?

– Да. Я дам вам десятерых дворян из числа моих приближенных, из моих конюшен возьмете лучших лошадей. И поезжайте в порт Сен-Жюв. Будете там послезавтра после полудня. Когда прибудет Оливье, я доверяю вам приветствовать его, скажете, как вам приятно, что он соизволил посетить нашу скромную страну, как рада я, пожелаете ему счастливого возвращения на родную землю. Привезете его во дворец, и я буду ждать вас с распростертыми объятиями. Как вам мой план? – ее лицо сияло.

– Великолепен. Я должен буду выехать завтра утром, чтобы успеть вовремя.

– Возможно, лучше даже сегодня вечером и заночевать в Лионне. Готовьтесь, а я пришлю вам помощников.

Антуан кивнул с улыбкой на устах, радуясь возможности услужить Изабелле. Королева немедленно послала за бароном де Бонди, графом д’Оринье, графом д’Ананьи, виконтом де Марс, де Кури, де Паскаль и де Васейль, и еще за несколькими молодыми людьми, составлявшими сливки двора. С легким злорадством подумала королева, как завидовал бы им честолюбивый Орсини.

На рассвете все они, во главе с благородным герцогом де Рони-Шерье, сели на лошадей, одетых в парадную сверкающую сбрую, и поскакали на встречу с королем. Они прибыли заранее, и корабль Оливье еще не прибыл. Молодые дворяне разбрелись по берегу, – одни направились перекусить, другие просто поразвлечься. Антуан прогулялся по берегу в одиночестве, и, в конце концов, бросил свой плащ на камень и сел около воды, бросая мелкие камешки в море. Он провел так довольно долго в полном покое, пока не заметил, что к нему приближаются двое, чьи лица были скрыты под черными плащами с низко надвинутыми капюшонами. Один из них, повыше ростом, подошел вплотную к Антуану и окликнул его, затем он приподнял капюшон. Теперь Рони-Шерье узнал маркиза де Бустилона, вполне оправившегося от раны.

– Это вы, любезный маркиз? – надменно произнес Антуан. – Вы еще живы? Или вы явились за добавкой?

– К вашему несчастью, я действительно жив, – он усмехнулся. – Я здесь чтобы пригласить вас на прогулку.

– Прогулку с вами, Бустилон?

– И с д’Антони, он также соскучился за вами, не меньше моего.

– А! Так при вас верный паж!

Бустилон самодовольно улыбнулся.

– Сейчас не время для объяснений, возразил Антуан.

– Вы боитесь?

– Безусловно, нет. Но я встречаю короля Оливье.

– Его встретят без вас, если я вас убью, а если не убью, то вы еще успеете поцеловать ему ручку.

– Хорошо, – Антуан встал и взялся за шпагу.

– Постойте. Здесь негде драться. У меня неподалеку лодка. Я знаю полянку, где нам будет удобно, весьма удобно, – он улыбнулся, но Антуан не придал значению его гнусной улыбке. Он надменно кивнул, полагая, что Бустилон недостоин его вежливости, и последовал за врагом. Они встретили Васейля, который проводил молодого человека удивленным взглядом, но посчитал своим долгом не вмешиваться. Если герцог де Рони-Шерье желал удалиться куда-то в обществе двух подозрительных типов в темных плащах, разве имел он право задавать ему нескромные вопросы? Васейль видел, как все трое сели в лодку и скрылись в смутном тумане. Напрасно молодые дворяне ждали герцога, в тот вечер он не вернулся. Выслушав рассказ де Васейля, они обеспокоились и прочесали берег на несколько миль в обе стороны – и никого не нашли. Вскоре прибыл корабль Оливье. Участники почетного кортежа медлили, все еще надеясь дождаться Антуана и не решаясь отправляться на встречу без него. В конце концов, тянуть стало уже некуда. На корабле стали проявлять признаки беспокойства. Лишь выловив прибившийся к берегу плащ своего командира, дворяне поняли, что ждать более нечего и некого, и расселись по лодкам в настроении ничуть не приподнятом.

А случилось то, чего только и можно было ожидать от Бустилона. Сев на нос лодки, герцог де Рони-Шерье расслабился, не ожидая никакого подвоха. Греб д’Антони. Когда берег превратился в едва заметные в густой дымке огоньки вдалеке за горизонтом, Бустилон отрывисто заговорил:

– Вам следовало бы знать, Рони-Шерье, что я считаю вас за смертельного врага, после нашей последней встречи.

– Я знаю, – сухо заметил Антуан.

– А знаете ли вы, как я поступаю со смертельными врагами?

– Возможно, некоторых вы убиваете на поединке, – предположил Антуан.

– Вы правы, некоторых – да. Но не всех. А вы, должно быть, рассчитываете вернуться живым и здоровым к своей любовнице? – он употребил другое слово, гораздо более оскорбительное, и Антуан едва ли не бросился на него. Но Бустилон только того и хотел, – вывести противника из себя. Он резко выбросил вперед руку, заставив молодого герцога отклониться, и изо всех сил толкнул его. Антуан потерял равновесие и упал, и волны сомкнулись у него над головой.

– Греби скорее, – хрипло приказал д’Антони Бустилон, и тот, онемевший, скованный страхом, налег на весла с нечеловеческим рвением, которое придал ему ужас. Негодяи покинули место преступления, бросив Рони-Шерье на произвол судьбы. Месть свершилась.

Въезд короля Оливье в столицу сопровождался шумными празднествами, однако же чем больше приближался почетный кортеж к королевскому дворцу, тем явственнее было смущение и растерянность в рядах молодых дворян. Склонность Изабеллы к Антуану была секретом Полишинеля. Об этом знали или хотя бы догадывались практически все. Никто не хотел быть тем, кто скажет ей правду. Но скрыть его отсутствие было невозможно. Они переминались с ноги на ногу, не решаясь поднять глаза, и она потребовала от них высказать все начистоту. Иного выхода не было, и Альфред де Марс решился рассказать королеве, что произошло.