Текст книги "Купериада (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Военный городок, в котором разместили роту, располагался в пустыне и защищал с юго-востока собственно Израиль от оккупированных территорий, на которых всё ещё жили арабы. Со всех сторон, насколько доставал глаз, простирался тот самый песок, на котором, по преданию, был построен Тель-Авив. Кое-где на горизонте смутно виднелись поселения палестинцев, от которых можно было ожидать различных. гадостей. В тылу осталось несколько небольших городов, в той или иной степени охваченных интифадой, По земле ползали ядовитые змеи. С неба в любую минуту могли посыпаться ракеты «Скад» – привет от иракского народа, а заодно и родного советского, который Ираку эти игрушки поставил. В общем, курорт. Неделю просто скучали. Укладываясь спать, солдаты каждый раз недобрыми словами поминали прародителя Авраама, столь удачно выбравшего евреям местожительство. Постоянно хотелось пить. Наглый варан едва не утащил Лёвину медаль – вместе с Лёвой, который был к ней прицеплен.
Наконец поступило распоряжение выехать в соседний город, где палестинцы разынтифадились вконец. Предвидя грядущие свершения своих орлов, майор лично проинструктировал солдат, напомнив, что, хотя пули пластиковые, а граната всего лишь со слезоточивым газом, испытывать их на своих товарищах всё-таки не следует.
Рота Будённого, перегородившая проспект, казалась маленькой и жалкой по сравнению с надвигавшейся тысячеголовой толпой. Людская масса ползла от края до края улицы, слизывая деревья, проглатывая и переваривая автомобили, выдавливая стекла ж выедая аппетитное содержимое магазинов. Она ругалась по-арабски, размахивала дубинами и кинжалами, зажатыми в сотнях конечностей, плевалась камнями и бутылками с зажигательной смесью. Лёве стало тревожно. Он расстегнул клапан на кармане и вынул мамину фотографию, чтобы в последний раз перед смертью посмотреть на неё. В этот момент шальной порыв ветра вырвал карточку из его ослабевших рук и понёс её над проспектом.
– Мама! – взвизгнул Лёва и помчался догонять.
За его спиной Будённый зычно прокричал:
– Правильно, Куперовский, за наших матерей – вперёд! Ура, Красная Армия!
И вся рота пошла в атаку. Увидев энтузиазм горстки израильтян и, главное, услышав про Красную Армию, интифадствующие хулиганы содрогнулись от ужаса. Они вообразили, что Россия заняла сторону Израиля в ближневосточном кризисе и высадила ему на помощь свои войска, о славных боевых делах которых было известно даже самому тёмному арабу. Сердца их наполнились тоской, и они пустились наутёк, роняя палки, камни, а также разнообразные продукты и ценные вещи, до телевизоров включительно, которые они позаимствовали в подвернувшихся магазинчиках. Очень немногие сумели не поддаться страху, но и они не выдержали зверского вида маленького взлохмаченного Лёвы, несущегося на них с автоматом наперевес.
Куперовский же, не замечая происходящих вокруг него событий, гнался за уносимым стихией мамином портретом. Вдруг какой-то огромный араб в чёрной маске, из-под которой выбивалась рыжая борода, сдёрнул с плеча ручной пулемёт, явно намереваясь задержать его дулом и осквернить дорогую фотографию.
– Стой! Не трогай маму! – завопил Лёва и вцепился злоумышленнику в бороду. Тот, падая, успел тюкнуть Куперовского прикладом по голове, к Лёву поглотила тьма. Однако араба он из рук так и не выпустил, и лишь подоспевшие на выручку Куперовскому ребята из его отделения высвободили рыдающего гиганта из объятий страшного маленького еврея, оставив в судорожно сжатых Лёвиных кулаках клочья рыжих волос. В дальнейшем выяснилось, что Лёва взял в плен глубоко законспирированного руководителя крупкой террористической организации, за что и был награждён второй раз – орденом "Юный Моисей в корзине". Кстати, карточка не пострадала – она упала тут же рядом, и её подобрали Лёвины сослуживцы.
А в то время, пока Лёва сражался с террористом, паника охватила уже всех городских интифадистов, и при появлении на горизонте израильского солдата или полицейского они обращались в бегство, Палестинцы отступали так поспешно, что даже позабыли сделать своевременную остановку для совершения намаза. Этого милосердный Аллах, давно терпевший от своих чад всяческие поношения и притеснения:, не мог вынести. В наказание он поразил ужасом души палестинских бойцов по всей стране, и приободрившаяся израильская армия нанесла решающий удар по Движению сопротивления. В кратчайший срок с интифадой было покончено, и лично Ясер Арафат, сидя в своём подземном бункере, посыпал лысую голову охапками пепла от сожжённых секретных бумаг.
У Организации освобождения Палестины осталась последняя козырная карта – кровавая подпольная организация "Хезболлах" – и её не замедлили пустить в ход.
На отражение наступления исламских партизан, поддержанных войсками некоторых соседних государств, были направлены лучшие части вооруженных сил Израиля, в том числе, конечно, и столь славно проявившая себя рота Муравейчика.
Красная Армия лежала, зарывшись в песок, и смотрела на дюны, за которыми притаился противник. Из-за дюн стреляли, иногда бросали гранаты, но особой активности не проявляли. Чувствовалось, что обе стороны ожидают сигнала свыше, и он поступил. Заверещал полевой телефон майора, и, выслушав приказ, из штаба, Будённый скомандовал:
– Куперовский впереди, остальные за ним – в атаку, ур-ра!
Лёва нёсся по пустыне, и ему было очень страшно. Навстречу бежали, пригибаясь и крича что-то гортанными голосами, арабы в белых чалмах. Кое-кто из них, повесив автоматы на шеи, размахивал кривыми саблями. Прямо перед Куперовским вырос из-под земли невысокий коренастый палестинец, сразу же наступил на полу собственного халата и покатился вниз по склону, сбив Лёву с ног и увлекая его вслед за собой. У подножия дюны враги затормозили, расцепились и обнаружили, что они знакомы.
– Лёва! Салам алейкум!
– Самиг! А ты-то как сюда попал?
Вокруг кипел бой, а двое старых приятелей (мелкие недоразумения, случившиеся между ними в прошлом, были давно забыты) сидели, удобно привалившись спинами к податливому боку песчаной горы, и мирно беседовали. Оказывается, Самигулла, поддавшись на пропаганду одного происламски настроенного хмыря, взял на работе отпуск, добавил ещё два месяца за свой счёт, завербовался добровольно в палестинцы и вот воюет здесь вторую неделю под именем Гамаль Абдул Насер. Климат, конечно, гадостный, и арабского он не знает – скучно. Нарушая приказ и законы шариата, собеседники немного выпили из Левиной фляжки и быстро выяснили, что им нечего делить на этой земле, а происходящее безобразие пора прекратить.
Так начались события, вошедшие в историю под названием большого Куперовского замирения.
Тем временем сгустившиеся сумерки остановили сражение, армии вернулись на свои первоначальные позиции, а уже к утру на широком участке фронта началось массовое братание, иудейские и мусульманские бойцы бродили по пустыне, обнявшись, жаловались друг другу на жизнь, на зажравшихся вождей, обменивались адресами, оружием, деталями одежды, личными вещами, фотографиями любимых девушек, талмудами и коранами. Оказалось, что у них, как и в их священных книгах, немало общего. Между евреями и арабами едва не установился вечный мир, но ястребы и поджигатели войны с обеих сторон, спохватившись, сговорились и поспешно развели войска на возможно большее расстояние, чтобы с помощью агрессивной пропаганды, промывания мозгов и гнусных провокаций восстанавливать в своих народах и армиях изрядно пошатнувшееся недоверие друг к другу. Куперовского же вызвали в столицу, по совокупности геройских подвигов вручили высший орден Израиля – «Большое пурпурное сердце с зелёным горошком», досрочно присвоили звание капрала и уволили в отставку подчистую – по состоянию здоровья министерства обороны.
Лёва Куперовский – миллионер.
Только что демобилизованный из рядов вооружённых сил Куперовский шел по вечернему Тель-Авиву и размышлял о разном. Медаль и два ордена тихонько звякали на капральской форме, которую он ещё не успел снять. Погружённый в раздумья, Лёва не заметил, как покинул ярко освещённый респектабельный центр города и забрал в так называемый квартал красных фонарей. Хранительницы традиций квартала, напуганные грозным видом Куперовского, не нарушали его уединения. Неожиданно из-за угла, взывая о помощи, выскочил прилично одетый пожилой джентльмен, В руках он сжимал жёлтый портфель. Дядя Изя (а это был именно он), за неимением другой защиты, спрятался за Лёвину спину. Два его преследователя – суровые негры пролетарского вида – увидев боевые награды маленького капрала, спешно юркнули в ближайшую стриптиз-пивную, как будто туда и направлялись.
– Здравствуйте, дядя Изя, – оказал Лёва. – Вот я вас и нашел.
– Шолом алейхем, – обречённо ответил дядя Изя.
Через час родственники уже сидели за праздничным столом на загородной вилле Израиля Куперовского и разговаривали. Сначала Лёва описал свои приключения на земле Моисея и Давида, а затем дядя рассказал ему о себе. Оказывается, дядя Изя был учёным и изобретателем, но советская действительность мешала развернуться его дарованиям. Достаточно было ему задуматься над очередным открытием, как или его тащили в гости к родственникам, или кто-то из них приходил к нему. Дядя Изя всюду носил с собой крокодиловый портфель с записями, незавершёнными расчётами, начатыми статьями, но ему так и не суждено было где-либо поработать долее полутора часов. В результате открытие совершал кто-нибудь другой. Вот таким образом талант Израиля Куперовского чах в удушливой атмосфере социализма, а сам он зарабатывал свой горький хлеб на должности старшего товароведа в продмаге, отчего обрюзг и растолстел. В конце концов он решил переселиться куда-нибудь на новые земли, подальше от любвеобильной родни, и не сообщать своего адреса. А поскольку никто, кроме одноимённого государства, не желал принимать бедного еврея, то дядя Изя улетел в Тель-Авив, предварительно распродав нищий скарб, приобретённый тяжким подневольным трудом: три «Мерседеса», дачу, кооперативную квартиру, ещё одну дачу, подпольный заводик по изготовлению подтяжек из отходов местного химкомбината, чёрную «Чайку», ну и кое-что по мелочи. Здесь, на земле обетованной, вырвавшись из соцлагеря на свободу, он, наконец, полностью реализовал себя. Он наладил производство транзисторных приемников из советских ЭВМ, которым никто не мог найти применение. Он открыл фабрику по переделке привозимых нашими иммигрантами бюстов Ленина в бюсты Моше Даяна путём выбивания одного глаза. Принадлежащий ему концерн выпускал специальные контрацептивы для правоверных иудеев – не действующие по субботам, кондомы для диверсантов – с встроенным зарядом взрывчатки, предназначенные для палестинских партизан презервативы с головой Ясера Арафата на конце (свисавшие с неё хвосты полотенца не могли оставить равнодушной ни одну арабскую красотку) и противозачаточные таблетки для шпионов – с цианистым калием. И ещё многое совершил дядя Изя для увековечения своего имени и вящей славы приютившей его страны. Например, его завод сдирал с автоматов Калашникова фирменные эмблемы и выбивал шестиконечные звёзды, производя известные во всём мире автоматы «узи». Но ещё тогда, когда Израиль Куперовский бедным репатриантом впервые ступил на землю предков, он поклялся покинуть её, если кто-нибудь из родственников найдёт его. Поэтому после первой встречи с Лёвой дядя Изя продал свои фабрики, а вырученные деньги перевёл в одну из западных стран, куда и переедет вскоре. Однако племянник так понравился дяде Изе, что он оставляет ему этот дом, акции и десять миллионов. В благодарность он просит только никогда, никогда его больше не разыскивать, иначе он за себя не ручается. Произнося последнюю фразу, дядя Изя извинился и зашёл на минутку в ванную комнату. Больше Лёва его никогда не видел.
Так мой приятель неожиданно стал миллионером. После напряжённых размышлений о том, как распорядиться свалившимися на голову деньгами, Лёва решил превратить свою виллу в международный центр искусств. Больше года съехавшиеся с разных концов света непризнанные гении ели и пили на Левины деньги, периодически удаляясь в отведённые им мастерские для общения с музами. Всё это время гостеприимный хозяин с нетерпением ожидал момента, когда можно будет, наконец, ознакомиться с творениями пестуемых им талантов, и вот этот час настал. Перед глазами потрясённого Куперовского предстали двенадцать полотен «Л. Куперовский размышляет о будущем человечества», три скульптуры под тем же названием, две очень похожих друг на друга (хоть и написанных разними художниками) картины «Л. Куперовский в ожидании славы», серия игривых миниатюр "Куперовский удваивает население Земли'', триптих «Отец, сын и Лёва Куперовские», темпераментный (то есть нарисованный темперой) цикл «Жизнь и смерть Л. Куперовокого. Кубоидная симфония номер 118», хорал «Л. К. критикует поджигателей войны», шпионский роман «Лев разоблачает» (совершенно порнографический) и несколько сотен бюстов, изображавших Лёву на разных этапах его жизненного пути. Вершиной же коллекции было созданное группой наших соотечественников монументальное (тридцать на сорок метров, в тяжёлой золотой раме) полотно «Лев Куперовский и Индира Ганди принимают крестьянских ходоков в Кремле» (картина выполнена в классической манере, поэтому крестьяне облачены в тоги, их жёны и дочери обнажены и играют на арфах, а Лёва и Индира, также неглиже, восседают в общей на двоих ванне). Позже Куперовский с огромным трудом всучил большую часть вышеперечисленных произведений в дар окрестным школам и музеям, но бюсты так никто и не взял, и их пришлось под покровом ночи расставить по всей округе.
Первая неудача не охладила Лёву, и храм искусств был заменён на домашний зоопарк. Проявив завидную энергию и богатую фантазию, Куперовский выписал со всего света множество экзотических животных. Распаковывая ящики и клетки, он ликовал, ощущая себя видным защитником природы. Мелкие происшествия, неизбежные в начале большого дела, не смутили молодого миллионера. Ну, встретилась госпожа Файльзильбер в собственной ванной комнате с возбуждённым самцом гориллы – так ведь и его, одинокого, можно понять. Ну, за господином Микенбергом всю ночь гонялся голодный ягуар – но ведь адрес перепутал не Лева, а фирма-отправитель, да и контейнер всё равно вскрывал слуга-араб. В общем, в период создания зоопарка ничего существенного не произошло. К сожалению, в дальнейшем неприятностей избежать не удалось, и причина была в том, что романтичный Лёва, поддавшись новомодным теориям, выпустил приобретённых им животных (среди которых преобладали хищники) в ничем не огороженные вольеры, и последствия этого опрометчивого поступка не заставили себя долго ждать. Ну, а змеи расползлись просто потому, что Куперовский по рассеянности забыл распорядиться, чтобы их ящики прикрыли сверху стёклами.
Потерпев фиаско на поприще искусства и забот о братьях наших меньших. Лёва обратил свой взор на науку и уже выписал циклотрон из Франции и ядерную лабораторию из США, когда не выдержали его соседи. Тяжко удручённые частыми встречами в самых неожиданных местах с Лёвиными бюстами (один из них был даже обнаружен в храме Божьем) и его же бывшими питомцами, доведённые до отчаяния невозможностью в условиях демократического общества покончить с Куперовским с помощью полиции, они призвали на помощь большую политику. Проявив редкостную изворотливость, соседи вспомнили о начинающихся выборах и выдвинули Лёву в премьер-министры Израиля, решив хоть так освободиться от него. Население, уставшее и от Ликуда, и от Аводы, с восторгом поддержало независимого кандидата, по данным опросов общественного мнения он быстро оставил далеко позади всех конкурентов, и быть бы Куперовскому премьером, но судьба судила иначе.
Лёва Куперовский возвращается домой.
Незадолго до решающего дня Лёва после встречи с избирателями Хайфы гулял в одиночестве по улицам этого портового города. Кое-где на стенах красовались его предвыборные плакаты, и от собственной приветливой улыбки у Куперовского поднималось настроение. Неожиданно рядом с ним взвизгнули тормоза, два плечистых молодых человека в тёмных очках подхватили его под руки, втолкнули на заднее сиденье "Вольво", после чего автомобиль, резво набрав скорость, помчался в неизвестном направлении. Седовласый джентльмен, сидевший рядом с водителем, обернувшись к Лёве, сказал ему что-то по-английски. Лёва беспомощно пожал плечами.
– Смотри-ка, Стив, – обратился громила справа от Куперовского к напарнику, – как Воннегут-то наш назюзюкался, родной язык забыл.
– Да не обращай внимания, Жора, – ответил тот. – Они ж с Азимовым ещё с Бостона не просыхают.
Лёва открыл было рот, чтобы объяснить, что его, кажется, с кем-то спутали, но Стив сделал мгновенное движение рукой, и в горло Куперовского хлынула обжигающая жидкость из бутылки с красивой наклейкой.
– Ну нельзя же так, ребята, – сказал седой. – Всё-таки известный писатель, вы б поаккуратнее,
– А по мне хоть Хемингуэй, – пробасил Стив. – Дать бы этому алкашу по громкоговорителю, он бы и отрубился у меня до самого Конгресса. Так я ж этого не делаю, вот виски собственный на них трачу. Лучшее лекарство для этих джонов.
– Да, с американами оно всегда так, – подтвердил Жора.
Это было последнее, что услышал Лёва, проваливаясь в сон.
Когда он открыл глаза, вокруг покачивался океан. Судя по обстановке, он находился в кают-компании роскошного лайнера. Его тело было свалено в шезлонг у четырехместного столика, заставленного едой и напитками. В соседних шезлонгах возлежали три разновозрастных весельчака, одетые даже для морской прогулки весьма легкомысленно. Английская речь, постоянный хохот, звёздно-полосатые семейные трусы и аналогичный государственный флаг в вазе для цветов в центре стола подсказывали, что это были американцы. Корабельный рупор, надрываясь, выдавал нечто игривое. Вдруг, поперхнувшись, он умолк на несколько секунд, после чего над волнами поплыли звуки «Янки дудль». Соседи-весельчаки мгновенно встали и, вытянувшись по стойке «смирно», начали вполголоса подпевать, их глаза, как по команде, увлажнились. Зрелище было весьма трогательным.
– Мама, – сказал Лёва.
В этот момент гимн завершился. Заметив, что Куперовский очнулся, американцы обратили к нему сияющие скалозубые лица и открытые бутылки. Никто из них не понимал ни слова по-русски, зато они очень любили Лёву, называли его то Куртом, то мистером Воннегутом, дружески хлопали по плечу, спине, щекам, говорили что-то про Конгресс эт Москоу и поили, поили, поили... По вечерам кто-то отволакивал его в каюту и по утрам притаскивал обратно к столику. А хмельной гейзер всё не иссякал.
Однажды утром, проснувшись, Лёва обнаружил, что находится на суше, в постели, и его бесцеремонно трясёт хмурый грубый субъект, отдалённо напоминавший самого Лёву, но в полтора раза выше. Это был настоящий Воннегут, ему пришлось добираться из Хайфы в Россию за свои деньги, и поэтому он был очень зол, как объяснил Куперовскому портье, вышвыривая его из пятизвёздочного отеля в столицу нашей Родины город Москву.
Так Лева вернулся. Теперь он работает на прежнем месте, и его стол стоит недалеко от моего. Снова уезжать он не собирается, потому что от судьбы не уйдёшь.
А недавно отыскались следы его дяди Изи. Как выяснилось, расставшись с Лёвой, он переехал в США, намереваясь в скором времени покорить новые вершины на своём жизненном пути. Однако из всех слоев американского общества первой оценила возможности Израиля Куперовского вездесущая нью-йоркская мафия, которая похитила его и держит в некоем секретном месте, дабы использовать его дарования в гнусных преступных целях. Узнав обо всём этом от заокеанских родственников, Лёвина мама возмутилась и вышла на тропу воины. Сейчас она как раз снаряжает небольшой, но хорошо вооружённый отряд из членов клана Куперовских, который должен нанести удар по сообществу гангстеров, вырвать дядю Изю из их преступных лап и вернуть в лоно семьи. На достижение этой благородной цели ассигновано всё состояние Лёвы, оставленное им в Израиле. Для проведения воздушной разведки в Штаты уже направлен Куперовский-с-Веги на своей летающей тарелке. Дед Авраам отвечает за проведение разоблачительной кампании в американской прессе. Дед Моисей готовит явки и пути отхода. Дядя Исав обучает бойцов отряда английскому языку. Кажется, мафии таки придётся несладко.
КРАХ ОПЕРАЦИИ «БОЛЬШИЕ ПЕЙСЫ»
Сейчас, когда Россия с Израилем обменялись послами, в Кремле отпраздновали пурим, на Красной площади торжественно прошло обрезание иудейских младенцев, а в бывшем Мавзолее – выставка талесов и цоресов, мало кто вспоминает прежние холодные времена. Но даже те, кто не страдает ранним склерозом, ничего не слышали о миротворческой акции «Большие пейсы» и о роли моего приятеля Лёвы Куперовского в деле освоения космоса. Мне тоже известно не всё, но я чувствую настоятельную необходимость рассказать о том, что знаю.
Однажды вечером, когда Лёва покинул проходную родного КБ, к нему подошли двое в форменных мешковатых костюмах и, профессионально подхватив его под руки, синхронно прошипели: «Пройдёмте, товарищ!» Было ясно, что эта парочка явилась из внутренних или внешних органов, а в таких случаях отказываться от приглашения просто неприлично. Лёва обмяк и безропотно позволил вести себя, куда им хотелось. Всю дорогу у того из сопровождающих, что шёл справа от Куперовского, верхняя пуговица пиджака хрипела, нехорошо ругалась и настойчиво выясняла, скоро ли доставят козла безрогого. Вначале Правый что-то отвечал шёпотом, поднося ко рту крышечку недопитой поллитровки, но потом ему, видимо, надоело, и при очередном вопросе он, рявкнув: «Слава КПСС!», разбил бутылку о фонарный столб. Пуговица замолчала, Лёва как-то сразу оказался лишним, и Правый начал посматривать на него со значением, вертя в свободной руке «парабеллум». По счастью, тут они и пришли. К большой нескладной собачьей будке. Левый постучал в крышу и, свалив Куперовского ловким приёмчиком, на лету подхватил его и втолкнул ногами вперёд в круглое отверстие. Проскользнув по наклонному желобу, Куперовский плюхнулся на жёсткий неудобный стул, стоявший посреди просторной комнаты, освещённой люминесцентными лампами. За двухтумбовым канцелярским столом восседал типовой мундирный полковник с седеющими по уставу висками.
– Гражданин Куперовский Лев Натанович!? – сухо опросил он.
– Да, – обречённо сказал Лёва, пытаясь по выражению глаз собеседника вычислить грядущий срок.
– Признайтесь честно, – неожиданно переключился на отеческий тон полковник и, подойдя к Леве, положил ему руку на плечо. Поскольку полковник стоял, а Лёва сидел и к тому же ростом был много ниже среднего, поза чекиста оказалась несколько скособоченной: – Признайтесь, ведь вы... как бы это выразиться помягче... еврей?
– Да, – Куперовского с детства учили быть честным, когда врать бессмысленно.
– Вот вы-то нам и нужны!
Лёва понял, что срок будет большим.
– Вам придётся полететь в космос, – сердечно сказал полковник.
Не ожидавший такого поворота Лёва подскочил и, мгновенно получив от бдительной охраны дубинкой по голове, очнулся уже на диване. Его поили валерьянкой. Перепуганный полковник метался вокруг, всем мешал, давал советы. Кажется, он рекомендовал кровопускание, иглотерапию под ногти, ведро воды внутрь натощак. Потом он примостился рядом и, поглаживая Лёву по голове, объяснил наконец, в чём дело. Просто случилось так, что маленький Куперовский попал в сферу действия высокой политики. Кажется, Сирия стала кому-то не тому двусмысленно улыбаться и призывно покачивать бедрами. Или, наоборот, Ирак слишком активно демонстрировал свои мужские способности. Короче, ближневосточный пасьянс не раскидывался, и было решено совершить некий жест доброй воли в направлении Тель-Авива, но при этом не очень обидеть вероломных друзей из арабского мира. Два института в Москве и одна засекреченная лаборатория в Новосибирске после полугода напряжённых исследований выдали четыре возможных предложения: организовать Еврейскую ССР, покончить с антисемитизмом, назначить еврея генеральным секретарём партии, послать еврея в космос. Руководство страны единогласно остановилось на последнем варианте как имеющем меньшие вредные последствия.
– А при чём тут я? – слабым голосом спроста Лёва.
– А тебя, сынок, выбрал компьютер. Вложили в него, понимаешь, все данные, требования, от нас кое-какие условия, учёные что-то там дополнительно похимичили, не скажу что – и вышло две кандидатуры: твоя и какого-то Левинсона из Одессы. Но "Куперовский" звучит приятнее, чем "Левинсон", и не так раздражает население. Лёва хотел возразить, что "Левинсон" не хуже, даже гораздо лучше, но ему показалось непорядочным решать свои проблемы за счёт другого человека, и он промолчал.
– Так что, дружок, героя будем делать из тебя, а он пусть-ка побудет дублёром, до лучших времён. Проект "Большие пейсы". Тебе нравится название? Вообще, как интеллигент интеллигенту, я тебе скажу: еврей сред звёзд – это красиво. Это где-то звучит гордо. Так и хочется всех вас послать... Короче, готовься, сынок, тебя уже ждут. О согласии не спрашиваю, знаю, что не откажешься, когда мы с родиной так тебя просим. Вперёд, мы в тебя верим.
Он нажал кнопку, и мощная пружина выбросила Лёву наверх, в дружеские объятия Левого и Правого. И Куперовский, можно сказать, почти и не касался земли, пока не оказался спустя две недели в Звездном городке.
...Кадровик, средних лет худощавый мужчина с роскошной лысиной во всю голову, был непреклонен:
– Нет, нет и нет. Я не могу допустить вас к подготовительным занятиям. И не просите.
– Да я и не прошу.
Это было бы идеальным выходом для Лёвы, который, собственно, и не стремился к звёздам.
– Вот и не нужно. Ни к чему не приведёт. Центрифуги вы не выдержите, катапульта вас потрясёт, а после прыжка с парашютов вы уйдёте в землю, и мне придётся выписывать гроб неизвестно по какой статье расходов.
– Почему? – спросил ошарашенный Лёва.
– Потому что в текущем году по этой графе уже перерасход. Главное, в инструкции же ясно написано: после выпрыгивания из самолёта сначала дёргать за кольцо, а потом уже приземляться, так ведь нет – всё время путают. А вы, Куперовский, и вовсе забудете парашют дома. В общем, уходите и без освобождения от тренировок не возвращайтесь.
– А где берут освобождения?
– Нигде. Нигде их не берут. Вы сами-то себе представляете: освобождение от физических тренировок для космонавтов? Таковое существует только теоретически, на практике его быть не может, его никто не подпишет.
– У меня оно будет, – печально сказал Лёва, – Моя семья решила, что я должен лететь.
– Да я готов пресс-папье съесть, если вы добудете освобождение. Откажитесь от этой затеи, и расстанемся по-хорошему.
– Оно будет, – ещё более печально повторил Куперовский. – Вы не знаете мою маму.
Дверь с грохотом открылась, и в кабинет твёрдым шагом вошла дородная черноволосая женщина. Её карие очи пылали огнём, причёска и одежда пребывали в некотором беспорядке, в руках она сжимала пачку бумаг.
– Здравствуйте! – патетически произнесла она. – Я мать вон того мальчика. Я принесла его документы. Вот освобождение от всех этих ваших гильотин, или как они там называются...
– Мама, как ты догадалась, что мне это понадобится? – прошептал Лева.
– Или я не знаю своё дитя? Или я не понимаю, что потребует, глядя на него, любой нормальный человек?
Кадровик икнул.
– Вот справка о том, что он освобожден от военной подготовки. Вот – о том, что он в детстве болел свинкой. Вот – о том, что он может не ходить в общую столовую и кушать то, что мы ему пришлём из дома. Вот свидетельство, что он в своём уме. Вот – о том, что он недостаточно в своём уме, чтобы посещать лекции по марксизму-ленинизму.
Кадровик дрожал столь крупной дрожью, что у бронзового бюсте вождя на его столе звякали зубы.
– Вот документ, что на Лёву нельзя кричать и вообще разговаривать сурово – он мягкий, впечатлительный, может взбеситься и укусить. Вот разрешение лететь в своём скафандре – ему дядя Зяма пришлёт, добудет японский. А вот тут ему позволяют воспользоваться собственным космическим кораблём, но вы можете не брать себе это в голову – ракету мы ещё не достали. Да что это с вами? Если вам надо, у меня есть знакомый хороший врач как раз по этим болезням. Он, правда, кончал мясо-молочный институт, но знали бы вы, какая у него практика. У некоторых от одного взгляда на него всё проходит.
Кадровик молчал, из его глаз катились крупные слезы, он, судорожно глотая, доедал пресс-папье.
Так в программе подготовки Куперовского остались лишь такие предметы, освободить от которых мог только Господь Бог (впрочем, и он не сумел бы, ибо не состоял в партии).
Чтобы читатель имел представление о характере изучаемых дисциплин, по большей части разработанных специально для Лёвы, я опишу один его обычный день. Должен отметить, что ввиду особой секретности проекта Куперовский жил и занимался отдельно от других будущих космонавтов, в бункере за глухой каменной стеной. Внутри бронзовых атлантов, поддерживавших арку над входом, бессонно бдели два молодых комитетских лейтенанта. В каждом пеньке на территории находилось переговорное устройство. Холодный клозет одним движением полуоторванной двери превращался в самолёт вертикального взлета. В бюсте вождя скрывался перископ.
Итак, Лёва подымался непривычно рано – в начале десятого, Утренний туалет обычно отнимает у него полчаса, а к десяти он успевал ещё и умыться. После завтрака (все блюда обязательно предварительно пробовал специальный человек из органов, который с такой ответственностью подходил к делу, что на долю Левы доставалось немного) начинались занятия. Они подразделялись на три комплекса – патриотический, идеологический и практический. Первый был нацелен на слияние Лёвы с жизнью народа. Лёва пел под баян (как и все люди, не имеющие слуха, он делал это с особым удовольствием), учил наизусть Пушкина, Маяковского и Есенина, глубоко штудировал книги классиков реализма и соцреализма. Кроме того, он обучался питаться русским салом, что на всём протяжении отечественной истории считалось решающим критерием патриотизма. Как результат скудных завтраков, успехи Лёвы в освоении национального продукта были столь впечатляющи, что даже у самых ярых борцов с сионизмом не нашлось бы повода для упрёков. К сожалению, сало оказалось украинским, что имело последствия спустя несколько лет, но это уже иная история. Идеологический комплекс, который разбивался надвое обедом и послеобеденным сном, был буен и многообразен и отражал как традиции, так и свежие веяния надвигавшейся перестройки. Куперовский внимательно ((за этим следили) прочитывал свежие газеты (потом, когда всё кончилось, ему пришлось долго лечиться), смотрел информационные передачи (программу "Время" для него накануне записывали на видеомагнитофон и прокручивали три раза), учился отвечать на провокационные вопросы западных журналистов. Вопросы были те ещё, их на специальной "шарашке" сочиняли отборные осуждённые диссиденты, которым терять было уже нечего, но и ответы были не хуже – плод мозговой атаки будущих демократических лидеров, а тогда – сотрудников журнала "Коммунист" и идеологического отдела ЦК. Завершала комплекс особая дисциплина, которую вёл театральный режиссер из негласных сотрудников и которая была помечена в расписании загадочным термином "спецдвижение". Лёва на манекенах учился приветствовать генерального секретаря и членов правительства, говорить "поехали" и махать рукой (с макета ракеты-носителя в 1/2 натуральной величины). Много времени отнимала репетиция сцены "Прощание с матерью". Дело в том, что необходимо было подготовить и заранее отснять для телевидения два варианта: один – для случая благоприятного завершения экспедиции (в сдержанно-мужественных тонах) и второй – если финал окажется более печальным (в трогательно-героическом стиле). Маму из соображений секретности на репетициях изображала молодая и симпатичная чекистка из группы по работе с иностранцами, и это сбивало Лёву. То он не вовремя пускал в пространство героический взгляд, то проявлял неуместную пылкость в объятиях, а то вдруг корчил такую мину, какая ни в один сценарий бы не поместилась. Увидев это на Куперовском лице первый раз, партнёрша едва не лишилась сознания и долго заикалась. Но в конце концов девицу заменил усатый майор-грузин, и дело быстро пошло на лад.
