Текст книги "Купериада (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Поцеловал все-таки, – сухо спрашивает майор.
– Да, – говорит мой приятель и по всегдашней привычке пытается объясниться. – Понимаете, никак нельзя было не поцеловать, очень уж настойчивая попалась...
– Ну, тогда не обессудь, – и майор превращается в грозного четырехрукого исполина, каждый палец на ноге которого раза в полтора больше нашего героя.
– Кто ты? – шепчет Лёва.
– Я? Я – майор, то есть самый главный здесь! – хохочет гигант. – Я – гений этой местности, и я – твой смертный час. Смотри, как я бью.
Он замахивается, и кулак со свистом рассекает воздух и врезается в Куперовского, но тот не ощущает ничего, кроме легкого толчка, а титан, едва коснувшись Лёвушки, с волшебным звоном лопается, как мыльный пузырь.
И опять Лёва попадает в неравноправную кампанию, на сей раз перед ним дама-великанша, сама Либертэ, или, скорее, ее образ, дух, колеблемый налетевшим с востока ветром.
– Ну что, – говорит она, – пора, пожалуй, прощаться. Везде ты у меня был, всё видел. Вопросы какие-нибудь остались?
– Да, – сказал Лёва. – Это вас я, извините, целовал? То есть сначала, из осторожности, не хотел, однако...
– Догадливый, – усмехнулась Свобода. – Меня, конечно.
– И зачем вам, если не секрет, это было нужно?
– А может быть, как раз секрет? Имею же я право на женские тайны, не хуже любой-всякой. Кстати, разве тебе неизвестен девиз нашего времени: "Много будешь знать – скоро ликвидируют?" Ладно уж, все-таки за последнее время не совсем чужие стали мы друг другу, кое-что ты во мне понял, что-то и я в тебе, поэтому признаюсь. Сексуальные комплексы свои я через тебя замахнулась изменить, либидо одолеть и отклонения изжить, да не вышло ничего.
– У вас проблемы? – в обретенном американском стиле, но по-русски жалостливо спросил Лёва. – Я могу что-то для вас сделать?
– Да говорю же: пыталась я уж тебя использовать. Не вышло. Ты ж видишь, какая я дура каменная уродилась, а тоже баба, тоже любви хочется. Как в самую пору пришла, окинула мир оком – а на всей планете никого с меня ростом нет. Маялась я, дорогой мой, долго, пока вы Родину не соорудили мне под пару. Та хоть и мать, но тоже одинокая и неудовлетворённая, вот и устроили мы с ней связь через астрал. Такова наша доля грустная, розовые мы теперь обе, не по склонности, а по необходимости, хоть с Фрейдом консультируйся, хоть как. Что ж вы Дворец Советов не соорудили, а? Там на крыше такой Ленин намечался, зажили бы мы, бабоньки, с ним втроем по-шведски, тихо да ладно. А так – тьфу, позор один. Я вот эксперимент с тобой сделала: вдруг смогу с недомерком? Нет, не получилось, не поднимается ничего в душе, не распускается, не шелестит, не плодоносит. Все теперь ясно тебе?
Лёва кивнул.
– Ну ладно. До нескорого свидания. Если увидишь где мужика мне хоть по плечи – пиши. Вдруг я проглядела. Но ему не говори, а то всё испортишь. Женщины, чтоб ты знал, берут мужчин приступом, используя фактор внезапности. Во всяком случае, такие дылды, как я. Привет Матери передавай.
– Маме? – ошарашенно спросил Лёвушка. – А откуда вы её знаете?
– Родине, бестолочь! В общем, пока.
И Куперовский покатился кубарем сквозь измерения, эфирные пространства и астралы. Когда он очухался, его крепко держали за локти двое в белых халатах.
– Ты откуда, парень, такой встрёпанный? – спросил схвативший правую руку.
– Из иных пространств, – меланхолично ответил Лёва; от свалившихся на его голову за последнее время испытаний он немного, как теперь говорят, сдвинулся по фазе. – Только что я разговаривал с призраком вашей и нашей Свободы.
– Так, – сказал тот, что обращался к Куперовскому. – Надо же, за три года на этом месте подбираем уже девятого. Как думаешь, Джек, его в ту же палату?
– Нет, – покачал головой Джек, – этот тихий. Его к дуракам можно. И они повели больного к машине. Оглянувшись, Лёва увидел, как
статуя раскалывается на две части вдоль взявшейся откуда-то трещины и обломки погружаются в океан. К счастью, это ему просто показалось.
...– А не сможете ли вы, мистер Куперовский, перечислить мне основные особенности логической машины Тьюринга? – вопрошал, величественно возвышаясь над столом, знаменитый профессор Скотт, специалист по маниям и фобиям.
– Нет, собственно, – засмущался Лёва, пытаясь при этом попасть в тон собеседнику. – Я, видите ли, не готовился к нашему разговору. Если бы знать...
– Ясно. Пишите, коллега, – это он уже обращался к ассистенту, скромно притулившемуся сбоку, – "идиотизм", – присмотревшись к Куперовскому, он несколько смягчился и уточнил. – "В ранней стадии".
– Возьмём предмет попроще, из общеизвестных. Например, как вы относитесь к идеям Маркузе?
– Собственно говоря, я... – и Лёва понуро умолк.
– Отметьте, коллега: "...быстро прогрессирующий, отягощённый отказом от контактов с миром".
– Насколько часто вы занимаетесь самоудовлетворением?
– То есть? – не понял смысла наивный Лёвушка, вообще плохо воспринимающий эвфемизмы, впрочем, стесняющийся и прямых разговоров о некоторых явлениях, ими прикрываемых.
Профессор объяснил, Лёва побагровел и затряс головой, не в силах вымолвить ни слова.
– Записывайте: "Проблемы в половой сфере. Судя по всему, пониженная потенция".
Лёва вскочил и протестующе замахал руками. Властным мановением длани Скотт вновь усадил его, а санитаров тем же движением вернул на их посты к дверям.
– Любите ли вы свою мать, мистер Куперовский?
– Да.
– И в детстве любили?
– Да, конечно.
– А с отцом у вас не случались порой трения?
– Ну, иногда бывало. Но я его тоже люблю. И слушаюсь, – быстро добавил Лёва, стремясь не быть уличённым в непочтении к родителям.
– "Эдипов комплекс в классическом проявлении".
Лёва возмущённо вскочил, выкрикивая что-то нечленораздельное. Он позже утверждал, что упоминал при этом маму профессора, как в отрицательном, так и в страдательном смыслах, но я, зная Лёвину воспитанность и болезненное отвращение к нецензурной брани, не верю его заявлению, посему оставляю, как написал выше: "нечленораздельное".
– Гм, это уже не в первый раз. Зафиксируйте: "Обидчив, вспыльчив. Весьма агрессивен".
Лёву увели.
В тот же вечер ассистент, угощая в местной столовой ужином интерна Лиззи, которую он успешно подвергал соблазнению путём совместного обсуждения анамнезов и диагнозов, завершил описание «случая Куперовского» следующим образом:
– Но, как ты сама понимаешь, всё это ничего не значит. В конце концов, половина Америки уже сошла с ума, а вторая половина – на пути к тому. В итоге основанием для госпитализации послужили его настойчивые утверждения, что он – русский турист. Даже когда его тащили в палату, он повторял это и обещал жаловаться. Кстати, ты его видела? Ну вот, тогда и ты со мной согласишься. Какой же он русский, когда за двести метров видно и слышно, что он еврей! Классический семитский тип. В общем, навязчивая идея, клинический случай. Симпатичный малый, но, по-моему, неизлечим.
– Как это печально, – сказала Лиззи.
Однако в сумасшедшем доме Лёва пробыл совсем недолго, да и то в основном в отдельной комнате с мягкими стенами, потому что считался особо буйным, избыточно свободолюбивым и постоянно подбивал тихих помешанных на бунт. Как раз прошумели несколько историй с невозвращением из-за океана наших знаменитых спортсменов, и специальные товарищи из посольства занялись проверкой советских подданных, пребывающих в Штатах. Тогда-то они обнаружили, что гражданин Куперовский, отставший от своей тургруппы около года назад, как ни странно, до сих пор не попросил убежища у дядюшки Сэма. Поражённые этим обстоятельством, товарищи не пожалели усилий, агентов и долларов и в рекордные сроки отыскали Лёвушку в нью-йоркской психушке, где он в качестве интересного случая пользовался особым вниманием медиков. Освобождение его оттуда, снятие накопившихся разнообразных уголовных обвинений и доставка на родину на правах дипломатической почты было для нашей тогда ещё сверхдержавы делом техники. Взамен мы тоже сделали для США какие-то мелочи – кажется, отпустили на волю страны Балтии. Или войска откуда-то вывели? Во всяком случае, в результате Лёва понял, как дорог он родному государству и как оно ему дорого. Он бы и до сих пор расплачивался, но, к счастью, удалось Союз развалить, и про Куперовского забыли. Так что у него, как всегда, всё хорошо кончилось. Чего и вам желаю.
ГЕРОЙ ДОЛЖЕН БЫТЬ БЛОНДИН
Приоритетному Национальному Проекту «Образование» посвящается
Кто я? Тварь ли дрожащая или персонаж некоего произведения? На Земле пребываю или в ноосфере пресловутой? А имеет ли сие значение? Всё разумное действительно. Я мыслю, следовательно, существую. Не ведаю я и того, кто ты, о Демиург! Однако, созданный Тобой, буду ревностно исполнять обет, сияние коего пребывает в душе моей. Узнай же, о Смотрящий за мной, что выбрал я уже, по заданию Твоему, объект, типичный для мира тварного, и тщательно вести буду наблюдение за оным, отправляя сквозь эфир донесения свои. То скрытно, то являясь пред ним во всевозможных личинах, буду держать его в поле зрения. И, спорадически изменяя ментальность мою, тщусь, по слову Твоему, явить Тебе объективную картину бытия.
Опасаясь, что струи электричества, пронизывая Космос, уничтожат определённую часть сообщений моих или даже примешают к ним злокозненный белый шум, льщу себя надеждой, что они пощадят главное, и Ты, в неисповедимой мудрости Своей, домыслишь утерянное и уязвишь добавленное.
Бог ли Ты, о Слушающий?! Для меня – да, ибо я – тварь Твоя!
* * *
Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт, был очень смешлив. Бывало, проездом через деревню обрюхатит какую-нибудь селянку – и ну веселиться, ну в ладони плескать!
* * *
…И, сориентировав главную антенну, начинаю передачу. Объект мужского пола, возраст около 20 лет, телосложение крупное, спортивное, рост – 185 сантиметров 2 миллиметра с утра, 184 сантиметра 1 миллиметр вечером, средний вес перед началом поглощения пищи – 90 килограмм 383 грамма. Имя – Василий, фамилия – Ерофеев. Волосы светло-русые, прямые, средней длины, глаза голубые, лицо широкое, квадратное. Основной род занятий – начинающий богатырь (местная разновидность рыцаря обыкновенного), в данное время – абитуриент. Одет, по распространённой моде, в доспехи. Вооружён мечом. В розыске не числится. Страдает лёгкой формой ожирения, перхотью, эпизодически – энтероколитом. Вкусы в еде и напитках общенародные, в музыке предпочитает фольклор эстрадного происхождения. Курит. Связей, порочащих его, не имел, да и не мог иметь, ибо опорочить его ничто не в силах. На момент начала наблюдения проживает на открытом воздухе в пойме реки Маруськи. Робот ЭР-77 донесение закончил.
В добавление к предыдущему сообщению. Ровно в 15 часов 39 минут 43,7 секунды к объекту наблюдения (в дальнейшем – ВЕ) присоединился абориген мужского пола. На вид 22-23 года, субтильного телосложения, рост – 163 сантиметра 1 миллиметр, вес примерно 58 килограмм. Волосы тёмно-каштановые, вьющиеся, глаза карие, лицо овальной формы. Одет в туристическом стиле, вооружён сувенирным стальным кинжалом производства Китайской Народной Республики. При обмене приветствиями представился Львом Куперийским, взыскующим богатырского звания (ВЕ назвал себя Василием Громокипящим). Активно предлагал ВЕ немедленно выступить в совместный поход за славой, однако ВЕ, ссылаясь на отсутствие подорожной, согласия не дал. Приступаю к поиску дополнительной информации относительно вновь прибывшего субъекта. Робот ЭР-77 донесение закончил.
Согласно полученным сведениям, вышеуказанный Куперийский проходит по документации Богатырского Приказа как Лев К. Далее фрагментарно цитирую тайное резюме Приказа. «…В нарушение принятой процедуры, Лев К. явился не по представлению общественной организации или иного, заменяющего вышеупомянутую органа, а по личной инициативе. Домогался должности богатыря-стажёра. Характеристики первоначально не представил, однако по требованию младшего дьяка Перочинной К.В. явил оную в рукописном виде. Похоже, сия бумага была начертана Львом К. собственноручно, однако имела три разборчивые подписи неизвестных граждан с указанием должностей, почему и была принята. Утверждённым антропометрическим нормативам не соответствовал, вёл себя вызывающе, спорил с младшим дьяком Перочинной К.В. Ввиду невозможности ссылок на негласную инструкцию, заявка была принята и передана курирующему администратору, ведущему дьяку Морковкину Н.В. В течение 66 рабочих дней Лев К., алкая официального разрешения на совершение подвигов, заполнял под руководством куратора анкеты и производил иные потребные процедуры, однако затем исчез и в поле зрения Приказа в дальнейшем не появлялся. Предполагается, что приступил к несанкционированному геройству». Предлагаю зафиксировать Льва Куперийского как объект наблюдения номер 2. Ввиду усложнения задачи… Однако мои батареи… …невозможности нормального функционирования… …ние закон…
* * *
Во время войны с Наполеоном очень Пушкин французов невзлюбил. Как увидит где француза – сразу вызывает на дуэль! А на дуэли – страсть: сабелькой размахивает, из пистоля палит, дым коромыслом! Сильно серчает. Но ежели не убьёт – мирится сразу, обоймёт, домой к себе приглашает, кофием с ромом поит, с женой своей Натальей Николаевной, первой русской красавицей, знакомит. Ну а коль убьёт – радуется, конечно, понятное дело. По дому скачет, шампанское хлещет, девок дворовых щупает и кричит: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
* * *
…– И что, ты здесь вот и живёшь? – спросил после трапезы Лев, описав рукой круг в атмосфере.
– Ну да, полгода уже. Хорошо, шатёр выдали, – степенно кивнул крупной головой Василий.
– И где же он? – недоумённо огляделся Лев.
– Вот, смотри, – Василий извлёк из дорожного мешка файл с листами формата А4, бережно разгладил на колене и протянул собеседнику.
– «Шатёр походный, б/у, одна штука», – прочёл Лев. – Ну и что?
– По документам проходит, стало быть, имеется, – ответствовал Василий, вытягиваясь на травке под проступающими звёздами. – Я его ещё потом на склад вернуть должен, так что ты там не очень. Поосторожнее, одним словом. Костра, смотри, дома не разводи, наружу выйди. Кстати, что это мы, будто неродные: «Василий», «Лев». Зови меня Васей или попросту Громокипящим, а я тебя буду Лёвой кликать. Али не по нраву тебе сие, коллега?
– Да ладно, пожалуйста.
– Так и порешим, стало быть, – резюмировал Вася, взбивая мешок и подкладывая его под голову. Вытянувшись во весь рост богатырский, он смачно зевнул и попросил:
– Слышь, Лёва, ты пока не лёг – полог закрой. А то дует что-то.
Вопль прорезал ночь, отразился от отдалённых холмов и, вернувшись, вырвал Василия из объятий Морфея (или кто там отвечал за сон у древних русичей?). То истошно орал его непрезентабельной внешности сожитель. Разбуженный, не успокоился он, а, охватив ладонями голову, горестно причитал:
– Убили! Застрелили! А он всегда был лучшим. Наивный, доверчивый… А его дважды… из пистолета… в спину… И – плюх! И – плюх!!! Нет, не в силах я выносить подобное, Базиль! Ухожу.
Вскочив и топча в темноте пожитки, представитель мелкой разновидности Львов судорожно одевался.
– А до утра оно не подождёт?
– Оно-то подождало бы, я не могу. Пепел агента Клауса стучит в моё сердце!
– Ну, ежели так – что ж поделать, – вздохнул невыспавшийся Василий. – И я с тобой.
– С дороги будем посылать отчёты о подвигах в Приказ. – решил Лёва. – Ежели мы геройства разные натворим, то нас наверняка в богатыри запишут. Это же естественно, не так ли, коллега?
– Да вроде бы так получается, – почесал репу Вася. – А как же всё-таки насчёт подорожной?
– А пошла твоя подорожная…
…И дохнул на них огнём.
– Нет, невоспитанное чудище, не одолеть тебе богатырей русских, – вскричал Василий и, с сомнением покосившись на Лёву, добавил. – И нерусских также. Дам я тебе в глаз, дабы очистил ты от своего неблаговонного присутствия сей замок.
И с чувством исполнил обещанное, в то время, как Куперийский Лев, зарычав для храбрости и обежав дракона по широкой дуге, вышиб дверь ногой и ворвался в помещение, тут же запнувшись об ящик и в стеклянном дребезге обрушившись плашмя.
– Твою мать! – произнёс за него крупногабаритный соратник, вбегая следом и обозревая разрушения.
– Ну вот, – заканючил из-за спин героев монстр, – я же говорил, и там над дверью написано: «Пункт приёмки стеклотары». А вы мне тут разнесли… Убыток, накладные расходы… Разорили, ограбили! Я жаловаться буду…
– Я те пожалуюсь! – рявкнул Василий. – Сам навсегда перестанешь и потомкам запретишь кляузы мерзостные строчить! Зачем тебе бутылки, злокозненный ящер?
– А что тебе известно о метаболизме четвероногих огнедышащих, наглый смерд?! – вскричал дракон, но осёкся и, сменив от смущения цвет на фиолетовый, прошептал. – Ем я их. А потом, когда пламя выдуваю, из пасти забавные фигурки вылетают. Из гнутого стекла. У меня уж три выставки были, в Манеже, и Терецели хвалил. Говорил, окромя его самого, я единственный ценный авангардист. Иностранцы охотно покупают, за евро. Но бутылки нужны целёхонькие, без трещинки, а вы мне тут сплошной бой посуды наваляли. Возместить бы убыток-то.
– Ты опять?! – грозно осведомился Вася.
– Нет-нет, это я так, в порядке гипотезы.
– То-то. И, кстати, хозяин, бумага есть?
– Да, а что? – осторожно осведомился дракон.
– Справка нужна, что-нибудь вроде «Ерофеев В. и Куперийский Л. совершили геройский подвиг, очистив данное строение и прилегающую территорию от чудовища и нанеся ему решительное поражение».
– Но мы, вроде, не совсем очистили, – вмешался в процесс диктовки Лев.
– А в документе так лучше будет звучать. Глядишь, потом и былину сочинят… приказом по Богатырскому Приказу. Давно мечтаю. Что застыл-то? Подпись, дата, печать.
– Чью подпись ставить?
– Твою, чудик. Не нашу же.
– А печать пункта сойдёт?
– Без разницы. Шлёпай! Будут они там разбираться, лишь бы была. С бумажкой, ежели она с печатью, ты человек и звучишь гордо. А без бумажки кто? Правильно – монстр. Спасибо, монстр, живи пока. Где тут поблизости почта, а то нам бы отчётик отослать? Лёва напишет. Лёва, напишешь?
И выйдя за порог и убрав документ во всё тот же файл, добры молодцы направили стопы к отделению связи, где, по обычаям нашим, от дедов заповеданных, не случилось писчей бумаги, и довелось им прогуляться до лавки канцелярской, в коей, распугав толпу селян отборной статью своей и бранью отважной, добыли-таки…
* * *
Очень царю Николаю Павловичу Первому Наталья Николаевна Пушкина понравилась. До того, что прямо ни спать не мог, ни кофий пить. Извёлся весь. И посоветовали ему назначить мужа её, поэта Пушкина Александра Сергеевича, камер-юнкером. А Пушкин давно хотел министром стать, но камер-юнкером ему обидно показалось. Всё, говорит, отныне на всех балах в присутствии царском буду мартышку изображать. И с той поры, что ни бал – Пушкин сразу забирается на стол и давай скакать, рожи уморительные корчить, бананами швыряться! Государь император хотел сначала Пушкина за каверзы расстрелять, а на вдове его жениться, да вспомнил случайно, что есть уже у него супруга. Ну, делать нечего, велено было высочайшим указом считать Александра Сергеевича Пушкина солнцем русской поэзии, а жену его, Наталью Николаевну, первой русской красавицей. На том всё и успокоилось.
* * *
…В очередной раз посадив в лужу стражника и не дожидаясь, пока он выжмет штаны, я ломанулась через кусты. Пусть ещё радуется, что остался с носом. Сторожу у склада давеча повезло меньше. Оторвавшись от назойливых сельчан, недовольных избранным мной методом перераспределения плодов земледелия и животноводства, я, наскоро пробормотав заклинание ТР-перехода, материализовалась в чистом поле, аккурат возле стога, в котором уже намылились устроиться на днёвку эти двое. Забавная пара – ну чисто Пат и Паташон. Оба метали жадные взгляды на круг домашней колбасы и каравай у меня под мышкой, а тот, что поздоровее, – и на меня. Ну, ещё бы, ведьмочка-то я сексапильная. Однако сначала следовало бы познакомиться. Ну, уж если они такие скромники…
– Что, парни, языки проглотили? Спешу представиться: Нюшка Ахальная, выпускница Тетюшской Высшей Школы Магии, отличница учёбы, между прочим. Прохожу в здешних местах практику по хулиганству. Пакость никому не нужно сотворить? Пока что я свободна и возьму недорого. Учтите, обо мне мечтает сам повелитель каннибалов, а он мужик видный, в авторитете, настойчивый. Ой, чувствую, уж ежели отыщет – я буду вся его.
– Оприходуем и людоеда, – без особой убеждённости в голосе пробормотал длинный.
А второй спросил:
– Нюшка – это полностью, значит, Анна?
– Полностью это значит, что дьяк в Приказе Гражданского Состояния был пьющий, а родители у меня невнимательные. Потому по документам я так и есть – Нюшка, вдобавок – мужик.
– Что, правда, что ли, мальчиком записали?! – изумился метр с кепкой.
– Не, насчёт этого вру, – созналась я, – остальное – чистая истина. А вас-то как звать, юноши? А то я с незнакомыми парнями не разговариваю.
Тут на них наконец снизошло вдохновение представиться, причём тот, который Лев, даже покраснел от смущения, бедный. Ну да я нынче добрая, забывчивых не ем, даже колбасой угощаю.
Подкрепившись, мы двинули дальше вместе. Мне-то, в общем, без разницы, где хулиганить, лишь бы в пределах района командировки, так почему не прогуляться в хорошей компании. Они мне про свои дела рассказывают, я – про свои. Школьные, в основном, да только учебное заведение-то у нас специфическое. Ученикам надоело хуже горькой редьки, а посторонним – интересно. Но едва я дошла до того, как одна плакса засорила туалет на втором подземном этаже, как этот блажной тип и выпер непонятно откуда. С виду – классический маньяк: глаза навыкате, борода седая, козлиная, сюртук явно ненашенского производства, на ногах полосатые штаны в облипочку, а на башке – труба с полями. Немец, ну чистый немец, причём не в себе. А говорит, гад, по-нашему, и говорит как пишет.
– Ой, – выдаёт, – какая мадмуазель симпатичная! А не разрешит ли юная фея с нею познакомиться? Ай эм дядя Сэм, а вы кто есть?
А у меня с перепугу все заклинания из памяти выскочили, только понимаю: надо сматываться. На ребят надежда слабая, парни нынче не те. Вот только как тут убежишь, когда он так и зыркает буркалами своими. Чувствую, надо время тянуть, ждать, пока он расслабится.
– Да что ж, – говорю, – Нюшка я, а это – Лёва и Вася. Мы просто гуляем – для здоровья. А вы чем занимаетесь – сейчас и вообще?
– О, я человек с широким полем деятельности. Немножко алхимик, чуть-чуть бомбист-террорист. По основной работе – империалист, но по убеждениям – демократ, даже где-то анархист. А здесь я в отпуске, ищу, нельзя ли поблизости разжечь небольшую, крохотную совсем баталию. Хобби у меня такое – обожаю играть в войнушку. Не подскажете подходящее место, молодые люди?
И достаёт из кармана гранату-лимонку, нежно её гладит и вроде приноравливается чеку сорвать. Ох, думаю, попала ты, Нюшка.
– Слышь, мужик, ты чего это? – вскинулся Василий. – Ты того, вали отсюда!
Очень содержательная речь.
– Постой, – вмешался в разговор и Лёва, – тут грубостью ничего не добьёшься. Нужно иначе. Уважаемый, – это он уже к дяде Сэму обращается, – здесь никто не желает вам зла. Поделитесь своими проблемами, мы сочувственно вас выслушаем. Возможно, вы испытываете половое влечение к собственной матери? Так с точки зрения современной психологии данное чувство совершенно нормально. Можете продолжать и дальше в том же духе. Или вы мечтаете кого-нибудь убить? Вполне понятное желание. Многие его разделяют, особенно по утрам. Давайте попробуем его совместно обсудить и сублимировать во что-нибудь безобидное. Вы не думали о разведении ядовитых змей в домашних условиях? Соседей мы убедим, если надо – заставим. Вон Василий какой сильный, он любого убедит.
Слушает его маньяк, а сам явно замышляет что-то нехорошее. Только от меня-то он пока отвлёкся, а я тем временем волшебное колечко достала. Хорошая вещь, мы прошлым летом с ребятами спелеологией увлеклись, я его в пещере и нашла. Одноглазый Грюм, наш препод, выявил в нём магию никак не ниже седьмого уровня. Вот сквозь это-то кольцо я и взглянула на урода. И сразу всё стало ясно.
– Ребята! – закричала я. – Никакой это не дядя Сэм, и вообще не иностранец. Это Кащей Бессмертный, он блатной местный, я его портрет на стенде «Их разыскивает Управа» видела. Он педофил.
– Неправда, – с достоинством возразил псевдо-Сэм. – Я – нимфоман. Это болезнь такая, почётная. Не пройтись ли нам, мадмуазель, вон в те кустики? Нам нужно кое-что обсудить, к взаимному, надеюсь, удовольствию. А молодые люди могут нас сопровождать, я с радостью включу их в беседу. Вчетвером будет гораздо, гораздо изысканнее, уверяю вас.
– Эй! – гаркнула я. – Не подкатывайся, ничего у тебя не выйдет! Мы не из таких! А вы чего нюни распустили?! Ишь, размечтались! А ну, бей преступника!
Ну и побили, ясное дело. Их двое, да плюс я царапалась, кусалась и пиналась. В общем, он уж сам попросился сдать его стражникам. Смерть, говорит, конечно, в яйце, но до смерти ещё дожить нужно.
Тут мы и расстались, поскольку парнишкам в деревню путь лежал – сдать душегуба да справку получить, а мне туда по определённым обстоятельствам было ну абсолютно ни к чему. А то камера наверняка одна на село, и после моих подвигов мне совершенно не улыбалось там на пару с Кощеем сидеть. Заклинания-то они заклинаниями, да в некоторых деревнях свои ведуны имеются. Бог с ней, с наградой за поимку маньяка, пусть ребята попользуются.
Думаю, вы догадались, Творец, что под видом Нюшки с нашими персонажами встречался я. Женский взгляд на ситуацию, надеюсь, поможет придать их образам объёма. Не мне судить, удалось ли достичь данной цели, но… не зря... Однако, как отмечают мудрые, наблюдатель неизбежно изменяет объект наблюдения. Дабы минимизировать вред, в дальнейшем предполагаю избегать непосредственного контакта, оставаясь за кулисами событий. Льщу себя надеждой, что сформировавшийся у меня генератор случайных образов…
* * *
Очень Михаил Юрьевич Лермонтов Александра Сергеевича Пушкина уважал. До того ценил – прямо мечтал познакомиться. Да вот только увидал однажды, как Пушкин на балу обезьяну представляет, и возмутился. Что ж это, говорит, такое, великий русский поэт – и этак выкобенивается?! Пусть бы лучше памятник себе нерукотворный создавал, что ли! Нет, пока не умрёт – не пойду знакомиться!
* * *
…и, казалось, отмечали путь, чудесно переливаясь на солнышке прихотливо иззубренными краями и мириадами недоеденных шпротных головок, то тут, то там лукаво выглядывающих из баночек. По траве шмыгали, шевеля вибриссами, вытягивая тонкие изящные носики в поисках остатков пиршества лесного народа и встопорщив нежную шёрстку, крыски. Опустошённые бутылки из-под перебродившего пииваа были мнимо случайным образом разбросаны обочь тропы, образуя гигантское изображение вахини, древнего священного символа, некогда полученного эльфами от валар в качестве ответа на некий важный вопрос (известно, что Старшие Дети Эру всегда привечали младших братьев своих) и непонятного иным народам. Ветви со всех кустов в округе были аккуратно обломаны и сложены в правильную шестиугольную пирамиду. Можно было изумиться, сколько труда вкладывают величественные пришельцы из-за моря в украшение Арды. На вершину пирамиды гениальные строители водрузили ручной работы носок, который неведомая сила удерживала на месте, невзирая ни на какой ветер, и многочисленные дыры на котором, должно быть, обозначали Млечный Путь.
А вот и круг мэллорнов, очерчивающий границу собственно столицы потаённого княжества. Гиганты, подпирающие небеса верхними ветвями, были известны среди всех народов мира своими белеющими даже в ночной мгле стволами – заботливые хозяева обдирали с них кору, так что ни один лист не пятнал зеленью их прихотливые формы. К стволу с тщательно продуманной небрежностью отборными ржавыми гвоздями были приколочены под самыми неожиданными углами старинные растрескавшиеся доски, образуя ведущую вверх неровную спираль. У её окончания под облаками смутно темнел неправильный контур неогороженного и пронизанного многочисленными щелями талана, известного профанам как флет. Попадали на талан через отверстие в его центре, а то и цепляясь руками за края, если дыру забывали прорезать.
Хриплый дискант прорезал тишину:
О Элберет! Гилтониель!
Феллини! Бергман! Бунюэль!
Родригес тарантинит нас!
Верховней Линча Тинто Брасс!
– Что за дивное пение, мать его?! – восхитился Василий.
Трубадур обнаружился у соседнего мэллорна. Он стоял в расслабленной позе, подпирая спиной ствол и перебирая струны расстроенной ггиттаары. Почва у его кожаных ммокасинов была усеяна чудесными остатками недавнего ленча на пленэре: огрызками лембасов, раковинами моллюсков, ёмкостями из-под консервированной морской капусты. Довершали картину три сморщенных коондомма. Едва стихло эхо последнего дребезжащего аккорда, как скальд отложил гитару и, присев на корточки, принялся набивать бурым порошком обкуренную трубку, каковая до того покоилась в нагрудном кармане шитого бисером жилета. Стильное одеяние от кутюр в лимонно-жёлтых, ярко-зелёных и малиновых тонах выгодно подчёркивало изысканную худобу тела певца. Лазоревое кепи с павлиньим пером и золотистые гольфы довершали картину. Эльф закурил, и ароматный дымок, от которого слезились глаза, воспарил к солнцу.
– Трубочное зелье, – благоговейно прошептал Лёва. – Из Шира, наверно.
– Каннабис, – лениво поправил эльф. – Травка. И напрасно, незнакомые мишугоэм, – затянувшись, добавил он, – вы вторглись без разрешения на заповедную территорию наших ипташлэр предков. Урта мектебэ, дуслар! И зря устроились именно под данным деревом, гоим.
– А что такое? – осведомился огорчённый непредусмотренным холодным приёмом со стороны дивного народца Лёва.
– На его талане расположен общественный туалет, и он, как я заметил, занят, а гейлом.
Соратники отпрянули от ствола, и как раз вовремя. Сверху…
– …и непонятные термины, каковые ты постоянно используешь, о Пиренцепин Тёмный Эльф, они кажутся, прости меня за дерзость, э… грубоватыми.
– Не Пиренцепин Тёмный Эльф, а Пиренцепин Тёмный Эльф, Сидящий На Корточках Во Время Бури, варвар. Но, ввиду зримых недочётов в твоём образовании, я откладываю наказание за обрезание своего имени. Слова же мои, о Лев, вполне приличны, нецензурны лишь языки, из которых они взяты. Мы таким образом изливаем в речи свои чувства, поскольку в квэнди отсутствует то, что вы называете матом.
– Как же называется ваш город… то есть град сей? – поинтересовался Василий. – А то никто из встречных не смог сказать толком: столица и столица, а нам отчёт составлять.