355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберт Зеличёнок » Купериада (СИ) » Текст книги (страница 21)
Купериада (СИ)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:54

Текст книги "Купериада (СИ)"


Автор книги: Альберт Зеличёнок



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– А зачем вам два?

– Первый мне продали дефектный. В нём живет душа нераскаявшегося грешника. По ночам самопроизвольно включается, воет дурным голосом, щёлкает чем-то, бряцает тумблерами. Три раза пытался совратить меня компьютерными играми. Кстати, вы слышали про последнее постановление Небесных Сфер?

– Нет, конечно, – сказал Куперовский. – Там, где я находился, все были заняты исключительно своими делами.

– Да знаю я их, знаю. Избранный Народ, что возьмёшь? Хуже детей, ей-богу. Так вот, состоялось расширенное заседание Высшего Суда с участием архангелов и некоторых ангелов. Даже Люцифера приглашали – в качестве эксперта, разумеется. Отныне решено считать игры на компьютерах и всевозможных телевизионных приставках восьмым смертным грехом. В новые издания Библии будут внесены соответствующие изменения. А в аду уже оборудуется соответствующий круг. Там устанавливают устаревшие громоздкие ЭВМ с двести восемьдесят шестым процессором, в которых все игры заражены вирусами, на дисках не хватает места, "винчестер" периодически летит, а в системе сидят невыявленные "блохи". К делу привлечены лучшие из недавно умерших хакеров, которым посулили за это подключить их к сети "Интернет". Муки грешников обещают быть поистине дьявольскими.

Чародей взглянул себе под ноги. Сизый туман дошёл уже до колен.

– О Абадонна! – вскричал волшебник. – Этот идол разбил сосуд с газом познания. Нам надо сократить свою беседу.

– А что нам грозит? – спросил Лёва.

– Когда он поднимется на уровень вашей головы, молодой человек, вы мгновенно познаете всё, что есть во вселенной и за её пределами. Ваш мозг не выдержит давления информации и лопнет, и вы мне всё здесь забрызгаете.

– А как же вы сами? – поинтересовался Куперовский.

– О, мне ничто не угрожает. Мой мозг поистине всеобъемлющ, он мог бы вместить данные о десяти таких вселенных во всех их отражениях и среагировать на это лишь легкой мигренью. Малышу тоже нечего бояться. Он ни черта не понимает, и я порой думаю, что вообще забыл вложить в него мозг. Так какие же у вас возникли проблемы там, куда я послал вас в прошлый раз?

Лёва подробно рассказал обо всём, случившемся с ним в Великом Израиле, изредка с опаской косясь на туман, который продолжал неуклонно подниматься.

– Ну что ж, – причмокнул от удовольствия чародей. – Время вы, что называется, провели не напрасно. Я просто дивлюсь масштабам вашей деятельности. Как много вы успели сотворить! Нет, я в вас не ошибся, в вас действительно дремлют качества Вечного Героя. Попробуем теперь другое отражение. Там вы тоже, хе-хе, не соскучитесь. А я вас постараюсь навестить.

– Подождите, – закричал Лёва, – я домой хочу!

– И домой когда-нибудь попадёте. Всему своё время. Я обещаю решить вашу маленькую проблему на досуге. Вот только досуга у меня маловато. Есть ли у вас ещё какие-либо вопросы, юноша, или просьбы? Но торопитесь, времени осталось совсем мало.

– Простите, – сказал Куперовский, – а нельзя ли попадать к вам каким-нибудь более тихим способом? Менее сногсшибательным?

– А что такое? – спросил волшебник. – По-моему, хороший путь. Надёжный, проверенный веками. Но ладно, раз вы так просите, не могу вам отказать. В следующий раз доберётесь другой дорогой.

– А он будет, следующий раз? – с надеждой спросил Куперовский.

– Жизнь покажет, – ответил чародей и что-то плеснул в огонь. Полыхнуло.

Ярко светило солнце. Недалеко за деревьями виднелся замок, окружённый довольно высокой стеной. Её верхняя часть была утыкана пиками, на коих приветливо улыбались свеже– и несвежеотрубленные головы. У массивных ворот на цепи сидел весьма крупный пес. Судя по тому, что кобель был обрезан, Лёва имел некоторые основания рассчитывать на более радушный прием, чем тот, какой встретили предыдущие визитеры, украшавшие теперь стены. Прямо над собакой, которая даже не гавкнула, а лишь, приподняв одну бровь, смерила Куперовского долгим оценивающим взглядом, после чего отвернулась, висел щит. На нём были изображены железная рукавица, сжатая в кулак, и большая жёлтая шестиконечная звезда. Лёва сильно постучал в щит. Никто не откликнулся. Лёва постучал ещё раз, погромче. Ворота с лязгом распахнулись. На пороге стоял рыцарь в полном вооружении, грозно воздев над собой меч.

– Ну? – зарычал рыцарь. – Это кто здесь таки настолько нахальный, что вызывает меня на поединок? Кто не дает честному еврею хорошенько вздремнуть и как следует подготовиться к субботе? Выходи и сразись со мной, и, клянусь пейсами моего папы, солнце не успеет закатиться, как ещё одна дурная голова украсит частокол вокруг моей скромной избушки.

Он перевёл взгляд на Лёвушку.

– Ну?!

Лёва стоял молча, ошеломлённый бурным натиском.

– Это ты меня вызвал?

Лёва в смятении помотал головой. Он все ещё был не в силах вымолвить ни слова.

– Слушай, ты язык проглотил? Если не хотел сражаться, зачем устроил поношение щиту?

Куперовский наконец проглотил комок в горле.

– Извините, я не знал. Я думал, щит здесь повешен специально, чтобы по нему стучали.

– Правильно думал. Специально и висит. Он висит, они по нему стучат, я слышу, таки сильно обижаюсь, выхожу, мы единоборствуем, и я немножко таки убиваю их до смерти. Потом один мой знакомый резник, Меер Завец, делает мне очередную штуковину на забор. Но только самый мерзкий язычник лупит по щиту в пятницу, когда порядочный еврей плачет о своих грехах, чтобы на следующий день с лёгкой душой смеяться и петь назло всем врагам. Хуже этого может быть только колотить по нему в субботу, когда еврею нельзя брать в руки оружие, и ему остается только угостить незваного визитера гневным взглядом. Один раз блудный гой таки поступил так. Но я посмотрел на него, что он умер от разрыва сердца.

Он замолчал и внимательно оглядел Лёвушку.

– Ты ид? По виду вроде похож.

– Да.

– Тогда чего ж ты ведёшь себя, как необрезанный язычник?

– Так я же объяснял, – начал снова Куперовский. – Я не знаю ваших обычаев. Я из далёкой страны, попал сюда случайно и не своей волей, а поскольку меня материализовали вблизи вашего замка, то я решил, что именно сюда мне следует обратиться в первую голову.

По ассоциации он поднял взгляд на пики.

– Ты хочешь спросить про этих? На них можешь не обращать внимания, – великодушным жестом хозяин замка как бы отодвинул в сторону забор со всем его содержимым. – Они тут все необрезанные.

Лёва, который (если уж раскрывать читателю подноготную правду) тоже не подвергался вышеозначенной операции, слегка похолодел.

– К тому же не все здесь настоящие. Меер Завец такой пройдоха, что изготовляет муляжи – от настоящих не отличить. А чем больше голов – тем больше уважения. Ну, пойдём в дом.

По дороге он продолжал разговаривать.

– Ах, этот Меер. Он таки отлично режет не только здесь, – рыцарь указал глазами вниз, – но и здесь, – он провел рукой по горлу. – Делает свой маленький гешефт. Но больше всего шекелей ему приносят искусственные головы. Понимаешь: по дорогам стало ездить слишком много рыцарей, потребление таким образом увеличивается, а предложение голов не растет. Иной раз по полгода стены не обновляю. А ведь они портятся, дождь, град, вороны. Нет, муляжи дороже, зато долговечны. К тому же безопасны, а с возрастом это таки приобретает значение. Честно говоря, я накопил пару шекелей и приобрел на чёрный день десяток-другой этих сувениров. А то вдруг Меер уедет – что ж я без него делать буду?

Он провёл Куперовского в небольшую комнатку, где уже была приготовлена постель.

– Вот здесь у меня странноприимные покои. Располагайся. Поесть тебе принесут, но не обессудь – ужин таки будет скромный. Зато завтра поешь, как у мамы. А я пошёл спать. Перед субботой у нас, благородных Столпнеров, всегда было принято поститься на час дольше, чем у соседей, а сон, как известно, – лучшая замена пищи. Хотя и спится на пустой желудок таки довольно плохо. Поэтому в семье Столпнеров всегда были в ходу спиртное и снотворное, и я уже успел принять лекарство, когда ты постучал. Могу упасть прямо здесь.

И он ушёл, цепляясь за стены.

Пир и правда был великолепный. Приехало много гостей, каждый вручал хозяину ритуальную халу, и у каждого на боку, помимо меча, была небольшая сеточка с ручками, вроде нашей авоськи.

– Для чего это у них? – спросил шёпотом Лёва у Столпнера, указывая ему на неожиданную принадлежность рыцарского вооружения.

– Как "для чего"? – изумился тот. – Или ты не еврей, что не понимаешь? Они же пришли в гости, так? Кушать будут, так? Должен же порядочный еврей принести что-нибудь и для семьи, для родственников. Вон, видишь благородного реба Зяму Иткина в голубом плаще с розовой опушкой? У него нет такой сумки, потому что он одинокий. У них в семье большая война была из-за наследства, это был такой цорес, что ни Боже мой! Младший брат приготовил отравленный фалшефиш, все кушали, он сам по ошибке тоже кушал, сам умер, ещё двое умерли. Зяма выжил, зарезал троих, сестру замуж выдал, хорошо, удачно выдал, за раввина. Остальные члены семьи сами разбежались, теперь он живёет один, богатый, как Ротшильд. Брать с собой ему не для кого, так ему обидно, и он ест за двоих, дай Бог здоровья благородному ребу.

Столпнер усадил Лёву рядом с собой, лично следил, чтобы тарелки и кубок его были полны, и всё ему объяснял.

– А вот граф и графиня Рабиновичи, они вместе пришли. Держат свечную лавочку и половину акций корчмы "У Додика". Их герб – синий лев на золотом поле с семисвечником в правой передней лапе. Там, под столом, весь в маце – это учёный раби, благородный реб Гольдин, знаток Талмуда. Его герб – чёрные пейсы на голубом поле и белая полоса наискось. На него плохо действует вино, но в молодости он сражался с сарацинами и честно заслужил право носить серебряный лапсердак, который ему вручил ещё царь Иосия Пятый, да будет земля ему пухом. А вон тот высокий черноволосый муж с самыми длинными пейсами и самым большим кубком – это благородный реб Прудкин. Его герб – три куриных шейки с рисом и двумя красными полосами крест-накрест. Свои подвиги он совершил в Британии, где одолел немало нечестивых христиан и воткнул в камень какой-то меч, который они незадолго до этого с большим трудом вытащили оттуда.

В это время реб Прудкин поднялся со своего стула, выпятил грудь и провозгласил:

– А я предлагаю выпить за нашего славного хозяина, благородного Рыцаря Желтого Могиндовида, да не оскудеет и не ослабнет его рука, да будут всегда полны его кубок, тарелка, кошелёк и постель! Лехаим!

Все закричали наперебой.

– Слава благородному ребу Мойше Столпнеру!

– Лехаим, Мойша! Живи ещё сто лет!

– Нит гедайген, Мойша!

Когда все немного успокоились, а хозяин кончил раскланиваться, чокаться и благодарить, он вернулся к разговору с Куперовским.

– Ещё двоих я хочу представить тебе. Вон тот, унылый, с длинным горбатым носом – это Абрам Лифшиц. Он совсем недавно посвящён в благородные ребы. Он мишугенер, разъезжает по дорогам Франции и Испании и ищет неприятностей на свою голову. Говорят, что под кольчугой всё его тело сплошь увешано филоктериями. Он дал зарок носить их до тех пор, пока они сами не истлеют и не спадут. Но, на мой взгляд, их делают такими прочными, что скорее истлеет кольчуга.

– А почему вы сказали про него "мишугенер"? – осторожно поинтересовался Лёва.

– Ну, у нас так, гм, называют странствующих рыцарей. Поодиночке каждый из них – мишугенер, а все вместе они – мишугоэм. Вот, кстати, и ещё один мишугенер. Тот, с подстриженной бородой и без пейсов. Это Гай Луций Пиццерий, он язычник, римлянин, имеет там какой-то хороший гешефт. Обещает обрезаться, когда совершит свой подвиг, и потому принят в лучших домах. Его подвиг – победить дракона и сделать из него столько фаршированных шеек, на сколько хватит голов. Среди мишугоэм есть ещё один неверный – сарацин, реб Баламут, сегодня он отсутствует. Он обрежется, когда поймает Фальшивую Рыбу.

Тут разговор прервался, потому что оркестр заиграл "семь-сорок", и у благородных ребов ноги сами пошли в пляс. Потом они танцевали "фрейлахс", а Лёва не мог, потому что у него не было ни лапсердака, ни жилетки. После этого возвратились к столу, но Столпнер был мокр, красен, ему никак не удавалось отдышаться, а потому беседа не клеилась.

Вскоре гости начали расходиться. Реб Мойша подолгу обнимался с каждым и – в особенности – с каждой. Животы и авоськи были полны. То и дело слышалось:

– В будущем году в Иерусалиме, дорогие гости!

– В будущем году в Иерусалиме, реб Столпнер!

Наконец дверь хлопнула последний раз, и установилась тишина. Рыцарь Желтого Могиндовида потянулся, зевнул и резюмировал:

– Суббота кончилась. С утра опять щит на ворота вешать.

Солнце зашло, и, несмотря на свечи и факелы, горящие по стенам, в зале было темновато.

– Когда уже электрические лампочки изобретём? – досадливо поморщился реб Столпнер. – Одно слово – мрачное средневековье, – он обернулся к Лёве. – А теперь я готов отвечать на вопросы, рассказывать, вообще что угодно, если ты, конечно, в состоянии слушать.

Куперовский жестом дал понять, что вполне в состоянии, и хозяин повел своё повествование:

– Ну, поскольку ты издалека, выглядишь не простолюдином и ведёшь себя как и полагается порядочному иду, то поговорим об истории Великого Израиля.

– Может, лучше не надо? – попросил Лёва. – Я Библию читал и вообще...

– Что ты, что ты?! – замахал на него руками Столпнер. – Как можно?! Отпустить странника, не подвергнув его учёной беседе о благородных материях?! Да какой же я после этого благородный реб?!

Пригорюнившись, Куперовский обречённо вздохнул и приготовился слушать.

– В оные времена Израиль был действительно великим, ему принадлежала большая часть бывшей Римской империи, половина Аравии и южная Скифия. Христиане, филистимляне, египтяне, дикие готы, сарацины – все бежали от нас. В те годы каждый ид гордо носил филоктерии, пейсы и нос с горбинкой. Но Бог не любит слишком самодовольных и отвернулся от евреев. Наше могущество начали крушить со всех сторон.

– Да, – стыдливо прошептал Куперовский, – там ещё появился пророк, который пытался руководить израильскими армиями. Он старался, но у него ничего не вышло. Я знаю об этом.

– При чём тут пророк? – удивился Столпнер. – Пророков у нас было много, слава Богу, всё-таки мы – избранный Им народ, а не какие-то пфендрики. Но кто бы им разрешил командовать войсками? Мы, хвала Яхве, добрые евреи, а не сумасшедшие. Нет, дело было в другом. Что-то такое с идолами, которых наши предки то ли не там поставили, то ли не так за ними ухаживали. Я подробностей не знаю. В общем, мы потеряли Францию, Испанию, Италию с Римом, Египет, а также все южные и северные земли. Что и говорить, потрепали нас крепко, но кое-что мы удержали. Главное – мы сохранили веру и обычаи. Отважный рыцарский дух живет в груди лучших сынов Израиля. По всем дорогам Европы странствуют наши мишугоэм и вершат великие подвиги. Они освобождают девиц и дам, побеждают могучих великанов и коварных карликов. Многие рыцари рыщут по лесам и пустыням, стремясь обрести Священную Мацу, которую не доел когда-то праотец Авраам.

– А что это за штука такая? – удивился Лёва.

– Ты спросил неправильно, – недовольно проворчал хозяин. – Надо было сказать так: "О, благородный рыцарь, поведай мне историю Священной Мацы". Но я прощаю тебя, ибо ты не знаешь ещё наших обычаев. Так вот, Сарра была стара и бесплодна, Авраам тоже далеко не юноша, но, как и пообещал им Бог – а на Его слова, мой юный друг, можно положиться, как на страховой полис, – Сарра понесла, что, как говорится, большое чудо и можно каждому пожелать в её и особенно в его возрасте. Авраам возблагодарил Ягве, а Сарра в честь такого события испекла мацу. И это ещё более великое чудо, так как готовить Сарра не любила и не умела. И это была первая маца, приготовленная под этими небесами, и это были первые евреи, приготовившие и откушавшие ту мацу. Некоторые, правда, говорят, что Сарра собиралась испечь пирог, но, как я уже упоминал, она была та ещё кулинарка, и пирог совсем немножко подгорел и самую малость усох, а положить в него начинку она просто забыла. Потому маца и получилась такой, какую мы её сейчас едим. Однако Авраам любил таки хорошо питаться, и когда Сарра принесла ему изготовленную своими руками мацу, он очень обрадовался, попробовал, воздел руки к небесам, сказал: "Ты у меня, Саррелэ, таки золотая хозяйка, но зачем было так напрягать себя в твоём положении?!" – и убрал остатки мацы в заплечный мешок, на чёрный день. Однако чёрный день, благодаря Господу, не наступил, и праотец так и не доел эту мацу, хотя Сарра, дай ей Бог здоровья на том свете, каждое утро напоминала ему про неё. Авраам отвечал жене, что бережёт сей единственный плод её кулинарного искусства как память, запер эти остатки в большой чемодан и положил чемодан на шкаф в самый дальний угол. С тех пор все евреи хранят мацу в чемоданах на шкафах. Когда Авраам умирал, он завещал мацу Исааку. Когда Исаак женился на Ревекке, на свадьбе незримо появился ангел и втайне от всех благословил мацу, но этого никто так и не узнал. После Исаака она должна была перейти к Исаву, но досталась Иакову, который позже в пустыне откусил от нее кусочек. Она столь основательно подкрепила его, что он почти на равных всю ночь боролся с Богом, который за то присвоил ему имя Израиль. И надо сказать, что Израиль с тех пор таки доставил своему Богу немало неприятных минут. Иаков завещал мацу любимому сыну Иосифу, Иосиф подарил её младшему брату Вениамину, а Вениамин сменял её на ножичек и два блока жвачки. Тогда Священная Маца и была утрачена на века, и с той поры лишь несколько наиболее отважных, достойных и богобоязненных иудейских рыцарей удостоились счастья лицезреть её. Давид видел её как бы в туманном золотом облаке перед боем с Голиафом, Самсон – перед разрушением храма, а Иуда Маккавей – перед первой из своих великих побед. Говорят, что даже крошки от неё излечивают смертельные раны, наделяют необоримой мощью и прозорливостью и делают отведавшего самым сильным рыцарем в мире. Рассказывают также, что достигнуть Священной Мацы может лишь рыцарь, совершенный во всех отношениях, конечно, обрезанный и правоверный, не моложе двадцати одного года, без вредных привычек и никогда не знавший женщины. А где, я спрашиваю, вы найдёте девственника таких лет в нашем климате? Так, мало этого, коснуться Священной Мацы дано только тому, кто ни разу в жизни не солгал. Это уж вовсе ни с чем не сообразно. Еврея, который никогда никого не обманул, следует возить по всем землям в клетке с надписью: "Опасный зверь. Большая просьба ни в коем случае не кормить, а то он, не дай Бог, начнёт ещё размножаться". Хотя, конечно, Ягве виднее. И уж если такой уникальный экземпляр обнаружится, крылатые девы во главе с седовласым старцем вынесут ему навстречу Мацу прямо в чемодане, и от Мацы будет исходить сияние, и от чемодана – сияние, и от девушек со стариком – тоже сияние, так что, я думаю, мало света этому мишугенер не покажется. Потом он свершит великие подвиги и умрёт совершенно удовлетворённый. Впрочем, думаю, при нашей жизни всего этого не случится. Лехаим! – и Столпнер осушил огромный кубок.

– Однако, – продолжал он, закусив куриной ножкой, – помимо поисков Священной Мацы, есть у нас и другая общая цель, несравненно более важная. Все иудейские юноши, едва окончив хедер, мечтают поскорее стать рыцарями, чтобы найти и освободить от неверных могилу пророка Моисея. Как известно, пророк не дошёл до Земли Обетованной и умер в пустыне, по которой мотаются на лошадях и верблюдах дикие арабы. Дикие-то они дикие, но воевать умеют. Мы уж три могиндовидных похода в тех местах провели...

– Ну и как? – поинтересовался Лёва.

– С переменным успехом. Отдали им четыре приграничных области. Однако теперь даже интереснее сражаться, места больше. Ну ладно, пора спать, завтра вставать рано.

И они разошлись, точнее, ушёл один Лёва, а хозяина, ноги которого отказались работать – по-видимому, в честь субботы – унесли четверо слуг.

Наутро Куперовского растолкал сам реб Мойша.

– Вставай! – сказал он. – Есть дело. Ночью мне пришла в голову великолепная идея. Сейчас мы тебя посвятим в рыцари.

– Зачем? – удивился Лёвушка. – Вроде и без того всё было хорошо.

– Нет, – мотнул головой Столпнер. – Так нельзя. Я – благородный реб, мы все – высокородные ребы, один ты не приобщился. Уходи тогда из моего дома на все четыре стороны и ищи себе приют у какого-нибудь мытаря, если они ещё сохранились на израильской земле. Я лично уже три года ни одного не видел, с тех пор, как последнего травил собаками. Ну что, идёшь или нет?

"Соглашайся, – шипел в ухо Лёве знакомый ехидный голос. – Соглашайся, а то хуже будет". Да Лёвушка и сам видел, что хозяин мучается от тяжкого похмелья и ему лучше не возражать.

– А я-то тебя полюбил, – и реб Мойша вдруг зарыдал. – Я-то в тебя верил. Пригрел, называется, змею на груди, – и он резко развёл руки таким жестом, как будто и впрямь стряхивал с себя упомянутое пресмыкающееся.

– Хорошо, – сказал Куперовский. – Одеваюсь и иду.

– Только давай побыстрее, – уже нормальным голосом попросил рыцарь. – Люди ждут.

Зал и вправду был полон. Пришли все вчерашние гости и много новых. Явился величественный раввин в церемониальных одеждах, около него крутились какие-то мелкокалиберные тинэйджеры – видимо, служки. Присутствующие были разряжены в пух и прах. Судя по всему, посвящение в рыцари было здесь не слишком частым событием. С появлением Лёвы все спустились во двор. Куперовскому подвели коня, на которого следовало вначале забраться, а потом очень быстро слезть с него. Последнее удалось Лёвушке без всякого труда. Отряхнувшись, он подошёл к раввину, который без спросу положил нашему герою руку на голову и долго что-то читал ему на иврите из большой толстой книги в кожаном переплёте с медными застежками. Потом Лёве полагалось попасть стрелой из лука в цель. Он не попал, но это оказалось неважным. Пел кантор. Танцевали "фрейлахс". Затем Куперовского поставили на колени прямо в пыль, и самый старый из гостей трижды хлопнул его мечом по носу. Все зааплодировали, крича "лехаим", а Столпнер торжественно надел на Лёву рыцарский лапсердак. Теперь Куперовский приобщился к сообществу благородных ребов. В честь его посвящения устроили турнир, но дело ограничилось тем, что реб Прудкин выбил из седла реба Лифшица и выпал вслед за ним. У всех слишком болела голова после вчерашнего. Лёвушке опять пришлось посидеть на лошади, и он начал потихоньку осваиваться в седле, тем более, что животное ему попалось спокойное и стояло смирно.

День пролетел незаметно. Перед сном заявился Столпнер.

– Ну что ж, реб Лев. Поздравляю от всей души. Теперь тебе следует ночь провести в размышлениях, а утречком и отправляться искать приключений на свою задницу. Я сам таким был в молодости. Коня я тебе дарю.

Едва за ним закрылась дверь, Лёва смежил веки, не видя повода для размышлений. Ан не тут-то было. Раздался хрустальный звон, переходящий в чарующий звук железа по стеклу, и прямо из воздуха материализовался чародей. В мятой пижаме. За его спиной хрипел от натуги гомункулус, держа на спине диван.

– Вот, – сказал чародей, тыча пальцем в ношу Малыша, – добыл с боями. Знал бы ты, сколько мне нервов это стоило. Но просто надоело о нём читать. Впрочем, к вам, юноша, – маг снова перешёл на свой обычный тон, – это не имеет ни малейшего отношения. Пора вам, друг мой, на подвиги, пора. У вас ведь нет меча? Вот вам от меня подарочек, – он снял с пояса своего помощника длинный завёрнутый в несвежую холстину предмет и подал его Куперовскому. – Это знаменитый Ломающийся Меч. Он и приведёт вас домой. Через препятствия, естественно. Смертельно опасные, само собой. Иначе никак нельзя. Каноны, любезный, традиции, штампы. Взгляните на лезвие, юноша. Оно всё в зарубках, царапинах, надломах. Если вы уклонитесь с верного пути, меч начнет противно трещать, хрустеть и даже завывать. Так что он будет у вас вместо компаса. Кстати, его лезвие имеет свойство ломаться в самый неподходящий для этого и опасный для жизни хозяина момент. Однако таковы все волшебные предметы. В каждом из них есть какой-нибудь изъян. Вот вам ещё кошелек с шекелями – пригодится. Только в ближайшие шесть часов ими ни с кем не расплачивайтесь – я только что их сделал, ещё горячие. Ну, я исчезаю. можете не благодарить, это наш долг, магов и мудрецов, помогать попавшим в беду девам, странствующим рыцарям, путешествующим принцам и прочим тунеядцам и бродягам. Тьфу, пропасть! Ладно, успехов вам, юноша, если повезёт, конечно, а мне пора домой мебель относить. Спать на нём буду, – чародей усмехнулся и вместе со своим спутником и диваном растаял в сумраке ночи.

– Во любит эффекты старикан, – хихикнул кто-то невидимый в углу, но так и не появился в этой повести.

С восходом солнца сопротивляющегося Лёвушку вытряхнули из постели, накормили, напоили, дали с собой два набитых мешка с провизией и выставили за ворота, вышвырнув ему вслед также недовольного ранним пробуждением коня и меч. И наш Вечный Герой, вздохнув, отправился на подвиги. Ломающийся Меч указывал ему дорогу, и неприятности пока что не спешили.

На восьмой день Лёву ожидала первая встреча. Пещера, в которой он собирался переночевать, оказалась занята. Из её глубин, зевая и потягиваясь, вышел широкоплечий крепыш с большим топором на плече. Ростом он был едва выше пояса не такого уж высокого Лёвы. У недомерка были жгучие чёрные глаза слегка навыкате, крупный горбатый нос, широкий рот с толстыми губами, мускулистые руки и ноги и небольшие всклокоченные пейсы. Вообще надо сказать, что все волосы на его голове – и шевелюра, и борода, и усы, и даже брови – были взлохмачены и не расчёсывались, очевидно, со дня рождения. Если он, конечно, родился с бородой, на что было очень похоже. Одет он был, по ночному времени, в кальсоны, колпак с помпоном и расстёгнутую жилетку. Выглядел карлик столь сердитым, как будто именно Куперовский оторвал у его жилетки рукава.

– Кто здесь гремит железом, ржёт и будит порядочных гномов? – сварливым тоном осведомился он.

– Здравствуйте, – прошептал Лёва. – А вы правда гном?

– У твоей мамы один сын? – спросил крепыш.

– Один, – удивленно ответил Лёвушка.

– Так вот, он – идиот, – констатировал хозяин пещёры. – А я – гном. Иткин, сын Певзнера.

– Да удлинится бесконечно твоя борода! – торжественно произнёс Куперовский, который тоже кое-что читал и знал, как обращаться с разными сказочными тварями и тварюшками.

– Да падёт типун на твой болтливый язык! – ответил гном. – Разве это пожелание? И так замучаешься мусор и колючки из бороды выбирать, а тут ещё доброжелатели со своими заклинаниями! Не дай Бог, Эру услышит!

Лёва принялся извиняться.

– Ладно, проехали. Тебе переночевать? Пять шекелей, с постелью и завтраком.

Куперовский расплатился подаренными волшебником монетами. Гном попробовал их на зуб, присмотрелся...

– Что, работа чародея с Нулевого Отражения? Да? Я сразу догадался, тут у него фирменный знак есть, тебе не видно, а нам, сверхъестественным существам, сразу заметно. Пустое, не тушуйся. Не обманешь – не продашь, как говорится. Сойдут. В корчме возьмут или на рынке.

Он провёл Лёву по коротким переходам в высокую сводчатую пещеру, битком набитую спящим гномами.

– Видал? – хвастливо прищёлкнул языком крепыш. – Ни один ничего не почуял, все дрыхнут. Бери их хоть голыми руками. Только я, Иткин, сын Певзнера, услыхал грохот, который производили в верхнем пределе ты и твоя лошадь. Всё потому, что у меня самый чуткий сон. Я всегда настороже. Недаром я происхожу из достославного рода. Мой предок Балин, прозванный Хабарлогом за свою неукротимость, за обедом однажды съел восемнадцать больших колбас с довеском и после этого ещё сам дошёл до опочивальни. Известно за ним и множество других подвигов.

– Извините, – остановил Куперовский словоохотливого гнома, – но где бы здесь всё-таки можно было бы прилечь? Очень спать хочется.

– А вались где место найдёшь, – буркнул недовольно Иткин. – И не обессудь: у нас так принято. В чужую синагогу со своей Торой не ходят.

Лёва с трудом отыскал местечко между двумя храпящими бородачами и, с полчаса поворочавшись на разбросанном по всему полу сене, уснул.

Иткин разбудил его ни свет ни заря.

– Пошли, – буркнул он, – а то братья проснутся.

– Они что, все – твои братья?!

– Да нет, – раздраженно отмахнулся Певзнеров сын. – Просто у нас так принято говорить. Поспеши. Это, видишь ли, секретный покой, посторонним здесь делать нечего, а я вот тебя привёл. Заработать, понимаешь, захотелось пару лишних шекелей.

– Пять, – уточнил Лёва.

– Ну, пять. Ладно, пришли, вот и твоя лошадь. Прощевай. В будущем году в Иерусалиме, как говорится.

И он шагнул в темноту.

– Постой! – закричал Лёвушка. – А завтрак?! Ты же мне обещал! Я же за него заплатил!

– Памятливый! – хмуро сказал Иткин, появляясь из тени. – Вот твой завтрак, – и он протянул Куперовскому небольшой узелок. – Однако сухим пайком, не обессудь. Счастливо.

– Пока, – ответил Лёва и не удержался от озорства. – Да удлинится твоя борода хотя бы ещё на метр.

Он пришпорил коня и ускакал, оставив позади машущего кулаками и сыплющего проклятиями гнома.

Ещё через двое суток Куперовский встретился с другим персонажем. Вообще чувствовалось, что он попал в зачарованные места. Деревья без всякого ветра шелестели кронами, а когда он начинал дуть, застывали в неподвижности. В темные углах кто-то вздыхал и ворочался. Зловредная тварь – орк Цубербиллер – стащила у Лёвушки носовой платок, туалетную бумагу и ложку. Хорошо, что у него была запасная. Накануне нижеописанной встречи из местного озерка, на берегу которого Лёва устроил днёвку, вынырнула русалка, призывно покачала неслабым бюстом, двусмысленно улыбаясь, погладила пальчиком свой левый сосок и, хихикнув, исчезла в глубине, прежде чем Лёвушка догадался поинтересоваться, что ей, собственно, от него нужно. Даже воздух здесь был другим, он странно пах, отчаянно сопротивлялся каждому вдоху, а попав в лёгкие, шумно качал оттуда права.

В этот день, стараясь застраховаться от всяких неожиданностей, Куперовский разбил бивак на зелёном лугу, под голубым небом и жёлтым солнцем, среди птичек, бабочек, божьих коровок, гусениц, мух, комаров, букашек и таракашек. Впрочем, вру, таракашек не было, зато попадались клещи, возможно, даже энцефалитные. В общем, пейзаж очаровывал, и Лёва далеко не сразу заметил, что его одиночество оказалось нарушенным. Некто возлежал на валуне неподалеку, вертя в руках флейту и тоскливо глядя в небеса. Едва он убедился, что Лёва обратил на него внимание, как повернулся в его сторону, приподнявшись на локте и приняв ещё более грациозную позу. У него были изящные руки и ноги, стройное тело, не без претензий упакованное в невесомые полупрозрачные переливающиеся всеми цветами радуги – и многими другими – одежды, прекрасное лицо с тонкими испанскими усиками и глубокими огромными глазами неопределённого оттенка и длинные струящиеся золотистые волосы. Даже пейсы его были прихотливо расчёсаны, надушены и убраны цветами. Даже горбинка на его носу была маленькой и изящной. И вообще всё это существо было не вполне материальным, каким-то живодригущим.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю