Текст книги "Купериада (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Темнота. Ощущение нескончаемых просторов во всех направлениях. Костер. Немолодой стройный человек помешивал угли длинным прутиком. Даже сидя, он – прямой спиной, определённым мужественным изяществом в одежде, пружинистой грациозностью позы и движений – производил впечатление профессионального военного, той офицерской косточки, которая практически отсутствует в нашей победо– и бедоносной армии. Голос у него оказался совсем не командирский, мягкий, участливый и дружелюбный.
– Осмелюсь отрекомендоваться: майор... – имя прошелестело, не сохранившись в памяти, и растворилось во мгле. – В отставке, разумеется. С кем, простите, беседую и откуда вы к нам?
Лёва представился, как мог, и, задрав голову вверх, попытался отыскать отверстие, через которое он попал сюда.
– А, понятно. Не ищите, юноша, нет смысла. Заросло.
– То есть как? – изумился Лёва.
– Вы, господин Куперовский, видимо, полагаете, что в национальные символы можно проникать столь же примитивно и безнаказанно, как и в плохо закрытые склады?
– Да я , собственно, просто переночевать... – пробормотал Лёва, чувствуя, сколь неубедительно это звучит. – понимаете, мой дом развалили хулиганы, и...
– Сие уже неважно. Вы попали в сферу действия могучих сил, и поскольку, очень вероятно, ваша оставшаяся жизнь будет связана с этим местом, небольшие инструкции вам не повредят. Во всяком случае, кровом вы себя обеспечили весьма надежно, а пищей, пока вы не научились её добывать, с вами поделятся. У нас здесь общество пёстрое, но, в общем-то, гостеприимное.
– Так что же, наружу никак?
– Ни под каким видом. Впрочем, по слухам, порой открываются пути, но сие столь непредсказуемо... Однако можете пребывать в надежде, это не повредит. Разрешите же мне несколько наставить вас, ибо я обладаю немалым опытом выживания в данной местности. Начну с самого важного. Здесь водятся призраки, скоро вы их встретите. Да-да, это так. Догадываетесь ли вы, дорогой господин Куперовский, какие жгучие тайны, мрачные легенды, кровавые преступления хранит короткая, но бурная история Соединённых Штатов? Если бы призраки прошлых лет свободно перемещались в пространстве, то вряд ли среди граждан этого государства хоть кто-либо был бы в здравом рассудке.
– По-моему, они и без того ... – начал Лёва, но майор сухо прервал его:
– Вы не правы. Вы гость и не слишком разбираетесь в обычаях сей земли. Во всяком случае, к счастью для Америки и к несчастью для вас, они десятилетиями концентрировались и накапливались здесь, в этой исполинше, в которой воплотилась душа породившей их страны. Среди них есть опасные (в частности, Снайпер, ну да его вам никак не избегнуть), неприятные (парочка вампиров, держитесь от них подальше, если, конечно, не жаждете жить вечно; но даже они сами жалуются на однообразие диеты, которой вынуждено ограничиваются), надоедливые (кости Сэма Висельника стучат так громко и, главное, нерегулярно, что невозможно уснуть, и потому поблизости от его дуба никто не хочет селиться; а Мэтью Бойз, Чикагский Потрошитель, – сама скромность, но уж очень воняет газом), незаметные (как Лунная Девушка, которую никто никогда не видел) и даже милые (вроде Веселого Джона, которого, правда, недолюбливают некоторые дамы, ибо истории с ним приключались в бытность карибским пиратом весьма причудливые, а рассказчик он искренний и донельзя подробный; или Рыжего Кокни, этот парень своими анекдотами готов засмешить вас до смерти – в буквальном смысле слова, такие случаи уже бывали, с новичками, в основном). Однако при определённых обстоятельствах даже лучшие из них способны стереть вас в порошок, разорвать на части, свести с ума или погубить вашу душу. Понимаете, в их положении так мало развлечений... Короче – будьте бдительны. Никогда не снимайте крест, по-видимому, это помогает, есть примеры.
– У меня нет креста, – робко промолвил Куперовский.
– Ах да, вы же из России. Дикая всё-таки страна. Недавно двоих ваших эмигрантов Сфинкс сожрал. И вопрос-то был простенький, из Книги Царств, все знали, кроме них, но подсказывать запрещено, да и бесполезно – не услышат. Съел. Вот так-то, господин Куперовский, Ну что ж тогда вам посоветовать – молитесь. И зовите меня, если что. Окажусь поблизости – приду. А теперь – честь имею кланяться. Там в углях печёная картошка – поешьте. Крепитесь, всё не так уж страшно. Надеюсь, что при нашей следующей встрече вы еще будете живы.
– До свидания.
Майор порывисто вскочил и вскоре исчез во тьме. Уже издали донесся его голос:
– И запомните: если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот.
...Звонкий выстрел, за которым последовал второй, разбудил Куперовского. Стало заметно светлее: то ли солнечные лучи пробивались через невидимые щели, то ли здесь имелось автономное освещение. Одновременно с третьим выстрелом, продемонстрировав приличное сальто, в пыли у ног Лёвы приземлился худенький невысокий старичок.
– Вам что, жить надоело? – яростно прошипел он. – Немедленно прячьтесь. Это же Снайпер! За мной, к большому камню ползком марш! Там передохнём.
Они укрылись за округлым валуном и с естественным облегчением услыхали, как с другой стороны по нему щелкнула пуля. Каменная крошка осыпала им волосы.
– Три минуты можем посидеть спокойно, потом он сменит позицию.
– А где он? – с любопытством спросил Лёва.
Старикашечка показал, и Лёва, присмотревшись, узрел в заданном направлении как бы сгущение тьмы с двумя горящими пронзительно-жёлтыми точками вместо глаз и вполне материальным, хотя и старым ружьём в предполагаемых руках.
– Пора, – Лёвин партнер опрометью кинулся к колонноподобному образованию, Куперовский скакнул за ним.
У щеки пропела пуля.
– Фу, промазал, – выдохнул Лёва.
– Как же, жди, – язвительно усмехнулся старичок. – Стало быть, время твоё не пришло. Снайпер-то, он точно знает, кого ему надо, и тут уж никогда не промахнётся и даже не ранит. Сразу наповал! От него никто не уйдёт!
Чувствовалось, что Снайпером здесь гордились как местной достоприимечательностью.
– Вот, гляди!
Недалеко от них долговязый мужчина в полной униформе британского джентльмена сложился, как ножик, и уткнулся в почву.
– Ну, конец, теперь до следующего раза. Денька через два-три.
Он устало полуприлёг, опершись на локоть.
– А почему же он столько раз стрелял в кого ни попадя, если у него есть точно намеченная жертва? – спросил Лёва.
– Это, милый, для создания атмосферы террора и насилия. У нас иначе нельзя. Без этого мы закоснеем, дорогой ты мой, обленимся, зарастём жирком, и тогда уж от Красной Девицы точно не уйдём. А он нас в здоровом теле держит, Снайпер-то, помогает сохранить форму. Так что мы ему благодарны должны быть, ежели по совести.
– Погодите, – Лёву заинтересовал ещё один момент. – А чего же мы метались, пыль носами рыли, если он всё равно в кого хочет – не промажет?
– Так я ж тебе говорю: на пользу это нам. И вообще – входит в условия. В правила игры. Ты ко мне лучше не приставай, не допытывайся. Ты кого поумнее спроси.
– Майора, что ли?
– Можно и майора. А я человек простой, делаю, как велено, как принято, как все, и живой-здоровый пока, чего и тебе желаю. А меня в покое оставь. Давай насчёт видов на урожай поговорим. У меня на него хорошие виды, хоть и нет его здесь вовсе, урожая-то. Или, если хочешь, про погоду. Как полагаешь, что там, снаружи: дождь или, напротив, вёдро?..
Не дослушав, Лёва пошел куда глаза глядят. Интересно, что во время всех прогулок здесь он ни разу не натыкался на стены. Пространство внутри Свободы представлялось неисчерпаемым.
Навстречу Куперовскому вышла миловидная девушка в чём-то домотканом с узором в виде сцепившихся клювами белоголовых орланов, кое-где дополненных ликами Линкольна, Вашингтона, Джефферсона и других. "Надо же, – подумал он, – а я всегда считал, что национальная американская одежда – это джинсы".
– Послушай, – ласково произнесла незнакомка, – ты морально устойчив? Только честно скажи, а то бушует СПИД, а я девушка неопытная, но благоразумная.
– Да, – убеждённо ответил Куперовский, который в общем и целом и был таковым, порой к явной невыгоде для себя.
– Тогда поцелуй меня, а? Очень нужно.
– А вы что, в прекрасную принцессу обратиться хотите? Но и сейчас вроде не лягушка...
– Ну, в кого я там превращусь, – это уж моё дело. А ты бы просто облобызал, без задних мыслей. Чмокнул бы от души, и вся недолга. Или у тебя проблемы с гетеросексом?
– Нет у меня никаких проблем, – чересчур решительно объявил Лёва.
– Ну тогда действуй. Чего тянуть? Или не нравлюсь? Так я как будто бы вполне апильная по этому делу. Все подтверждают, никто целовать не хочет. Вот и хожу нецелованная... – девушка явно нацелилась всплакнуть. – Значит, не будешь?
– Вы понимаете, – смущенно зарделся Лёвушка, – я так сразу не могу. Мы только несколько минут назад встретились. Мама учила меня не вступать в серьезные отношения с малознакомыми женщинами.
– Тогда пеняй на себя, – резко обрубила разговор девушка.
Её глаза загорелись алым вожделением; рот перекосился и распахнулся до середины обнажившейся груди; зубы зашевелились, выскочили из челюстей и бросились к Лёве, на бегу для устрашения попарно клацая; руки чудовищно удлинились и, извиваясь, аки змеи, принялись отсекать Куперовского по флангам и с тылу. Критическое положение, в которое столь скоропалительно был поставлен наш герой, обличало в девице стратегический талант.
– Ну хорошо, хорошо, – успокоительно сказал Лёва, увёртываясь от загребущих рук, – я поцелую. Но помните – это легкомысленно и может увлечь нас на дурной путь, даже привести к добрачной связи.
– Поздно, – прорычало чудовище. – Раньше надо было думать. А теперь я тебя съем.
Лёва осознал, что эта перспектива вполне реальна. Неожиданно сильный рывок выхватил его из живого кольца верхних конечностей разбушевавшейся девственницы.
– Бежим, – гаркнул ему в ухо майор, и они понеслись что есть мочи. Однако умелые ручки не отставали и, образно выражаясь, дышали Куперовскому в затылок.
– Ну, ничего не поделаешь, – вздохнул майор. – Придётся через четвёртое измерение. Закройте глаза и представьте себе, что вы жаждете спастись.
– Это нетрудно вообразить, – сказал Лёва.
– И держитесь за меня покрепче, – он протянул свою ладонь. – Раз, два, три, старт.
Куперовский открыл глаза. Ни девицы с руками, ни майора не было. В трёх шагах от него на пригорке неистово тосковал до неправдоподобия широкоплечий мужчина лет сорока пяти. Он катался по земле, кидался на камни, душераздирающе рыдал, рвал на себе волосы и остатки костюма. При этом он, однако, не касался блестящего щегольского цилиндра на насильственно лысеющей голове, а когда он раз упал по неосторожности хозяина в пыль, тот мгновенно подхватил его, тщательно почистил и водворил на место.
– Что с вами? – спросил сердобольный Лёва. – Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
– О-о, – простонал человек в цилиндре, – кто во всей вселенной в состоянии облегчить мои муки?! У меня была дочь. Хрупкое создание лет трех, пяти, семи, пятнадцати, двадцати и так далее, по мере передвижения наших бессмертных, как принято считать, душ и смертных тел по реке времени в одном, о, только в одном направлении. Где тот герой, тот мощный пловец, кто рискнул бы и сумел повернуть против течения или хотя бы добраться до берега? Не было такого смельчака за всю историю Адамова рода и не отыщется вовек. И лишь я, гордый своей учёностью и полный самодовольства, дерзнул бросить вызов Небесам. Я решился проникнуть в суть хода времени, этого будильника, заведённого Неведомым нам на погибель. Мне казалось, что я уже начинаю понимать законы функционирования чудовищного механизма, я углублялся в самые его недра, дабы... дабы сокрушить его и остановить бег Хроноса! Я сейчас не буду задерживаться на технических подробностях, скажу лишь, что долгие дни и недели я проводил в лаборатории, окружённый причудливыми аппаратами, колбами и ретортами, в которых бурлили и смешивались жидкости фантастических цветов, инкунабулами и фолиантами, в коих ярились, клокотали и в бессилии опадали строки давно истлевших и ныне живущих авторов. И всегда, постоянно рядом со мной была моя дочь, моя нежная, хрупкая... но об этом я уже говорил... моя Папайя. Она помогала ставить кощунственные опыты, она дышала ядовитыми миазмами, она разбирала блеклые строки еретических книг. Она отказывала себе во сне, в отдыхе, в естественных радостях пылкой юности. Впрочем, она никогда и не была пылкой, моя девочка, она даже в детстве не смеялась легко и беззаботно и уже в раннем отрочестве стала такой, каковой пребывала до последнего часа: мечтательной, погружённой в свои думы, грустной, печальной, меланхоличной, унылой, скучной, занудной. И по мере того, как мои труды, мнилось мне, близились к финалу, она теряла силы, сохла, таяла, гасла, как свеча, а я, напротив, креп, свежел, наливался мощью (видите, какие плечи?). Я, как вампир, пил её жизненную энергию и не замечал сего. И настало утро, когда она не проснулась, не встала медленно, как обычно, с кровати, не подняла на отца знакомый мрачный взгляд. Все краски мира разом померкли для меня. Я бросился к ней, я целовал её лоб, щеки, глаза, плечи, грудь, но она была недвижима. Я проклял и забросил свой труд, взорвал лабораторию, сжёг замок, перерезал всех слуг, их малолетних детей съел живыми, а жён и дочерей изнасиловал и сбросил с ближайшей скалы в безбрежный океан. Но это не утешило меня. И я похоронил её, мою Папайю!
– Не могу ли я вам хоть чем-то помочь? – участливо повторил Лёва.
– Можете, можете! Я похоронил дочь, свою Папайю, я заколотил её в гроб, погрузил его в саркофаг, а саркофаг закопал в нашем фамильном склепе на глубине трёх метров. Все это я проделал один, но с тех пор каждую ночь я вижу ужасные сны, я слышу треск и грохот, я впал в тоску и отчаяние. Я чувствую, что похоронил её заживо! Добрый путник, спаси меня от доли хуже смерти! Помоги мне вырыть её или, клянусь Небом и Адом, я убью тебя! Могу ли я, милостивый государь, рассчитывать на вас?
Куперовский, который в подобной ситуации никогда не отказывался помочь ближнему, согласно кивнул и непроизвольно икнул, не найдя подходящих слов.
Над заброшенным сельским кладбищем плыла по небу луна. Порой ветер заволакивал её отчетливо видимыми рваными тучами, но ненадолго, и она вновь вперяла в пустошь круглое красноватое око. Выли волки. В тёмном углу, куда не доставал лунный свет, что-то грызли с причмокиванием. Над могилой шагах в тридцати, полуприкрытое поднимавшимся от земли туманом, покачивалось нечто белое. На горизонте угрожающе и тревожно сгустился лес. Слышалось хлопанье крыльев невидимых птиц. Безутешный отец шел сзади, горестно стеная. Обе лопаты он, не поддавшись на уговоры Лёвы, нёс сам, заявив, что это его долг перед памятью безвременно заживо похороненной дочери.
Склеп вырос тёмной грудой из тумана столь неожиданно, что наш герой набил себе шишку о большого чугунного беркута над дверью.
– Наш фамильный герб, – с гордостью сообщил широкоплечий. – Именно гигантский беркут, согласно легенде, в полночь 13 ноября 1389 года растерзал моего предка, графа Гуго фон Вютцбурга, убийцу и растлителя невинных дев. С тех пор каждые сто лет в то же время он является, чтобы унести в Геенну главного представителя рода.
– Но ведь 1989-й уже вот-вот, – глупо пробормотал Куперовский.
– Жду, – просто ответил его спутник.
Склеп пребывал в запустении, паутине и разбросанных черепах. В углу за прикованным скелетом в обрывках мундира конфедератов выделялся прямоугольник свежевскопанной земли. Граф первым вонзил лопату в почву. Видимо, в прошлый раз им действительно владело нечеловеческое отчаяние, потому что даже вдвоём работать пришлось долго и трудно. Пот заливал Лёве глаза, но упрямство требовало не останавливаться. В какой-то момент он обнаружил, что Вютцбург исчез, однако продолжал труд в одиночку и наконец очистил от земли саркофаг. Неверный свет луны пал на три полосы меди, оковывавшие его. Кто-то заухал за окном, мелькнула летучая мышь, во мгле зажглись мириады желтых глаз. "Мы ждем", – глухим низким голосом произнёс некто. Первый обруч со звоном лопнул. Тяжкий удар сотряс саркофаг изнутри, и второй обруч зазмеился трещинами и распался на куски. Пророкотал гром, и третий обруч рассыпался в пыль. Мелькнувшая молния осветила толстую каменную плиту, перекрывавшую саркофаг, которая сама по себе взвилась в воздух и рухнула к ногам Куперовского, едва не отдавив ему палец. Открылся взгляду прочный дубовый гроб, сделанный на века и с любовью. Вколоченные в него гвозди отлетели один за другим, стенки упали, и из саркофага поднялась, держа крышку гроба в руках, измождённая высокая блондинка в окровавленных клочках савана. Её впалые глаза горели фанатическим огнем. "Где граф? – хриплым полушёпотом произнесла она. – Отец, собирайся, я пришла за тобой". Она перевела взгляд на Куперовского и, безумно захохотав, шагнула из гранитного ложа. "Ну а теперь будешь целовать?" – спросила она, подходя ближе. Лёва, ощутив на лице ледяное дыхание, вышел из столбняка и бросился бежать. Порог склепа оказался слишком высоким, и он кубарем покатился в разверстую могилу, а белёсый призрак склонился над ним. Лёвушка в ужасе зажмурился...
Когда он открыл глаза, уже было утро. Он лежал на земле, заботливо укрытый каким-то тряпьем. «Ну и сон», – поёжился он, привстал и, как ударенный током, отпрыгнул в сторону. Рядом с ним храпел, пуская слюни, отвратительный недомерок. Его веки лишь наполовину прикрывали глаза, и даже во сне он пялился на мир мутными бельмами. Брови и ресницы отсутствовали. Кривой нос свернулся на сторону. Губы изогнулись в кретинической ухмылке, обнажая острые и длинные, но здоровые до безобразия зубы, среди которых не имелось и двух одинаковых. Уши тоже были разной величины и все время шевелились. Руки, оснащёенные шестью неприятно гибкими пальцами, доставали до колен. Ноги, напротив, были короткие, правая к тому же сухая.
– Что за урод? – прошептал Лёва.
– Жертва эксперимента, – ответил бесшумно подошедший майор, опускаясь на пенек рядом с лежбищем Куперовского. – Выводили тип идеального избирателя. Отбирали генетический материал, скрещивали, замораживали, облучали. Кое-что получилось: слышит хорошо, видит только то, что следует, голосует как надо, всегда счастлив. Размножается бюллетенями и через телевизор. Однако никому не нравится. Конгресс его отверг, видимо, будем поставлять на экспорт. А вот, полюбуйтесь, интересный экземпляр.
Недалеко прошел некто гигантского роста, бесформенный, но на двух ногах, облачённый не то в рубище, не то в саван алого цвета, громко крича что-то неразборчиво призывное.
– Призрак коммунизма, прошу любить и жаловать. Давно умер, но оптимистичен и бодр. Вряд ли когда-либо успокоится в бозе, ибо в Бога не верит. Страдает призрачными надеждами на победу в мировом масштабе, но что будет делать потом – не знает. У нас погостил, теперь в Европу направляется. Ну, извините, мне пора, а с вами, кажется, хочет побеседовать этот милый джентльмен.
Лёва оглянулся. Рядом с ним стоял неуловимо знакомый мужчина с обожженным лицом, в широкополой шляпе, кожаном костюме и кожаных же перчатках, правая из которых заканчивалась пятью сверкающими лезвиями. В данный момент он был занят тем, что точил их о кусок колючей проволоки. Увидев, что Куперовский обратил на него внимание, он приосанился, одернул пиджак и вообще попытался придать себе более значительный вид, что ему плохо удалось.
– Не узнаёшь? – с вызовом произнес мужчина.
– Нет, вроде бы, – с сомнением сказал Лёва, – хотя мы явно где-то встречались. Вы, случайно, не учились в К-ском университете?
– А где это? – поинтересовался когтистый.
– В России, – ответил Лёва после тщетной попытки мысленно определить более точное расположение К-ни для человека, который явно считает, что Азия расположена в Австралии.
– Нет, – с сожалением сказал его визави, – я там не учился. Я вообще нигде, по-видимому, не учился. И в России, кажется, не бывал.
– Зря, – сказал Куперовский.
– Я тоже так думаю, – согласился обожженный. Помолчали.
– Ну ладно, – прервал паузу Лёвушка. – Я пошел. Приятно было побеседовать. Заезжайте к нам.
– Не премину. Да, мы же не познакомились. Фредди Крюгер. Садист, маньяк, инфернальная личность. В общем-то – свои ведь люди, чего же скромничать – живой мертвец.
– Лёв Куперовский, турист из России, – и Лёва протянул ладонь для пожатия. Сверкнули выпускаемые на всю длину из перчаток лезвия.
– Дай пять – сделаю десять, – хищно ухмыльнулся Крюгер.
Лёва отдёрнул руку. Фредди разорвал на себе майку с изображением эстрадного тезки. Из его груди, натягивая кожу до опасного предела, лезли, разевая в беззвучном крике рты, маленькие, но явно человеческие головы.
– Видал? – хвастливо заявил Фредди. – Я их уже поглотил. У меня там собственный филиал ада. Как мучаются-то, а? Ах, вы мои хорошие, развратнички вы мои обоеполые, пьянички мои, наркоманчики, нимфоманочки. Особенно нимфоманочек обожаю, – поделился он с Куперовским. – У них такие сочные воспоминания, интимные моменты, сокровенные переживания – ух! Но и для русского путешественника место найдётся. Давай добровольно, а?! Потом побазарим, внутри. Там у меня внутреннее "я" – нежное, ранимое, деликатное. Оно, кстати, вегетарианец и романтик, но с бурными воспоминаниями обо мне, внешнем. Ты с ним найдёшь общий язык, оно тебе порасскажет.
И он поиграл когтями, рассыпая их сверкающим веером.
– Погодите, – остановил его Лёва, – но вы ведь, кажется, специализируетесь по детской аудитории? Вот и занимайтесь соответствующим контингентом. А я выбыл из игры по возрасту.
Куперовский повернулся и пошёл своей дорогой. Крюгер некоторое время тащился следом, ныл про неурожай детей в здешних местах, про демографический спад в западном мире в целом, недород и голод, ругал контрацептивы и некоего режиссера, исказившего его облик до недостаточной страхолюдности. В конце концов, взвыв: "У-у, буквоед проклятый! Сразу видно, что у вас там бюрократы и ревизионисты у власти. Правильно китайские товарищи говорят", – отстал. Видать, отправился искать тинэйджеров.
Лёва, задумавшись, брёл, не зная куда. Неожиданно справа по курсу проявился майор.
– Ах, как вы неосторожны, – покачал головой Лёвин ангел-хранитель.
– А что такое? – изумился Куперовский. – Если вы насчет этого... уличного кошмара, то я от него уже отделался.
– Ну что вы, – улыбнулся майор, – Фредди – существо милейшее, с массой комплексов, отягощённой наследственностью и мрачными воспоминаниями. А вот что вы скажете относительно Снайпера? Он, очевидно, выбрал жертву.
И он указал налево, где Куперовский обнаружил меткого стрелка, который, судя по всему, уже минут десять удерживал его в сфере действия своего ружья. И целился киллер явно не в майора, который потому и падать на землю считал ниже своего достоинства, тем более – местность была ровная, открытая, и это всё равно бы не помогло.
– Значит, что же – конец? – прошептал Куперовский.
– По-видимому, друг мой. Но не стоит расстраиваться: там, за Порогом, возможностей куда больше, чем здесь. Не исключено, что недели через две вы вернетесь к нам уже в ином качестве.
– Стало быть, всё решено, и спастись нельзя?
– Дорогой друг, вам ведь разъясняли, кажется, суть проблемы в аспекте выбора Снайпером цели и перспектив последней?
– Но как же случилось, что он до сих пор меня не убил, когда я был в его власти?
– О, но вы же не знали об этом, а Снайпер не действует, пока жертва не осознает неизбежности рока.
– Выходит, если я не буду думать о нём, то он и не выстрелит?
– Получается так. Но увы, молодой человек, это было несложно, пока вы не осознавали его присутствия, но попробуйте-ка сейчас. Разве вы не слышали восточной байки о белой одногорбой верблюдице?
– Зачем же вы указали мне на него? – в сердцах воскликнул Куперовский.
– Ну, дорогой мой, я не мог выдержать, видя вас, ничего не подозревающего, под губительным прицелом. Кроме того, на ваше несчастье, таковы правила игры.
– Опять эти правила! – разозлился Лёва. – Неплохо было бы предварительно их разъяснить.
– О, но тогда играть стало бы неинтересно. Ну, извините, у вас дела, а мне пора, – и майор церемонно удалился.
Куперовский перевел взгляд на Снайпера. Тот клубился, держа оружие наизготовку, ждал. Лёва неожиданно для себя истошно закричал и кинулся на убийцу. Сухо щёлкнул выстрел, и падая к ногам (ногам? скорее – основанию) Снайпера, наш герой успел крикнуть:
– Погоди, давай ещё раз!
– Ну давай, – прогромыхал голос, идущий, казалось, отовсюду, и в нём послышалась насмешка.
Лёва вновь стоял на ногах, и опять в него целились. Он зажмурился и пошёл, пытаясь думать о чём угодно, хотя бы о пресловутой верблюдице, только не о... Пуля снова прокомпостировала многострадальный Лёвин организм.
– Попробуем ещё? – ехидно осведомился голос.
– Да!
У него получилось на девятнадцатый раз.
Как итог сего прискорбного случая, сознание у Лёвы не то, чтобы отключилось, но включилось не полностью, и события, происходившие в последующий период – даже продолжительность оного он не смог мне указать, от двух-трёх дней до нескольких недель – отпечатались в его воспоминаниях обрывочно, без начала и конца, как бы высвеченные стробоскопом.
Вот вместе с одноногим, одноглазым и вообще сильно недоукомплектованным моряком он, разметая орды краснокожих дикарей и расплачиваясь с ними скальпами и телами спутников, спускается в тайную пещеру за сокровищами, коих там нет, зато наличествует полупомешанный колдун, который дёргает за золотую блямбу на железной цепочке, и сверху на незваных визитеров обрушиваются тонны воды. Как они спаслись и спаслись ли вообще, Лёва не помнит.
Вот уже с другим человеком – тоже, судя по всему, моряком, ибо его все именовали шкипером – он подходит к древней гробнице, оснащённой запретительной печатью с заклятьем; шкипер срывает печать и топчет её ногами, и они проникают в главную камеру, где среди драгоценностей и полуистлевших шелков возлежит покрытая пылью тысячелетий мумия. Когда они приближаются, мумия встаёт, подымает пергаментные веки и смотрит, смотрит, смотрит на них долгим взором, в котором отчаянье, тоска и ужас иных пространств, и, раздвинув в чудовищной ухмылке оскаленные челюсти, шепчет, почти не шевеля бесцветными морщинистыми губами:
– А, это вы, голубчики, а я вас давно жду. Ну, теперь я от вас не отстану.
И хотя она произносит вышеприведенный спич на не ведомом даже оксфордским профессорам языке, они понимают каждое слово, основная масса ретивых кладоискателей сыплется на пол от разрыва сердца, а шкипер мгновенно седеет и становится заикой на всю жизнь.
Вот Куперовский восседает за пышным столом и потребляет салат с маринованными трилобитами, а некий обманчиво-простодушный толстяк по кличке Хлебосольный Гарри глотает живьём уже третьего поросенка, чтобы позабавить и поразить почтеннейшую публику и отвлечь внимание от своего слуги. Между тем последний обходит присутствующих, добавляя им отравы в вино и заодно освобождая пояса от уже не нужных хозяевам кошелей. Напротив Лёвушки сидит пленительная дева с загадочными глазами и во фригийском колпаке. Они оба видят маневры слуги, но все-таки, чокнувшись, осушают кубки, причем выпитое зелье на них никак не действует, и прелестница наклоняется к моему герою через стол и говорит:
– Поцелуешь или нет, я не знаю прямо?! – Но тут яд вступает в реакцию с соками организма Куперовского, и он валится под стол, на трупы ранее выбывших гостей.
Вот Лёва обнаруживает себя среди маленьких зеленых человечков в летающей тарелке, прибывшей с Сириуса со зловредной целью уничтожить всех землян, кроме Куперовских, но нашему маленькому Льву не нужны односторонние преимущества и, выждав момент, он бьёт кулаком по красной кнопке, открывающей доступ в корабль гибельной для пришельцев земной атмосфере.
Вот Лёва бежит по крыше небоскрёба, едва уворачиваясь от маньяка-каннибала. Но этот день явно неудачен для извергов, и преследователя в последнюю секунду убивает громом с ясного неба, сам же Куперовский оказывается в гигантской пятерне чудовищной гориллы, которая к тому же в другой лапе сжимает остро наточенную бритву, окровавленную, с прилипшими длинными седыми волосами. Слишком поздно обезьяна осознает, что ей, за неимением хвоста, нечем держаться за стены, и животному не остаёется иного варианта, кроме как полететь вниз с высоты Эмпайр Стэйт Билдинг.
Лёва между тем попадает в лабиринт. Стены лабиринта исполнены в современной манере, из стекла и алюминия с вкраплёнными через каждые сто метров обширными телеэкранами (однако – изощрённый садизм – или вовсе не работающими, или передающими на бенгали отчёт о сессии исландского парламента), и украшены каллиграфически воспроизведёнными изречениями вроде: «Погружаясь в себя, не забудь оставить вещи на берегу. Вдруг кому пригодятся? Конфуций», «Открывая бутылку, соблюдай меры безопасности. Мало ли что. Сулейман ибн Дауд» или «Всякое дело надо делать с любовью. Маркиз де Сад». Кое-где шевелятся телекамеры – за Куперовским наблюдают. Под ногами попадаются самые разнообразные предметы: старинные монеты, скальпели, проржавевшие сейфы, станки для печатания фальшивых банкнот, растрескавшиеся черепа, дамские кружевные панталоны, искусственные челюсти, книги Кортасара и Шекспира, баллоны со слезоточивым газом, бейсбольные перчатки, комиксы... Куперовский потерянно бредёт куда-то, зная, что за ним крадётся гигантский паук – отвратительный, грязный, мохнатый, со жвал его капает ядовитая слюна, а на лапах висят клочья паутины. Впрочем, сам Лёва преследователя не видит, но всё время слышит позади нарастающую трескучую поступь. И хотя уверенность его в наличии чудовищного насекомого вполне может оказаться ложной, наведенной, но сама мысль о проверке интуитивных предположений практикой приводит Лёвушку в дрожь, и, запаленно дыша, он ускоряет шаг, почти бежит, однако и тот наддает. Погоня вступает в критическую фазу, на сцене гаснет свет – остальное, по мысли неведомого постановщика, должно происходить во мгле – но тут чья-то маленькая ладошка доверчиво ложится в руку Куперовского и властно увлекает его в не замеченный им боковой туннель, направо, налево, направо – Лёва теряет ориентацию – и они уже в сводчатом средневековом зале, с рыцарями и канделябрами по углам. Это, конечно же, опять барышня, в розовом воздушном платье и с газовой косынкой на пышных белокурых волосах, и Лёва, вздохнув, покоряется судьбе и целует её в пухлые нежные губки. Раздаётся возмущённый вскрик и звонкая оплеуха, зал пропадает, и Куперовский обнаруживает себя в чреве Свободы визави с майором.
