355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберт Зеличёнок » Купериада (СИ) » Текст книги (страница 13)
Купериада (СИ)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:54

Текст книги "Купериада (СИ)"


Автор книги: Альберт Зеличёнок



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Воистину беспредельно невежество ваше, о презренные кызлар. Знайте же, что вокруг распростёрся великий Лориен-на-Волге, слава коего гремит на один полёт стрелы от границы нашего леса. Сам Познер Первый Канал брал интервью у моей владычицы!

– А почему «на Волге»? – не унимался любознательный Вася. – Здесь же, вроде, Маруська протекает. Ну, ещё Соседка и Малая Засранка поблизости. Волга-то – она ого-го где.

– У нас, Перворождённых, своя география, – раздражённо заявил Пиренцепин. – Мы, если возжелаем, вообще уплывём отсюда, хайван, чечеклэр. Вот только корабль в виде лебедя достроим… – он зевнул и несколько раз глубоко затянулся, – и кус мир ин тохес, гей какун афун ём!

Эльф вынул трубку изо рта (его зубы отливали аристократической желтизной), с сожалением выколотил её об дерево и убрал, после чего извлёк из-за ствола лук в половину человеческого роста и туго набитый колчан.

– Что ты собираешься предпринять, о гордый сын лесов? – спросил Лёва, с опаской следивший за этими приготовлениями, в то время как Пиренцепин неторопливо прилаживал тетиву.

– Излишне непонятлив ты, чужеземец. Карать вас буду. За вторжение, контрабанду и оскверняющее пребывание.

– Постой, ты же эльф! – вскричал удивлённо Куперийский. – Эльфы – положительные персонажи. Вы помогать должны, а не…

– Забыл ты, маленький человек: я – Тёмный. А мы, Тёмные, сами по себе, никого не трогаем, лебедя своего починяем, но уж если нога нарушителя перешагнёт границы нашей резервации – ужасна будет его судьба, и в муках своих позавидует он участи Сарумана Бесцветного!

– Может, попробуем дать дёру? – предложил Василий.

– От эльфийских стрел? – с горечью отверг идею Лёва. – Фигушки! Бьют без промаха.

– Берегись, вражина! – вскричал вдруг занервничавший Ерофеев и выхватил из ножен своё оружие, выщербленный клинок коего был заметно погнут. – Это знаменитый Недоломанный Меч Андрон, и сам Чёрный Властелин в былые времена вкусил его ярости!

– Что было – то было, – согласился Перворождённый, – а на текущий момент его ещё перековать надо, а грейсер хазер.

– Ну, тогда я не знаю, – огорчился Вася.

Между тем Пиренцепин быстрее, чем успел бы моргнуть глаз, выпустил две стрелы. Оставшиеся в живых герои потрясённо переглянулись.

– Думаете, я промахнулся? – сардонически усмехнулся стрелок. – Ошибаетесь! У каждого из вас я отстрелил ровно по одному волосу. Вместе с корнем, зацените! И, начиная с данной минуты, еженедельно, где бы вы ни были, я буду являться к вам и отсекать ровно по одному волосу. И лишь когда весь ваш скальп будет у меня, я убью вас. Трепещите же перед жребием своим, шлимазлы!

– Мы трепещем, уже трепещем, – заверил Лёва. – А теперь мы, того, пойдём, а? Снаружи потрепещем?

– Идите, не видевшие света Древ! – махнул рукой эльф, вновь извлекая трубку. – И не забудьте: ровно через неделю, минута в минуту…

– Мы запомним, – согласился Лев, отступая и увлекая за собой Васю. – Точность – вежливость Перворождённых, конечно.

– Ты понимаешь, Базиль, – продолжал он, стараясь не сбить на бегу дыхания, – эти, Высшие, вечно забывают особенности человеческой физиологии. Прикинь, в году всего 52 недели, а волос на голове сколько? На всю жизнь хватит. Если не облысеем преждевременно, конечно. Ну, да с таким характером он, надеюсь, долго не протянет.

* * *

Николай Васильевич Гоголь съездил за границу и всё время тем похвалялся, а Пушкин за рубежом не бывал. Не довелось. И вот повадился Александр Сергеевич, как начнёт Гоголь про свои путешествия хвастать, забираться под стол и в самый драматический момент из-под скатерти петухом орать, на дамах юбки задирать! Все смеются, женщины визжат, Гоголь плачет, а Пушкин доволен. Когда это всем надоело, перестали Гоголя в приличные дома звать. Обиделся Николай Васильевич и говорит: «Ну и Пушкин! Типичный сукин сын! Украду-ка я у него сюжет «Ревизора»! Раньше не хотел воровать, а теперь украду назло!» И украл.

* * *

…– Значит, точная карта? – ещё раз спросил Лёва, подозрительно вглядываясь в расплывающиеся линии.

– Полная гарантия, – кивал и улыбался хозяин лавки, носатый старичок с крупными вьющимися бакенбардами. – А зачем мне врать, молодые люди? Ведь если что не так – вы же вернётесь разбираться, а это не в моих деловых интересах. И недорого совсем. Практически себе в убыток отдаю, из одного уважения. Отличная вещь! А перстенёк, кстати, не желаете?

Под стеклом на голубом сафьяне красовалось кольцо дутого золота, покрытое арабской вязью. Ценник предусмотрительно лежал под ювелирным изделием.

– Нет? Зря. Изготовивший его мастер утверждал, что с его помощью можно – хи-хи – повелевать джиннами. Чего только люди не придумают. Счастливого пути, юноши, счастливого пути! И смотрите: если заблудитесь, сверьтесь с картой. Хуже, во всяком случае, не будет.

Проводив покупателей до крыльца, он крикнул вслед:

– Да, и станете проходить через чащу – передавайте привет Сергею Олеговичу. Он там на дубу сидит, если не переселился. От Семёна Дмитриевича. Запомните?

Несмотря на плебейский вид, карта оказалась точной и вывела куда следовало. Вот только войти в пущу оказалось никак нельзя: поперёк возможных путей, раскинув руки, лежал навзничь лысый бородатый субъект, размерами сопоставимый разве что с известным Полифемом. Если верить мощному низкого тона храпу, супермужчина спал.

– Большой мужик, – сделал вывод Василий. – Давай-ка я его по кумполу рубану!

И, прежде, чем Лёва успел возразить, исполнил. Трижды. После третьего удара меч, наконец, вырвался из десницы трудолюбивого кандидата в богатыри и упорхнул в кусты, а гигант, прервав храп, неожиданно резво вскочил и умчался за горизонт, прикрыв ладонью ушибленное место и обиженно подвывая:

– Безнен тарих! Безнен тарих!

В самой гуще леса действительно обнаружился раскидистый дуб, у подножия которого справлял большую нужду крепкий татаро-монгольского вида старик. Судя по ядрёному запаху, мылся он не часто. Нимало не стесняясь, он завершил процесс и лишь затем, застёгивая штаны, поинтересовался:

– С этим-то вы, что ли, справились?

– Мы, – не стал отпираться Василий. – А кто это был?

– Гном, – ответил пенсионер. – Хабарлог. Видный представитель своего племени, чтоб ему пусто было!

– Великоват он вроде – для карлика-то.

– Спорить он ещё со мной будет! – рассердился старик и обнял дерево с явным намерением на него вскарабкаться. – Генетика – слово такое слыхал? Шибко вредная наука. В общем, гном он и есть гном, но при этом ошибка природы. И главное – мало того, что лес загромоздил, так ещё пятку немытую к самому стволу моего дуба прислонил. Только слезть приналажусь – а ироду, видать, щекотно, он как брыкнёт – я назад. Четверо суток меня промурыжил: ни пожрать, ни оправиться. Так что сердечная вам благодарность, сынки. А теперь идите уж, куда шли. Недосуг мне.

– Погодите, – вспомнил Лёва, – а вы, случайно, не Сергей Олегович?

– Что?! – осерчал пенсионер – Соловей Одихмантьевич я! Здешний лесничий, не слыхал?! А ну, валите отсюдова! Обзывать ещё по-всякому будут.

– Жаль, – огорчился Куперийский. – А вы не в курсе случайно, где живёт Сергей Олегович? Ему привет от Семёна Дмитриевича.

– А, – мгновенно подобрел древесный старец. – Тогда спасибо. Только и он не Семён Дмитриевич никакой, а Соломон Давидович вовсе. Семён Дмитриевич да Сергей Олегович – это мы так друг друга в юности звали. Мы тогда в одном комитете богомола работали, вот и переименовались, чтоб народу вокруг удобнее было обращаться. По молодости-то все мы интернационалисты да богомольцы. Мудрость и атеизм – это к старости приходит, сынки. Да… А вы всё-таки давайте, идите себе. А ежели насчёт грибов…

* * *

Гавриил Романович Державин, который до Пушкина считался великим русским поэтом, очень хотел кому-нибудь свой портрет подарить. Имелся у него лишний портретик, и мечтал Державин от него как-нибудь отделаться. Он уж и Жуковскому его пытался всучить, и Грибоедову, и Баратынскому – ни в какую! Даже Кюхельбекер – уж на что немец – и тот не взял! Случилось тут Гавриле Романовичу в Царскосельский Лицей заглянуть, увидел он там мальчишку вертлявенького нехорошей наружности, пожалел его. «Куда ж ты, – говорит, – теперь с таким лицом денешься? От тебя же все благородные дамы шарахаться будут! Слыхал, ещё и стишки дрянные кропаешь. На вот и не кривляйся больше!» И протянул свой портрет. А это был маленький Саша Пушкин. Он портретик цоп – и в момент начертал на нём: «Победителю ученику от побеждённого учителя». «Всё, – говорит, – теперь я, а не ты, самый великий русский поэт!» Чтобы скандала не было, пришлось Державину в гроб сходить.

* * *

…– Погоди, кажется, пришли.

Замок Зачарованной Принцессы зарос сорняками по самую верхушку. Натурально – особо наглый вьюнок оплёл цыплёнка на крыше. В покоях тоже всё покрылось грязью, и лишь спальня Принцессы, охраняемая отдельным заклинанием крёстной феи, сияла девственной чистотой. Хозяйка будуара томно раскинулась на трёхспальной кровати, отражаясь в огромном зеркале, затейливо вмонтированном в потолок. Верхнюю простынку она сбросила на пол, и тоненькая льняная ночная рубашка выгодно подчёркивала её зрелые не по летам (если вычесть годы сна, конечно) формы. Одна грудь высунула розовый носик в прорезь смелого декольте. Пожалуй, спящая девушка даже нарочно не смогла бы принять более соблазнительной позы.

– Небось, её крёстная так уложила, – высказал предположение Василий, – чтоб, значит, женихов вернее приманивать.

– Нет, но сквозь стены замка-то ничего не видно, – возразил Лёва. – Ну что теряешься, Базиль? Давай целуй.

– А почему это сразу «Базиль»? Знаю я, чем это кончается: сначала чмокнешь кого, а потом сразу под венец тащат. А я молодой ещё, не нагулялся почти. Ты постарше, вот ты и целуй. И вообще она, может, беременная или заразная какая? Может, у неё СПИД? Сам и целуй.

– Хорошо, – сказал Куперийский, – тогда на морского бросим.

Бросили. Выпало Васе лобызать. Только он с данным делом справился, как Принцесса и пробудилась. Но одна, без дворни: похоже, всех полагалось по отдельности целовать, а на подобное ни тот, ни другой из героев не подписывались. Вскочила она – и сразу благодарить.

– Ой, какие мальчики клёвые! А как мы будем? А мне предварительных ласк и не надо почти. Представляете, мальчики: триста лет без секса?! А давайте так: ты, Василёк, снизу, затем я, а Лёвушка сверху. А потом попарно, по очереди…

– Ты одевайся лучше, – буркнул Василий.

– Как это – «одевайся», когда надо совсем наоборот? – надула губки Принцесса.

– В город поедем, документы тебе выправлять, шутка ли – триста лет с просроченным паспортом. Да и нас заодно оформим в качестве исцелителей.

– А вы меня ещё и не исцелили вовсе, вот так! После поедем. И ещё давайте в Петербург вместе прокатимся, а?! Там такая колонна есть, Ростральная, так прямо на ней устроимся! Ты, Лёва, на верхней ростре, Вася на нижней, а я буду растянута между вами. А народ вокруг пускай бродит, смотрит, удивляется. А после ещё в Летнем Саду, на травке.

Василий застонал, Куперийский уселся в удобное кресло, а Принцесса, даже и не начиная собираться в дорогу, увлечённо фантазировала:

– Или поиграем в бутерброд: Васёк сзади, Лёвочка спереди, а я между вами, посредине, вроде маслица.

– Да почему это я всё время «сзади» да «снизу»? – осердился Ерофеев.

– Ну, так уж выходит почему-то. Но если тебе обидно, давай ещё я снизу, потом ты, а сверху уж Лёвушка. Или так…

– Тьфу! – заорал Василий. – Ещё два раза тьфу! Ты будешь собираться или нет?!

По пути в город Принцесса всё никак не могла успокоиться:

– А давайте играть, что я школьница, а вы мои учителя-педофилы, и учите меня, учите! А ещё давайте зайдём вон в те кустики, и вы меня там грубо изнасилуете! А ещё…

Из-за поворота выехал на подводе, запряжённой парой добрых коней, стражник.

– Куда путь держите, господа?

– Богатыри мы, господин стражник, – кланяясь представителю власти в пояс, ответствовал Василий Громокипящий. – Точнее, кандидаты. В управу едем, отчёт в Приказ отправлять.

– Подорожную предъявим. Нет? А подвигов небось наворотили выше крыши? Тогда с вас штраф, за нелицензированное геройство. Па-апрошу! А что за девица с вами? Проститутка, должно быть. Ишь, нарядилась, типичная профурсетка! Тебе шестнадцать-то есть, милка? И документы имеются? Нет? Тогда со мной поедешь. В участке и разберёмся, какая ты есть принцесса.

– Ой, а у вас там и наручники, наверное, есть? А такого нижнего белья, кожаного, нет? Ну, я с удовольствием и без нижнего белья! А можно, когда мы с вами будем, я вашу палку резиновую возьму? Ладно, пусть она будет у вас, вы её только не забывайте применять.

Расстроенно убирая квитанцию о выплате штрафа в порядком опустевший кошелёк, Вася спросил:

– Слушай, она не подойдёт в качестве справки о совершении подвига? Если мы отчёт приложим?

Огорчённый по совсем иному поводу, Куперийский глядел вслед отъезжающей подводе. Та, в клубах пыли, уже скрылась из виду, а до приятелей ещё доносилось:

– А у вас в участке ещё много таких крепких стражников? И у всех есть дубинки? Вот здорово? Они с нами тоже поиграют! А пыточные камеры есть? А настоящие маньяки в темнице не сидят? Класс! Ой, как хочется хотя бы с одним подружиться!

Хозяин, надеюсь, вы не подумали, что это был я? Нет, мне и в голову – когда у меня по роли есть голова – не могло придти опуститься до…

* * *

Александра Сергеевича Пушкина в те поры, когда он холост был, ужасно чужие жёны интересовали. Как увидит чью-то жену – сразу к ней как кинется! Та – убегать, а Пушкин не отстаёт, глазками вращает, ручками размахивает, а в правом кулачке – трость с набалдашником! А едва женщина устанет да обомлеет, Александр Сергеевич подскакивает, встать с тротуара или из лужи поможет и галантные комплименты говорит. Очень его за это дамы любили. Такой, говорят, любезный кавалер, такой забавник! Никак ему нельзя ни в чём отказать!

* * *

– …пресловутая Пещера Ниенны? – спросил Лев, осматривая дыру в склоне холма, обрамлённую базальтовыми плитами.

– Она самая, да, – торопливо закивал староста.

– И днём она, стало быть, пуста? – ещё раз уточнил Василий.

– Так точно, господа ратоборцы, как есть пуста. А ночью вот засвищет, вот загудит! И всполохи разноцветные, будто шутихи на ярмарке: пшш, пшш… А наутро уж всё налицо: скатерть-самобранка одной капустой квашеной плюётся, сапоги-скороходы не налезают, ковёр-самолёт давеча сам по себе и улетел – бают, над Череповцом его видели. А мне, стало быть, когда в гарантийную мастерскую, а когда и вдругорядь к немецкому купцу новую технику покупать. А инфляция нонеча агромадных процентов достигает, и платить-то золотом приходится, ассигнации немчура проклятая деревянными обзывает. Тьфу, злыдень! Неровён час, пожгут его потребители, как есть пожгут! – с хищным огорчением констатировал Прокопий.

– Однако ночью вы в пещеру не ходили?

– Никак нет, господин Ерофеев, не ходили. По ночам-то боязно, по ночам наверняка там кто-то есть. Как заверещит, а иногда будто молнии сверкают, и вроде гром гремит. И пшш, пшш! Бают, сидит внутри колдун-чернокнижник и порчу наводит. Ночью – это уж вы, пожалуйста. Ваше дело молодое, богатырское. Работа у вас такая. А мы человеки маленькие, мы тихо, в сторонке. Да вы не сомневайтесь, мы отблагодарим!

Тем временем Лёва осматривал диспозицию. Оформлена Пещера была странно, будто заезжий англичанин-декоратор постарался: всюду змеились, уходя под землю или в зияющий зев, трубки чёрные да проволочки медные, прихотливо изогнутые, в столичных лавках платят за них по рублику за метр, а в провинцию они и вовсе никогда не попадают, ибо баловство; две самые крупные, в большой палец толщиной, вели к огромной, обхватом метра полтора, тарелке белого металла, укреплённой над входом; по оси посуды ведьмовской торчало тупое железное либо стальное рыло длиной в метр, той же проволокой по спирали дважды обвитое. Поверхность тарелищи покрывали символы, таинственные, разноцветные, чародейские. Если замолчать, и в самом деле можно было услыхать ровное гудение.

– И что самое-то огорчительное: надысь яблочко наливное из строя вышло, показывает одни новости Казанского ханства да иногда Первый канал. Ни НТВ теперь, ни Евроспорта. Про Хот Платинум я уж и не говорю, – продолжал ныть под руку староста. – Мы и к импортным псам-рыцарям обращались, но легионеры-то, они дорого просят. И получать желают в валюте, рублями нашими тоже брезговать изволят. Я бы на них лимит какой ввёл, а то расплодилась погань иноземная вольно в краях наших богатых!

– Не заткнёшься – с нами внутрь пойдёшь! – рявкнул Василий.

Прокопий испуганно затих.

Вильнув пару раз влево-вправо, спуск оборвался у продолблённого в базальте помещения. По периметру сотворённой некогда проклятой Ниенной-Извратительницей комнаты расставлены были на подставках иноземных приборы диковинные, усеянные круглыми и прямоугольными окошечками, от больших до крохотных Машины дивные соединены были в цепь единую толстыми жгутами резиновыми и согласным строем гудели низким тоном. Окошки горели: какое голубым, какое алым. Перед самым крупным аппаратом восседал в кожаном кресле, воздев ноги на табуреточку, смуглый черноволосый мужчина в габардиновой кепке с выдающимся козырьком и, напевая под нос, так и порхал мясистыми пальцами по кнопочкам, усеявшим столешницу у подножья прибора адского.

Василий богатырским скоком метнулся к татю ночному, ухватился за спинку его седалища да как рванёт! К удивлению полному, вертанулось креслице легко вкруг оси своей, и оказался вор лицом к лицу с Громокипящим-Ерофеевым, малость ошалевшим от неожиданности.

– Отвечай, подозрительный мужик, не ты ли на волшебную утварь посёлка Благоуханная Дырища порчу наводишь?! – страшно завертев очами, гаркнул он.

– Ой, да не вели казнить, дорогой! – гортанным голосом завёл смуглокожий и, придерживая кепку, бухнулся в ноги Василию. – Ой, кацо, никого не трогаю, не обижаю, свой малый бизнес веду!

– Да не кавказец ли ты злокозненный, Христом проклятый, вечно недоброе умышляющий супротив государства нашего?! – взревел богатырь, вздымая меч; от предвкушения крови вражьей, от праведной жажды испить жизнь твари гнусной заполыхало лезвие Андрона Недоломанного ярче солнца, и сам по себе выправился он. – Навеки под корешок самый истреблю сейчас хитрый терроризм твой, богомерзкой Аль-Кайдой басурманской да Тель-Авивом жидовским профинансированный!

– О нет, герой православный, не диверсант я! Клянусь Аллахом, добродушен я и безопасен! – вскричал чародей потаённый, воздев руки и усатое горбоносое лицо к небесам невидимым. – И вправду кавказец я есть, но мирный и позитивный! Гражданством России – великой нашей державы – в избытке обладаю я, ибо по двум паспортам живу! И оба настоящие, дорогой, хоть и на разные фамилии выданы. Мамой твоей рязанской клянусь!

– Маму не трогай, – уже остывая, потребовал доверчивый русич.

– Ох, не стану, не стану, дорогой! Ошибся я от энтузиазма чрезмерного!

– Отчего же всё-таки аппаратура у селян из строя выходит? – вмешался в разговор Куперийский. – Не от твоих ли опытов?

– Нет, что вы! – вскричал коварный кавказец. – Как вы могли такое подумать обо мне, легальном учёном?! Нет, научные эксперименты одни творю, клянусь! Просто крэк обыкновенный, безобидный делаю, клянусь! Для досуга оригинального и пользы безусловной молодёжи городской, чтоб от банд хулиганских отвлечь её, и по заказу пушеров лицензированных синтезирую его, уповая на прибыль незначительную!

– Не верю я, что столь доброхотной деятельностью занят ты! – отверг измышления хитромудрые Василий могучий. – Закрывай лавочку, с нами пойдёшь! Всем сходом судить тебя будем, судом Линча демократическим! Народу объяснишь, какой ты есть положительный персонаж! Глядишь, и приговорят тебя к повешению условному!

– Требую адвоката! – завизжал ведьмак длинноносый, за ворот из пещеры выволакиваемый; обернувшись же к Куперийскому, проклял его. – А ты-то на что надеешься?! Нет и не будет тебе пути, ибо в краях сих православных герой должен блондином быть! Вот так вот, дорогой!

Пав в ноги, благодарил спасителей Прокопий, но задумчив стал Лев.

– Кстати, уважаемый староста, кажется мне, что колдун сей знаком с вашим немцем-торговцем.

– Не понял.

– Ладно, это я о своём. Знаешь, Вася, пришла пора нам возвращаться!

– Да ну! – обрадованно…

* * *

Владимир Владимирович Маяковский всегда мечтал Пушкина с корабля современности скинуть. Уж и план разработал, и спасательные круги все попрятал, а Пушкин подвёл – не захотел с Маяковским на один корабль заходить. Наверное, заподозрил что-то. А потом и вовсе на дуэли погиб. Не выдержал Маяковский огорчения и тоже застрелился. Так и остался Пушкин несброшенным.

* * *

…доске объявлений, требовались добровольные народные дружинники на постоянный оклад, ночные сторожа, дневные вахтёры, тайные агенты влияния с работой в режиме сутки через двое, рэкетиры с собственным оружием, надзиратели (без государственного содержания) за гулящими девками, контролёры на общественном гужевом транспорте при наличии заключения психиатра. Герои-богатыри были без надобности. Тем не менее Лёва, преисполнившись твёрдости…

…дверью со строгой, покрытой стеклом табличкой «Ведущий дьяк Морковкин Н.В.» спорили уже на повышенных.

– А я вам говорю, что такой справки у нас не имеется! А коли отсутствует документ – нет и деяния.

– А насчёт Ерофеева, значит, есть?!

– Значит, есть.

– Но мы же вдвоём были. Вот, в его справке русским языком написано: «вместе с сотоварищем, Куперийским Львом, сокрушили…»

– Это бумага Ерофеева, а мне нужна ваша.

– Так снимите ксерокопию!

– Не известен нам богомерзкий термин сей. К тому же она всё одно не подойдёт.

– Да почему?!

– Выписана на имя Ерофеева Василия. И вот эти два отчёта не годятся.

– А с ними-то что не так?!

– Не по форме составлены. Шапка неправильная. В четырёх позициях инициалы идут перед фамилией, предписано же наоборот.

– Но по канонам русского языка так лучше!

– А по канцелярским уложениям полагается иначе! Кроме того, по тексту всюду указано «богатыри». Вы какими инструкциями пользовались? Полагаю, прошлогодними. С февраля текущего года следует писать «богатырствующие». И где, кстати, приложения за нумерами 2 и 4? Необходимо включить. Далее…

В кабинет впорхнула секретарша в открытом бизнес-сарафане на четыре ладони выше округлых коленей.

– Нестор Вервольфович, надо приказ завизировать.

– Давай, Эллочка, отчего ж не подписать? Визу ставить – не работать, хе-хе. А тут почему лишняя запятая? И здесь вот напечатано: «пять уборщиц». Сколько раз говорил: «пятеро уборщиц»?! И, кстати, лучше бы – «техничек», а то неуважение какое-то. Первая же комиссия укажет. Следи за собой!

Девушка упорхнула, с высоты каблуков мазнув посетителя неодобрительным взглядом.

– И вообще, документация составлена на имя Льва Куперийского, а по базе данных вы проходите как Лев К. Придётся всё переделать!

– А может быть, внести изменения в вашу базу данных? – пролепетал Лёва.

– Вы вообще понимаете, о чём говорите?! – взвился со стула ведущий дьяк, с треском захлопывая папку с делом. – Да за такие слова!..

– Ну извините. Я не подумал, – смутился Куперийский.

– Чем могу помочь, – успокоился господин Морковкин, – это выдать вот эту справочку, что вам разрешено в порядке эксперимента, условно, с испытательным сроком приступить к подвигам. Или вы сходите с дистанции, или начинайте всё сначала, но уж теперь строго по инструкции. К сожалению, я смотрю, бумажка-то выписана на имя Лео К. Опять делопроизводители напутали. Значит, идите в отдел планирования, он на пятом этаже, в кабинете с вывеской «Бухгалтерия», но там сейчас как раз обед, придётся подождать часа полтора, они обычно запаздывают, потом снова ко мне, я подпишу исправленную бумагу, затем в бухгалтерию на третий, там табличка «Отдел труда и зарплаты», не ошибитесь. Они перебелят подорожную – и опять сюда, визу поставить. Но это уж через секретаря. Зато быстро, если я не буду занят, конечно. Ну а потом – с богом, дерзайте! Молодым всегда у нас дорога.

Уже выходя на онемевших конечностях из кабинета куратора, Лёва хлопнул себя рукой по кучерявой макушке:

– Погодите, вы же Нестор Вервольфович Морковкин! Ведь так?! Это что же получается? Не-вер-мор?! Господи, как же я сразу не сообразил?!

Огорчённый, но успокоенный Лёва Куперийский…

* * *

Иосиф Виссарионович Сталин собирался Александра Сергеевича Пушкина первейшим поэтом эпохи назначить. Даже в ЦК вопрос решил поставить, что, мол, Пушкин – это наше всё. Но потом узнал, что Пушкин через французского Дантеса на дуэли застрелился, и передумал. Нет, решил, наш советский поэт Маяковский лучше, он хоть сам себя из пистолета убить сумел, без помощников. И утвердил первым пролетарским поэтом Маяковского. А Пушкин так и остался просто – солнце русской поэзии.

* * *

… и, разорвав связи с вышеуказанной реальностью, переквалифицировался в писатели – так, средней руки, не из гениев. Предусмотрительно творит исключительно произведения с открытым концом, чтобы можно было переделывать в сериалы. Пока что его не издают, но друзья обещают, что вот-вот помогут. Он надеется. Он вообще оптимист.

Василий был-таки лицензирован, единогласным решением Тайной Коллегии. Однако богатырствует на дому, теперь уже с телефоном. Так ныне велено мальчика-посыльного именовать, дабы не отставать от просвещённой Европы.

Нечисть тоже на прежнем месте. Ну, да вы же сами всё понимаете.

* * *

Узнал как-то Иосиф Виссарионович Сталин, что дуэль Пушкина состоялась в 1837 году, и страшно обрадовался. Сто лет назад Пушкина убили, говорит, как же это событие да не отпраздновать?! Трудящимся массам, говорит, не хватает веселья, а тут такой повод замечательный! И организовал торжества, как у начальства положено: с речами, но без закуски. Народу собралось – тьма, и только приладились речи говорить, как откуда-то сверху бананы посыпались. Подняли люди головы – а на плечах памятника Пушкину сам Александр Сергеевич сидит и фруктами заморскими швыряется. Зря, говорит, вы меня хороните, я и не думал умирать. И самым спелым бананом прямо в глаз лично товарищу Верховному Главнокомандующему Иосифу Виссарионовичу Сталину шваркнул! Тут Сталин рассердился, в момент мероприятие свернул и приказал охране Пушкина немедленно поймать. Да только не вышло у охранников ничего, Пушкин, сукин сын, ускользнул! Так и вернулись они к Сталину ни с чем. А Пушкин прыгает себе да скачет – живёхонек! А что ему сделается?!

* * *

Долго я ждал, что Ты, Пишущий, поговоришь со мной. Тебе это не в пример легче. Увы, видимо, недостоин. Посему я выхожу из игры. Если понадоблюсь – пиши во Вселенную, на имя законсервированного агента Чебурашки. Подписывайся «Крокодил», иначе не отвечу. Передачи заканчиваю. Возможно, навсегда. Ну да Ты знаешь, где меня искать. До свидания, Демиург.

А знаешь, я всё-таки обиделся.

* * *

Собрал раз Пушкин к себе друзей и спрашивает у них: в чём смысл жизни? Ну, Лермонтов Михаил Юрьевич учит Мартынова черкеса с большим кинжалом изображать, у Грибоедова Александра Сергевича, как всегда, горе от слишком большого ума, Гоголь Николай Васильевич нос чешет и ничего не говорит, Достоевский Фёдор Михайлович Некрасову Николаю Васильевичу в карты проигрался и за то его же идиотом обзывает, Толстой Лев Николаевич с Махатмой Ганди спорит, кто из них ловчее злу насилием не противится, а Чехов Антон Павлович – и вовсе врач, им о смысле жизни рассуждать не положено, иначе, того и гляди, на остров Сахалин отправят. Молчите, говорит, нет, значит, у жизни смысла? Ну и ладно, и что с того?! Жить-то всё равно надо.

И ведь прав, сукин сын!

КАК ИВАНУШКА–ДУРАЧОК ЗА ПИВОМ ХОДИЛ

– Не пей, Иванушка, пятую чекушку, – причитала Алёнушка, подперев пухлой ладошкой подбородок. – Который день уж киряешь. Так скоро совсем алкоголичком станешь.

– Оставьте ваши низкие инсинуации! – грязно выругался Иван и самоотверженно выпил.

Вечно жаждущий восполнения утерянной жидкости организм Ванятки должен бы, казалось, воспрянуть, но вместо того неожиданно возразил, внятно содрогнувшись всем нутром. Много перенесший на пару со своей тушкой Ивашка недоумённо помрачнел, но тут же и просветлел, догадавшись: родимый желудок вопрошал пива. Иван намёки единоутробного тела воспринимал на лету и чиниться не стал. Совсем даже напротив, воспев: «Губит людей не пиво, губит людей вода!», затеял сбираться в недальний путь. Алёнушка, знавшая особенности мужней физиологии как свои собственные, пала в ноги:

– Ой, да не ходи никуда, Ванюшка, чую, беда будет аль неприятность какая! Уж коли нашла на тебя пароксизма окаянная, отчебучь чего-нито мирного да полезного, плитку ли на кухне выбей аль коврики подклей.

Вот до чего огорчилась Алёнка, жёнка верная: аж язык её безотказный заплетаться начал. Слеза горючая родилась в углу глаза её красивого, коровьего и поползла вдоль румяной щеки. Однако же не устыдился Иван, да ежели бы и устыдился: и не таких врагов русский мужик одолевал, чтобы с укорами совести не совладать! Подхватился он с дивана и, обогнув падшую женщину, в прихожую комнату направил стопы свои. Лишь авоську древнюю по пути подцепил: ни у кого уж таких не оставалось, все пробавлялись пакетами пластиковыми неэкологичными, а у него верная спутница юности ещё сохранилась, хоть и не стирана была ни разу и дух оттого хранила ядрёный.

– Эхма, – выдохнул Ванятка неизбывную тоску народную, ненароком узрев в заляпанном непонятными пятнами трюмо свою не слишком выразительную – да что там, откровенно заплывшую жирком – фигуру. – Был бы я малость постройней да немного повыше, ну хоть метра два – да разве ж я связался бы с такой халабудой, как ты? Тогда бы я сейчас уже… Или… А с тобой я, навроде, ещё пару вершков потерял. Эх… Не ровня ты мне, ой, не ровня!

И, не говоря более худого слова, окромя нецензурных, Ваня шваркнул вместо прощания дверью и канул в неприглядный день.

Благо, и идти-то особо далеко не требовалось, ибо всякая торговая, прости Господи, точка в любое время суток светилась и переливалась пивным изобилием – как местного, так и басурманского разливу – и гонимой алчбой душе оставалось лишь изыскать средь сорных гор жемчужину истинную и, ткнув в оную заскорузлым пальцем истомлённого тела, возопить: «Эврика!»… то есть, конечно: «Эту, эту, Клавдея!» А вышеупомянутая Клавушка, звезда полей и невенчанная царица «ближнего» ларька, уже приветливо хмурилась и готовилась обсчитать на рубль.

Да вот на тебе – не было в киоске по Ванюшкиному местожительству пенного эля, даже и в проклятой Богом и людьми безалкогольной реинкарнации.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю