Текст книги "Купериада (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Царь побелел, потом побагровел, вскочил, затопал ногами и, брызжа слюной, заорал:
– Кто?! Пустил?! Сюда?! Эту?! Сумасшедшую?! Вывести, сей момент вывести!
– Ваше величество, подумаешь ещё, может? – отбиваясь от стражников, причитала вдовушка. – Ой, да не лапайте вы, чай, они не резиновые. Не тискай, кому говорю?!..
Пока претендентку на трон с трудом выводили, царь стоял торчком, нервно шевеля пальцами и постепенно возвращая свой естественный цвет. Видимо, находясь на возвышении да ещё и в вертикальном положении, самодержец углядел нечто особенное, потому что резво соскочил на пол и кинулся, расталкивая встречных, в недра вереницы просителей. И Лёва вдруг понял, что венценосец пробивается именно к ним с Ваней.
– Разойдись! – пугал он. – Разорю! Запорю! Казню! Как врага народа, мать твою и всю фамилию!..
Добравшись до наших скитальцев, он пронзительно уставился на Ивана.
– Кто такой?
– Чужестранцы мы, – выдавил из себя несколько напуганный Иван.
– Путешественники, – уточнил Куперовский.
– А как звать тебя, добрый молодец?
Ваня, который был скорее раздобревший, чем добрый, чуя неладное, с трудом пробормотал:
– Иван я, ваше это… величество. Да, Иван. Но мы ничего не нарушали. А что во дворец без спросу явились – так это случайно. Все заходили, и мы зашли. По ошибке.
– Точно, он и есть! – воскликнул царь. – Иван-царевич, сынок мой ненаглядный, десять лет тому цыганским табором украденный. Я ж чую – родное лицо. Буквально моё, как две капли. А посетители почему не радуются?! А ну радоваться! Всем выглядеть счастливыми, кому говорят?! Царь сына отыскал, не хухры-мухры.
Вокруг разом прибавилось оптимизма. Между тем хранители богопомазанника потихоньку, но настойчиво оттирали Лёву от его спутника.
– Ну что, чадо блудное, желаешь быть наследником трона могучего, едрить его, государства?! Нас все и так уж опасаются, теперь вдвойне бояться станут.
– Не желаю править! – вывернулся из державных объятий Иван. – Я пива хочу, а более – ничего.
– А надо, – вздохнул царь. – Долг требует. Родина зовёт. Держите его пока что. Я ему самолично позже мозги на место поставлю. И второго приберите, на всякий случай. Нечего ему про царского сыночка ложные измышления распространять, будто он с ним тесно знаком! Будем считать – превентивное задержание.
Широко, но нехорошо улыбаясь, стражники подступили к Ване и Лёве.
– Опричники! – жалко взвизгнул Иванушка, вспомнив обидное словечко из школьного курса истории, и изготовился покориться судьбе, но тут…
* * *
…И затейливой вязью на листочке было начертано: «Дёрни за верёвочку, милый, дверь-то и откроется». Ваня, который и в реальной жизни был мужчиной недоверчивым, а в экстремальных условиях это его качество многократно усилилось, с сомнением покрутил головой. Ему здесь не нравилось. Впрочем, ему нигде не нравилось. Даже дома, на диване. Сочетание воблы, пива и футбола представлялось ему достаточно комфортным, однако этим всё и ограничивалось. Остальную действительность, включая Алёнушку, он лишь терпел. По необходимости.
Гораздо более позитивный, к тому же подкупленный ласковым тоном объявления Куперовский дёрнул-таки за бечёвку, и дверь, естественно, отворилась.
Навстречу визитёрам из глубокого кресла поднялся – нет, скорее, взметнулся – довольно странный типчик. Фигура его включала в качестве составных частей трапециевидный торс, расширяющийся, к счастью для его обладателя, именно кверху и затейливо украшенный мышцами; стройные – пожалуй, даже слишком стройные для мужчины – ноги; весьма мускулистые руки, заканчивающиеся неожиданно изящными ухоженными кистями с длинными пальцами, ногти на которых были безупречно наманикюрены; долихоцефалическую голову с несколько избыточной челюстью и приятными, но незапоминающимися чертами лица. Однако облачена эта фигура была уж очень специфически. Наряд состоял из распахнутой чёрной жилетки блестящей искусственной кожи, белых полупрозрачных плавок в голубой цветочек, выпячивающих именно то, что они и призваны были выпячивать, и сетчатых чулок с резинками. Белокурые волнистые волосы своеобразного господина были заплетены в косу, которая стекала до узкой талии; на голове наблюдались в массовом количестве заколки – преимущественно в виде медвежат и зайчиков.
Обнаружив в качестве гостей пару незнакомцев, хозяин заметно огорчился и даже всплеснул руками. Однако тут же подавил неудовольствие и гостеприимно воскликнул:
– Новые неизвестные друзья! Как приятно! Меня звать Вольфганг, и я весь, буквально весь к вашим услугам, калорийные вы мои!
При этом он помавал верхними конечностями, принимал изящные неестественные позы, а то и вальсировал по комнате, демонстрируя пухлую задницу, отчасти декорированную стрингами.
– Вам по пути никто не встречался, дорогие? Допустим, девушка? Такая… заметная? Нет? Жаль. Ну, ничего. А как вам, кстати, мои ягодицы? Идеальных пропорций, не правда ли, сладкие вы шалунишки?! Как я вам завидую! Вы можете ими сполна насладиться. Кстати, не желаете? Долг гостеприимства требует, особенно если встретятся столь аппетитненькие мальчики. Такие легкоусвояемые-легкоусвояемые. Странно. Ну, если что, я здесь, поблизости. А вот я могу лишь полюбоваться собственной попочкой в зеркале. Печально, не правда ли? Увы-увы. Кстати, а как вы относитесь к игрушечным пингвинам?
Лёва озирался, пытаясь определить источник больничного запаха, отчётливо ощущавшийся в помещении, и обнаружил в углу овальный трёхногий столик, полускрытый застеленной кроватью. Столешница была густо уставлена склянками и завалена пакетиками характерного аптечного вида. Количество лекарств заставляло относиться к масштабам заболевания хозяина с уважением. Или с опаской – Куперовский углядел в груде фармацевтической продукции известное ему сильное успокоительное и несколько различных транквилизаторов.
Когда он вновь посмотрел на Вольфганга, ситуация переменилась и ощутимо накалилась. На месте изящного юноши возвышался, поднявшись на задние лапы и угрожающе выставив передние, двухметровый волчина. Его иссиня-чёрная шерсть матово переливалась на свету, глаза свирепо блестели, с клыков периодически капала слюна. Острые длинные когти также не сулили приятных перспектив. На мохнатой груди животного болтались жалкие клочки жилетки. Однако чулки и трусики, видимо, были изготовлены из более эластичных материалов и выдержали метаморфозу хозяина. На волчьем теле они смотрелись довольно странно.
– Гляди, как волосами-то сразу оброс. И носяра вон какая стала длиннючая да горбатая! – прошептал Иван Лёве. – Я так и подумал сразу: не русский он, нет, не русский! А маскировался, вражина!
Между тем зверь не нападал. Он зарычал, и этот рык, если прислушаться, складывался в достаточно членораздельную речь:
– Слушайте меня, заблудшие твари, взыскующие наслаждений греховных, противных естеству!
– Э, нет, – запротестовал Ваня. – Это вовсе не мы. Это же ты – голубой… то есть педераст… гей… погоди, не обижайся, я как раз хорошо отношусь к гомикам...
Впрочем, монстр не обращал на его лепет внимания.
– Не убий! – вновь взревел он, но тут его как-то странно перекосило, и даже шерсть побелела, а затем пошла красными пятнами; голос тоже несколько ослаб. – Ну, хоть не каждый день. И не на трибуне, слышали?! Хоть до переулка дойдите, сучары. И плюшевых пингвинов не троньте, ни при каких обстоятельствах не прикасайтесь к ним, ясно?! – на несколько мгновений он вернул первоначальные цвет и напор. – Не укради! – вновь стал красно-белым. – Не укради из супермаркетов с видеонаблюдением, пожалеешь, – опять чёрный. – Не прелю… – воздух с трудом проталкивался через бронхи Вольфганга, белая морда была искажена страданием. – А я говорю – не прелюб… Ох… Ну хоть не каждый день и не по пьяни, – потемнел. – И не с мужиками чтобы, а как положено! И не с пингвинам мягкими! И чтоб никаких резинок богомерзких! Плодитесь и размножайтесь мне тут, кому сказано?! – красно-белый. – А то нарожали уродов да полукровок, теряем генофонд нации, – чёрный. – А к ближнему относись как… – красно-белый, – как тузик к грелке!
Посреди комнаты вновь стоял человек, правда, порядочно измотанный и лишившийся жилета, но не стиля.
– Мальчики, ну дайте, я откушу кусочек, у вас же снова вырастет, вот увидите. Нет, если я укушу – точно вырастет! Ну, паца-аны… А кстати, милые, вы, случайно, не в курсе: привычка спать с игрушечными пингвинами свидетельствует о прогрессирующей шизофрении? Или всего лишь о лёгкой дебильности? Нет, что вы, мальчики, это я так, просто интересуюсь.
Его тело пошло волнами, неопрятные бугры вспучивались то здесь, то там – и опять вздыбилось красно-белое чудище.
– И грядут четыре всадника на дьявольских конях, и имя тем всадникам Игнашевич, Рахимич и братья Березуцкие! И лишь праведные, сплотившиеся на стадионе в Тарасовке, спасутся! И будет геенна огненная, и стон, и вой, и поражение! Ой, что несу!.. Пингвина мне, пингвина! Срочно!
Дверь распахнулась, и в дом ворвалась разъярённая невысокая девушка в багровой мини-юбке, белой кофточке с глубоким декольте, смело обнажавшим рубенсовских масштабов грудь, и в кокетливом алом беретике. Из её корзинки выглядывала рукоять пистолета.
– А ну-ка, милёнок, – гаркнула нежным контральто Красная Шапочка, – отвечай, как на духу: кто спал на моей кровати?! Кто брал моих пингвинов?! Не отворачиваться! В глаза смотреть!..
* * *
…А поперёк тропы, у самого входа в пещеру возлежал здоровенный упитанный дракон о трёх головах и чесал когтем передней лапы спину в районе загривка. Лоснящаяся от стабильного притока питательных веществ шкура оставляла надежду, что рептилия сыта.
Первой заметила путешественников правая голова:
– Ба, народ подваливает! Корешки, а что это вы делаете возле моей студии?
Чешуйки на её макушке были раскрашены в разные цвета, образуя психоделическую симфонию. В заострённом ухе торчала огромная скрепка. К уголку рта небрежно подклеилась подозрительного вида самокрутка, с кончика которой периодически срывался и таял в небе сизый дымок. В целом вид был весьма богемным. По причине ли наличия сигареты, по застарелой ли привычке правая башка цедила слова сквозь зубы, почти не размыкая губ. Парадоксальным образом получалось, однако, вполне дружелюбно.
– Ладно, раз уж прихиляли сюда, заваливайте внутрь. Готов лично провести экскурсию. Кстати: Вангог, художник.
И он поочерёдно мощно тряхнул руки Ивану и Лёве правой хватательной лапой, прервав ради этого ритуала процесс почёсывания общей туши. При этом самокрутка совершила ловкое движение в противоположный угол пасти и обратно, не переставая дымиться.
Центровая голова властно отодвинула делателя искусств и поздоровалась медленным кивком, исполненным самоуважения. Её лысый кумпол был отшлифован до матового блеска. На чудовищных размеров носу примостились квадратные очочки в металлической оправе с тонкими, абсолютно прозрачными, практически не существующими стёклами. На могучей шее примостился элегантный галстук-бабочка.
– Позвольте представиться: Тумеладзе, можно просто Доктор Туме, импресарио этого парня. Вы заказчики? Поверьте, он гений, истинный гений и, как все таланты, крайне непрактичен. Готов свои шедевры чуть ли не даром отдавать. Потому любые деловые переговоры только через меня.
– Да мы, в общем-то, и не планировали, – стараясь быть ещё более вежливым, чем обычно (наилучший способ общаться с монстрами; к сожалению, действует только в случае сытых чудовищ), сказал Куперовский. – Мы просто шли мимо. Собственно, мы ни при деньгах, да и вообще не имеем отношения к…
– Неважно, – отрезал импресарио. – Паблисити – тоже вещь необходимая. Можете тогда просто пообщаться с творцом. А там, не исключено, передумаете.
– Извините, – попытался настаивать Лёва, – мы действительно торопимся.
– Спешка вблизи бессмертных произведений искусства недопустима. Побеседуйте, господа, побеседуйте.
Между тем левая голова, лениво перемалывая белоснежными зубами жвачку и временами пуская пузыри, явно порывалась включиться в разговор, но не находила повода и лишь подбиралась поближе. Уловив небольшую паузу, она наконец не выдержала и, растягивая гласные, представилась, поднеся к самым лицам путешественников ближнюю лапу ладонью вниз:
– Фристайл. Временно безработный. Вы не из столицы? Вид у вас – по крайней мере, у одного из вас, – он бросил презрительный взгляд на Ваню и навеки отвернулся от него, – довольно стильный. Какие новости в мегаполисе? В смысле – что слышно в мире высокой моды?
Макушка Фристайла была вызолочена, глаза скрыты за огромными круглыми светофильтрами почти без оправы. В одном ухе имелась серёжка в виде пронзённого платиновой молнией серебряного круга, с другого свисал на тонкой золотой цепочке брюлик карат так в пятнадцать. На ноздре наблюдался бриллиант поменьше. На длинной шее был вытатуирован вставший на дыбы чёрный конь на фоне жёлтого щита.
– О чём пишут? Лично я признаю только глянцевые журналы, а они сюда попадают редко, поэтому практически не читаю. Да что там говорить – здесь даже негде нанести приличный макияж, всё приходится делать самому. Элементарных вещей днём с огнём не найти. Про спа-массаж я уж и не говорю! Так каковы же модные тенденции? Говорят, сейчас котируется Денис Симачёв? В любом случае, «Шанель», «Армани», «Дольче и Габбана» уже банальны. Вы со мной солидарны? И пусть дьявол носит «Прада»! «Прада» – это отработанный материал. Прошлый век, замшелое старьё! А вы, кстати, не папарацци? А знакомых папарацци у вас нет? Ведь не случайно сказано: каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Думаю, меня бы хватило на большее.
– Не обращайте внимания на нашего тусовщика, – объявил Вангог, ловким движением шеи втираясь на авансцену. – Лучше гляньте сюда, старички, – он продемонстрировал сверкающий стальной лист с обожжённым до красноты центром. – Моё, текущего периода. Называется «файеризм». Сам придумал. Раньше-то я был кубистом, но метод себя исчерпал.
– Вуайеризм? – вспомнил Иван знакомое непонятное слово.
– Нет, файеризм. Это немного другое. Рисую огнём на любых поверхностях и в пространстве.
– Между прочим, – вставил веское слово Фристайл. – недавно мне повезло добыть сумку от «Луи Вюттон» и кепочку от Диора. Не знаете, где бы приобрести туфли от Маноло Бланика? Говорят, они открыли мужскую линию.
– Забавно, – пробормотал Вангог, глядя в небеса. – Братец искренне считает себя мужчиной.
– Произведения моего подопечного, – значительно посверкивая очками, произнёс Доктор Туме, – находятся в головном офисе Газпрома, в столичном Манеже, во многих частных коллекциях. И это только начало.
– А про пожар в Греции помните? – продолжил мысль художник. – Тоже продукт моего творчества.
– Думаю нарастить волосы, – поделился планами Фристайл. – Тогда обязательно сделаю себе графическое каре с тяжёлой чёлкой. Полагаете, мне пойдёт?
– Ван, Ту, Фри, – донёсся из недр пещеры рокочущий бас, – немедленно ужинать!
– Мама, обождите, – досадливо простонал Тумеладзе, – у нас клиент.
– А может, что-нибудь этакое стремительное? Например, блестящий, слегка, самую малость завитый блонд до плеч плюс чёлка? Жаль, плечи у меня далековато. И непременно надо следить, чтобы линия бровей оставалась чёткой. А помаду я предпочитаю терракотовую. И не убеждайте меня, что это старомодно. Не нужно мне такого говорить. Я могу огорчиться. Кстати, – манерно добавил он, – по чётным числам я стараюсь не ужинать. Когда бы не эти двое…
– Если остынет, она разогревать не будет, – резко оборвал тусовщика Вангог. – Вы, мужики, как знаете, а я уже жрать хочу.
Но прежде, чем кинуться на материнский зов, он выдул огромное огненное сердце – честно говоря, довольно кривое. И оно ещё не успело развеяться в воздухе, когда…
* * *
…Тёмное облако провокационно искрилось, клубилось, клокотало саркастическим клокотанием. Мерзко булькнув, оно возгласило:
– Я – Ад! Я – ужас! Я – часть той силы, что вечно жаждет зла, но у неё никак не срастается. Я из Тени в Тень перелетаю. Я – Неназываемая Сущность. Я отрываю Город от Деревни, умственный труд от физического, дитя от груди матери. Я способна на всё. Я могу вбить клин, причём не один, между рабочим классом, трудовым крестьянством и народной интеллигенцией. Если бы у меня были грязные лапы, я непременно протянула бы их к кормилу государственной власти. Да что там толковать – мне даже президент не указ! Плевать я хотела отходами личной жизнедеятельности на лидера нации!
Извергнув сию гнусность, Неназываемая Сущность вскипела в восторге от собственного бесстрашия.
– Извините, – вмешался Лёва, – вам не кажется, что большинство из предложенных вами свершений ныне неактуальны?
– Истинное зло не может быть неактуально. А я – Абсолютное Зло. Я сжигаю рукописи! Только вчера спалила штук четырнадцать. И если бы среди них не встретились стихи Арона Вергелиса, жгла бы и до сих пор. Но Арончика я уничтожить не могу. Зачиталась. Он сам жжёт! Он крутой поэт, мужики. Но и я крута. О, как я крута!
– И чего? – спросил Ваня. – К чему ты о черновиках-то говорила? Что-то я не всасываю.
– Ты не понял, Иван, – пояснил Куперовский. – Рукописи-то не горят, это совершенно невозможно. Не знаешь, что ли?
– Ну, вы даёте! – удивился Ванюша. – Я как-то на складе вторсырья работал – поганое место, кстати, украсть просто совершенно нечего – и так вам скажу: вы мне эти интеллигентские штучки бросьте! Рукописи отлично горят. А если полежат подольше, то рукописи гниют.
Неназываемая Сущность всплеснулась от возмущения и превратилась в Дракулу, почему-то с лицом Лесли Нильсена. Вампир плавно перетёк в весьма натурального Фредди Крюгера, который затем преобразовался в Питера Вентца. На Пите Сущность застопорилась надолго, хотя время от времени и переключалась на грандиозный кукиш.
– И всё-таки, – стараясь попасть в здешние правила этикета, слегка дрожащим голосом спросил Лёва, – что тебе нужно от нас, о злобный посланец инфернального разума?
– Чего ж только посланец-то? – обиженно провыла Неназываемая губами Питера. – У меня и собственный интеллект имеется. Сказано же было: я – Конец Света, я – мгла, нависшая над планетой. Вскоре я захвачу власть над миром, и тогда мёртвые позавидуют живым.
– А разве не наоборот? – уточнил Иван.
– М-м… Да, пожалуй. Впрочем, не всё ли равно? Живые позавидуют мёртвым, мёртвые – живым, качки – задохликам, птицы – рыбам, ну и так далее.
– Простите, но это не объясняет, зачем мы-то вам понадобились? – настаивал на своём Куперовский.
– Неужели неясно? Одинокая я, устаю на работе, а поболтать не с кем. Видите, какие времена настают?! В эти трагические часы не побеседовать ли нам о живописи? По-моему, авангардистские течения в изобразительном искусстве, несмотря на показную бодрость их представителей, переживают в настоящий момент тяжёлый кризис, причины которого были заложены на генетическом уровне? Вы согласны со мной? Или вы всерьёз полагаете, что «Чёрный квадрат» Малевича – вершина, квинтэссенция и завершение живописи?
– Видал я тот квадрат, – сказал Иван. – На открытке. Я такое уже в первом классе мог намалевать. В тетрадке по математике. Жалко, мне таких денег, как Малевичу вашему, никто не предлагал.
– А если бы, – продолжала Неназываемая Сущность, не обращая внимания на раздавшуюся реплику, – это был круг? Тогда не вершина?
– Нет, – рискнул ответить Лёва на заведомо риторический вопрос.
– Почему?
– Останутся светлые уголки, то есть чернота уже не будет абсолютной. Следовательно, совершенства достигнуть не удастся.
– А если сделать круглую рамку? – высказал идею Ванюша.
– Так, – констатировала Сущность. – Диалог о живописи буксует. Попробуем более доступную тематику. Как вы относитесь к интеллектуальному кинематографу? Феллини, Бергман, Гринуэй? Тарковский, Сокуров? Сорок секунд экранного времени дождь барабанит по крышке канализационного люка, а потом камера отъезжает и навсегда забывает про этот fucking люк. Да, это высокое искусство. Когда в кадре в течение полутора-двух часов ничего не происходит, даже бегущие титры воспринимаются как откровение.
– Не, братаны, – встрял в монолог Ванечка, – шла бы ваша заумь куда подальше. Лично я трэш предпочитаю. Стриптизёрша с пулемётом вместо ноги, косящая зомби, блин, как нарик травку, всяко завлекательнее, чем паренёк лет пятидесяти, тетёшкающийся со свечкой среди развалин по поводу нахлынувшей ломки от ностальгии. Я прав, мужики? Я прав! А вот чего не хватает стране долбаных грёз – это секса! То есть его много кое-где, а всё равно не хватает. Мне лично – недостаёт.
– Нет, – заявила Неназываемая не своим голосом, замедленно, будто в трансе, произнося слова, – не в том проблема. Где в современном кино адекватное отражение возникающей у широких масс потребности спать с плюшевыми пингвинами? Где, я вас спрашиваю? Педофилия после «Лолиты» успешно отражена, зоофилики могут наслаждаться «Кинг-Конгом» и «Кто подставил кролика Роджера?», про поклонников «Горбатой горы» уж и не говорю. А где апофеоз тойпингвинофилии?
Вовсе разволновавшись, Сущность смяла Вентца и начала формировать бюст пятого размера и нежные девичьи ручки с наманикюренными бритвенными лезвиями вместо ногтей.
– Ой, Лёва, по-моему, нам пора сматывать удочки, – дёрнул заглядевшегося Куперовского за рукав бдительный Иван.
– Тьфу на вас! – очнулось облако. – С вами совершенно невозможно разговаривать на серьёзные темы. Вы чудовищно неинтеллигентные люди. А не пошли бы вы нафиг, господа?!
И, срыгнув чёрным протуберанцем, Неназываемая Сущность, невнятно поругиваясь, трансформировалась в живую мглу. Агрессивная протоплазма метнулась…
* * *
…На плетне, покачивая ногами в начищенных до блеска хромовых сапогах и культурно сплёвывая шелуху от семечек в ладонь, восседал высокий кудрявый парень в гимнастёрке и галифе и с лихим белоснежным чубом, выбивавшимся из-под кубанки. Рядом, привалившись спиной к загородке, отдыхал на травке мужчина постарше, также в военной форме; кроме того, в пересечённой алой лентой папахе, бурке и почему-то без сапог. Собой он был темноволос, усат, а его усмешечка и пронзительный прищур хитрых карих глазок казались давно знакомыми, хотя Лёва был абсолютно уверен, что раньше никого из этой парочки не встречал.
– Не узнаёшь? – спросил тот, который в возрасте. – Да Василий Иванович я, а это Петька. Вон и Анка лежит, устала за ночь белым-то противостоять, а в гардеробе, должно быть, опять этот лоботряс от меня заховался, вот и спит в чём была.
Действительно, неподалёку, развалившись одновременно в стогу и в откровенной позе, почивала дезабилье ядрёная шатенка повышенной сексапильности.
– Но этого не может быть, – встрепенулся эрудированный Куперовский. – Пётр Исаев, по свидетельствам очевидцев, был низкий и кривоногий.
– Да при чём тут твои свидетели?! Мало ли что там биографы наврут. Важно, как народ думает. Свидетели, понимаешь ли… Я те щас продемонстрирую факты. Петька, а ну-ка покажи ему!
Пётр обернулся к лесу передом, к Лёве задом и с готовностью снял штаны.
– Вишь, и ноги нормальные, и жопа выдающаяся, – констатировал Чапаев. – Понял, нет?
– И ещё: Исаев, кажется, отнюдь не славянин, а мордвин или чуваш, – не желал успокоиться Лёва.
– Ну до чего же въедливая нация! Мало мы, ох, мало вас под этим… под Университетом рубали. Петька, предъяви данным недоверчивым буржуям наши дополнительные аргументы.
Петька, крутанувшись вокруг своей оси на сто восемьдесят градусов, продемонстрировал ещё кое-что.
– Видал миндал? Необрезанный, так? Стало быть, не башкирец какой-нибудь. Ты ещё скажи, что он татарин или, прости господи, иудей. И запомни: будешь с контрреволюционными вопросами приставать, самого обрежу так, чтобы не выросло. А ты, Ванёк, иди-тко сюда. Дай обойму. Люб ты мне.
– Неужто в самом деле люб? – изумился Иван.
– Идиот ты, что ли? Нет, конечно, на черта ты мне сдался?! Гей я, по-твоему, али этот… педераст?! У меня Анка есть; в конце концов, Петька – на крайний случай. Просто этого… нерусского уязвить хотел. Пусть ему обидно будет!
Вечерело. Вдали, у невидимой реки кричали гортанными голосами то ли чайки, то ли иноземные оккупанты. С крыши бревенчатого сарая им отвечал петух. Негромко постукивал за околицей пулемёт. Дул свежий ветерок.
– Так, говорите, ведём себя неадекватно? – задал неожиданный вопрос Чапаев, будто научился читать Лёвины мысли. – Ладно, учтём. А чего вы вообще-то ожидали от фольклорных персонажей? Нам, народным героям, можно всё! Петька, какая там в лесу намечается ситуация?
– Белые в лесу, Василий Иванович.
– Ну что ж, беги, маскируйся.
– А как же вы, Василий Иванович? Где будете сегодня: на дереве или под деревом?
– Не, Петька, я прятаться не стану – сызнова боком выйдет. Я здесь подожду.
– А я, как всегда, под юбкой у Анки укроюсь.
– Во дурачок! Туда же они в первую очередь и полезут. Да я смотрю, в данный стратегический момент на ней и юбки никакой не наблюдается.
Мимо как раз двигалась строевым шагом давешняя шатенка, по-прежнему обнаженная.
– Анка, почему голая? Опять платьев нет?
– Так ведь белые наступают, товарищ Чапаев! Одевайся, раздевайся – а руки-то, чай, не казённые!
Из-за горизонта, быстро приближаясь, доносились лязг сабель, женский визг, громкие, но неуверенные препирательства терпящих очередное поражение красногвардейцев. Видимо, там творилась история.
Тем временем Петька удалился вслед за Анной в сарай. Тут же в сенях раздался грохот, и бравый ординарец вновь показался на свет, но уже с синяком под глазом. Прислушался. На двор вышла и Анка, в юбке и кожанке.
– Василий Иванович, – объявил, кинув на неё косвенный взгляд, Пётр, – кажись, отходят белые-то. Согласно народным приметам утверждаю.
– Эт-то хорошо. А вот почему у вас, рядовой Исаев, фингал не по уставу? Выйди-ка и доложись по новой, как положено!
Петька бросился в сени, там опять загрохотало, и боец вернулся с фонарями уже под обоими глазами.
– Вот, теперича правильно. Что ты знаешь про Чингачгука, Пётр?
– Индейский вождь? – предположил Исаев.
– Не то.
– Большой Змей?
– Нет.
– Чингачгук два раза на одни грабли не наступает?
– Точно. И все они такие: плюгавые, трусливые, дотошные да предусмотрительные. Тьфу! Не то что мы, русаки. А что же из вышесказанного вытекает, Петенька?
– Что я русский и ни в коем разе не Чингачгук!
– Молодцом, рядовой! И не забывай об этом. Записывай приказ по дивизии. «За героизм и находчивость при отражении подлого удара в спину со стороны белых войск…» Зафиксировал?
– Ага.
– Продолжаю… «…проявленные путём изнасилования разведгруппы противника, наградить известную Анну-пулемётчицу красными революционными нижними штанами типа «трусы». Подпись комдива. Время. Дата. Печать». Ну что, мужики, теперь всё нормально, по канону? Не совсем? Ладно, тогда волоки сюда, Петька, наш аэроплан из штакетника. Сейчас мы на нём все вместе летать будем. До полной, значит, идентификации.
– Не надо, мы вполне удовлетворены, – выкрикнул Ваня. – А со своим товарищем, который никому из нас вовсе не товарищ, я после договорюсь.
– Да? Жаль. Очень хотелось в небо.
– А может, выпьем? – предположил Иван. – Пива нет, случайно?
– Думаю, должно быть. Эй, буржуй недобитый, – обратился он к Куперовскому, – не жмись, доставай пивка!..
* * *
– …Чего желаете, милостивый государь? – явно не в первый раз и потому довольно грубо рявкнула из-за прилавка ражая продавщица с провинциальным огненного цвета перманентом.
– Господи, я дома! – заорал Иванушка. – И очередь подошла. Волшебница, душечка, пива мне!
– «Белый Запад № 13» подойдёт?
– Годится.
– А другого всё одно нет. Сколько бутылок?
– Ящик давай! Нет, два ящика! И в ближайшую неделю я из квартиры ни ногой!
Гремя стеклотарой, он круто развернулся и навсегда исчез из нашего повествования.
– Ну а вам что, хороший кудрявый господин?
– Мне? – растерялся Лёва и задумался. – Чего-нибудь безалкогольного, наверное. Есть у вас минералка?
– Вы что, молодой юноша, с луны свалились? Какая минералка, когда на Кавказе международная обстановка и повсюду сплошной терроризм?! Берите водку, как нормальный человек. Или уж, на худой конец, пива, ежели трезвенник такой. Можете также приобрести энергетический напиток «Буратино», поддержать отечественного производителя.
– И кваса бутылочного нет? – спросил с последней надеждой Куперовский.
– Выпили квас. Такие вот, как ты, и выпили.
– Да, – сказал Лёвушка, – это уже не роман, это квест какой-то получается. Автора – к ответу!
– Не поняла, – вяло удивилась продавщица, – это вы о чём?
– Так, – махнул рукой Куперовский, – некоторые претензии к… к Богу, видимо. Кстати, о Боге. Нет ли у вас в продаже чуда? Может быть, завалялось случайно? Я бы купил.
– Не подвозили в последнее время. Неформатный товар. Да и не сезон.
– Ну что ж, – пожал плечами Лёва. – Будем искать.
Он вышел на улицу и только здесь почувствовал, что в правом кармане его джинсов топорщится нечто постороннее. Лёвушка сунул туда руку и вытащил некрупного – с ладонь – мягкого игрушечного пингвина. С симпатичной плюшевой мордашки таращились на белый свет огромные круглые от удивления глаза. Клюв птички был чуть приоткрыт. Казалось, что птенчик улыбается.
* * *
Самое же печальное, дорогой читатель, во всей этой истории то, что её никогда не было…
* * *
Или была?
ЗВЁЗДНЫЙ ПУТЬ ЛЬВА КУПЕРОВСКОГО
Понедельник – день нелёгкий. Это банально, но истина остаётся истиной, даже если она тривиальна. А в данном случае и вся неделя обещала знатные перспективы в области обретения неприятностей. Ну, во-первых, горел отчёт. Ничего удивительного, отчётам на роду написано полыхать, как Вечному огню, но руководство обычно делает вид, что не в курсе этой отечественной традиции, и сулит неотвратимые удары рублём. «Эх, лучше бы баксом», – вздыхает в таких случаях Лёвин сослуживец Мишель Арменянц. Мечтать не вредно…
Во-вторых, Лёва проспал. Ничего удивительного, накануне у Куперовских были гости, причём засиделись до того, что по телевизору стали без затемнения демонстрировать обнажённые тела, смущая присутствовавшую на встрече девушку, которую Лёвушкина мама, обеспокоенная отсутствием у сына матримониальных перспектив, пыталась с ним познакомить. Девушка оказалась довольно хорошенькой,, смуглой, худенькой, стриженной под мальчика… Вот за мальчика-то и принял её не предупреждённый о визите и оттого непредубеждённый Лёвушка. Как следствие, он сперва крепко пожал гостье руку, а затем начал о ней заботиться… но не так, как следовало привечать особу женского пола и цветущего возраста, а именно таким образом, каким приличный юноша из хорошей семьи помогает избавиться от понятной неловкости пришедшему в незнакомый дом парнишке… Короче, явил себя совершенным медведем из к-нского зоопарка. Вдобавок, девица оказалась приезжей, из Питера к тому же… Фу, как стыдно было Лёве, когда он, наконец, разобрался в ситуации… И ведь даже извиниться нельзя – станет только хуже.
