Текст книги "Навь и Явь (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 71 страниц)

– Я не хочу тебя обременять, сестрица Огнеслава, – тихо проронила Берёзка, не поднимая печальных глаз.

– Ну вот что с тобой делать, а? – засмеялась княжна, держа её руки в своих. – Сестрёнка, не думай о себе как о какой-то обузе. Государыня поручила мне заботиться о тебе, и я её волю исполню, хочешь ты того или нет!

С этими словами Огнеслава поцеловала Берёзку в обе щеки и в губы, а потом прижала к своей груди. Всем сердцем ей хотелось прогнать эту печаль и отчуждённость, чтобы на светлом личике девушки расцвела улыбчивая весна вместо царящей сейчас унылой осени. Зорица тоже попыталась навести мостик дружбы:

– Берёзонька, если уж на то пошло, то это мы – гости в твоём доме. Я родилась и выросла в селе Кузнечном, в семье простой оружейницы, и даже вообразить себе не могу, как буду жить здесь, в этом огромном дворце, полном слуг! Я к домашней работе привыкла, и тут мне как-то не по себе. А с тобою мне будет не в пример веселей!

– В общем, станем жить одной большой и дружной семьёй, – подытожила Огнеслава, обнимая жену и Берёзку за плечи. – Ну, допустим, сейчас пока ещё не очень большой, но со временем, надеюсь, она пополнится! Кстати, о членах семьи. А где Зденка, названная сестрица Светолики? Что-то она не вышла нас встречать…

Берёзка подняла глаза, в которых раскинулась мягкая, росисто-прохладная грусть вечерней зари.

– А ты ещё не знаешь? Нет больше Зденки, – проговорила она.

– Как?! – горестно обмерла княжна. – Нет, я не слыхала… Что с нею случилось?

– Пойдёмте, покажу, – сказала Берёзка.

В груди Огнеславы туманным эхом отдалась смутная скорбь… Виделась она со Зденкой нечасто, но перед её глазами стоял образ кроткой яблоньки в цвету, садовой кудесницы, озарённой светом грустноватого спокойствия и уюта. Поражённая и опечаленная этой новостью, Огнеслава вместе с супругой и дочкой шагнула в проход следом за Берёзкой и Ратиборой.

Они оказались на берегу тихого пруда, окружённого ивовыми зарослями. Берёзка остановилась перед обособленно стоящей, низко поникшей ивой, очертания ствола и ветвей которой напоминали изящную, согнутую горем женщину, в исступлении простёршую руки вдаль, вслед за ушедшим навсегда дорогим человеком…

– Зденка очень любила Светолику и не смогла жить без неё, – чуть слышно проронила Берёзка. – Она сказала мне, что пойдёт посмотреть на утёсы, которые встали над Калиновым мостом… Я не хотела отпускать её, но она убедила меня, что всё будет хорошо, что она только взглянет на скалу Светолики и скоро вернётся. Её не было долго, и я забеспокоилась. Хотела с помощью кольца перенестись к ней, а проход вывел меня вот сюда, к этой иве. Когда я увидела её, у неё ещё было лицо… Но потом и оно заросло корой – прямо у меня на глазах.

Пригорюнилась Зорица, прижалась к её подолу Рада. Берёзка, сама стройная, как юное деревце, взирала на иву со светлой, высокогорной печалью, будто завидовала ей.

– Почему я не смогла стать деревом? – прошелестел вздох, сорвавшись с её губ сухим осенним листком.

– Очевидно, потому что тебе есть ради кого жить. – Огнеслава с сердечной теплотой прижала ладонями её хрупкие, почти подростковые плечики, подойдя сзади и склонившись к её уху.

Ей хотелось защищать Берёзку, оберегать от злых ветров, от несправедливостей и боли, но, увы, эта маленькая, тоненькая девушка уже успела хлебнуть невзгод полной ложкой.

– Бедная, бедная Зденка, – вздохнула Зорица, подойдя к иве и с горьким состраданием погладив её ствол. – Почему за её великую любовь судьба не вознаградила её? Почему не даровала какое-нибудь иное счастье?

Ни у кого не было ответа, и вопросы повисли в воздухе щемящей близостью весны, светлым духом яблоневой грусти и прозрачными крыльями грядущих летних гроз.

– Кто-то должен сложить о ней песню, – загорелась мыслью Зорица. – Я расскажу Дарёне – она обязательно сложит. У неё такие песни – заслушаться можно!

Они постояли немного у пруда, вдыхая пронзительную тоску свежего, предвесеннего неба, и в задумчивом настроении вернулись во дворец. Уже ничего в этот день делать не хотелось, душой овладела бескрайняя неизбывная горечь, но если Зорица с Берёзкой могли позволить себе повздыхать в светёлке за вышивкой, то Огнеславе волей-неволей пришлось взяться за дела, а точнее, приступить к знакомству с ними. Её уже ждали три советницы – осанистая, степенная и ширококостая Давъята, длинная и по-аистиному голенастая Мрагвица и могучая Рачена, голосом и обхождением напомнившая княжне Твердяну. Все они поклонились Огнеславе, а третья советница сказала:

– Ну, здравствуй, дитятко! Надо же, как ты на свою родительницу Лесияру-то похожа… Будем надеяться, что и умом, и хваткой ты в государыню пошла.

– Я, Сёстры, ежели по правде сказать, к такой службе непривычная, я больше по оружейному да кузнечному делу, – честно призналась Огнеслава.

– По причёске твоей и видно, – кивнула Рачена. – Ничего, освоишься. Пойдём, посмотрим на городское хозяйство да на окрестности. Сперва своими глазами глянешь, что да как, а с писаниной и без тебя разберутся. Тут это дело налажено.

И началась ознакомительная «прогулка», в течение которой перед Огнеславой разворачивалась внутренняя жизнь Заряславля и прилежащих земель, их нужды и затруднения. Там строили новую пожарную каланчу, здесь перекладывали мостовую, в другом месте подводили новую ветку водопровода, с улиц вывозили остатки грязного снега, чтоб не разлились непроходимые лужи… От множества вопросов, которые требовали внимания и постоянных проверок, у новоиспечённой заряславской градоначальницы вспухли мозги. В голове не укладывалось всё то, что делала Светолика! По сравнению с её рабочим днём обычный день Огнеславы в кузне казался совсем простеньким и слабо загруженным – можно сказать, почти пустым. А ведь Светолика была ещё и верховным судьёй – разбирала споры горожанок. При этом она успевала заниматься науками и руководила созданием хранилища знаний – дочернего отделения Евнапольской библиотеки: она посылала переписчиц в Евнаполь, чтобы те делали списки с трудов, собранных там в великом множестве, а целая рота переводчиц переводила эти книги. Занималась переводом и Светолика – с пяти языков; при Заряславской библиотеке она собрала целое созвездие одарённых учительниц, а также преподавала науки сама. У Огнеславы при осмотре всех достижений сестры бился в голове, горячо расширяясь, только один недоуменный вопрос: сколько часов было в её сутках? С восхищением, уважением и светлой завистью княжна признавалась себе: вряд ли ей удастся когда-нибудь дотянуться до уровня сестры, настоящей белогорской правительницы – неутомимой, деятельной, просвещённой, разносторонней, стремящейся постичь и охватить все стороны жизни… Почему именно ей выпало уйти во цвете лет, закрыв собою Калинов мост? «Уж лучше бы это была я», – с горечью думала Огнеслава.

– Нет, не потянуть мне всё это, – приуныла она.

– У страха глаза велики, – усмехнулась Рачена. – Ежу понятно, что сперва потянешь далеко не всё, какое-то время будешь разбираться, втягиваться… А потом, ежели стремиться стать затычкой в каждой бочке – так и надорваться можно. Дел много, а ты одна! Чтоб всё успеть, по тому или иному делу начальниц ответственных назначай, а уж с них три шкуры дери, чтоб работали.

С несколькими такими начальницами Огнеслава встретилась в тот же день, чуть позднее. К ней с докладом пришла главная казначейша Заряславля, затем – заведующая благоустройством улиц, а также глава пожарной охраны и советница по торговым делам. Рабочие вопросы обсуждали лишь вкратце, в самых общих чертах: подробно вникнуть во всё это Огнеславе ещё предстояло, а пока она в основном просто познакомилась с некоторыми соратницами Светолики.

Освободилась княжна лишь к ужину. По привычке она едва не открыла проход к дому Твердяны, где матушка Крылинка, должно быть, испекла рыбный пирог; опомнившись и усмехнувшись, Огнеслава переместилась в трапезную палату дворца. Берёзка с Ратиборой и Зорица с Радой ждали её за накрытым столом, ломящимся от великолепных яств. Огнеслава, живя в Кузнечном, уже успела изрядно отвыкнуть от всей этой пышной роскоши; целуя Берёзку, она с тревогой всмотрелась в её лицо. Не усилилась ли её печаль? Не собралась ли она покинуть дворец? На опущенных ресницах Берёзки повисла тяжесть груза войны, но спина оставалась несгибаемо прямой. Выдержки у неё хватало на целый полк храбрых воинов.

– Ну, как твой первый день? – полюбопытствовала Зорица.

– Уф! – выдохнула княжна, вскидывая брови и округляя глаза. – И не спрашивай! Мозги кипят, будто каша в горшке. Хоть училась я в юности и наукам, и всему прочему, что правительнице знать надобно, а всё ж одичала в кузнях малость. А хуже всего то, что в работу впрягаться надо уже вот прямо сейчас: дела не ждут, времени на раскачку нет. Хорошо хоть советницы на ум наставляют; Рачена из них, думаю, самая толковая. Завтра пойду с оружейницами знакомиться, хоть отдохну от этой управленческой кутерьмы… Всё-таки в кузне мне как-то привычнее.

После ужина они все вместе гуляли по огромному саду, выращенному с большой рачительностью и любовью. Огнеслава несла на одной руке Раду, а на другой – Ратибору, целуя попеременно то одну, то вторую девочку. Берёзка рассказывала:

– Это черешневые деревья Светолики. Не пробовали никогда птичью вишню? Нет? Мне её тоже только в меду довелось кушать, а свежей я ещё не ела… Она сладкая, как малина. Светолика привезла это дерево из далёкой тёплой страны, посадила и приучила его к нашим краям. Заряславль – южный город, и потому черешня тут неплохо прижилась. Мне бы ещё хотелось вывести такую, которая бы и в прочих частях Белых гор могла расти и давать плоды.

В воздухе была разлита пронзительная, окрыляющая свежесть, безупречное зеркало небосклона румянилось прохладным закатом, а на густеющей синеве уже проступали бледные звёзды. На лице Берёзки лежал тихий, чистый отсвет этого спокойного вечера, придававший её облику одухотворённость, мудрость и мягкое смирение, и под сердцем у Огнеславы рождался тёплый, живой и дышащий комочек восхищения этой девушкой. Но выразить его было нельзя: разве поняла бы жена, если бы княжна опустилась на колени перед Берёзкой и покрыла поцелуями её руки? А именно этого Огнеславе вдруг и захотелось сейчас – нестерпимо, до сладкой тоски под рёбрами.

– Ну что, спать пора? – Княжна поставила девочек на землю, ласково ущипнув за носики. – Всё, живо по постелькам! Где тут у нас опочивальни, Берёзка?

– Идёмте, я провожу, – степенно пригласила девушка.

Большая спальня, поблёскивая золотым убранством, с готовностью распахнула свои двери перед Огнеславой и Зорицей. Широкое супружеское ложе под парчовым навесом сияло снежной белизной простыни и подушек, и Зорица прошептала потрясённо:

– Да на такой постели заблудиться можно!

– Ничего, я тебя найду, – с намёком приподняв бровь, усмехнулась княжна.

Новый день начался для неё ещё до рассвета, в свежей голубой полумгле. Не став никого тревожить насчёт завтрака, Огнеслава удовольствовалась водой из кувшина, стоявшего на столике в опочивальне, привычно привела в порядок голову старой, но всегда остро заточенной бритвой с костяной ручкой, а потом направилась в кузню, которую мельком видела вчера, осматривая свои новые владения вместе с советницами. Дверь была не заперта, и княжна вошла, окунувшись в привычный гул, грохот и жар; никем не замечаемая, приблизилась она к огромному стальному колесу с зубцами, которое ворочали с помощью лебёдки несколько дюжих оружейниц, раздетых до пояса.

– Это что такое будет? – полюбопытствовала она.

– Шестерня это, – ответила ей блестящая от пота женщина-кошка. – Для часов. Госпожа Светолика хотела башенные часы в каждом белогорском городе поставить.

Тут работницы заметили богатую одежду княжны и что-то заподозрили.

– Уж не сестрица ли ты нашей госпожи?

– Она самая, – улыбнулась Огнеслава. – Вы не смущайтесь, работайте! Дозвольте мне только у вас тут осмотреться. Я сама в некотором роде… – княжна скользнула ладонью по свежевыбритой голове с косой на темени, – сестра вам по ремеслу.

– Меня Славной звать, госпожа, – с поклоном представилась оружейница, ответившая на вопрос княжны о шестерне.

Щегольской кафтан и рубашку из тонкого дорогого полотна пришлось скинуть: в этом пекле одетой находиться было невозможно, пот струился по коже Огнеславы ручьями, и одежда неприятно липла к телу. Для неё также нашлась пара рабочих сапогов и огнеупорный передник, и княжна с удовольствием ощутила себя в привычной обстановке. Увидев на стене чертёж, выполненный на большом куске выделанной кожи, она спросила:

– А это что?

Славна, обладательница густых тёмно-пшеничных бровей, зеркального черепа и пронзительно-светлых глаз с ласковыми лучиками ресниц, ответила:

– Это, госпожа, устройство часов башенных. Госпожа Светолика их во сне увидала и загорелась сделать.

– Как это – во сне? – Огнеслава разглядывала рисунок, уже несколько выцветший и закоптившийся, но всё ещё отчётливо видимый. На нём она заметила несколько зубчатых колёс, подобных тому, что делали оружейницы.

– Уж не знаю, – усмехнулась Славна. – Не ведомо нам, из каких неземных чертогов выуживала княжна всё это. Может, сама придумывала, а может, и правда видела где-то в своих снах…

Как, оказывается, мало знала Огнеслава свою сестру! Об изобретениях её она была наслышана, некоторые даже видела своими глазами, но вот каким образом Светолика их создавала – это для неё оставалось загадкой.

– А как это всё работает? – Княжна обрисовала пальцем круг в воздухе перед чертежом.

Славна принялась охотно объяснять, каким образом части часового механизма приводились в движение, как взаимодействовали друг с другом. Рассказывала она легко и доходчиво, и вскоре Огнеслава уже вполне ясно представляла себе, что, куда, как и для чего. Ей захотелось самой что-нибудь изготовить, и она выбрала одну хитрую пружину в круглой рамке. Вытянуть и расплющить в ленту толстую проволоку было нетрудно, вся загвоздка состояла в том, каким образом её скрутить, чтобы получилась в точности та пружина, какая требовалась по чертежу. Огнеслава мудрила так и эдак, гнула и тянула стальную нить, скручивала, сжимала… Коварная пружина вдруг вырвалась от неё, подпрыгнула, как живая, и принялась скакать по кузне между полом и потолком: упругая волшба с рук Огнеславы долго не давала ей успокоиться.

– Тю, зараза, чтоб тебя! – досадливо выругалась княжна, кидаясь ловить беглянку.

А навстречу ей шагала богатырского роста кошка. Её кожа цвета обожжённой глины упруго лоснилась, под ней гуляли бугры мышц, а серебристо-льняные брови нависали кустиками над необычно светлыми, словно доведёнными до белого каления глазами. Злосчастная пружина угодила по её блестящему черепу и отпрыгнула от него, но невысоко: её поймали и сжали стальные пальцы, которым ничего не стоило погрузиться в жерло огненной горы и выйти оттуда невредимыми. Огнеслава сдала назад, слегка оробев перед суровым ликом оружейницы, которая оказалась выше её на целую голову.

– Новенькая, что ль? – Голос кошки прогудел литым, мощным колокольным гулом. – Из какого места у тебя руки растут, дозволь спросить?

Все слова потерялись, растаяли в раскалённом горне кусочками железной руды. Белобровая оружейница неприметным, легчайшим движением пальцев согнула пружину как надо и вручила её княжне.

– Ты с какой кузни взялась, такая косорукая? – пожелала она знать. – У кого училась?

– Я – из Кузнечного, в ученицах у Твердяны Черносмолы была, – ответила Огнеслава, отчего-то умолчав о своей принадлежности к княжескому роду: то ли она растерялась и опешила под взором этих дышащих белым калением глаз, то ли это обстоятельство вдруг потеряло свою значимость, расплавившись в горячем воздухе кузни.

– У Твердяны, значит? – Грозная кошка как будто смягчилась, услышав это имя. – Знавала я сию славную мастерицу… И о судьбе её слыхала. Вместе с нашей госпожой Светоликой вернула она солнце в белогорское небо. Ну ладно, подмастерье, работай давай. Сегодня к нам должна явиться с проверкой княжна Огнеслава, госпожи Светолики сестрица, так что уж не посрами нашу кузню.

От душевного хлопка по плечу Огнеслава чуть не присела на корточки: колени подогнулись, спружинили, и она кое-как устояла на ногах. Новая знакомая княжны между тем подошла к белобровой оружейнице и что-то зашептала ей на ухо. Судя по тому, как менялось лицо сердитой кошки, Славна ей рассказывала, кем в действительности являлась та, кого только что обозвали косорукой.

– Кхм… гм… кхе, – со смущённым клокотаньем вырывалось из горла белоглазой незнакомки. – Мда? Вон оно что!…

Сказав всё, что хотела, Славна с усмешкой отошла, а суровая кошка проговорила:

– Ты, госпожа… э-э… Чего ж ты сразу-то не сказала, что ты – княжна Огнеслава? Вот ведь как неловко вышло! Уж прости, что я тебя подмастерьем назвала. Меня Бутримой звать, а прозвание у меня – Громаза. Я в этой кузне за старшую.

Прозвище Бутримы как нельзя более точно соответствовало её внешности. Громазой её кликали тут все, а настоящее имя, по всей видимости, было в ходу не столь часто.

– Да ничего, я не в обиде, – улыбнулась княжна, пожимая могучую и широкую, как лопата, руку оружейницы. – Чертёж часов я тут у вас приметила, Славна мне уж рассказала, что да как. Вот и захотелось мне самой попробовать, да только не с первого раза удачно вышло. Уж не серчай на меня за мою неловкость.

– Это ты меня прости, госпожа, – поклонилась Бутрима, блеснув гладкой головой. – Я ж тебя в первый раз вижу. Да и по одёже не поймёшь, и причёска у тебя – нашенская. Вот и не разглядела я в тебе княжну-то…

– Нет нужды оправдываться, – успокоила её Огнеслава. – Моя сестра и правда хотела поставить башенные часы в Белых горах повсюду, в каждом городе?

– Правда, госпожа, – ответила оружейница. И добавила, вздохнув: – Княжна Светолика ещё много чего сделать хотела, да вишь как оно вышло…

– Её задумки мы попробуем воплотить в жизнь, – сказала Огнеслава, чувствуя в сердце грустноватое тепло причастности к делам сестры. – Часы непременно должны быть установлены – ежели и не в каждом городе, то хотя бы в большинстве. Я тут ещё пока новенькая, во все тонкости заряславского хозяйства не успела вникнуть, но кузни и всё, что с ними связано, я объявляю делом первостепенной важности.

– Отрадно это слышать, госпожа, – посветлев лицом, с улыбкой молвила Бутрима. – Сестрица твоя ещё изготовление маленьких часиков наладить хотела, чтоб не только в каждом городе, но и в каждом доме они были. Пока-то ещё мало их мы сделали, и редко у кого они есть…

– Со временем обязательно будут в каждом доме, в каждой семье, а может, и у каждой белогорянки, – кивнула княжна. – Станем делать и большие, и средние, и маленькие часы, а прочие кузни в Белых горах, надеюсь, в скором времени к нам в этом присоединятся. А как наладится дело, так и в другие земли можно будет часы поставлять. Те, что вы изготавливаете сейчас – дорогие, каменьями затейливо украшенные, далеко не всякий может их себе позволить. Надобно сделать их дешевле и доступнее: никаких лишних украшений, только само часовое устройство, простой кожух да плашка со стрелками. Ну и дорогие, красивые тоже можно продолжать мастерить, но не так много: на них спрос не столь велик.

– Здраво рассуждаешь, госпожа, – согласилась Бутрима.

Огнеслава так увлеклась работой в кузне, что совсем забыла о своём пустом желудке. За час до полудня он начал давать о себе знать, сжимаясь в голодных судорогах и отчаянно бурча; заслышав этот утробный «разговор», Славна усмехнулась:

– Что, сосёт червячок? Ты хоть завтракала сегодня, княжна?

– Нет, воды только с утра выпила, – смущённо призналась Огнеслава. – Я рано поднялась, не хотела никого тревожить…

– Вот что, госпожа: ступай-ка ты домой да перекуси, – сказала подошедшая Бутрима. – Мы тоже скоро на обед расходиться станем. А работа, как говорится, не волк…

– Ох, Громаза, ещё какой волк! – рассмеялась Огнеслава. – Да такой зубастый – страсть! Дел в Заряславле – уйма, хоть с утра до ночи крутись… Ума не приложу, как Светолика со всем справлялась!

– Ничего, пообвыкнешься – и ты справляться будешь, – сказала Бутрима.

– Мне до моей сестрицы далеко, – вздохнула княжна.

Она действительно собралась было домой, дабы утихомирить вопли желудка, но тут вспомнила о стекольных мастерских, коих в ведении Светолики тоже находилось немало. Напившись из родника вместо обеда, Огнеслава направилась туда.

И снова её охватил жар – не слабее, чем в кузне. Стекольщицы делали разнообразную красивую посуду и утварь: кувшины, чарки, кубки, блюда; произведением этих мастериц были и великолепные окна с узорами из разноцветного стекла – для богатых хором и дворцов знатных Сестёр; также Огнеславе довелось увидеть ещё одно изобретение Светолики – совсем свежее, разработанное ею незадолго до войны. Повсеместно в качестве зеркал использовались гладкие медные пластины, но деятельная княжна выловила из своих снов способ изготовления стеклянного зеркала, покрытого отражающим слоем. Расплавленное стекло выливалось на жаропрочную столешницу, раскатывалось валиком в тонкий лист, а когда затвердевало, на него особым способом, с помощью волшбы, наносили тончайшее серебристое напыление.

– Изначально в составе этого сплава должна быть ртуть, – объяснили Огнеславе мастерицы. – Но госпожа Светолика сказала, что она ядовита, и надо очень постараться, дабы найти ей замену, причём такую, чтоб не страдало качество зеркала. И мы нашли.

Две мастерицы стояли с противоположных сторон стеклянного листа, и между их рук натянутыми струнами сияли зеленоватые нити волшбы, образуя мелкую сетку. Третья кошка выливала на стекло через эту сетку сплав, и он ложился слоем тоньше волоска, впитывая в себя волшбу; отражение в таком зеркале получалось столь ошеломительно чистым, что «зазеркалье» невозможно было отличить от действительности во всём богатстве её красок.

– Госпожа Светолика говорила, что это будут наши особые, белогорские зеркала, поскольку волшба есть только у нас. Люди могут мудрить с составом сплава, со способом стекольного литья или выдувки, но волшбу никто и никогда не сможет повторить. Это – наше, белогорское достояние. Что прикажешь, госпожа? Будем продолжать?

– Непременно, – сказала Огнеслава, разглядывая себя в готовом зеркале. – Наработки моей сестры нужно обязательно сохранять, развивать и использовать. Зеркала, равных которым не будет ни у кого, – вы представляете себе, какая это статья дохода? Мы будем вывозить их в другие страны и продавать за немалые деньги… И их будут покупать, потому что это – лучшие зеркала, какие только могут существовать на свете!

С этими словами княжна склонилась к своему отражению поближе, подмигнула себе и огладила ладонью голову. Каждый волосок в бровях, каждая ресничка, каждое пятнышко – всё это передавалось зеркалом в неизменном, совершенно точном виде. Не поймёшь, где настоящая Огнеслава, а где её двойник…

– А вы могли бы сделать два небольших настольных зеркала? Вот таких? – спросила она у мастериц, показывая руками приблизительный размер. – Я хочу подарить их двум самым прекрасным женщинам на свете – моей супруге и супруге моей сестры.

– Изволь, госпожа, сделаем в лучшем виде, – поклонились кошки. – Оправу какую изволишь – с каменьями, без? Может, с жемчугами?

– Делайте с каменьями, – подумав, решила княжна. – Одну – с красными яхонтами, другую – с голубыми.

Она тут же посмотрела вырезанные из дерева образцы оправ и выбрала понравившиеся.

– Вот такие мне сделайте, хорошо? А ещё… Ежели отражающий слой делается с помощью волшбы и впитывает её в себя, то, быть может, зеркала и волшебными свойствами обладают? – вдруг осенило Огнеславу.

– Обладают, а как же, – с поклоном подтвердила одна из мастериц эту догадку. – К примеру, ежели у тебя, госпожа, есть одно зеркало, а у твоей супруги – другое, вы можете увидеть друг друга на расстоянии и даже поговорить. Нужно только приказать зеркалу: «Покажи мне мою супругу». Или можно попросить зеркало показать какое-то место, чтобы узнать, что там сейчас творится.

– Любое место? – удивилась княжна.

– Не совсем любое, а только то, которое тебе знакомо, – был уточняющий ответ. – Дело в том, что везде, где мы бываем, остаются наши невидимые следы. Вот через них-то зеркало и делает своё дело, прокладывая что-то вроде прохода от тебя до того места, где есть твой след.

– Да этим зеркалам цены нет! – восхищённо воскликнула Огнеслава и с воодушевлением пустила свои мысли в мечтательный полёт: – Это ж какое применение им можно найти! К примеру, ежели пограничниц маленькими зеркальцами снабдить, то насколько проще будет охранять границу! Или захочет, скажем, государыня меня вызвать к себе на доклад – возьмёт и позовёт меня через зеркало, а я ей через него же обо всём и доложу… Ну, это ежели она не прикажет явиться лично. Да мало ли ещё что… Нет, правда, вы непревзойдённые мастерицы своего дела!

– Благодарствуем на добром слове, госпожа, – поклонились кошки, польщённые.

– Тогда к этим двум зеркалам сделайте мне ещё третье, маленькое, чтоб при себе можно было носить, – попросила княжна. – Это на случай, ежели я по своей супруге соскучусь и увидеть её захочу.

– А ты не опасаешься, госпожа, что одна из двух прекраснейших женщин на свете станет тебе докучать, вызывая тебя через сие зеркало ежечасно? – хитро и улыбчиво прищурились стекольщицы. – А ты будешь занята делами, начнёшь сердиться…

– Хм, – призадумалась Огнеслава, взявшись за подбородок. – Нет, Берёзка не стала бы так делать, зачем ей… А! – смутилась она, покраснев. – Или вы мою жену имеете в виду? Ну… А станет ли зеркало работать, ежели его, скажем, тряпицей какой накрыть?

– Закрытое чем-либо зеркало не будет ничего показывать, – ответили мастерицы.

– Хм, хм, так, – размышляла княжна. – Ежели я своё зеркальце закрою, чтоб меня никто не отвлекал, когда я занята, то какой смысл тогда его носить с собою? Супруга ещё обижаться начнёт, почему не отвечаю…

– Ну, твоя супруга ведь понимать должна, что ты делами занята, работа у тебя такая – Заряславлем управлять, – со смехом ответили кошки.

– В общем, всё это ещё надобно обдумать хорошенько, – заключила Огнеслава. – Пока третье зеркальце не делайте. Может, позже.

– Как скажешь, госпожа.

Тут Огнеславу укололо весёлой иголочкой желание увидеть зеркало в действии. Она попросила его показать ей супругу, и тут же вместо собственного отражения княжна увидела Зорицу, которая сидела в светлице за вышивкой и о чём-то оживлённо беседовала с вдовой Светолики. Пальцы Огнеславы сами потянулись к гладкой, прохладной поверхности стекла и дотронулись до лица Берёзки… Вздрогнув и опять смутившись до макового жара на лице – даже голова порозовела, как ей показалось, – княжна велела зеркалу показать дочку. Рада с Ратиборой бегали по саду, играя в догонялки, и Огнеслава улыбнулась. И тут по её спине пробежал неприятными скользкими лапками холодок догадки.

– Слушайте, так ведь от всевидящего ока этого зеркала нигде нельзя укрыться! – воскликнула она. – Этак, пожалуй, все будут следить за всеми… Даже за государыней смогут подглядывать! Нет, умелицы мои, это недопустимо. Зеркальце надо дорабатывать. Можете ли вы что-то сделать с волшбой, чтобы такого свойства больше не стало?

– Да, госпожа, всё возможно, – успокоили её кошки-мастерицы. – Можно прописать в самой волшбе запрет на показ тех или иных мест или людей. Или чтобы зеркало работало только в руках кого-то одного, а у всех остальных – нет, и тогда твоим личным зеркалом не сможет воспользоваться в целях слежки никто чужой. А можно сделать его и обычным.

– В общем, так, мои родные… Изготовление зеркал с волшебными свойствами пока отставить, мне надобно обсудить это с государыней Лесиярой, – решила Огнеслава. – Это вопрос крайне непростой, тут следует всё продумать и предусмотреть. Делайте пока обыкновенные зеркала – такие, чтоб нельзя было через них ни за кем следить. Это мой строжайший приказ! Те, что уже успели сделать – разбить, чтоб они не попали ни в чьи чужие руки.

– Как прикажешь, госпожа. Однако мы можем просто снять с них слой с волшбой и наложить другой, не показывающий ничего, кроме отражения.

– Так и сделайте. И те зеркала, что я вам заказала, тоже изготовьте обычными.

– Твоя воля, госпожа.

На выходе из стекольной мастерской Огнеславу уже ждала посланница из домашних слуг. Советницы просили княжну по возможности побыстрее вернуться во дворец, так как встречи с нею ожидали кошки из Заряславской библиотеки. Желудок отозвался досадливым жжением: обед опять откладывался. Или, быть может, стоило соединить приятное с полезным?

Явившись во дворец, зверски проголодавшаяся Огнеслава велела подать обед, а сама поспешно умылась, переоделась и отправилась на встречу с представительницами учёного сословия. Это были две рослые, видные, величаво-светлые обликом кошки в длиннополых одеждах: одна – с волнистыми золотисто-ржаными локонами, обрамлявшими обширный умный лоб и пышно ниспадавшими ей на плечи, вторая – с гладкой и прямой тёмно-русой «шапочкой» и коротко выстриженным затылком. Под серыми, невзрачными и строгими верхними балахонами празднично белели вышитые рубашки с кушаками, а на ногах красовались щеголеватые чёрные сапоги с золотыми кисточками.

– Здравия тебе, госпожа, – проговорила светловолосая кошка с чинным и почтительным поклоном.

– Здравия и счастья на многие лета, – присоединилась к её приветствию вторая.

– И вам здравия, – молвила Огнеслава с улыбкой. – Вы меня простите великодушно, но я сегодня встала чуть свет, и до сего часа у меня во рту не было и маковой росинки. Я приказала накрывать на стол, так что не откажитесь отобедать с нами, досточтимые госпожи.

Посетительницы переглянулись, улыбнулись и… не отказались. Советницы чуть приметно кивнули, выражая своё одобрение, и Огнеслава не забыла пригласить за обеденный стол и их.

Рада с Ратиборой выбежали княжне навстречу, встрёпанные, румяные, с искорками веселья в глазёнках, что не могло не радовать Огнеславу. Душа осиротевшей Ратиборы, кажется, понемногу оттаивала, согревалась в домашнем тепле и родительской ласке, и по большей части это была, конечно, заслуга Берёзки. На долю девочки уже в столь юном возрасте выпал целый ворох невзгод: потеряв одну семью, она обрела новую, но голубоглазая звезда настоящей родительницы, едва показавшись на небосклоне детства Ратиборы, тут же закатилась в вечность. Огнеслава, подхватив девочек на руки, прижала их к груди и поочерёдно расцеловала.

– Привет вам, мои родные.

– А ты уже пришла с работы, матушка Огнеслава, или опять уйдёшь? – спросила Рада.