Текст книги "Навь и Явь (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 71 страниц)

Молодой безусый воин, хлопая пшеничными ресницами, не мог оторвать взгляда от подлёдной пляски света. Зимний воздух струился в его грудь, вырываясь назад седым паром, а в зрачках паренька отражалась колдовская зелень. Его ноги будто вросли в припорошённую первым снегом землю и не смогли унести его прочь от опасности даже тогда, когда от гулкого внутреннего толчка кракнул и сломался лёд. Время замедлялось и дрожало, как натянутая нить – из пробоины медленно вырастал тусклый клинок, а следом показалась сжимавшая его рука, покрытая панцирем, словно рачья клешня. Между щитками этой брони узловато змеились чёрные жилы. Крошево льда расступалось белым облаком, из которого поднималась голова, увенчанная высокой короной с длинными крючковатыми зубцами, острыми, как мечи. Скованный ужасом парень встретился с мертвящим, высасывающим сознание взором жёлтых глаз-огоньков, холодно горевших на поистине страшной харе без кожи: покрытые густой слизью лицевые мускулы были обнажены. Толстые щитки серой брони облегали всё тело жуткого воина, восседавшего верхом на столь же ужасном звере, лишь строением ног напоминавшем коня. Драконья голова и гибкая шея чудовища обросли крупными чешуями, а грудь, брюхо, бока и круп защищали такие же, как у всадника, пластины. Зазевавшегося паренька захлестнуло невидимой петлёй и непреодолимо поволокло к страшилищу; гнилью и сыростью дохнула плотоядная пасть ему в лицо, перед тем как длинные и изогнутые, будто сабли, клыки вонзились в шею. Огромными жадными глотками болотный выходец пил кровь мгновенно ослабевшей жертвы, повисшей в смертоносных объятиях безжизненной куклой – только ноги судорожно вздрагивали. Наконец мертвенно бледное тело упало на снег, а коронованный кровопийца оскалился в долгом, раскатистом рыке. Грозя вспороть небо роговидными отростками, вверх взметнулся чёрный жезл с наконечником в виде собачьего черепа.

«Ух-бух-бух», – содрогнулось нутро болота, и лёд начал трескаться повсеместно, рождая устрашающих существ, бывших в незапамятные времена воинами. Доспехи за много столетий пребывания в Мёртвых топях срослись с их телами, превратившись в естественную броню, шлемы образовали на их головах причудливые гребни и рога, оружие слилось со сжимавшими его руками в уродливые рукомечи и рукотопоры; свободная конечность чаще всего имела вид клешни, но у некоторых сохранились пальцы с длинными синюшными когтями. Конные и пешие вперемешку – так, как они когда-то полегли в великой битве – воины хлынули на твёрдую землю, повинуясь зову жезла, воздетого к небу рукой венценосного полководца.

Хмарь стлалась под ногами Павшей рати, придавая ей огромную скорость. Вскоре вперёд выдвинулись четверо военачальников – конных, с костяными наростами в виде корон на головах. Войско упорядочивалось на ходу: конница – впереди, следом – пехота. Ни одного устного членораздельного приказа не раздавалось в рядах: у всех воинов был единый разум, управляемый чёрным жезлом в руке главного воеводы со страшным, освежёванным лицом, в котором уже никто не узнал бы князя Вранокрыла.

Павшая рать не бросала никому вызовов, она просто мчалась по Светлореченской земле с единственной целью – убивать и удовлетворять свой многовековой голод. Поднятые по дымной тревоге приграничные полки Искрена встали на защиту княжества; при виде несущегося на них чудовищного воинства ратники дрогнули сердцами, но ни один не обратился в бегство. Туча стрел с белогорскими наконечниками взметнулась, закрыв полнеба, но костяные щиты поднялись и приняли на себя этот грозный дождь. Стрелы не наносили воинам Павшей рати большого вреда, отскакивая от панцирей; только редкие из них, что метко попадали в глаза или в слишком широко открывшиеся просветы между костяными щитками, на краткое время задерживали подлёдных тварей, но всё же не убивали. Из ран у них вместо крови текла мутная слизь.

Как две вставшие на дыбы морские волны, схлестнулись два войска в заснеженном поле. Насаживая воинов Искрена на свои рукомечи, восставшие из болота страшилища пили их кровь и отшвыривали тела. Они продолжали длительное время сражаться даже обезглавленными, нанося удары вслепую во все стороны. Неиссякаемым серым морем наползала рать, и стало ясно: если не вмешаются кошки, храбрые приграничные полки будут смяты, изрублены на кусочки и просто сожраны голодной нежитью. Как назло, битва началась слишком близко от Мёртвых топей, в землях, где дочери Лалады не могли находиться из-за густой хмаревой завесы.

В шатёр Искрена ввалился запыхавшийся вестовой.

– Княже, не сдюжить нам… Страшное войско поднялось из-подо льда, тысяч до ста числом. Не люди, но и зверями их нельзя назвать. Нежить это, владыка! Мечи, секиры и топоры у них прямо из рук растут, клыки – больше медвежьих. Кровь они пьют, человека за раз досуха высосать могут. Первый, второй и третий полк на поле у села Смородинки наголову разбиты, полегли.

Бледный и нахмуренный Искрен вышел из шатра в зимний туман. Высокие старые ели тёмными молчаливыми часовыми окружали княжеский стан. Это была уже не первая дурная весть… Приграничные полки, первыми принявшие на себя удар, не могли сдержать натиска болотной нежити даже с белогорским оружием в руках. Сотни воинов гибли со скоростью, от которой кишки леденели, а сердце обрывалось в горестную бездну. Отступить и бросить без защиты сёла, расположенные между топями и рекой Морошей, или стоять насмерть и потерять полки первого заслона – все до последнего ратника? За Морошей начинался второй заслон – шесть полков и три сотни кошек, вдобавок к которым Лесияра обещала перебросить ещё, как только начнётся наступление врага. Всего оборонных заслонов стояло три, но стотысячного кровососущего войска, обладавшего неслыханной, нечеловеческой силой, они не могли остановить… Стылое дыхание безнадёжности превращало сердце Искрена в тягостный ком тоски, а вестовой между тем ждал приказа. Нужно было принимать решение.

– Всем полкам отойти за Морошу! – Голос князя прозвучал глухо, пар изо рта оседал на сведённых бровях инеем. – Только там кошки смогут вступить в бой. Ближе им не подойти.

Князь сплюнул на снег бесславный привкус позора. Отступление в первый же день войны – такого не могло снести его честолюбивое сердце.

– Отец, это не люди. Будь это человеческое войско, тогда бы мы могли ему противостоять с успехом…

Рука старшего сына неуместной тяжестью легла на плечо. Велимир хотел утешить, поддержать отца, но выходило плохо, глупо, неуклюже. Чем можно было оправдать отступление? Желанием сберечь полки от быстрого и бессмысленного уничтожения прямо у восточного рубежа? Слишком дорого обходился этот отход – ценой брошенных на съедение врагу приграничных жителей.

– Если не отступить, я треть всех наших сил разом потеряю, а людей всё одно не спасу, – пробормотал князь, уныло ища хоть какие-то доводы для своей совести. – Без помощи кошек мы оказались бессильны.

– Нет нужды оправдываться, государь-батюшка, – молвил княжич.

Искрен взглянул на сына. Высокий, статный, ещё и двадцати лет не исполнилось, а уже косая сажень в плечах. Вьющиеся пушистые усики над губой и молодая, едва проступающая бородка, а глаза – большие, упрямые, чистые, как у матери… Он был готов сражаться плечом к плечу с отцом, закрыть его собой от стрелы, погибнуть ради него – лишь бы тот им гордился. А князь, грустно любуясь наследником, в сердце своём готовился заплатить какую угодно цену просто за то, чтобы сын вышел живым из этой сечи.

***

Мрак висел денно и нощно, скрывая от глаз белогорское солнце. Унизанные перстнями и драгоценными запястьями руки маленькой княжны стискивались судорожным кольцом объятий вокруг шеи родительницы, а Лесияра носила рыдающую дочку по комнате, не в силах оторвать её от себя. Любиме каждую ночь снились мёртвые воины, встающие из-подо льда, и она пробуждалась с криком, который струной ужаса вспарывал напряжённую тишину дворца.

– Не уходи на войну, государыня матушка, не уходи! – умоляла девочка, обливая слезами плечо родительницы. – Они убьют тебя… Эти злые мертвяки сосут кровь!

Павшая рать, покоившаяся в Мёртвых топях много веков беспробудным сном, поднялась из болота, схваченного коркой первого льда. Воины Искрена оказались не в силах противостоять нежити, три полка были подчистую уничтожены в первые же два часа сражения, и князь отдал приказ отступить за Морошу – рубеж, за которым женщины-кошки могли присоединиться к обороне. Каждые полчаса к княгине мчались тревожные донесения: потери среди дочерей Лалады были слишком высоки – каждая четвёртая белогорянка, проводившая свою супругу на схватку с Павшей ратью, уже стала вдовой. Яснень-травы не хватало, а между тем вражеская сила наступала и с запада: к Белым горам двигалось большое войско навиев, гнавших впереди себя ополчение из пленных жителей Воронецкой земли. Намерение их было ясным: выставить вперёд этих смертников, чтобы вынудить кошек тратить время, силы и стрелы на них, отвлекаясь и выматываясь. Тиски смыкались…

Тихомира с Твердяной уже давно поджидали княгиню в Престольной палате, а Лесияра всё никак не могла унять рыдания Любимы.

– Солнышко моё ясное, я не на войну ухожу, – убеждала она. – Я только гостей приму и сразу же к тебе вернусь.

Пришлось пустить в ход самое сильное успокоительное – мурлыканье. Щекоча и грея дыханием ушко дочки, Лесияра тихонько урчала, покачивая девочку в объятиях. Каждое судорожное вздрагивание детского тельца отзывалось в родительском сердце нежной жалостью, но постепенно маленькая княжна стала всхлипывать реже. Передавая обессилевшую, вялую Любиму на руки нянек и Жданы, княгиня шепнула:

– Я скоро, счастье моё.

Сберегая драгоценное время, Лесияра устремилась в Престольную палату через проход в пространстве. Её взгляд сразу зацепился за длинный белый свёрток в руках у старшей из женщин-кошек, и сердце покрылось бодрящими мурашками. Это мог быть только меч… Но какой – восстановленный вещий клинок или обещанный Меч Предков?

Головы оружейниц поблёскивали в свете жаровен в виде кошачьих пастей, на лицах лежало суровое и торжественное выражение.

– Вот и настал лихой час, госпожа, – проговорила Твердяна.

Лично освобождённая повелительницей от воинской службы, она в поте лица трудилась в своей мастерской, снабжая защитников Светлореченского княжества и Белых гор оружием.

– Что ты принесла, Твердяна? – в нетерпении спросила Лесияра, не в силах оторвать взволнованного взора от белой ткани.

– Государыня, твой вещий клинок ещё восстанавливается, но взамен мы готовы вручить тебе великое оружие, которое начала ковать ещё сама Смилина – Меч Предков! – объявила оружейница.

Ткань соскользнула лёгкой пеленой, и в глаза правительнице женщин-кошек блеснули богатые ножны и великолепная рукоять меча. Любовно приняв оружие на ладони, Лесияра расчувствовалась до слёз; солёная поволока влаги застилала ей глаза, но княгиня улыбалась. Меч был не тяжелее обычного, но в длину превосходил вещий клинок на целую ладонь.

– Достань его из ножен, государыня, оцени, – кивнула Твердяна.

«Вж-ж-ж…» – этот тягуче-сладостный, светлый, холодный звук был знаком Лесияре с детства. Зеркальная поверхность клинка переливалась отблесками пламени, чистая, грозная и прекрасная, а рукоять, как только на неё легла ладонь владелицы, отозвалась живым теплом, словно княгиня не оружия коснулась, а человеческой руки.

– Сила этого меча превосходит все мыслимые пределы, – приглушённо-хрипловато молвила Твердяна, с ласковым светом восхищения во взоре любуясь удивительным оружием. – Он обладает самой большой выдержкой, когда-либо применявшейся при ковке клинков, что позволило волшбе, вызревая, вобрать в себя всю мощь Белогорской земли. Наибольшее время изготовления современных клинков – от силы четверть века; наши прабабушки, упокоенные в Тихой Роще, имели столетние мечи, а выдержка Меча Предков – двенадцать веков! Он проходил через руки славных, умелых мастериц, а потому несёт в себе свет их душ. Своего владельца он делает неуязвимым для любого врага.

В мече сияла живая душа. Перед Лесиярой будто встал прекрасный, светлый воин в ослепительных доспехах, которого ей хотелось крепко обнять и попросить стать её верным другом. Озарённые древней мудростью глаза витязя изучали княгиню, легко читая её душу; она не могла утаить от них ни одной своей мысли, ни одного чувства, ни одного порыва. Эти проницательные колдовские очи безошибочно отличали ложь от правды, искренность от притворства, а больше всего ценили смелость и готовность отстаивать честь и свободу родной земли.

– Отныне мы будем вместе навеки, чудо-меч, – шепнула княгиня, окрылённая ясным восторгом, и поцеловала сверкающий клинок. Ей тут же почудилось, будто невидимые тёплые губы ответили на поцелуй.

– Это оружие несёт благословение всех, кто приложил руку к его ковке, – сказала Твердяна, а Тихомира хранила скромное и уважительное молчание, стоя рядом. – Как только ты вступишь в бой, они встанут за твоим плечом, государыня, и поддержат тебя в сече, придавая тебе сил.

– Благодарю вас, добрые мастерицы! – поклонилась Лесияра обеим оружейницам. – Очень вовремя вы принесли долгожданный Меч Предков, ибо мы не справляемся с натиском Павшей рати на востоке, тогда как враг приближается ещё и с другой стороны. Хочу спросить твоего мнения, Твердяна: не настал ли час призвать на помощь наших предков?

Твердяна вскинула подбородок, её очи сверкнули из-под угрюмых бровей.

– Ты хочешь поднять Тихую Рощу, госпожа?

– Именно, – кивнула княгиня. – Покой ушедших нарушать нельзя, но ежели Белогорской земле грозит беда, мы можем разбудить наших упокоенных родительниц, бабушек и прабабушек – так гласит обычай. Небывалая угроза нависла над Белыми горами, враг обладает огромной силой, а вместе с предками в деревьях покоятся и великие мечи столетней выдержки – каждый со своей хозяйкой. Это славное, могучее оружие, коего у нас больше не делается.

– Полагаю, государыня, время для этого шага настало, – подумав, ответила черноволосая оружейница. – Пора нам объединиться с нашими родичами, чей покой хранит Тихая Роща, для отпора врагу.

В течение следующего часа к владычице Белых гор прибыли все Старшие Сёстры – некоторые прямо с поля боя. Пятеро из них были ранены, но мужественно держались на ногах, и Лесияра велела принести для них воду из Тиши. Нежные, ловкие пальцы дев-прислужниц обмыли им раны и покрыли свежими повязками. Этим кошкам было разрешено слушать государыню сидя.

– Я собрала вас здесь, Сёстры, для важного и судьбоносного дела, которое, быть может, приведёт к перелому в войне, – проговорила княгиня. – Ещё никогда прежде нам не доводилось делать ничего подобного, но всё когда-то случается в первый раз. Павшие воины, пролежавшие в болотах много столетий, пропитались хмарью и превратились в сильных, сметающих всё на своём пути чудовищ, но и у нас отыщется сила, способная им противостоять – сила наших предков. Нам придётся пробудить их, дабы они помогли нам защитить землю от страшного врага. Вы все уже видите, что дела наши плохи, в одиночку нам не выстоять… Нам нужно что-то столь же могущественное и древнее, как Павшая рать, и это – растворённая в водах Тиши светлая мощь Лалады, что омывает корни деревьев в Тихой Роще. Я верю: в тяжёлую для нас годину наши прародительницы не разгневаются за нарушение их покоя и не откажут нам в помощи.

Речь прозвучала в ломкой, как первый лёд, печально-тревожной тишине, и каждое слово Лесияры падало звонкой каплей холодной воды, пробуждая сердца для новой надежды. По Престольной палате прокатился гул голосов, раненые кошки даже поднялись со своих мест, поддерживаемые соратницами.

– Государыня, давно пора! – раздались одобрительные возгласы. – Этих тварей – просто несметные полчища! Нам не выстоять против них.

– Госпожа, мы сражаемся изо всех сил, не жалея наших жизней, но нам приходится отступать вглубь Светлореченской земли, оставляя города и деревни, – проговорила Мечислава, выступив вперёд. Её раненая рука висела на перевязи, а лицо потемнело, посуровело и осунулось, покрытое свежими ссадинами. – Павшая рать наступает с неудержимостью снежного обвала в горах. Приходится признать, что без помощи предков мы не справимся… Не знаю, как остальные, а я поддерживаю твоё решение обратиться к ним, хоть для этого и придётся потревожить покой Тихой Рощи.

– Мечислава не упомянула ещё одной напасти, – вставила Ружана, чьи серебристые косицы пропитались кровью и посерели от грязи. – Все люди, павшие жертвами кровососущих чудовищ из болотной рати, сами превращаются в нежить. Некоторое время они лежат, как мёртвые, а потом поднимаются с жёлтым огнём в очах и бросаются на всё, что движется, невольно становясь помощниками Павшей рати. Это уже не люди, это такие же твари-кровососы, только послабее. Приходится отбиваться ещё и от них. Поэтому, как и Мечислава, я приветствую твоё решение попросить помощи у наших прародительниц и думаю, что со мной согласятся все.

Ни одного голоса «против» не раздалось среди Сестёр, все были готовы сей же час отправиться вместе с княгиней в Тихую Рощу, чтобы принять участие в обряде пробуждения предков. Лесияра собралась было открыть проход для перемещения, как вдруг навстречу ей выскочила Любима с криком:

– Не уходи! Или возьми меня с собой, государыня!

Следом за княжной из прохода появились две няньки и дружинница Ясна. Лесияра подхватила дочку на руки и опять попала в судорожно-цепкий плен отчаянных объятий, а телохранительница извинилась:

– Прости, госпожа, не уследили. Эта плутовка притворилась спящей, а стоило нам отвлечься – вытащила кольцо из шкатулки и рванула к тебе.

– Да уж вижу, – вздохнула Лесияра.

Любима вцепилась в неё, как клещ – не оторвать. Трясясь мелкой дрожью, как травинка под ветром, она льнула к родительнице всем телом и прижималась к щеке княгини своей тёплой, мокрой от слёз щёчкой.

– Не пущу… не смей уходить без меня, – горестно шептала она. – Уйдёшь – я умру тут же, на месте!

– Дитя моё, – ласково молвила Ружана, касаясь плеча девочки тёмной от грязи и запёкшейся крови рукой, – отпусти свою родительницу, нам пора идти. Дорог каждый миг. Чем дольше мы тут задержимся, тем больше людей и дочерей Лалады погибнет в Светлореченской земле.

Это не возымело действия – Любима так стиснула объятия, что разжать ей руки, не причинив боли, оказалось невозможным. Лесияра кивнула дружинницам:

– В Тихую Рощу её, пожалуй, возьмём. Ясна, – обратилась она к личной охраннице дочери, – будь наготове.

Та поклонилась, и Лесияра шагнула в проход первой с Любимой на руках, а за нею последовали Сёстры.

Их встретила таинственная тишина и медово-золотистый свет фонарей, развешанных всюду вдоль тропинок. Вода из Восточного Ключа, смешанная с маслом, источала неяркое, тёплое сияние, которое, вопреки мрачному пологу тьмы на небе, превращало Тихую Рощу в сказочное, уютное место. Любима озиралась с робким любопытством и жалась к Лесияре уже не так испуганно и отчаянно: было в этом освещении что-то праздничное, успокаивающее.

Впрочем, в упоительно свежем хвойном воздухе витала совсем не праздничная скорбь. Навстречу княгине и Сёстрам вышла высокая, величаво-стройная голубоглазая жрица, окутанная шелковисто лоснящимся плащом вороных волос.

– Ведаю я, для чего вы пришли, препятствовать вам не стану, – молвила она. – Девы Лалады тоже понесли большие потери в этой войне.

Её пронзительно-чистые, как весеннее небо, глаза не источали слёз, но были затуманены тихой горечью. Лесияра кивнула, сдержанно выражая соболезнование. Она уже знала, что попытка прогнать тьму с небес унесла жизни половины жриц, в том числе и жизнь матушки Иелики – главы Тихорощенской общины и Верховной Девы, чьё место заняла Вукмира, сестра Твердяны. Именно её кошки и лицезрели сейчас – рослую, с гордой осанкой, наделённую изысканной красотой. Пригожесть эта, впрочем, веяла девственной, неприступной прохладой, и если у кого-то и сжималось сладко сердце при виде Вукмиры, та не могла ответить взаимностью на эти чувственные помыслы, поскольку блюла свою чистоту и хранила верность одной лишь Лаладе.

Стройные, призрачно-воздушные фигуры дев заскользили к кошкам, в руках держа расписные ковшики. Каждой дружиннице была поднесена чудесная вода с растворённым в ней светлым тихорощенским мёдом, а княгине сосуд с питьём вручила сама Вукмира. Лесияра сделала несколько глотков, а остатком поделилась с Любимой. Та выпила сладкую воду охотно, даже облизнулась.

– Яснень-травы мало, – сказала новая глава общины. – А потому я хочу дать вам ещё одно средство для очистки от хмари.

По её знаку жрицы поднесли княгине три десятка больших туесков и составили на земле стройными рядами.

– И что это? – спросила Лесияра, гадая, что могло быть внутри берестяных сосудов.

– Прах наших дев, – тихо проронила Вукмира. – Достаточно добавить одну щепоть в дымную кучу вместо яснень-травы – действие будет не хуже, а быть может, и ещё сильнее. Используйте его на западе: на востоке он вам не потребуется, ибо прародительницы одним своим присутствием прогонят хмарь. В прочие общины я отправила наказ также передавать прах погибших дев на нужды обороны. Пусть у нас не вышло очистить небо от тьмы, но хотя бы таким образом мы примем участие в защите нашей земли от врага. Не получилось послужить делу победы при жизни – послужим после смерти.

Дыхание тихой, светлой горечи коснулось сердца Лесияры, а глаза защипало от близких слёз. Опустившись на колени, она с жаром покрыла поцелуями прекрасные, пахнущие сосновой смолой, травами и мёдом руки Вукмиры, а та легонько коснулась губами макушки правительницы.

– Благословение Лалады с тобой, государыня, – кротко промолвила она. – Смело иди в бой.

Лесияра отдала дружинницам приказ перенести туески с драгоценным прахом на западную границу и распределить по крепостям, что и было тут же сделано.

– Пробудить предков может любящая женщина, слеза либо меч, вонзённый в тихорощенскую землю, – сказала Вукмира. – Я помогу вам. Пусть каждая из вас обнажит своё оружие и по моему слову воткнёт себе под ноги.

– Иди-ка ненадолго к Ясне, доченька, – сказала Лесияра Любиме. – Мне нужно достать мой меч.

Девочка сперва настороженно воспротивилась, отказываясь разжимать объятия, но спустя мгновение сдалась и перешла на руки к своей телохранительнице.

– Я с тобой, моя яблонька, – шепнула ей та.

Снова бодрящий и холодящий звук вынимаемого из ножен клинка длинно скользнул по сердцу Лесияры. Меч Предков устремился остриём в тёмное небо, притягивая восхищённые взгляды Сестёр, а Вукмира воздела к небу руки, и налетевший ветерок всколыхнул чёрные пряди её волос.

– Теперь! – воскликнула она.

Оружие дружинниц с лязгом сверкнуло из ножен и одновременно с Мечом Предков вошло в поросшую пушистой зеленой травкой землю. Вукмира охнула и пошатнулась, точно поражённая в сердце стрелой, но устояла на ногах.

– Волки по лесам рыщут, кони во поле скачут, оружие в сече бряцает, а вдовы стенают! – исторглись из её груди хрипловато-зычные слова, звуком приближающегося грома прокатившись между кряжистыми стволами сосен. – Воспряньте от покоя, родительницы, зане [18]18
  зане (арх.) – так как, потому что


[Закрыть] ворог зверонравный заратился [19]19
  заратиться (арх.) – начать войну


[Закрыть], кровь чад ваших проливает! Канет кровь-руда в землицу, ко гневу и отмщению вопия!

Уютный, сказочный покой Тихой Рощи раскололся, будто вешний лёд, ветер крепчал, тревожно трепля складки плащей кошек и волосы дев Лалады. Ветви колыхались, как живые, и Роща огласилась протяжным, скрипучим стоном. Холодная вспышка света озарила лица сосен – с открытыми глазами.

– Выньте же мечи из земли! – приказала Вукмира.

Княгиня, охваченная трепетом, первой вытащила Меч Предков и воздела его к небу, Сёстры последовали её примеру. И тут начало твориться небывалое: сосновые лица ожили, зашевелились, искажаясь, будто бы от натуги, а из мощных, необъятных стволов начали высвобождаться с треском головы и шеи. Княгиня обернулась: Любима боязливо спрятала личико на плече Ясны, а та прикрывала ладонью затылок девочки.

– Домой! – велела Лесияра, решив, что на сегодня с дочки довольно впечатлений.

– Слушаю, государыня, – отозвалась дружинница и исчезла вместе с княжной в проходе.

Из сосен мучительно рождались деревянные фигуры высотой в два человеческих роста: вместо волос их головы ощетинились тонкими веточками с пушистой зелёной хвоей, теми же мягкими иголочками поросли и пальцы могучих сучковатых рук. Нисколько не потускневшие за века покоя внутри стволов, взметнулись вверх древние клинки, и пробуждённые прародительницы, оплетённые сетью древесных сосудов, последним усилием отделились от своих лож. Их движения сопровождались певучим скрипом, но на гибкости сочленений одеревенение не сказывалось. Покинутые сосны остались стоять с глубокими выемками в стволах, готовые в любое время принять своих жительниц обратно.

Дыхание робким ветерком затаилось в груди Лесияры, потрясённой этим величественным зрелищем. Она искала взором среди этих существ свою родительницу, княгиню Зарю; пространство колыхнулось, и перед правительницей Белых гор предстала та, чьи руки обнимали и ласкали её в детстве. Деревянный лоб охватывал мерцающим обручем узор из завитков – княжеский венец. Со слезами на глазах Лесияра протянула руку, и её щекотно коснулись хвойные кисточки на кончиках пальцев родительницы-сосны. Она тонула в родных глазах, и её сердце купалось в волнах светлой грусти и дорогих воспоминаний…

Тем временем открылось ещё несколько проходов, и вперёд выступили все княгини, которые когда-либо правили в Белых горах; среди прочих оживших сосен они выделялись ростом, царственной осанкой и светящимся узором-венцом на лбу. Лесияра увидела воочию их сказочные мечи – те самые, столетней выдержки, коей уж не добивались нынешние оружейницы. Правительницы встали в круг, и прославленные клинки устремились к середине, соприкоснувшись остриями. Лесияра в воодушевлённом порыве единения с предками протянула туда же и свой новый меч… Справа всколыхнулся проход, из которого выступила поистине богатырская фигура, вдвое превосходившая в обхвате прочих обитательниц Тихой Рощи. На её голове рос целый пучок веток, похожий на оленьи рога, а большие ступни из-за длинных отростков-корешков казались поставленными на лыжи. У неё было своё оружие, но она с долгим, взволнованным стоном потянулась к Мечу Предков, и сердце Лесияры ёкнуло догадкой: мастерица узнала творение своих рук.

– Да, досточтимая Смилина, когда-то начатый тобой клинок закончен, как ты и завещала, – осмелилась обратиться к бывшей оружейнице Лесияра. – Это оно, твоё детище, и нынче ему предстоит быть испытанным в бою!

Ей вспомнились слова хранительницы Бояны о разнице древних наречий и современного говора, и княгиня усомнилась про себя: а понимали ли предки нынешнюю речь? Однако трещинки-морщинки, улыбчиво прорезавшие одеревеневшее лицо Смилины, убедили Лесияру: прародительницы чувствовали смысл сказанного душой, для их великих умов не существовало никаких языковых преград. В голове у Лесияры словно молотом о наковальню ударили:

«Добро. Встанем же на оборону родной земли, воздадим ворогу за чад наших!»

Лесияра изумлённо поймала себя на том, что сама понимала слова Смилины так, будто знаменитую оружейницу с современниками вовсе и не разделяли века. Вероятно, таковы были свойства мыслеречи – быть понятной для всех: послание летело от души к душе в виде набора общих знаков и понятий, преобразовываясь согласно устройству языка, коим пользовался каждый из собеседников.

Княгиню словно буйным ветром подхватило: это всеведущие прародительницы, почерпнув в душах Сестёр необходимые сведения, открыли единый проход к месту сражения. Лесияру выбросило из радужной «трубы» в самую гущу битвы; дыханию стало тесно в груди от неистового натиска чудовищ, покрытых рачьими панцирями. Их клыкастые пасти изрыгали нечеловеческий вой, сросшееся с верхними конечностями оружие рубило воинов Искрена в кровавое месиво, а кошки хоть и сражались со всей возможной доблестью и отчаянием, но падали одна за другой. Над Лесиярой вздыбилось, грозя копытами, чудо-юдо с головой ящера, а его седок замахнулся на княгиню рукой-топором… Беспощадные глаза-угольки, две растянутые плоские дырки вместо носа и полведёрная пасть с частоколом острейших зубов – такую образину только в страшном похмельном сне увидишь… Жаркий яд ярости, впрыснувшись в кровь белогорской правительницы, побежал будоражащим огнём по жилам, и она с рыком рубанула сплеча… Меч Предков, заиграв алым узором, снёс чудищу череп, и слизь из перерубленной чешуйчатой шеи едва не окатила княгиню с головы до ног – она успела отпрянуть. Обезглавленное тело ящероконя завалилось на бок и забилось в судорогах, но всадник успел соскочить наземь, и детище Смилины с зимним, льдисто-звонким гулом отразило удар топора, да так, что оружие отломилось от руки воина в месте соединения со звуком треснувшей кости – «хрясь!» Второй взмах чудо-клинка – и голова болотного выползня, увенчанная гребнистым костяным шлемом, покатилась с ядовитым шипением по утоптанному и пропитанному кровью и слизью снегу.

Павшая рать забурлила, схлестнувшись с удивительным и многочисленным воинством, распространявшим вокруг себя светлый медово-хвойный дух. На поле брани живительно запахло сосновым бором; рукомечи ломались о деревянные груди и руки, а древние клинки разрубали чудовищ пополам. В пылу боя было некогда удивляться, но дочери Лалады, увидев, кто пришёл на подмогу, восхищённо взревели, а люди Искрена сперва оробели, но, подбадриваемые кошками, воспрянули духом. Прародительницы не знали страха и усталости, а под самыми мощными ударами врага от них лишь мелкие щепки отлетали, ибо каменно-тверда была древесина чудо-сосен – не взять никаким топором.

– Матушка Заря! – перекрывая голосом шум битвы, позвала Лесияра.

Её подхватили гибкие и сильные, живые руки-ветки. Княгиня-сосна усадила дочь к себе на плечи и вразвалку зашагала, высокая, как каланча, а Лесияра сносила Мечом Предков вражеские головы, рубя направо и налево. Хмарь рассеивалась, выжигаемая сосновыми чарами, и грудь Лесияры наполнялась тугой, как тетива, и звонкой, будто капель, песней отваги. Не обманула Твердяна: души всех ковавших Меч Предков оружейниц реяли за плечами княгини светлым плащом, питая её тёплой силой и поддерживая в ней боевой дух, и она слилась с великим клинком и со своей родительницей в одно разящее, смертельное для врага целое.

***

Усталые, тяжело набрякшие тучи роняли редкие снежинки, холодными капельками таявшие на лице Тихомиры. Холмистому предгорью, укрытому тонким снежным покрывалом, предстояло стать полем битвы: зима словно нарочно расстелила на земле торжественно-чистый саван, чтобы была ярче видна кровь…