Текст книги "Треугольник"
Автор книги: Агаси Айвазян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
5
Дорога уходила вдаль, нигде никакого жилья не виднелось.
– А теперь куда мы пойдем? – спросил Мартирос.
Томазо разглядывал свои ноги. Башмаки его совсем развалились, большой палец высунулся. Томазо улыбнулся:
– Это не от бедности, не думай: у моего большого пальца особый склад… Он всегда выскакивает вперед, он нетерпелив и хочет опередить время… я за ним не поспеваю… Он мой советчик и указчик в дороге… – И Томазо обратился к своему пальцу: – Скажите, пожалуйста, сеньор палец, в какую сторону нам пойти, чтобы быть сытыми, свободными, быть подальше от беды и поскорее оказаться среди добрых людей… Ну-ка…
Палец шевельнулся вправо, влево и показал вперед.
– Вперед! – радостно заорал Томазо, обнажив белейший ряд зубов. И они пошли по дороге – беспечные, веселые, голодные-преголодные. Только песни им сейчас не хватало. И Томазо запел.
Это была удивительная песня – озорная и гордая, нежная и сильная, старая и новая…
По дороге им попадались премилые деревеньки, но Томазо каждый раз говорил «идем дальше», и они продолжали путь. У Мартироса ноги были изранены, идти ему становилось все трудней.
В полдень вдали показались фургоны. Томазо остановился, заслонился рукой от солнца, посмотрел внимательно и сказал:
– Как будто бы пришли…
– Что там, село?.. – спросил Мартирос.
– Нет, рай земной, весь мир, весь свет!.. воскликнул Томазо и бросился бежать. Мартирос поспешил за ним, впрочем, как бы он ни спешил, ноги его едва волочились. Наконец Мартирос добрался до фургона и стал рядом с Томазо, которого окружили люди в масках. У обочины стояли два фургона, один наполовину красный, наполовину черный, другой наполовину белый, наполовину синий, оба с красными колесами. То был красочный разрисованный мир – итальянский бродячий театр.
Томазо окружали персонажи итальянской комедии – Коломбина, Тарталья, Пьеро, солдаты, ангелы… Мартирос заметил удивительную вещь – внешне это были бедные и беззащитные люди, но среди них царило веселье. Было печально и радостно одновременно.
Увидев приблизившегося Мартироса, Томазо указал на него широким жестом и с театральной торжественностью объявил:
– Позвольте представить вам моего друга сеньора Мартироса.
Актеры сняли с Мартироса и Томазо их истрепавшуюся и мокрую одежду и дали им театральные костюмы. Мартирос впервые вместо своей рясы надел красные брюки в обтяжку, золотистый камзол, сшитый, казалось, специально для него, и золотые блестящие башмаки.
Томазо сам выбирал себе наряд.
Фургоны – этот радостный, и печальный мир, этот рай – двинулись вперед. Актеры, окружив Томазо, расспрашивали его обо всем, что с ним случилось, рассказывали о себе и ни на минуту не оставляли его одного, истосковались по своему Томазо. Мартирос был счастлив…
В тех селах, где была церковь и площадь, они давали представление. Представления были самые различные – иногда это была трагедия, иногда сцена ревности с Коломбиной и Пьеро, а иногда просто цирковые номера… смотря по обстоятельствам, они эти обстоятельства прямо носом чуяли… Ах, что это были за представления! Мартирос прямо озарялся весь. Он не успевал даже переваривать в себе как следует все виденное. Но более всего он упивался игрой своего товарища. Томазо поражал его, Мартиросу от волнения даже плакать хотелось. Томазо выполнял различные акробатические номера, прыгал с дерева на дерево, проделывал всяческие сальто-мортале, на него взбиралось сразу три человека. И все это было радостью, было жизнью.
На ночь они останавливались в деревне, утром продолжали путь. Мартиросу хотелось, чтобы у этой дороги не было конца, бродячая жизнь была ему по душе, но все же он спросил однажды у Баччо, самого старого актера, который никогда не расставался с маленьким кинжалом:
– Куда мы идем, Баччо?
Баччо посмотрел на него и подмигнул:
– Куда бы ты хотел? – Потом сказал: – А разве кто-нибудь куда-нибудь идет? Зачем же нам куда-то идти… Живем себе… Не так ли?..
От этого «живем себе» Мартиросу открылась вся нелепость его вопроса, но так продолжалось ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы Баччо скрылся с глаз. И тогда Мартирос снова подумал: «Но куда же мы все-таки идем?»
Все актеры – и конопатый Сандрино – Пьеро, и Арджентина – Коломбина, и Чезаре – Панталоне, словом, что перечислять, все от мала до велика полюбили Мартироса, но Томазо все же любил Мартироса больше других.
– Считай, что ты член нашей труппы, – сказал он как-то Мартиросу. – Ты когда-нибудь пробовал играть?
– Что ты! – удивился Мартирос.
– Но ты все видел, ты уже знаешь, как это делается.
Мартирос пожал плечами.
– Как? – поразился Томазо. – Разве тебе нечего сказать людям?..
– Почему же, есть…
– Вот это и значит быть актером… Собираются люди, множество людей приходит, чтобы послушать тебя, и ты говоришь, говоришь все, что хочешь им сказать, говоришь даже то, чего нельзя говорить. Но тут, ясное дело, ты прибегаешь ко всяким уловкам… всякие там шутки-прибаутки, понимаешь?
– Я хочу говорить о правде, – воодушевился Мартирос.
– И о красоте, – добавил Томазо.
– Я хочу говорить о правде, – заупрямился Мартирос.
– И о любви, – добавил Томазо.
– Я хочу говорить о правде.
– И о братстве, и об искусстве, и о справедливости, о боге, – добавил Томазо.
– Все это и есть правда. Я хочу говорить о правде…
Бродячий театр Баччо потихоньку двигался на север. Мартирос с некоторых пор стал принимать участие в представлениях. Он изображал слугу при Коломбине – Арджентине и Пьеро, выступал с масками зверей и даже начал понемногу участвовать в акробатических номерах Томазо.
Села и маленькие города сменяли друг друга. Мартирос больше не спешил в Испанию, но в душе надеялся когда-нибудь увидеть своими глазами города французов и испанцев, племя дудешков, как он их называл.
У Томазо возникла идея нового спектакля, и однажды, собрав всю труппу, он рассказал актерам о своем замысле. Это должен был быть своеобразный спектакль, где действующими лицами являлись шесть солдат. Все шестеро на одно лицо. Этого можно было достичь масками. Пять солдат ведут шестого на расстрел, в последнюю минуту этот шестой смешивается с остальными, и отличить его от других нет никакой возможности. Все в растерянности, не знают, кого же расстреливать. Все представление – диалог между двумя солдатами: тем, кого должны расстрелять, и тем, кто должен осуществить казнь.
Замысел Томазо пришелся всем по душе. Под конец Томазо пошептался о чем-то с Баччо и, довольный, объявил товарищам:
– Диалог будут вести ваш покорный слуга и сеньор Мартирос.
Это сообщение было встречено радостными возгласами, все окружили Мартироса и запели шутливые смешные куплеты в честь его посвящения в актеры.
Они перешили имеющуюся у них солдатскую одежду по одному образцу. Все было готово, оставалось только решить вопрос маски. Наконец нашлась и маска.
Самым подходящим оказалось лицо актера Исидоро – мясистые вздернутые щеки, настолько, что, казалось, отходят от лица. Короткие брови, большой рот. Решено было пустить Исидоро на сцену без маски, а на остальных пятерых надеть маски с лицом Исидоро. Актеры сымпровизировали несколько репетиций и остались довольны новым спектаклем. Особенно всем нравился Мартирос – его вопросы и ответы были умны, с удивительно четкой логикой, которая в этой обстановке казалась особенно потешной. Армянский акцент Мартироса придавал представлению особый шарм.
Героем представления был, безусловно, Мартирос.
Ни одна импровизация не повторялась. Мартирос воодушевлялся, распалялся и каждый раз по-новому развивал тему. Репетиции доставляли актерам истинное наслаждение. В Антиссе они решили дать первое публичное представление. Город был достаточно велик и имел хорошую площадь.
Вечером, накануне спектакля, актеры расхаживали по улицам города, сзывая горожан на завтрашнее представление.
Николетта, Лолото и Фортунато в своих лучших костюмах, оседлав размалеванного мула, кружили по улицам, по очереди выкрикивая:
– Спешите, спешите, господа! Количество мест ограниченное, есть места сидячие, стоячие, лежачие и полулежачие. Устраивайтесь кто как может. Посмотрите спектакль хотя бы одним глазком!.. Спешите!.. Есть места для священников, для торговцев, брадобреев, ростовщиков! А вот этот балкончик, так живописно обвитый плющом, ждет герцога и графа, слава им, слава!.. В представлении принимают участие лучшие итальянские и французские актеры! А также приглашенный специально по этому случаю знаменитый актер из Азии – сеньор Мартирос!
В воскресенье на площади Святой Марии яблочку негде было упасть, такое творилось там. Рыбаки, солдаты, прачки, стражники, зеленщики, мелкие воришки, крестьяне, продавцы угля заполнили площадь… Под конец показался на балконе и сам герцог со своей сворой собак. Рядом с герцогом заняли места две его любимицы: по правую руку польская борзая, по левую – черный английский дог, на руках у герцога было несколько маленьких фокстерьеров…
Представление началось.
Представление Мартироса и Томазо
На сцену выходят шесть солдат. Один солдат, тот, что приказывает, идет впереди, четверо других ведут пятого, приговоренного. Все шесть на одно лицо, отличить друг от друга невозможно – это как бы один человек в шести экземплярах. На масках брезжит слабая улыбка, смысл ее непонятен. Солдаты отличаются только одним – приказывающий солдат (Томазо) идет впереди, а приговоренный солдат (Мартирос) держит руки за спиной, остальные четверо придерживают руками воображаемые ружья.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Раз-два, раз-два… раз-два… Правое плечо вперед, марш, раз-два. (Солдаты поворачиваются.) Раз-два… Напра-во! (Все поворачиваются направо, очень четко и точно исполняя приказ, в том числе и приговоренный. Приказывающий солдат доволен, что его приказы исполняются так беспрекословно.) На месте ша-гом марш! – Солдаты маршируют на месте. Приказывающий солдат смотрит на них. – Напра-во, нале-во. (Он явно упивается своей властью, входит в раж.) В одну шеренгу стройсь! Направо, нале-во! (Быстро, быстро.) Направо, налево, направо, налево… Стой!.. Лицом к стене повернись! Ружья вниз! На плечо! К ноге! На плечо! К ноге! Приготовьсь! Взять на прицел! (Солдаты вздергивают руки с воображаемыми ружьями. Приказывающий вот-вот уже должен крикнуть «огонь», как вдруг замечает, что у стены нет приговоренного, того самого, в кого должны стрелять. Пять солдат стоят с ружьями наперевес.)
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ (подходит, заглядывает в лицо каждому солдату). Куда же он делся? (Считает.) Раз, два, три, четыре, пять… Один лишний… Который же?.. (Все молчат.) Бессовестные, говорите же, кто из вас? Отвечайте, которого из вас должны расстрелять?.. (Солдаты молчат. Приказывающий солдат вглядывается в лица. Растерянно.) Поди и найди теперь… (Сердится, выходит из себя.) Дураки, болваны, что, в пустую стену будете стрелять? (Что-то про себя обдумывает, потом решительно.) Арестованный, выйди вперед сию же минуту!.. (Никто не двигается с места. Приказывающий внимательно оглядывает каждого из пятерых, ничего не может решить, устает и чуть не плачет от отчаяния. Потом задумывается и обращается к зрителям, которые смеются, дают ему советы.) Послушайте, а может быть, это я сам? Может, это меня должны расстрелять?.. («Тебя, тебя», – кричит маленький мальчик из первого ряда. Приказывающий хлопает себя по бокам, смотрит на свои руки, минуту думает и отгоняет от себя кошмарную мысль. И с новым настроением.) Дураки, если мы сейчас не расстреляем одного, нас всех засудят, всех расстреляют… Всех шестерых. Ведь мы на службе… Ну что стали остолопами?.. Ружья к ноге! (Солдаты выполняют приказ. Приказывающий подходит к ним и начинает снова тщательно вглядываться в лица, в глаза, зачем-то даже трогает за носы.) Кругом! (Солдаты поворачиваются лицом к зрителям. Приказывающий обходит их сзади, смотрит на уши солдат – у всех одинаковые, никакой разницы. Единственная, последняя осталась надежда: он оглядывает зад каждого – опять никаких результатов. Разочарованный, говорит чуть не плача.) Послушайте, ребята, ну у кого-нибудь из вас есть совесть? А?.. А ну, у кого хоть капля совести осталась, выходи вперед. (Из шеренги выходит Совестливый солдат. Приказывающий обрадовался). Вот умница, вот молодец! Становись к стенке. (Совестливый солдат идет к стенке.) Вот так, сейчас ты станешь к стенке, потом я…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. А ты когда станешь?
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ (радостно, отделываясь). Не знаю… Когда-нибудь… Когда-нибудь да обязательно стану… Не может быть, чтобы я не стал к стенке…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. И тогда я в тебя выстрелю?
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. А как же, выстрелишь… А потом еще кто-нибудь станет и еще кто-нибудь выстрелит, вот он, например… (Показывает на зрителей пальцем.) Он, он, и этот, все подряд.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. А ты меня не обманешь?
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Нет.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Значит, не обманешь?
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Да нет же, говорят тебе, нет. В следующий раз ты в меня выстрелишь…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ (плаксиво). Ну ладно. Посмотрим… Вот так всегда, все мои желания на завтра перекладываются…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Ладно, ладно, не плачь… Существует закон, надо подчиняться… Ты хороший парень. (Поворачивается к остальным солдатам.) Приготовьсь! Взять на мушку!.. (Смотрит на Совестливого солдата.) Ну с богом…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Смотри не обмани, я буду ждать своей очереди…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Огонь!
Солдаты одновременно издают звук, имитирующий выстрел. Что-то вроде «паф!». Совестливый солдат продолжает стоять.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Ты почему же не падаешь?
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Я раздумал.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Поздно раздумывать-то.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Почему это?
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Ты уже убит.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. А я не хочу.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Ложись, тебе говорят.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Почему это я должен лечь?..
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Да потому, что ты убит, умер! Пойми…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Тц… (Щелкает языком – нет, мол.)
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Как это «тц»? (Тоже щелкает языком.) Мы же выстрелили, правда?..
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Ну и что же… А мне не хочется.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Как это «не хочется»? Что это еще за «не хочется»?.. Ложись давай…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ качает головой.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ (приближается к нему, гладит по голове). Ложись, а то ничего не получается… Ты ведь и сам знаешь, мы должны вот тут стоять, а ты вот тут лежать… Иначе жизнь остановится. Ну подумай сам, если все будут оставлять дела на половине, жизнь остановится, правда ведь?.. (Мягко.) Так нужно, ложись…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ (после некоторого раздумья). Ладно, стреляйте еще раз…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Мы уже стреляли в тебя.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ (по-детски капризно). Если не выстрелите, не лягу.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Я ведь сказал тебе, мы уже выстрелили, не строй из себя дурачка.
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Не могу я без выстрела. И все тут.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Ну и привереда же ты…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Подумаешь, большое дело, один выстрел. Что вам, жалко, что ли…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Да ведь выстрелили мы, ты же слышал…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. А я опоздал, не успел упасть… Вы не вместе, вразнобой стреляли… Давайте снова…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. Это дурной вкус – повторяться…
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Ничего не знаю… Хочу как все. Хорошенький расстрел… без выстрела… Всю жизнь мне чего-то недодают…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ. А еще говоришь, что ты совестливый… Мы свое дело сделали, верно? Я не виноват, что ты такой рассеянный… Какая разница, ложись через десять минут после выстрела, не все ли тебе равно, что ты придираешься?
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. А я справедливость люблю. (Обиженно.) Стреляйте давайте.
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ (сердится). А кто заплатит за лишний выстрел?
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Я тут умираю, а они о лишнем выстреле думают… Дармоеды проклятые…
ПРИКАЗЫВАЮЩИЙ СОЛДАТ (взрывается). Это кто же тут дармоед?!
СОВЕСТЛИВЫЙ СОЛДАТ. Кто же еще…
До сих пор Мартирос – Совестливый солдат – подавал Томазо – Приказывающему солдату – остро» умные озорные реплики, и Томазо подхватывал их, расцвечивал и перекидывал мосток к зрителям. И все шло своим чередом и сохраняло общий рисунок и настроение репетиций. Но сейчас Томазо почувствовал, что с Мартиросом творится неладное и что-то жесткое, нервное рвется из него наружу.
И Томазо не ошибся. Мартирос вдруг обратился к одному из зрителей, к стражнику.
– Ты!.. – сказал он резко. Потом поискал глазами и остановился на вельможе.
– Ты!..
Среди зрителей начался переполох, многие смеялись, некоторые прятались за спины соседей, несколько человек встали, чтобы уйти…
Томазо схватил Мартироса за руку и, еле сдерживая смех, сказал:
– Послушай, что ты делаешь? – Но Мартирос уже разошелся, и остановить его не было никакой возможности.
– Ты… ты… вы задумывались над тем, как живете?.. Вы думаете, вы других обманываете… Ошибаетесь, самих себя обманываете. Причиняя вред другим, вы в первую очередь наносите вред себе, ибо совершенное вами зло как бумеранг возвращается к вам. У вас в руках власть, но вы даже не подозреваете, что в этом ваше несчастье… Одумайтесь, взгляните правде в глаза, и вы будете счастливы…
– Солдаты, взять его… ишь, какой умник выискался, – крикнул Томазо в духе представления. Солдаты побежали к Мартиросу. Но Мартирос отстранил их и спокойно сказал Томазо: – Погоди, еще одну вещь скажу… Ты не волнуйся… они все поймут. – И он остановился взглядом на балконе герцога.
Баччо почувствовал, что наступила самая несчастливая минута в его жизни. И старый, видавший виды Баччо закрыл глаза.
Мартирос протянул руку к балкону и сказал мягко и убежденно:
– Ты, что окружил себя этими несчастными животными… Понимаешь ли ты, что такое животное… Знаешь ли ты, что оно много лучше тебя… Не говоря уж об этих людях, посмотри, они оборваны, они голодны, у них нет еды, они боятся тебя… Думал ли ты, какой это позор, когда один человек боится другого… Неужели тебя это не оскорбляет?.. – Мартирос подумал с минуту и заключил: – Ты просто глуп… Но если ты поразмыслишь немного, ты все поймешь…
Герцог, побледнев, поднялся с места, собаки его залаяли…
Баччо уже бежал к фургону.
К Мартиросу сквозь толпу пробирались стражники.
Томазо ничего другого не оставалось сделать – он сгреб Мартироса в охапку и побежал ко второму фургону.
Но Мартирос не мог успокоиться: ведь он так хорошо развивал свою мысль и хотел этим людям добра. Еще немного, и они бы все поняли. Напрасно Томазо прервал его…
И Мартирос сказал вслух:
– Напрасно ты прервал меня, Томазо, честное слово, если бы ты дал мне договорить, все было бы в порядке… Они бы меня поняли… Ведь то, что я говорил им, было так логично и разумно, и всем бы пошло на пользу…
Томазо затолкал Мартироса в фургон и стегнул лошадей. Фургон сорвался с места, Мартироса швырнуло на пол. Мартирос поднялся, встал рядом с Томазо и сказал мечтательно:
– А хорошее было представление, скажи, Томазо?..
Томазо поглядел на него, и в глазах его запрыгали смешинки:
– Просто замечательное… А если мы, бог даст, унесем ноги отсюда, я скажу, что это было самое лучшее представление в моей жизни…
– Я думаю, ты поторопился… А где Баччо, где остальные?..
– Остальных давно след простыл. – Томазо оглянулся и присвистнул. – Погляди, сколько всадников мчится за нами…
– Кто такие? – спросил Мартирос.
– Наши зрители.
– Что им нужно?
– Хотят досмотреть конец представления и поаплодировать нам…
– Это не зрители, это стражники, – сказал Мартирос.
– Неужели? – усмехнулся Томазо. – Стражник тоже зритель.
Фургон швыряло по сторонам.
Томазо почему-то все смеялся, то ли от быстрой езды, то ли выходка Мартироса его так рассмешила.
Расстояние между фургоном и преследователями быстро сокращалось.
– Это я виноват, я забыл тебя предупредить, – по слогам прокричал Томазо, – чтобы ты особенно не увлекался своими философскими… – Томазо закашлялся… – рассуждениями…
– Почем мне знать, сколько места занимает условность в сознании людей… И как она срабатывает в различных частях света… Поэтому, если хочешь знать, лучше сидеть на одном месте… – тоже раскашлялся Мартирос.
– Ничего, это тебе будет наукой в следующий раз… – Томазо посмотрел через плечо и воскликнул с радостной обреченностью: – А впрочем, один черт, все равно надо выговориться, раз уж приспичило…
Томазо стегнул лошадей и повернул фургон на узкую дорожку, ведущую в лес…
Фургон проехал между деревьями метров сто с ужасающей скоростью и на втором повороте перевернулся. Мартироса выбросило из фургона, он пролетел несколько метров в воздухе и очутился в овражке. А Томазо швырнуло вперед, и он оказался на крупе лошади. Лошадь сначала опустилась на колени, потом взвилась и устремилась вперед, унося на себе Томазо.
Мартирос на четвереньках пополз в лес.
