Текст книги "Верность"
Автор книги: Адриан Романовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
– Так что лучше давайте по‑хорошему, Георгий Александрович. Но теперь придется просить вас об одолжении: проводите нас, пожалуйста, до катера и отпустите ваших матросиков.
Ошеломленный Степанов молчал, но руку из кармана пальто вынул. Глаголев распахнул дверь, в комнату ворвались сырость и холод.
– Идите вперед, капитан, и не бойтесь: заложником мы вас не возьмем. Для нас офицерская честь – святое понятие.
На дворе к каменному забору дока жались пятеро матросов в мокрых бушлатах и парусиновых штанах.
Степанов овладел собой.
– Идите на корабль, ребята, – крикнул он им, – я тоже сейчас вернусь.
Матросы поплелись к зияющей пропасти дока, из которой торчали знакомая труба и мачты «Улисса».
Когда до пирса осталось несколько десятков шагов, штурман остановился и сказал:
– Ну прощайте, Георгий Александрович. Не наша вина, что не смогли принести вам пользу. Ещё раз простите за беспокойство.
Степанов со злобой взглянул на Беловеского и его пистолет, повернулся, засунул обе руки в карманы пальто и пошел обратно не оглядываясь…
127
В последних числах декабря Клюсс показал Павловскому только что полученный ответ китайских властей. Письмо было написано по‑русски.
«Господину командиру посыльного судна «Адмирал Завойко»
гор. Шанхай.
В ответ на ваши неоднократные письма второй отдел бюро по иностранным делам имеет честь сообщить вам, что китайское правительство не считает возможным входить во внутренние дела Российского государства и потому не видит возможности к задержанию судов флотилии под командой контр‑адмирала Старка.
Кроме того, вторым отделом получено несколько телеграмм из министерства, в коих предписывается флотилии в возможно непродолжительном времени покинуть Вузунг».
Павловский вопросительно взглянул на командира:
– Это окончательно, Александр Иванович?
– Думаю, что да. Они не могут интернировать флотилию. Мешает консульский корпус. А Иоффе в Пекине настаивает. Вот они и гонят её подальше отсюда.
– Значит, флотилия для нас потеряна?
– Нужно ещё сделать попытку задержать её на юге Китая. Там обстановка несколько иная. А пока посмотрим, как ещё Старк уйдет. Для этого нужны деньги и готовность команд плыть дальше.
Действительно, через два дня на «Адмирал Завойко» стали являться матросы‑перебежчики. Они умоляли взять их и в один голос утверждали, что каждую ночь рядом с флотилией становятся на якорь китайские военные суда. На них тайно перегружают вооружение и боевые запасы, вывезенные из Владивостока. Офицеры объясняют – решено продать китайскому флоту избытки оружия и боевых припасов, чтобы расплатиться за уголь, ремонт и провизию. Об этом не должны знать большевики: они могут поднять шум, и тогда флотилию интернируют, а команды посадят в лагерь.
Клюсс нахмурился и сказал комиссару:
– В Шанхае матросов‑перебежчиков задержат как дезертиров и отправят в Вузунг. Таково распоряжение муниципалитета. Так что придется брать их, хотя бы до Владивостока. Проверьте, конечно, чтобы к нам не заслали диверсантов. Вместе с Глинковым, Беловеским и боцманом поговорите с каждым персонально. Но прошу помнить, что право решать остается за вами. На ваши комиссарские права я не покушаюсь, – улыбнулся командир.
Из потока перебежчиков брали только тех, кого знали и за кого ручалась команда. Но было и одно исключение. Взяли сигнальщика с «Аякса», совсем ещё мальчика, его никто не знал, однако рассказанная им история побега с Вузунгского рейда внушила симпатию и доверие к нему.
Накануне с «Байкала» был дан сигнал: «Приготовиться к походу в полдень 10 января». Все суда грузили уголь, принимали провизию и разводили пары. Но тут за «Стрелком» и «Стражем» пришел иностранный буксир. Командам было объявлено, что эти суда отданы доковой компании в уплату за ремонт «Магнита» и «Улисса». На «Стрелке» и «Страже» экипажи взбунтовались, иностранный буксир отогнали, угрожая оружием. Когда по приказанию адмирала «Аякс» подошел усмирять их, со «Стрелка» кричали:
– Большевиков обвиняете, что торгуют Россией, а сами продаете русские суда!
Мичман Петренко, командир «Аякса», приказал дать очередь из пулемета в воду. Команды «Стрелка» и «Стража» убежали вниз. С «Аякса» высадился десант, команды были арестованы. При этом командир «Стрелка» ударил по лицу мичмана Петренко и обругал предателем. Его избили прикладами и бросили в трюм. Улучив момент, молоденький сигнальщик спрятался на «Страже», который затем был отбуксирован в Шанхай. Со слезами на глазах он требовал, чтобы его зачислили на «Адмирал Завойко». Он круглый сирота. У него только старший брат во Владивостоке…
Клюсс улыбнулся и развел руками, комиссар кивнул штурману, а Беловеский приказал:
– Утрите слезы и идите во второй кубрик. Явитесь к рулевому старшине Орлову.
Комиссар, улыбаясь, смотрел вслед:
– Хороший мальчик.
Последним перебежчиком был вестовой адмирала Старка, посланный в Шанхай получить в прачечной белье флотоводца.
Дорогой он решил расстаться с адмиралом и привез его белье на «Адмирал Завойко». Трушина знали Глинков, Нифонтов и многие матросы. Зачислили вестовым, посчитав за революционную заслугу тот факт, что он оставил Старка почти без белья.
Он рассказал, что «Магнитом» теперь командует Ипподимопопуло, так как Дрейер три дня назад отравился в гостинице и умер. В Шанхае осталось много матросов и несколько офицеров, в том числе и флагманский штурман Волчанецкий, положенный в госпиталь с воспалением печени.
10 января в Вузунг ездили комиссар и штурман наблюдать с берега уход флотилии. Холодный ветер бил в лицо и старался сорвать шляпы. В бинокль было хорошо видно, как белогвардейцы снимались с якорей вслед за «Байкалом» и вытягивались в кильватерную колонну. Скоро их скрыло бурое облако дыма.
– Отправились дальше торговать совестью, – сказал комиссар.
– Это сейчас не в цене, Бронислав Казимирович, – возразил штурман, – а вот кораблики эти ох как бы нам сейчас пригодились!
Комиссар молчал. Ему было обидно, что, несмотря на все старания, корабли покинули Шанхай. «Что‑то мы недоделали», – говорил ему внутренний голос.
Вечером в каюту командира, где в это время сидели комиссар и Глинков, постучался Дутиков:
– Вот, товарищ командир, Ци Ка‑вей уже третий раз передает.
Клюсс прочел вслух:
– «Байкал», адмиралу Старку точка Французский генеральный консул просил меня предупредить вас зпт что по распоряжению генерал‑губернатора Индокитая флотилия не будет допущена французские порты точка Гроссе».
Все молча переглянулись. Когда Дутиков ушел, Клюсс сказал:
– Надо сейчас же писать Иоффе, чтобы он сговорился с Сун Ят‑сеном о задержании флотилии, пока она не укрылась в Гонконге.
– Они не пойдут теперь в Гонконг, Александр Иванович, – возразил комиссар. – Скорее всего, пойдут на Филиппины, к американцам.
– Возможно, вы и правы, – отвечал командир, – но тем не менее писать надо: это теперь единственный шанс вернуть угнанные суда.
…После ужина у себя на авеню Жоффр Клюсс сказал жене:
– Как жаль, Наташа, что часть, в сущности, неплохих людей оказалась в эмиграции. Они очень сейчас нужны для возрождения русского флота, много могли бы принести пользы.
– Пройдет время, страсти остынут, и они вернутся. Если не во флот, то в Россию, – отвечала Наталия Мечеславна.
– Боюсь, что многие до этого не доживут, как уже не дожил Дрейер, например. За что они боролись и погибли? За японскую интервенцию? И ведь неглупые же люди. Безумие какое‑то!..
Супруги Клюсс не подозревали, что в этот момент, живой и здоровый, Дрейер тянет коктейль в капитанской каюте быстроходного речного парохода, идущего в Ханькоу. Что он смеется и шутит в обществе капитана Афанасьева, авантюриста, которого ещё на крейсере «Орел» гардемарины прозвали старым жуликом. Что в письме к мужу баронесса Таубе, теперь миссис Мориссон, назвала Дрейера «our fellow of Ichang».[67]
128
В середине января полномочное представительство РСФСР в Китае известило Клюсса о предполагаемой поездке Иоффе в Японию через Шанхай и о необходимости поднять к его приезду на «Адмирале Завойко» советский военный флаг. Через несколько дней отдельной телеграммой било сообщено и описание флага. Командир вызвал штурмана.
– Прочтите, Михаил Иванович, нарисуйте и покажите мне, – сказал он, вручив Беловескому телеграмму. – Возможно, под этим флагом пойдем в Японию с полпредом Иоффе.
Штурман прочел: «Флаг красный гвидон середине синий якорь и буквы РСФСР». Через час рисунок был готов и, после небольших поправок, утвержден Клюссом. Затем в китайской парусной мастерской было заказано 12 комплектов кормовых флагов, гюйсов и вымпелов разного размера.
Когда готовые флаги доставили на корабль и штурман начал принимать их в свое хозяйство, собралась почти вся команда.
– Наконец‑то дождались, – радовался машинист Губанов, – а то вс` какой‑то маскарад: хоть мы и красные, а флаг андреевский, такой же, как у беляков.
– Значит, нельзя было иначе, – возразил Дутиков.
– Китайцы, скажешь, не разрешали? – не унимался Губанов.
– Чудаки, о чем спорите? – вмешался штурман. – Военный флаг поднимают только военные корабли, и он должен, как и сам корабль, быть всеми признанным. Андреевский флаг с Петра Первого всеми был признан. И вот теперь, когда дипломаты договорились, стало возможным заменить старый флаг красным флагом РСФСР. Это большая победа революции в мировом масштабе.
– Правильно, Михаил Иванович, – похвалил комиссар, спускаясь вниз.
– Товарищ штурман, – обратился к Беловескому матрос Шейнин, – вот мы с Донниковым поспорили: он говорит, что у китайцев не революционный флаг. А я говорю, раз красный, значит, революционный.
– Не всякий красный флаг революционный, тут вы не правы, товарищ Шейнин, – отвечал Беловеский. – Например, у английских торговых судов тоже красный, но совсем не революционный флаг. А у китайцев действительно революционный.
– Как же так? – удивился Губанов. – Ведь в Пекине прояпонское и совсем не революционное правительство?
Все о интересом ждали ответа.
– Этот флаг, – пояснил штурман, указывая на китайский крейсер, – дитя солдатско‑крестьянской революции 1911 года. Тогда была свергнута династия маньчжурских императоров и провозглашена республика. Президентом стал бывший императорский чиновник Юань Ши‑кай. После его смерти началась борьба за власть, борьба империалистов за сферы влияния, от республики и помину нет, а флаг остался. Так бывает.
– Какоq же у китайцев был военный флаг до революции? – спросил рулевой старшина Орлов.
– Желтый, с черным драконом во все полотнище, – отвечал Беловеский.
В кают‑компании разговор тоже шел о флаге. Нифонтов жалел:
– Двести лет над русским флотом реял андреевский флаг. И вот сегодня последний день последнего андреевского флага.
Комиссар усмехнулся:
– Последнего, если предположить, что старковская флотилия уже интернирована и флаги на ней спущены.
– А что о ней слышно? – спросил ревизор.
– Пока ничего определенного, – отвечал командир. – Есть, правда, сообщение о прибытии в Манилу «русского адмирала».
Что‑то мучительно соображавший старший механик вдруг выпалил:
– Очень даже странно: русский военный корабль – и красный флаг!
Все засмеялись, а командир ему возразил:
– Красное знамя для русских не такая уж новинка, Петр Лукич. Ещё до татарского ига оно развевалось перед многими дружинами. Правда, символом революции оно стало только в середине прошлого столетия.
Старший офицер добавил:
– Красный флаг, Петр Лукич, будет на революционных кораблях русского флота в течение переходного периода, Когда государство окрепнет, его опять заменят бело‑синим, я в этом уверен. Может быть, не андреевским, во обязательно бело‑синим. Этого требуют традиции.
Клюсс поторопился взять инициативу в свои руки:
– Возможно, вы и правы, Николай Петрович, но я полагаю, что наша с вами служба пройдет под красным флагом, Что значит для истории жизнь одного поколения! Так что давайте будем готовы защищать нашу Россию под красным флагом!
Вошли штурман и сменившийся с вахты Глинков. Нифонтов повернулся к ним:
– Теперь уже вы не будете петь, Михаил Иванович: «Мы пред врагом не спускали славный андреевский флаг…» Спойте про красный флаг, Михаил Иванович, прошу вас. Может быть, это поможет избавиться от гложущих меня сомнений, – попросил старший офицер со странной улыбкой.
Штурман и Глинков переглянулись и вдруг в полный голос запели:
Лейся вдаль, наш напев, мчись кругом,
Над нами знамя наше реет
И несет клич борьбы, мести гром,
Семя грядущего сеет.
Оно горит и ярко рдеет.
То наша кровь горит огнем,
То кровь трудящихся на нем!
Все, кроме старшего механика, дружно зааплодировали.
– Спасибо, Михаил Иванович, – сказал старший офицер вставая, – теперь я спокойно лягу спать.
Наутро сигнал разбудил команду в пять часов. Было ещё темно, когда началась приборка. Полтора часа скоблили, мыли, драили палубу, начистили медь и орудие. Плотник Удовенко, седой черноморец, установил у основания бушприта гюйс‑шток – сегодня впервые будет поднят гюйс.
Пролопатили палубу и только собрались на баке покурить, как всех согнала вниз дудка: «Команде одеть первый срок!» Все бросились переодеваться, наводить лоск на ботинки и пуговицы. Наконец зазвенели колокола громкого боя и раздалась команда: «Все наверх к торжественному подъему флага!»
Построились. На правом фланге празднично одетые офицеры. Нет только старшего механика, накануне подавшего рапорт о болезни.
– В самом деле болен? – спросил комиссар.
– А я почем знаю?
– Так ты же доктор, Павел Фадеевич!
– Ну и что ж из этого? Я его не осматривал. Переживает, наверное.
– Зачем он вам, Бронислав Казимирович? – вмешался старший офицер. – Сказался больным, и отлично: и вам и мне меньше забот.
Комиссар промолчал, а старший офицер подал команду «Смирно!». На палубу вышел командир. Поздоровавшись с командой и офицерами, Клюсс окинул взглядом палубу и рейд. На «Адмирале Завойко» торжественная тишина. Ниже по течению стоит китайский крейсер «Хай‑чи» под адмиральским флагом. На нем тоже готовятся к подъему флага.
– Исполнительный до места! – доложили с мостика.
Стоявший на вахте Григорьев растерялся. Ему помог командир.
– На флаг, гюйс и вымпел! – раскатился по рейду его громкий, уверенный голос. Старший офицер выразительно взглянул на Григорьева. Под перезвон склянок раздалась торжественная мелодия «Интернационала»; обнажив головы, пел весь экипаж. Большой красный флаг, развернутый холодным утренним ветром, медленно взбирался по флагштоку. Часовые на баке и на юте держали на караул, «по‑ефрейторски». Сквозь затянувшую горизонт дымную мглу так же медленно всходил над Шанхаем вишнево‑красный диск зимнего солнца. Когда смолк «Интернационал» и вахтенный начальник скомандовал «Накройсь!», командир, надев фуражку, обратился к личному составу:
– Поздравляю вас, товарищи, с большой победой. Почти два года мы ждали этого дня. Теперь над нашим кораблем развевается флаг новой России, России, которой мы честно служим. Не сомневаюсь, что мы достойно пронесем его, следуя на Родину, в наш советский Владивосток. От лица службы благодарю всех вас за бдительность и постоянную готовность отразить нападение окружающих нас враждебных группировок, за стойкость в защите интересов Советской России.
В кают‑компании Клюсс сказал Павловскому:
– Мне кажется, что следует донести рапортом на Родину о том, что мы здесь сегодня подняли советский Военно‑морской флаг.
В тот же день рапорт был составлен и отправлен через Пекин в Россию.
«24 января 1923 года, – писалось в нём, – на стоящей в Шанхае яхте «Адмирал Завойко» под пение «Интернационала» поднят красный Военно‑морской флаг РСФСР.
Крепко держа в руках оружие, мы полтора года сохраняли свой корабль и защищали честь социалистической Родины в Шанхае, переполненном белогвардейцами, рядом с захваченными ими судами. С их стороны были неоднократные попытки захватить и наш корабль.
Подняв красный военный флаг, мы с нетерпением ждем возвращения в Советскую Россию, где приложим все силы и знания на пользу первой в мире республики рабочих и крестьян. Просим передать дорогому товарищу Ленину наши пожелания здоровья и энергии в его неустанных трудах».
129
Встречать полномочного представителя на Северный вокзал поехали Элледер, Клюсс и доктор Чэн; кроме того, было наряжено двадцать три матроса под командой штурмана. Это был своего рода негласный почетный караул. Комиссар и старший офицер должны были остаться на борту.
Когда встречающая команда была выстроена и осмотрена старшим офицером, командир разъяснил задачу:
– Вы знаете, сколько в Шанхае всякой нечисти. О приезде товарища Иоффе объявлено в газетах, и на вокзале можно ждать любую провокацию. Для предотвращения этого мы вас и посылаем. Вы должны ещё до прибытия поезда занять перрон. Когда поезд подойдет, сгруппироваться у третьего вагона. Как только выйдет Иоффе и мы к нему подойдем, вы должны окружить нас плотным кольцом. Будут, наверно, корреспонденты и фотографы. Они очень назойливы. Оттесняйте их, по возможности вежливо. Если же появятся явные провокаторы‑белогвардейцы… С вами идет ваш ротный командир, он подаст команду… В вашем же окружении Иоффе должен выйти из вокзала и сесть в авто. Нашим лозунгом сегодня должны быть: выдержка, бдительность и сила.
Поезд прибывал поздно вечером. На вокзал пошли пешком. Было тихо и довольно тепло. Шли не строем, но в ногу, тесной группой. Впереди, окруженный матросами, штурман в штатском пальто и шляпе. Шли, насвистывая военные и революционные песни. Редкие прохожие сторонились: так ходили обычно американские моряки, не приученные уступать дорогу. На рю д'Обсерватуар Беловеский поднял руку:
– Разбудим, товарищи, генеральшу Зайцеву! Припев «Варшавянки» один раз полным голосом!
На бой кровавый, святой и правый,
Марш, марш вперед, рабочий народ!
На баррикады, врагам нет пощады,
Красное знамя на бой нас зовет!
– Красные! – раздалось вслед чье‑то восклицание.
Аннамит‑полицейский провожал матросов восхищённей улыбкой; что они пропели, он не знал, но смело и бодро идущая команда заворожила его. Вот пойти бы с ними! Неосуществимая мечта: он на посту…
На другой день Клюсс беседовал с Иоффе в роскошном люксе «Палас‑отеля». Присутствовали военный атташе Геккер и секретарь посла Левин. Иоффе и его молодой супруге очень понравилась встреча на вокзале. Сразу же по выходе из вагона они были окружены русскими матросами. Когда в вокзальной сутолоке замелькали бушлаты, бескозырки и молодые решительные лица, посол непроизвольно вспомнил слова поэта:
…Герои, скитальцы морей, альбатросы.
Застольные гости громовых пиров.
Орлиное племя, матросы, матросы…
Без них трудно воспроизвести в памяти любой эпизод русской революции: матросский отряд, матросский конвой, матросский бронепоезд. Ведь и Ленина на Финляндском вокзале первыми встречали именно матросы.
А вот и их преданный революции командир.
– С огромным удовольствием мы поехали бы в Японию на вашем судне, товарищ Клюсс. И политическое значение такой поездки было бы велико. Но, к сожалению, наша Советская Родина ещё недостаточно богата. Я привез для вас только две тысячи долларов. Остальные деньги вам придется ещё ждать.
Клюсс поблагодарил: две тысячи выручат корабль из крайне тяжелого положения, дадут возможность сделать часть неотложных платежей. Но они не покроют даже трети задолженности, а скоро наступит китайский Новый год, и, по местному обычаю, долги должны погашаться до его наступления. Поставщики сами зачастую являются посредниками и также обязаны произвести расплату в этот срок.
– Но я считаю, – заключил Клюсс, – что положение можно в значительной мере смягчить, если вы найдете возможным выдать мне авансом еще тысячу долларов.
Иоффе переглянулся с Левиным и улыбнулся:
– У вас скромные аппетиты, товарищ командир. Александр Иванович, если я не ошибся? Хорошо, дадим вам еще тысячу долларов из моих дорожных сумм. А в Москву я сегодня же дам телеграмму, чтобы там поторопились с деньгами.
Прощаясь, Иоффе обещал на другой день посетить «Адмирал Завойко» и познакомиться с его экипажем.
Утром для встречи посла была выстроена команда. Легкий верховой ветерок играл ленточками бескозырок. Большой паровой катер встретили «захождением». Все замерли. Слышно было только, как прозвонил малинный телеграф, как бурлила вода под лопастями винта. Тишину нарушил громкий, уверенный голос командира, отдававшего послу у трапа строевой рапорт.
В сопровождении Клюсса на верхнюю палубу поднялись Иоффе, Геккер, Левин и Элледер. Матросы с уважением разглядывали невысокую, слегка тучную фигуру посла и его окладистую черную бороду.
Поздоровавшись с офицерами и командой, Иоффе обратился к экипажу с речью, благодарил за верность Родине на чужбине, поздравил с подъемом красного советского флага.
Команда ответила громким «ура». Затем секретарь посла зачитал открытое письмо Иоффе, адресованное Клюссу:
– «Многоуважаемый Александр Иванович! В тяжелую годину измены и предательства на Дальнем Востоке вы с командой вверенной вам яхты «Адмирал Завойко» остались верны рабоче‑крестьянскому правительству. В эти годы, даже вынужденные работать под андреевским флагом царизма, вы честно и энергично защищали интересы нашего Советского Отечества. Теперь, когда рабочие и крестьяне победили всех своих врагов и водрузили повсюду Красное знамя, которое развевается также и на «Адмирале Завойко», я передаю вам и всем вашим сотрудникам сердечное спасибо российского правительства в твердой уверенности, что под флагом нашей республики «Адмирал Завойко» ещё более отличится. В ознаменование сего прошу принять от меня всей команде «Адмирала Завойко» наградные, а вам препровождаю серебряный портсигар с Гербом РСФСР».
Получив наградные, Беловеский собрался к Воробьевой. Он застал её за укладкой чемоданов.
– Вот, кстати, Михаил Иванович! – воскликнула она. – А я уже хотела за вами послать.
– Чтобы проводил и простился? – отвечал штурман с печальной улыбкой.
– Да, Михаил Иванович. Послезавтра вы меня проводите, а не я вас в ближайшие дни. Всё равно перед смертью не надышишься!
– Так лучше?
– Не лучше, а для меня легче. Глупый мальчик, вы совсем не знаете, на что способна женщина. Провожая вас я могла бы потерять контроль над собой и наделать глупостей. Могла бы вас скомпрометировать. – Из её глаз хлынули слезы. Она не старалась их скрыть, не утирала их платочком, который машинально держала в руках, и не отрываясь смотрела в глаза Беловескому, пока штурман не обнял её и не привлек к себе. Вышколенная прислуга мгновенно исчезла, и они остались совсем одни.
Успокоившись, Нина Антоновна сообщила штурману подробности: она едет в Лос‑Анджелес на американском грузопассажирском пароходе. Бордингхаус продан Нелли. Половину она получила наличными, на остаток выдан вексель. Жаннетту она выпишет к себе, как только устроится, и откроет там маленькое ателье дамских шляп. Американки так падки на парижские модели!
Беловеский рассеянно слушал болтовню о шляпах. Он понимал её назначение: отвлечь их обоих хоть на полчаса от главного – близкой разлуки. Он знал, что любим, да и сам успел привыкнуть и привязаться к теперь уже не загадочной для него женщине. Она всегда могла быть такой, как ему хотелось, могла разделять его интересы и некоторые чувства, доставала ему подчас редкую иностранную литературу, знакомила с интересными людьми. Могла быть отзывчивым другом, но только шанхайским. На большее она была явно неспособна и этого не скрывала. Теперь прощай, Шанхай, а значит, и Нина. Ни на мгновение у него не возникло намерения идти за ней или звать её за собой. После объяснения в Ханчжоу она это поняла и больше не пыталась даже намеками звать его в эмиграцию. Беловеский был ей благодарен за выдержку, бескорыстие и уважение к избранному им пути, жалел и щадил её позднюю любовь, но… такова жизнь: она состоит из встреч и расставаний. Именно поэтому она и прекрасна, думал он. Боль разлуки сменится радостью встреч в родном Владивостоке. Беловеский родился и рос в Петрограде, там и сейчас живет его мать. Но Владивосток лучше! Как много там знакомых и незнакомых. Он был наивно убежден, что все они его ждут и все будут ему рады. Одно его мучило: там уже не будет Наташи. Никогда для него её не будет. Она теперь чужая, иностранка! И никогда не умрут воспоминания о самых романтичных, самых прекрасных в его жизни встречах в Прохорах. Наташа навсегда осталась в его памяти такой, как тогда на вокзале во Владивостоке, с печальной улыбкой и нежным упреком во взгляде. Не будет Наташи, не будет Нины. Между ними уже ложится жестокая граница даже не государств – враждебных политических систем… Для того чтобы она исчезла, нужно много, очень много времени, усилий и перемен. Но один он не останется. На Родине он должен найти и найдет любящую и верную жену. Найдет внезапно, случайно. Как нашел Глинков. В это Беловеский верил с эгоизмом молодости, и это его утешало. Кроме того, ведь главное не женщины, а флот!.. Хуже обстоит дело у Нины, но чем ей можно помочь?
– Ты не спросил меня даже, почему я решила ехать к Наташе.
– А в самом деле, почему? Ты её совсем не знаешь, и вдруг…
– Какой ты все‑таки глупый! Прости, недогадливый… Скоро, очень скоро у неё родится ребенок. Я уверена, что это будет сын. И я хочу быть около него…
Они долго молчали. Наконец Беловеский спросил:
– Это тебя утешит? Примирит с неизбежностью?
– Думаю, что да. К сожалению, я неспособна на то, на что оказалась способной Наташа. Неспособна от рождения. Именно потому у меня так трагично сложилась жизнь.
В этот вечер и ночь, которую они провели вдвоем, Беловеский узнал новости: Воробьева устроила Волчанецкого и Глаголева в английскую пароходную компанию «Батерфильд энд Свайр».
Оба уже в море. Хотела устроить и Буланина, который сбежал с «Магнита», но ни один капитан его не берет. Добровольский играл на бирже, нагрел какого‑то филиппинского бизнесмена на кругленькую сумму и поспешил уехать в Канаду, забыв про свои обещания Жаннетте. Бедняжка была уверена, что он возьмет её с собой, даже чемоданы уложила. Нелли тайно повенчалась с Глаголевым. Пока это секрет. Особенно от Жаннетты, которая и здесь оказалась в проигрыше.
– Вот поэтому я и хочу взять её с собой, – заключила Нина Антоновна.
Беловеский знал, что есть и другая причина: Жаннетта была нужна самой Воробьевой: без неё никакого ателье не получится. Молодая пикантная француженка – живая приманка. А если бросить её в Шанхае, она от Нелли уйдет, сделается добычей иезуитов, которые упрячут её в свой монастырь. «Но какой у Нины такт и умение располагать к себе самых разнообразных женщин», – думал он.
Провожая её, на борту парохода он подарил ей случайно купленный у незнакомого белогвардейца восьмикратный «фоклендер»,[68] со спешно заказанной серебряной пластинкой, на которой было выгравировано: «Alea jacta est»,[69]
[1] Не правда ли, здорово? (японок).
[2] Официальный переводчик в восточных странах.
[3] Сырая рыба, нарезанная тонкими ломтиками, под соевым соусом.
[4] Японская рисовая водка, подается подогретой.
[5] Ревизор, офицер интендантской службы (англ.).
[6] Береговые матросы, приемщики кунгасов и лодок на прибойном берегу (японок.).
[7] Фудидзян – китайская часть тогдашнего Харбина.
[8] «Ивами» – бывший русский броненосец «Орел», захваченный японцами после Цусимского боя.
[9] Киукианг роуд, 14 (англ.).
[10] Американские парни – прозвище американских матросов (англ.).
[11] Американский адмирал, командовавший в 1921 году азиатской эскадрой.
[12] Свобода, равенство, братство (франц.).
[13] «Туземцам вход воспрещен» (англ.).
[14] Меблированные комнаты со столом (англ.).
[15] Не вернулся с берега в срок (жаргонное матросское выражение).
[16] Полицейские резиновые дубинки (англ.).
[17] В августе 1921 года китайские власти по требованию кредиторов задержали в Чифу пароход Добровольного флота «Ставрополь».
[18] Свеженькие девушки (англ.).
[19] Мороженое (англ.).
[20] Район Шанхая, заселенный японскими эмигрантами.
[21] Японские девицы (англ.).
[22] Портняжная мастерская.
[23] Великий канал (китайск.).
[24] Садовый мост (англ.).
[25] Матросский дом (англ.).
[26] Могу я сесть рядом с вами? (англ.)
[27] Можете ли вы говорить по‑английски? (англ.)
[28] Иностранное военное судно для полицейской службы, стоящее в порту колонии или полуколония.
[29] Командир корабельного отряда морской пехоты (англ.).
[30] Старое название Мурманска.
[31] «Как мы владеем морем» (англ.).
[32] «X. М. К. «Кент». Бой у Елабуги. 1919» (англ.).
[33] Я думаю, никогда! (англ.).
[34] Я думаю (англ.).
[35] Пошли вон! (китайск.).
[36] Мимо! (китайск.).
[37] Сегодня никаких новостей! Никаких новостей, джентельмены! (англ.)
[38] Не подходи! (китайск.).
[39] Прочь! Прочь! (китайск.).
[40] Ружье (китайск.).
[41] Куда идешь? (китайск.)
[42] 15 октября 1914 года германский крейсер «Эмден» на рассвете вошел в Пенанг и залпами в упор потопил стоявший на якоре русский крейсер «Жемчуг».
[43] Нельзя! Нельзя! Назад! (китайск.).
[44] Капитан порта (англ.).
[45] Инцидент с эскадренным миноносцем «Решительный» в августе 1904 года.
[46] Хозяин, шеф (китайск.).
[47] Жаргонная кличка английских солдат (англ.).
[48] «Адмиралтейское руководство по кораблевождению» (англ.).
[49] Эй, ребята! (англ.).
[50] Американский дьявол (китайск.).
[51] Сокращение military police – военная полиция (англ.).
[52] Нельзя! Нельзя! (китайск.).
[53] Господин, деньги, деньги! (англ.).
[54] Кто там у тебя? (китайск.).
[55] Железные люди с деревянных кораблей (англ.).
[56] Кладовщик провизионной кладовой на флоте.
[57] В Шанхае луна, в Найчене солнце, в Пекине тьма (китайск.).
[58] Китайское название Чифу.
[59] Будут деньги, будет и война! (китайск.).
[60] Только после первой мировой войны стало известно, что «Барс» потоплен 14 мая 1917 года немецкими кораблями при попытке атаковать конвоируемый транспорт.
[61] Китайская серебряная монета с изображением президента Юань Ши‑кая.
[62] Командир «рыжий кот» (англ.).
[63] Вы капитан, сударь? (англ.).
[64] Да, это я. Садитесь, пожалуйста. (англ.).
[65] Но это святотатство, сударь! (франц.).
[66] Мошенничество, барышня, если хотите (франц.).
[67] Наш приятель из Ичанге (англ.).
[68] Бинокль известной австрийской фирмы.
[69] «Жребий брошен» (латинск.) – слова, приписываемые Цезарю.
