Текст книги "Верность"
Автор книги: Адриан Романовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
В Шанхае он сошел на берёг, надеялся устроиться на какое‑нибудь судно дальнего плавания. Сначала ему как будто повезло: встретил знакомого кочегара‑эстонца и с ним вместе пошел наниматься на большой английский пароход. Эстонца взяли, а ему старший механик сказал:
– Сожалею, но русских принимать запрещено.
– Почему, сэр? Разве русские плохие кочегары?
– Русские любят много говорить и мало работать. А нам надо, чтобы кочегары мало говорили и много работали.
Больше ему не удалось ни разу даже разговаривать со старшими механиками. Русские пароходы летом сюда не заходят. А иностранные?.. Вон сколько народа сидит с английскими сертификатами, а у него даже русского паспорта нет.
– Вы что же, тоже безработный? – в свою очередь спросил он Павловского.
– Нет.
– Так что же вы здесь делаете?
– Пришел посмотреть на безработных и послушать их разговоры.
– Вы что же, писатель? Материал собираете?
– Нет, не писатель.
– Тогда в полиции служите?
– Нет, не в полиции, – усмехнулся Павловский, – но вопросов больше не задавайте, а то еще поссоримся. Теперь я вас спрошу: хотите поступить кочегаром на русский военный корабль?
– Меркуловский?
– Нет, Дальневосточной республики.
– Есть разве здесь такой?
– Есть.
– А вы что, капитан?
– Не капитан, но на работу вас могу устроить.
– Механик?
– Комиссар.
Наступила пауза. Ошеломленный Ходулин соображал: во Владивостоке белогвардейцы, а в Шанхае комиссары. Что‑то чудно! Над ним явно смеются. Да его собеседник и не похож на комиссара. С галстуком. Наверно, всё‑таки в полиции служит. Он встал:
– Хватит меня разыгрывать. Прощайте!
– Зачем же, такие, как вы, нам нужны. Поехали на корабль. Там поужинаем.
Давно подавляемый голод заставил Ходулина наконец поверить своему новому знакомому, и он послушно пошел за ним…
На другой день новичок получил обмундирование, стал на вахту и быстро сошелся с товарищами. Было в нём что‑то располагающее.
– Свой в доску! – говорили про него кочегары.
Комиссар был доволен: хоть одним человеком, но пополнил экипаж. И как будто надежным в политическом отношении. А это сейчас самое главное.
58
После неожиданного ухода «Хаукинса» бочки английского стационера[28] пустовали недолго. Был конец прилива, когда снизу показался сверкавший на солнце белый корпус легкого крейсера «Карлайл», хорошо знакомый зайвойкинцам, так как во время интервенции он месяцами простаивал в бухте Золотой Рог.
Пройдя мимо «Адмирала Завойко» вверх по реке с традиционным «захождением» и вызванным наверх караулом морской пехоты, крейсер стал разворачиваться на якоре носом против прилива. Четко проделав этот маневр, он прошел теперь по левому борту русского корабля, снова сыграв «захождение».
На мостике крейсера выше всех офицерских голов торчала фуражка его командира, который с подчеркнутым вниманием отдавал честь маленькому русскому кораблю. Строгую тишину палубы «Карлайла», где всё говорило о раз и навсегда налаженном морском порядке, нарушал только голос бросавшего ручной лот старшины, нараспев выкрикивавшего глубины. Крейсер прошел.
– Ну и рост у английского командира! – заметил стоявший на вахте штурман вышедшему на палубу Клюссу.
– Тут рост ни при чем, батенька, – сказал Клюсс, – на всех британских кораблях командиры стоят на специальных банкетах, чтобы были хорошо видны. Обычай неплохой.
– Да, получается очень красиво.
– Не только красиво, но и удобно: ничья голова не мешает смотреть вперед и по сторонам… Как только сменитесь с вахты, собирайтесь с визитом к «владычице морей». Да не забудьте зайти ко мне и к Николаю Петровичу за визитными карточками. Англичане обожают этикет.
Вернувшись с «Карлайла», штурман доложил, что крейсером командует капитан 2 ранга Эвапс. Он рад встретить Клюсса в китайских водах, справлялся о семье русского командира. Клюсс удивленно поднял брови и промолчал.
Через пятнадцать минут после возвращения штурмана к трапу «Адмирала Завойко» подлетел английский моторный катер с Soldiers captain[29]«Карлайла», который нанес ответный визит и передал Клюссу визитную карточку Эванса. На ней каллиграфическим почерком было начертано: «Я буду очень рад видеть вас и вспомнить наши встречи в суровой военной Атлантике».
Эванс принял Клюсса как старого друга. Представил его своим офицерам. В его просторной, комфортабельной каюте – ничего лишнего, все удобно, добротно и у места. Хозяин достал необычного вида бутылку марсалы, вина, взятого в абордажном бою с испанским кораблем ещё во времена Нельсона. Показал массу фотографий. На двух из них Клюсс увидел и себя в Александровске,[30] на палубе «Аскольда», среди русских и английских офицеров. Эванс одобрил поступок жены Клюсса, приехавшей с дочкой в Шанхай, высказал сожаление, что миссис сейчас в госпитале с тяжелой формой ангины.
О себе сказал, что командует «Карлайлом» всего месяц. Намерен уйти в отставку и уехать в Англию к семье: войны скоро не предвидится и герои Дуврского патруля сейчас не в почете. А как тогда дрались!
Он рассказал Клюссу один из военных эпизодов. Эванс командовал тогда лидером. В темную, как чернила, ночь шедший в Ла‑Манше шестнадцатиузловым ходом «Брук» врезался в борт большого германского эсминца. Лопнули трубы, ревел, обваривая людей, перегретый пар. Англичане в первые минуты растерялись, думая, что столкнулись со своим кораблем. Но немцы – нет! Они схватили винтовки и бросились на абордаж. Произошел, может быть, последний в истории морских войн абордажный бой. Эванса с горсточкой невооруженных матросов быстро прогнали с мостика к кормовым орудиям и частым ружейным огнем заставили спрятаться за их щиты. А в это время германский корабль сломался пополам и при отчаянных криках раненых начал тонуть. Положение на «Бруке» спас раненный в живот английский штурман, оставшийся на мостике, в тылу боя. Собрав последние силы, он стал к пулемету и дал длинную очередь в спины столпившимся в средней части «Брука» германским морякам, которые немедленно сдались.
– Герой, – сказал Клюсс, – его, конечно, наградили?
– Крестом Виктории посмертно.
На прощание Эванс подарил Клюссу свою, популярную в Англии книгу «How we keeping the sea»,[31] сделав на заглавном листе надпись: «Старшему лейтенанту ДВР Клюссу, товарищу по оружию в последней жестокой схватке с гуннами XX столетия. Капитан 2 ранга Королевского флота Р. Эванс. Корабль его величества «Карлайл».
Отдавая ответный визит, Эванс заинтересовался в кают‑компании русского корабля портретом адмирала Завойко. Узнав, что это организатор и герой Петропавловской обороны, он очень удивился.
– Так вот, оказывается, кто одержал тогда победу над союзной эскадрой! Я до сих пор не слыхал имени этого адмирала, хотя в числе офицеров, сражавшихся тогда на Камчатке, был и мой дед. Петропавловск! Завойко! Какое спокойное и уверенное лицо у этого моряка‑воина!
После обмена визитами командиров кают‑компания «Карлайла» пригласила русских офицеров. По назначению Нифонтова поехали ревизор и штурман. Их приняли с подчеркнутым радушием, но скромно. Английский штурман, уже немолодой лейтенант‑командер, показал им мостик и штурманскую рубку крейсера. Потом, пока Григорьева водили по палубам, увел Беловеского в свою каюту. Достал отлично выполненные фотопортреты жены и шестилетней дочери, поинтересовался, женат ли русский штурман. Беловеского удивляло, что переборки между каютами традиционного офицерского коридора на шесть дюймов не доходят до подволока. «Очевидно, это тоже один из штрихов пресловутого английского этикета», – подумал он.
В кают‑компании было немного вина, отличные ростбифы, керри и пудинг. В заключение – кофе с кексами и абрикотином. Для курящих – египетские сигареты. Штурмана заинтересовала пепельница из стреляной гильзы 102‑мм пушки. На ней было выгравировано: «Н. М. С. «Kent». Battle of Elabuga. 1919».[32] На его удивленный взгляд британские офицеры с готовностью разъяснили: пепельница осталась от прежнего старшего офицера крейсера, который в 1919 году был командиром «Кента», одной из двух английских канонерских лодок, воевавших на Каме под командой русского адмирала. Это были переоборудованные речные буксиры, вооруженные английскими пушками и укомплектованные добровольцами с английских крейсеров «Саффолк» и «Кент».
«Забыли или нарочно поставили в кают‑компании эту пепельницу? – подумал Беловеский. – Впрочем, таковы англичане».
Все находившиеся в кают‑компании английские офицеры вышли к трапу провожать гостей с доброжелательной сдержанностью.
– А вы не знаете, Михаил Иванович, где сейчас этот русский адмирал, который на Каме англичанами командовал? – спросил Григорьев, когда катер отвалил.
– Как же, знаю. Это Старк, нынешний командующий белой Сибирской флотилией.
– По‑моему, эту пепельницу нарочно нам поставили…
– Не думаю, – отвечал Беловеский, вставая: катер подошел к трапу.
Принимая в кают‑компании приехавших с ответным визитом английских офицеров, Нифонтов постарался. Стол был хорошо сервирован. Обильных возлияний не было, но с русской водкой гостей все‑таки успели познакомить. Много и под конец сумбурно говорили о Балтике, где в 1919 году успел побывать и даже едва не утонул один из гостей. Проводили англичан так же до трапа и так же были сдержанно любезны.
– Отличные моряки, и пить умеют, – заметил Нифонтов, возвращаясь в кают‑компанию, где вестовые убирали посуду.
– Королевский флот! – усмехнулся штурман.
А в это время, навещая жену в госпитале, Клюсс обнаружил на е` столике букет чайных роз и визитную карточку Эванса.
59
Вернувшись домой после очередного посещения кабинета на рю Монтабан, Гедройц застал у себя гостей. На круглом столе, заложив ногу на ногу, непринужденно сидела, покуривая душистую сигарету, женщина лет тридцати. Она была очень привлекательна – стройная блондинка в элегантном летнем костюме из голубого шелка, остроносых туфельках на французском каблуке. Портила её только морщинка у губ, придававшая её нежному лицу выражение жестокости и непреклонной воли. На своих собеседников она смотрела сверху вниз, с чуть презрительным прищуром.
Против нее на стульях, в позах подчиненных, выслушивающих начальство, сидели Хрептович и бывший семеновский капитан Нахабов.
– Князь Гедройц, баронесса, – почтительно доложил при появлении хозяина Хрептович.
Баронесса едва заметно кивнула, даже не взглянув на князя, который осторожно уселся на край свободного стула. Разговор Продолжался.
– Надо и пароход и груз захватить, – сказал Хрептович.
– Ишь, какой вы храбрый, капитан второго ранга! Пароход под английским флагом. Попробуйте, захватите! Это вам не «Патрокл».
Нахабов нахмурился:
– Нечего смеяться, баронесса! Капитан второго ранга Хрептович захватил «Патрокл» под носом у большевистского морского штаба, среди белого дня. Это смелая и искусная операция!
Баронесса взглянула на Нахабова с уничтожающей насмешкой:
– Что вы мне рассказываете? Ведь я сама там была. «Смелая операция»! Под крылышком японцев и заяц осмелеет. Искусная – вследствие разгильдяйства в штабе командующего! Тут хвастаться нечем! Вы здесь себя покажите. И не только в ресторанах и дансингах, а на рейде. У Клюсса хорошо поставлена служба. Ночью каждую шлюпку окликают. Сама убедилась.
«Уже успела, – подумал Гедройц. – Какая женщина! Так это она была на «Патрокле».
– В последнем вы правы, баронесса, – подтвердил Нахабов. – Я и у них брал кое‑какие заказы по ремонту механизмов. Старший механик с удовольствием предоставляет нам работу.
Все засмеялись.
– Очень мне нравится эта черная косточка из кондукторов, – заметил Хрептович.
– Кондукторы оказались самой стойкой прослойкой императорского флота: революция их не соблазнила, – заметил Гедройц, желая вступить в разговор.
Баронесса нетерпеливо дернула стройной ножкой:
– Чего нельзя сказать про благородных офицеров… Так вот, капитан второго ранга… – Она сделала ударение на слове «второго». – Приказ, подписанный адмиралом, у вас есть. Есть и письмо Меркулова. Юридический фундамент налицо. Были и деньги, но вы их промотали. Теперь дело опять поручено мне. Прошу доложить, как и когда вы намерены вступить в командование кораблем и сколько ещё это нам будет стоить?..
Хрептович молча чистил ногти.
– Чего же вы молчите?.. Я слушаю.
– Какая женщина! – не удержался Гедройц.
– А вы, лейтенант, не сидите тут в праздном восхищении, – повернулась к нему баронесса, гневно сверкнув глазами. – Ступайте и приведите сюда вашего нового знакомого. Он нам очень нужен, и на этот раз не как врач. Да поскорее, а то он закончит прием и уедет на корабль!
Гедройц засуетился, надел шляпу и поспешно вышел. «Она всё знает, со всеми подробностями, и о Полговском и обо мне!» – подумал он со стыдом и досадой, усаживаясь в коляску рикши.
– Болтлив он у вас, этот Гедройц! – сказала вслед баронесса. – Боюсь, что он по всему городу растрезвонит о ваших намерениях.
– Почему вы так думаете, баронесса? У вас для этого нет оснований, – обиделся Хрептович.
– Нет, так будут. Я редко ошибаюсь. Но продолжаем: каков же ваш план, храбрый и удачливый капитан второго ранга?
Хрептович молча занимался своими ногтями.
– По‑моему, сначала нужно сказать, какой суммой вы располагаете, – вмешался Нахабов, – а тогда уже и план. По одежке, знаете ли, протягивай ножки!
– Нет, вопрос стоит не так. Сумму я сама назначу, имея в виду степень участия каждого. Но сначала план. Бросать деньги на ветер я не намерена.
– План прост, – наконец начал Хрептович. – Корабль стоит на середине реки. Командир часто ночует дома. В ночь, когда его на борту не будет, перед рассветом мы возьмем корабль на абордаж. Вахта растеряется и сопротивления не окажет. Затем установим свою вахту, переодев наших в матросскую форму. Комиссара запрем, чтобы доставить во Владивосток, а Клюсса, если утром он вернется, не пустим. Он нам не нужен. Затем я сделаю необходимые визиты и выйду в море. Вот и всё…
– Ничего нового. Это я слышала еще во Владивостоке. Не вижу вашей подготовительной работы в Шанхае. Для выхода в море нужны уголь, вода и провизия. Достаточно ли этих запасов на борту? Не знаете… Нужно иметь своих людей среди экипажа и заранее их чем‑то заинтересовать… Этим до сих пор не занимались… Нужно решить, кого из офицеров и механиков следует оставить, кого списать. И как обеспечить абордаж без всякого шума, криков, стрельбы. Ведь кругом иностранные военные корабли.
– Эти дополнения, баронесса, тоже не новые. Мы так себе и представляем операцию.
– Да, вы так представляете! А может получиться иначе: вахта встретит вас стрельбой, на палубу выскочит толпа вооруженных матросов, и вы сами будете или перебиты, или захвачены в плен. А затем судимы, как пираты. Нравится вам такой вариант?
Хрептович возмутился:
– Вы что, за детей нас принимаете?
Баронесса спрыгнула со стола, оправила юбку и стала натягивать белые шелковые перчатки.
– Если вы не дети, так и думайте, как исключить возможность такого варианта. Ведь вам это поручено и за это уже заплачено!.. Строить план только на внезапности глупо. До конкретных действий ни на какие субсидии не рассчитывайте. А теперь прощайте!
Решительным шагом она вышла, бесшумно притворив дверь. Заговорщики задумались. Хрептович только теперь понял, чем ему угрожает провал абордажной атаки, и уже сейчас решил в ней не участвовать, а ожидать результатов на берегу. Нахабов думал о том, что нужно сделать, чтобы баронесса раскошелилась.
Вернулся Гедройц в сопровождении Полговского. Все встали. Князь церемонно представил:
– Познакомьтесь, господа! Григорий Иванович Полговской, старший врач крейсера «Адмирал Завойко», капитан второго ранга Хрептович! С полковником Нахабовым вы знакомы.
Усадив Полговского в кресло и вытащив из ящика стола дешевые сигары, Хрептович начал его расспрашивать:
– Давно изволите служить на «Адмирале Завойко»?
– Скоро будет год, – соврал Полговской.
– Как вам понравился Шанхай? Вы здесь впервые?
– Нет, бывал и раньше. Теперь город очень обрусел. Целые русские кварталы образовались.
– Да… – пробасил Нахабов, покручивая ус, – постепенно оседаем в Китае.
– И оставляете Россию большевикам, – усмехнулся Полговской.
Хрептович насторожился и с интересом взглянул на фельдшера:
– А они разве не русские? Ведь и на вашем корабле большевистская власть, но от этого он не перестал быть русским.
Полговской ответил не сразу:
– У нас, видите ли, особая обстановка. Корабль военный, русский, но не совсем большевистский. Разные на нем служат люди. Всем распоряжается командир и гнет революционную линию в личных интересах. Семью свою сюда выписал. Во Владивосток его сейчас калачом не заманишь. Офицеры верят, что он их не забудет, и за ним идут. Правда, есть ещё комиссар, но он большой власти не имеет. Нечто вроде прежнего священника, проповеди команде о Советской власти читает. Офицеры с ним не особенно считаются.
– И такая обстановка на всех красных кораблях?
– Конечно, нет. Там, в России, комиссар царь и бог на корабле. Командир только специалист, которому к тому же не очень доверяют. Там совсем другое дело.
Китаец‑бой внес поднос с водкой и закуской. «Небогато живут», – подумал Полговской, опрокидывая рюмку и закусывая помидорами с перцем.
– Каковы же намерения вашего командира? – продолжал расспрашивать Хрептович. – Ведь не думает же он вечно стоять в Шанхае?
– Разумеется, не думает. Он, знаете, человек хитрый, расчетливый и решительный. Он ждет результатов Вашингтонской конференции. Если большевиков во Владивосток не пустят, он, наверно, пойдет в Кронштадт. Война кончилась, дорога туда открыта. В противном случае вернется во Владивосток с триумфом и будет командовать флотилией.
– А вы, доктор? Будете начальником санитарной службы?
– Нет. Я, знаете, куда скромнее. Я бы остался здесь. Город прекрасный. Частной практики по моей специальности всегда будет достаточно. Медицинский диплом на английском языке мне уже оформили. Сниму квартиру, открою кабинет…
Потирая руки, Гедройц захихикал:
– И женитесь на молоденькой пациенточке. Их у вас уже сейчас сколько угодно. И будете жить припеваючи.
– Недурная перспектива! – пробасил Нахабов.
– Но для этого, доктор, нужно получить отставку у вашего командира, – продолжал Хрептович.
– Какую отставку? – вмешался Нахабов. – Здесь международный порт. Если вы заручитесь поддержкой Гроссе, можете преспокойно жить в Шанхае. Были бы деньги!
– Деньги будут, доктор, если вы этого захотите, – неопределенно заметил Хрептович, пристально взглянув на Полговского.
Полговской через пенсне встретил этот взгляд, понял его смысл и решил занять независимую позицию:
– Наш командир, господа, никого не удерживает. Вот мой предшественник Стадницкий и старший инженер‑механик не захотели служить, получили деньги и уехали во Владивосток.
– А здесь никто не пытался устроиться?
– Видите ли, без знания английского языка это очень трудно. Старший офицер Нифонтов сначала хотел наняться на английский пароход и даже в контору ходил. Но, увидев менеджера, сразу забыл все английские фразы, которые выучил накануне.
Нахабов и Хрептович раскатисто захохотали, дискантом им вторил Гедройц. Полговской продолжал, улыбаясь:
– Лукьянов, нынешний, знаете, старший механик, тоже очень хочет попасть на какой‑нибудь морской или речной пароход китайской компании. Ему уже обещали место, как только он заговорит по‑английски. Вечерами он упорно зубрит английские слова, запершись в каюте, чтобы не услышал штурман или комиссар.
Громкий хохот покрыл его слова.
– А штурман ваш, – спросил Хрептович, – он что? Заодно с комиссаром?
– Этого я бы не сказал. Он сам по себе, но красный. Был, говорят, матросом, после революции стал гардемарином, в судовой комитет его при Керенском выбирали. В партизанах даже, знаете, побывал, сопочные манеры усвоил. Чуть что, хватается за пистолет.
– А комиссар?
– Он, знаете, однокашник штурмана по морскому училищу. Но не такой решительный. Любит убеждать словами и на это времени не жалеет. Он на студента больше похож. Знаете, такого: сходки, революционные песни, нелегальная литература, а в крайнем случае, при аресте, – револьвер «Смит и Вессон».
Все опять громко захохотали.
– Ну, доктор, – похвалил Хрептович, – я как будто в вашей кают‑компании побывал.
Полговской самодовольно рассмеялся. Пенсне свалилось с его угреватого носа и повисло на золотой цепочке.
– Да… Вы, конечно, им не пара, доктор, – пробасил Нахабов. – У вас широкие возможности здесь, в Шанхае. Но деньги, деньги нужны! На обзаведение врачебным кабинетом не менее трех тысяч.
Хрепгович наклонился к Полговскому и вполголоса доверительно пообещал:
– Вы их будете иметь, доктор, если согласитесь нам оказать небольшую услугу.
Укрепив на носу пенсне. Полговской выжидающе взглянул сначала на Хрептовича, затем на Гедройца. «Так вот зачем этот Хрептовпч хотел со мной познакомиться!» – подумал он и решил помолчать: пусть выскажется до конца. Наступила неловкая пауза.
– Раз начали, Виталий Федорович, так уж продолжайте! – недовольно пробасил Нахабов. – Не в интересах доктора с нами ссориться.
Полговской встрепенулся:
– Да я и не собираюсь ссориться, господа! Но поймите, такая сумма за «небольшую» услугу! Это странно как‑то! Да и могу ли я быть вам полезным? Ведь я только судовой врач.
– Я слышал, доктор, вы даже на вахте стоите, – вмешался Гедройц, – большевики вам, значит, доверяют.
– Большевиков на «Адмирале Завойко» немного. Официальный только комиссар. Есть ещё Якум, но он живет на берегу и, по слухам, скоро намерен отплыть на Камчатку или поехать в Читу… Доверяют, вы говорите, Станислав Цезаревич? Не только мне, но и Нифонтову, например. У него даже Крашенинников бывает, и он не старается это скрывать. Не стесняясь, в кают‑компании рассказывает, как принимал его с супругой. Газету вашу «Новое время» среди других газет тоже выписываем и матросам читать даем, правда, вместе с «Шанхайской жизнью» господина Семешко. Комиссар смеется: пусть, говорит, читают, сравнивают и разбираются, кто прав… Видите, не такие уж страшные у нас большевики. И власть не у них, а у командира. Главное, знаете, его доверие.
– Скоро у вас будет другой командир, – напыжился Хрептович, – вот приказ. Читайте!
Полговской дрожащими руками взял бумагу и в дополнение к пенсне надел очки. Прочитав, усмехнулся:
– Так Клюсс этого приказа не признает, господа. И адмирала Старка не признает.
– Признает, когда мы отберем у него корабль!
Полговской улыбнулся:
– Как вы это сделаете, господа?
– Очень просто. Нападем внезапно и возьмем на абордаж. Нас много.
– Возьмете, а дальше?
– А потом уведем во Владивосток.
– Вот это вам не удастся, господа.
– Почему не удастся?
– Китайцы не позволят. Клюсс такое слово знает.
– Китайцы здесь власти не имеют. Здесь Международный сеттльмент.
– Вам, конечно, виднее. Я ведь только врач. Но, по‑моему, увести корабль во Владивосток вам не удастся.
– Вас, доктор, это не должно интересовать, – вмешался Гедройц, – ведь вы намерены остаться в Шанхае, открыть кабинет. А они пусть плывут.
– Когда я вступлю в командование, – важно заявил Хрептович, – я разрешу всем, кто не захочет вернуться во Владивосток, сойти на берег. Неволить никого, кроме комиссара, не буду. А его придется задержать: он должен вместе со мной явиться к адмиралу.
– Что вы! – замахал руками Полговской. – Да он застрелится!
– Ну, этого мы ему не позволим… Так вот, доктор, нападать будем на вашей вахте. Желателен бескровный захват. В ваших же интересах. Можете вы это обеспечить?.. Это и есть небольшая услуга.
– А если я расскажу о ваших намерениях командиру?
– Тогда вам крышка, – свирепо посмотрел Нахабов.
– Убьете? – Полговской решил в этом разговоре идти до конца. Нужно знать, на что способны эмигранты.
– Нет, доктор, – вмешался Гедройц, – отправим на каторгу. Вспомните, вы помогаете несовершеннолетним. Рю Монтабан на французской территории. По французским законам за это полагается каторга. А все девочки у меня на примете. Когда узнают, что вы большевик, с удовольствием дадут показания. Будет громкий процесс. Кричащие заголовки в газетах, ваш портрет, ваша биография. Очень эффектно.
– Это ещё надо доказать.
– А вот, посмотрите. – Князь протянул две фотографии и захихикал.
«Какой противный смех, – подумал Полговской, – и как это он ухитрился. Оказывается, не я его, а он меня держит в руках!» И, как бы по рассеянности, он положил фотографии в нагрудный карман.
– Поближе к сердцу! – захихикал Гедройц. – Нравятся? Не беспокойтесь, у меня ещё есть.
На лбу Полговского выступил пот.
– Ваши фотографии ничего не доказывают, кроме факта моей врачебной практики.
– А показания девочек, доктор? Тут уж вы не сможете сказать, что видите их впервые и что они нами подкуплены. А медицинская экспертиза? Ведь докажем? А?
«Докажут, подлецы», – решил Полговской и переменил тон:
– Ладно, господа, мы друг друга выдавать не будем. Скажите только яснее, что вы от меня хотите?
Хрептович довольно улыбнулся:
– Немногого, доктор. Во‑первых, постоянной информации через князя обо всем происходящем на корабле. Это вы и так уже делаете. Во‑вторых, вы должны в назначенную для нападения ночь подобрать таких матросов в вахтенное отделение, которые не оказали бы нам сопротивления, не включили бы авральных звонков. Вахта должна молча наблюдать происходящее. Тогда всё пройдет прекрасно и комиссар даже не проснется.
– А командир?
– Командир в эту ночь будет в объятиях своей интересной жены, – опять захихикал Гедройц.
– Он часто ночует дома? – спросил Хрептович.
– Через день, – отвечал Полговской.
– Узнаю Александра Ивановича! В любой обстановке соблюдает Морской устав. Прекрасный офицер: Как жаль, что не с нами! Но мы ему зла не причиним, доктор. Просто утром не пустим на корабль.
– А вам, – заключил Гедройц, – мы обещаем хорошо оборудованный кабинет и широкую клиентуру. При вашем медицинском таланте вам могут здесь даже памятник поставить.
Все, кроме Полговского, захохотали…
…Возвращаясь на корабль, Полговской был огорчен и озабочен. Теперь он потерял свободу, уже не принадлежит самому себе. По сторонам его жизненного пути выросли две стены: или предательство, или позор публичного шельмования, тюрьма и каторга. Однако он решил не сдаваться, надеясь, как и раньше, выйти сухим из воды. Случай поможет, в это он верил. Был, правда, ещё выход: бросить всё и уехать в Харбин. Но туда можно и не доехать! Да и в Харбине могут убить. Нахабов ведь семеновец, а эти не шутят!..
На реке было темно и ветрено. Сверкали огнями крейсеры. Мелкая речная волна стучала в борта прижатых к пристани шампунек, временами обдавая их каскадами брызг. Перевозчик подвел своё суденышко к сходне и откинул закрывавшую сиденье циновку. Полговской. с привычной легкостью спрыгнул на зыбкий настил, бросив:
– Рашн шип!
– О йес, мистер, о йес! – кивнул гребец, стоявший на корме за пассажирской кабинкой. Когда Полговской уселся, он прикрыл его циновкой; повинуясь единственному веслу, шампунька ходко запрыгала по волнам. По циновке хлестали брызги. Полговской задумался.
А что, если сейчас же рассказать все старшему офицеру? Нифонтов его поймет, даст совет… А вдруг доложит командиру? Ведь он службист. Постоянно твердит: командир решил, командир приказал, командир запретил… Нет, ему говорить не следует. Пусть узнает, но не от него, Полговского: заговорщики его не обойдут, обязательно и с ним будут разговаривать. А пока благоразумнее выждать…
Шампунщик безошибочно нашел среди аллеи огней русский корабль и, развернувшись против сильного течения, подваливал к трапу.
– Кто гребет? – окликнули с вахты.
– Офицер! – отвечал Полговской.
У трапа вспыхнула люстра, шампунщик убрал циновку. Положив на сиденье десятицентовую монету, Полговской взошел на палубу. У трапа его встретил штурман, как всегда вооруженный.
– Добрый вечер! – приветствовал он Полговского небрежным взмахом руки. – Идите пить чай с яблочным пирогом, доктор. В кают‑компании сегодня весело.
Круто повернувшись, он зашагал по палубе, коротая вахту. Мутная коварная река несла мимо неподвижной линии военных кораблей шаланды, джонки, баржи, плашкоуты – целую лавину несамоходных, плохо освещенных судов, пользующихся мощным приливом, чтобы без усилий подняться вверх.
60
Перед отплытием из Шанхая «Ральфа Моллера» Якум передал «Адмирала Завойко» в оперативное распоряжение комиссара Камчатской области. Клюсс, ожидая скорой приемки полного запаса угля, воды и провизии, объявил двухсуточную готовность.
Но Ларк молчал. Стоянка продолжалась. Никаких распоряжений ни Клюсс, ни Якум не получали. Чувствуя себя как бы отстраненным, Якум старался выяснить положение, но Ларк упорно уклонялся от встречи. На письменный запрос он отвечал: «Ожидать экспедицию вам не предлагал и не предлагаю. Можете поступать в отношении вашего местопребывания, как вам заблагорассудится».
Якум был возмущен, решил ехать в Читу, но перед отъездом добился свидания. Ларк принял его холодно, с враждебным высокомерием. Якум сразу приступил к делу.
– Я, как управляющий Камчатской экспедицией Центросоюза, должен знать, намерены ли вы в ближайшее время отбыть на Камчатку.
Ларк нахмурился, но смотрел в глаза и молчал. Якум продолжал:
– Вашу задержку здесь я считаю большой политической ошибкой.
Ларк встрепенулся, насмешливо улыбнулся:
– Как вы можете судить о моих поступках, когда не знаете, какие мне даны инструкции?
– При чём тут инструкции, товарищ, когда время не ждет?
– Как это ехать? Нужно здесь сначала подготовить условия, при которых возможно было бы управлять Камчаткой.
– Из Шанхая управлять Камчаткой?
Не отвечая на вопрос, Ларк продолжал:
– Да я и не предполагал провести там целую зиму. Хотел поехать, посмотреть, распорядиться и уехать обратно. И задания лично ехать на Камчатку я не получал.
– Вот как?!
– Мне было поручено организовать экспедицию и отправить её. Это сделано. Пароход с товарами ушел. Зачем же мне еще туда ехать?.. Конечно, было бы желательно там побывать, но в настоящем положении это сопряжено с опасностью и совсем не нужно.
– А если Петропавловск уже не наш?
– На этот случай я дал указание сдать товары на иностранный склад.
– Но ведь на Камчатку послано две телеграммы с сообщением о вашем выезде, товарищ. Население будет думать, что Советская власть бессильна. Этим воспользуются меркуловцы.
– Всё это чепуха. Прибытие моё туда не имеет никакого значения, так как там сейчас организовать управление будет невозможно. И раньше предполагалось организовать управление из Владивостока.
– Это ваша точка зрения, товарищ?
– Да, моя. И она разделяется Читой, с которой я постоянно связан.
– А я никак не могу связаться.
