Текст книги "Из круга женского: Стихотворения, эссе"

Автор книги: Аделаида Герцык

 
Мати, моя мати,
Пречистая Мати!
Смерть тихогласная,
Тихоокая смерть!
Тяжко, тяжко нынче
Твою волю править,
Возвещать на ниве
О приходе жницы.
Ты меня поставила
Меж людей разлучницей,
Путы, узлы расторгать.
Тебе, Мати, людей уготовлять!
Ронют они слезы,
Нету моей воли,
Жалко, жалко, Мати,
Их незрячей боли.
Две души сплелись,
Два огня свились,
Туго стянут узел,
Крепко руки сжаты, —
Кто здесь виноватый?
              Как разлучить?
              Как все избыть?
              О горе! О люто!
              Мати моя, Мати!
              Ты подай мне знак,
              Отмени свой наказ,
              Отведи этот час.
Всколебалось в сердце пламя,
Расторгается звено.
Божий дом горит огнями,
Явь и сон сплелись в одно.
Из разорванных здесь нитей
Ткутся где-то ризы света.
И несет в себе разлука
Радость нового обета.
Утолилось влагой сердце,
Мировое, золотое —
Мира два глядят друг в друга,
Отдавая, обретая.
Друг во друге топят очи,
И течет душа струями…
Святый Боже! Святый Крепкий!
Где Ты – в нас или над нами?
Воссияла пред иконой
Кротость свечки запрестольной,
Развяжу я нить неслышно,
Развяжу – не будет больно.
 

1908

 
В облачной выси, в поле небесном,
          Горной тропой,
Тихо иду я краем отвесным
          Легкой стопой.
Путь мой по звездам лентою млечной
          Клонится с круч,
И нисхожу я – воли предвечной
          Трепетный луч.
Звездные хоры, лилий дыханье
          Гаснут вдали.
Небу навстречу встало алканье
          Душной земли.
Тяжкой угрозой близко темнеет
          Сумрак лесов.
Смутной тревогой на душу веет
          Тесный покров.
Стало далеким близкое чудо.
          Стелется мгла.
Я не забуду, кто я, откуда,
          Как я пришла.
 

Июнь 1808 Судак

К. Д. Бальмонту

 
У крутого поворота,
У обвала-перевала,
Ждал меня нежданный кто-то,
Встретил тот, кого не знала.
Небо жертвой пламенело,
Гас закат багряно-желтый.
«Проводить меня пришел ты
У последнего предела?»
          – Для меня везде все то же,
          Нет предела, нет заката,
          Я не друг и не вожатый,
          Я – случайный, я – прохожий
          По полянам сновидений
          Среди песен и забвений.
«Пусть случайный, беспредельный,
Но уж раз мы здесь с тобою,
Поиграй со мной последней
И смертельною игрою.
Видишь, гасну, как звезда, я —
Солнце скрыться не успеет,
Закачусь я, догорая, —
Ты же пой со мной, играя, —
Песня смертью захмелеет.
Оплети меня словами,
Опали огнем заветным,
Все, что будет между нами,
Будет вещим, беспредельным!»
У обвала-перевала
Сердце вдруг нездешним стало.
Закатилось, позабылось
Все, чем небо золотилось.
Вот иду я в край заторный,
Только снится мне, что кто-то,
Незакатный, непокорный,
Все стоит у поворота.
 

Декабрь 1908 Paris

 
Умей затихнуть, когда снегами
Вдруг заметется твоя стезя.
И в белой тайне, как за стенами —
Заря ли, ночь ли – узнать нельзя.
 
 
Когда невнятно, о чем веленье,
Гроза иль милость к тебе идет.
И только слышно – в тиши мгновений
Неотвратимо судьба растет.
 
 
Не отзывайся на гул вселенной.
Родится воля из тьмы слепой.
Замкнись душою в тиши священной
И, если можешь, молись и пой.
 

Февраль 1909 Zuoz

 
Свежесть, утренность весенняя!
За ночь лес мой побелел.
И молитвенно-нетленнее
Вся прозрачность Божьих дел.
В мглистом облаке вселенная,
Сердце тонет в красоте,
И свобода дерзновенная
Разгорается во мне.
Мир видений и безмерности
Я как клад в себе несу.
Не боюсь твоей неверности
В этом утреннем лесу!
Не хочу любви застуженной
В мире пленном и скупом,
Мое сердце,
Как жемчужина,
Вновь заснет на дне морском.
Оплетут его подводные
Голубые нити сна.
Только нежному, свободному
Надо мною власть одна!
Сосны млеют, запрокинуты
В сине-бледной вышине,
Не останусь я покинутой
В этой утренней стране.
Я приманка, всем желанная,
(Перестанешь обнимать),
Станут зори златотканые
Хороводы вкруг водить.
Разомкну свои оковы я,
Струны в сердце задрожат,
И вплетутся песни новые
В мой причудливый наряд.
В каждый миг отчизна тайная
Стережет меня вдали.
Я недолгая, случайная…
 

Март 1909 Цюрих

 
Завершились мои скитания,
Не надо дальше идти,
Снимаю белые ткани я —
Износились они в пути.
Надо мной тишина бескрайная
Наклоняет утешный лик,
Зацветает улыбка тайная,
Озаряя грядущий миг…
Всю дорогу искала вечное,
Опьяняясь духом полян.
Я любила так многое встречное
И несла в руке талисман.
Чрез лесные тропы сквозистые
Он довел до этой страны,
Чьи-то души, нежные, чистые,
За меня возносят мольбы.
И не надо больше искания,
Только ждать, горя об одном:
Где-то ткутся мои одеяния,
Облекут меня в них потом.
Озаренье святое, безгласное
Утолило печаль и страх,
И лежу я нагая, ясная
На протянутых Им руках.
 

Май 1909 Фрайбург

 
Мерцает осень лилово-мглистая
И влажно льнет к земле родимой,
Горит любовь непобедимо
               Янтарно-чистая.
 
 
Осенний ветер шумит просторами,
Дрожит прибрежная ракита.
Повсюду даль во мгле пробита
               Людскими взорами.
 
 
Перед руками, с мольбою вздетыми,
Растают призрачные ткани, —
И грусть полей, и тьма желаний
               Зажгутся светами.
 
 
Вся жизнь земная – богослужение
В душе поверившей, осенней.
Все безграничней и священней
               Растет терпение.
 

Октябрь 1909 Канашово

СТИХОТВОРЕНИЯ 1910–1916 ГОДОВ

 
О, этот зал старинный в Канашове!
Встает картин забытых рой,
И приближается былое
Неслышной плавною стопой.
 
 
Колонны белые. За ними
Ряд чинных кресел и столов.
В шкафу тома в тисненой коже
«Благоговенья» и «Трудов».
 
 
Рабочий столик, где, склонившись,
В атласных, палевых тонах
Мечтала бабушка, вздыхая,
Об эполетах и усах.
 
 
Рассказы вел о том, как было,
Герой Очаковских времен,
И за зелеными столами
Играли в безик и бостон.
 
 
Старинный, красный фортепиано!
Какой души сокрыт в нем след?
Из перламутра клавиатура
Звучит, как эхо прежних лет.
 
 
Гравюры гордо повествуют
О том, как персы сражены.
И сам Паскевич Эриванский
Взирает гордо со стены.
 
 
А дальше – в рамах золоченых
Красивых предков целый ряд, —
За мной хотя и благосклонно,
Но недоверчиво следят.
 
 
Кругом снега. Во всей усадьбе
Стоит немая тишина.
И в окна мерзлые из парка
Струит свой бледный свет луна.
 
 
И я хожу, полна раздумья,
Средь этих лиц, средь этих стен,
И чую, что для нас былое —
Глубокий, неразрывный плен.
 
 
Душа окована, как сетью,
Наследием минувших лет.
И мы живем и умираем,
Творя их волю и завет.
 
 
Быть может, мы – лишь тень былого?
Как знать, где правда и где сон?..
Стою тревожно в лунном свете
Среди белеющих колонн.
 

Зима 1909–1910 Канашово

Вере

 
Мы на солнце смотрели с кургана
Из-за сосен, что нас обступили,
Как колонны в готическом храме,
Как бойцы на священной могиле.
Мы смотрели, как солнце скользило
За убогие, черные хаты,
Расстилая по снежной равнине
Все пыланье и славу заката.
Мы стояли, внимая призыву
Сквозь безмолвие чистой дали
И вверяя небесному диву
Всю бескрайность земной печали.
Было в мире молитвенно-строго,
Как в готическом, вечном храме,
Мы смотрели и слышали Бога
В догорающей глуби над нами.
 

3 февраля 1910 Канашово

В.Г.

 
И пошли они по разным дорогам.
              Навек одни.
Под горой, в селеньи убогом
              Зажглись огни.
Расстилается тайной лиловой
              Вечерний путь.
Впереди – равнина, и снова
              Туман да муть.
Все дороги, верно, сойдутся
              В граде святом.
В одиночку люди плетутся,
              Редко – вдвоем.
Где скорей? По вешнему лугу
              Иль тьмой лесной?..
Поклонились в землю друг другу:
              – Бог с тобой!
И пошли. В селеньи убогом
              Чуть брезжит свет.
Все ль пути равны перед
              Богом Или нет?
 

8 февраля 1910 Канашово

 
О, не дай погаснуть
Тому, что зажглось!
Что зажглось – дыханьем
Прожги насквозь!
Среди снега в поле
Стою и молю;
Обливает месяц
Печаль мою.
Засвети, о Боже,
Светильник в ночи,
Растопи под снегом
Мои ключи!
О, как страшно сердцу
Играть и гадать,
Как боится сердце
Мольбы слагать!
Я стою средь поля,
Боюсь вздохнуть.
Обливает месяц
Пустынный путь.
 

14 февраля 1910 Канашово

 
Над миром тайна и в сердце тайна,
А здесь – пустынный и мглистый сон.
Все в мире просто, необычайно;
И бледный месяц, и горный склон.
 
 
В тиши вечерней все стало чудом,
Но только чудо и хочет быть,
И сердце, ставши немым сосудом,
Проносит влагу, боясь пролить.
 
 
Рдяные крылья во тьме повисли,
Я знаю меньше, чем знала встарь.
Над миром тайна и тайна в мысли,
А между ними – земной алтарь.
 

Сентябрь 1910

Судак

 
Я не знаю, так ли оно приближается?
Такой ли шорох его одежды?
Что мне овеяло сонные вежды?
Что в тишине благое свершается?
Я не знаю, муки нужны ли крестные,
Чтоб семя к жизни прозябло новой?
Может ли сердце проснуться без зова,
В солнечной выси греясь, безвестное?
Заблудиться в мире среди бездорожия
И встретить счастье в пути случайно,
Можно ль? Нет ли? Там многое – тайна,
Как распознать веления Божии?
Все стоять бы и ждать, покуда узнается,
Стоять и ждать, – не прошло бы мимо,
Мнится мне, чудо проходит незримо…
Так ли, не так ли оно приближается?
 

Ноябрь 1910 Москва

 
Все идем на пир единый,
Лентой вьется путь змеиный,
Но когда мы в сборный дом
           Все придем —
Всем ли будет место?
Я, как нищая, без роду,
Стану трепетно у входа,
Вмиг припомню все до дна, —
           Как бедна,
Как скудна любовью.
 
 
Я пришла сюда без зова,
За меня кто молвит слово?
Скажет, что и я Христова?
Что и в тьме моей зажжен
           Звездный сон,
Сон еще незримый?
 
 
Словно белые виденья,
Всюду двигаются тени,
Ждут и знают, как принять
           Благодать —
Все ли, все любимы?
 
 
Сердце дрогнет от надежды…
Я возьмусь за край одежды
Той, что ближе… Светлый миг…
           Стерт мой лик,
Речь неуловима.
 
 
Стану я на всех похожей,
Вся предамся воле Божьей.
И когда все в круг войдут —
           Нарекут
Новое мне имя.
 

Зима 1910 Москва

 
Как сделать, чтоб жить, совсем как в будни,
Все погасив ввечеру?
Стыдно душе усталой и скудной
Делать из жизни игру.
Кто ходит за мной, всегда на страже,
Всюду готовя пиры?
В пустыне безлюдной сучья вяжет
И распаляет костры?
Хочу помолиться тише, строже,
Слезы и скорбь затая,
А скорбь уже стелет мягкое ложе
И колыбелит меня.
Пусть каждое слово будет честно,
Честно, как праведный суд,
А все они ярки, все телесны,
Вечно лукавят и лгут.
Как страшно, что нет нигде простого,
Всюду таится игра.
Мне нужно, нужно прожить сурово
Последнюю ночь до утра.
 

Декабрь 1910 Москва

 
Моя осень с листьями пестрыми
Завершит без меня свой круг.
Уж не выйду за руку с сестрами
На вечерний, грустящий луг.
 
 
Без меня облетят багряные,
Мне последних цветов не жаль.
Не в них теперь необманная
Одинокость моя и печаль.
 
 
Я пойду и сяду, покорная,
На развилии трех дорог,
Буду мига ждать чудотворного
И глядеть в огневой восток.
 
 
Проплывет ли весть колокольная,
Разольется ль в мире свет, —
Те, кто знают, все богомольные,
Что содеют ему в ответ?
 
 
Не спрошу, где путь к сокровенному,
Пусть проходят, неся свой рок.
Я одна останусь блаженная
На развилии трех дорог…
 

Декабрь 1910 Москва

 
Не всегда будет имя все то же —
Мне другое дадут потом.
Полнозвучней, сильнее, строже
Начертается путь мой в нем.
 
 
Оно будет в руке, как лампада.
Я увижу, где тьма и где свет,
И куда мне пойти теперь надо,
И простили ль меня, или нет.
 
 
Мы – слепые, живем, забывая,
Только слышим и кличем звук,
Наше имя, во тьме погасая,
Замыкается в мертвый круг.
 
 
И в названьи своем, как в темнице,
Мы недвижно, уныло ждем…
Трудно двери во тьме отвориться,
И безвыходен старый дом.
 
 
Я забыла. Теперь не забуду,
Кто мне светоч опять зажжет;
Я доверюсь ему, как чуду,
И пусть имя меня ведет.
 

Декабрь 1910 Москва

 
Две их. Живут неразлучно,
Только меж ними разлад.
Любит одна свой беззвучный,
Мертвый, осенний сад.
Там все мечты засыпают,
Взоры скользят, не узнав,
Слабые руки роняют
Стебли цветущих трав.
Солнце ль погасло так рано?
Бог ли во мне так велик? —
Любит другая обманы,
Жадный, текущий миг.
Сердце в ней бьется тревогой:
Сколько тропинок в пути!
Хочется радостей много,
Только – их где найти?
«Лучше друг с другом расстаться!
Нет мне покоя с тобой!»
«Смерть и забвение снятся
Под золотою листвой!»
Вечер наступит унылый,
Грустной вернется она.
«Как ты меня отпустила?»
«Это твоя вина!»
Вновь разойдутся и снова,
Снова влечет их назад.
Но иногда они вместе
Спустятся в тихий сад.
Сядут под трепетной сенью,
В светлый глядят водоем,
И в голубом отраженьи
Им хорошо вдвоем.
 

Январь 1911 Москва

 
Это ничего, что он тебе далекий,
Можно и к далекому горестно прильнуть
В сумерках безгласных, можно и с далеким,
Осенясь молитвой, проходить свой путь.
 
 
Это ничего, что он тебя не любит, —
За вино небесное плата не нужна.
Все мы к небу чаши жадно простираем,
А твоя – хрустальная – доверху полна.
 
 
Про тебя он многое так и не узнает,
Ты ему неясная, но благая весть.
Позабыв сомнения, в тихом отдалении
Совершай служение. В этом все и есть.
 

Февраль 1911 Москва

 
И дошла я до царства третьего,
Третьего царства, безвестного,
Знать, весной здесь распутье великое,
Не видать окрест ни дороженьки.
Аль туманы меня затуманили,
Аль цветы на пути одурманили,
Как из сердца-то все повымело,
Да из памяти все повышибло!
Чуть травинки по ветру колышатся,
Птицы малые где-то чирикают.
Сяду я посередь на камушке,
Да припомню заблудшую долюшку.
Помню, шла я широкой дорогою,
Было в сердце желанье мне вложено,
Была дума крепко наказана,
Впереди катился золотой клубок.
В руке была палочка-отпиралочка.
Так прошла я два первых царствия,
Голубое царствие, да зеленое.
Шла я, шла, по сторонкам поглядывая,
В разные стороны сердце разметывала.
Разметала, знать, душу единую,
Потеряла словцо заповедное.
Укатилось желанье в воды во глубокие,
В темные леса, да во дремучие.
Ты весна ль, разливная веснушка,
Ты скажи мне, куда да почто я шла?
Не на игрище ль, да на гульбище,
На веселое пированьице?
Аль кручину справлять великую?
Аль молитву творить запрестольную?
Вы послушайте, ветры шатучие,
Не со мной ли блуждали, блудячие?
Не за мной ли веяли, вейные?
Вы пройдите-ка путь мой исхоженный,
– Обронила я там мою долюшку!
Ты пади с небеси, звезда вечерняя,
Упади на дорожку замкнутую!
Вы развейтесь, травы муравые!
Ты раскуйся, страна безвестная,
Что сковала меня молчанием!
Хоть бы знать мне, что за сторонушка,
За царствие третье, безвестное,
Куда я зашла, горемычная бродяжница,
Во какие гости незнакомые?
Не видать ни прохожих, ни проезжих,
И сижу я с заранья до вечера,
С вечера до утра, припечалившись,
На катучем сижу белом камушке,
Слезно плачу во сыром бору
В темну ноченьку.
Долго ль мне тут быть-бытовать?
Наяву ли мне правда привидится?
Не во сне ль святая покажется?
Ты расти, тоска моя, расти травой незнаемой,
Процветай, тоска, лазоревым цветком,
Протянись стеблем к красну солнышку,
Умоли его себе в заступники.
Все сказала я по-своему, по-девически,
Это присказка была,
Не зачнется ли новая сказка?
 

Февраль 1911 Москва

 
Я на званый пир позвана,
           Гости брагу пьют.
Я, наверно, им не равна,
           Так зачем я тут?
На столе хрустали горят.
           Как нарядны все!
На меня сейчас поглядят,
           Не уйти ли мне?
Что случайная гостья я,
           Все заметят вдруг…
Улыбаюсь притворно я
           Всем вокруг.
 

1911

 
Что это – властное, трепетно-нежное,
Сердце волнует до слез,
Дух заливает любовью безбрежною,
        Имя чему – Христос?
Был ли Он правдою? Был ли видением?
Сказкой, пленившей людей?
Можно ль к Нему подойти с дерзновением,
Надо ль сойтись тесней?
Если б довериться, бросив сомнения,
Свету, что в мир Он принес,
Жить и твердить про себя в упоении
        Сладостный звук – Христос!
Если бы с Ним сочетаться таинственно,
Не ожидая чудес,
Не вспоминая, что он – Единственный,
Или что Он воскрес!
Страшно, что Он налагает страдание,
Страшно, что Он есть искус…
Боже, дозволь мне любить в незнании
        Сладкое имя – Иисус.
 

Апрель 1911 Страстная суббота

 
Опять, я знаю, возникнут все те же
Скудные, неумелые слова,
Только звучать они будут все реже
И угасать без следа.
Все труднее мне станет ткать одеянье
Из ненужных словесных оков,
И стих последний будет признаньем,
Что больше не нужно стихов.
Но в этом не боль, не бедность земная,
Здесь путь, уводящий на много лет…
И все бледнее, в песке теряясь,
Заснет человеческий след.
 

Апрель 1911

 
Дальше нельзя идти, —
Я не вижу пути.
Все скользит из руки —
Стало все равно.
Знаю, что есть страна,
Где печаль не нужна,
Все не так, как здесь…
Может быть, все был сон.
Веры нет в закон.
Полноту времен
Мне не здесь найти.
 

1911

 
Я блуждаю, душой несвободная,
Жмется сердце все суевернее,
Расстилается поле холодное,
Наполняют туманы вечерние.
 
 
Мне страдать бы о том, что в неволе я,
Чтоб молитвой уста задрожали бы…
Но я слышу в себе лишь безволие
И несвязные, тихие жалобы.
 
 
Не помогут затвор и молчание,
Не случится со мной невозможное.
И бесплодно мое покаяние,
Как бесплодные травы дорожные.
 

Май 1911 Выропаевка

 
«Днем вершу я дела суеты,
Ввечеру – зажигаю огни»
И слетаются снова мечты,
Доверяя, как в прежние дни.
 
 
Я опять обману их на миг:
Всколыхну их невинный покой,
Поманю их неверной рукой,
Посулю им несбыточный лик.
 
 
А потом станет вновь все темно.
Как обступят – я скроюсь в тени,
Загашу золотые огни
И закрою беззвучно окно.
 

Май 1911 Выропаевка

 
Ich ging im Walde
So für mich hin
Um nichts zu suchen
Das war mein Sinn.[9]9
Бродил я лесом…В глуши егоНайти не чаялЯ ничего.И. В. Гёте(Пер. с нем. С. Шервинского)

[Закрыть]
 

 
Это вешний, древесный шум
И шепоты встречных растений.
В моем сердце ни грусти, ни дум,
А в руке вянет ветка сирени.
Так пахуча земля и сыра!
Задевают зеленые прутья,
Зазывает природа – игра,
И нигде не могу отдохнуть я.
Это – вздохи весенней хвалы,
Это – сеть золотых трепетаний,
Забелели в овраге стволы,
Где-то в глуби проснулись желанья.
Я не знаю какой – только близится срок.
Здесь, у выхода мшистого ложа,
Уроню мой увядший цветок,
Чтоб задумчивей стало и строже.
Вот и поле. Смиренной тиши
Чьи-то сны меж хлебов просияли.
Чую будущий подвиг души,
Воскресающий в синей дали.
 

Весна 1911 Выропаевка

 
Я живу в ожидании кары
И в предчувствии райских утех.
Меня манят небесные чары,
Но велик, но безумен мой грех.
Я молюсь лишь о том, чтоб молиться.
И мне страшно, что грех мой спит.
Мне хотелось бы к старцу скрыться
В одинокий сосновый скит.
Мне ветры Божьи
В ответ струят:
«Покинь, забудь
Свой берег сонный.
К горе поклонной
Найдешь ли путь?
Ты слышишь зовы
Подземных ключей?
Пылает светоч
В руке твоей?
Но если спит
Твой дух незрячий,
Лишь сердце плачет
В тиши ночей, —
То не найдешь ты
К отчизне путь,
Свои мечтанья
Оставь, забудь!»
Даруй мне, Боже,
Земли терпенье,
Пусть зреет колосом
Мое прозренье.
Взрывая, сей
Чужие полосы,
Но внемли голосу
Своих полей.
 

Весна 1911 Выропаевка

 
На лужайке, раскинув руки,
Лежу. Блаженная лень.
Догорают слова разлуки…
Сегодня Троицын День.
Я одна, и в душе веселье,
Уехал горестный друг.
Это – девья лесная келья.
Березы поют вокруг.
Отчего ничего не надо,
Когда весна и – одна?
Сквозь зеленых ветвей преграду
Дорога в небо видна.
Я смогу ль пребыть весенней,
Когда мой князь и жених
Возвратится, не став смиренней,
Из трудных браней мужских?
Ах, не быть ни женой, ни девой,
Расти и таять, как тень,
Прославляя своим напевом
Зеленый Троицын День.
 

Весна 1911 Выропаевка

 
Я дошла до соснового скита
Среди тесных, высоких крыш,
На меня, грозою омыта,
Дышала смолистая тишь.
Холодели вечерние тени,
Подходили неслышной толпой,
Поднимались, крестясь, на ступени.
Я прижалась к окну за стеной.
Там вечернее шло служение,
Разгорелся, туманился взгляд,
Было страшно от синих курений
И от близости Божьих врат.
И на миг сердцу стала внятна
Вся бездонность моих потерь.
Молодой и бледный привратник
Затворил тяжелую дверь.
По тропе моей горной, утешной
Я иду из желанной страны,
Унося в руке своей грешной
Только ветку Господней сосны.
 

Весна 1911 Выропаевка

 
Печально начатый, печальный день,
Как пронесу тебя сквозь блеклые поляны?
Твоим ланитам как верну румяна?
Сотру ли скорбную с них тень?
 
 
Ограблен ты безверием моим
С утра. И вот бредешь, увялый,
Согбенный старец и усталый,
Еще не бывши молодым.
 
 
Слежу за гибелью твоей смущенно,
А мелкий дождик сеет полусонно.
 

Весна 1911 Выропаевка

 
Ты хочешь воли темной и дремучей,
Твой дух смущен, коснувшися души чужой,
И кажется тебе изменой и игрой
Случайный миг душевного созвучья.
 
 
В пустыне одинокой и зыбучей,
Не зная отдыха, в себе затаена,
Душа твоя сгустится пламенною тучей
И изольется вдруг потоками дождя.
 
 
Иди ж туда, куда зовет тебя твой гений,
Питайся родником своим, средь всех одна,
Никто не перейдет черту твоих владений.
 
 
Но чую, что, когда засветит вновь весна,
За этой ночью тайных дерзновений
Сведет нас вновь, волнуя, тишина.
 

28 мая 1911 Выропаевка