Текст книги "Затаив дыхание"
Автор книги: Адам Торп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
На музыкальной полке ничего интересного не нашлось. Зато он углядел потрепанный экземпляр «Травы на Пикадилли» Ноэл Стритфилд [64]64
Мэри Ноэл Стритфилд (1895–1986) – английская писательница, автор популярных детских книг.
[Закрыть], датированный 1947 годом и принадлежавший некой Элси Краудерс. Джек вспомнил, как тринадцатилетним мальчишкой сиживал в укромном уголке городской библиотеки Хейса, зачитываясь книгами Стритфилд. Совсем как взрослый. Ему пришлось напомнить себе, что он уже и есть взрослый. Вчера стукнуло двенадцать лет как он женат, а завтракает он не где-нибудь, а в «зимнем саду», который они с Милли задумали и пристроили к своему великолепному, очень стильному жилищу.
Вот она, его резиденция, мечта каждого риэлтора. Вот и ключ. Стало быть, это его дом.
– Все хорошо, сосед?
– Все отлично, Эдвард.
– А я приступаю к ремонту самой большой спальни с ванной.
– Молодец!
И Джек поспешно скрылся в доме, оставив Эдварда Кокрина разгружать багажник «крайслера». В голове всплыл слоган из рекламы соседской машины: «У нее внутри твой ребенок. Она так соблазнительна. Ничуть не хуже жены». Милли даже подумывала подать на компанию «Крайслер» в суд за дискредитацию женщин. Толстокожий Эдвард тогда от души посмеялся над ее затеей, однако теперь авто возит лишь его одного. Суровое возмездие. До чего жалок тот, кому машинакажется соблазнительной. Если только речь не идет о «бугатти» 31А 1923 года.
Милли уже вернулась из фитнес-клуба; после сауны и плавания она разрумянилась, от нее пахло эвкалиптом. В спорт-центре ей рассказали жуткий случай: на стене сауны одной стокгольмской гостиницы висят гигантские песочные часы, но работают они лишь под определенным углом. Японского туриста никто об этом не предупредил, он послушно просидел в сауне час; позже его обнаружили мертвым – скончался от обезвоживания.
– Вот что бывает с теми, для кого время важнее удовольствия, – заметил Джек, заваривая крепкий кофе; кофейный аромат плыл по дому.
– История, в общем-то, страшная и в то же время смешная. Его наверняка предупредили, что, когда нижняя часть часов заполнится песком, в сауне оставаться нельзя. Видимо, японец попался редкостно тупой.
Кофе неспешно капал сквозь фильтр в кофейник.
– Мне нравится сама идея: погибнуть от песочных часов, – сказал Джек. – Словно навязшая в зубах метафора вдруг обретает буквальное значение.
– Зачем ты опять достал «Анну Каренину»? Ты вроде бы ее однажды уже осилил.
– Верно.
– Смотри, том прямо-таки на ладан дышит. Страницы выпадают пачками.
– Знаю. Это постмодернистское издание.
– Выбрось его. Я тебе на днях новенькое куплю.
Джек взял книгу у нее из рук.
– Оставь, – сказал он, – она уже не распадается. Я ее подклеил. Главное, она мне нужна.
– Для чего?
– Для вдохновения. Нужна, и всё тут. Может быть, получится то, что не вышло у Бриттена.
– Я днем уйду ненадолго. Этот жалкий пучочек укропа ты принес? После того как дашь волю своему извращению, смотри, не забудь убрать за собой.
Джек рассмеялся.
– Кстати, я ведь забыл купить чаю «лапсанг».
– Забыл! Ты об этом даже и не думал, – укорила Милли. – Distrait [65]65
Рассеян (франц.).
[Закрыть], как всегда. В ту минуту ты был distrait.
– Стоило ли ходить в сауну? А вдруг вчера у нас… ну, понимаешь, все-таки получилось?..
– О Боже, – простонала Милли.
– Кстати, как ты себя чувствуешь?
– Ну, почему я такая дура? На самом деле я даже не уверена, что мне эта сауна нужна. Понимаешь?
Джек пожал плечами.
– А в общем, какая разница? Срок-то ничтожный.
Они пили кофе в зимнем саду; Милли все же съела круассан. Она всячески блюла свою стройную фигуру, и посещение сауны до завтрака имело ту же цель. Джек не стал ей напоминать, что завтракает она уже второй раз.
Такова жизнь богачей. Ничто не подталкивает их к самоограничению, кроме чувства вины, а оно у них не слишком назойливо.
– Нет, она живет совсем рядом с дорогой. Практически на обочине. А что?
Держа ручку наготове, Джек прижал трубку к груди.
– На самой кольцевой! Ужас.
– Адреса у меня нет. Помню, она только обмолвилась, что дом стоит ровно напротив магазина «Сделай сам» и газового завода.
– Бр-р-р. Жуть. Прямо как в фильме Кена Лоуча.
– Что ты, по-моему, куда хуже. По крайней мере, у Лоуча действие происходит на севере. А север Англии все-таки намного лучше.
– Слушай, фамилия на букву «К» у нее настоящая?
– Понятия не имею. С чего ты вдруг так заинтересовался?
На этот случай Джек уже заготовил подходящую «легенду».
– У мальчишки такие грустные глаза; вот я и подумал: может, надо протянуть ему руку помощи… ну, сам понимаешь, как-то поддержать его.
– Деньгами?
– Ну да.
Говард напряженно засопел в трубку:
– Знаешь, Джек, заваливать проблему баблом – не лучший способ ее решить. Может, глаза у него грустные потому, что с ним рядом нет папы. Или от сознания своей увечности.
У Джека свело живот. Он сидел на диване в своем кабинете, из колонок во всю мощь гремела музыка – «Les Illuminations» [66]66
«Озарения» – сочинение английского композитора Бенджамена Бриттена на стихи французского поэта Артюра Рембо.
[Закрыть]Бриттена. Говард уже жаловался на шум, но Джек, естественно, не мог признаться, что этот шум ему очень нужен: он помешает Милли подслушать его разговор. По рассказам отца Кайи, эстонские диссиденты в свое время именно этим способом глушили подслушивающие устройства, которые власти устанавливали во многих домах, да так хитро, что нипочем не найти. В этот вторник Милли решила поработать дома, ссылаясь на естественную в конце августа усталость, отсутствие клиентов – все разъехались отдыхать – и гнетущую скуку в офисе. Она возилась внизу, на кухне, готовила для подопечных Красного Креста гаспаччо. Большую, накрытую пленкой миску с супом, холодным и вкусным, им предстояло отнести к ужину в «Бург-Хаус». Идти надо будет очень ровным шагом, особенно вверх по холму. В этом деле ему тоже придется двигаться осмотрительно, чтобы все не кончилось бедой и слезами. Мальчику пять лет. Наверно, Кайя познакомилась с его отцом вскоре после отъезда Джека. Конечно, мальчонка может быть и от него, Джека, но этот вариант кажется ему маловероятным. Кайя приехала бы разыскивать его гораздо раньше. И не называлась бы фамилией на букву «К».
– Согласен, Говард, только от банкомата, пожалуй, больше пользы, чем от слезливого сочувствия.
– Мне кажется, он мальчик не грустный, а серьезный.
Джеку вспомнилось, как малыш, неловко подпрыгивая рядом с матерью, щебетал и смеялся. Рядом с Кайей. Кайя – мать!
– Знаешь, Говард, что сказала моя учительница по классу композиции, когда я, начинающий музыкант, обратился к ней за советом?
– Найди богатого покровителя.
– Ах да, это я тебе уже раньше рассказывал. Но ведь она была недалека от истины.
– Слушай, Джек, я совсем не богат, но это мне никогда не мешало.
– Я бы сказал, что по сравнению с эстонской иммигранткой ты – крез.
– Богатство бывает разное. Ту квартирку я купил во время экономического спада, на деньги, которые завещала мне мать. Сыграв в ящик, оставила их мне на черный день. Или, как у нас в Дербишире говорят, на случай, если над ближней горой сгустятся тучи.
– Извини, Говард.
– Извиняться тут ни к чему. По мне лучше просто оставить нашего мальца в покое.
Джека всегда раздражала манера Говарда переходить на простонародный говор, ему казалось, что приятель чересчур им злоупотребляет, но сейчас он почувствовал, что разговор о деньгах рассердил Говарда не на шутку. А выяснить-то почти ничего не удалось. Чтобы умиротворить Говарда, Джек завел речь о всяких пустяках, главным образом о сплетнях, ходивших в музыкантской среде, после чего повесил трубку, позабыв спросить друга про его сломанный палец.
Накануне ночью ему приснился кошмар: неразлучная парочка, Кайя и ее хромой сынок, оба с острыми, как у акул, зубами, то и дело возникали рядом в темных закоулках города, немного напоминавшего Нью-Йорк тридцатых годов, а он, Джек, отчаянно пытался от них удрать. Не дай бог Кайя прознает, что они с Говардом друзья. Говард даже имени его не должен упоминать. Придется рассказать ему правду, но человек он ненадежный. Ему свойственно самодовольство ханжи, уверенного в своей добродетельности, она служит ему чем-то вроде противовеса его сексуальным причудам.
Джек надеялся, что Яан не слишком точно его описал. Впрочем, опыта общения с пятилетними мальчиками у Джека не было, и он понятия не имел, умеют они описывать людей или нет.
После «Прекрасного существа» он выключил Бриттена и спустился вниз.
– Ну, как делишки?
– Слишком поздно взялась, – вздохнула Милли. – Остыть не успеет.
– Сунь его в морозильник.
– Не поместится. Вместо неаппетитного салата другой стряпухи принесем невкусный гаспаччо. Большого спроса на него не будет. Пожалуйста, оставь укроп в покое. Зачем ты постоянно трешь его в пальцах?
– Запах нравится.
– А меня это раздражает.
– Так ли уж важно, что суп не охладился?
– Джек, ты слышал, чтобы кто-нибудь соглашался хлебать тепловатый гаспаччо? Я стану всеобщим посмешищем.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно.
– Милл, опомнись, это всего лишь благотворительная акция Красного Креста.
– Надо было с утра заняться супом, а не сидеть в дурацкой сауне. Что, если она убила моего ребенка?..
– Перестань, Милл.
– Перестань-перестань, – жестким тоном непонятно зачем передразнила она. – А, да пропади все пропадом.
Зазвенел входной колокольчик.
Явился Эдвард Кокрин в заляпанном белой краской комбинезоне.
– Ребята, вы не поверите, но я только что получил весточку от Лилиан. Она сейчас в долбаной Аргентине.
– Вместе с детьми?
– Вместе с детьми.
Эдвард тяжело дышал, будто бегом бежал из самого Ада.
В комбинезоне Эдвард смотрелся намного лучше, чем в костюме с галстуком. Комбинезон давным-давно закапан краской, объяснил он, ведь до большой спальни у него еще руки не дошли. Сообщив все это, Эдвард плюхнулся на диван. Его круглое мальчишеское лицо с носом картошкой и веселыми морщинками у глаз за модными очками в золотой оправе уже не казалось таким блудливо-проказливым, как прежде, когда он был одет по всей форме.
Эдвард был потрясен до глубины души:
– Сбежала от меня – ладно, пускай; но чтоб так далеко?!
– Буквально за тридевять земель, – вставила Милли, протягивая ему кружку с чаем. Такие замечания сходят ей с рук, потому что Эдвард к ней неравнодушен.
– Аргентина!.. – гадливо скривившись, буркнул он.
– Это наверняка незаконно, – сказал Джек. – У тебя есть полное право видеться с детьми.
– Знаете, что она сказала? Даже не пытайся нас вернуть.
– Парень у нее аргентинец, что ли? – спросила Милли.
– Какое там! Он из Чизика.
– Тогда почему в Аргентину?
Эдвард пожал плечами:
– Буэнос-Айрес теперь, считай, вторая Барселона. Тут уж хорошего не жди, все пойдет сикось-накось. Постараюсь вам сильно не докучать своими неприятностями.
У Джека упало сердце. Следует понимать, что докучать Кокрин будет и еще как. Эдвард никогда не нравился Джеку, но он их ближайший сосед. Дом по другую сторону принадлежит итальянскому миллионеру, закадычному дружку Берлускони; хозяин приезжает сюда только в июле, недели на две. В остальное время за усадьбой смотрит чета миниатюрных албанцев, чей английский словарный запас не превышает и тридцати слов. Из дома постоянно доносится рокот электроинструментов, в саду стрекочет газонокосилка новейшей марки.
Дети Эдварда целыми днями носились на скейтбордах по пологим асфальтовым дорожкам Хита, постукивая на виражах колесами, или громко собачились на лужайке позади дома – по малолетству им и в голову не приходило, как режет ухо усвоенный ими в школе аристократический выговор. Словом, отсутствие Эдвардовых детишек только радует Джека.
– Никак в толк не возьму, за что мне это, – сказал Эдвард. – По-моему, она просто свихнулась.
Джек заметил презрительную гримаску, скользнувшую по лицу жены. Милли всегда дивилась терпению Лилиан: каждый день после работы, вместо того чтобы ехать домой, Эдвард отправлялся с приятелями в ближайшую пивную надуваться элем. Чтобы поддержать разговор, Милли спросила, чем занимается тот малый из Чизика, хотя Лилиан давно ей про него все рассказала: зовут его Кит Грейнджер – или Рейнджер; работает в компании «Делл» [67]67
Американский концерн «Делл» – один из крупнейших производителей компьютеров.
[Закрыть], одним из ведущих системотехников; возраст – около тридцати пяти.
– Ворует жен и детей, вот чем он занимается – ответил Эдвард. – Сволочь последняя. Злобный псих, помешавшийся на компах. Всю жизнь мне искалечил. Когда она звонит по телефону, я задаю ей один-единственный вопрос: Что такого я натворил? Если ты объяснишь мне, что я натворил, я постараюсь как-то исправить дело.
– И?
– То-то и оно! – Эдвард развел руками. – Не отвечает, нет у нее ответа. – Он не опускал широко раскинутых рук и оттого походил на малыша, изображающего ангела в рождественской сценке. – Сказать-то нечего. Потому что я ровным счетом ничего плохого не сделал. Занимался, как положено, с ребятишками, зарабатывал на хлеб насущный, водил ее в хорошие рестораны, выпускал на ночь кота. Исправно с ней спал. С сексом – никаких проблем. И вообще никаких проблем.
Джек отвернулся. Ему совершенно не хотелось выслушивать подробности о сексульной жизни Эдварда и Лилиан.
– И что? – спросила Милли.
– А то: поставила крест на нашей семейной жизни и снюхалась с этим подонком из Чизика. Вот и все. Finito. Связала себя узами брака – разорвала узы брака. Без какой-либо реальной причины, из чистого эгоизма, черт побери. Подумать только, ведь нам обоим нравился Джо Кокер [68]68
Джо Кокер, полное имя Джон Роберт Кокер (р. 1944) – английский певец, работающий в жанрах блюз и рок.
[Закрыть]. Мы ему вместе подпевали.
– Она тебя просто разлюбила, – поспешно вставила Милли, видимо опасаясь, что Эдвард запоет, подражая Кокеру.
– Может, все из-за той холостяцкой вечеринки в Таллинне? – предположил Джек.
Эдвард, разинув рот, воззрился на него; потом глянул на Милли, глаза его сузились.
– Чего это он плетет?
– По-моему, Эдвард, тебе стоит проконсультироваться у юриста. Сомневаюсь, что мы можем дать тебе толковый совет.
– Да мне просто нужно с кем-то поговорить. – Он отхлебнул чаю. – Отличный чай, спасибо. «Дарджилинг»? Обожаю. Лилиан его тоже обожала. Дробленый оранж пеко. «Эрл Грей». Любимый чай педиков, как говаривал ее папаша. Она его обожала.
– Она еще не умерла, Эдвард, – заметила Милли.
Глаза Эдварда наполнились слезами.
– На медовый месяц мы поехали в Париж, – осипшим голосом начал он, – это была лучшая неделя в моей жизни. Прямо-таки сказочная, черт побери. Пятнадцать лет назад. Мы не просто сочетались браком, мы слились в единое целое. И все насмарку, потому что она, видите ли, запала на какого-то вебомана из Чизика, у которого голова намазана сывороткой от выпадения волос, а на заднице татуировка. Уж теперь-то ее компьютер не грохнется.
– С компьютерными психами надо держать ухо востро, – сказал Джек. – Особенно с татуированными.
– Прекрасного пола, вот кого надо остерегаться, приятель, – весьма недружелюбно парировал Эдвард, тыча Джеку пальцем в грудь. – Как-нибудь вечерком позабудешь разгрузить посудомоечную машину, и тебя вышвырнут вон.
И вдруг закрыл лицо руками:
– По ребятишкам тоскую… Как я их любил! В них была вся моя жизнь.
Джеку вспомнилось, что по субботам, когда Эдвард уезжал играть в гольф с давними приятелями по школе «Веллингтон» [69]69
«Веллингтон» – известная старинная средняя школа в г. Веллингтоне, графство Сомерсет, основана в 1836 г.
[Закрыть], к ним заглядывала Лилиан и всякий раз говорила: «Я не против, пускай бы себе развлекался, если бы проявлял хоть капельку интереса к детям».
Пару дней спустя Джек с Милли сидели с детьми Филипа, старшего брата Милли; ребята, уже далеко не малыши, ходят в частную школу Сент-Данстенз в Найтсбридже, где с 1928 года обучается потомство богачей. Их коричневатая школьная форма очень напоминает цветом и покроем летнюю форму вожаков немецкой Jungvolk [70]70
Jungvolk – молодежь (нем.) – детская организация в фашистской Германии.
[Закрыть]1934 года (с которой, по слухам, ее и скопировали). Каждый год школа заказывает какому-нибудь композитору оперу. Джек заранее решил, что если к нему обратятся с такой просьбой, он откажется, но пока никто не обращался. Джек подозревал, что тут не обошлось без вмешательства Филипа: Филип Дюкрейн, никогда не жаловавший зятя и пренебрежительно относящийся к его творчеству, входил в совет школы. Однажды он отличился, заметив Джеку: «Ты, небось, даже не заметишь, что уже вышел на пенсию, верно?», и эта фраза вошла в семейный фольклор.
Филип давно заказал билеты в театр «Глобус» на дневной спектакль «Зимняя сказка», но его неожиданно вызвали в Дубай (он – большой начальник в компании «Эссо» – заведует документацией по нефтяным промыслам в Ираке, вызывающим у Милли серьезные подозрения в их экологической безупречности), и Арабелла, чрезвычайно занятая золовка Милли, попросила Миддлтонов ее выручить.
Сидеть с племянниками было им отнюдь не в новинку. Милли с удовольствием общалась с мальчиками, но в то же время, естественно, досадовала на их родителей:
– Завели детей, так занимайтесь ими, – ворчала она.
Подспудная причина ее недовольства, по мнению Джека, заключается в том, что Милли еще больше, чем прежде, горюет по погибшему маленькому Максу: слишком многое было поставлено на карту во время той трагедии. Ни жена, ни он сам не желали верить акушеру. Племянники же тем временем росли – им уже исполнилось лет десять или двенадцать, Джек точно не помнит, – и все больше растравляли рану, напоминая ему и Милли о том, чего лишила их судьба. Поэтому при общении с сынишками брата у Милли под напускной веселостью всегда чувствуется напряжение. Впрочем, костлявая Арабелла, работающая в телекомпании «Скай», не отличается чуткостью; эмоциональная драма рождения мертвого сына ей с Филипом недоступна, их раздражают разговоры даже о ее медицинских последствиях, а может быть, они досадуют, что Джек с Милли никак не решатся усыновить ребенка или прибегнуть к экстракорпоральному оплодотворению.
Поскольку большинство приятелей Милли уехали в теплые края плескаться в собственных бассейнах, у нее отпала необходимость регулярно принимать гостей. И хотя в тот день начинался четвертый международный матч по крикету на кубок «Урна с прахом», причем команда Англии показала себя очень неплохо и могла надеяться на победу, Джек все же согласился поехать с женой к племянникам.
Выяснилось, что юным Дюкрейнам стукнуло одиннадцать лет, и вслед за длинной чередой предков их обоих уже записали в Итон. Имя Хью Дюкрейна, двоюродного дедушки Милли, высечено на одной из мемориальных досок, что висят в крытой аркаде Итона. Мальчишек (наверняка по требованию матери) нарекли Ланс и Рекс; ребята нравятся Джеку, но он понимает: не пройдет и четырех лет, как они станут молоденькими копиями своего папаши – разумеется, после непременного периода потасовок в грязи с яростным сопением и изодранными в клочья спортивными брюками. Филип заказал самые дорогие места, но Джек воспротивился и решительно увел мальчиков в дешевую часть партера, предназначенную для простых смертных.
Милли взяла на день отгул: в конторе все равно царит затишье. А вот на следующей неделе, похоже, начнется обычная суета.
Было жарко и пасмурно. Из Излингтона, где живут Филип с Арабеллой, они отправились пешком. Близнецы болтали без умолку, главным образом про крикет, досадуя, что пропускают такой матч. Ланс вообще отличается говорливостью. Он первым выскочил из живота Арабеллы и теперь превратился в крепкого краснощекого самонадеянного парня, а Рекс, худой недоросток с просвечивающими сквозь восковую кожу голубыми венами, явно неуверен в себе. Глядя на их компанию, сторонний человек решил бы, что мальчики пришли с родителями.
Все четверо пересекли узкий сквер возле собора Св. Павла; вокруг бледнолицый офисный планктон жевал обеденные бутерброды; спертый душок замкнутого пространства облаком окутывал клерков. Джек перехватил украдкой брошенный взгляд хорошенькой девицы, с виду типичной секретарши, уплетавшей пирог с ягодами. Она как раз подбирала пальцем с подбородка густой ежевичный сок; комичная неловкость на миг объединила их и тут же упорхнула.
Из-за недавних террористических актов театр был наполовину пуст; а ведь даже во время блица [71]71
Лондонский блиц – массированная бомбежка города немецкой авиацией в 1940–1941 гг.
[Закрыть]ситуация, судя по свидетельствам очевидцев, была совсем иная. Публика на дешевых местах состояла главным образом из студентов-итальянцев, они хихикали и махали приятелям в дальних концах открытого зала. Мальчики охотно бродили среди зрителей, но переговаривались теперь вполголоса, на лицах появилось сосредоточенное выражение: в школе им задали написать работу о творчестве Шекспира.
– Он был геем, – с апломбом заявил Ланс.
– Бисексуалом, – смущенно усмехаясь, поправил Рекс; из-под тонких губ показались огромные зубы.
Ланс учится лучше Рекса. Да и вообще все делает лучше брата. Наверно, быть Рексом – мука мученическая, думал Джек, глядя на высившуюся в нескольких футах от них сцену; по ней уже шумно топали актеры. Оркестр на хорах играл старинную музыку. На следующей неделе съезжу в Баундз-Грин, решил Джек. Ланс стал махать Милли, сидевшей отдельно, на дорогом месте. Джек его остановил.
В антракте они ели мороженое и смотрели на реку. Дома близнецам строго-настрого запретили брать с собой компьютерные игры; все знали, что тетя Милли подобных увлечений не одобряет.
– А вы знаете, что Шекспир жил над лягушатником, который парики делал? В квартире выше этажом, – сообщил Ланс.
– Над французом, мастерившим парики, – пробормотал Рекс, ляпнув мороженым на свои новенькие хлопчатобумажные брюки.
– Правда? – удивилась Милли. – Какие интересные вещи рассказывают вам в школе.
– Он был трудоголиком, – вставил Джек; о Шекспире он знает мало, но очень уж хотелось добавить толику к их багажу знаний. Надо будет тихонько, чтобы Милл не пронюхала, смотаться в Баундз-Грин и обратно. – Жил в Барбикане [72]72
Барбикан – район лондонского Сити; теперь там расположен одноименный культурный центр.
[Закрыть]и работал до седьмого пота.
Но эта тема уже наскучила близнецам, они во все глаза смотрели на человека с микрофоном, издававшего звуки, точь-в-точь похожие на барабанный бой. Темза была гладкой, как стекло, и совсем неинтересной. Лондон не способен возвыситься над расчетом и корыстью, подумал Джек. Погляди-ка, сколько можно выручить! —вопит этот город. Но потом выглянет солнце, и он одарит тебя ослепительной улыбкой. Срубил бабла, унес ноги, и что дальше? Это надо обдумать спокойно, на досуге.
Вдруг Милли радостно взвизгнула; Джек обернулся и увидел Эндрю Бика – выдающийся молодой виолончелист из оркестра Английской национальной оперы уже целовал Милли в обе щеки. Эндрю пришел со своей новой девушкой – начинающим, но подающим большие надежды композитором; кто-то уже шепнул Джеку, что, по ее мнению, у Миддлтона денег куры не клюют.
– Это ваши пацаны? – в лоб спросила она.
– Мои племянники, – ответила Милли.
Сияя вежливой улыбкой, Джек вспомнил, что композиторшу зовут Абигейл Стонтон. Поверх очень открытой ярко-розовой майки накинута джинсовая куртка со свисающими на кисти рук обшлагами. Она легко сошла бы за продавщицу из магазина молодежной женской одежды вроде «Топ-Шоп». Эти двое почти на десять лет моложе Джека, они наступают ему на пятки, жаждут смести его с дороги; они почитают только тех, кто годится им в дедушки или прадедушки: Веберна, Куртага, Кейджа, Лигети [73]73
Дьёрдь Куртаг (р. 1926) – венгерский композитор. Джон Кейдж (1912–1992) – американский композитор, философ, поэт, музыковед, художник. Дьёрдь Шандор Лигети (р. 1923) – венгерский композитор, музыковед.
[Закрыть], Мессиана.
Джек поднял руку, словно отстраняя их от себя.
– Привет! Очень рад тебя видеть, Эндрю! Как дела? Нормально, все путем. Да, мы знакомы. Здравствуй, Абигейл. Замечательно. Правда? Вот это да! И когда? Потрясающе!
А у самого тошнотворный страх подкатил к горлу: Абигейл получила заказ от сэра Саймона Рэттла [74]74
Сэр Саймон Денис Рэттл (р. 1955) – английский дирижер.
[Закрыть], ее сочинение заранее включили в программу концерта новой музыки в исполнении Берлинского филармонического оркестра, предельный возраст участников – тридцать лет. Концерт будет транслироваться по международному телевидению и по радио. Эндрю Бик приглашен играть все виолончельные партии.
– А ты, Джек, над чем сейчас работаешь?
– Да так, над разной мелочью. – Джек предпочел поскромничать и сделать вид, что сам махнул на себя рукой – не признаваться же, что заказы получает редко, а гонорары мизерны. – Какой счет, знаешь?
– Ты про что?
– Про крикетный матч.
– А, крикет мне до фонаря. Я на регби помешан.
– Ну, ты даешь!..
К ним подошла элегантная женщина лет шестидесяти с очень коротко стриженными волосами; от нее чуть заметно тянуло туалетным освежителем воздуха.
– Это моя мама, ее зовут Джералдин. Мамуля, познакомься, это Милли и Джек. Джек Миддлтон.
Близнецов он проигнорировал.
Мамуля?
Джералдин сосредоточенно нахмурилась и глянула на Джека как бы свысока, хотя была ниже его ростом:
– Мы с вами знакомы?
– Ты, наверно, слышала его музыку.
– Так вы тоже композитор?
– Только в удачные дни, – улыбнулся Джек, чувствуя, что земля уходит из-под ног.
– У меня, признаюсь, отвратительная память, я совершенно не запоминаю имен. Вы знаете Томаса Адеса [75]75
Томас Адес (р. 1971) – английский композитор, пианист, дирижер.
[Закрыть]? Я считаю Тома блестящим музыкантом, – вполне предсказуемо заключила она и следом спросила, каких композиторов напоминает его музыка.
– Одного меня, – ответил Джек.
– Оставьте! Любые произведения кого-нибудь да напоминают, только у каждого композитора – свои особенности, вот их-то мы и называем индивидуальностью, —щурясь, возразила она.
Кто-то говорил, что мать Эндрю, овдовевшая еще в молодости, преподает в колледже культурологию или что-то в этом роде, припомнил Джек.
– Арво Пярта, вот кого, – выпалил Эндрю Бик; Джек пришел в бешенство.
Мать Эндрю неприязненно поморщилась и отвернулась. Типичный университетский кадр.
– Эндрю, солнышко, сходи, пожалуйста, за чаем. Сейчас там очередь поменьше.
Она достала из сумки пластмассовую коробку, там были аккуратно уложены три куска домашнего пирога с фруктами. Когда Эндрю вернулся с чаем, она разве что не бросилась утирать ему нос, но сын, по-видимому, ничего не замечал. Потому и стал одним из лучших английских виолончелистов. Абигейл рассказывала Милли о программе строительства домов для престарелых в Берлине – они принципиально иные, в них предусмотрено использование новых источников энергии, не вредящих окружающей среде. Потом они с Эндрю стали расспрашивать близнецов про школу, и разговор неизбежно перешел на начальное и среднее образование. Оказывается, у Эндрю есть маленькая дочка от прежней подружки, о чем Джек даже не подозревал.
– Она уже прошла собеседование, – сообщил Эндрю. – В шесть-то лет! Впрочем, такой опыт в жизни пригодится. За одну школьную форму придется выложить целую кучуденег.
– Когда дело доходит до образования, родители должны уметь работать локтями, – добавила его мать.
– Образование начинается дома, – продолжал Эндрю. – Детки могут горы своротить, надо только держать их в узде.
– Каково управляться с близнецами? – спросила Джека мать Эндрю. – Вдвое больше забот?
Джек глянул на Милли. Бледная и подавленная, она старательно улыбалась.
– Вообще-то, они не наши, – полушутливо объяснил Джек. – Это племянники жены.
– Вот как! А своих у вас нет?
– Нет, – ответила Милли. – Своего мы потеряли на восьмом месяце.
– Кошмар какой! – воскликнула мать Эндрю, лицо ее горестно, но не очень искренно сморщилось.
Абигейл сочувственно охнула.
– Чего мы только с тех пор не перепробовали, – начала Милли; она села на своего конька, теперь ее не свернешь. – Шли буквально на все, результат – ноль. Ужас.
Вот теперь стало видно, что мать Эндрю искренне потрясена ее рассказом; уже приятно.
– А если усыновить ребенка? – спросил Эндрю, скрывая смущение за деланно безразличным тоном.
– Может быть, и решимся, – не поднимая глаз, ответила Милли. – Но мы еще не окончательно сдались. К химическим препаратам я отношусь плохо. При экстракорпоральном оплодотворении тебя до полного одурения накачивают лекарствами. Кроме того, не исключено, что мой организм не способенпроизвести на свет тройню. Это же совершенно неестественно.
Мать Эндрю слушала ее хмуро и сосредоточенно.
– И все-таки, если лекарства помогают…
– Автомобилитоже помогают, но поглядите, что они творят!
Милл рассердилась и потому высказывалась без обиняков. Джек испытывал гордость за нее, хотя понимал, что такое прямодушие отнюдь не укрепляет ее профессиональную репутацию. Повисло неловкое молчание, слышалось лишь, как Эндрю дожевывает пирог. Его мать делала вид, что внимательно разглядывает публику. Абигейл уткнулась в большую черную программу спектакля. Над их головами по-кошачьи закричала чайка – так же верещали ее сородичи и пять столетий назад. К счастью, прозвенел звонок. Пожилые американцы окликали друг друга, точно стайка удодов.
Во втором действии близнецы увлеклись происходящим на сцене, их особенно занимала поблескивающая непросохшей краской статуя. Джек был поглощен своими мыслями. Кайя шесть лет выжидала, прежде чем втихую подобраться к нему. Он-то думал, она застыла, как эта статуя. А на самом деле она все время неслышно подкрадывалась – помнится, так же неслышно когда-то ходила бабушка. Он слишком поздно обернулся, вот его и застукали. Проиграл вчистую. Джек взглянул на Милли: она сидела высоко, среди нарядных туристов, по-прежнему бледная и бесконечно одинокая. Поймав его взгляд, она помахала ему. В ответ он оттопырил большие пальцы на обеих руках – мол, все отлично. Может, игра еще не проиграна и не все потеряно. Может, это и впрямь совпадение, что Кайя отдала сынишку в ученики именно Говарду. Чистая случайность, а не расчет. Тогда у него еще есть время принять меры.
На сцене, при общем изумлении и слезах радости, Гермиона сошла с пьедестала, затем началось веселье и пляски, грянули аплодисменты.
Джек с мальчиками ждали Милли у выхода. Остальные зрители уже ушли. Милли сочла постановку совсем недурной. Неожиданно для себя перейдя на великосветский выговор, Джек заметил, что первый акт очень напоминает древнегреческую пьесу с длинными монологами героев вместо хора (все это он недавно слышал в антракте по Радио-3).
– Откуда ты это взял? Слушал Радио-3?
– Ничего подобного.
– Во всяком случае, поверить не могу, что кто-то способен вот так, ни с того ни с сего, спятить от ревности.
– Люди же не медузы, – заметил Джек.
Темза настойчиво катила свои воды, невзирая на непокорные придонные течения. Мимо прошагала пара вооруженных полицейских, готовых прикончить еще одного ни в чем не повинного бразильца, если тот сунется в метро. Милли подхватила эту тему, надеясь просветить Ланса с Рексом, больших любителей оружия. Они пешком дошли до станции метро «Банк», потом пересели на Северную линию и поехали в Хэмпстед. Милли теперь очень неодобрительно относится к такси, да и к самолетам тоже. Джеку хотелось обсудить ее чересчур откровенные речи при его так называемых коллегах, но не хватало духу начать разговор, хотя это желание точило его, не давало покоя. Наверно, после той сцены он упал в их глазах.
Сидя в тряском, грохочущем поезде, они почти забыли про страх, а когда вспомнили, то сама мысль о страхе показалась нелепой. Людей в вагоне было меньше, чем до терактов. Сидящий напротив молодой парень читал «El Codigo Da Vinci» [76]76
Роман Дэна Брауна «Код да Винчи» ( итал.).
[Закрыть]; от его головы проводки шли к айподу, из которого доносилось ритмичное, разъедающее слух шипение – спятить можно.
