Текст книги "Анарео (СИ)"

Автор книги: Адам Мирах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятьдесят первая

Антар вздрогнула, медленно попятилась назад, не в силах оторваться от чужого взора, наконец, круто обернулась и кинулась обратно. Рвущийся изнутри крик застыл на губах; дикий, липкий, обволакивающий страх завладел всем её существом, парализуя голосовые связки.

Она больно ударилась и не сразу поняла, что на том самом месте, где только что был выход, выросла твердая стена без единой трещинки. А когда поняла, застыла в ужасе, боясь обернуться, боясь вновь увидеть это.

– Человечишко, – равнодушно, надтреснуто произнес чужой голос.

– Я антар, – машинально возразила Крина, и ужас проник в каждый нерв, в каждую клеточку её тела.

– Для меня вы все людишки, какие бы названия вы себе не выдумывали, – ответило существо. – Впрочем, ты права: я чувствую в тебе кровь твоих предков.

Первая волна паники схлынула, и Крина повернулась: стоять спиной к тому, кто с тобой разговаривает, не слишком-то удобно.

Теперь она могла рассмотреть его полностью. Или…её?

Восемь суставчатых ног поднимали высоко вверх хитиновое, цвета жухлой соломы, тело. Нависшее над ней широкое брюхо пересекало три алые рваные полосы. С обеих сторон вбок смотрели по три черных, выпуклых паучьих глаза.

Над телом, ближе к переднему концу, возвышалась человеческая голова, покрытая жесткими, короткими пучками волос. Тонкая шея перетекала в неровную грудь; одно плечо было словно вырвано вверх и продолжалось в короткую руку, а другое – впаяно в плотный панцирь до самой ключицы. Кожа сохранилась только вокруг глазниц, рта, да кусками на единственной искалеченной руке; все остальное покрывал жесткий хитин. И с хитинового, женского лица на неё смотрели серо-стальные, леденящие сердце глаза.

Крина вновь попятилась, но вовремя вспомнив, что сзади стена, замерла на месте.

– Нравится? – с каплей иронии в голосе спросило изувеченное существо.

Антар сглотнула, не зная, что ответить. Чудовище вызывало у девушки только одно чувство: желание бежать отсюда подальше, скрыться в темных переходах под горой – только чтобы не видеть этого страшного, всепроникающего взгляда.

– Вот уж не думала, что смогу показать одной из тех тварей, что меня изуродовали, конец её собственного рода. – взгляд смерил Крину с ног до головы.

О чем она говорит? Слова доносились до Крины с трудом, точно прорываясь сквозь тяжелую пелену. В ушах гулко шумело; антар вновь сглотнула, ощущая, как кружится голова, и оперлась рукой на стену.

Локоть попал в мягкое, шелковое кружево: посмотрев, с ужасом увидела, что задела длинные, путаные тенета, уходящие высоко вверх. Попыталась высвободиться, но локоть словно утонул, и чем больше Крина двигалась, тем сильнее увязала в ловко расставленной паутине.

Разозлившись, обхватила второй ладонью застрявшую руку и дернула на себя. Паутина, поддавшись, скользнула вперед, и Крина по инерции влетела в сеть всем телом. Существо стремительно взобралось по стене, ударив по тенетам, и затем спустилось еще быстрее вниз.

Паника охватила антара, когда она поняла, что висит в плотно сковавшей её паутине высоко над каменным полом.

Кинжал, абсолютно теперь бесполезный, упирался в грудь укором в глупости девушки. Она не могла не то что дотянуться до него – но даже и просто пошевелиться.

– Мы никого не трогали, – она с отчаянием взглянула в бесстрастные глаза. – Нам нужна только кровь… только кровь.

– Никого не трогали? – существо замерло напротив. – Никого не трогали? – Единственная рука потянулась к антарскому горлу, и пленница с ужасом вжалась в свой кокон.

Изуродованное создание опустило ладонь и, быстро перебирая ногами, отодвинулось от тенет.

– Я существовала в глубине черных пещер… это была моя земля, мой остров. Все живое, что росло и двигалось на нем, принадлежало мне. Я управляла им, как хотела; кормилась избытком и охраняла недостаток. И все было хорошо, пока на мою, слышишь, человечишко, на мою землю не пришли вы.

Вы разрушали то, что я создавала; принялись вырубать деревья, убивать животных, и тогда пришлось прибегнуть к силе, чтобы выгнать вас, ничтожеств, осмелившихся пакостить у меня перед носом. Но вы, людишки, оказались упорными: вместо того, чтобы покинуть остров, перебрались в горы.

Пришла пора перерождения и я отложила наказание; мне следовало умереть, чтобы возродиться вновь в отложенном мной яйце. Такова природа моего рода, чье существование длилось веками, пусть и в единственном обличье, пока в пещеру, где зрел зародыш, не пришел человек.

Человек вынес яйцо на белый свет, и обрек меня тем самым на недели мучительных страданий. Знаешь, как страшно и больно корчиться в своей скорлупе, не имея возможности выйти, не имея возможности воспользоваться своей силой? – длинная, суставчатая нога прикоснулась к паутине, запутывая сеть еще сильнее, и Крину замутило от ужаса.

– Теперь знаешь, верю, – жуткие, холодные глаза смотрели пристально ей в лицо, и антару больше всего на свете хотелось умереть, чтобы не чувствовать нечеловеческой тоски, переливающейся из чужого сознания в её собственное. – Охотно верю.

Существо вновь отодвинулось, чтобы полюбоваться висящей пленницей, и продолжило:

– Может быть, возродившись, я бы оправилась, однако вам мало было чужих страданий – вы впервые за много лет решились покинуть остров и увезли зародыш вместе с собой. В чужой земле, лишившись нужной пищи и магии, я не смогла вовремя покинуть оболочку. А когда срок все же настал, вы испугались. Испугались смертей, боли, страха, появляющегося при прикосновении к яйцу – и поняли, что сотворили зло. Кто-то унес зародыш в эту пещеру и заложил её камнем, надеясь, что никто никогда не найдет то, что вы привезли с острова.

Вы искалечили меня. Вы искалечили! Вы сделали меня бесплодной, оставили умирать, – яростно шепчущий рот, шевелящийся в страшном панцире, оказался совсем близко. – И ты говоришь, что вы никого не трогали?

– Я не знала, – слезы текли по побелевшим щекам; Крине хотелось кричать от страха, боли, гнева, тоски, которые чудовище пропускало через нее. – Я ничего этого не знала!

– Слушай же, мерзкое порождение своих предков, слушай, ничтожное человечишко. – Шепот подобрался, превратился в глухие, тяжелые удары, звучащие внутри головы. – Смотри, как умрет твой род в мучительных корчах, как освободится эта земля от присутствия ненавистных чужаков.

Тогда я сумела найти брешь в ваших душах; следовало только подождать подходящего случая. Заронить нужные мысли оказалось довольно просто; я лишь повернула, подправила руку на нужный путь… Вы сами, собственными руками создали мне армию. Армию не для войны; армию, чтобы искоренить порок. Я высосу их тела досыта, высосу их кровь, наполненную магией – и тогда, тогда смогу переродиться.

И ты увидишь, увидишь, перед тем, как умереть.

Даже сквозь мрак, царивший в голове, Крина поняла, что она говорит о стражах. И через волны судорог, проходящих по телу, через леденящий страх и чудовищную боль, терзавшую её, антар вдруг вспомнила: Рист.

Глава пятьдесят вторая

Город молчал.

Подобравшись в немом оцепенении, глядел на растерянных, ползающих по серым тоскливым улицам, точно муравьи, горожан. Жителям передалось его настроение: они неохотно расходились по домам, подчиняясь местами все же восторжествовавшим рикутским дубинкам, но больше кучковались, переглядывались, переговаривались. Искра бунта медленно, но верно угасала.

Подземные толчки нанесли урон в основном старым кварталам; там, где черепица давно подлежала замене, а старые деревянные перекрытия прогнили насквозь, разрушения были особенно заметны. Трухлявые столбы, поддерживавшие заборы, не выдержали и сдали позиции; в этих участках потемневшие от дождей ограждения пострадали особенно сильно, наклонившись к земле и усердно подталкивая к этому соседние доски. Почти по всей столице грунт, не прикрытый брусчаткой и дорожным покрытием, был усеян мелкими трещинами и небольшими разломами.

Беспросветный туман решил наконец рассеяться; поднимаясь вверх истрепанными лохмотьями, он оставил на каменной мостовой капли инистой росы, будто обещая вернуться к вечеру.

Солнце в тот день так и не вышло.

* * *

Ближе к центру города, в просторном кабинете, обшитом лакированными сосновыми досками, в удобном, но потертом велюровом кресле сидел человек.

Бесстрастное лицо его ничего не выражало; серые глаза задумчиво смотрели на маленькую деревянную статуэтку ящерицы, вольготно расположившуюся напротив; пальцы выстукивали по гладкой поверхности столешницы одному ему ведомый ритм. На планке черного рукава красовались четыре белых полосы – символ того, что носящий униформу достиг высшего чина среди рикутов.

«Надо бы убрать ящерицу, – мельком подумал он, – клан презиса скоро сменится».

Нетерпеливый звонок нарушил его уединение. Акин легко поднялся, перегнулся через весь стол, поймал аппарат крепкой ладонью:

– Слушаю.

На другой стороне говорящий докладывал об обстановке.

– Район папертас практически весь зачищен. Пришлось сильно повозиться – сами понимаете, голытьба…

– Ближе к делу, – сухо оборвал его командующий. – Что с медиками?

– Медицинские корпуса почти наши. Держим курс на новый квартал.

– Сколько районов вы уже привели в порядок? – напрямую спросил Акин.

После непродолжительной паузы собеседник нехотя сообщил:

– Четыре.

– Четыре квартала из девяти? – рык командующего был слышен далеко даже за плотно прикрытой дверью. – Какого ж рожна вы мне трезвоните? Если через час, слышите меня, через час, – он перешёл на вкрадчивый шепот, – вы не возьмете ситуацию под контроль, я сниму с вас все белые полосы. И чёрные тоже.

И с треском бросил трубку на стол.

Медленно сел обратно в кресло: кто же знал, что новая должность окажется настолько отвратительным повышением.

Многие и мечтать не могли бы в его годы занять столь значимый пост. Акин прошёл всю лестницу, с прыщавого юнца-однополосника до самой верхней ступеньки командира всей службы рикутов. И надо сказать, что последние месяцы обычно спокойного Акина каждый вечер стала терзать головная боль.

Все началось с того чертова сна: раз за разом ему виделась одна и та же сцена.

Маленькая допросная камера. Женщина напротив – с отрешенным взглядом, точно не верящая до конца в происходящее.

Иногда она даже огрызалась, делая неловкие попытки оправдаться, увильнуть от ответа. Требовала разговора с начальницей. Но чаще упорно отмалчивалась или повторяла затверденные с первого же дня ответы.

Ему не было жаль заключенную. Допрашиваемая сознательно пошла на должностное преступление. Она прекрасно знала, что ожидает осмелившегося перешагнуть через закон – и теперь, как казалось Акину, просто ломала комедию. Впрочем, большинство преступников верят в свою безнаказанность до тех самых пор, пока за ними не приходят стражи. А потом…

А потом от них остаются лишь вывернутые оболочки, лишенные человеческой сущности.

Так бывало чаще всего. Так же будет и с этой. И Акин монотонно, настойчиво продолжал задавать вопросы.

«Почему вы оказали сопротивление?.. Почему сразу не сообщили о находке?.. "

Во сне рикут твердо знал, как зовут задержанную. А просыпаясь, никак не мог вспомнить такое простое, казалось бы, имя. Наливая горячий утренний чай, он начинал припоминать – и от этих попыток в затылок приходила боль.

Сначала небольшая, но назойливая, как гудение комара, она разгоралась, и к моменту прихода на работу затылок невыносимо раскалывался на части. А к обеду боль и вовсе спускалась на шею, и вот здесь-то и начинался самый настоящий ад. Он не мог чихнуть, кашлянуть, повернуть голову, даже положить кусок в рот без того, чтобы не возненавидеть долгий доклад подчиненного, пришедшийся не ко времени, проклясть неожиданный звонок презиса и почувствовать отвращение к приветливо улыбающейся поварихе.

И имя, имя – почему-то Акин был точно уверен, что, стоит вспомнить это чертово имя, как боль отпустит и больше не вернется. Но оно, как командующий не старался, упорно не всплывало на поверхность.

Он перепробовал все. Советы личного врача, повидавшего много в своей жизни, снотворные травы; пытался при пробуждении не думать, отвлекаться от навязчивого воспоминания – не помогало ничего.

Единственное, от чего отказался Акин – посещение знахарки. Чтобы черно-белая униформа и деревенская колдунья – может, и не колдунья вовсе, а так, опытная пройдоха – нет. Никогда. Ни за что.

Правда, в свете последних недель, когда боль стала приходить не только по утрам, категоричность рикута начала таять.

Вот и сейчас он, разглядывая деревянную статуэтку, почувствовал знакомую ломоту, точно пробующую на вкус его собственный затылок. Скривился: да, день сегодня не просто не задался…

Аппарат на столе вновь зазвонил – на сей раз так, что Акин дернулся. И в этот самый миг пришло озарение.

Анастасия. Ну конечно же! Её звали Анастасия!

Неужели…неужели все? Страдания окончены, и сны больше не обернутся мучительным дневным кошмаром? Ему не верилось; а вдруг, стоит ответить на звонок, и все вернется?

Акин лихорадочно начеркал имя на листке бумаги. Так он точно его не забудет. Расскажи кому – за сумасшедшего примут ведь…

Боль отступила, растворилась, ушла, напоследок скользнув неприятным холодком по шее. Но командующий уже ожил, уже отведал освобождение, уже воодушевился – и снял трубку совсем другим человеком.

– Слушаю!.. Да! Да… Я понял вас, господин… презис Резарт.

Оживление сползло с него непослушным покрывалом. Радостный настрой был оборван всего лишь несколькими фразами: презис требовал, чтобы весь основной состав рикутов встал на защиту резиденции, очистив локус от присутствия людей.

Что же там такое произошло, что сиятельный антар считает, что рикуты справятся лучше стражей?..

Он рывком содрал с крючка плащ, распахнул дверь, и, выходя в коридор, на мгновение обернулся. Поймал глазами деревянную ящерицу, снова вспомнил: и просветлел.

* * *

Девушки выбрались на удивление быстро. Дом почти не пострадал, если не считать разбитой посуды и свалки мебели, которую студентки устроили возле входа.

Анна недовольно смахнула с плеча паука-сенокосца; сбросив на пол, тщательно раздавила его. Лита покосилась в её сторону, но ничего не сказала.

Она хорошо помнила этих маленьких безобидных созданий; там, где медсестра выросла, этих насекомых хватало; один из них частенько плел совершенно не липкую паутину на подоконнике в комнате тогда еще маленькой девочки. Лита помнила, как она поймала «жнеца» – так его в шутку называли дети, и как долгоножка убежал, оставив в её пальцах одну лишь ногу.

– Куда теперь?

– На улице никого нет, – кудрявая озабоченно потерла подбородок. – Разбежались, видимо… Предлагаю уйти отсюда – слишком приметное место, сразу ясно, кто мы такие. Среди толпы будет проще затеряться.

– И куда мы? – спросила Лита.

– Можно пройтись по городу. Посмотреть издалека, что там с нашим рабочим местом. Может, мы там сейчас пригодимся.

После короткого разговора выяснилось, что кудрявая уже учится в хирургическом корпусе, а Анна ездит на неотложные вызова. Остальные две девушки еще не добрались до практических занятий.

– Отлично, – подытожила Лита, – предлагаю отправиться к корпусу дуцента, где работаю я. Рядом хиругия: может быть, понадобится наша помощь.

Возражать никто не стал.

* * *

Смерть пришла с севера – с той стороны, где льдистая вершина Тамен упиралась в серое призрачное небо, где братья-близнецы Мизери стояли насмерть вечной охраной своей своенравной сестры.

Сначала это был легкий шелест; никем не услышанный, он все приближался, пока не перерос в громкий шепот. И тогда шевелящаяся, серо-коричневая волна хлынула – и затопила город, переливаясь через каменные стены, через деревянные пороги, заполняя каждую щель, каждую пробоину, каждую найденную дыру.

Никто не понял сразу, что же случилось, а когда поняли, было уже слишком поздно.

Командующий, стягивавший все свои подразделения к локусу, замершему посреди столицы, едва не растерялся – но тут же развернул рикутов и бросил в атаку. Дубинки хорошо реагировали на движение огромной массы; атреки взлетали вверх и разили врага наповал.

Но жнецов было слишком много. Не сотни, и даже не тысячи пауков-сенокосцев стремительно заполняли собой город. Они забирались на жителей с необыкновенной скоростью, заползая под рукава, за воротник, под плащи, нанося парализующие укусы. Один укус ничего не значил бы; но их были десятки, и люди падали, и насекомые завершали свое дело уже на земле, облепляя тела так, что спустя две минуты нельзя было даже разглядеть лица несчастных.

Кто-то верно вспомнил об огне; дело пошло на лад, и жнецы отступили. О бунте было забыто; простые горожане сражались на посеревших от трупиков насекомых улицах бок о бок с теми, кого еще недавно ненавидели и за глаза звали продавшимися антарам ублюдками. Сами антары словно вымерли; их каменные, словно литые дома, в которых заперлись кровопийцы, сенокосцам пока были не по зубам.

Лита с новообретенной подругой не покладая рук трудилась в хирургическом корпусе. Догадались выставить цепь с факелами вокруг медицинских корпусов; пострадавших притаскивали каждую минуту, и девушки делали, что могли. Вскоре Лите пришлось бросить свой пост: её срочно позвали в корпус дуцента. Собранная для антаров кровь понадобилась самим людям.

Начальница с белым, как мел, лицом, на вопрос махнула рукой:

– Бери. Им нужнее… Да знаю я, знаю, – она раздраженно отвернулась к окну, где полчища тварей редели под натиском размахивавших факелами. – Пусть. Я не боюсь Атриума; если мы вообще доживем до него, до этого Атриума…

* * *

В тот самый момент, когда люди были уже готовы поверить в свое спасение, когда вовремя спохватились и потушили несколько случайно подожженных домов, когда Акин мысленно подсчитывал потери своей гвардии, и улицы Анарео, казалось, почти очистили от немыслимого напора насекомых, пришла вторая волна.

Она была меньше – и злее.

Эти жнецы отличались крупным размером и алыми, рваными полосками на брюхе – точно невидимая сила, запертая под горой Тамен, пометила их своим знаком. Но никому не было дела ни до полос, ни до их цвета, ни тем более до устрашающих символов. Люди, уставшие, издерганные событиями дня, вновь встали в строй; Акин вооружил рикутов факелами вдобавок к дубинкам. Огниво передавалось из рук в руки; женщины напрасно старались уберечь детей, подсаживая их выше; яд действовал быстро, и жертвы множились с каждым мгновением. Раненных нести было некому, и сами они, в последнем порыве, жаждали уничтожить как можно больше тварей.

И, когда шансов уже не осталось, распахнулись двери каменных домов.

Антары вышли, поднимая сияющие браслеты над головой, и вонзились в растерянный, умирающий город тонкими лучами, несущими жизнь. Анетис и дормиен отправились в медицинские корпуса; видере взяли в руки факелы; остальные сражались как могли – с помощью магии.

Трудно сказать, что двигало Резартом, когда он отдавал приказ: думал ли временный презис о том, что если люди погибнут, антары останутся без пищи, или же боялся, что сенокосцы, напировавшись, явятся за ними и отыщут щели в самых надежных домах. Как бы то ни было, «кровопийцы» встали плечом к плечу на защиту людей.

Сильный – не значит неуязвимый; гибли и они, и сам Резарт с болью видел, как на глазах уменьшается его собственный клан. Но все же антары были сильнее людей, за ними стояла магия, за ними стоял дух, и эта мощь сумела вырвать вторую победу у неодолимой стихии.

Жители Анарео праздновали.

Хлопали друг друга по плечу; истерично и устало смеясь, обнимались; кто-то тупо сидел на мостовой, привалясь к холодной стене. Забыв обо всем, жали руку соседу-антару, удачно прихлопнувшему очередную сотню пауков. Оплакивали потери; рикуты помогали отыскивать потерявшихся и перетаскивали мертвых. Казалось, что самое страшное позади.

И тогда пришла третья волна жнецов, и померк дневной свет, и город погрузился во мрак.

Глава пятьдесят третья

Он не стал завтракать – преисполненный решимости как можно скорее отправиться в путь, одарил хозяина напоследок звонкой монетой, спустился вниз и вышел во двор. Нахально расхаживавшая под ногами кошка черной молнией метнулась к ограде; через несколько дворов залаял цепной пес.

Пешком Георг добрался до городских ворот. Мерзлый туман противно холодил шею; пришлось набрасывать капюшон.

Автомобиль никак не хотел заводиться. Двигатель, натужно пыхтя, разошелся с третьей попытки; облегченно вздохнув, Георг повернул руль направо – к выезду. Суетливый караульный высунул нос, поглядеть, кто в такую рань покидает город. Антар прекрасно помнил, что до рассвета ворота можно открыть лишь одним способом – да и то смотря кто будет стоять на страже.

Он распахнул дверцу, подбросил блестящий санг в воздух. Рикут сделал вид, что сверкнувшее золото его нисколько не интересует; выбрался на воздух, лениво, вразвалочку подошел.

Георг ткнул посохом едва ли ему не в лицо. Караульный признал важную персону; встав навытяжку, молча кивнул: в глазах мелькнуло сожаление об утраченных деньгах.

Въезжая в распахнутые ворота, антар испытал чувство заключенного, которому только что сообщили, что его выпускают на свободу на десять лет раньше назначенного срока.

* * *

Машину трясло и подбрасывало на каждом ухабе; дорожное покрытие не отличалось здесь ровностью, ямы и трещины встречались так же часто, как грибы в осеннем лесу. Но Георга это мало волновало; куда важнее то, что он сможет разминуться с Дааном, который наверняка уже на пути в Лисир. К тому же так он увеличит время дороги до столицы, чтобы подумать, а стоит ли вообще в эту самую столицу возвращаться.

Справа мелькнул своеобразный дорожный указатель: огромный белый камень с начерченным на нем углем знаком и корявой, неразборчивой надписью. Георг не стал останавливаться; проводил валун взглядом и сосредоточился на дороге.

Однообразные пейзажи за окном наводили уныние; частью неубранные поля слева клонили тяжелые, намокшие колосья к земле; чахлые деревца качали безжизненными ветвями на ветру. Справа в дорогу упиралось подножие Желтоглазой – внизу щебень, вверху голые скалы. Георг знал, что если обратить взор выше, то можно увидеть две уже облетевшие березовые рощи, будоражащие воспоминания о прошлой ночи.

Глава поежился; чтобы приободрить себя, принялся насвистывать первое, что пришло в голову. Мысли незаметно переметнулись на грядущее. Пожалуй, он все же вернётся в Анарео; дождется, пока приедет совет, и расскажет о Даане. Такое нельзя спускать с рук; если главы начнут грызться между собой, антары рискуют не удержать в ослабевших из-за распрей руках бразды правления.

Он знал, что обманывает себя: его слово против слова когитациор. Тут все будет зависеть от того, что скажет Волдет. А Волдет не дурак, но как знать, кого из двоих он предпочтет вытащить, а кого утопить?..

Дорога свернула, затем ещё; в утренний час видере никто не беспокоил; одинокая машина мчалась среди оглохших от утренней тишины полей. Спереди показался белый валун с чёрным, угольным знаком.

Георг почувствовал, как у него вспотели руки.

– Видимо, где-то пропустил поворот, – сказал Георг вслух, и сам поразился, как загнанно звучит его голос. – Ничего, всякое бывает.

Он прибавил газу, и указатель скрылся из вида. Дорога и впрямь сильно петляла; это немного успокоило антара. Повеселев, видере принялся пристальнее разглядывать местность, по которой ехал.

Слева изредка проглядывали одинаково заброшенные домишки; многие в годы неурожая забрасывали эти места и уходили прочь в поисках лучшей судьбы. Попадались и такие, в которые до сих пор еще кипела жизнь: развевалось по ветру цветастыми флагами сохнущее во дворе белье, пытался продрать свое горло невыспавшийся петух; плакал надрывно маленький ребенок.

Мрачным полотнищем сошлись над головой тучи; ветер пытался растрепать их в разные стороны, чтобы дать пробиться солнцу; но в открывающихся просветах вместо солнечных лучей виднелось холодное, бледное небо.

…Вынырнувший на пути камень заставил Георга вцепиться в руль. Антар мог поклясться, что не видел ни одного поворота и дорога нисколько не повторялась за все это время..

Глава ударил по тормозам. Долго сидел, чувствуя, как бешено колотится сердце; как ухает куда-то вниз, в пронзительную пустоту, как сводит болезненно желудок. Решился, резко раскрыл дверцу, взял посох и вышел.

Камень как камень; вблизи белая поверхность оказалась шершавым известняком. Георг наклонился: надпись, сделанная наискось прерывистыми буквами, гласила, что где-то рядом проходит горная тропинка, ведущая на вершину Желтоглазой.

Он обошел камень трижды, и на третий раз и впрямь увидел тонкую, чуть заметную тропку, стертую побывавшими тут людьми.

Поднялся на добрую сотню метров, обернулся. Автомобиль так и стоял внизу, словно умоляя хозяина бросить дурную затею и двинуться дальше.

Георг усмехнулся. И, крепко ухватив посох, принялся медленно подниматься.

От своей судьбы, как известно, не уйдёшь.

* * *

Дыра была тёмной. Высоко задрав голову, можно было рассмотреть слабо сочащийся свет – от упавшей керосиновой лампы. Вокруг же царил мрак пещеры, затхлой, душной, с её тяжёлым запахом.

– Сильно ушиблась? – спросил Рист, осторожно поднимая девушку.

Грета отрицательно помотала головой.

– Ннет… не особо. – Она пошевелила ступнями, осторожно потрогала бок, на который так неудачно свалилась. – Целая вроде.

Темнота спрятала облегченную улыбку стража.

– Хорошо… Надо выбираться отсюда.

– Туда? – антар посмотрела наверх. Расстояние до отверстия, оставшегося в полу убежища после того, как этот пол внезапно провалился от сильного подземного толчка, казалось немыслимым. Два с половиной человеческих роста, не меньше. И как только они ничего себе не сломали…

Тут, конечно, стоило отдать должное Ристу, мгновенно отреагировавшему и схватившему её ещё в самом начале падения.

Страж пострадал куда больше, чем Грета, но говорить об этом не стал. Сломанные не так давно ребра заявили о себе так громко, как могли; как бы не приключилось то же самое с соседними…

Рист вздохнул, пряча боль за сцепленными зубами; вдох отозвался пронзительно, остро, так, что человек на мгновение замер. Не вовремя; ох, как это все не вовремя. Бесполезный графит словно давил со стороны внутреннего кармана; регенерация без вакцины теперь затянется неизвестно насколько, и это тогда, когда он должен быть здоров, как бык. Случись что с Гретой, он даже вытащить её на своем горбу не сможет, не то, что…

Смешно. Что с ними может случиться здесь, в горных пустотах. Все уже случилось – они похоронены здесь заживо. Наверх не подняться; счастье, что оба удачно, даже слишком приземлились для такой высоты. Бродить же под землёй можно месяцами; кто знает, сколько тут пересекается подобных пещер и ведёт ли хоть одна из них наверх. Уже послезавтра им захочется есть, а через дней десять наступит обезвоживание – если до этого срока не повезёт выбраться на поверхность, то лучшее, что он может предложить, так это быструю смерть.

Совсем как той загнанной лошади, сломавшей себе ногу перед самым Лисиром.

– Туда не получится, – запоздало ответил страж. – Слишком высоко. Пойдем прямо… глядишь, куда и вывернем. Судя по тому, что тут имеются пустоты таких размеров, хоть одна из них да ведёт наверх, – солгал беззастенчиво.

– Правда? – без особой надежды спросила Грета. – А мы не заблудимся?

– Не должны, где здесь блуждать-то – иди себе прямо да прямо, – преувеличенно бодро ответил Рист.

Девушка не ответила. В темноте он почувствовал, как горячие пальцы доверчиво ныряют в его ладонь – и тихонько сжал их. Только бы у неё не начался снова жар.

* * *

Они шли долго, как слепые, ощупывая каждый подозрительный поворот, шаркая по каменистому полу – на удивление, этот звук вселял хоть какое-то подобие уверенности. Шли до тех пор, пока Грета не выдохнула: все, больше не может ни одного шага, если немедленно не остановятся, она просто умрёт…

Сидели на полу; вокруг было странно тёпло; Ристу тут же на ум пришло, что вот в таких пустотах воздух нередко бывает отравлен. Что ж, как ни крути, если выбирать из всевозможных вариантов, этот был бы наилучшим – только потому, что не пришлось бы долго мучиться.

Грета прижалась к его плечу и он, спустя некоторое время, услышал чистое, ровное дыхание; подумав, обнял её обеими руками, досадливо поморщившись от боли, и тоже закрыл глаза.

* * *

Сколько спали, было неизвестно; с пробуждением Рист заставил Грету размяться и они двинулись дальше. Антар шла некоторое время молча, потом тихо спросила:

– Рист, мы ведь не выберемся отсюда, да?..

Рист долго, со вкусом выругался, а затем ещё дольше объяснял ей, что такие глупости могли прийти в голову только молодой антарской девчонке вроде неё. Выдохшись, замолчал и по ответной тишине понял: нет, не убедил.

Звук далеко капающей воды некоторое время сводил его с ума, прежде чем страж сообразил: вот он, шанс.

Пили длинно, со смаком, а когда собрались в путь, антар жалобно вздохнула: так не хотелось уходить от подземного источника. Ристу пришлось пообещать: если что, вернёмся непременно.

…Прошло, по ощущениям, несколько часов, прежде чем Грета остановилась.

– Не могу, не хочу больше…

По голосу страж понял: грядет серьёзная истерика. А вот это уже нехорошо.

Он повернулся к ней, и сказал жестко, взяв её за подбородок:

– Мы можем сдохнуть здесь, как червяки, никчемные, про которых никто и не вспомнит. А можем идти дальше и попробовать найти выход.

Грета всхлипнула, раз, другой, а затем разревелась.

Рист гладил девушку, уткнувшуюся в грудь, по голове, и стоически вздрагивал каждый раз, когда она, неловко повернувшись, задевала больные ребра.

Наконец антар успокоилась, и страж всмотрелся: ну вот и ладненько, на первый раз больше чем достаточно. Всмотрелся…

– Грета, – сказал он счастливым, радостным голосом, – посмотри, как тут светло!

В гроте, где они стояли, и впрямь привычный мрак был вытеснен неизвестно откуда взявшимся бледным светом: так, что со своего места антар могла разглядеть лицо своего спутника.

Открытие придало сил обоим: теперь торопились вперёд. Скорее всего, где-то дальше пещера выводит на поверхность; значит, они приближаются к цели, а не зарываются под землю, точно незрячие кроты.

Вынырнувшее из-за следующего поворота нечто заставило Риста сбиться с взятого темпа.

Отверстие, ведущее в следующий грот, было полностью заткано голубым свечением, исходящим из мягко фосфоресцирующей тонкой сети, натянутой ровно поперёк прохода. Посередине красовалась круглая ровная дыра, в которой в причудливом хаотичном танце сверкали голубые искры. Браслет на руке Греты ожил.