Текст книги "Дочь Соляного Короля (ЛП)"
Автор книги: А. С. Торнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Мы находились в шатре, который Саалим часто создавал для нас – в углу была сложена еда, а рядом стоял графин, в котором находился сладкий чай с шалфеем. Бархатные подушки и одеяла лежали на мягкой невысокой кровати, а в золотом фонаре мерцал тихий огонь. Наши голоса были не слышны снаружи.
Для каждого, кто проходил мимо, наш шатер казался пустым. Мы спешно раздевали друг друга, страстно желая снова коснуться и изучить наши тела, которые сливались воедино в горячей страсти. Наши крики раздавались в ночи, но их никто не мог слышать.
А потом мы лежали рядом в свете огня, лениво водя друг по другу пальцами, и говорили обо всем. Когда мы уставали от разговоров о деревне, Саалим рассказывал мне истории. Он описывал такие вещи, которые я едва ли могла себе вообразить. Когда нам нужно было возвращаться домой, Саалим останавливал время, чтобы мы могли задержаться подольше.
Сейчас Саалим лежал на спине, его голова покоилась на подушке изумрудного цвета. Я прильнула к нему, мои чёрные волосы переплелись с его каштановыми волосами. Моя рука покоилась на его груди, и я водила кончиками пальцев по его рёбрам.
– Ты что-нибудь слышал от Нассара? – сказала я. – Он мог бы уничтожить меня, если бы захотел. Почему он медлит?
– Может быть, у него нет на это сил, учитывая, что его тяготят другие вещи? В любом случае, я думаю, что ему не хочется сообщать твоему отцу очередные грустные вести, – он крепко прижал меня к себе.
– Плохие вести? Но ведь ничего не случилось? – я села и уперлась руками в его грудь.
– Нет, нет. В отсутствии новостей настроение твоего отца становится лучше. Уверен, что Нассар не хочет, чтобы это поменялось.
Я недоумевала. Вся эта тишина была очень волнительна. Алтамаруки все еще не получили джинна, и если отчаяние Фироза было показателем, можно было предположить, что они не могли довольствоваться одними лишь мечтами. Они хотели его. Я ещё крепче прижалась щекой к груди Саалима.
– Думаешь, они что-то затевают?
– Я не могу этого знать, – сказал он. В тоне его голоса послышалась неуверенность, он нахмурил лоб. – Я только слышал, как люди шепчутся. Я не знаю, о чём они думают, и что затевают.
– Фироз говорит, что люди умрут, если отец не позволит караванам заходить и покупать соль. Это правда?
Саалим кивнул.
– Это случится нескоро, но да, в итоге люди будут отчаянно нуждаться в соли. Они не могут без неё жить. Это важная часть вашей крови. А её можно достать только здесь.
– То же говорил и Рафаль. Люди хотят, чтобы торговые пути изменились, они хотят найти другие источники соли. Если мы вернём Мадинат Алмулихи… тогда может быть? Возможно, если бы я пожелала…
Он прижался губами к моему лбу.
– Любовь моя, перестань уже думать обо всех этих вещах и просто побеспокойся о себе. Если ты не хочешь сделать это для себя, сделай это для меня. Я начинаю думать, что я единственный, кто беспокоится о тебе, а ведь очень сложно беспокоиться о ком-то больше, чем он сам.
Приподняв брови, я сказала:
– Тогда найди себе кого-нибудь ещё.
– Новую женщину? Но ведь ты для меня вкуснее всех.
Неожиданно он впился зубами в моё плечо, после чего пригвоздил меня к кровати. Я взвизгнула, когда он начал бороться со мной с помощью своего рта. Я попыталась сделать то же самое, но только намочила его своей слюной и прикусила язык. Он захохотал и начал утирать слёзы со своего лица.
А потом мы снова лежали в тишине и слушали звуки ситар11 и стуки таблы12, которые наперегонки залетали в наш шатёр. Громкие голоса и звон монет раздавались вокруг нас. Я закрыла глаза, убаюканная этими звуками и тем, как ритмично вздымалась и опускалась грудь Саалима.
– Завтра прибудет гость, – сказал он, когда я почти уже уснула.
Я открыла глаза, расстроенная новостью о женихе. Когда приезжал гость, мне приходилось проводить целый день с мужчиной, который не был Саалимом. Это означало, что мне надо было улыбаться и флиртовать с кем-то, кто меня не интересовал.
– Должен ли я буду перенаправить его внимание, если он захочет тебя? – спросил он как обычно.
Уставившись на вздымающуюся ткань шатра, я сказала:
– Только если он кусается сильнее тебя. В противном случае, я с радостью сбегу с ним, – затем я приподнялась на локте. – Как ты можешь всё ещё спрашивать меня об этом? Ну, конечно! Сама мысль о ночи с другим…
Это было настолько отвратительно, что меня начинало тошнить.
– Делай это всегда до моего двадцатитрёхлетия, когда…
Он посмотрел на меня и приподнял брови, как он это обычно делал.
– Продолжай.
– Не начинай, – взмолилась я.
– И что тогда, Эмель? Мы не можем вечно игнорировать будущее. Оно всё равно наступит, хочешь ты этого или нет.
– Когда отец выкинет меня на улицу, мы будем вместе. Я буду жить в каком-нибудь милом местечке, а ты сможешь жить со мной тогда, когда сможешь.
– И ты будешь счастлива? Живя там одна и ожидая, когда я смогу прийти? Ты сможешь проводить со мной очень редкие моменты.
Я разозлилась. Зачем он испортил наш вечер этим разговором? Это всегда заканчивалось плохо. И всегда оставляло после себя смесь разочарования и печали.
Сжав руку в кулак, я села.
– Да, потому что мне ничего не остаётся, – сказала я, начав пожевывать губу. – Пусть лучше это будут редкие моменты с тобой до конца моих дней, чем вообще ничего.
Он грустно посмотрел на меня и снова прижал к себе. А потом начал гладить мою спину и руки.
– А что будет со мной, когда умрёт твой отец? Что если он спрячет мой сосуд, заперев меня внутри? Или отдаст своему любимому сыну, который решит уехать? Что тогда?
Он вернул мне тот же самый довод, который я когда-то бросила ему в лицо.
– Я не хочу об этом говорить! – закричала я.
Выпрямившись, я отодвинулась от него.
– Ты должна! – его голос прозвучал громко и резко. Он сел и пригвоздил меня взглядом. – Ты не можешь убежать от этого, Эмель! Ты должна решить, чего хочешь, чтобы сбежать из этого дворца.
– И оставить тебя? Оставить нас?
Слёзы начали щипать мне глаза. Я запустила руки в свои волосы, в моей голове перемешалось столько идей. Я пыталась ухватиться за что-то, что могло стать решением для этой сложной головоломки. Он подошёл и снова прижал меня к себе.
– Не все хозяева теряют своего джинна, загадав желание. Не факт, что тебе придётся покинуть меня, – пробормотал он.
Я надавила ему на грудь и уложила его на кровать.
– Не факт, что этого не случится.
Я забралась поверх него, легла щекой ему на грудь и стала прислушиваться к его дыханию и стуку его сердца.
– В любом случае, я не уверена, что о своей свободе я мечтаю больше всего.
– Что ты имеешь в виду?
– А как насчёт твоей свободы?
Его тело напряглось подо мной. Оно больше не было таким мягким и тёплым. Он снял меня с себя и что-то неодобрительно проворчал.
– Нет, – его слова прозвучали сурово и строго.
– А я вообще могу попросить об этом? Могу ли я освободить тебя из твоей тюрьмы? Что тогда произойдёт?
– Да, это можно сделать, хотя никто кроме моего хозяина не может освободить меня.
Я резко подалась вперёд.
– И когда я буду свободен, я точно исчезну отсюда, – он указал на деревню, окружавшую нас. – Я стану кем-то совершенно другим. Я буду помнить очень мало. Это похоже на мою способность чувствовать направление мысли других людей. У меня останется только ощущение от моего прошлого, но я не буду помнить детали. Даже если ты будешь на расстоянии вытянутой руки от меня, я не узнаю тебя. Но ты будешь помнить меня… – он умолк.
– Но ты же останешься хоть ненамного самим собой?
После моих слов его лицо сделалось более суровым и на нём отразилось страдание. Ему не нравилось куда зашёл наш разговор.
– Я стану тем, кем был раньше, и у меня останутся только те воспоминания, что дарует мне Мазира.
У Фироза и Рашида осталось лишь смутное ощущение того, что они попали в беду.
Он сделал глубокий вдох, а в его глазах неожиданно появилась печаль.
– И, Эмель, я уверен, что эти воспоминания не будут связаны с тобой. А даже если и будут, вряд ли наши пути когда-нибудь пересекутся. Ты всё так же будешь ахирой с той же участью… запертой во дворце, пока какой-нибудь гость не заберёт тебя, что произойдёт очень быстро, в этом я уверен.
– Поэтому даже если бы я захотел вернуться и найти тебя, тебя бы здесь уже не было. Так что, пожалуйста, любовь моя, не помышляй о моей свободе, – он посмотрел на меня с мольбой в глазах. – Для меня будет мукой оставить тебя здесь.
– Ты хочешь, чтобы я попросила для себя свободы, но я не знаю как. Я боюсь, что меня перенесут отсюда, далеко от тебя. Или что меня подвесят за ноги, как Фироза… как Сабру.
На лице Саалима отразилась боль.
– Помни о своём намерении, о том, чего ты хочешь. Когда ты чего-то желаешь, твои слова исходят отсюда, – он провёл пальцами по моему лбу. – Но важно и то, что ты чувствуешь.
Он положил руку мне на грудь.
– Думаю, что если бы ты не поругалась тогда с Саброй, если бы её слова о том, что она надеялась умереть, не звенели громко в твоей голове, она бы не умерла. Думаешь, в тот раз, когда ты попросила ещё чуть-чуть не возвращаться домой, тебя бы посадили в тюрьму, если бы ты так много не думала о том, что не хочешь возвращаться к своей обычной жизни? Результат твоего желания мог быть совсем другим.
Для меня было не новостью то, что он говорил. Мы уже обсуждали это. Но я всё равно боялась загадывать желание.
– Поэтому твоё желание должно быть ясным. Тебе нужно почувствовать его вот здесь, – его слова прозвучали жёстко и непреклонно, но его губы на моей груди были мягкими. – Самое сложное, что мне придётся сделать, это даровать тебе свободу, сказать тебе «прощай», – пробормотал он. – Но я это сделаю, Эмель. Я помогу тебе избавиться от твоего отца и вернуть свою жизнь.
– А ты не можешь… – неуверенно сказала я, – просто убить его?
Это решение было таким простым. Я почувствовала себя подлой из-за того, что, наконец, озвучила это тайное желание, из-за того, что так просто говорила об убийстве своего отца. Мне стало стыдно, и я отвернулась от Саалима.
Этот вопрос, казалось, не смутил его.
– Я бы уже это сделал, если бы мог. Не забывай, что я не могу убить своего хозяина. Я не могу изменить его судьбу без его ведома. Я не могу сделать для него то, о чём он меня не просит.
– Но как ты можешь делать всё, что ты делаешь для меня, не спросив моего разрешения?
– Если это никак не влияет на моего хозяина, я могу использовать магию по своему усмотрению. А мне нравится делать тебе приятно.
Он наклонился и поцеловал меня в висок, проведя рукой по моему плечу.
У меня разболелась голова, пока я пыталась осмыслить все тонкости магии джинна.
– А разве, чтобы попросить для себя свободы, мне не надо быть твоим хозяином? Разве это не изменит судьбу моего отца?
Он обдумал мой вопрос и затем кивнул.
– Хороший вопрос.
Я вздохнула.
– Я ненавижу всё это.
– Ты должна стать моим хозяином.
– Это значит, что мне нужен сосуд.
Я выдохнула и прижала колени к груди. Все эти размышления возвращали меня в суровую реальность. А я была к ней не готова. Пока.
Словно почувствовав моё беспокойство, он сказал:
– Даже если Мазира разделит нас… если ты покинешь меня ради лучшей жизни, и я больше не смогу видеться с тобой, у меня всё ещё будут эти воспоминания, и я буду знать, что ты где-то в более безопасном месте и, возможно, счастлива. Где-то, где ты сможешь быть цельной. И хотя мне в любом случае будет мало, мне будет достаточно того количества времени, что я провёл с тобой, даже если это всего лишь мимолетная вспышка на фоне моей долгой жизни, ведь я смог любить тебя, держать тебя в своих объятиях. И когда я думаю о том, что забуду тебя, что у меня больше не будет воспоминаний о том времени, что мы провели вместе… – он умолк и сделал глубокий вдох.
– А что насчёт меня и моих чувств?
Он ничего не сказал, а только взял мою руку и крепко сжал в своей ладони.
В ту ночь мы с Тави сидели в центре рамы, сжимая небольшие лампы для жертвоприношений. Закрыв глаза, она прижимала пальцы к латунному сосуду с маслом, её губы двигались, неслышно произнося слова.
Наши отношения налаживались. Её горе стало утихать, оставив место для понимания и прощения. И тогда я заметила, что мы стали ещё ближе, чем раньше.
Она взяла кувшин с водой, который принесла с собой, и вынула из него пробку.
– Тави, – сказала я и потянулась к своему мешочку с солью. – Если ты хочешь, чтобы Мазира услышала тебя, возьми это, – я насыпала соли в её ладонь. – Она услышит.
У Тави никогда не было так много соли, но она не знала, что у меня её было в неограниченном количестве. Теперь у неё был выбор: она могла сохранить и потратить её – тогда она могла бы купить на неё множество вещей, если бы осмелилась снова сходить в поселение. Либо она могла принести эту соль в жертву.
Она не стала колебаться. Она высыпала соль на пламя, и снова тихо произнесла свою просьбу. Когда огонь потух, её плечи поникли, и она прижала потухшую лампу к своей груди.
Я повторила её движения и высыпала соль на пламя.
Через некоторое время я спросила:
– Что ты Ей сказала?
Она вздохнула.
– Я сказала Ей, что хочу, чтобы мы покинули это место, вместе, – она положила руку мне на колено, а я накрыла её своей рукой. – А ты?
– То же самое, – ответила я.
Рассветное солнце начало освещать шатёр ахир. Сёстры мирно спали. Меня окружали тихие медленные вздохи. Мои глаза были широко раскрыты, и я смотрела на навес из ткани с его крошечными дырочками, пропускающими свет.
Я плохо спала этой ночью. Я крутилась и вертелась, размышляя о нашем разговоре с Саалимом. Два желания вели борьбу у меня в голове: свобода для себя или для Саалима.
Почему я не могла пожелать и то и другое?
Я перевернулась и начала ощупывать мягкий песок под своим тюфяком, пока не коснулась тканевого свертка. Я достала его и стряхнула песок. Перевернувшись на живот, я осторожно размотала его содержимое.
Медальон на длинной цепочке и небольшая плитка упали на мою кровать вместе с ночным жасмином. Лепестки цветка были раскрыты в темноте шатра, несмотря на рассвет. Я поднесла его к носу, закрыла глаза и почувствовала отголоски запаха Саалима в его аромате. Я положила цветок на кровать и аккуратно коснулась пальцами плитки, задумавшись о том, где она располагалась в древнем замке.
Я вспомнила о границе пустыни и о шумном городе, который описывал Саалим. Я снова предалась фантазиям о том, как мы с Саалимом могли бы жить в этом городе, идти рука об руку по дороге мимо лошадей и людей, занятых своими делами, и есть засахаренные финики. Я заменила его образ незнакомцем без имени и без лица и попыталась представить, смогу ли я обрести счастье с этим человеком. И не смогла. Мои мысли возвращались к Саалиму.
Я смотрела на белый цветок и на голубую плитку и понимала, что без Саалима я не смогу исполнить свои радостные мечты, родившиеся из океанов моей надежды. Не будь его у меня, я бы не держала сейчас в руках эти ценные вещи. И я бы ничего не знала о том мире, кроме того, что мне удалось выведать у немногословных гостей или узнать из историй торговцев.
У меня не было бы воспоминаний о море и птицах, которые с криками летали над ним. Я бы не знала, что корабли это такие штуки, которые плывут по волнам, а рыба это живое существо, которое плавает под ними. Я не понимала бы, что камни можно собирать и строить из них дома, а не только придавливать ими листы пергамента.
Что жены не были вещью, которую можно было сосчитать, что их можно было уважать и держать в своих объятиях. И я никогда бы не узнала, что тепло, вызванное тем, что тебя любили, превращалось в пугающий огонь, когда ты любил в ответ.
Я повертела ночной жасмин в пальцах. Его белёсые лепестки напомнили мне о блеске солнца. Я вспомнила о той ночи, когда получила этот цветок. О ночи, проведённой с Саалимом в упавшем куполе. О том, как он помогал мне спуститься по каменным ступеням, разрушенным солеными брызгами и морскими ветрами.
Я вспомнила, как он встал коленями на песок, сорвал этот белый цветок и подарил мне частичку своего дома. Я вспомнила, какой была луна в ту ночь, её бледное свечение, и то, как она обогнула небо, усыпанное звездами. И как он потом подарил мне эту маленькую плитку с неровными краями, вырезанную вручную, и сказал, что она будет всегда напоминать мне о море.
Мои мысли уносились далеко-далеко, возвращаясь к воспоминаниям о Саалиме, сверкающем золотом, о том, как он летал над моей матерью, с шеи которой свисали камни цвета крови, о том, как он переступал через мёртвых солдат, лежащих рядом со сверкающим троном. Мысли двигались очень быстро в летаргическом сне утра, пока не налетели на что-то… что заставило их остановиться. Сквозь утреннюю дымку моему сознанию удалось нащупать очертания мысли, воспоминания.
Туман рассеялся, и я вспомнила о золотом солнце и полумесяце, которые украшали воротник на голубых одеждах. Голубых, или же цвета индиго… это был цвет плитки, которая лежала у меня в ладони. Цвет моря.
Изображение солнца с толстыми лучами казалось мне необычным, но теперь, когда я представила их вместе с луной, мне всё стало понятно. Я посмотрела на жасмин между своими пальцами, толстые лепестки которого обрамляли идеально круглую сердцевину. В раскрытом состоянии этот цветок выглядел как изображение солнца, вышитое на голубой ткани.
Я схватила медальон, висевший на золотой цепи, и изучила полумесяц и солнце, выгравированные на его поверхности. Когда я впервые увидела его вблизи, я решила, что он очень красивый, пока не связала его с Матином и чужеземными солдатами. С далмурами.
Я поднесла ночной жасмин к медальону и уставилась на них.
Я села в изумлении.
На одеждах врагов моего отца было вышито не солнце. Это был дикий цветок, который рос на границе пустыни. Это было изображение белого цветка, который волшебным образом оставался живым, и который я держала сейчас у себя на ладони. А рядом с ним было изображение луны, для которой он раскрывал свои белёсые лепестки.
Образы стали возникать у меня в голове, точно кто-то начал перемешивать карты. Изображения на медальонах солдат-убийц, на груди моей матери, вышитые на одежде Матина, вытатуированные на руках лекаря, выгравированные на золотых кольцах на сосуде Саалима…
Я уронила всё, что держала сейчас в своих руках. Далмуры не просто хотели получить джинна, чтобы загадать желание. Они имели прямое отношение к Мадинату Алмулихи, и если в их надеждах было то же самое море, что и в мечтах Саалима, значит, я что-то упустила.
Значит, было что-то, о чем Саалим мне не рассказал.
ГЛАВА 24
Саалим был прав насчёт гостя, и в этот день мы, наряженные, собрались во дворце, чтобы встретить нашего мухами Ибрагима. Я выжидала, пытаясь подгадать удачный момент, чтобы найти Саалима и потребовать, чтобы он рассказал мне всё, что он знал о далмурах.
Ибрагим был уже в возрасте, с длинной седой бородой, прикрывавшей его грудь. Он, вероятно, был самым старым мухами, который приехал свататься к нам. Сразу было видно, что он был сильным человеком и грозным правителем. Он показался мне смутно знакомым, но я не могла понять, почему. Нам сказали, что он приехал из большого города далеко отсюда.
Во время церемонии я едва ли могла сконцентрироваться, все мои мысли были о далмурах и о том, что они могли иметь более тесную связь с Саалимом. Почему они носили на себе изображения родины Саалима?
Джинн был замаскирован под солдата и держался поближе к моему отцу во время церемонии. Я постаралась поймать его взгляд, хотела, чтобы он почувствовал, как сильно мне было нужно поговорить с ним, но он ни разу не посмотрел на меня.
Я испытала некоторое облегчение, когда поняла, что Ибрагим вёл себя не так, как другие женихи, и моя невнимательность не так сильно бросалась в глаза. Он даже не поднялся, чтобы поговорить с нами и не подзывал нас. Король периодически указывал на ту или иную ахиру, рассказывая об их достоинствах, словно внезапно вспоминал, почему этот мужчина находился в одном шатре с его дочерьми.
Ибрагим вежливо осматривал нас, его седая борода качалась, когда он кивал головой. Но я видела, что Соляной Король не стремился заключить политический альянс с этим человеком. Отец был взбудоражен и отвлекался. А Ибрагим так мало общался с нами, словно вообще не был заинтересован в том, чтобы увезти домой жену.
После смерти мамы я заметила, как сильно изменился мой отец. Он стал более бледным, раздражительным и молчаливым, его одежда была в беспорядке. Он стал ещё чаще срываться на своих дочерей, рявкать на Нассара и лупить рабов, и эта его вспыльчивость чередовалась с долгими периодами апатии. Иногда мне казалось, что за его безразличием проглядывает печаль, но ярость и невозмутимость идеально маскировали его слабость.
Мухáми спросил у моего отца о людях, угрожавших деревне – до него дошли слухи, что случилось на королевской пирушке в честь Хаф-Шаты. Глаза моего отца потемнели, но он только отмахнулся от слов Ибрагима, пожал плечами и заявил, что это в прошлом. Ибрагим попытался выведать у него детали, и к моему удивлению, мой отец рассказал ему, что произошло.
Он предупредил Ибрагима, чтобы тот был осторожен и в подробностях описал то, что эти «варвары» – он с особенной злостью произнёс это слово – сделали с поселением.
– Они распространяют ложь среди моих людей, сеют в них сомнение, – сказал он, отклонившись на спинку его стула, словно уже устал говорить.
Было так странно обладать всеми этими знаниями, но одновременно это придавало мне сил. Мой отец казался маленьким, слабым и таким несведущим. Ибрагим выглядел озабоченным, когда отец рассказал ему всё в деталях. Он что-то сочувственно кудахтал. По его словам, похожий мятеж случился у него дома. Странные люди терроризировали людей на улицах и оставляли за собой чёрные следы своих рук в качестве угроз.
– Алтамаруки думают, что у меня есть джинн, – равнодушно сказал Король.
Несколько моих сестёр вздрогнули, услышав это слово, не в силах скрыть эмоции. Я посмотрела на Саалима, желая увидеть его реакцию, но он был невозмутим. Он даже глазом не моргнул.
– О-о-о! – Ибрагим ударил кулаком по своей ладони. – Мои ищут то же самое. Сумасшедшие радикалы!
Король с отсутствующим видом кивнул.
Визирь стоял и наблюдал за моим отцом и иноземным правителем, он также следил за мной и другими ахирами. Его глаза ничего не выражали. Сегодня он один раз встретился со мной взглядом. Какое-то время он смотрел на меня, но когда я посмотрела на него, он отвел взгляд и продолжил изучать пространство вокруг.
Безразличие моего отца, равнодушие Ибрагима, любопытство Нассара, далмуры и Мадинат Алмулихи. Всё это вызывало у меня волнение.
Когда ахиры уже потеряли интерес к мухáми и просто сидели на подушках и разговаривали между собой, отец обратился к нам:
– Дочери мои, вам пора возвращаться домой.
Мы в недоумении встали, собрались вместе и приготовились последовать за стражником, который должен был отвести нас в зафиф для переодевания.
– Эмель, а ты останься.
Я остановилась, не веря в то, что Ибрагим мог выбрать меня – Саалим не должен был этого допустить – моё сердце громко застучало в груди. Тави вопросительно посмотрела на меня, прежде чем удалилась с моими сестрами. Наконец я оказалась один на один с Королем, Ибрагимом, Нассаром, несколькими рабами и одним стражником. Саалимом. Наконец наши взгляды встретились. Его тело напряглось, словно он был точно так же не готов к тому, что задумал Король.
– Ты сдалась, Эмель, – начал Король, когда мои сёстры ушли.
– Простите меня, ваше превосходительство, – заикаясь, произнесла я и упала перед ним на колени, чтобы поклониться.
– Я не хочу, чтобы ты говорила. Просто стой и смотри на меня.
Его тихий голос пугал меня ещё больше, чем крики. Я встала и посмотрела на него.
– Я наблюдал за тобой во время двух последних церемоний. Ты обленилась. Ты не стараешься угодить гостям. Ты продолжаешь разочаровывать меня, несмотря на все мои попытки.
– Более того, ты перечишь мне и моим законам. Сначала, ты самовольно покинула дворец. И я знаю, что это был не первый раз. Я думал, что твоё наказание напомнит тебе о твоём долге послушания, напомнит тебе, что я здесь Король. Я думал, что оно исправит твоё поведение. Но этого не случилось. А теперь ты флиртуешь с рабами, игнорируешь женихов, и отказываешь гостям на моём празднике, – его голос оставался спокойным. Размеренным. Он был уставшим. – Да, Эмель, – продолжил Король, – У меня везде есть глаза. Как долго, по-твоему, я должен был не замечать твоё поведение?
Я посмотрела на Нассара, но он наблюдал за Соляным Королем, а его лицо ничего не выражало. Значит, он всё-таки не смолчал. Он поговорил с Королем, и теперь мы были здесь с этим чужестранцем. Интересно, какая роль была отведена ему? Ибрагим отклонился назад и наблюдал за мной. Слова моего отца никак не повлияли на него.
Я глянула на Саалима, его глаза стали тёмными, он внимательно слушал.
– А тебе как будто мало… – Король встал со своего стула и подошёл ко мне.
Я заметила, как Саалим подался вперёд, словно желая защитить меня, но он остановил себя, вспомнив о том, какое место он занимал. Он был связан, он не мог ничего сделать.
– Ты подкупаешь стражников солью, которую крадешь у меня ради прогулки по моей деревне.
Он всё ещё говорил очень тихо, словно шипящая змея.
Я взглянула на Нассара, но его лицо не выражало никакой неприязни. Он выглядел удивлённо, почти напугано, услышав слова Короля. Я тут же перестала беспокоиться на его счет.
– Для чего ты мне нужна, Эмель?
Я снова обратила своё внимание на Отца.
– Ты моя ахира, но вместо того, чтобы быть ей, ты ешь мою еду, спишь под крышей, которую я даю тебе, носишь мои украшения, и делаешь всё, что угодно, но только не то, что я прошу от тебя.
Я отклонилась назад, ожидая того, что будет дальше, когда он начал приближаться ко мне. Я уставилась на пуговицы на его рубашке, наблюдая за тем, как они осторожно выглядывали из-за его бороды, словно не желали пропустить весь этот спектакль.
Он сказал:
– Посмотри на меня, трусиха.
Я больше не могла это выносить, мои глаза наполнились слезами. Это были не слёзы печали, а слёзы ярости. Боги, я не была трусихой. Я не пряталась за чьей-то силой, потому что не могла лицом к лицу встретиться со своими проблемами. Меня начало трясти от гнева, а тихие горячие слёзы потекли по моим щекам.
Я посмотрела на своего отца сквозь пелену слёз. Я не смотрела ни на Ибрагима, ни на Нассара, ни на Саалима. Я не могла заставить себя посмотреть на их лица. Я высоко подняла голову, крепко сжав губы. Я смотрела на него, пока он не отвёл взгляд.
– Ты мне больше не нужна, – сказал он, ходя взад и вперёд передо мной. – Я отправил весточку Ибрагиму после того, как узнал о твоих отказах на Хаф-Шате. Нам повезло, сейчас очень удачное время. Ибрагиму нужен подарок для его сына, чтобы поздравить его с первой свадьбой. Но ты не будешь его женой, Эмель, потому что ты больше не заслуживаешь этого звания. Что доказывают твои шрамы. Ты станешь наложницей его сына. Ты поедешь с Ибрагимом к нему домой, будешь жить во дворце с другими шлюхами, и когда его сына надо будет ублажить, ты сделаешь это, как тебя учили. Ибрагим знает все о твоих уловках, Эмель. Он положит этому конец. Его сыну не нужна такая своенравная любовница. Ах да, – Король замолчал, неожиданно вспомнив что-то. – Полагаю, ты уже встречалась с его сыном. Его зовут Омар.
Я крепко сжала зубы, слушая его слова. Ни при каких обстоятельствах я не уеду из деревни, чтобы прожить остаток своей жизни в роли шлюхи Омара. Я была готова предпочесть смерть.
– Мой Король, – Нассар откашлялся. – Эмель очень красивая и очень умелая. Разве это правильное решение – отправить ее из дворца? – казалось, он был напуган, в его голосе слышался страх.
То, как смело разговаривал он с моим отцом, заставило меня отвлечься от приговора Короля. Я посмотрела на этого маленького человека, который осторожно и вопросительно вытянул руку перед собой.
– Тот факт, что ты продолжаешь оспаривать мои решения, говорит о том, что я, вероятно, переоценил тебя в качестве моего визиря, – сказал Соляной Король.
– Брось его лисам, – сказал Ибрагим, махнув рукой. Он всё также сидел на своём стуле.
Король посмотрел на Нассара.
– Мы поговорим, когда я закончу.
Выражение лица Нассара сделалось извиняющимся.
– Простите меня, ваше высочество…
– Пойди прочь, – сказал он.
Нассар медленно вышел, переводя взгляд с Короля на меня, его лоб нахмурился, руки суетливо двигались, словно он пытался сделать что-то, хоть что-нибудь, чтобы изменить то, что сейчас происходило. Я не понимала, почему он высказался, но я была благодарна ему за это.
Король посмотрел на меня и ничего не сказал, поэтому я решила заполнить тишину.
– Я не боюсь тебя, – прошептала я сквозь сжатые зубы. – Ты не победишь.
Мой голос прозвучал так тихо, что никто кроме моего отца не мог расслышать его.
Король даже не дрогнул, услышав мои слова. Он обхватил моё лицо руками. И я сделала все, чтобы не содрогнуться, не сжаться, хотя была уверена, что он был готов убить меня голыми руками в этот самый момент.
– Я хотел, чтобы у тебя было всё, – прошептал он так же тихо, и меня поразило, что его глаза были мокрыми, он едва не расплакался. – Ты должна была стать самой лучшей, – его голос дрогнул.
Его мягкие пальцы лежали на моих щеках, а ногти слегка впивались мне в кожу.
– Я был дураком, так как решил, что ты будешь похожа на нее… Это Изра отравила тебя? Настроила тебя против меня?
Его голос снова дрогнул, и он опустил руки. Я слышала боль в его словах, и если бы я не была так зла, я бы могла посочувствовать ему. Но этот водоём уже давно высох.
– Ты думаешь, что жестокость делает тебя сильным, – прошипела я, и он уставился на меня. – Но будешь ли так же силён без тех, к кому ты так жесток?
– Исчезни, – сказал он, после чего быстро пошёл к выходу из шатра, но остановился и повернулся к нам.
– Отведи ее к сёстрам, – сказал он единственному оставшемуся стражнику в помещении, Саалиму. – Потом я хочу, чтобы ты вернулся в мои покои. Ибрагим, слуги проводят тебя в твой шатер. Эмель будет готова отправиться с тобой на рассвете.
Мои ноги отяжелели точно камни, и я стояла, не двигаясь, так долго, словно прошла вечность. Все уже ушли, кроме меня, Саалима и слуг, которые с опаской смотрели на меня.
– Пошли, – наконец сказал стражник-джинн.
Он холодно подтолкнул меня, продолжая играть свою роль перед слугами. Мои ноги понесли меня из помещения, но я не помнила, как это случилось. Моё тело дрожало, сердце громко стучало, а ноги были слабыми и тряслись. Стражник шел за мной следом. Как только мы вышли в коридор, всё вокруг застыло. Я едва смогла заметить эти изменения, когда Саалим прижал меня к себе, и земля ушла у меня из-под ног.
