Текст книги "Дочь Соляного Короля (ЛП)"

Автор книги: А. С. Торнтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Рыдания сотрясали меня с каждой новой мыслью.

– Эмель, перестань! – резко сказала моя мать.

Она крепко схватила меня за запястья, слишком крепко.

Слёзы все подступали, а её ногти всё глубже врезались мне в кожу. Я постаралась успокоиться и посмотрела в её дикие глаза.

– Ты ахира Короля! Ты ведёшь себя недостойно. Многие девушки, которые делают то же, что и ты, не имеют крыши над головой и им нечего есть. Подними голову, Эмель. Никто здесь тебя не пожалеет.

Она резко взмахнула рукой, жестом обведя пространство вокруг нас.

– Не забывай, что как бы загнанно ты себя не чувствовала, ты можешь это контролировать.

Она постучала пальцами по моей груди.

И пока моя мать говорила, я заметила, что под маской её гнева был страх. Она хотела, чтобы я уехала. Она хотела, чтобы я была в безопасности. Она хотела развеять все мои фантазии и не дать мне отвлечься. Знала ли она, что я мечтаю о настоящей любви в мире, отличном от моего? Она хотела, чтобы я вышла замуж за кого-то влиятельного, кто мог защитить меня, за кого-то, кому она могла доверять.

Она была права. Лавина эмоций начала отступать и вскоре от них ничего не осталось.

Я была ахирой. И у меня была одна цель: постель, замужество и сильный и преданный союзник для моего отца. Только так я могла защитить свою семью, и даже Саалима, от алтамаруков. Я начала делать глубокие вдохи, а моя мать промокнула мне щёки, испугавшись, что мои мысли могли унести меня в другое место. Эти нереальные мечты о свободе, о жизни без ограничений – это была не моя жизнь, и эта жизнь никогда не могла стать моей.

– Прости меня, – сказала я.

Мать нежно поцеловала меня в лоб, а затем заключила в крепкие объятия. Её знакомый запах ударил мне в нос. Я подумала о том, как спокойно мне было в её объятиях, а потом я подумала про Саалима.

– Сделай, что надо сделать, и стань свободной, – прошептала она мне на ухо. – Я люблю тебя очень, очень сильно. Не забудь, что всё, что я делала, я делала для тебя, твоих сестёр и твоих братьев.

Наконец заговорил стражник:

– Он ожидает.

Мы прервали объятия, и я последовала за стражником. Но что-то показалось мне необычным, странным. Я обернулась. Моя мать всё ещё стояла там и смотрела мне вслед. Её щеки были мокрыми. Она грустно улыбнулась, подняла руку и проговорила одними губами:

– Прощай.

– Пойдём, – сказал стражник.

Я помахала своей матери и последовала за стражником из зала, беспокойство перемешалось с алкоголем у меня в желудке. Мне надо было сделать так, чтобы моя семья мной гордилась. В эту ночь я намеревалась выйти замуж, поэтому я напрочь отказалась от своего желания другой жизни в пользу отца. Пусть оно развеется словно пепел на ветру. Не говоря ни слова, я повесила медальон матери себе на шею.

Когда мы проходили по узкому коридору, всё вокруг неожиданно смолкло, ткань застыла. Воздух перестал двигаться. И если бы я не смотрела на стражника, идущего впереди меня, я бы врезалась прямо ему в спину. Он замер на месте, словно камень.

Боги, не сейчас.

– Прости, я задержался, – сказал Саалим непринужденно. – Хотя ещё не поздно. Я всё ещё могу изменить его решение.

Я задержала взгляд на стражнике. Я не хотела поворачиваться и смотреть на Саалима. У меня была цель, и я намеревалась добиться её. Я не могла позволить страсти и призрачной мечте помешать мне. Желание свободы было слишком сложным и неизведанным. Что мог сделать для меня Саалим? Чем могли закончиться наши отношения? Любви было недостаточно. Тем более, когда она была запретной. Мне надо было выбирать более простые решения, судьбу, в которой я была уверена: то есть – спину стражника, который вёл меня в постель к жениху.

– Не сегодня, Саалим.

Он ничего не сказал, но в его молчании я почувствовала замешательство.

Пошатываясь, я медленно повернулась к нему.

– Я должна это сделать. Я должна защитить свою семью, – мои слова прозвучали резко.

– Мы уже говорили об этом, Эмель. В тебе говорят заблуждения твоего отца. Твоя семья защищена и без твоей помощи… я защищаю её. Тебе не надо этого делать.

– Заблуждения? А что насчёт наших отношений? Разве это не просто сон? Какой выбор правильный, Саалим? – мои слова прозвучали слишком резко, и под воздействием алкоголя я метнула их в него, словно мечи.

– Сон? Для меня всё иначе, – мягко сказал он, шагнув в мою сторону. – Правильный выбор это тот, который кажется правильным для тебя.

Его слова в точности повторяли слова моей матери.

Я показала себе за спину, где меня ждал жених.

– Это кажется мне правильным.

Вдруг к нему пришло понимание, и джинн, который был таким уверенным, и который не сомневался во мне, превратился в побитого, жалкого раба, которого я наблюдала в тот день, когда выпустила его из сосуда. Я – нож, он – деревянный брусок.

– Прошу тебя, не сегодня, – он сжал руки. – Я не могу видеть, как ты уходишь. Не с ним, – он застонал. – Не отдавай ему свое тело. Я могу дать тебе другого жениха, или следующего, если ты этого пожелаешь. Но не этого. Кого угодно, только не его.

Я не слушала, я не слышала его. Арак шумел у меня в ушах. Бурак сдавил мне грудь.

– Ты сказал, что наблюдал за мной все эти годы. Разве ты не видел этого раньше? Разве никто меня раньше не выбирал, Саалим? Я не могу отказать своему единственному жениху.

Расстояние между нами сократилось, он упал на колени, его плечи подались вперёд, а лицо исказилось в отчаянной мольбе. Он схватил мои руки, поднёс к своим губам и нежно поцеловал мою ладонь, щекоча мою кожу грубыми волосками своей бороды. Он тихо заговорил, смотря куда-то сквозь меня и видя то, чего я не могла видеть. Я могла чувствовать жар, исходящий от его лица, и его дыхание на своей ладони.

– Он монстр, Эмель. Его грязные взгляды и отвратительные руки на тебе… – он ещё сильнее сжал мои руки и перешёл на шепот. – Твои пальцы на его коже, твои губы на его губах. Я этого не вынесу. Это не для тебя.

Его янтарные глаза сверкали, но в них была тяжелая темнота, знакомая темнота. Чувство вины.

Не понимая, я высвободила свои руки.

– Ты не можешь об этом думать, – я почти задыхалась. – Это сведёт тебя с ума! Я ахира, Саалим. У меня есть обязательства.

Он выглядел так, словно я дала ему пощечину.

Я уставилась на него, расстроившись из-за того, как он всё усложнил и, разозлившись на себя из-за того, что я была верна ему даже больше, чем своей семье, хотя знала его так недолго. Он относился ко мне лучше, чем многие, но я всё равно не могла выбрать его. С ним я не смогла бы жить той жизнью, которую желала. Мы не могли быть вместе. Моя закипающая ярость начала переливаться через край. Моя мать была права. Саалим был фантазией, неправдой. Я была дочерью Соляного Короля – это была моя реальность.

– Я не могу выбрать тебя, – сказала я. – Потому что тогда мне придётся снова вернуться в тот затхлый шатер к своим сёстрам, и так будет продолжаться день за днём. Неужели я должна буду отказывать каждому мухами, пока меня не выбросят на улицу, как скоро выбросят Сабру? А что если тебя заберут алтамаруки, или ты достанешься кому-то ещё? Ты исчезнешь, как и Ашик, а я останусь здесь, – я яростно жестикулировала, бросая ему под ноги слова, в которые мне не хотелось верить. – Ты джинн. А я ахира. Наши жизни в руках моего отца или того, кто станет нашим хозяином. Между нами ничего не может быть. У нас нет будущего.

Мы уставились друг на друга, наши груди вздымались от боли, гнева и бешено стучащих сердец.

– Уходи, Саалим, – сказала я ровным голосом, надеясь, что боль, которую доставили мои слова, потопит желание, которое я испытывала только к нему.

Боги, пусть он почувствует только то, что я отвергаю его. Так будет лучше.

Он бросил на меня последний затухающий взгляд, после чего опустил его на землю.

– Как пожелаешь.

После этих слов он исчез.

В коридоре стало неожиданно холодно, и я содрогнулась. Воздух вокруг снова пришёл в движение, и звуки ночного дворца окутали меня. Я быстро повернулась к стражнику, который продолжал идти вперёд, ни о чём не подозревая. Я последовала за ним к своему мухáми.

– Здравствуй, Эмель, – сказал Омар елейным голосом.

– Мой принц, – я поклонилась и крепко зажмурилась, пытаясь подавить в себе чувство печали. – Как насчет вина? – проворковала я и налила нам по бокалу.

Я быстро выпила свое вино и начала наливать себе второй стакан.

– Сядь, – сказал Омар, убрав мою руку с графина.

Я послушалась.

– Твой отец сказал мне, что ты самая красивая из его дочерей, но ты отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя сломали. Я и подумал… – продолжил он. – Это может быть весело. Возможно, сегодня мы смогли бы продвинуться в этом направлении. А завтра попробуем снова. И если после третьей ночи меня удовлетворит твоя покорность, возможно, – он сделал паузу и отпил вина, – возможно, мы поженимся.

От его слов холодок побежал по моей спине. Я заёрзала на тюфяке.

– О, я надеюсь доставить тебе удовольствие, – промурлыкала я, понимая, чего он хотел от меня.

Я отклонилась назад и упёрлась на локти. Ухмыльнувшись, Омар подошёл ко мне и встал у меня между ног. Он наклонился и грубо сдёрнул хиджаб с моего лица.

– Так-то лучше, – сказал он. – А теперь на колени.

Я повиновалась. Омар нащупал пояс своих штанов и спустил их вниз, обнажив ту часть тела, которую я должна была обслужить. Он подался вперёд, подставив свои бёдра к моему лицу. Я поблагодарила Эйкаба за то, что уже ничего не чувствовала из-за алкоголя и бурака, и взяла его в рот.

Я закрыла глаза и представила огромное безоблачное небо, по которому я плыла. Спокойное небо, где я не чувствовала ничего. Я представляла только это и больше ничего.

– Да, – зашипел он, его голос был хриплым от желания.

Он схватил меня за плечи и с силой опустил на песок. Его глаза остекленели, пот сверкал у него на лбу. Я уставилась на его грудь, которую покрывали белые одежды, и представила пушистые облака. Он схватил руками моё лицо и заставил меня посмотреть на него. Наши взгляды встретились, и в его глазах я увидела желание, которое так отличалось от того, что я видела в глазах Саалима.

Я слегка покачала головой, чтобы избавиться от мыслей о джинне.

– Сними свою одежду, – скомандовал он.

Я сделала, как он просил. Он окинул моё обнажённое тело оценивающим взглядом, задержавшись на груди и ногах. После этого он тоже разделся и прижался ко мне своим телом.

– А это приятно, не так ли?

Я пробормотала что-то, соглашаясь с ним. Я закрыла глаза и снова представила небо. Если бы я была птицей, я бы воспарила высоко-высоко, и никто не смог бы поймать меня.

Он схватил меня сзади за голову, двигая меня словно куклу, и его губы припали к моим. Я ничего не почувствовала, я всё выше взлетала в небо.

Он засунул мне руку между ног.

Я снова подумала про Саалима. Знал ли он о намерениях Омара? Может, он поэтому умолял меня не ходить к нему сегодня? Я была для него лишь средством, помогающим ему кончить и выпустить наружу ненасытную страсть. Его заботила не я, а пространство у меня между ног.

Он развернул меня так, чтобы я не смотрела на него, и бросил меня на кровать. Мои волосы упали с моих плеч. Шрамы на моей спине засияли точно сигнальные огни в ночи.

Он зарычал и снова перевернул меня на спину.

– Я не хочу это видеть.

Он забрался на меня, и сквозь пелену я увидела, что выражение его лица стало безумным. Он резко вошёл в меня, а я закрыла глаза и застонала, как меня и учили. Он сжал моё тело так сильно, что на нём должны были остаться синяки, и начал проникать в меня снова и снова.

Я попыталась снова подумать о небе, о птице, вырвавшейся из клетки, которой я хотела быть, но мне ничего не приходило в голову, кроме мыслей о Саалиме, и слёзы полились по моим щекам.

В деревне раздался полуночный горн. Через несколько минут появилась прислужница.

– Эмель.

Омар снова попросил меня.

– Хорошая девочка, – промурлыкал отец, погладив свой стеклянный сосуд, в котором не было густого золотого дыма.

Он сидел на троне, груды волшебной соли джинна окружали нас словно зрители. В верхней части песочных часов, стоявших рядом, виднелась порция песка, равнявшаяся двум дням. Песок потихоньку струился вниз, но нижняя часть часов заполнялась слишком медленно. Отец отхлебнул своего мутного арака и отправил меня вон, к жениху.

Увидев синяки, которые он оставил на мне прошлой ночью, Омар осмелел и на этот раз был грубее и злее. Я легла на спину, заставив свои мысли улететь в те миры, о которых мне рассказывал джинн. В те края, где дома делали из камня и повсюду росли цветы точно сорная трава.

В ту ночь я не стала думать о Саалиме. Нет, я не могла осквернить воспоминания о его надежных руках, плескаясь в грязном пруду с этим монстром.

Испытывая боль во всем теле, лежа в поту рядом со спящей свиньёй, я решила, что не позволю случиться третьей ночи.

Только не так.

Нет.

Я должна была иметь свое мнение.

– Третья ночь, Эмель? О, как же хорошо ты его ублажаешь!

Моего отца распирало от удовольствия. Он хлопнул в ладоши. Я была измотана, в синяках и у меня всё болело. На этот раз ни дым, ни алкоголь в моей крови не могли облегчить мою боль.

В верхней части часов песка осталось только на один день. После того, как одна луна и одно солнце совершат своё путешествие, Омар должен будет решить, стану ли я его женой.

Отец снова отослал меня в постель к варвару. Но я не была более беспомощна.

Я спрятала под одеждой небольшой пузырек, который получила от лекаря. Войдя в шатёр, я увидела Омара, сидевшего на подушках. Воздух внутри был мутным из-за дыма бурака, как и в предыдущие ночи, а сам он уже изрядно выпил. Я холодно поприветствовала его, и он засмеялся.

– Как ты себя чувствуешь, голубка моя?

Я почувствовала насмешку в его голосе, когда он назвал меня прозвищем, которое часто использовал мой отец.

Я не ответила. Я налила ему ещё бокал, как я делала это раньше.

Я изогнулась так, чтобы платок, прикрывавший мне плечи и спину, не дал ему увидеть мои движения. Вынув пробку из пузырька, я осторожно понюхала его, боясь подносить его слишком близко к своему лицу. Но содержимое ничем не пахло.

Нервничая, я вылила всё его содержимое в бокал с вином. Ничего не произошло. Я с облегчением выдохнула, но затем начала волноваться о том, что мог дать мне лекарь. Может быть, это была всего лишь вода?

Я повернулась к Омару и, лениво улыбнувшись, протянула ему его вино. Я в страхе проследила за тем, как он выпил его, ожидая, что он остановится, заметит неладное и впадёт в ярость. Но ничего не произошло. Он осушил бокал одним залпом.

– Сядь со мной, – приказал он и, взяв меня за руку, притянул к себе.

Вино из моего кубка расплескалось через край и попало ему на штаны. Он издал раздражённый звук, но ничего не сказал. Я села рядом с ним.

Он начал говорить о будущем, размышляя о том, что я, вероятно, была для него не лучшим выбором. Он невзначай оскорблял меня и говорил о том, что мои шрамы, по его мнению, выглядели очень неприглядно. Я сидела, застыв в одном положении, я не могла его слушать. Всё, что я могла делать, это ждать.

Прошло немного времени, прежде чем его слова сделались невнятными. Я напряглась, услышав изменение в его голосе. Я пристально посмотрела на него. Его веки отяжелели, и он начал часто и медленно моргать. Паузы между его словами стали длиннее.

Несмотря на его заторможенное состояние, понимание отразилось на его лице. Казалось, он был ошеломлён и уставился на меня с настороженностью и подозрением. Затем он запрокинул голову, закрыл глаза и уснул глубоким сном.

Я прождала всю ночь в тишине, словно скорпион, но он не пошевелился. На рассвете я осторожно потрясла его за плечо, чтобы проверить, проснется ли он. Но этого не произошло. Когда свет в шатре изменился, а солнце начало вставать, я вернулась домой.

И хотя я была полностью опустошена, измотана и у меня всё болело, в моей походке была какая-то лёгкость. Я отказала жениху единственным способом, каким только могла, и я победила.

Я дала себе небольшую передышку. Мои обязательства перед Омаром были выполнены.

Что же до моих обязательств перед Соляным Королем? Я поняла, что не должна ему ничего.

Настала четвёртая ночь. Нижняя часть песочных часов была заполнена. Время Омара истекло.

При звуке полуночного горна я выровняла дыхание и уставилась на песок у себя между ногами. Тави стояла рядом и крепко держала меня за руку. Она видела мои синяки, она видела моё лицо. Она знала, какую цену я должна буду заплатить, если он захочет меня.

Вошла прислужница.

– К Королю сегодня никого не вызывают. Прости, Эмель, – её слова прозвучали так искренне.

Моё сердце дико стучало у меня в груди, меня начало переполнять ликование. Он не захотел меня. Свадьбы не будет. Омар не вернётся к нам ещё целый год. Он больше не сможет обидеть меня, или моих сестёр, пока.

Неожиданно я почувствовала страх. Мог ли он рассказать моему отцу, что произошло, несмотря на отсутствие доказательств?

Мои сёстры что-то сочувственно болтали, думая, что они понимают, как я себя чувствую. Всё, что они видели, это то, что я была близка к замужеству. Они не видели, что моя душа изнывала больше, чем мое тело. Они не могли видеть моё облегчение,

которое возникло внутри меня, как возникают тени на солнце.

Я не понимала всю тяжесть бремени, лежащего на моих плечах, пока слова прислужницы не сняли его с меня. Когда меня не вызвали к Королю и избавили от нависшего надо мной предложения руки, словно от коросты, я заплакала. Мои сёстры решили, что это слёзы печали. Я не стала разубеждать их. Им не нужно было знать, что это были слёзы радости, слёзы исцеления.

Конечно, в каком-то смысле я была опечалена. Я была опечалена из-за той девушки, которой я была несколько ночей назад. Я была такой слабой, такой беспомощной и растерянной. И всё это из-за моего отца с его отвратительным двором, который он создал. Из-за мужчин вроде Омара. Когда прислужница ушла, я всё ещё плакала, потому что я горевала по той девушке, по себе самой.

Но я также плакала, потому что изменилась. С помощью Фироза, Ашика, Саалима я разглядела ту часть меня, которую никогда не замечала раньше и не подозревала, что она существует. И хотя я не могла контролировать всё на свете, я могла и собиралась контролировать отдельные обстоятельства. Мне не обязательно было принимать добровольное участие в смотринах моего отца.

Прости, мама. Мне всё равно, каким ты видела моё будущее. Мне оно не нужно.

Прости, Отец. Твои представления о моей ценности не совпадают с моими. И моё слово должно стать последним.

Простите, сестры. Вы, вероятно, найдёте более простой путь, с меньшим количеством поворотов, но это не тот путь, который я выбираю. Я не могу принести себя в жертву вам или кому бы то ни было.

Я посмотрела на Тави, чьи глаза сверкали, откликаясь на мои слёзы. Она слегка улыбнулась мне и подмигнула. Я знала, что она поняла. Мы с ней были слеплены из одного теста, и она мечтала о том же. Мы сжали друг друга в объятиях.

– Я больше не могу это выносить, – прошептала я ей.

Она понимающе кивнула.

И в этом понимании была сила. Наконец я поняла, что у меня есть власть. Теперь мне надо было понять, как с ней обращаться.

ЧАСТЬ III

КАВИ. СИЛА

Вахир создал тварей земных и стал наблюдать за тем, как они ходят. Он создал тварей небесных и стал наблюдать за тем, как они хлопают крыльями.

Эйкаб засмеялся и превратил животных в пыль. Он сказал: «Брат мой, ты думаешь, что ты могущественный, потому что можешь создать жизнь, но запомни, что я сильнее, ведь я могу её уничтожить».

Но Вахир не остановился. Он продолжил создавать жизнь, несмотря на то, что Эйкаб забирал её.

Мазира пристально наблюдала за своими сыновьями, но не вмешивалась, так как они должны были сами во всём разобраться.

Вахир указал на тварей. Он сказал: «Посмотри на верблюда, который может хранить воду в течение целой луны, посмотри на стервятника, который кормит себя смертью, которую ты создал, посмотри на лису, которая находит еду в моём тусклом свете. Жизнь мудра».

«Твоя жизнь, может быть, и мудра, но всё же она слаба», – сказал Эйкаб, унося с собой в землю ещё больше тварей.

Твари расплодились в бесчисленном множестве, и вскоре Эйкаб уже не мог убить их всех. «Брат мой, – сказал Вахир, – ты ошибаешься. Жизнь не слаба, она бесконечна, и столкнувшись с бедой, она противостоит ей».

– Отрывок из книги Литаб Алмак.

ГЛАВА 16

Когда костры начали оставлять гореть на всю ночь, я поняла, что наступила середина зимы. Вместе с долгими ночами наступил долгожданный зимний фестиваль, Хаф-Шата: шумное веселье продолжалось в течение семи дней по всему рынку, огромному, точно сама пустыня, и завершалось пирушкой во дворце Короля. И богатые, и бедные путешествовали по пустыне, преследуя свои цели – кто-то хотел набить карманы дха и фидами, кто-то – продать редкие каменья или солёное мясо, а кто-то – посмотреть на знаменитых ахир и жён Короля.

Деревня возбужденно гудела, готовясь к фестивалю. Лавочники пополняли запасы товаров, убирались в шатрах и расчищали полки. Стражники приводили деревню в порядок, проверяя, привязан ли домашний скот, снято ли бельё с веревок, поддерживаются ли дома и лавки в чистоте. Они пытались избавиться от попрошаек на улицах, но безуспешно, так как многие убегали, завидев их, и возвращались после их ухода. Если стражники не были заняты созданием миража безупречности в поселении, они планировали способы защиты Короля. Алтамаруки по-прежнему угрожали нам, и мы боялись, что с потоком людей, устремившихся в деревню, мятежникам будет проще спрятаться и спланировать очередную атаку.

Но для Соляного Короля угроза казалась не настолько существенной, чтобы отменить Хаф-Шату. Фестиваль должен был состояться.

Дворец кишел слугами, которые тщательно подбирали украшения, планировали еду и напитки, а также готовили неиспользованные шатры для гостей либо для размещения и обучения рабов, которых недавно привезли с юга. Когда я в последний раз проходила мимо кухни, там было столько людей, кричащих друг на друга, что я подумала, что там драка – но нет, они всего лишь обсуждали, кому готовить на каком костре. Стук молотка в кузнице не обрывался почти всю ночь. Звон иголок и шуршание ткани из соседнего дома не прекращались, там шили костюмы. Всё больше и больше горшков оказывались выставленными в ряд у дома гончара, который ждал, когда солнце высушит их, чтобы поставить их в свою печь. Ткачи изготавливали ковры для дворцовых полов и расстилали их перед своими шатрами так, что те были похожи на языки.

Мы тоже могли погрузиться в хаос приготовлений, но в этом году Хаф-Шата вызвала волнение среди ахир. Наступала двадцать третья годовщина рождения Сабры. И с каждым новым днём, приближающим её, мы всё чаще ходили вокруг сестры на цыпочках, боясь вызвать её гнев, который угрожал выплеснуться через край. Она стала неразговорчивой и загадочной и не желала разговаривать со своей семьей, которая была вынуждена избавиться от неё в ближайшее время.

Прошло уже почти три луны после того, как я разговаривала с ней в последний раз. С тех пор, как мы стояли перед нашим отцом, а она бросила неоперившегося птенца прямо в лапы лисы. Эта вражда очень давила на меня, и каждый день, который мы проводили вместе в одном доме, был тяжелее предыдущего.

Тави переживала, и умоляла каждую из нас позабыть обиды.

– Вам не обязательно ненавидеть друг друга. Вы обе ведете себя глупо, – говорила она.

Я качала головой и говорила:

– Сначала Сабра.

Я была уверена, что моя старшая сестра говорила то же самое. Я знала, что через пару лет меня ждёт такая же судьба. Но наблюдая за тем, как Сабра мрачно расхаживает по шатру, я позволяла себе испытывать удовольствие, зная, что моей сестре придётся страдать из-за того, что она оказалась такой злой. Хотя это чувство и оставляло за собой след из вины.

Когда наступило последнее утро Сабры, беспокойство стало таким острым, словно лезвие ножа. Я не могла это выносить, и лежала на своём тюфяке, уставившись на побледневшие пятна на моих руках и на раскрытую карту, которую я держала между ними. Прошло уже десять дней после Омара. Мои синяки почти ушли под кожу, оставив на ней только бледно-зеленые пятна.

Я отказывалась думать о Саалиме, и пыталась ухватиться за любую мысль, которая приходила мне в голову. Мы не разговаривали с той самой ночи, и я не была уверена, что мы когда-нибудь ещё поговорим. Придёт ли он ко мне, если я позову? Я боялась, что он не придёт, и что я никогда не смогу сказать ему, что была не права. Всё это время он был прав. У меня не было никаких обязательств перед отцом, если это означало потерять саму себя, исполняя их.

Три стражника, вооруженные ятаганами, вошли в наш шатёр, прервав мои мысли. Я села, карта сама собой свернулась у меня на коленях, издав хлопок. Мои сёстры ахнули, удивившись их смелости, и поспешили прикрыть голые ноги платьями и одеялами. Мужчины никогда не входили к нам.

Если только у них не было особого приказа Короля.

– Мы пришли за Саброй, – сказал один из них.

Их лица не были закрыты, и мы увидели, что это были наши братья. Король отправил одних членов семьи, чтобы выгнать другого члена семьи.

И тут началось: приглушённые всхлипывания моих сестёр, которые стали перерастать в рыдания и плач по старшей сестре. Лицо Сабры скривилось. Она закрыла глаза, и начала медленно вставать, грудь её вздымалась. Она не собиралась противиться своей судьбе; она была слишком гордой. К тому моменту, когда она встала, ей удалось совладать с собой.

Я пристально наблюдала за ней, пытаясь понять, что скрывалось за её ничего не выражающим взглядом. Она медленно встала на колени, чтобы свернуть свой тюфяк. Тави бросилась к ней, желая помочь. Я видела, что плечи моей младшей сестры трясутся.

– Оставь его, – сказал тот же самый брат. – Тебе не разрешается ничего брать в поселение.

Тави нахмурилась и повернулась. Сабра осталась стоять на коленях. Она помолчала, а потом произнесла, осторожно подбирая слова:

– И я не могу ничего передать Отцу или матери?

– Нет.

Один из стражников протянул ей плащ из верблюжьей шерсти, который ничем не отличался от тех, в которые были одеты они сами. Он был новее и плотнее чем те старые плащи, что были у нас. Он будет согревать её в зимние дни, но ей все равно придется искать огонь ночью. Тави кинулась, чтобы принести её абайу и хиджаб. Теперь каждый мог бы узнать в ней изгнанную ахиру.

Сабра мужественно оделась и, наконец, набросила плащ на плечи. Стражники должны были отвести её на базар и там отпустить. Она не могла общаться со своими сёстрами, и ей запрещалось возвращаться во дворец. Если бы её поймали здесь, её могли выслать вместе с торговцами в далёкие деревни или приговорить к смерти. Это решение принимал наш отец, и оно сильно зависело от его настроения. Она больше не была частью семьи и должна была вести себя соответственно.

Сабра никогда не была в деревне. Я вспомнила, как Рахима шла вместе со мной по деревне, как она вцепилась в мою руку, боясь потеряться. И как, несмотря на всё её восхищение, она была напугана тем, какой огромной была деревня. Моя грудь сжалась, когда я представила, как должно быть была напугана Сабра, которой предстояло столкнуться с миром, о котором она ничего не знала. Я пожалела о своих самодовольных чувствах и потаённых мыслях, которые делали меня не намного лучше Сабры. Это не я была неоперившимся птенцом. Я была птицей с сильными крыльями, и я могла всё вынести. А вот Сабра нет.

– То есть у меня ничего не будет? Даже денег? – тихо спросила Сабра, но мы все услышали, как её голос чуть не сорвался.

Её глаза наполнились слезами, но она продолжала стоять ровно.

– Не волнуйся, – сказала Тави, теребя плащ Сабры. – Мы достанем тебе всё, что нужно. Мы что-нибудь придумаем. Ведь так?

Тави оглядела всех нас. Никто ничего не сказал.

– У тебя ничего не будет, и поскольку ахирам запрещено покидать дворец и общаться с жителями под страхом изгнания, – стражник пристально посмотрел на Тави, – я бы ни стал ничего ожидать.

И хотя его слова были резкими, в них была скрыта некая мягкость. Он не хотел говорить эти вещи своей сводной сестре. Я увидела сочувствие, проступившее на его строгом лице.

Последовала долгая пауза. Сабра уставилась в пол. Тави продолжала суетиться. Она осматривала шатёр в поисках еды, мешка, чего-нибудь, что можно было дать Сабре, хотя она знала, что стражники откажут ей.

И вдруг что-то, либо неестественная покорность Сабры, либо абсолютная беспомощность Тави, заставило меня сказать:

– Не будьте такими жестокими. Пусть хотя бы заберёт тюфяк.

– Ты лезешь не в своё дело, – огрызнулся стражник.

– Он не поможет ей выжить, – резко ответила я. – Она всё равно будет страдать, не переживайте. Но вы хотя бы не возьмёте такой груз на душу.

Никто из моих сестёр, включая Сабру, не смотрел на меня, устыдившись моих смелых речей.

– Ты не возьмешь с собой ничего. Мы дадим тебе немного времени, чтобы проститься.

После этого стражники вышли и стали ждать её снаружи.

Помещение потихоньку начало оживать. Сёстры стали подходить к Сабре и обнимать её, забрасывая нелепыми обещаниями найти её на улице, поделиться едой или заставить их принцев забрать её с собой в качестве прислуги либо поварихи, или поговорить со стражниками, чтобы добиться от них каких-нибудь поблажек. Их обещания были пусты точно шатры лавок ночью при ярком свете луны.

Тави не отходила от неё, она схватила Сабру за руку и сотрясалась от рыданий.

Сабра стояла неподвижно, пока собравшиеся вокруг сёстры трогали её словно верующие, которые хотят коснуться идола. Сабра не сводила взгляда с выхода из шатра, стараясь не двигать головой, чтобы не дать слезам потечь из её глаз, хотя они уже начали собираться на её веках. Мои сёстры рыдали, схватившись за её одежды, причитая так, словно она уже была мертва, не понимая, что самым ужасным был не её уход, а то, что они не знали, что произойдёт с ней после.

Большинство из наших сестер не видели, как шесть лет назад выгоняли нашу старшую сестру. Они ещё не познали этого горя и этой боли, которые должны были наступить следом. Я хорошо помнила тот день, но я забыла, что будет так больно наблюдать за тем, как Сабра лицом к лицу столкнётся со своим самым большим страхом. Со своим самым большим поражением. В прошлый раз понадобилось два года, чтобы узнать о судьбе изгнанной сестры. Она пыталась выстроить что-то наподобие нормальной жизни, хотя сделать это было нереально без постоянного притока денег. Попрошайничество не приносило выгоды в эти сложные времена. От голода она попыталась стащить буханку хлеба. Но её поймали, и лавочник жестоко избил её посреди рынка. Зрители и продавцы одобрительно кричали. Каждый житель в деревне был рад стать свидетелем того, как преподнесли урок дочери Короля, слоняющейся без дела. Считалось, что дочери Короля были ленивы. Жители деревни были готовы выразить ей столько же сочувствия, сколько выражал его Король по отношению к ним.