Текст книги "Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ)"

Автор книги: Йель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Великий островитянин... И что за нелепое название? Знали бы они, кто я на самом деле.

– Глазам не верю, ― послышалось из-за спины, я обернулся, увидев принца в повседневном облачении, которое составляли украшенный вышивкой баклажанного цвета камзол и облегающие штаны. ― Беглый раненый солдат вернулся. А я уж думал, ты ушёл умирать в одиночестве, как это делают домашние питомцы, когда достигают преклонного возраста.

Фразы, должные звучать как издёвка, были пропитаны необъяснимой тоской и печалью. Похоже, он действительно волновался о новом члене своего отряда и чувствовал ответственность за мою судьбу.

– Вы всё ещё здесь, ― пробормотал я неловко, опуская взгляд.

– Только представь, Вас Ха.

В несколько шагов он преодолел расстояние между нами и, тяжело выдохнув, опустил ладонь мне на плечо.

– Я всерьёз полагал тебя мёртвым, ― проговорил он тихо. ― Но рад возвращению. Идём.

Убрав руку, он направился вглубь деревни, а я следом.

Задумчиво глядел под ноги. Успев заранее напридумывать себе всяких ужасов, поражался тому, как же легко отделался. Тяжёлый скрип, похожий на моё представление о кресле-качалке, раскачивающемся туда-сюда на веранде фермерского дома в поселении, в котором я так и не успел побывать (но был наслышен по рассказам обменщицы Вралеты), отвлёк от размышлений. Повернув голову, понадеялся, наконец, собственными глазами оценить чудо-мебель, обожаемую старой знакомой, но вместо этого узрел три тела, тяжело свисающие с трёх толстых ветвей старого дуба прямо посреди деревни. Мертвецы выглядели свежими, покачивались, подчиняясь играющему со своими новыми марионетками ветру, а их глаза жадно клевали вороны. Я убивал и не раз видел мёртвые тела, но от этих стало не по себе.

Мы вошли в один из домиков. Стоял щедро накрытый стол, за которым восседали члены отряда красного рыцаря. Заметив меня, они сильно удивились и даже не попытались этого скрыть. Один солдат взволнованно вскочил, но прямой взгляд принца заставил его сесть обратно и уставиться в свою тарелку. В воздухе витало нечто для меня непонятное.

Устроившись по правую руку от принца, я набросился на еду как голодный зверь, сметая содержимое ближайших блюд. Хозяин, полумуж с круглым пузом, безропотно подавал гостям вино. Наевшись досыта, я опустошил кубок, запивая проглоченную пищу.

– Где ты был все эти три дня? ― требовательно спросил тот, кого я мысленно прозвал «пятнистым».

– Валялся в какой-то яме, ― пробормотал я, лишь через пару мгновения осознав смысл услышанных слов. Значит, меня не было целых три дня, и дикие звери не обглодали костей. Везунчик.

– И как ты там оказался? ― продолжал воин свой допрос.

– Не помню, ― ответил я расплывчато. ― Я вообще-то был ранен, помнишь? Думаешь, в таком состоянии я мог уйти так далеко, чтобы меня не нашли?

Неистово изображая обиду и поруганные чувства, я скрестил на груди руки.

– И что с раной? ― спросил кто-то с другого конца стола.

– Успела затянуться. Может грязь в которой лежал, оказалась целебной.

– И вы верите этой чепухе, принц? ― поразился третий солдат.

Красный рыцарь поднялся, громко отодвигая стул:

– Я думаю, с нас хватит этих разговоров. Вас Ха.

Я тоже встал. Мы направились к выходу. Краем уха я уловил чужое бормотание: «из-за этого коротышки повесили жителей деревни, а ему хоть бы хны». Из―за этого коротышки? Из-за меня что ли?

Шагнув на улицу, я остановился, снова повернувшись к мирно покачивающимся трупам. Чьи-то отцы, сыновья, братья? Мне не стоило жалеть их, но эти люди не были воинами и погибли не в честном бою.

– Тебя тревожат повешенные? ― поинтересовался принц, заметив мою оторопь.

– За что их казнили?

– За покушение на убийство солдата императорской армии, ― слова красного рыцаря звучали подобно стали и больно резанули по моему сердцу.

Я не знал, как определялась вина тех, кто не мог быть виновными, но доведись мне признаться в содеянном, это бы ничего не изменило, не вернуло мертвецов к жизни. И я отвернулся, более ничего не спросив.

По причине разбирательства, связанного с моим внезапным исчезновением, отряд красного рыцаря застрял в деревне на несколько дней и нескромно уничтожал чужие припасы. Но стоило пропавшему вернуться, как все стали собирать вещи и седлать коней. Один нашёлся и для меня. Неуверенность и страх перед верховой ездой смешались с решимостью не ударить в грязь лицом, и я кое-как забрался на скакуна, усевшись, сжал поводья.

Дав команду лошадям, члены отряда один за одним выезжали на просёлочную дорогу. За их уходом наблюдали жители деревни, прилипшие к окнам, но не осмеливались выходить наружу и не позволяли этого своим детям. Я оказался последним, неуверенно дёрнув поводья, скомандовал:

– Но!

Конь сдвинулся и поскакал вперёд. Я уже ездил верхом вместе с Димбо и стал вспоминать, как объездчица управлялась с Золоткой. Нужно сказать, что отношения с лошадкой у них были очень доверительные, и Димбо не приходилось постоянно надрывать глотку, потому что Золотка реагировала на одни лишь мимолётные движения её тела. Тогда я не задумался об этом, но теперь подобная связь между наездницей и лошадью показалась поразительной. Мой конь неохотно реагировал на простейшие команды, и не сразу перешёл на галоп, в итоге вынудив меня плестись в хвосте отряда.

По дороге размышлял, волновалась ли о моём отсутствии Адигора, и что она успела себе напридумывать относительно меня. Искала ли стражница мой хладный труп на поле боя? Оплакивала ли возможную смерть? Столь, казалось бы, мрачные думы поднимали настроение, когда я представлял искреннюю скорбь и потерянность Адигоры, вдруг осознавшей сколь много я для неё значил. И безграничное сожаление, отпечатавшееся на бледном лице от мысли, что больше ничего не вернуть и не исправить.

В итоге я был уверен, что моё появление живым и здоровым произведёт фурор, и гордо восседал на коне, как и положено герою, столь долгожданному кем-то любимым.

Мы въезжали в Аризель через главные ворота, город был огорожен довольно высокой стеной. Жители, завидев всадников, опускали головы, прикладывая к груди ладони. Было ясно, кому они кланялись. Но красный рыцарь не удостаивал обывателей ни взглядом, ни скупой улыбкой.

Спешиваясь и оставляя коня, с которым мы так и не поладили, я ощутил, что буквально валюсь с ног от усталости. Хотя может объятия встревоженной Адигоры смогут напитать силами это, измученное ранениями и выздоровлением, тело?

– Зайди к военному лекарю, ― велел мне принц, вручая коня конюшему.

– Но...

Он поднял брови:

– Хочешь, чтобы я лично тебя проводил?

– Как прикажете, ― промямлил я, точно зная, что мой красный надзиратель наверняка проверит выполнение своего приказа. И почему просто не оставить в покое коротышку «островитянина»? Некоторые люди не способны смириться даже с малейшим неподчинением, а моя душа была слишком непокорна, чтобы не противиться навязанной службе кому бы то ни было.

Конюшни располагались не в армейском районе, и мне предстояло миновать несколько улиц, чтобы добраться до военного лекаря и до постели. Солнце садилось, и пока я шагал, насыщенно-оранжевый закат стал кроваво-красным. Это случилось за одно моргание, а в природе такого не бывает. Воздух заполнился вязким и металлическим запахом, возвратившим меня обратно на поле боя.

Я остановился, обернувшись, и увидел ровный ряд людей, облачённых в алые балахоны, держащих в руках металлические чаши. Шествие возглавлял праведник Шин ― друг красного рыцаря. Через каждые десять шагов церковники останавливались, к чашам подходили люди. Но я видел одни только спины и не мог точно сказать, что они делали, но предположил, что пили содержимое чаш.

Широкая дорога без ответвлений и проулков, мне было некуда деваться, и шествие должно было пройти как раз рядом. Конечно, можно прибавить ходу, но я слишком устал, чтобы напрягаться, да и не стоило оно того.

Когда церковники уже начали дышать в затылок, я расслышал негромкое заунывное пение. Они старательно тянули каждое слово, делая его длиннее раза в три. Пели все кроме праведника, но настолько ладно, что мерещился всего один чёткий голос.

– Бо-о-о-огу сво-о-о-оему во-о-о-о-споём мы сла-а-а-аву. Все-е-е-видя-аще-е-ее о-о-око его-о-о да-а-а не со-о-омкнё-о-от ве-е-ека-а.

Как и ожидалось, шествие замерло в паре шагов от меня. Их ход освещался огнями фонарей, прикреплённых к палкам, которые несли мальчики лет двенадцати на вид. На улицу высыпали жители и стали по очереди склоняться над чашами. Я повернул голову, чтобы понаблюдать, и примёрз к тому месту, на котором стоял. Мужчины вовсе не пили из чаш, они пускали себе кровь, протыкая кончики пальцев и выдавливая капли в металлические сосуды. После праведник макал украшенный перстнем палец в чашу и оставлял кровавое пятно на лбу верующего, возвращающегося к себе домой в благоговении.

– Хотите и вы освятить свою жизнь Оком Господнем? ― поинтересовался праведник Шин приподнятым и неожиданно учтивым тоном у меня, не сразу заметившего его вставшего рядом, слишком уж глаза оказались заняты рассматриванием содержимого чаш. Так много крови...

– И что же это значит? ― поинтересовался я вежливо.

– Бог станет присматривать за вами и освятит дальнейший путь, награждая за праведность и наказывая за дурные поступки. Он направит и охранит вас.

Пока Шин разглагольствовал, собралась толпа любопытствующих, выжидательно наблюдающих, как отнесётся варвар-островитянин к их вере. Потому я постарался немного урезонить свой характер, чтобы не вызвать излишнюю враждебность и не задеть чужие чувства. Обычно чувства верующих самые нежные из всех и легко ранятся.

– Значит мне нужно лишь отдать пару капель вашему Богу, чтобы мой путь осветился его оком?

– Нашему Богу, ― возразил праведник Шин. ― Бог един для всех, даже если вы отрицаете его.

Я пролил достаточно крови на поле боя, потому от пары капель вряд ли из тела много убудет. Но мне стало действительно любопытно, что произойдёт, и существует ли их пресловутый Бог, или всё лишь выдумки безумных фанатиков. Я приблизился к чаше на глазах у искренне поражённого праведника, чьё каменное лицо вдруг смягчилось.

Взяв кинжал из протянутой руки одного из мальчишек, я проткнул палец и выдавил пару капель в сосуд. Они стекали, казалось, целую вечность, а когда всё-таки коснулись алой глади, содержимое чаши свернулось. Алый цветок заката за спинами церковников порвался ровно посередине, а сквозь дыру просвечивало оранжевое солнце. Моя кровь, освящённая ведьмовским колдовством, столкнулась с чем-то ей противным. И чаша предо мной была не просто чашей.

– Демон? ― вопросительно и испуганно пробормотал кто-то во вдруг зароптавшей толпе.

Глаза праведника расширились, а оранжевый всполох освятил косой шрам, отпечатавшийся у внешнего уголка правого глаза. Выглядел он как след от удара окольцованной рукой, возможно с точно таким же перстнем, что украшал руку, обычно завёрнутую в бархатную перчатку.

– Кто ты ещё такой? ― прошипел Шин мне в лицо без намёка на прежнюю учтивость.

– Я это я. А все эти люди знают, чем вы действительно занимаетесь, и как используете их добровольно сданную кровь?

Меж бровей праведника образовалась глубокая морщинка, он резко отвернулся, громко возвестив:

– Кровавая месса окончена!

И шествие изменило свой ход, исчезнув вдалеке скорее, чем появилось на этой улице. Я пожалел о своих дерзких словах, звучавших так, словно я знал о делах местной церкви. Но ложь действительно раздражала, особенно, когда бесстыдно лгали в лицо.

Я ступил в армейский район, когда уже совсем стемнело, но в окне домика лекаря всё ещё горел свет. Он принимал раненых и больных допоздна, а я не сомневался, что мужчине велели дожидаться островитянина. Если бы ранили в руку или плечо проблем оказалось бы куда меньше, но в грудь... Достанься мне плоская грудь, и печалей бы не знал и спать на животе было бы в разы удобней.

Но даже медленные шаги доставляли до цели. Коротко постучав в шершавую деревянную дверь, от которой можно было запросто получить с десяток заноз, я вошёл. Просторное и светлое помещение освещали многочисленные свечи. Лекарь, облачённый в снежно-белую рубаху длиной почти до самого пола, сидел на жёстком стульчике за квадратным столом. Взрослый мужчина лет сорока на вид, но он не был воином. Светлые волосы аккуратно и ровно срезаны до плеч, да и взгляд совсем не высокомерный.

В Империи все ремесленники за исключением кузнецов относились к полумужам. Арчи рассказывал, что часто такие покупали рабов-мальчишек, ещё не получивших клеймо, в подмастерья. Даже работа по спасению жизней не могла сравниться по почётности с искусным убийством и избеганием смерти на поле боя.

– Вас Ха, ― мягко и вежливо улыбнулся лекарь. ― Мне сказали, что вы зайдёте.

– Мне пришлось. Но, уверяю, я в полном порядке. Чувствую себя прекрасно, ― даже широко улыбнулся для убедительности.

– И всё-таки мой долг хотя бы осмотреть вашу рану.

Я нахмурился. Наверняка, принц разозлится, если узнает, что я избежал осмотра, а лекарь не рискнёт солгать. Повешенные, всё ещё покачивающиеся у меня перед глазами, красноречиво свидетельствовали о нраве красного рыцаря и о том, насколько непростительны любые действия, направленные против императорской армии и её верных солдат.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так противился осмотру, ― лекарь положил руки себе на колени. ― Что за страшную тайну скрывает ваша рана?

Не зная, что ещё предпринять, я расстегнул ремень, прислонив Велимир к стене, стал медленно справляться с ремешками нагрудника.

– Может мне вам помочь? ― поинтересовался лекарь, который наверняка хотел уже, как и я, оказаться в постели.

Но на полпути к изрезанному зипуну, меня осенило. Моё слово против слова полумужа. Он мне никто, вижу-то впервые и судьба его меня нисколько не волновала. Хоть в этих глазах не растворилось ни капли злобы или каких-либо дурных намерений. А мне поплохело от одной лишь мысли о том, что я собирался сделать, только бы не выдать себя. Разве я настолько дурной человек? Впрочем Адигора бы на моём месте ни секунды не сомневалась, но я бы не стал от этого думать о ней хуже.

– Ты отпустишь меня без осмотра, но красному рыцарю отчитаешься, что проверил рану, ― проговорил я жёстко и хладнокровно, застёгивая ремешки обратно. ― А взамен я не расскажу, что ты домогался меня, старый извращенец.

Лекарь замер с полуоткрытым ртом. Даже при таком блеклом освещении было видно, как сильно он побледнел, стал практически по цвет халата.

– Никто не поверит в эту гнусную ложь, ― выдохнул он нервно.

– Неужели? ― я прищурился. ― Почему бы красному рыцарю, повесившему троих жителей деревни, заподозренных, но в действительности нисколько невиновных в моём внезапном исчезновении, мне не поверить? Кажется, члены собственного отряда для принца важнее какого-то легко заменимого лекаря.

– Я бы не справился с вами... ― мямлил бедняга.

– Может и так, а может быть хотел дать мне лошадиную дозу снотворного. Сейчас темно и тихо, никого вокруг.

Больше лекарь ни слова не сказал, потупив испуганный взор. Я забрал Велимир и быстро покинул домик, направившись в сторону казарм. Наша с Адигорой общая комната выходила окнами в сторону душевых. Стражница порой с любопытством наблюдала за тем, как солдаты мылись. И мы всегда точно знали, когда можем принять душ без опасений быть застигнутыми врасплох.

Я шагал, надеясь, что холодный ночной воздух выветрит стыд из моей души. Но когда входил без стука в крохотную комнатушку, чьё убранство составляли лишь пара скрипучих кроватей, да узкий шкаф, было всё ещё очень гадко на сердце. Адигора сидела на краешке кровати у самого окна, на бледное лицо падал свет от старой масляной лампы, стоящей на подоконнике.

Закрыв дверь на засов, я расправил плечи, приготовившись к нежным объятиям. Адигора повернула голову:

– С возвращением. Где ты была? Развлекалась с красным командиром?

– Ты разве не слышала о моём тяжёлом ранении и невзгодах, вынудивших идти на всякие уловки, лишь бы не оказаться разоблачённой? ― я положил Велимир у изголовья и сел напротив Адигоры. ― Ты-то цела?

Адигора чуть улыбнулась и положила ладонь мне на колено.

– Всего пара царапин, Васха. Но мы можем обсудить это завтра.

Она убрала руку и легла в кровать, укутавшись в одеяло, отвернулась к стене.

Пусть и крохотная толика внимания, и лёгкое дружеское касание Адигоры, но этого оказалось достаточно, чтобы отогнать последние следы вины перед несчастным лекарем и заснуть сном невинного младенца. Может не я сам, но это измученное тело заслуживало отдыха после всех выпавших на его долю испытаний.

Глава 14. Шёлк и бархат

Мне были известны разные эмоциональные состояние Адигоры, включая оттенки ей бесстрастности, смешивающейся порой и с другими чувствами. Но скучающей я видел её впервые, может потому что стражница привыкла быть всегда начеку и никогда не расслабляться.

Сейчас же она сидела напротив меня в армейской столовой и ковыряла железной ложкой в овсяной каше, щедро удобренной маслом. Не самое вкусное блюдо, но необходимое, чтобы как-то продержаться до более сносного обеда, в который входили мясные котлеты.

Окна столовой выходили на площадь армейского района. Посередине неё располагался деревянный столб, глубоко вбитый в землю. Раньше я гадал о его назначении, хотя ни разу не видел, чтобы его использовали до сего утра.

– И давно это продолжается? ― поинтересовался я у Адигоры, из последних сил стараясь вернуть себе аппетит и насильно запихивая в рот ложку каши.

– С тех пор как вернулись из похода. Я удивлена, что он так долго продержался. Но, похоже, солдатам действительно нравится, и очередь не исчезает, даже когда-то кто-то сжалившийся бросает пленнику чёрствый кусок хлеба. Хотя на его месте я предпочла бы умереть от голода.

В её голосе не было сочувствия, но сквозила некоторая горечь, может Адигоре просто опостылело зрелище, которого я, бывалый воин, не мог выдерживать вовсе. Но не пересаживался от окна, чтобы не показывать свою слабость в основном перед солдатами, Адигора бы поняла.

– Интересно, за что подобное выпало именно на долю этого парня? ― пробормотал я на имперском.

– Выбрали бесполезного для командования и самого смазливого, ― послышался непрошенный ответ знакомого задиры над головой.

Я обернулся. Солдат широко улыбался, поставив руки в боки. Его пояс обхватывали самодельные браслеты, сплетённые из локонов волос убитых в недавнем сражении республиканцев. Многие нынче ходили с подобными аксессуарами, хотя внимание, конечно, привлекали только самые необычные расцветки. Что касалось моих трофеев, я бросил их ещё в той грязной яме, когда, придя в чувства, осознал, что таскаю волосы, срезанные с мертвецов.

А сейчас всё никак не мог взять в толк, почему независимо от толщины кирпичных стен и закрытости стеклянных окон, я различал глухой кашель пленника, прикованного цепями к столбу, и отплёвывающегося лишь затем, чтобы его рот снова наполнился.

– Хочешь попробовать? ― обратился ко мне старый знакомый. ― Конечно, он уже не такой узкий как в самом начале, но ощущения всё равно приятные, и главное твой кошелёк не пострадает.

– Какое соблазнительное предложение, ― процедил я сквозь зубы, отодвигая кашу, которую так и не смог в себя запихнуть. ― Но я воздержусь.

– Не охота брататься с другими? ― солдат прищурил правый глаз. ― Особенным себя считаешь, только потому что сразу попал в отряд красного рыцаря?

Опершись ладонями о стол, я поднялся:

– Вот значит, как. Может мне передать моему приятелю твои слова? Кажется, он тоже лишь наблюдал, ― я кивнул в сторону скучающей Адигоры.

Солдат сразу стушевался, растеряв прежний пыл. Ледяная аура стражницы пугала его, и в этот раз мне не пришлось себя оправдывать, выдумывая всякую нелепицу. Назойливый приставала развернулся и ушёл. Нас оставили в покое, я опустился обратно на стул, решив хотя бы допить воду, которую здесь разводили с молоком, щедро приправляя при этом сахаром.

– Я начинаю понимать, ― проговорила Адигора, сцепляя пальцы перед собой, ― их язык. Но не вижу разницы между прикованным цепями мужчиной и остальными, относящимися к нему как к мусору.

– Может, как раз в цепях и разница, ― задумчиво пробормотал я.

– Нет. Ведь на них тоже цепи. Они скованны обязательством служить своему Императору, а если не станут, то их оковы обратятся в тюремные, либо в клеймо жалкого полумужа. В этом крае нет свободных людей. Поскорее бы вернуться домой...

– Мы здесь, чтобы спасти наш дом от этого рабства.

– Хватит ли нам сил на это, Васха? Меня гложут сомнения. Мы не готовы к столкновению с таким врагом, никогда не были и никогда не будем.

– Неужели тебя охватило отчаяние?

Адигора отвернулась от тошнотворного зрелища за окном и посмотрела на меня:

– Ром и остальные пока не вернулись. Мы ни на шаг не приблизились к нашей цели, а лишь всё больше увязаем в этом чуждом нашему сердцу мире, каждый раз бессмысленно подставляя себя под удар. Но самое худшее, что мы заражаемся этим миром. Кто знает, не стояли бы мы сейчас в очереди к пленнику, если бы нам было, что в него засовывать?

Я наконец набрался духу и повернулся к окну. Голый и израненный со слипшимися волосами республиканец стоял на четвереньках и только и делал, что обслуживал ненасытную похоть пленивших его солдат. Если слёзы и были на приобрётшем тупое выражение, исхудавшем лице, то они давно высохли. Глаза выглядели остекленевшими. Пара ложек овсянки, что я съел, стали проситься наружу.

– Я не позволю тебе так думать, Адигора, ― вскочил, направившись к выходу из столовой, хлопнул дверью, ступая на мощёную камнем улицу.

Велимир привычно постукивал по бедру с каждым моим шагом. Заметив приближающегося «островитянина», солдаты, стоящие в очереди к измученному республиканцу, вдруг расступились. Наверное, они развлекались уже в какой раз, а я здесь объявился впервые. Улыбки на лицах стали шире. Имперцы довольно щурились, ожидая, когда «островитянин» пригретый красным рыцарем станет одним из них. Это был не просто обычай, но негласное соглашение на уровне куда более глубоком, чем сознание. Демонстрация безусловной власти и превосходства над существом равным должна была превознести чинивших насилие и сделать их значительней в собственных глазах, а жертву напротив превратить в нечто грязное и жалкое, незаслуживающее ни милосердия, ни сочувствия, ни жизни.

– Смотри, я тот, кто это делает с тобой, ― шептал я, не замечая слёз, что вдруг заструились по щекам. ― Ты ― ничто, а я ― всё, ― я возвысился над республиканцем, чью голову подняли за волосы, выставляя вперёд лицо.

– Хочешь начать спереди или сзади? ― поинтересовался сторонний голос.

Лязг обнажающегося Велимира стал ответом. Кажется, я даже успел разглядеть благодарность в этих потухших глазах, прежде чем перерезал ему глотку. Истёкшее кровью тело республиканца обмякло, солдат, держащий волосы, отпрянул. А Велимир вернулся в ножны.

Толпа наполнилась недовольным ропотом.

– Кто дал тебе право лишать нас заслуженного веселья?! ― выступив вперёд возмутился парень примерно одного со мной возраста с пушком на подбородке. ― Многие наши братья отдали жизни, а мы каждый раз рискуем своей шкурой!

– Так много грязи, ― процедил я резко. ― И стоит такая невыносимая вонь, что никакое благоуханное мыло не отмоет.

– Что сказал? ― разозлившись, он толкнул меня в грудь. ― А может ты республиканский шпион, раз их жалеешь?

Я безрадостно улыбнулся:

– Помолись, чтобы, когда окажешься на его месте, кто-нибудь оказал бы тебе такую же милость.

Если бы не закон, уверен солдаты разорвали бы меня в клочья. Их взгляды полные ненависти и презрения вонзались в каждую частичку моего тела. Никогда мне не стать одним из них. И эта мысль здорово поднимала настроение.

Адигора вышла на улицу и сейчас стояла перед входом в столовую. Её привычная бесстрастность смешалась с едва различимым облегчением. Мне кажется, что глубоко в душе она понимала, на какой грани ныне стоял Светлый край. Я уже видел эту грань, когда-то в прошлой жизни или может быть во сне. Там на месте республиканца была любая безымянная женщина. Точнее не она сама, а её тело, вдруг по чужой злой воле обратившееся в бездушный предмет. На войне не разбирают, а просто берут. Я не мог допустить этого в Быстроречье.

– Почему ты плачешь? ― поинтересовалась Адигора, когда я к ней подошёл.

– Я плачу? ― шокировано пробормотал я, хватаясь за мокрое от слёз лицо. ― И правда. Просто подумала, что не могу сдаться даже ценой всех своих оставшихся смертей.

Быстро стёр влагу с лица, всё ещё ощущая непередаваемый ужас от мысли, что я сам легко мог оказаться на месте бедняги республиканца. Тяжёлые навязчивые думы прервал голос принца:

– Вас Ха!

При появлении красного рыцаря толпа стала расходиться по своим делам. Я же откликнулся на зов, как и положено верному слуге императорской семьи. Принц глядел на меня сверху вниз с полуулыбкой.

– Впервые вижу, чтобы кто-то столь милосердно обошёлся с пленником. Да ещё рядовой солдат. Слова того парня действительно встревожили меня. Не республиканский ли ты шпион?

Но я видел, что он насмехался, а не спрашивал об этом всерьёз.

– Наверное, и рабов тебе дарить не стоит, потому что непременно даруешь им волю. А что дальше, Вас Ха, пойдёшь раздашь свои пожитки беднякам? Или усыновишь пару бездомных сирот? Простишь обиды всем своим врагам? Раскаешься в грехах и пострижёшься в монахи? ― тело принца сотрясал беззвучный смех.

Не будь мне страшно несколько мгновения тому назад, я непременно пребывал бы в бешенстве.

– А может, ― принц внезапно успокоился, переводя дух, и понизил голос, больше не шутя, ― раз ты так жалеешь нашего врага, то хочешь занять его место?

– Мне вовсе не жаль его, принц, ― честно признался я. ― Дело не в страданиях, выпавших на его долю. Мне становится гадко от мысли, что я буду служить с людьми, которым даже в глаза не смогу посмотреть, потому что испытываю непреодолимое отвращение. Республиканца ни разу не помыли, я подозреваю. Он валялся в пыли, измазанный смешавшимися соками сотен мужчин, которые совокуплялись не с ним, а друг с другом посредством тела, что больше не считали за человека. И смотреть на это больше не было сил.

Я замер, ожидая очередного приступа веселья, но улыбка окончательно сползла с лица красного рыцаря, в чьих глазах читалось внезапное мрачное озарение.

– Ты! ― рявкнул он на ближайшего проходящего мимо чёрного рыцаря. ― Чтобы этого столба не было на площади к вечеру. А тело сожгите и развейте по ветру.

– Как прикажете, принц, ― всполошился рыцарь и засуетился, собирая солдат и раздавая необходимые указания.

Отмерив меня долгим задумчивым взглядом, красный рыцарь отвернулся и зашагал по улице. Я последовал за своим командиром, которого вдруг так задели сказанные мной слова. Получив такой внезапный сильный отклик, я даже слегка ошалел. Ещё станут говорить, будто островитянин дурно влияет на принца. Я и на кого-то влияю? И такое возможно?

– Полагаю, что теперь, посещая бордель, я буду каждый раз вспоминать твои слова, ― сказал красный рыцарь и прибавил рассудительно. ― Хотя можно заказывать девственников, пусть они и стоят намного дороже.

Момент триумфа длился недолго. Влияю? Вот уж размечтался. Кто-то с волосами цвета мха так ничего и не понял. Невольный вздох сорвался с моих губ.

– Шин хотел видеть тебя, и мне стало действительно любопытно почему, ― вновь заговорил красный рыцарь, когда мы оставили армейский район позади. ― Обращайся к нему почтительно, может так и не скажешь, но Шин тоже принц, только из другой ветви ― Ки́ран. В городе же ходят толки, что у нас завёлся демон, явившийся из самых глубин Ада. Тебя им величают.

По непринуждённым интонациям было понятно, что принца развлекали все эти слухи, которые могли доставить мне немало хлопот.

– Объясняют отбитый могучий удар твоим демоническим происхождением, ― рассмеялся принц, толкая тяжёлую дверь глазастого здания, оказавшегося здешней церковью.

Вот я и очутился внутри этой притягивающей загадочной постройки. Просторная зала с высокими потолками. Деревянные кресла стояли полукругом, огибая большую чашу из золота, сейчас пустую. На стене за чашей висело громадное полотно с изображением утопающих в крови мужчин, их лица скривила мука, руки простирались к небесам, с которых на них равнодушно взирали ангелы. А между небом и землёй парила фигура в длинном балахоне цвета красного вина и протягивала руку помощи утопающим, на раскрытой ладони был изображён широко открытый глаз. Скромное убранство помещения ярко освещал неестественный слепящий белый свет от свечей из насыщенно красного воска.

В пустой церкви стояла звенящая тишина. И приближающиеся лёгкие шаги праведника показались мне топотом сотен ног, двигающихся в такт. Наверное, он услышал, как открывалась и захлопывалась дверь. Немудрено в такой тишине, пожиравшей любые звуки.

– Я привёл его, как и обещал, ― возвестил принц весело.

Праведник смерил меня взглядом с головы до ног, словно проверяя не ошибся ли красный рыцарь островитянином. Мне же совсем не хотелось находиться в стенах чужой и во многом неприятно странной церкви, пусть я и осознавал, что сам в который раз навлёк на себя беду. Но ведьмовское колдовство не было в моей власти и отвечать за что-то настолько малопонятное я не мог.

– Я действительно сожалею, что испортил вашу мессу, ― проговорил я, раскаиваясь в своём глупом и опрометчивом поступке. Гораздо проще было раскрыть истинную личность и выложить всю историю как на духу, чем снова вертеться как уж на сковороде.

– Видишь, Шин, он сожалеет, ― сказал принц насмешливо. ― Чего же ты ещё хочешь?

– Только взглянуть Оком Господним, ― праведник стянул бархатную перчатку, заткнул её за пояс, вытянул правую руку, раскрыв передо мной ладонь и начал что-то едва слышно шептать себе под нос.

На меня глядел нарисованный глаз, который с каждым словом кровопускателя преображался. Он превращался в настоящий яркого красного цвета ― цвета крови. И вот уже взмахивал длинными ресницами, моргая, уставился в оба моих глаза. Жуткое зрелище, от которого мурашки поползли по коже. Но я не мог отвести взгляда. И пялился в око, кажущееся бездонным и бурлящим, жаждущим поглотить меня целиком.

Только когда чужая ладонь сжалась в кулак, наконец пришёл в себя и поднял голову, заметив оторопь на лице праведника.

– Что случилось? ― поинтересовался, внимательно наблюдавший за происходящим, принц.

Шин повернулся к другу:

– Я должен был узреть его смерть, но увидел только цветущее дерево. Кривое, с глубокой зазубриной посередине, дерево...

В какой-то мере видение кровопускателя не было обманом, но я не собирался об этом рассказывать.