сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Альма взволнованно стоит за импровизированной сценой и бегает пальцами по струнам. Обычно она никогда не нервничает перед выступлением, но сегодня все совсем не так. Она вспоминает, как утром ребята вбежали в столовую, размахивая рукой с расписанием, и спрашивали, почему же они раньше ничего не рассказали.
Сейн сказал, что это должен был быть сюрприз, и о выступлении знали лишь четверо. Все единогласно подтвердили, что сюрприз удался, и с нетерпением ждали вечера. Сейчас она слышит, как негромко, но возбужденно переговариваются зрители, и у нее холодеют ладони.
В зале будет он. Элдер Койн будет в зале. Нужно спеть так, чтобы ему понравилось. Нужно спеть так, чтобы он глаз от нее не мог оторвать.
— Ты готова? — появляется из ниоткуда Сейн.
Он даже причесался ради этого выступления и постарался что-то сделать с непослушными вьющимися волосами. Это ее забавляет.
— Я страшно нервничаю, — сознается она.
Сейн искренне улыбается.
— Ты всех покоришь, — заверяет он. — Снова.
Альма кивает несколько раз, и Сейн выбегает из-за серой шторы, чтобы объявить ее. «На сцене прекрасная Альма Грей!» — эхом разбиваются его слова по столовой, и слышатся громкие овации. Альма слышит больше мужских голосов, нежели женских, и думает только о том, чтобы это выступление не вышло ей боком.
Она выходит из-за шторки под угасающие аплодисменты, но они взрываются с новой силой, когда Альма в платье проходит вперед к стоящему посередине стулу. Парни срывают глотку, хлопая в ладоши. Девушек Альма слышит все меньше, и ей становится не по себе. Зря она затеяла все с платьем.
Сначала обрезает волосы и ходит с распущенными, теперь это. У нее были открыты щиколотки и часть икр. О последствиях Альма задумывается только сейчас. Привыкнув за столько времени нарушать правила, Альма ловит себя на мысли, что, нарушая их сейчас, она не испытывает ни капли радости.
Ей нравятся правила. С ними действительно легче живется.
Альма присаживается на стул, опуская одну ногу на узкую жердочку, чтобы было удобнее, и берет в руки гитару, заправив за правое ухо прядь. На нее направляется свет небольшой лампы, помогая тем самым сконцентрировать свое внимание только на музыке, а не бегать глазами по зрительному залу.
Аплодисменты стихают, зал замирает. Альма Грей склоняется ниже и начинает игру. Большое пространство эхом аккомпанирует гитарному соло, и вскоре она начинает петь. Альма Грей поет баллады о жизни и смерти, о разбитых сердцах и счастливых концах. Поет о счастье и горе, о любви и ненависти. О потере.
Напоследок она снова поет о девочке, затерявшейся в непогоде и не оставляющей следы. И только когда последний аккорд эхом отзывается под потолком, и вытянутая нота затихает в воздухе, зал впервые позволяет себе вдохнуть.
В этих аплодисментах Альма Грей слышит и парней, и девушек. Она слышит смех и слышит слезы. Слышит их голоса так, словно они ее собственные. Поклонившись, она смотрит в зрительный зал и ищет.
Альма снова не замечает внимательного и сосредоточенно взгляда одного из зрителей. Не замечает также, что он не хлопает. Она кивает и благодарит почти каждого, но продолжает искать одного человека.
Темная макушка мелькает среди толпы в сторону выхода и Альма, снова поклонившись, следом скользит к дверям выхода, стараясь не упускать его из виду.
— Элдер! — имя впервые срывается с ее губ, когда она прикасается к его предплечью.
Он останавливается, заведя руки за спину, и оборачивается к ней. Она отдергивает руку, как от огня, но стоит перед ним раскрасневшаяся и счастливая, сжимая в руке гитару.
— Прости, не хотела нарушать твое личное пространство, — запыхавшись, произносит она.
Элдер молча смотрит на нее, ни один мускул на его лице не дрожит. Альма не отчаивается.
— Тебе понравилось выступление? — снова пытает она удачу и улыбается.
— Неплохое, — на мгновение задумавшись, отвечает он.
Альме ничего не остается кроме того, чтобы просто кивнуть. Неплохое? Как вообще понимать такой ответ? В зале шумят, убирают скамейки по местам. Вот-вот в коридор начнут выходить жители Дистрикта.
— Что-то еще? — вскидывает он брови.
От него веет холодной строгостью, Альма не может больше улыбаться.
— Тебе нравится, — она на мгновение замолкает, опустив голову и разгладив подол, — мое платье? — снова поднимает она глаза.
Элдер оценивающе, медленно смотрит на нее с макушки каштановых волос до носок серых ботинок. Желваки его едва дергаются. Альма чувствует, как краснеет.
— У нас такого не носят, — отвечает он, сильнее сжимая руки в замок за спиной. — Это не по правилам.
Щеки девушки вспыхивают с новой силой, она беспомощно переминается с ноги на ногу.
— Необязательно быть таким черствым, Элдер, — качает она головой и вымученно улыбается.
Она не боится смотреть ему в глаза, не боится говорить ему в лицо такие вещи. Элдер делает вещи и похуже. Это обычное унижение, с запретом на рождение детей оно и рядом не стоит.
— Это же просто для сцены, — продолжает она. Щеки пылают все сильнее. — Люди изголодались по счастью. Им нужна музыка.
Неожиданно Элдер делает шаг вперед, и Альма вздрагивает, когда он останавливается напротив нее на расстоянии вытянутой руки и чуть наклоняет вниз голову, глядя ей в глаза с непомерной холодностью.
— На музыке порядка не построишь, Альма Грей, — цедит он. — Советую тебе хорошенько это запомнить.
Из зала выходят жители Тринадцатого Дистрикта, обсуждая прекрасный концерт. Элдер Койн уходит в одном направлении, а Альма бежит в другую сторону, чтобы никто с ней не смел заговаривать. Пылающие щеки остужаются слезами без посторонних.
========== Глава VI. "Лицо ребенка" ==========
— Ты сегодня очень тихая, Альма, — замечает Громила, чуть пихнув ее локтем. — Эй, ты в порядке?
Альма, до того момента безучастно ковыряющаяся ложкой в жидкой каше, поднимает взгляд. Артистичная натура позволяет ей быстро войти в образ и тепло улыбнуться.
— Конечно, — заверяет она, — я просто задумалась.
Громила успокаивается, беспокойство в его глазах растворяется, и за общим столом снова начинаются разговоры. Альма сначала старается слушать и даже отвечать, но вскоре теряет энергию и на это, снова начиная ковырять ложкой в каше и смотреть в одну точку перед собой.
Вчерашние слова Элдера Койна набатом стучат у нее в голове весь вечер, всю ночь и всё сегодняшнее утро. Альма до сих пор не может простить себе слабость, которая ее вчера настигла. Слезы — это средство избавления от боли. Боли душевной, физическую нужно переносить иначе, так ее учила мама.
Резкие слова Элдера не принесли боли душевной, они разозлили, очень сильно разозлили. Альма до сих пор чувствует на суховатых щеках едва заметные полосы от коротких ногтей, появившиеся в тот момент, когда вчера она быстрыми и частыми движениями смахивала слезы с пылающей кожи.
Она заставляет себя успокоиться в тот же момент и взять себя в руки. Элдер Койн — не тот человек, из-за которого она станет лить слезы. Он, скорее, последний человек. Альма собирается с мыслями, глубоко дышит и, дождавшись, пока жители разойдутся по своим ячейкам, возвращается в свою, не привлекая к себе ненужного внимания.
Убрав гитару под постель, она обещает себе, что завтра же вернет ее Сейну. Аккуратно сняв с себя кропотливый шедевр Вайлет, Альма складывает его и убирает в нижний ящик тумбочки, определяя для себя новые правила.
Она больше не наденет платье, только не здесь. Второе обещание. Если ее судьба оставаться тут всю жизнь, то платье она наденет всего раз в будущем, Альма это знает и дает себе третье обещание за вечер. В этом месте все ее недооценивают, но Альма не из тех, кто обращает внимание на неуверенных людей.
Они уже знают ее имя, остается дело за малым: сделать так, чтобы они хорошенько его запомнили.
Альма заканчивает завтрак, любезно со всеми прощается и решает для себя, что вздернет подбородок только в тот момент, когда добьется успехов. Несмотря на связанные руки и ограниченное расписание, Альма может и из этого извлечь немалую пользу.
Слишком сильно Элдер Койн задевает ее гордость своими словами, теперь у нее есть стимул, чтобы доказать ему его неправоту.
Альма полностью углубляется в совершенствование навыков шитья, отметая в сторону все прочее. Даже похвалы и улыбки за прекрасное выступление. Теперь в Дистрикте Тринадцать ее действительно знают все, и эту внезапную популярность Альма решает в скором времени сделать своим оружием.
Она проводит с Вайлет часы напролет, постоянно ходит с исколотыми подушечками пальцев, но старается и усердно учится всему, что она ей показывает. Через две недели она впервые получает от Мегги настоящую похвалу за чудесно сшитую дюжину комбинезонов, но долго не радуется, потому что не может себе этого позволить.
На кухне холодная война становится менее заметной. После ее выступления часть девушек смотрит на нее иначе, иногда даже здоровается, хоть и не разговаривает во время работы. Одна девушка однажды спрашивает, откуда в ее балладах столько горечи. Альма в тот момент хочет спросить в ответ, почему столько горечи в ее глазах. На вопрос Альма ответить не может, слишком многое пришлось бы рассказывать.
В повседневной рутине случается радостная новость в тот момент, когда Оливия сообщает о смене ее деятельности на кухне. Своеобразное повышение позволяет ей наконец выйти из своего угла, оставив корзину с луком новенькой девочке, встать на новое место и стать напарницей другой помощнице.
Альма радуется, но не подает виду, что из всех девушек Оливия ставит ее в пару именно с Мартой.
— Привет, — все же не удается Альме скрыть улыбку. — Я очень рада тебя видеть.
Альма замечает, что Марта выглядит даже хуже, чем в прошлый раз. Она очень бледная, плечи девушки поникшие, выглядит она так, словно ее вот-вот вывернет.
— Марта, тебе нехорошо? — непроизвольно беспокоится она.
— Пустяки, — хрипло отвечает она, махнув рукой. — Бывало и хуже.
Марта, чуть пошатываясь, утирает лоб тыльной стороной ладони, после чего разглаживает на себе фартук, и продолжает промывать зелень.
— Может, тебе помочь дойти до медпункта? — не отстает она.
— Альма, — Марта впервые поднимает на нее уставшие, бледно-зеленые глаза, — нарезай молча овощи, пожалуйста. Со мной все в порядке.
Альма опускает взгляд, чувствуя, как краснеют щеки. Она лишь хотела помочь! Раздосадованная неприятным началом разговора, Альма начинает нарезать овощи для супа, не поднимая головы. Долго быть отстраненной не получается, просыпается жажда к общению.
Альма смотрит на столешницу перед собой, глядя на их работу и решая завести разговор просто так.
— Ты режешь укроп? — как бы между делом спрашивает она.
Марта какое-то время молчит. Альма поднимает на нее взгляд.
— Не укроп, — наконец отвечает она. — Это… — она задумывается, — для вкуса. Оливия говорит всегда добавлять.
Альма кивает, быстро смотрит на зелень, продолжая резать морковь, и сначала ничего не замечает, как вдруг рука с ножом останавливается, и она снова смотрит на растения. Оставив нож, Альма берет стебель в руку и внимательно на него смотрит.
Он был красивым, с сине-зелеными листьями перистой формы. Альма была абсолютно уверена, что видела его раньше, только никак не может понять, где именно. Чего-то на этих стебельках не хватает.
Альма в надежде бегает глазами по столешнице и мойке и внезапно замирает. Холодный и липкий страх узлом сворачивается в животе. На дне раковины лежат белые распустившиеся бутоны. Альма подносит стебелек к носу и хочет ошибаться, но терпкий запах травы тут же пробуждает воспоминания и заставляет ее все вспомнить.
— Марта, — шепотом зовет она, — ты хоть понимаешь, что добавляешь в еду из раза в раз?
Марта не поднимает головы.
— Пряности, — жмет она плечами. — Оливия сказала, добавлять всегда, я так и делаю.
Альма вспоминает неизменную горчинку, присутствующую в каждой порции еды. Сейн говорит, что ничего не замечает. Жизнь здесь настолько их всех закалила, что небольшая горечь кажется сладостью. От ужаса и осознания к горлу подкатывает тошнота, но Альма сдерживается. Отбрасывает стебелек в сторону и решается задать вопрос Оливии. Это был единственный способ понять, знает ли она, что здесь происходит.
— Оливия, — специально подходит к ней как можно ближе Альма.
Оливия вопросительно вскидывает брови.
— Могу я спросить…
— Попытайся.
Альма, не ожидавшая такого внезапного ответа, чуть дергается, но тут же берет себя в руки.
— Почему мы добавляем травы во всю еду? — все же спрашивает она. — Даже в каше бывает, — словно рассуждает она.
Оливия оценивающе на нее смотрит.
— Для вкуса, — возвращается к работе она.
— Она же терпкая и отдает в горечь, — не сдержавшись, выдает она, сделав полушаг вперед.
Оливия прекращает помешивать варево и, оставив ложку, подходит вплотную к Альме. От поварихи пахнет жаром кухни и потом, ее щеки алеют вблизи опасным цветом. Она слишком долго находится возле плиты.
— Что тебе нужно, Альма Грей? — интересуется она.
В голосе поварихи нотки враждебности.
— Это… Это душистая рута, ты знаешь? Она ведь…
— Я знаю, что ты лезешь не в свое дело, — негромко, но жестко произносит она. — Приказы Элдера Койна не обсуждаются.
Снова эта фраза. Альма слышит ее уже во второй раз. Эти подземные жители настоящие роботы!
— Займись делом, — кивает ей Оливия, — или у тебя работы мало?
Альма отрешенно мотает головой и возвращается на свое место, боковым зрением замечая, как Марта сваливает внушительных размеров горку мелко нарезанной зелени в общий чан с супом. К горлу снова подкатывает тошнота, когда в душном кухонном воздухе появляется терпкий запах душистой руты.
Альма против воли вспоминает свое детство и тошнить начинает сильнее. Она почти чувствует на языке горечь, а внизу живота режущую боль. Теперь она понимает, что тут происходит. Понимает, почему шкаф в ванной девушек почти десять лет не трогают.
Большая порция отвара душистой руты прерывает беременность, но при постоянном употреблении этой травы в небольших дозировках приток крови к матке становится минимальным, что делает невозможным даже предположение о возможном повышении демографии. Элдер Койн намеренно травит их, и Оливия в курсе.
Ужас, охвативший Альму, вынуждает ее схватиться за столешницу в поисках опоры. Первые мысли всегда страшные. Альма отметает их подальше, стараясь рационально мысль. Если бы она была Элдером Койном, почему бы она остановила рост демографии?
Если бы была Элдером Койном… Эта мысль веселит ее, надрывный смешок вырывается непроизвольно, и Марта косит на нее взгляд. Альма качает головой. Смеяться в Тринадцатом Дистрикте все равно что проводить пир во время чумы.
Альма вздыхает, монотонно продолжая нарезать овощи. Она старается отключить чувства и мыслить хладнокровно. Что может заставить главу Дистрикта ввести запрет на увеличение демографии? Что так сильно удерживает его в рамках, вынуждая травить молодых девушек, пышущих здоровьем?
Альма продолжает нарезать морковь. Ответа на свой вопрос она пока не находит, хоть ей и кажется, что он находится на поверхности.
Получасовой концерт прошел уже чуть больше двух недель назад, но жители Тринадцатого Дистрикта по-прежнему вспоминают его так, словно он был вчера. Ей все также делают комплименты, расхваливают голос и спрашивают, когда будет следующий концерт. Альма также улыбается на комплименты, смущается от похвал и обещает, что когда-нибудь, разумеется, Элдер Койн добавит в их расписание новый концерт.
Сейну она говорит, что у нее пропал голос. Он не верит, просит доказать. Она лишь отмахивается, говорит, что простыла, и просит его на время вернуть гитару на место, потому что у нее в ячейке совсем нет места. На какое конкретно время она не уточняет. Сейн сначала отказывается, но на второй неделе поддается на уговоры и забирает гитару. Альма видит издалека, как Элдер останавливает его в коридоре с инструментом в руках и что-то спрашивает. Сейн качает головой, что-то отвечая, указывает на гитару, затем на Альму.
Альма тут же разворачивается и уходит, не замечая, как Элдер Койн сосредоточенно сдвигает брови и поджимает губы, когда получает от брата весть о том, что она возвращает гитару. Она надеется, что этот жест даст Элдеру понять, что она его услышала, и готова принять его правила.
Надеется, что он пойдет навстречу и снова внесет разнообразие в ее расписание, потому что она выжимает все, что может, из этих двух рутинных занятий по кухне и шитью. Ее ожидания не оправдываются ни на следующий день, ни в последующие.
