Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Как он так может? Отчитался и свалил.
В город размять ноги они выбираются только поздно вечером. Колин – фан прогноза погоды, поэтому он точно знает, что дождя не будет, что можно не брать зимние куртки, что достаточно легких свитеров и ветровок. Хорошо иметь такого рядом. Рин спотыкается о последнее слово, но быстро догоняет Тоби и хватается за его руку.
– А мы пойдем завтра смотреть гигантскую простату у Колизея? Авангардная инсталляция, десять метров в высоту. Про глубину ничего не сказано. Я рекламу в «Пари Матч» видел. Статья называлась «Погружение в неизведанное». Я хочу.
– Юрочка, ты можешь погрузиться в простату когда захочешь. Но у нас с Тобиасом это факультативно. Нам сначала в Ватикан надо погрузиться. Это у вас каникулы. У нас дипломные.
За Юриной болтовней не замечают, как доходят до реки, потом плутают по улочкам, находят пиццерию, шумно едят и скопом вываливаются из переулка перед Капитолием. Это грандиозно. У Рина перехватывает дух еще внизу, а потом второй раз наверху, когда они наперегонки поднимаются по крутой лестнице. Он смотрит во все глаза на время у его ног. Потом на смеющегося в голос Колина, на довольно улыбающегося Тоби, на Юрца, который прыгает в шпагате, заставляет Беку фотографировать, проверяет как получилось, прыгает снова. Он чувствует, что его губы растягиваются, отражая всеобщее настроение, потому что он тоже часть всего этого. Улыбка сопротивляется, точно лицо от нее отвыкло и не хочет принимать. В этот момент руки Тоби его подхватывают и поднимают высоко над землей:
– Попробуй дотянуться! И загадай желание. Оно сбудется.
Рин выбрасывает руку и старается дотянуться до клыков, но палец скользит и ощущает только теплую бронзовую лапу, коготь, шершавую от дождей и ветров поверхность статуи вечной волчицы. Переводит взгляд на Ромула и Рэма. Вместе. Братья. В груди ухает, и он опускает руку, забыв про желание. Сэма не вернуть. Как и улыбку.
Они возвращаются еле волоча ноги. Даже Юрец затих, просто идет рядом с Бекой и прокручивает наделанные фотки. Он взобрался на плечи Колину и общупал волчицу вдоль и поперек. В комнатах все снова начинают разговаривать, делиться впечатлениями, возбуждение от дороги, города, съеденного и выпитого никак не спадает. Рин подходит к окну. За ним тоже развалины. Время назад. Им две тысячи лет. А подсветке, судя по всему, всего года три максимум. А как все вместе органично смотрится. Ему тоскливо и радостно одновременно. Словно он одновременно что-то снова теряет, но взамен приобретает нечто не менее, а может быть, и более ценное. Через некоторое время усталость начинает брать свое. Спать хочется больше, чем думать, смотреть и осматриваться. Завтра. И обои в розочку, и натертый паркет, и содержимое холодильника, и туалет – все завтра.
– Иди спать. Вареный уже, – Рин тыкается макушкой в стоящего за спиной Тоби и прикрывает глаза. Хорошо. Так бы и заснул. Стоя. – Хочешь, ложись пока на мою кровать. Я все равно спать не буду.
– Мм, – Рин продолжает стоять с закрытыми глазами.
– Я тебя переложу потом.
– Мм, – Рин переносит центр тяжести влево и оседает на мягком матрасе. Растягивается головой в проход, потом ложится ближе к краю и поджимает колени. Теперь можно дремать и слушать, как шумит вода, скрипят половицы паркета, смеются за окнами, где-то громыхают, бухают и пронзительно свистят постновогодние фейерверки. Рин первый раз так далеко от дома, ему кажется, что это и есть – стать взрослым и увидеть мир.
Рин просыпается на рассвете, но глаза открывать не спешит, смакуя остатки сна и себя в нем. Окно раскрыто, и в комнате свежо. Он чувствует это носом и щеками, потому что все остальное плотно завернуто в шерстяное одеяло. Тело приятно томится, в груди и животе тянет сладко, в руках и ногах тяжесть и лень. Хочется нежиться и мечтать. Он никак не может сообразить, где он и что это за комната, а главное – когда. Слабо пахнет кофе и булочками с ванилью. Кажется скоро вставать и ехать в Нагорную на тренировки, а потом в школу. Но Рин точно знает, что сейчас шесть утра и у него есть еще время. Солнечный луч пролезает через зашторенные, но не закрытые створки окна, греет Рину ухо, щеку и ладонь, играет с пылью. Рин спросонья разлепляет ресницы и через прищур смотри на луч, тянет руку из-под одеяла и хочет ухватить золотую нить, потянуть. Он раздвигает пальцы, смотрит, как свет проходит сквозь, как начинает розовым просвечивать кожа, натянутая между пальцами. Кошачья лапка. В этот момент в ухе урчит. Рин продолжает играть со светом, смотреть, как по коже бегут мурашки, чувствовать ухом мягкое и урчащее. Рот сам расплывается в улыбке. Персиковой косточкой пахнет только дома и только в шесть утра. Понимание момента наконец наступает. Ему просто очень долго снился страшный сон. Это живот Сэма урчит у него под ухом. И такой родной запах может быть только от него, правда же? У него же никогда не было никого роднее. У Рина такое чувство, что он наконец нашел свое место, устроился на нем, умостился и другого ему не надо. Вставать совсем не хочется, хочется снова заснуть в тепле. Но что-то заставляет проверить. Он ведь точно ничего не путает? Рин сучит ногами, выпрастывает их из тепла, чтобы было легче развернуться. Не хочет давить на живот, на котором так мягко и удобно было спать. Поворачивается и просит, как всегда просил дома спросонья у мамы или у Сэма:
– Спой мне колыбельную про серого кота.
Но от неожиданности вздрагивает не Сэм. Тоби приоткрывает глаза и Рин встречается с его удивленным взглядом:
– Про кого?
Сонливость и истома разбиваются вдребезги, на мелкие осколки. Обман проходит в одно мгновение. Рин подскакивает и трет глаза. Он все на той же кровати, на которую лег вчера, головой в проход. Укутанный в одеяло. Это Рим. Это не сон. Тоби полулежит, подпирая подушкой стену, и странно на него смотрит:
– Что ты только что сейчас сказал?
Рин моргает. Разве он что-то говорил? Приоткрывает рот, проверяя. На губах сухо, а на языке вязко. И надо срочно пойти почистить зубы. Жаль, а такой был хороший сон.
– Извини. Я тебя разбудил. Ложись нормально. Я перелягу к себе.
Рин встает, на пути в уборную и обратно огибает гренадерские ступни Колина, торчащие с дивана, добредает на свой нижний ярус. Стягивает брюки, залезает под покрывало. Тобиас не сдвинулся с места и все также странно на него смотрит. Рин ложится на спину и закрывает глаза. Во сне он хочет увидеть Сэма. Но ему снятся Ромул и Рэм.
***
Его будит Бека. Он пытается скормить Юрасе булочку. Но тот вертит головой и хочет не булочку, а угомонить своего второго. Юрасе кажется, что «второй» говорить правильнее, чем «целитель». Модерново. Целитель – это «бээ-фигня-какая-меня-сейчас-вырвет». На диване уже никого нет. На кровати тоже.
– Вставай. Десять часов. Мы не спать сюда приехали. Ничего же не успеем. Шевелись.
Рин поднимает глаза вверх – лопасти вентилятора медленно вращаются под самым потолком – вздыхает, решительно ставит ноги на пол и спешит к своей порции булочек. После кофе идея приехать на каникулы в Рим кажется ему настоящей находкой. Все классно. Хорошо, что Колин заикнулся о пропуске в Ватикан, который ему достал отец для подготовки дипломной. Хорошо, что Тоби забыл сказать «нет» на предложение поехать всем вместе на машине, хорошо, что Юрец всех выпнул из дома сразу после Нового Года, хорошо, что ни у кого не было перезачета, хорошо, что мама отпустила его с Тоби без разговоров. Хотя было немного странно слушать, как он с ней говорит. Другим голосом, другими интонациями. Рину казалось, что его слова, пока долетали до ушей, изменяли свой смысл и форму. И даже цвет. Но Рин больше не удивлялся. За последний месяц он столько раз присутствовал на тренировках Иннокентиев, слушал, смотрел, иногда обсуждал с Колином, учился доверять своим ощущениям. Колин называл это – тренировать шестое чувство. Рин думал об этом всю дорогу и устал. Сейчас он хочет еще кофе и сладких булочек.
***
Рин стоит, задрав голову, и смотрит на крест на дальней галерее Колизея. Хорошо бы разглядеть, когда его установили. Прикидывает высоту, придумывает все действо, как и кто, и чтобы торжественно, и в память первых мучеников. Знать бы чуть больше, и можно сделать робкую попытку угадать, что за тайны скрыты за этими камнями. За его спиной возвышается красная конструкция в три человеческих роста. Медико-познавательный аттракцион для всех возрастов. Мягкий пластик, полиуретан и надувные вставки сужаются, чтобы образовать вход, у которого стоит карабинер и проверяет билеты. Вход платный, и Рину совсем не хочется тратить десять евро, чтобы узнать, что же там за терра инкогнита внутри. Тем более Юрася и Бека скоро выскочат наружу. Юрасю будет трудно заткнуть, он еще и фотки, наверняка, будет показывать. Тайны Колизея и простаты – это, конечно, хорошо. Но у Рина сегодня более грандиозные планы. Он хочет разговорить Иннокентиев на тайны Тоби и вытянуть недостающее, то, что он еще не совсем для себя уяснил. После прыжков внутри гигантской простаты должно быть в самый раз, пока Юрася в хорошем настроении. Рин понял, что дойти до всего самому, только анализируя скупые замечания Тоби и неточные слова Колина, ему не под силу. Ему кажется, что теперь он может поговорить с ребятами. Еще три недели назад он относился к Иннокентиям настороженно, если не сказать враждебно. Сначала они не были похожи на тех, кто готов с кем-то делиться информацией. Но, понемногу, между ними начало появляться что-то типа взаимопонимания.
– Фигаси ты экономный! Зря не пошел. Тебе-то как раз больше всех надо! Для нас-то с Бекой, – он неожиданно строго и заискивающе смотрит на своего второго, – это все уже знакомо. А вот тебе бы не мешало быть в курсе. Ты когда с Тоби трахаться собираешься?
Рин давится слюной. Вот и поговорили. Вот и поняли друг друга. Вообще-то он собирается трахаться с Клэр. Сразу после каникул. Знать для этого об особенностях оргазма простаты ему кажется лишним. Но в одном он точно согласен с Иннокентиями. Ему «это» надо. Шестнадцать – а он еще девственник. Как-то он опаздывает. Как-то это не комильфо. Собственно, до недавнего времени его «это» не беспокоило. Когда лежишь в психушке, а тебя накачивают колесами и доходчиво рассказывают про наследственность, то тебе не хочется дрочить в общественном туалете и неудобство в штанах тебе не очень досаждает. Когда погибает брат, а мать превращается на твоих глазах в домашнего монстра – тебе не до гормонального бума. Вся потенция уходит на то, чтобы не вернуться в психушку.
Рин уже собирается ответить Юрасе, что тот, как всегда, смешал кислое с пресным, но раздается трель сообщения. Юрася меняется в лице, вытаскивает аппарат как из воздуха. Скорее всего, конечно, из штанов. Но Рин все равно озадачен. Иннокентии постоянно вытаскивают странные предметы странным образом из всех странных мест. Бэка, например, может всегда вытащить чипсы или журнал с мотоциклами откуда угодно и когда угодно.
Пока Рин размышляет над этой их способностью, Юрася зыркает на него глазом, хмурится и, кивком оставив Бека за старшего, спешит в тень арок первого этажа римской арены. У Бека в этот момент лицо снайпера. Неуютно. Но Рин решает, что это даже к лучшему. Бека серьезный наедине и кривляния Юры теперь не помешают позадавать вопросы.
– Кто звонит?
– Директор.
– Тот который Ривайен? – скупой кивок. – Почему Тоби с ним не разговаривает?
– Вот ты у Тоби и спроси, – А Рин уже спрашивал. И не один раз. Каждый раз после очередного звонка. Но каждый раз Тоби делал такое лицо, что у Рина интерес застревал поперек горла.
– Он же его отчим? – хорошо, что есть Колин, и кое-какие вещи можно выяснять у него.
– Типа того. Не знаю я, что там между ними произошло. Никто не знает. Говорят, Ривайен его выгнал за то, что тот не захотел встать с ним первым, – видно Бека тоже не любит традиционные наименования. Ну и ладно. По-ихнему даже лучше. – Да много что говорят.
– А зачем Ривайен сейчас звонит? Хочет, чтобы Тоби вернулся?
– Хочет. Но ты Тоби видел? Ему никто не указ. Он только твоего брата и слушался. Не понимаю, как после Сэма с тобой связался, – Бека смотрит на Рина, и в его глазах действительно плещется непонимание.
– Пришла электронка от Сэма. С таймера. Он… – Рин старается сказать поделикатнее, слово приказ его коробит. Как можно что-то приказать свободному человеку? – … попросил Тоби взять меня заменой. На ивент. Тоби просто не мог отказать! – и слава богу, добавляет Рин про себя. – А я вот как раз про ивент тебя хотел спросить. Что там за контракты мы должны были заключить? Почему это так важно? Из Тоби кроме как «так хотел твой брат» ничего выудить нельзя. А я так не могу, мне надо понимать.
– Зачем ты в это лезешь? Меньше знаешь – лучше спишь. Тут Тоби прав. Ты ведь даже не его второй! – но видно во взгляде Рина есть что-то такое, отчего Бека неохотно продолжает, – да тут и понимать особо нечего, – Бека пожимает плечами. – Финансируются школы откуда по-твоему? Гранты, фонды, благотворительность. А кто все это выдает, создает и перечисляет? Кто делает так, чтобы нас лишний раз не проверяли? «Белые пиджаки». Конкретные люди подписывают конкретные документы и хотят получить конкретные результаты. Контракт с «пиджаками» – это и есть результат. Спонсоры имеют право выбрать одну пару и заключить с ней договор на один год. Вот так. Правило неписанное. Его еще твой дед установил. Говорил, баланс сил.
Рин вздрагивает. Дед. У Сэма в комнате его портрет и его книги. Заходил как раз перед отъездом, перебрал вещи, померил свитер, нашел среди маек миниатюрный эбеновый футляр, черный с перламутром, очень красивый. Открыл, оказалось флешка. Стало грустно. Вещь есть, а Сэма нет. Он забрал с собой и футляр и свитер. А вот про деда-то не подумал. И про книги его. Вернется – надо зайти. Почитать, полистать.
А Бека продолжает – автомат чертов. Завести один раз и не остановишь.
– Для того, чтобы выбирать лучшую пару придумали ивенты. Можно приезжать официально, ставить в график, рассылать пресс-релизы. Культурное молодежное мероприятие. Что может быть подозрительного? Все у всех на глазах. Все подробности в газетах. Как фестиваль в Каннах. Ты же видел. И контракт по итогам – вроде как простая формальность. Рекламный годовой тур. Никто же и предположить не может, что словом можно убить. И все шито крыто. Только теперь это старое правило не устраивает никого. Сэмюэль, как член Совета школ, не хотел отдавать самые сильные пары в кабалу. Пиджаки начали требовать больше пар и на несколько лет. Прения у них по этому вопросу были. Если не сказать конфликт. А тут вдруг в разгар переговоров твой брат погибает. Прикинь, какой шухер!
Рин слушает внимательно и почти открыв рот. Ну почему! Почему ему это никто не рассказывал. Как интересно живут люди. Как опасно. И он теперь с ними. Ему хочется быть как… На худой конец, как Бека.
– Ривайен все контракты с Пиджаками разорвал. Сказал, до выяснения обстоятельств. На последнем ивенте от нашей школы никого не было. Тоби наверняка заметил. И оценил. Думаю, до этого считал, что Сэма Ривайен убил. Ему выгодно, хуль. Сэм-то Совет против него поднимал, доказывал, что вообще служить «пиджакам» – жирно. Что надо запретить тем вмешиваться во внутренний регламент школы и в отбор учеников. «Держать старперов в ежовых рукавицах». Вот те предыстория. Вкратце.
Бека останавливается. Втягивает в себя воздух и не спеша продолжает.
– Ну, а после того, как вы с Тоби отказались контракт заключать, такое началось! Мама не горюй! Пиджаки на Ривайена бочку покатили. «Ты победу своего приемыша подстроил. Ты договоренности нарушил». Говорят, Ривайен получил письмо, в котором «пиджаки» потребовали закрытие школы. Судейские, они же все его бывшие ученики, блядь. Им никакой веры не стало. Нашли, сучары, какого-то эксперта, не помню имени. Натали говорила, но я что-то не запомнил. Можно будет у Юраси потом спросить, если интересно. Так вот, эксперт этот выдал заключение, что в авторежиме победить невозможно. Ты на меня не обижайся, Рин, но всем понятно было, что ты на ивенте только для видимости рядом стоял. Я, конечно, не видел лично, только на записи. Но и по записям понятно. У тебя там такое лицо: «кто здесь?» называется.
Не сказать, что это излияние Беки доставляет Рину великую радость. Нет. Но он не возражает. Тут не до приятностей:
– А Ривайен что говорит?
– Ну, а Ривайен полагает, что победа Тоби – провокация «пиджаков». Что его просто сделали разводным для нагнетания. Про письмо от Сэма я не знал. Но все равно похоже на манипуляцию. Ящик раз плюнуть хакнуть. Не исключено, что не Сэм это письмо писал. Бляди. Все чтобы подмять школы под себя.
Рин вспоминает слова Колина о том, в каком состоянии был Тоби после гибели Сэма. Он бы и не стал разбираться от Сэма письмо, или нет. Он еле соображал, что вокруг происходит. Рина передергивает. В словах Бека много логичного, но есть один момент, который тоже надо прояснить.
– А зачем вы-то на Тоби напали?
– Как зачем? Чтобы доказать, что сраный эксперт ничего не соображает и школа ни при чем. Ривайен был убежден, что Тоби нас размажет. Один и в авторежиме.
– А если бы наоборот? – у Рина перед глазами встает бледное лицо Тоби с ввалившимися глазами и холодные липкие капли крови на полу в его доме. Откуда-то из глубины поднимается ненависть к совершенно незнакомому человеку.
– А если бы наоборот, то мы бы стали сильнейшей парой. «Иннокентии» занимают место «Клиньев любви», – Бека делает руками жест, как будто разглаживает огромный рекламный заголовок. – Это того стоило.
– Вы же могли друг друга убить.
Бека мрачнеет:
– Смерти бояться – в бои не вступать. Натали была уверена, что мы победим.
– А кто такая Натали?
– Первая Ривайена. Его Заклинатель. Наша… типа мама, что ли. Она нас в роддомах нашла. От нас, говорят, родители отказались. И от Юры и от меня. А еще она сестра матери Тоби.
Они помолчали. Рин подумал, что у него оказывается в жизни все отлично. Потом подумал, что пока ждут Юру, можно еще спросить:
– А то, что Сэм с Тоби были лучшей парой – это только твое мнение?
– Не думаю. Бои в системе – это как спорт. Рейтинги, соревнования, места. Я у Ривайена книгу регистрации поединков смотрел. «Клинья любви» ни один бой за пять лет не проиграли и, поверь, в этом заслуга не твоего брата была. Он без Тоби так высоко бы не поднялись.
– Почему?
– Тоби, сукин сын, он особенный. У Тоби нет метки. Чистый боец. Понимаешь, что это значит?
– Что он не может управлять Наследием? Что бракованный?
– Ты прям как Ривайен говоришь. Нет. Чистый первый может в системе слова к вещам цеплять намертво, дергать за свои крючки и делает из мира все, что захочет. Нет метки – нет ограничений. Есть, правда, одна проблема. Для всех система – тоннель, а для Тоби – поле без конца и без края. Ему трудно систему сжимать и на цель настраивать. Трудно подчиняться. Головная боль, одним словом.
– Правильно Бека говорит. Субординация у первых без метки нарушена, доверия к ним нет. Предатели они. Но Сэм эту проблему решил. Тоби был его «от и до», – голос Юраси заставляет Рина подскочить и обернуться. Он и не заметил, как первый Иннокентиев вырос за плечом. Нервный и растрепанный. Толкнул ладонью в плечо. То ли нарочно, то ли для «подбодрить». Его не поймешь. Перешел к Беке. Пристроился рядом, словно соскучился. Ну, дела. Дома Рин за Иннокентиями такого не замечал. Может, просто не присматривался. Не до того было. – Твой брат Тобиаса перекроил под себя и так натаскал, что и теперь, я думаю, ему трудно равных найти. Но это дорого стоило. Ты ради интереса зайди в ванную, пока он в душе. Посмотри на его спину. Сэмюэль его почти каждый день… тренировал…
Есть в это «тренировал», что-то страшное и стыдное. «Ты врешь!» – Рин очень хочет выкрикнуть это как можно громче и броситься на Юрасю. Сэмюэль не мог. Его все, все любили. Он был лучше всех. Но первый порыв проходит, и Рин сжимает кулаки так, чтобы в коже остаются болезненные кровящие ямки. Он видел шрамы на руках Тоби. Где-то в глубине себя он знает, что Юрася не врет. Но тело не хочет принимать правду. Первой не выдерживает голова, начинает раскалываться. Рин морщится и старается перевести разговор в другое русло:
– А что, есть ограничения? Я имею ввиду у меток?
– У каждой метки свои пределы. Свои слабые и сильные стороны.
– А у вас какая метка? Покажите.
– А ты что? Во время тренировок не замечал? Слепой пень. Ну ладно смотри, – Бека неожиданно сильно сжимает его ладонь, Юрася весь подбирается, как гончая перед забегом. Рин с удивлением замечает, что один глаз у него темнеет, а у Беки светлеет. Рин смаргивает и легонько бьет себя по уху – заложило, словно он резко поднялся на скоростном лифте. Смотрит снова. Нет. Показалось. Нормальные у ребят глаза.
– Ну, покажите или нет?
– Уже. Не увидел? Вот недотепа. Я же тебя в нашу систему затащил. Че, проморгал? Или ты так и не понял, что метку только в системе можно видеть?
– Нет. Я думал она всегда видна.
– Ты совсем тупой? Чтобы светиться перед всеми? Ты вот у Тоби на шее что видишь? Родинки или шрам?
– Шрам. Астериксом, как каракатица. Какие родинки?
– Жопа какая! Ты что с Тоби вообще из системы не выходишь?
– Не знаю я.
– Ладно, проехали. В нашу системы смог войти?
– Да не знаю я!
– Хуйли Тоби с тобой возится, если ты до сих пор ничего не знаешь?!
Рин бурчит запальчиво:
– Хочет и возится. Он и с вами уже месяц возится. Подумаешь. А какие у вашей метки ограничения? Это-то можно и без системы рассказать. Или боитесь про такое трепаться?
– А чего бояться? Это уже не секрет. Мы не можем, как Тоби, в авторежиме. Всегда должны быть вдвоем, – вопрос видно выводит Юрасю из себя, ему надо от него убежать. Он начинает беспокойно оглядываться. – Так. Чо мы тут стоим? В ногах правды нет. Пошли уже куда-нибудь. Жрать хочу.
– О, Юра, тут рядом негде, – ну откуда Бека это знает? – Все для лохов. Надо машину. Давайте сразу до Святого Петра. Там пожуем на набережной. И Колина с Тоби подождем. Сейчас три. Пока суд да дело – будет пять. Заодно придумаем куда вечером…
– А тут и думать нечего. В боулинг.
Они не сговариваясь доходят до дороги. Рин плетется следом, но рот закрывать не собирается. Не нравится вопрос про ограничения – у него созрел другой:
– Если у Тоби астерикс – это метка, то какой же он особенный? Он меченый.
– Так это не Тингара метка. Это Сэм ему устроил. Свои нити силы вплел. Для контроля. И чтобы систему лучше держал.
Бека поднимает большой палец. Юра встает рядом, опять весь подбирается. Рин смотрит:
– О, а у вас опять глаза разные. Или…
– Так ты можешь входить в чужую систему, идиот! Да еще без разрешения, – Юра взрывается как гремучая граната со слезоточивым газом. Только вместо газа – плевки. Рин отскакивает и трет лицо. – Глаза – это наша метка. Она как линза – цвет меняет. Смотри-ка чего, не совсем бесполезный.
«Вот спасибо, утешил, » – думает Рин, но тут же понимает, что узнал для себя нечто потрясающее. Он может быть Тоби полезным. А ведь Тоби ему это уже говорил. Просто тогда это так дико было. Нереально. А про шрам он ему ничего не говорил. Не хотел расстраивать?
– Может и лечить умеешь? – Рин возвращается в реальность и пожимает плечами. – Да что ж ты ничего не знаешь, горе луковое! Тебя надо в школу. Пусть Ривайен посмотрит.
Рин молчит. Тоби говорил, что в школе он уже был. В памяти дыра и страшно. Но он виду не показывает. Незачем им знать.
– Эй, пацаны. Кончайте базар. Поехали.
Он вслед за Юрой мостится на заднем сиденье фиата. Бека впереди, что-то объясняет водителю на английском, потом на французском, потом, измучившись, по своему обыкновению извлекает непонятно откуда карту города и тыкает в нее пальцем. Пока он все это делает, они уже прилично отъезжают от виа Лабикана Юрася, отлипнув от окна, тычет пальцем на серое здание с мозаикой на фасаде:
– Глянь, на школу похоже!
– Да у тебя все на школу похоже. Тебя на Луну запусти, и там будет на школу похоже. Нафиг она тебе везде мерещилась?
Рин не понимает, как что-то здесь может напоминать Францию. Он тонет в широких улицах, огромных площадях, помпезности и рюшечках. Первый день – а он уже хочет домой на де Голля и в студию на Неверуа. От чужого он, оказывается, быстро устает. Можно бы еще поговорить, но его уже никто не слушает. А сам он больше не находит правильных слов, чтобы привлечь к себе внимание. Рим заполняет собой все. Рим похож на захватчика. Он опасен, хотя кажется красивым и солнечным. «Как Сэм», – думает Рин. Эта мысль пугает, кажется криминальной. Он старательно засовывает ее подальше, как мятую десятиевровую бумажку.
========== IX. ==========
«Стало казаться нам, что понимают друг друга
соединенные в пару дети без слов,
словно говорят друг с другом в своей голове.
Замечали мы еще, что стоит одному позвать,
другой оказывается рядом незамедлительно,
словно и не было его в поле на работах до этого момента,
или словно не сидел он на другой стороне монастыря в своей келье».
Из тетради Ривайена Форсайта. «Сказание о Нитях Тингара».
07.01.2018, понедельник
Они устраиваются на небольшой площади, среди голубей и газовых обогревателей, высоких, как фонари. Места за столиками исчезают со скоростью бутербродов с икрой на халявных презентациях. Ребятам стоит немалых усилий отстоять два лишних стула и тяжелое меню с золочеными, под цвет куполов и статуй, буквами. Они делают заказ. Две мега-пиццы исчезают, не оставив после себя в желудках сколько-нибудь внятной тяжести, зато развязывают языки. Забыв о времени, мальчишки наперебой спорят, уже не замечая, как вокруг лязгают сдвигаемые столики, роняются ножи, вытряхиваются карманы в поисках завалявшейся мелочи «на чай».
В пять часов Юрася спохватывается и набирает Колина:
– Вы скоро? Отлично тогда. Выходите по Санта-Анне до Корридоров, а там прямо до Пии, и мы прям на ней! Да, Колин, я тоже считаю, что мы классно приземлились. Давайте уже быстрее, мы тут есть хотим, нет, без вас не начинаем.
– Врун, – Бека поразительно лаконичен. После того, как молоденькая чернявенькая официантка поставила огромные тарелки перед их носами, он постоянно жует и говорит преимущественно междометиями.
– Это почему врун? – Юра зажимает трубу ладонью. – Просто не хочу никого травмировать. Они же голодные. Обидятся еще. Нет, ничего, – орет он уже в трубу. – Это Бека спрашивает, что заказать. Да козе понятно, что пиццу, я про пироженки… Амаретто? Спиртное сами закажите. Я потом пробу сниму. Все, поняли. Ждем. Будут через двадцать минут. Время пошло.
***
Вечереет по-зимнему рано, стволы деревьев и силуэты домов преграждают путь солнечным лучам, разбивая их на мелкую светящуюся морось. Это как раз те полчаса, когда туристки всех возрастов покидают магазины, как саранча покидает опустошенные поля. Все вокруг суетится, повизгивает и привлекает к себе внимание. Тобиас и Колин приходят, окруженные возбужденной толпой. На фоне всеобщего нескромного энтузиазма друзья смотрятся какими-то потухшими и уставшими. Даже вчерашняя дорога их так не измотала, как первый день в стенах Ватикана. Тобиас предлагает идти сразу в боулинг, пока еще есть силы. Пожевать можно и там. И вернуться до полуночи.
– Нам за сегодня надо еще сделать кое-какие наброски, – грустно поясняет Колин. – Завтра будет распределение по закрытым залам. Всех не пустят. Только тех, кого куратор посчитает перспективными. Мать вашу. Ну почему все так сложно?
Что можно на такое ответить? Все молчат. Но тут Юрася начинает мутиться:
– Что? В шесть часов в боулинг? – он всеми доступными способами показывает, что оскорблен до глубины души. – Кто ходит развлекаться в шесть часов? И кто заканчивает развлекаться в одиннадцать? Золушки, блядь! Это кощунство!
И они не идут. Идут только через два дня. Когда тот же Юра находит зал, относительно недалеко от их съемных комнат, в районе Корсо Франция. Огромный и дорогой. Но зато там только новые дорожки, хоть и ламинированные, и сервис работает до последнего клиента. Бека жмется. Рин показывает ему рекламу. «За каждые триста очков приз – бесплатная пинта. Вы можете выбрать в нашем баре любой из двенадцати сортов нашего лучшего разливного пива».
Бека читает. Потом еще раз.
– Не наебут?
– Не должны.
Этот довод окончателен.
– Вам пиво, а мне баранка? Отлично придумано, – Колин явно не в восторге.
– Такси вызовем, не унывай.
Они приезжают к восьми. Рин заходит с замирающим сердцем. Когда-то, теперь кажется, что в другой жизни, Сэм учил его играть. Он показывал, как брать, как разбегаться, как бросать. Показывал и объяснял. Только сейчас до Рина доходит, какими были тяжелыми слова, которые говорил ему брат. Тяжелые и точные. Они оставили в нем глубокие дорожки и теперь вернулись вместе с суетой вечера, стуком кеглей, криками игроков, запахом покрытия и резины. Словно всегда были рядом и ждали своего часа, чтобы проявиться. И Рин вспоминает, как выигрывал и как Сэм смеялся.
Дружеский удар по плечу выводит Рина из оцепенения, он нагоняет ребят у ресепшена, и все идет хорошо, пока Юрася не берет в руки шар.
– Что? Пластиковые? Да за такую цену, я думал, здесь реактивные будут.
– Юрочка, я удивляюсь, что ты думаешь иногда, – Колин стоит рядом и тоже осматривает шары. – Брось, тебе не идет. И потом, искусство кидать шары не зависит от материала. Пять тысяч лет назад египтяне каменные кидали и были довольны.
– Я не примитивный египтянин.
– Насчет первого я бы не был настолько уверен.
– Колин, я тебе убью.
– Не убьешь, мы в одной команде.
– Ну хоть обувь не вонючая, – Бека пинает ногой пол, подпрыгивает пару раз, разбегается и тормозит пяткой.
– А ты что, в тапки нос совал? Извращенец, – Колин морщит нос.
– Сам ты извращенец. Розовым болом запускать.
– А что я могу? Тут все шестнадцатые с широким распилом – розовые. Все претензии к администрации.
***
Они начинают не спеша. Рин с Тобиасом против Юрца и Беки. Колин катает шары между фреймами, разминается. Ни у тех, ни у других не получается выбить больше двухсот за партию. Рин чувствует себя в зоне к третьей игре. Но все равно пять кило его бола – это слишком маленький вес, чтобы разбить пирамиду. Он не дотягивает до страйков, бол не катится так, как он хочет, не набирает нужную скорость. Рин оставляет Тоби сплиты, недокручивает и понимает это: потерял хватку, почти потянул запястье.
Очередь Тоби бросать. Рин дышит и смотрит. Тот берет шар со стойки, прежде чем бросить, нежно пробегает подушечками пальцев по поверхности. Договаривается. И так каждый раз. И Рину от чего-то каждый раз становится неловко, он краснеет, но не может заставить себя не смотреть. Притяжение. Тоби запускает левой рукой, Рину сложно сказать, с какой скоростью. Шар мчится, как боб по ледяной дорожке. Может, сотку делает. Может, больше. Выбивает все одним махом. Рин продолжает смотреть, не отрываясь, Тоби еще в стойке и провожает шар, рубашка выбилась, пуговицы расстегнулись, ветер от климат-контроля поднял ее, распахнул. Отведенная в броске рука согнулась в локте. И локоть, и рубашка кажутся одним целым. Со спины – будто расправленное крыло.
