Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"

Автор книги: Verotchka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Тоби, – требовательно зовет он, заставляя Заклинателя сконцентрироваться на своем голосе, – Ты меня слышишь? – по движению зрачков понимает, что Тобиас еще слышит, но сознание его начинает отключаться. Рин дергает ворот худи на себя, почти кричит: – У нас получится. Все получится. Уводи нас отсюда! Куда хочешь, но уводи! – напряженно ждет, пока Тобиас кивнет в ответ. – Это приказ!

– Да, Рин.

В его глазах появляется злое выражение – он сумеет выполнить приказ, чего бы это ему не стоило. Рот кривит гримаса сдержанного презрения, – он сильнее своей слабости. От сдвинутых к переносице бровей бежит глубокая поперечная морщина. Тоби входит в раж, и воздух вокруг них начинает искриться и трещать, лопается перетянутая кожа. Шаг в туман и еще один – из тумана к маленькому двухэтажному домику под железнодорожным мостом. Безмятежность, персиковые деревья, нежное небо над. Солнце в зените, день даже для начала декабря жаркий и погожий. Тоби тяжело оседает на траву. У Рина на рубашке расползаются пятна крови, на руках тоже кровь. Тоби опускает взгляд себе на живот. И там кровь. Откуда? Сам он не чувствует боли, но ему зябко и как-то неловко за то, что все так бездарно закончится:

– Тебе надо вернуться к Ривайену, – руки бессильно разъезжаются в стороны и Тобиас растягивается на травяном ковре. – Они не сразу сообразят, куда я тебя перенес, но начнут искать и найдут. Без помощи школы ты не справишься, – говорить становится тяжело, не хватает воздуха.

– Ты один, как целая школа.

Рин опускается рядом, делает вид, что уверенно берет руку Тобиаса в свою, а сам старается унять панику. Настраивается – Целитель на то и Целитель, чтобы отдавать часть себя в обмен на здоровье пары. Третий раз за сутки, хватит ли сил? Наследие не вечный двигатель. Нагорная учит не использовать часто, не расходовать бездумно. Быть бережливым, делать долгие паузы между. Но сейчас нельзя, сейчас пауза – смерть. Рин подсовывает руку Тоби под спину – липко, горячо, одна невыносимая боль на двоих. Рин давится ей, замолкает на мгновение, чтобы заставить ее отступить, потом продолжает:

– Как они нас найдут, Тоби? По метке, – косится на росчерки от ножа Сэма под кадыком, глубоко вздохнув, продолжает:

– На все надо время. На поиски и на то, чтобы поставить тебя на ноги. Спорим, я успею быстрее? – что будет с ними, если он не успеет, думать не хочется. Надо успеть. – Сэм с Ником, наверное, заняты поправкой здоровья, им не до поисков, а кроме них никто искать не сможет. Так ведь? – Рин набирает в легкие больше воздуха и, подражая столько раз слышанным за учебный год интонациям, говорит: – Надеюсь, что сутки-двое у нас есть – почти каникулы. Сейчас подлатаю тебя – и порядок, – но дрогнувший голос выдает его с головой. Стушевавшись, Рин плотно сжимает губы и начинает задумчиво треть переносицу. Так хорошо знакомый Тобиасу тик делает мальчишку до смешного похожим на Ривайена, вот только нет у него ни опыта, ни знаний директора. Тобиас не может не улыбнуться. Как жаль, что сейчас это единственное, что он может:

– Я что-то не учел, Рин, что-то пошло не так, но я не почувствовал угрозы. Прости…– получается слишком тихо и неразборчиво, надо бы повторить, но у Тобиаса кончаются силы, и в уголках рта у него начинает пениться красное.

– Она выстрелила, Тоби! Она стреляла из гребанного пистолета! Она свернула систему, чтобы ты перестал обращать на нее внимание. А я решил, что она не станет вмешиваться. Отвернулся и забыл. Моя вина. Больше не ошибусь. Буду всегда прикрывать. А сейчас молчи, хорошо? Не теряй силы зря. Не больно? Отлично, процесс пошел.

Рин кладет одну руку на живот – пуля прошла на вылет, другой нащупывает входное отверстие на спине, ведет ладонь чуть выше – еще одно и третье – под самой лопаткой. Рук на все не хватает. Решает зажать то, которое рядом с сердцем. Надеется, что для Тингара нет принципиальной разницы между загнившими струпьями от бича и огнестрелом. Ждет. Нет ни покалывания в пальцах, ни свечения, ни взаимодействия. Раны не затягиваются, нити Тингара безжизненно повисают, Тоби слабеет на глазах. Неужели те приемы, которые он так старательно заучивал, больше не срабатывают? Но Связь еще есть, Рин продолжает принимать на себя чужую боль, однако чувствует, что жизнь уходит из дорогого ему человека с каждой каплей потерянной крови. Хуже того, Рину начинает казаться, что все его действия приносят только вред. Словно Тингар внутри Тобиаса не восстанавливается, а разрушается от каждого прикосновения. Но такого не может быть!

Рин не понимает, что происходит. Сейчас, когда каждая секунда на вес золота. Что он делает не так? Он отнимает руки от Тоби, лихорадочно трет ими о свою рубашку, словно это как-то может помочь, пытается усилить Связь – это получается и даже легче, чем он думал, но только Тингар течет сквозь, не задерживаясь, словно больше не видит Тобиаса, словно тот вычеркнут неведомой силой из пространства и времени Наследия.

– Эй! Эй! Не вздумай отключаться! – язык заплетается, в носу свербит, а слезы, убегая из его глаз, оставляют след на языке. Рин проводит рукой по ставшему ледяным лбу Тоби, разглаживает глубоко залегшую морщину:

«Дачтожетакоепроиходитчтомнеделатьчтомнедеалтьнадострочночтотопридумать».

– Не вздумай меня снова бросать. Поверь мне, пожалуйста, поверь мне. Я тебя вытащу! Только не отключайся, будь со мной!

Что-то подсказывает Рину, что он действительно может это сделать. Что он умеет, и это другое умение запрятано глубоко внутри. Табуировано. Но если он не отменит табу здесь и сейчас, то Тоби умрет прямо у него на руках.

Чувства и разум Рицки работают на пределе возможностей, от чрезмерной нагрузкой вся нервная система может вот-вот взорваться или отключиться.

Сначала в голове звучат слова Ривайена: – «Не надо бояться своих воспоминаний». Его первый урок. Надо дать им течь свободно, позволить вернуться.

Рин вспоминает. Ему десять. Он на границе света и тени, он видит нити, они соединяют его со всем и со всеми, с видимым и невидимым, с материей и ее изнанкой. Он помнит, что мама от этого в ужасе, что отец просит Семюэля приглядеть за ним, что договаривается с Ривайеном о каком-то эксперименте. Но все неясно. Словно и мама, и папа, и брат – это всего лишь фон, плоская картинка. А в голове звенят Связи. Каждая на свой манер. Каждая говорит тысячью бубенцов. Он почти понимает, о чем. Почти не считается. Надо понять. Он почти понимает, о чем. Почти не считается. Надо понять.

Рин заставляет себя пойти в воспоминания дальше, чувствует, как ступни медленно погружаются в вязкую жидкость, кисло-сладкий запах ударяет в голову. Он не может пошевелиться – не важно. Не может дышать – он заставляет себя это сделать. Не может думать. Слабак. Может и должен.

Почему я забыл? Нет, не об этом сейчас надо думать. что именно он забыл, а не разбираться с «почему». Дальше.

В голове раздаются слова Сэма: «Это избыток Тингара в крови». Нет, опять не то. Рин вспоминает: осколки стекла разбросаны повсюду, черно-ртутное с интересом наблюдает, как кровь смешивается с тенями в воздухе, меняет цвет и капает на разбитое зеркало. Рин не обращает внимание. Дальше. Шепот бьется где-то на самой границе сознания, пугает. Нельзя бояться. Дальше. Клубящиеся протуберанцы, гипнотические голоса. «Ты наш Универсальный Целитель – можешь делать из боли все что пожелаешь. Боль – твое оружие. Чем больше ты ее впитаешь, тем сильнее станешь. В этом мире много боли, ее всегда можно получить. Это ресурс. Нам нужна власть – тебе нужна боль. Мы созданы друг для друга». Да, именно так. Они говорили ему про боль. Кто и когда – об этом он подумает позже. А сейчас он точно знает, что вспомнил нужное. Тоби – сгусток боли, а он – Универсальный второй, может приручить ее, может ей управлять. Просто забыл как.

Рин сосредотачивается. Теперь надо выстроить разрозненные воспоминания в систему. Не в ту, которую открывают, а в ту, которую применяют.

«Нити Тингара, они шли от меня ко всему, соединяли меня со всем и со всеми. Систему можно открыть везде по ходу Связи. В реальности и за ее пределами. Раньше, до того, как я все забыл, я мог проходить по Связи на обратную сторону вещей и снов. Теперь мне надо пройти на изнанку нашей с Тоби Связи. Я ничего не могу сделать здесь, но, возможно, смогу все исправить там. Но как туда попасть? Меня не тренировали это делать. Тренировки… точно, на тренировках Натали хотела, чтобы я смотрел ей в глаза, говорила, что глаза – это ключ к взаимодействию. Говорила, глаза – это вход. А что, если это в прямом смысле вход на обратную сторону Тингара? Надо пробовать. Ничего другого не остается».

– Тоби! Тоби, слушай. Будет больно, я знаю, это будет больно. Но ты умеешь договариваться с болью. Мне будет нужна вся твоя боль. Но у меня все получится. Вот увидишь! Все будет хорошо. Я смогу все исправить, если ты откроешься мне навстречу. Как в парке! Посмотри не меня, пожалуйста. Посмотри так, как тогда, на ивенте. Я больше не отведу взгляд. Я вспомнил, Тоби! Я всегда умел ходить по Системам внутри вещей. Они как сон. Я умею ходить во снах. Я смогу пройти. Давай, Тоби, давай! Не сопротивляйся! Ты так нужен мне, глупый Тоби! Открой глаза!

Не переставая говорить ни на секунду, Рин упирается лбом в кромку серых волос, мажет ресницами по векам и ловит ускользающий взгляд Тобиаса. Его зрачки расширились настолько, что склеры не видно за медно-шафрановом полем. Надо торопиться. Рин смотрит теперь не в глаза, а за глаза, внутрь, нащупывает легкие, сердце, узор боли… подстраивает дыхание под нужный ритм и с чувством произносит:

– Доверься мне, Тоби. Я люблю тебя, Тоби. Как только я снова сожму руку, постарайся произнести заклинание, первое, что придет тебе на ум. Обещаешь?

Переносицу согревает прерывистое:

– Да, Рин.

Рин погружает взгляд глубже, глаза становятся тоннелем, на другом конце которого он должен будет показать все, на что способен. Рин начинает считать. Его ли сердце, или сердце Тобиаса надтреснутым колоколом бьется в голове, он не знает. Раз, два, три. Словно комья земли о крышку гроба. Становится невыносимо, и Рин сжимает запястье. Пора.

– Я всегда буду с тобой, Рин. Я люблю тебя.

Это последнее, что Рин четко слышит в этом мире. Реальность из цветной становится темно-синей, потом – чернильной, холодной, словно он перемещается в эпицентр затмения. Стекло глаз идет трещиной, лопается под нажимом, и Рин входит в Систему, как острый нож – по пути наименьшего сопротивления. Перед ним возникает знакомая соборная лестница, послеполуденное солнце плещет на нее расплавленным золотом, воздух пахнет старым кирпичом и озоном. Это то самое место, где все у них с Тоби началось. Рин стоит под аркой, на границе тени и света, и чувствует себя в забытом сне. Колокол бьет четыре. Рин непроизвольно делает несколько шагов к краю. Если это дежавю, то там, внизу, его должен ждать Тобиас. Но лестница ведет не на площадь, а в сад. Рин сбегает вниз – там никого, только белая трава шуршит под ногами. Цвета вокруг приглушены, как воспоминания, светлые, почти белые.

Что дальше? «Ты можешь ходить через нити в сны, через сны в прошлое, приносить найденное в реальность». Откуда этот шелест в его голове? Неважно. Он должен не принести, а изменить. Рин делает несколько нерешительных шагов – такое ощущение, что идет по живому. Пространство вибрирует под ним и поглощает все звуки. Белая тишина превращает его в комок нервов, вытянутых из детских страхов. Чужая боль хлещет по телу корявой огненной веткой. Она повсюду и течет по органам чувств, кружит голову, растягивается от виска к виску, обрушивается тысячью песчаных бурь. В голове всплывает слово, потом образ. От него Рина коробит, но он понимает, что именно так он себя и чувствует, как пес, который алчет крови. Он теряется в этих чувствах, начинает терять себя, превращаясь во что-то нечеловеческое, аморфное, жадное.

Его тело преображает охотничий азарт, оно начинает жить своей собственной жизнью. Словно хищник, берет свежий след боли, требует ринуться по нему вперед. Рин позволяет телу вести, очень скоро оказывается перед чем-то аппетитно-отвратительным, похожим на выжженный кислотой холст, по краям которого пенится и стекает розовая масса. Рин накладывает руку и ведет ими, обтирая пену, охлаждая раскаленную поверхность, очищая и успокаивая дрожащее на пределе сил пространство. Что теперь? Он впитал в себя болевой шок, а что дальше?

Слух, осязание и обоняние меняются местами. Звуки, которые он слышит, похожи на пятна, проступающие на стерильной ткани. Сначала невнятные, с каждой долей секунды занимающее все больше и больше места, в конце концов заполняющие собой все. Они вибрируют на одной частоте, а потом из них рождается смысл. Кто-то говорит с ним. Красивый молодой голос зовет по имени. Это голос его пары. В этом нет никаких сомнений. Это понятно по тому, как крутит солнечное сплетение и как моментально отзывается на этот голос эхом струна Связи.

Рин разворачивается на звук. В четырех шагах от него стоит невысокий несуразный подросток. Да это же он сам, почти два года назад. Но пока Рин всматривается, образ дрожит, теряет четкие очертания, неуловимо меняет их, подобно облаку в майском небе, и вот уже перед ним стоит Тобиас:

– Я ждал тебя! – голос вкрадчиво звучит у самого уха, и сквозняком касается шеи. Жутко.

<– Тоби?

Мгновения, и черты Тоби стираются, теряют форму, превращаются в переплетение нитей, запутанных и перекрученных между собой, из них на Рина смотрит уже опять он сам, как из глубины зеркала.

– Я не думаю, что я Тоби, но если тебе так удобнее…

– Что? Кто ты?

– Я уже не помню. Помню, что сначала нас было двое. Давно.

– Что ты делаешь в Системе?

– Жду. Я всегда был здесь. Мастер оставил меня в прототипе. На всякий случай. Если Чистая Пара снова решит соединиться. Если в первой цепи реальности что-то пойдет не так. Если Универсальный Целитель придет, чтобы все починить.

Разряженный воздух наполняет сильное свечение, глазам больно. Рин прикрывает их руками, говорит:

– Сейчас как раз все идет не так. Я не знаю, как починить.

– Не правда. Знание у тебя в крови! Иначе не пришел бы на зов Имени. Иначе не мог бы ходить на обратную сторону. Ты знаешь. Ты пришел сделать все, как надо.

– Ты хотел сказать, как было?

– Нет. Невозможно, как было. То, что сюда попало извне, изменило суть Наследия. Как было, больше никогда не будет. Надо по-новому.

– Не понимаю.

– Это не проблема. Понимать – не главное. Главное – чувствовать. Проблема в том, что у тебя всего пятнадцать минут вашего времени. Потом изнанка возьмет тебя, сделает своей частью, и ты не сможешь вернуться. Ни ты, ни тот, кого ты называешь Тоби. Готов?

– Нет! Не готов. Мне надо понять. Почему у меня не получилось все исправить там, с другой стороны?

– Хорошо. Но ты теряешь время. Смотри назад.

Рин поворачивается всем корпусом и видит черно-белое переплетение изломанных линий. Объемный, многомерный рисунок сам меняет местами верх и низ, право и лево, передний его план уходит назад, изнутри возникают и занимают центральное место новые углы и узлы, более сложные, более симметричные. Перед глазами Рина пульсирует непрекращающееся движение черного и белого. Впитывает в себя свет и цвет, как черная дыра, выплевывая боль во вне. Паразитирует на Связи.

– Видишь? Оно стирает твою реальность. Заменяет своей. Универсальный Целитель не работает, когда такая Метка ставится на изнанку Связи. Метка переписывает. Просто так не вылечить. Надо переписать поверх.

– Но как? Я не понимаю! Помоги!

– Самое простое – разорвать линии, вплести цвет. Обратный процесс. Преврати боль в цвет. Цвет заполнит, изменит, сделает новое движение, восстановит поврежденную цепь. Давай!

– Эй-йей. Что значит «давай»! Я не понял ни слова! Какие цвета! Куда наносить!

– На изнанке новое творится как картина. Здесь нет биомассы. Здесь есть нервная энергия, волны и частицы. Твори.

– Я так не умею, я другой! Надо придумать что-то еще.

– Если бы ты был другой, Черная пара не нашла бы тебя, и ты не мог бы прийти на изнанку. Ты тоже идеальный прототип. Поэтому ты здесь. Наследию нужны вы оба. Перестань думать. Просто создай из боли цвета. Все цвета, – Рин закрывает глаза и вспоминает палитры, разбросанные по студии Тоби. Это не трудно. Это он может.– Получилось? Видишь тут пустота – в твоем мире – это причина скорой гибели Наследия в прототипе, наложи цвета, те, которые тебе кажутся правильными, доверься своим инстинктам. Оранжевый? Такой оттенок или посветлее? Еще. Другой цвет, – слова ложились в Рина правильными частями, как будто вставали на давно приготовленные для них места, не вызывали сомнений, как не вызывали сомнений отражения в зеркалах. Ему даже начинало казаться, что он знает что будет сказано, до того как звук раздастся в его голове.

– Одного цвета мало, чтобы восстановить ген времени. Смотри – здесь черное. Это вирус. Да, если нанести белила, это его ослабит. Больше, теперь почти ничего не осталось от черного. Теперь это как грязный мрамор. Добавляешь красный и коричневый, красиво, как стена. Золотой – хорошо. Ничего, пусть течет, не останавливайся! По центру немного фиолетового, левее и выше, хорошо, и не переживай, со временем все встанет на свои места, главное сейчас – задать правильную основу, убрать вирус! Не идеально, но я потом поправлю. Все. Иди дальше. Наследие умирает еще в двух местах.

Во второй зоне поражения Рин уже не мешкает. Боль Тобиаса шало стучит в голове. Он хочет больше боли. Ему мало. Надо еще. Боль становится наваждением. Он хочет ее пить, она нужна ему, как вода умирающему от жажды. В этот самый момент на глаза ложится суровая кисея, стылая и отрезвляющая. Секунду перед глазами пелена, потом повязка исчезает, как будто ее и не было. Вместе с ней исчезает и жажда.

Рин оглядывается – жажда довела его до последней смертельной раны. Однако время его на исходе.

– Ты не можешь здесь больше задерживаться. Я буду считать и когда скажу «пятьдесят», ты уйдешь. Раз…

Больше никто не говорил ему, что делать. Под стучащие в голове отсчет Рин вспоминает бабочек – их Тоби рисовал сотнями. Они были повсюду в его студии. Рин широкой основой набрасывает цвет морской волны, волной разливает индиго, ладонью по всей длине ведет васильковым. Сорок девять.

Пятьдесят.

Резкий высокий звук и его выбрасывает во внешний мир. Вместо палитры цветов он видит расширенный зрачки Тобиаса, проводит рукой по его лбу, стирая крупные капли пота, кажется, что пальцы оставляют на бледной коже широкий синий след.

– Все, Тоби, теперь надо поспать, все будет хорошо!

Чувствует, как расслабляются мышцы лица, как закрываются глаза, и слышит, как через некоторое время рваное дыхание становится ритмичным, хоть и не глубоким. Рин приваливается спиной к шершавому бугристому стволу. Неудобно, но у него хватает сил только на то, чтобы приподнять голову Тоби и положить себе на колени. Надо заснуть, сон снимет усталость, но его не отпускает беспокойство. Наоборот, оно усиливается. Что если он сделал недостаточно? Что если Тоби не сумеет восстановиться? Что если их все-таки найдут до того, как Тоби восстановится?

Рин выныривает из водоворота тревожных вопросов, только через несколько часов, когда солнце уже низко висит над горизонтом. Дрожит всем телом то ли от напряжения, то ли от холода. Трогает Тоби за плечо, легонько хлопает по щеке. Тот не реагирует. Наклоняется, нащупывает губами пульсирующую вену на виске. Жив. Но холодный. Они слишком легко одеты. Рин смотрит в сторону дома, который не выглядит заброшенным, но есть в нем что-то неуловимое, позволяющее безошибочно определить, что в нем уже давно никто не живет. Надо или перебираться внутрь, или принести одеяла, спальники или что там еще найдется. Что-то должно найтись.

Рин оглядывается. Под голову Тоби положить нечего. Тогда он стаскивает с себя рубашку, комкает и подсовывает под затылок вместо своих коленок. С трудом поднимается на ватных, негнущихся ногах и ковыляет к крыльцу, морщась и пошатываясь. Проржавевшие шурупы хлипкой двери черного хода выпадают от первого же удара плечом. Дверь распахивается настежь. Вот и хорошо. Рин заходит в темное помещение и первое что бросается ему в глаза – висящая на вешалке теплая кофта.

***

Тобиас пытается пошевелиться. И не может. Он практически уверен, что ему опять три года и он сидит в шкафу и дрожит от страха. Сейчас приоткроет дверцу и увидит маму, безумно красивую, пахнущую ванилью и молоком. Ее шафрановые с крапинками меди глаза посмотрят ему прямо в сердце, она улыбнется в последний раз, ее губы задрожат от напряжения, и он прочтет по ним «я тебя люблю», прежде чем черные протуберанцы набросятся на нее. Второй раз Тоби этого не переживет. Нельзя, чтобы все повторилось. Надо позвать на помощь… Рина? Да! Если позвать Рина, то все будет хорошо. Тоби пытается открыть глаза, но простое мышечное усилие совершенно недоступно – веки не слушаются. Из горла не выходило ни одного звука. Тобиас приказывает себе разжать зубы и позвать.

***

Рин выходит из дома, нагруженный одеялами. Видит, как Тоби хрипит и шарит руками по земле, впивается ногтями в грунт и траву. Одеяла выпадают из рук, Рин бросается вперед, падает рядом на колени, наклоняется к самым губам, пытаясь понять:

– Что, Тоби? Я здесь! Что не так?

– Ы-ы-ы, ы-н-н,

– Я просто зашел в дом. Надо согреться. Сейчас, Тоби!

– ы…н, Рин, – челюсти наконец размыкаются, беспокойство постепенно сходит на нет.

Рин отползает за одеялами.

– Вот так, – накрывает Тоби сверху, подтыкает края, сам опять устраивается как в прошлый раз, укрывается почти с головой:

– Сейчас я тебя согрею, все хорошо, сейчас все будет хорошо, – Рин наклоняется, набирает в легкие воздуха, с силой выдыхает ртом в одеяло, потом еще и опять, и снова, сопит, краснеет и продолжает выдыхать в пахнущую пылью шерсть, словно делая искусственное дыхание. До тех пор пока Тоби не открывает глаза.

– Привет! – шепчет Рин. – Дела еще не очень, да? Надо еще полежать чуток, теперь будет тепло. А потом переберемся в дом.

Теплые губы, теплое дыхание, теплый взгляд, теплые слова снова уносят Тоби в забытье. На этот раз он дышит глубоко и жадно.

Его будит запах железной дороги в ноздрях и низкий звук TGV, вжикнувшего по мосту на скорости за двести и опутавшего ночь яркой световой лентой. Скорый оставляет за собой запах машинного масла и порыв горячего ветра. Тобиас смотрит прямо в небо. Светлое, озаренное по краю приглушенным адским пламенем ближайшего города. Справа небо заслоняет нависающий над глазами острый угол подбородка, на самом острие мутная капля слюны. Рин спит. Тобас двигает плечом, пытается вскинуть руку – вытереть, но движение отдается прострелом в позвоночнике. Тобиас замирает, не решаясь вздохнуть. Если от одного движения так паршиво, то что же будет, когда придется вставать? Рин тут же просыпается, проводит пятерней по губам, смотри на Тобиаса со сна удивленными глазами, но в них быстро появляется понимание происходящего:

– И снова привет! – Перемазанное кровью, землей и еще бог знает чем лицо становится подвижным, брови летят вверх, уголки губ дергаются, сдерживая радость. – Двигаться можешь?

Тобиас собирается с духом, чтобы ответить. Голос звучит глухо, как чужой:

– Скорее да, чем нет. Но буду похож на проржавевшую груду железа. Со скрежетом и скрипом.

– Давай посадим тебя, и я попробую сделать одну штуку – прочитал про нее. Должно сработать. Хорошо? А потом доберемся до дома.

Тоби тянет носом резкий и едкий и приторно-тяжелый запах пота и крови, плотно висящий в воздухе:

– И до ванной.

Оба грустно усмехаются. Рин знает, что у него может не хватить опыта и Тингара, для той штуки, которую он задумал, чувствует, что сам находится на грани обморока, но не на этом сейчас надо сконцентрироваться. Время работает против них.

Рин начинает с того, что встает перед Тоби на корточки и просит ухватиться за подставленную шею.

– Ну, – глубокий вдох, – поехали.

Рывком отрывает плечи Тоби от земли – живот сводит, в глазах темнеет, и от напряжения он больно, до крови, прикусывает губу. Тоби старается помочь, но тело ведет себя как парализованное, тянет вниз, не слушается. Рину все-таки удается его посадить. Тоби разжимает руки, они тут же падают безвольно вдоль боков. Вся воля Тобиаса направлена на то, чтобы не начать заваливаться. «Он слишком слаб. Не может сидеть без опоры, – слишком поздно понимает Рин, – Надо тащить до дома». Он так быстро, как может, перелезает Тоби за спину, стараясь не отдавить рук и ног, подхватывает под подмышки, волоком тянет к ближайшей стене. Благо тут и шести метров нет. Хочет сделать бережно, но рад, что хоть как-то и хоть что-то получается, смаргивает набежавшие на глаза непрошеные слезы. Еще пара усилий, и они оба уже сидят, привалившись к стене, надсадно пыхтя. Тоби еле держится, хоть и не показывает вида.

– Хочешь расскажу, какой ты изнутри, – Рин говорит первое, что приходит в голову. В ответ встречает удивленный и непонимающий взгляд. Ну и пусть. Зато Тоби отвлекся, разжал зубы. Рин продолжает скороговоркой. – У Наследия, оказывается, есть изнанка. Я тебе потом объясню. Тебе понравится. А пока просто поверь. Так вот, если смотреть на тебя с изнанки – ты светишься. Твоя Система с другой стороны похожа на сад или на парк. Очень красиво. Ты сам очень красивый. Похож на эльфа. Или на ангела. И я там внутри тебя рисовал, как заправский художник. Оставил у тебя внутри три автографа.

Голос Рина держит внимание Тоби в напряжении и не дает отключаться. Тобиас слушает и перестает обращать внимание на прострелы в позвоночнике, на боль, которая колючей проволокой впивается в сознание.

– Мне кажется, что метка Тингара, ту что все хотят иметь – это как клеймо, как тавро. Я не хочу, чтобы у нас была метка. Я не хочу быть собственностью, Тоби. Сам посуди, разве можно поставить тавро на эльфа? А на ангела? Мне кажется, что это крамола. А связь! Вот ты подумай только. В Нагорной только и разговоров о субординации в паре и сильной Связи. Словно я должен приковать тебя якорной цепью. Ужас. Мне кажется, что это неправильно. Как ты себе представляешь цепного ангела, а Тоби?

Тоби не представляет. Но слова успокаивают боль. Он закрывает глаза.

– Сейчас попробую на тебе одно упражнение.

Тоби чувствует, как теплые ладони Рина находят его собственные, как Рин переплетает его пальцы со своими, ждет, пока начинает покалывать, отпускает, осторожно перехватывает запястья, переходит по предплечьям вверх, потом пробегает пальцами по ключицам, по шраму, по кадыку, дотягивается до лопаток. Пальцы светятся изнутри, а от прикосновений бьет током все сильнее и сильнее. Тоби охает и открывает глаза. Тело начинает реагировать, тихо вздрагивать, дышать становится легче, Тингар делает свою работу, организм уверенно идет на поправку. Упражнение по укреплению связи придумано давно, только для Рина оно и в новинку, но сам Тобиас не припоминает, чтобы хоть раз делал его так последовательно – всегда получалось отрывочно, украдкой, по-обстоятельствам.

– Спасибо, Рин!

– Было бы за что, перестань. Ожил? – Рин довольно и облегченно улыбается, но праздновать еще рано. – А теперь до двери наперегонки…

Тоби с шумом выдыхает, но смеяться пока не получается. Налегает рукой на стену, как на дополнительную опору, а Рин очередным рывком старается поднять свой бесценный груз с земли, Тоби напрягает ноги, медленно выпрямляется. Через минуту они уже стоят, поддерживая друг друга, пошатываясь и стараясь не кувыркнуться назад.

Сделать первый шаг – еще одно испытание. Перехватив Тоби за пояс, Рин переносит вес тела вперед, вовлекая Заклинателя в движение, чувствуя, как тот теряет равновесие, как неуклюже и судорожно выбрасывает вперед ногу, как хватает воздух ртом, как с хрипом выпускает его обратно. Следующий шаг дается легче. У самой двери они двигаются почти как нормальные, но очень усталые люди.

– Все, – Рин облегченно сползает вниз по побеленной стене, Тоби остается стоять, переводя дух. Справа – лестница, перед ними – недлинный, но широкий коридор, отделанный деревянными панелями. По коридору налево – туалет, ванна, кухня, холл. По коридору прямо – стеклянная парадная дверь с мозаичным развесистым деревом посередине. Сквозь стекло проникает анемичный утренний свет, ложится на пол сизым квадратом с примесью розового. Все как в детстве, все как во сне. Ничего не изменилось.

– Давай, три минуты передохнем – и в ванную, тут осталось всего ничего, – Тобиас показывает рукой вдоль коридора.

– Откуда знаешь?

– Жил до трех лет. До сих пор иногда приезжаю. Не хочу, чтобы дом развалился. По пути включим отопление и поставим воду на нагрев. Котел хороший. Минут через десять можно будет уже мыться.

Комментарий к XX.

Прошу прощения у читателей, но Андалузский пес и Тибетские практики лечения цветом вынесли остатки моего мозга и вот получилось то, что получилось.

========== XXI. ==========

Мир не изменился.

Наследие по-прежнему может создавать узор из времени и слов,

менять суть вещей и создавать особое пространство,

в котором чувства превращаются в предметы и явления.

Из тетради Ривайена Форсайта « Сказание о Нитях Тингара».

Даже когда мы молчим,

все равно есть шепот мысли

Нил Гейман «Задверье»

06.12.2018

Тобиас садится на край чугунной ванны, больше похожей на малых размеров бассейн, и начинает раздеваться. Пока он это делает, Рин успевает стащить с себя заляпанную кофту, заткнуть слив, разобраться в кранах и порыться в ящике под раковиной. Как и следовало ожидать, находит там мыло, пену, упаковку с бритвами – очень кстати, зубные щетки и пасту – это подождет, мягкую рукавицу, и всякую банную ерунду. Достает первый попавшийся флакон, открывает – пахнет клубникой, на удивление, как в детстве. Льет на матовый носик широкого, гудящего под напором крана, смотрит, как розовая вязкая струя смешивается с прозрачной и горячей. Тут же начинают образовываться пузыри, и горка белой пены растет прямо на глазах.

– Одежду можно сразу в мусорный мешок, – Тоби осторожно перекидывает ногу через край, придерживаясь за синие-зеленые квадраты кафельной плитки, начинает подтягивать вторую.

Рин переводит взгляд с пенной горки на ноги Тоби. Они кажутся неожиданно длинными и пугающе тонкими. Смотрит выше. От ягодиц остались кожа да кости. В неживом свете люминесцентных ламп спина Тоби под сальными длинными патлами производит страшное впечатление. Позвонки выпирают из под неровных, переплетенных между собой шрамов, ребра похожи на решетку, через которую вот-вот проступит узор кафельной плитки. Кожа выглядит ломкой, будто пергамент и, кажется, может лопнуть от любого неловкого движения. Почувствовав, что его рассматривают, Тобиас поворачивается всем корпусом, но застигнутый врасплох Рин не может сразу прекратить пялиться, скользит глазами по срамной дорожке вниз, вспыхивает, заливается краской до корней волос, торопливо наклоняется закрыть краны.