Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
***
Дорога в храм была построена членами его семьи, только он, как летописец, знал сюда путь, только он был посвящен в тайну пальмового свитка. Со вчерашнего вечера он составлял в голове фразы. Знал, что там, наверху, у него не будет времени на раздумья. Когда он добрался до горячих мраморных плит, солнце уже позабыло про зенит и начало клониться к далеким пикам. Камаль окинул слезящимися глазами бескрайние просторы. Все здесь когда-то принадлежало его семье. Раньше. А теперь его вполне могли выследить, хотя он и оставил один отряд у подножья, а другой послал обходным путем заманивать старшего кузена в западню.
Камаль пересек белые мраморные плиты, надавил на черный диск, расположенный по центру главной из них, достал резной футляр из кости каринфукуса, похожий скорее на ножны кинжала, чем на хранилище бесценного документа, благоговейно покрутил тяжелые половинки в разные стороны, разомкнул, проверил на месте ли сокровище. Потом опустился на прогретый летним солнцем и покрытый древними рисунками камень, лицом к руне действия, на которой пламя жертвенного костра вздымалось вверх десятками рук с точеными запястьями и длинными, чувственными пальцами. Камаль достал плотную пальмовую бумагу, развернул, провел рукой по шершавой поверхности, вдохнул легкий запах прогорклого масла. Быстрыми и точными движениями разложил вокруг себя половинки футляра, писчую кость и флакон пигмента. Тетрадь с боевыми заклинаниями положил по левую руку, чтобы открыть не задумываясь, если что-то пойдет не так.
Приготовления были закончены. Оставалось только пробежать пальцами по симметричным меткам силы по обоим сторонам лица и спуститься по извилистым пульсирующим шрамам к яремной впадине. Он знал, как выглядит его метка, он каждый день рисовал ее своей кровью на трупах, чтобы неверные знали, кому заплатили долг чести. Но сейчас, прежде чем перенести метку Наследия на свиток, он хотел еще раз ее почувствовать и попрощаться. Сила была с ним, и ее должно было хватить до конца.
Воин с трудом сжал в разбитых в кровь пальцах кость, окунул ее в пигмент, закрыл глаза и вывел непослушной рукой метку Силы на плотной бумаге. Пигмент впитался моментально и перенесенная метка засветилась, давая разрешение на продолжение истории.
«Дед моего деда начал эту летопись, и этот рассказ дошел до меня. Теперь я, Камаль-последний-в-ком-едино-Наследие, исполняю долг и записываю увиденное и услышанное. В этом мире есть много непонятного: есть тайные лавки, в которых можно купить исполнения желаний, есть странные города, в которые могут войти только безумцы, есть незримые леса, простирающиеся на обратной стороне мира. А есть мы – носители Тингара, недостойные Наследия. И пусть мой рассказ дойдет до того, кто в нем нуждается, как рассказ моих предков дошел до меня.
Знайте, что бесчисленное количество зим назад род наш превратился в великий клан на великой земле. Нас стало много, очень много. Чем больше нас становилось, тем меньше у каждого из нас было Силы. И тогда стали искать мы причину ее угасания, причину того, что перестали прозревать будущее на года вперед, перестали слышать друг друга за многие версты, перестали останавливать армии одним своим словом. На советах слушали мы старейшин и принимали решения, как вернуть утраченное.
Одни говорили одно, другие – другое. Не достигли мы согласия в спорах, хотя потратили на обсуждение не один год. И Горе раздора обрушилось на нас. Брат пошел против брата, шурин против шурина, сын против отца. У каждого было Наследие, у каждого была правда, и когда еще на горе Арарат бушевал вулкан и бескрайнее море плескалось вокруг него, наш клан не удержал Наследие единым. Сила разбилась на две части, и перестали мы владеть всей полнотой нитей Тингара. Часть Силы, что осталась в нашей семье, по-прежнему передается по наследству. Но утратили мы свое гордое имя – Единые. Никто нас так больше не зовет. Теперь нас называют Заклинатели. По-прежнему можем мы играть словами, словно бисером, делать из нашего слова оружие, по-прежнему владеем мы способностью менять связь между вещами одним усилием своей воли, превращать простые человеческие эмоции в предметы и явления, но пока ткем мы из слов узор, беззащитны стоим перед атаками недоброжелателей, которых с каждой зимой становится все больше и больше. Не можем предвидеть нападения и ходы врагов наших. Способность предвидения и исцеления отнята у нас Наследием и отдана другим».
Камаль почувствовал, как что-то толкнуло его под руку, и открыл глаза. Стрела, пущенная с нижней площадки, торчала точно между кожаными пластинами защитной брони. Внизу звенела раскрытая система боя. Его ребята держались и давали ему еще немного времени. Он глубоко вздохнул и мгновение остановилось. Он не сможет удержать его надолго. Но ему надолго и не надо. Свет закатного солнца углубил следы горечи на его лице и обнажил неприглядные шрамы, рубцы и отметины. С каждым написанным словом сила утекала из избранного человека на бумагу.
«Теперь те, другие, зовутся Целителями, так как могут исцелять болезни, превращая боль страждущих в лекарство, и нет у них врагов, а есть одни только доброжелатели. А мы должны постоянно прятаться, искать защиты и преданности того, кто возьмет на себя заботу о нашей безопасности. Прячась, не сидим мы без дела – наблюдаем и многое видим. Видим, как у Наследия появляется своя воля, подобно цветку лотоса раскрывает она свои лепестки среди зловония болот и превращает нечистоты в благовоние. Но некоторые из нас высказывают странное мнение о том, что мир изменился, и не должны мы преклоняться перед Силой и подчиняться ей. Считают они, что Тингар мстит людям за ошибки».
Прятать футляр в храмовый тайник у него уже не было времени, он положил черный цилиндр за пазуху и прыгнул вниз.
***
Сапану досталась привилегия стать летописцем случайно. Их было восемь сыновей, и только у него одного погиб Целитель. Он даже не понял, как это случилось. Когда Сапан подошел, тот просто сидел, смотрел на воду и вдруг закричал так, словно хотел вывернуть связки и легкие наружу. Сапан видел, как глотку его друга разорвало, как из разодранной плоти хлынула кровь – теплой струей вверх и тоненькими ниточками с уголков губ, как от неестественно запрокинутой головы пошел черный пар, похожий на холодные шелковые протуберанцы. В тот же момент и в нем самом поднялся вихрь боли. Сапан поднял руку и бросил заклинание вслепую. Когда очнулся, тот, с кем он делил хлеб и постель, превратился в ошметки со сладковатым запахом падали, а его метка перетекла на лоб Сапана. Старейшины растолковали ужасное событие как знамение Силы и указали на дрожащего и сходящего с ума юношу, как на избранного. Сапана долго обучали руническому письму и брали в свидетели всего необычного и странного. И вот теперь он сиротливо стоял на площадке грязного шершавого камня, тускло блестящего под лучами утреннего солнца. Он взбирался сюда два дня, один, без проводника, два раза чуть не попал под обвал. Некогда широкая дорога теперь превратилась в узкую и достаточно опасную тропу. Хорошо, что зимы на плато мягкие, иначе бы он не дошел вовсе.
Сапан дождался, когда горячий солнечный луч упадет на выщербленные ветром камни, сел перед руной терпения, которая погребальными протуберанцами с десятками губ на своих лепестках потянулась к его ступням, разложил свиток, коснулся его своим лбом, произнося клятву верности Наследию, подождал пока метка затрепещет, словно бабочка, на тонких прожилках бумаги. Потом взял палочку и начал старательно выводить:
«Пра-пра-прадед моего прадеда начал писать эту летопись, теперь очередь дошла и до меня, Сапана, записывать увиденное и услышанное, рассказывать внукам и правнукам о поисках утраченной Силы и о том, какое открытие мы совершили в неустанных бдениях о будущем нашей семьи. И пусть мой рассказ дойдет до того, кто в нем нуждается, как рассказ моих предков дошел до меня. И пока помню я, что на том месте, где сейчас на горе Арарат лежат вечные снега, был извергающийся вулкан, а там, где сейчас равнина – было бескрайнее море, должен я рассказать своим потомкам о том, как Наследие приобрело собственную волю и само стала выбирать себе избранных носителей. Мудрецы наши проведали, что в наказание за грехи отцов на избранном Заклинателе, как только тот достигал своего шестнадцатилетия, должна появляться болезненная, постоянно кровоточащая метка, сотканная из нитей Тингара.
Но постепенно стали доходить до нас слухи, что и среди Целителей начали появляться дети с такими метками, а еще через некоторое время увидели и мы, и они, что метки Наследия на детях Заклинателей симметричны меткам на детях Целителей, словно близнецы. Решили тогда старейшины между собой, что Сила не хочет оставаться разбитой, что Тингар желает через детей этих воссоединиться вновь и даровать нам себя во всем своем величии. Пробовали мы в отдаленных наших секретных монастырях заставлять таких детей быть вместе, смотрели, что получалось. Иногда получалось страшное: или мертвыми их находили, или становились они бесноватыми, и приходилось лишать их жизни, или темнели они на глазах и становились пылью черной, тенями в сумраке. Но иногда ничего плохого не происходило. Происходило даже вовсе наоборот – неожиданно хорошее. Тот из пары, кто управлял словами, становился сильнее, а тот, кто повелевал чувствами и исцелял, мог защитить напарника самоотверженной привязанностью, предвидеть и отвести от него беду, принять на себя удар злоумышленника. И даже больше. Стало казаться нам, что понимают друг друга соединенные в пару дети без слов, словно говорят друг с другом в своей голове. Замечали мы еще, что стоит одному позвать, другой оказывается рядом незамедлительно, словно и не было его в поле на работах до этого момента, или словно не сидел он на другой стороне монастыря в своей келье.
Много еще надо нам понять, но знание новое может сильно помочь и вернуть утерянную славу и власть. Решили мы на совете старейшин искать детей с одинаковыми метками во всех землях, до коих дотянется влияние наше, и привозить в монастырь. Как лотос распускает свои лепестки над серостью болот, так и наше знание раскинет свои сети над нашим же невежеством и поймает в них власть над Наследием».
***
Подъем дался Свараджу тяжело. Он плохо переносил и мулов, и вечный Гималайский холод и разряженный воздух. А особенно он плохо переносил дорогу. Дорога его убивала. Он был в ней уже второй год. Путь из Парижа в высокогорный край, откуда родом его семья, стал самым тяжким испытанием его полной приключений и опасностей жизни. Но оно того стоило. Он стоял на черных блестящих камнях, на которых еще были различимы руны Тингара и благоговейно благодарил Силу за то, что она позволила ему стать летописцем. Его миссия вернуть свиток сюда, в центр храма, где он будет лежать и ждать, пока новый хранитель знания не достанет его, чтобы поставить на пальмовом пергаменте свою метку вместо подписи. А пока Сварадж, великий теолог своего времени, поставит сюда свою и запишет на тонкой потрескавшейся бумаге послание от старейшин.
Он разложил на потрескавшихся камнях многочисленные подушки, укрепил ширму, чтобы ветер не унес драгоценный свиток, сел напротив руны познания, на которой языки пламени жертвенного костра оканчивались странными широко распахнутыми глазами со зрачками в виде бирюзовых сфер, зажал богатое гусиное перо в лайковой перчатке на кроличьем меху, и его рука привычно побежала по бумаге выводя каллиграфическим почерком ровные строчки:
«Предок моего предка начал эту летопись, теперь очередь дошла и до меня, Свараджа, записывать увиденное и услышанное, рассказывать потомкам о воссоединении Силы и о том, какие есть у нас по этому поводу тревоги и сомнения. И путь мой рассказ дойдет до того, кто в нем нуждается, как рассказ моих предков дошел до меня. Так знание о Нитях Тингара не исчезнет, но изменится, как изменился мир и люди. Далеко мы теперь отстоим от того времени, что принято в новомодных университетах называть „зарей цивилизации“. Теперь не у каждого из нас есть Сила. У кого-то она проявляется, в ком-то она дремлет. Но у тех, в ком она проснулась обязательно появляется метка, будь он Целитель или Заклинатель.
Сейчас уже стало традицией, что Заклинателей и Целителей старейшины соединяют в пары. Но даже в самых удачных парах Наследие не достигает своего былого могущества. Словно стоит между людьми и нею препятствие, словно связь между Повелителем и Заклинателем не прямая линия от сердца к сердцу, а долгая лестница с большим количеством ступенек, на которых теряется что-то главное, что-то бесценное, словно связь между ними навязанная, а не истинная, словно есть между ними какие-то непонятные условия и ограничения, о которых наши мудрецы не имеют понятия. Новые пары творят из слов то, что теперь называют Заклинания, Целители являют нам удивительные манифестации преданности, излечивая своих Заклинателей от болезней, ран и порчи, что наводят на них злопыхатели, называющие себя магами и волшебниками, колдунами, чародеями и предсказателями.
Много у нашей семьи врагов в новом изменившемся мире, необходимо нам вернуть единство Тингара и получить контроль над временем и пространством. Думают наши старейшины, что прячет Сила разгадку о себе в ком-то из нас. Есть среди нас избранный, которому Сила доверила себя. Он станет ключом, он поможет нам вернуть Славу и Почет – через избранного станем мы править миром. И Целитель будет тем избранным. И Заклинатель укажет нам на него. И в этом есть наше новое великое знание. Так как после многочисленных наблюдений за юными Заклинателями и за тем, как исподволь меняется сотканная из нитей Тингара метка на их теле, заметили мы, что нити силы могут распуститься, как распускается цветок лотоса над зловонием болот праздности и лени, и в такие особые моменты Заклинатель может прозреть будущее и соединиться с эхом Тингара в точке единства времени.
Те, кто видел это, говорили мне вполголоса и с большой печалью, что нет пока практической пользы от такового наблюдения, потому что метка Силы распускает свой узор только в тот момент, когда тело Заклинателя находится на грани между жизнью и смертью. Только в этот момент Заклинатель отправляется в точку Времени, но ни один еще не вернулся назад из путешествия».
Сварадж уже собирался вложить черный костяной тубус в тайник центральной плиты, но почувствовал, как земля дрожит под ногами. Озадаченный и озабоченный, он рассудил, что оставлять драгоценность в храме неразумно, с предосторожностью положил футляр за полы еще новой горностаевой шубы и засеменил к ждавшим его проводникам. Когда они почти достигли подножья, огромная скала обрушилась вниз, увлекая за собой храмовую площадку, валуны и лавины снега. Сварадж кутался в меха, сгибался под ветром в три погибели, его душа надрывалась от горя и потери, но он знал, что остатки Тингара в его теле доведут его до того, кто примет эстафету знания.
***
Тобгял сидит в своей келье и смотрит на дергающееся на сквозняке пламя свечи. Печально. Туберкулез лечится хорошо, а вот усталость от жизни – нет. Слишком долго позволил он себе ждать. Тонкие губы растягивают в улыбке гладкие и подтянутые мышцы почти юного лица. Ему за сто семьдесят, но ни он сам, ни его тело не чувствуют возраста. Его всегда считали молодым. Тело безупречно, как верный служака на дальних рубежах. Но оно давно уже не радует и не удивляет. Наследие дало ему долгую жизнь и глубокую метку. Тобгял старался использовать подаренное с пользой. Все годы он потратил на то, чтобы найти. Таких как он или таких как Целители. В тайне надеялся, что ему предназначено объединить силу, повстречать своего истинного и завершить цикл. Но он не нашел, не объединил и не повстречал, хотя и исходил, и изъездил полсвета, принимал участие во всех революциях и во всех войнах, говорил на многих языках и понимал почти все. Здесь в монастыре «Розы Мира» его считают просветленным. Нет. Он просто слишком долго жил и устал разочаровываться. Но одно он получил от этой жизни точно. Право завершить цикл.
Тобгял с тысячью предосторожностей развертывает хрустящий пальмовый свиток, боясь, что тот раскрошится в его руках, как иссохшийся на морозе лист, прикладывает к нему ладонь с меткой. Метка переводной картинкой сбегает на бумагу, а та словно оживает под пальцами, дышит, ожидая продолжения.
Тобгял достает ‚Parker‘, свинчивает колпачок и начинает мечтательно выводить на жадно впитывающей его мысли бумаге:
«В нашем веке мало уже кто верит в Наследие Тингара, больше никто не может распознать в обычном человеке Целителя и Заклинателя. Но это все до поры до времени. Сила не пропала, она просто затаилась и спит в потомках посвященных, ждет своего часа, когда появится тот, кто должен появиться, кто должен увидеть и пробудить в избранных Наследие, кого полюбят вещи и кто сумеет цеплять их словами, тянуть на себя и менять ткань реальности. Поэтому я передаю знание. Возродится оно, а с ним возродится Слава нашего рода и неведомые мне потомки – сильнейшие из нас – будут править этим миром. Мир не изменился. Наследие по-прежнему может создавать узор из времени и слов, менять суть вещей и создавать особое пространство, в котором чувства превращаются в предметы и явления.
Тому, кто по воле Тингара получит после моей смерти знания моей семьи, завещаю я, Тобгял-верный-традиции и последний летописец избранного Отцом древнейшего рода Заклинателей, эту запись о том, что узнал от своих предков. И как лотос жизни вечно раскрывает свои лепестки по утрам и источает своей аромат среди топей и зловония болот, так и знание о Тингаре не умрет с моим исчезновением, а раскроет себя в руках нового избранного. Последний рассказ мой будет о легенде, которая передается в нашей семье из поколения в поколение.
Точно не могу сказать где и в какое время, но была однажды пара, – и было это точно, как точно все то, что записано – которая восстановила единство Наследия, перед которой открылось прошлое и будущее, которая видела миры, как мы видим свое отражение в зеркалах. Тингар посчитал эту пару равной себе. Что с ними стало – нам не известно, но легенда гласит, что Сила приняла их и увела далеко в точку времени, что превратила их в Ангелов, что с тех пор они могут приходить в наш мир через зеркала, находить двери в человеческие души и ходить во снах между теми, на ком есть метка, сотканная из светящихся нитей.
Древние говорили, что мир изменился, но они ошибались. Мир никогда не изменится. И все вернется туда, откуда и началось. И цветок лотоса распустит нити своего аромата над болотом человеческим».
Монах дописывает, складывает свиток в странный черный футляр изрезанный непонятными знаками, ложится на кровать, оставляет футляр рядом на видном месте и закрывает глаза.
Когда его спохватываются на утренней службе, настоятель сам идет проведать послушника и узнать о здоровье. На кровати он находит морщинистое безобразное тело глубокого старца и черные ножны.
