Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Равайвен наклонился и нежно поцеловал Тобиаса в обкусанные ошметки губ. Скользнул языком вниз по кадыку к яремной впадине – точке контроля и восстановления – коснулся ключиц, локтевых сгибов, запястий, ладоней. Всех точек исцеления. Простая комбинация движений и касаний. Или сегодня за этим было нечто большее? Первый и последний раз Ривайен разрешил себе делать что-то не просто методично и правильно. Он позволил себе чувствовать. Именно в этот момент, он еще мог понять, что связь – это больше чем покорение тела, чем упорство и произвол воли. Это вдохновение. Но момент был упущен, как была упущена возможность подчинить и объединить Тингар.
Ривайен пожевал губами и еще раз пробежался холодными пальцами по спокойному идеально-красивому лицу. Теперь уже прощаясь.
Через час раны Тобиаса затянулись, тело было приведено в порядок. О душе заботиться Ривайен не умел: Наследие не давало никаких инструкций на этот счет. Форсайт поднялся с дивана, достал из шкафа комплект запасной одежды, который всегда был у него наготове. Положил рядом с Тобиасом. Потом нашел полотенце и положил туда же. Теперь можно было заняться ребусом.
В кабинете стоял сладковато-терпкий запах свежей крови и засохшей спермы. Он забивал голову и мешал сосредоточиться на разгадке. Ривайен распахнул окно и впустил прохладу и ветер с улицы.
Вершина лестницы, лучи славы, неотвратимые удары грома и молнии – все указывало на одно имя – Ришар – Ричард – герой, славящийся точностью своих ударов. Вяз – тотем той же семьи. Самюэль – старший внук безумного мэтра, как раз на четвертом курсе, и его глаза – черные, как ступени в ад. Ну вот и славно. Целитель Тобиаса найден. Самюэль будет очень доволен. Он давно просит себе в Заклинатели именно Тобиаса.
Ривайен достал регистр пар и внес в него изменения. Новая пара была составлена и зарегистрирована. Ривайену и в голову не могло прийти, что он ошибся в одной досадной и незначительной мелочи. Цифре четыре.
Когда Тобиас утром открыл глаза, здоровый физически, но совершенно изломанный и потерянный внутри, Ривайен объявил официальным и не терпящим возражения тоном, что Целитель будет ему представлен незамедлительно. Что он должен привести себя в порядок и дождаться представления, не отлучаясь из кабинета.
Тобиас послушно поднялся с кожаного широкого дивана, сходил в душ, переоделся и сел на высокий крутящийся стул. Переживать не было ни смысла, ни сил. У него было ощущение, что вчерашняя тьма перешла в сердце, что метаморфоза была окончательной. Тобиас достал последнюю сигарету из забытой на столе пачки. Она, в отличии от него, была целая и невредимая. В корзине для мусора под столом лежал разорванный на мелкие клочки портрет. Больше в своей жизни Тобиас никогда и ни о чем никого не просил.
========== VII. ==========
».
Нити Тингара ткут мировую ткань.
До всего можно протянуть нить,
И все нити проходят через Точку Времени».
Из тетради Ривайена Форсайта «Сказание о Нитях Тингара»
20.12.2017, среда
Рука перестала сгибаться еще час назад. В локте дергало, а предплечье горело нестерпимо. Кожу раздуло так, что она готова была вот-вот лопнуть. Дома Рин наскоро наложил противоожоговую мазь, но видно надо было еще выпить антигистаминных. Он не выпил. Не обратил внимания, что провел травмированной кожей по рассыпанному по всей кухне серовато-кремовому порошку. Старался скорее убрать осколки, разбросанные матерью в припадке бредового возбуждения. Сразу не сообразил, что это ее гомеопатия всосалась в кровь. Теперь руку дует от ожога и от пчелиного яда, на запястье рубашка перестает застегиваться, но Рин не обращает на это внимание. Пройдет. Всего лишь местная реакция. Его заботит другое.
Голова слабо кружится и совсем неслабо болит. В ушах странно звенит, и кровь в предплечье то пульсирует, ритмично требуя выхода, то отливает к щекам и позвоночнику. Это Тингар. Тянет. Тренировка с Иннокентиями уже началась, и Рин опаздывает. Он пока участвует только как зритель, лишь иногда просят поделиться Наследием. Тоби просит неохотно, каждый раз так, словно разменивает себя, словно преодолевает что-то внутри. Но Рин не обращает уже на это никакого внимания. Он больше не сомневается, что Тоби зовет слова и они слушаются его. «Слова – это лишь тени забытых имен вещей, тени того времени, когда вещи были живыми», – говорит Тоби и Рин ему верит. И это не сказка, и ее не надо бояться. Ее надо приручить, как дикую своенравную кошку. Понять нельзя – но вот приручить, кажется, можно. Поэтому Рин ждет. Дает Заклинателю привыкнуть к себе, а себе дает время привыкнуть к Тоби. Доверие – это тоже связь. Рин уже третью неделю приходит в одно и тоже время, как лис Экзюпери. Слушает, как творят Заклинания, как обсуждают, как усиливают. Тоби в системе говорит низким приятным голосом, катает слова как шарики во рту, делает непривычные ударения, тянет некоторые согласные, разрезая слово или разбивая, как сырое яйцо. Иногда путает «е» и «и», «о» и «а», и от этого кажется, что слова становятся приставучими, как репейники, прилепляются к вещам и к памяти. Рин каждый раз открывает для себя новые значения. Ему безумно нравится. Почему Заклинатель не он? Хочется быть у Тоби больше и чаще. Но сегодня он опаздывает. Ссора эта с матерью на пустом месте задержала. Но ничего.
Рин проверяет карман – не выпал ли рекламный купон «Смартбокса». В нем заманчивое предложение на Рождество, и Рин хочет поговорить. Сегодня, а то через три дня будет поздно – акция закончится. «Смартбокс» предлагает на два дня обучение скоростному скольжению с инструктором. Поездка на четверых. Он хотел бы поехать на Новый Год в горы. С Клэр. Но боится остаться с ней один на один. Она ему все больше нравится, но он не знает ни что сказать, ни как. Инициатива наказуема. И у него нет никакого опыта. Он даже ни разу не целовался. С Тобиасом не считается. Это Тингар. Рин резонно думает, что в компании все будет проще. Четвертым можно взять Колина…
Рин второй день фантазирует про помощь с переобуванием и переодеванием, про случайные касания и ночи перед камином, когда все сидят тесным кружком, передают друг другу какую-нибудь хрень, упираются друг в друга коленями, локтями и кончиками пальцев ног. Он уже видел, как предлагает красавице Клэр присоединиться к ним – спортивным ребятам, гибким и улыбающимся – и провести уикенд почти что в Куршевеле с гарантией хорошего настроения и адреналина. Но тут Рин вдруг думает, что Тобиасу будет не интересно, что его долговязая сутулая фигура и страсть к словам плохо вяжутся с Клэр и клубными вечеринками предрождественских горнолыжных станций. Но остается еще Колин. Про Иннокентиев Рин даже думать не хочет. Все испортят.
Рин, запыхавшись, открывает дверь, и в глаза бьет нездешним светом, теплом и закатом. Переступив за порог и быстро пройдя несколько шагов вперед, Рин оказывается посреди крохотной площади, обсаженной кленами. Площадь потерялась между высоченных домов, как одинокая обетованная земля в Великом Каньоне. Даже пахнет летом и террракотой. Мелькает мысль, что похоже на Нью-Йорк. Но всю неделю на столе лежал для изучения альбом с видами Сиднея. Так что мысль про Америку неправильная. Скорее всего ребята воспроизвели фото из буклета, то, что особенно понравилось. Он всегда попадает в систему, как бабочка в паутину. И залипает. Все в нем подбирается, он становится натянут, как лук. Почти счастлив в этот момент. Все уходит на второй план. Мать, Клэр, доктор Прюданс. Даже Сэм. И с каждым разом ощущение радости и предвкушения все сильнее. Вот и сейчас Рин в восторге от того, как все красиво и правильно. Бэка чертовски силен. Они с Юрцом плетут заклинаниями почти настоящий мир.
Когда Рин увидел в первый раз тренировку модулей реальности – он обомлел. «Карман системы это еще наш мир, но уже и не наш».
Рин развязывает шарф, озирается, рассматривает. Колина нет. Выпроводили. Тоби не видно, зато Иннокентии прямо перед глазами. На него даже не оглядываются. Вот и хорошо. Опоздал – сам виноват. Юрася в стойке нападения, рука выброшена вперед, спина почти вплотную к Бэке. Голос Тоби раздается у Рина из-за спины – тот стоит у дверного косяка, мнет сигарету:
– Изящнее. Не превращай солнечный свет в цепочку повизгиваний. Вслушивайся в нюансы, в вибрации. «Веро-ломство, вы-вер-нуть, в-вер-ять». Нюансы, Юра, нюансы. Они определяют точность попадания. Почувствуйте разницу между «сладострастный» и «сластолюбивый». Ну! Ассоциации, Юра! Ассоциации убивают быстрее.
– Это все пиздеж Сэмюэля. Не еби нам мозг.
– Бэка, ты совсем не умеешь терпеть. Держи боль под контролем. Считай. Ты должен знать, сколько длится боль, и готовить тело заранее. Ривайен больше не учит этому? Серьезно? Зря. Еще раз. Атакуй, я покажу. Все хорошо, Рин?
Рин успевает качнуть головой, Юра начинает атаку.
– Смех канарейки и хохот ловца сплетаю в петлю, усиливаю собой узлы в жилах строчек, бросаю петлю назад через плечо в зеркало воспоминаний. – Рин зачарованно смотрит на ладонь Юры. Из нее, разматываясь и хлеща во все стороны, слово языки подземных тварей, выползают полые кнуты заклинаний. Вытягиваются, на мгновение замирают, словно осматриваясь, и начинают протаранивать себе дорогу сквозь сопротивление к Тобиасу. – Прямое попадание.
Юра опять слишком самоуверен. Слишком медлителен. Там, куда языки добираются никого уже нет. Их встречает пустота, они еще бессильно и яростно пытаются ее рассечь, нанести урон, но обессиленно растворяются в ней, она их поглощает.
– Тоби! Прекрати перемещаться! Кончай свои фокусы.
– Красиво Юра. Это действительно красиво. Но почему я должен стоять и ждать? Я могу перетекать из одного места в другое, прятаться за временем. И ты можешь. Это не требует много энергии. Это требует взаимодействия, чувства партнера. Но можно и в авторежиме. Ты понял, как? Молодец. Покажи.
Тоби резко поднимает руку, и Рину кажется, что пространство встревожено его движением:
– То, что было индуистским колдуном Апи, стало великими Ариями, то, что было Афиной, стало Ментором, началом – концом. У лука (biós) имя – жизнь (bíos), а дело – смерть. Трансформация. – Заклинание течет медленно, зависает тяжелой каплей, играет оттенками красного. – Не стой на месте, Юра. Отрабатывай взаимодействие с Целителем. Перемещайся. Почувствуй Беку, почувствуй его Тингар, откройся ему, впусти. Обмен даст тебе скорости для перемещения. Плохо. Ты надеешься только на себя, Юра. Твоего Наследия недостаточно, чтобы атаковать, поддерживать Заклинания и перемещаться в Системе. Ты не контролируешь пространство. Бека – контролирует. И запомните. Слово – это больше чем оружие.
Тобиас говорит спокойным и твердым тоном, требующим предельного внимания. Стоит, опершись спиной о дверной косяк, смотрит чуть поверх голов. Вроде нет в его позе, его словах, его интонациях ничего особенного. Но Рин так и застывает с открытым ртом. Особенного нет – есть секрет. Намек на нечто сильное, неукротимое, стойкое, непобедимое. Что-то драгоценное и редкое, как вино из одуванчиков. Что-то такое, чем хочется владеть.
– Почему мне нельзя этому учиться? – Рин подает голос, хотя его никто ни о чем не просит, и сейчас он мешает своими капризами.
Тобиас поворачивает голову, внимательно смотрит, как погружается. Не надо! Все чары рассеиваются. Рин стоит у дивана в комнате, и все как всегда.
– Бека, я думаю сегодня хорошо поработали. Может сбегаете в Каррфур? Юра уже двадцатку из кошеля присвоил. Вот и ладненько. И на рождественский базар забегите, ну и что, что на центральной площади. У людей уже елки стоят, а у нас даже ветки с фонариком нет. Да бери, Юра, карточку.
Тобиас говорит и продолжает смотреть. Рину становится неловко. Он хочет отвести глаза, но они как прилипли, и голова раскалывается. Руку Рин уже почти не чувствует. Вот и хорошо. Бека вытягивает второго Иннокентия из дома, дверь хлопает, и Тоби медленно подходит. Помогает Рину снять куртку, смотрит на раздувшуюся руку. Устраивает на диване, аккуратно кладет руку на подлокотник. Рин морщится от соприкосновения с твердой поверхностью.
– Мне кажется, Рин, что это не твое. Все это. Это тренировки для защитников Наследия. Тебе-то это ни к чему. Ты другой. Что с рукой, Рин? Что с головой? На тебе лица нет.
– Да не возись ты так со мной. Это же ерунда. Так, обжегся, – Рин дает ощупать руку, касание еле заметные, почти поглаживания, даже приятно. С такой рукой он и правда защитник никакой, себя-то уберечь от неприятностей не может. – А зачем защищать?
– Зачем защищать? Слышал притчу о дельфине? Он спас мальчика, подружился с ним, потом с деревней, показывал ловцам, где жемчуг, рыбакам, где рыба.
Тоби встает на колени, накрывает пальцы Рина своими. Чувствительность начинает возвращаться. Тепло. Но опять жжет и пульсирует.
– Пошел о нем слух, в деревню стали приезжать журналисты, туристы. Известность, деньги. Все были довольны и счастливы. Потом денег и туристов и внимания стало слишком много, начались ссоры, обиды, убийства… Все как всегда.
Тобиас начинает поглаживать лоб и затылок. Сначала лишь едва касаясь пальцами.
– Все решили, что виноват дельфин. Хотели поймать. Не сумели. И убили. Так работает общество. Так будет и с носителями наследия. Поэтому надо уметь его защищать. И самое главное – держать на виду. Никто не будет искать тени на солнце. Мы не прячемся. Школы Наследия – это школы для одаренных детей, подготовка боевых пар имеет официальное разрешение, отбор лучшей происходит на виду у всех. Если нет тайны – то нет и любителей ее искать.
Пальцы Тобиаса словно проникают внутрь. Рину кажется, что он стал пластилиновый. Он закрывает глаза и забывает о чем шел разговор. Спохватывается, когда Тобиас снова лишь слегка касается пальцами его волос, плеч.
– Как рука?
– Не болит.
– Попробуй согнуть? Отек прошел.
– Мхм.
– Можешь открыть глаза? Посмотри на меня.
– Нет, – Рин попробовал. – Не получается.
– Попробуй пошевелиться?
– Не могу.
Тобиас останавливает ладонь на затылке Рина. Перестает перебирать пальцами. Длинные волокна уплотненного эфира, сгущенные из эмоций, расплетаются. Сложный узор, только что висевший в помещении, пропадает, остается только легкая пульсация воздуха.
Тобиас убирает руки.
– Теперь можешь. Ну как? Как голова?
– Чудесно. Все прошло. Давно так умеешь?
– Только что научился. – По губам Тобиса пробегает улыбка. Он ее быстро прячет, но на смену ей появляется другая. Он с ней борется, но видно, что доволен собой. – Теперь, каждый раз, как тебе будет тревожно или плохо, или грустно – я буду знать и делать так, чтобы у тебя было все хорошо.
– Красиво.
– Это просто. Это связь.
– Покажи еще.
Тоби слегка наклоняет голову вбок, его лицо на одну секунду становится озорным и очень подвижным, в глазах блестит азарт. Он его гасит, но Рин уже заметил слабину. Ну почему Тоби во всем осторожничает:
– Ну пожалуйста!
Тобиас сдается, закатывает левый рукав, потом правый… Рин снова видит зигзаги и пересечения шрамов, узелки и переплетения, линию предплечий. Он снова загипнотизирован, вовлечен неуловимыми движениями в представление. Тобиас протягивает руку к столу, заставленному баночками, заваленному скомканными бумажками, разорванными упаковками, недоеденным хлебом и винными пробками. Вдруг вены предплечья становятся толстыми, натягивают шрамы, вся кровь разом бежит по одной руке.
– Поможешь?
Рин соскальзывает с дивана вперед, Тобиас заглядывает в глаза, притягивает его губы, жалит их своими. Жесткими, обветренными, колючими. На Рина веет горечью, кофе и миндалем. Вновь открытая система вспыхивает иллюминацией и радугой. «Все сорта радости, как сорта радуги, все цвета в одном празднике». Рин и не понимает, что это было заклинание. В тот же момент на столе образовывается заманчиво разложенные пралине, драже, каштаны в сахаре, марципан всех сортов, шоколадные яйца всех оттенков.
– Тоби, это же сокровища! Это можно есть? – он уже подскочил и тянет в рот пралине. Настоящий, совершенно реальный вкус. Не дожидаясь ответа, сует Тоби в рот каштан.
– Это энергия, Рин, это наше с тобой настроение.
Но Рин зажевывает уже второе пралине.
– Научи меня! Ты же это без системы сделал! Напрямую.
Тобиас смеется и начинает рассказывать, забыв что перед ним Рин. Что лучше систему открывать, в ней легче, что в реальности все гораздо плотнее, медленнее, менять реальность вне системы можно с большими затратами. Что сегодня получилось случайно. Только благодаря Рину. И дальше, и дальше, и дальше. Так он разговаривал бы с Сэмом, или Колином, или с Бэкой – о смысловой петле, о вибрациях, о векторе заклинания (про которые Рин никогда не слышал), о вариантах заимствования Тингара у Целителя, об упражнениях по установлению связи, о необратимых последствиях контроля (которые Рин никогда не видел), о способностях первого обладателя Тингара, который мог перемещаться в пространстве и управлять временем (которые Тоби хотел приобрести и про которые Рин никогда никому не должен был рассказывать). Все это было Рину приятно, он польщен, смущен и растроган. Рин забыл про «Смартбокс». Он вспомнил про ссору с матерью и не захотел возвращаться. Может быть остаться здесь?
Рин оценивающе смотрит по сторонам. Свободного места почти нет. Иннокентии все заполонили. На полу матрац, покрытый пледом, посередине стол, в углу раскладной диван. И все. Еще пять шагов и дверь. Совсем не так как дома. Там и прихожая и гостиная. Но Рину домой не хочется. Гостиную он недолюбливает. Их гостиная скорее похожа на приемную дантиста, чем на место, в котором можно отдохнуть, а здесь картины, пледы, подушки на полу, фотографии и подрамники, куски шелка и парчи, обжитой беспорядок. Уют.
– Можно я у тебя поживу? – Рин чувствует в этот момент себя у Тоби своим.
– А как же мама и Рождество?
– Значит, нельзя.
***
Телефон еще вибрирует в кармане куртки, когда Тобиас аккуратно стучит в дверь. Ему никто не открывает, он толкает дверь сам, она открывается приглашающе. С тех пор как Тобиас не сумел дозвониться до Рина первый раз, прошло восемнадцать часов. Тобиас почти не спал, но голова была тяжелая, как от дурных снов. Перед глазами только серое. Нити словно приглушили, высушили. Тобиас почти не видит их анемичный монохром, но он его чувствует. Чувствует, что Рину больно, нехорошо. Так нехорошо, как бывает от безысходности. И он должен помочь. С каждым часом это ощущение усиливается, но дотянуться до мальчика Тобиас никак не может. Хоть он дал себе зарок не возвращаться в этот дом никогда, но другого выхода не осталось.
Почти у самых дверей из темноты проема возникает мадам Ришар и обвивает руками его шею. От нее исходит дурман сильнодействующих препаратов, которые замедляют функции мозга, чтобы ее безумию было не развернуться. Но сегодня она неожиданно бодра и жизнерадостна, что производит еще более неприятное впечатление, чем ее постоянная апатия:
– Сэм, мальчик мой! Наконец! Нельзя заставлять маму так долго ждать!
Тобиас вздрагивает от такого обращения, старается мягко разомкнуть худые руки и отстраниться от покрытого нездоровым румянцем лица.
– Они меня считают за сумасшедшую. А твой брат хотел вызвать дежурную машину*. Паршивец! Как он мог? Отправить меня в больницу и не дать тебя увидеть? Я его наказала. Он никогда больше так не сделает. Я знала, – глаза у матери Рина блестят нездоровым восторгом. – Я знала, я знала, я знала, что ты придешь сегодня! Дорогой мой, как я соскучилась!
Госпожа Ришар дрожит всем телом и плачет, как плачут совсем маленькие дети. Искренне и безутешно. Тобиас аккуратно засучиват правый рукав, быстрым движением разминает кисть.
– Все хорошо. Я пришел. Теперь все будет хорошо, – он легко дотрагивается до лба женщины одной рукой, другой проводит по волосам на затылке. – Вы можете открыть глаза?
***
– Рин! – пустой дом отвечает эхом в зеркалах окон и стеклянных дверей.
– Рин! – эхо дрожит, как муха в натянутой паутине.
– Рин! – эхо ответило. Голос, даже не голос, а отклик, звучит не в ушах, а глубоко в костях, в животе, в крови. Вибрирует каждое волокно каждой мышцы, каждый волосок на теле.
Тобиас бросается по узкой лестнице вниз. Подвал, еще ниже, винный погреб. На него дует закисшим холодным воздухом, и сердце сжимается. Рин. На стуле, ноги связаны, руки за спиной, голова опущена. Если он и был в сознании, то состояние его явно пограничное. Тоби входит в систему, бросает заклинание, веревки уползают земляными червями прочь. Он подхватывает качнувшееся вперед тело, перехватывает поудобнее.
– Р-и-и-н.
Он словно обломан, обкусан изнутри. Его и без того малые силы почти подорваны. Душа Тингара в нем еле теплится. Предательство всегда так действует. Тобиас обнимает, прижимает к себе. Он знает, что это такое, сидеть и быть не в состоянии что-то изменить. Не понимать, как родной и любимый человек может творить несправедливость. Надо сохранить то немногое, что уцелело. Починить то, что вот-вот готово разлететься на куски. Тобиас начинает растирать руки и ноги быстрыми движениями разгоняя кровь, восстанавливая кровообращение, зная, что сейчас боль иголочками начнет рисовать ветвящиеся узоры по телу Рина. Размассировать побыстрее, отогреть.
Мальчик открывает глаза:
– Я знал. Ты обещал всегда приходить, когда мне будет плохо. – И Рин прижимается горячим лбом к холодной колючей щеке. Мокрой от пота или конденсата. Или от чего-то еще.
– Хочешь, я перенесу тебя? Куда хочешь? Сегодня Рождество. Загадывай желание.
– Ты любишь смотреть на самолеты? Они взлетают и садятся. Взлетают и… садятся. Взлетают…
– Держись и закрой глаза.
Рин послушно закрывает глаза, просовывает затекшие руки за спину Тоби и прижимается к выпирающим ребрам. Тоби выравнивает дыхание, переводит его в режим грез. Холод смыкается над его головой.
– Открывай.
Над головой Рина проплывает серый в отсветах дня кит с двумя огромными крыльями. Под лопатками у Рина стебли сухой травы и жесткая глина. Земля отдает тепло. Кит урчит турбинами, поднимает травяную волну и маленькие цунами из жухлой листвы. Рин лежит на спине рядом с колючей проволокой в нескольких метрах от взлетной полосы и провожает взглядом уходящий в небо грузовой аэробус с черным папоротником на хвосте. Тянет к самолету руку – на запястье красные перетяжки, как у младенца, в руке – шоколадный кот с фисташковыми глазами. Другую руку в своих сжимает Тобиас.
– Это иллюзия?
– Это грузовой аэропорт «Ницца-2».
Рину становится смешно. Рождество. Плюс двадцать. В небе киты.
***
– Ты не против дыма? – Тобиас аккуратно целует Рина в висок. Рин не против. Тобиас закуривает сигарету.
– Почему ты все время говоришь, что любишь меня? – у Рина уже закончилась истерика, и то, что он держал все это время в себе теперь требует выхода.
– Потому что это так и есть.
– Ты любил Сэма?
У Тобиаса темнеет в глазах, все как в дыму. Любил ли он Сэма? Безусловно да. Так бы он ответил еще месяц назад. Он не мог представить себя без Сэма. Он был почти им. Он хотел стать им полностью. Что такое любовь? В голове вертится строчка «Если просто
любят твой ум, это не значит, что тело твое примут тоже». Любовь к Сэму была как ластик, она стирала его самого из реальности, оставляя только тело, только оболочку. Любил ли он Сэма?
– Да.
Ответ улетает дымом в гудящее небо, как и горькое воспоминание. На его месте показывается другое, забытое и болезненное.
– А до него, ты любил?
– Да.
– Ривайена?
– Да.
– Тебя не пугала разница в возрасте?
– Возраст, как слова – играет роль, только когда придаешь ему значение. Я его не замечал.
Воспоминание дрожит в разогретом двигателями воздухе, тяжелое и сношенное, как старые армейские ботинки, обжигает напоследок и разбивается о шквал из турбины. Через несколько минут становится очень тихо. Перерыв в полетах на этом небольшом запасном аэродроме в одну взлетную полосу, в уютной Европе на планете Земля, падающей без устали в пропасть под названием бесконечность. Пауза. Тобиас вдыхает травяной бриз. Ветер пахнет Рином, ласкает лицо, руки, забирается под одежду, добирается до торчащих вверх колен.
– Почему я?
– Почему нет? – Тобиас чувствует себя легким внутри. Свободным. – Мы похожи. Но у тебя все только начинается.
– У тебя тоже были проблемы с матерью?
– Я ее не помню. Совсем. От нее у меня осталось только имя. А от отца не осталось ничего.
– Они умерли?
– Ривайен говорил, что их убили. Кажется я был свидетелем. В моем досье в Нагорной есть записи о сеансах с пси. До шести лет. После них я все забыл окончательно.
– Почему ты решил стать художником?
– Из-за снов. Иногда они очень красивые. Про небо. Когда просыпаюсь, мне кажется, что тело помнит вихревой поток. Иногда в голове крутятся готовые заклинания, иногда идеи картин. Бывает, просыпаюсь с таким чувством, что в небе что-то не так, иногда – что что-то не так во мне.
Тобиас переводит взгляд с летящего самолета на Рина:
– Теперь твоя очередь рассказывать.
– О чем?
– О хорошем, о том, что вспоминается. Или о плохом. Всегда есть что-то. Ты думаешь, что это никому не интересно, но случай все крутится и крутится в памяти. Важная для тебя мелочь. Которой больше нет.
– Мама называла нас с Сэмом полазучьими бестиями. Мы вечно что-нибудь находили в доме, что от нас прятали. Сэм нашел на чердаке в антресолях пистолет. Его тогда чуть не выпороли. А я лет в шесть раскопал у родителей под кроватью в коробке из-под обуви порнушку. Меня даже не ругали. А потом я нашел у Сэма спрятанную тетрадь и футляр, кажется, черный, старый. Я его открыл, и из него по полу развернулась бумага. Как пергамент. Почти прозрачная. Я не знаю, правда это было со мной или приснилось. Бумага светилась и пахла прогорклым маслом. В ней были иероглифы, необычные, разноцветные. Я точно тебе говорю, что они двигались, как букашки. Словно муравьи. Мне кажется, что я прочитал. И не могу вспомнить. Так только во сне бывает. Да? Все время хочу вспомнить. Хочу снова увидеть этот сон. Вот такая фигня. Глупость, правда?
Рин краснеет сам не знает отчего. Тоби не отвечает. Не слушал наверное. Рин злится на себя за то, что даже рассказать ничего интересного не может. Но в этот момент Тобиас предлагает:
– Хочешь пожить несколько дней до Нового Года у меня? Я думаю, что твоя мама не будет возражать. Она вполне может пока пожить одна. Если хочешь, можешь навещать ее со мной. Я буду заходить к ней каждый день. Гипноз на нее хорошо действует. Ей будет лучше после нового года.
– Она сейчас…
– Я перенес ее в спальню, завтра она проснется и ничего не вспомнит.
– А как мы доберемся отсюда домой?
– На такси. Всего час. Пошли?
Комментарий к VII.
* во Франции на срочные вызовы населения приезжают пожарные – вот так там все утроено
========== VIII. ==========
Знайте, что бесчисленное количество зим назад
род наш превратился в великий клан.
Но чем больше нас становилось,
тем меньше у каждого из нас было Наследия.
И тогда стали искать мы причину того,
что перестали прозревать будущее на года вперед,
перестали слышать друг друга за многие версты,
перестали останавливать армии одним своим словом.
Из тетради Ривайена Форсайта «Сказание о Нитях Тингара».
05.01.2018 суббота
– Нет, Тоби, вот какого хуя ты меня не слушал?! Надо было бензин у чеченцев в Ницце в канистры заливать. А теперь что? Ты на цены посмотри? Да! – Юрася изводится на заднем сиденье. Бека уже не реагирует. Спокойно сидит, смотрит в окно, ждет, когда у Юраси пройдет. Колин вылезает и идет заливать полный бак. Рин пытается читать вывески и указатели, чтобы хоть чем-то заняться. Они пятый час в пути, и еще столько же впереди. Этикетки на чипсах и макаронах он уже прочитал. Еще до того, когда Тоби убрал все съестное из салона в багажник – от греха подальше. Тоби тоже считает, что Бека еда интересует больше, чем разговоры и приключения, и старается увеличить пространство между ним и продуктами, даже если эти продукты сырые.
Тоби сидит впереди, мнет сигарету уже второй час и пытается не курить. По его затылку видно, что детсад на заднем сиденье его достал. Он красноречиво молчит о том, что затея с римскими каникулами была плохой, очень плохой идеей. Но теперь уже легче доехать до рождественской елки на площади святого Петра, чем вернуться. Тобиас молчит и копит добрую волю, чтобы не сорваться на всех сразу, включая Колина. Рин не уверен, что доброй воли хватит еще на пять часов. В себе Рин тоже не уверен. Юра достал всех. У него явно шило в заднице, и он периодически хочет им поделиться. Рин вздыхает и вылезает из машины, идет вслед за Леруа. Платить. Потягивается на ходу и глубоко вдыхает. Даже на заправке пахнет йодом. У Рина такое впечатление, что воздух поменялся сразу после пересечения границы. Иллюзия, конечно, но очень стойкая.
– Пронто, синьоре, пронто. Милле грасиас. Бон вуайаж.
– За такие бабки золотой он будет, вуайаж этот, – Юрец уже пристроился третьим лишним и косит синим глазом в чек.
– Юрочка, не действуй всем на нервы. Возьми себе что-нибудь пожевать. Займи рот.
Колин так смешно тянет «о» и делает ударение на «чк», что больше похож на наседку с усами, чем на строгий воспитательный элемент. И, кажется, он единственный, кому путешествие нравится и кого ничего в нем не напрягает. Даже спертый запах в салоне. Как Колину удается быть таким спокойным и довольным – загадка. Рин оглядывается. Видит, что Тоби тоже разминает ноги. Хорошо. Когда они все снова утрамбовываются в А3, Рин оказывается зажатым между Иннокентиями, уже при выезде на трассу начинает клевать носом, еле приоткрывает глаза, когда в тоннеле Юрец опускает стекло, орет во встречный поток и пытается «сделать эхо», и окончательно просыпается, когда Тоби захлопывает уже полностью разгруженный багажник. Повсюду огни, пахнет карамелью и культурой. Они в Риме, и Рин все проспал.
Каждый берет свою сумку, и пробирается гуськом на пятый этаж, искать смежные комнаты в пансионе на пьяцца Паганика, за которые Тобиас уже заплатил. Недорого. Тобиас открывает, первым входит, первым выбирает себе место. С видом на развалины. Юрца вид не интересует. Он сказал, что в гробу видел раскладной диван и хочет нормально спать. Бека ставит сумку рядом с двуспальной кроватью, тут же достает ноут, начинает вводить пароль, налаживать интернет. Рин заметался между двухъярусной кроватью и пресловутым диваном. Выбрал верхний ярус. Потом нижний. Когда Колин пришел свободным оставался только диван. Его это вполне устроило.
– Я договорился. Завтраки внизу. Доставка продуктов – нам дали код. До двух ночи без проблем. Пиццерия за углом. Автоматическая прачечная в соседнем доме. Если нарисуем портрет хозяйки – паркинг бесплатный. Я в ванну.
