Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Заклинатель прикрывает глаза и как бы читает наизусть: «Если со мной что-то случится, Рин будет выступать за меня. Я хочу, чтобы вы выиграли».
– Сэм не говорил, что выступает в парных баттлах, – только и находит, что выдавить из себя Рин, его агрессия испаряется без следа, уступая место благоговейному вниманию. Какой же он наивный дурачок.
– Ну, значит он тебе не все говорил. Не переживай. У него наверняка были для этого причины. Но это мы обсудим потом. Сейчас надо хотя бы познакомиться нормально. И давай на «ты». Не против?
Тобиас задает последний вопрос из вежливости. Он уже видит, что Рин не против. Что попал под действие слов. Неужели такой слабый? Но, в принципе, какая разница? Слабый, сильный, большой, маленький. Уже все равно. Сейчас главное установить хоть какую-нибудь связь. Без связи он не сможет подпитывать метку и поддерживать Тингар на постоянном уровне в течение всех раундов. А если пропустит удар – не сможет быстро восстановиться для контратаки. Может быть они не проиграют.
– Не против. – На самом деле Рин хочет отказаться. Отказаться от всего. От знакомства, от ивента, от разговора по душам, но вместо этого добавляет еле слышно:
– Я никогда не тренировался, только записывал панчи в тетрадь, – И сам морщится от того, как жалко это звучит. Он и не должен был. Ему и не предлагал никто.
Тобиас кивает, как будто уже знает обо всем, все обдумал и принял для себя непростое решение:
– Теперь это не имеет значения. Сэмюэль приказал мне стать твоей парой, если с ним что-то случится. С ним случилось. Для него было важно выиграть. Я сделаю так, чтобы мы не проиграли. Никто не должен догадаться, что я все буду делать один. Тебе придется стоять рядом. Это собьет противников и жюри с толку. По крайней мере в начале. И запомни, ничего не бойся. С тобой все будет в порядке.
– Как с Сэмом? – Рин не знает, что его потянуло за язык и почему это ляпнул ни к селу ни к городу. Может быть потому, что хотел обвинить хоть кого-то в смерти брата, может быть думал, что от этого станет легче, а может почувствовал, что в этом Тобиасе затаилось что-то похожее на вину. А если есть чувство – значит виноват. Не просто же так он не приходил полгода.
Словно в подтверждении догадки Рина Тобиас вздрагивает и в растерянности отшатывается. Рин видит, как новый знакомый хмурится, и почти слышит, как мысли слишком быстро бегут в чужой голове. Тобиас не знает какую потянуть, чтобы ответить нужное. Но ответ звучит искренне и грустно:
– Я не виноват. Твой брат поехал на Монблан с другим человеком, с Николасом. Он велел мне остаться. Прости меня. Я любил Сэмюэля, а теперь я люблю тебя, Рин.
Это простое заклинание связи. Обкатанные на языке от частого употребления слова слетают с губ Тобиаса легко и уверенно. Он начинает наклоняться, медленно, давая ошеломленному мальчишке время, чтобы хоть немного осмыслить происходящее. Он все делает в точности так, как делал Сэмюэль шесть лет назад в кабинете Ривайена.
Кажется, младший совершенно сбит с толку. Тобиас касается его безвольно раскрытых губ, осторожно, торопиться не надо. Они нецелованные, неопытные и искусанные. Странное приятное чувство. Просто и хорошо. Чтобы распробовать и запомнить, Заклинатель всматривается во все шире и шире открывающиеся глаза. Наивные и добрые. Наверное, когда-то у него самого были такие же.
Хочется расслабиться и поддаться настроению, но расслабляться нельзя. «Ага, вот оно!» Тобиас цепляет нить Наследия. Чувствует отклик. Пока слабый. Рин не сопротивляется. Принимает. Подает себя, как на блюде. «Черт!» Тобиас никогда не брал на себя ответственность за чью-то жизнь. Всегда отдавал в распоряжение свою. И то что происходит – это что-то другое, незнакомое… Не так, как с Сэмом. Тобиас не будет подчиняться Рину, как подчинялся Самюэлю, не будет исполнять его приказы. Он будет его … оберегать? От кого? «Что это? Черт!».
По темной глади зрачка Рина идет рябь, расслабленные губы дрожат, и зеркало взгляда, в котором Тобиас только что четко видел свое отражение, трескается. Форсайт теряет контроль. Всего на долю секунды. Метка не сопротивляется, дает сформироваться новой Нити, Тобиас протягивает ее до Рина, соединяет с тонкой, едва различимой ментальной паутинкой, осторожно, без суеты, не показывая замешательства. Прикрывает глаза и углубляет поцелуй, закрепляя соединение.
Отстраняется и вглядывается в горящее от смущения лицо. Ни намека на страх или отвращение. Рин смотрит ему в глаза, словно смотрит в душу, и краснеет.
«В следующий раз не расслабляться, – говорит себе Тобиас. – Перед тобой Ришар, хоть и маленький, с ним ничего не может быть просто и хорошо».
***
Рин подчиняется, пускает жесткий теплый язык все глубже, смотрит не отрываясь в странные глаза, за радужкой которых ему чудится сад под июньским дождем. Старый и таинственный. Глаза Тобиаса кажутся ему не такими, как у других людей. Они не отражают. Они затягивают, проглатывают. Рин теряется и не понимает, когда все заканчивается. До его слуха долетает звук голоса. Это вопрос, Рин понимает его только со второго раза.
– Так ты согласен быть моей парой?
– Да… наверное … я не знаю, – в голове у Рина тишина, ни одной мысли, он отвечает, только чтобы заполнить затянувшеюся паузу.
– Спасибо. Вот увидишь. Завтра все будет хорошо. Обещаю. Пойдем. Не стоит здесь долго стоять. На нас уже смотрят. Поговорим по пути к тебе домой.
Тобиас разворачивается спиной к сводчатой двери собора. Сентябрьское солнце бьет в глаза сквозь нарядную листву вязов. В голове гудит пятичасовой колокол. Ему кажется, что он уже был здесь, в этом дне, в этой минуте. Он уже видел все именно так. Дежавю? Такое случается, когда кто-то входит в Систему вне ринга.
Тобиас прощупывает пространство. Рядом нет других носителей. Есть только до блеска вымытая ливнем широкая лестница и тень прохода в храм на самом ее верху. В ушах продолжает звенеть, и тревога больно скребется на сердце. Тобиас вскидывает руку, чтобы прикрыть глаза от солнца, потом делает шаг вперед, прочь от дежавю…
– Тобиас! – сзади звенит красивый и высокий мальчишеский голос.
Тобиас вздрагивает. Он впервые слышит, как его зовет Рин. До этого мальчишка только бормотал себе под нос, почти шепотом, почти боясь своих слов. Зов красивый и долгий, как эхо в горах:
– Подожди меня!
Детский сад. Форсайт мельком оглядывает худенькую фигурку, засеменившую рядом.
Тобиас давным-давно научился ходить один, жить один, не строить планы и не иметь чувств. Но что-то подсказывает ему сейчас, что больше так не получится. А как получится, он не имеет ни малейшего понятия. Он вздыхает, берет мальчишку за руку и крепко зажимает тревогу и одиночество растерянного существа в своей ладони.
Рин шлепает рядом с ним по лужам безлюдными улицами, долгими аллеями и узкими усталыми переулками. Форсайт неторопливо уводит его подальше от слез и горя. А у Рина в это время такое ощущение, что он знает Тобиаса всю жизнь, что тот пришел не из внешнего мира, а вышел к нему из одного из его комнатных зеркал, из его потерянного прошлого. И теперь остается только подождать, чтобы все наладилось. И все наладится.
От луж начинает парить, воздух, дрожа, перестает быть прозрачным, вскоре в нем перемешиваются запахи, вопросы, тревоги и надежды. Странная пара скрывается за тяжелой дверью дома Ришаров – им надо поговорить. Завтра один из них должен будет давать силу другому.
Они не могут знать заранее, что случится завтра, завтра туманно и сыро, как сгустившийся вечерний воздух маленького городка, затерявшегося в предгорьях морских Альп.
========== III. ==========
«У каждого раджи,
у каждого мало-мальски важного человека в наши дни
есть в услужение пара Заклинатель-Целитель.
Есть и многочисленные школы,
где мудрые и талантливые наставники
учат юношей выносливости и управлению словами».
Из тетради Ривайена Форсайта « Сказание о Нитях Тингара».
18.09.2017, воскресенье
До крытой арены, где будет проходить ивент, они идут пешком. Тобиас старается примериться к неширокому и суетливому шагу Рина, наблюдает за мальчишкой и односложно отвечает на его скороговорки-вопросы. Парнишка перевозбужден, то и дело дергает за рукав, наступает на ноги и фонтанирует словами и эмоциями. Судя по черным кругам под глазами, если он и спал этой ночью, то недолго:
– Я тут переписал несколько панчей из своих старых*. Может быть пригодится? Нет? Ты так уверен, что мне не придется ничего говорить? Это же парные баттлы. Там будут друзья брата? Ты меня с ними познакомишь? Нет, лучше не надо. Мне и так стыдно, что ничего не умею и рифмую по-идиотски. Они еще начнут жалеть: «Жаль, а Сэмюэль был такой талантливый!». Ну, или еще что-то в этом духе. Слушай, может, мне псевдоним придумать?
Тобиас внутренне морщится. Он сомневается, что в таком состоянии маленький Ришар сможет удержать связь.
По привычке, пробегает пальцами по метке Сэма. Та почти не давит. Нить Тингара, что он протянул вчера во время поцелуя, еще не порвалась, но уже истончилась и плохо пропускает поток Наследия: парень похож на решето, не умеет удерживать энергию совершенно. Если срочно что-то не предпринять, она разорвется еще до начала первого баттла и он не сможет держать Систему открытой несколько раундов подряд и ставить защитный барьер.
Так не выиграть.
Надо стабилизировать его эмоции парня, прекратить их неконтролируемый выплеск в озоновый слой. Наказать? Тобиас бросает быстрый взгляд на тоненького, горящего лихорадкой возбуждения мальчика. Ребенок совсем. Он и одного болевого нажима не выдержит. Наказание не сделает его лучше. Надо придумать что-то другое. Что-то новое.
Тобиас ищет. Воспоминает себя в возрасте Рина – там только кнут и пряник, и лучше не вспоминать. А в начале обучения? Он ведь тоже когда-то боялся выходить на ринг, даже спаррингов боялся. Он ведь тогда надеялся, что Ривайен ему поможет. Ему тогда что-то очень хотелось. Вот только теперь он не может вспомнить что.
Приходится придумывать на ходу. В конце концов, он слегка приобнимает парнишку за плечи. Решает, что это должно помочь. Откашливается и настраивает голос, представляет, как хотел бы, чтобы с ним говорила мать, если бы была жива. Получается очень приблизительно. Как должна говорить с сыном мать Тобиас тоже не знает. От матери у него не осталось никаких воспоминаний, кроме запаха карамели и воспоминания о теплой руке на лбу. Но он пытается:
– Тебя уже Сэм записал под своим именем – значит он тебе доверял. Перестань себя накручивать. Мы же вчера все проговорили. Не парься. Все будет хорошо.
Рин сбивается с шага от этого мягкого и тихого голоса. Ему он вдруг напоминает о горечи и шелесте выжженных на солнце трав. Гасит тревогу, топит ее в себе, почти гладит. Рин смаргивает наваждение и снова попадает в шаг.
– А вдруг нас не допустят до баттлов?
– Допустят. Предварительная запись уже сделана. Надо только заполнить анкету. Указать изменение статуса. Можешь оставить старое название и вписать новое имя, можешь перерегистрировать пару. Сам решишь.
Рин собирается спросить еще что-то, но неловко поворачивается, и его толкают в бок. Двое, не обращая на него никакого внимания, торопятся к автоматическим карусельным дверям спорткомплекса. Рин смотрит им вслед удивленно и растерянно:
– Я их знаю. Они приходили выражать соболезнования к нам домой. Представились, как одногруппники Сэма. А сейчас даже руки не подали? Так что, принято?
Тобиас не отвечает. Он весь ушел в себя, ладонь его еще лежит на плече Рина и его аккуратно поглаживает, но мыслями он уже далеко: сосредоточился на связи и пытается ее не упустить. Его четко очерченные тонкие ноздри подрагивают, как у коня перед забегом. Впалые щеки нездорово бледны. Тонкие губы плотно сжаты.
Рин хмурит брови и пристает снова:
– Тебе все равно, что с нами не поздоровались?
– Ммм? Мне – да… Ерунда.
Рин обдумывает сказанное и упускает те несколько секунд, когда вертушка делает паузу и из ее стеклянного нутра можно выскочить в холл. Ему приходиться сделать дополнительный круг. За это время Тобиас успевает своими семимильными шагами дойти до конца коридора и ждет его уже у выхода на арену.
Маленький Ришар догоняет, проходит под трибунами, делает еще несколько шагов по открытому пространству и встает, как вкопанный. Он никак не ожидал, что будет столько людей, что будет так помпезно и официально. Тобиас тянет его за рукав и показывает на маленький стол секретариата, который расположился почти у самого бортика, между проходами к VIP-балкону и рингу. Рин понимает намек, насупливается, но делать нечего – всеми организационными вопросами занимался Ришар и Рин получает это право по наследству. Право быть Первым. Рин проталкивается к красивой девушке за столиком, берет один из айпадов, выложенных для участников, и озирается.
Вокруг столика битком народа: журналистов, телевизионщиков, критиков, зрителей, и прочих ценителей культуры протеста и хайпа. Кого здесь только нет. Не хватает только таких, к каким Рин привык причислять себя, – обыкновенных.
Поднимает глаза на трибуну. Там приглашенные шишки и жюри гордо восседают на пустых трибунах с высокими картонными стаканами какой-то выпивки. Над ними натянуты флаги с эмблемами. Рин насчитывает семь. Гора, дерево, восходящее солнце, семиконечная хвостатая звезда, медведица, крест в окружности и глаз. На флагах еще надписи и, кажется, девизы. Но они так высоко, что трудно разобрать.
Рин переводит взгляд на тех, кто толпиться рядом и чуть дальше, у импровизированного ринга, в духоте и перегаре, но зато в центре событий, в непосредственной близости от самих участников, которых распознать в этой суматохе с первого взгляда практически невозможно.
Сам ринг возвышается на две ступеньки над людским морем, огорожен на манер боксерского и застлан по случаю ивента деревянным сплошным настилом. Вокруг уже наставлены камеры и развешены юпитеры.
Все вместе производит жуткое впечатление. У Рина начинает сосать под ложечкой, руки повисают как неживые. Он чуть не роняет айпад.
Давясь волнением, он возвращается к Тобиасу. Тот умудрился среди всей этой толчеи и суматохи, прожекторов, вспышек и работающих на износ мобильников найти укромное место в тени VIP балкона. Серебряные волосы, собранные в пучок, слегка отсвечивают на фоне сумрака. «Крашеные или свои такие?» Эта мысль кажется Рину неуместной. С каких это пор его начали интересовать чужие волосы, да еще мужские?
Вторая мысль его обескураживает. Тобиас вдруг кажется ему не внушающим никакого доверия. Рин краем глаза у столика регистрации успел заметить другие пары. Они впечатляющие. Кто внешним видом, а кто жесткостью взгляда. Словно пришли поучаствовать в чемпионате по реслингу, а не в поэтическом мероприятии. А Тобиас? Он щуплый и глаза прячет. Рина настигает плохое предчувствие.
По пути к балкону, его чуть не сносит с ног громила в коже и пирсинге, с таким же айпадом для регистрации и с эмблемой глаза на рукаве. Еще одно подтверждение, что Тобиас по сравнению с такими – слишком обычный, невзрачный, ссутулившийся. Офисный планктон или чистоплюй. Белая рубашка, синие джинсы. Ни эмблемы, ни индивидуальности. Почти жалкий. Рин подходит вплотную:
– А кто там на балконе?
– Спонсоры. Пара-победитель заключает с ними контракт на год.
– Круто! А что надо делать по контракту? Писать рекламные ролики?
– Убивать.
Рин смеется. Шутка удачная. Он тот еще убийца нервных клеток доктора Прюданс по понедельникам. Но Тобиас не улыбается в ответ, и у Рина холодок бежит по спине.
– Если мы с тобой выиграем, но контракт заключать не будем. Сэм считал, что лучшая пара не должна прислуживать.
– Мы же нарушим правила?
– Да.
Рин моргает и хочет спросить, что все это значит, но Тобиас теряет интерес к разговору. Ну ладно. Вряд ли они выиграют, так что Рин решает не забивать себе голову раньше времени. Надо пока хотя бы заполнить анкету участника без ошибок.
– Тут надо проставить творческое имя пары? Так какое ставить, старое или новое? Какое имя было у вас с Самюэлем?
– «Бронза и сталь».
– Ты издеваешься? Ничего патетичнее нельзя было придумать? Или это в насмешку?
– Какая разница? Напиши, какое тебе нравится, – Тобиасу удается одной и той же интонацией передать и доверие, которое он оказывает Рину и скрытую просьбу оставить его в покое. Какая разница, что там будет за имя. Все равно на один раз. Но Рин упорствует.
– А какое?
– Придумай сам. Удиви меня.
Рин бы и рад, но знает, что у него не получится. Ему просто необходимо положиться на Тобиаса в этом человеческом мареве, но тот уходит, как плотва сквозь сети. Бросает его одного. А Рин в класс-то заходит с опаской, а в таком столпотворении его начинает слегка мутить. Дальше будет только хуже. Именно поэтому Сэм никогда не брал его с собой. Да что ж это такое.
Рин уже хочет развернуться и послать все к чертовой матушке, но вдруг вспоминает, что это Сэм записал его на турнир. Сэм решил, что он готов. Сжимает зубы и заставляет себя сосредоточиться. Он не будет больше спрашивать ничьего мнения, у него хватит фантазии придумать все самому, игра слов остается игрой, анкета – простой формальностью, такой же ерундой как приветствия.
Рин заполняет строчки в анкете участника быстро, гадая против кого выпадет жребий, Вбивает последнее слова, закрывает программу и возвращает айпад девушке на регистрации. Она мило улыбается, проверяет, все ли правильно, также мило и понимающе хихикает, показывая Рину его файл. Рин вздыхает, но не успевает ничего поменять – начинается жеребьевка, и все тут же приходит в движение. Номера пар сыпятся из барабана только успевай записывать, у них шестьдесят шестой, и они будут выступать против двенадцатого в первом туре.
На ринг поднимаются пары, зал ревет как на корриде, Рин слушает словесную перепалку, кривится от мата, пошлости и тупости плохо рифмованных скороговорок. Традиция начинать баттл его смущает своей бесполезной пафосностью: Мы, «Сукины Дети», вызываем на дуэль слов…. Мы, «Весенние», принимаем вызов. Неужели Самюэль варился во всем этом? Рина слегка передергивает. Не так представлял все это из своей комнаты и по каналу на Ютубе. У него такое чувство, словно его обманывали.
– Ты запомнил формулы приветствия?
Рин вздрагивает от неожиданности и не сразу понимает, что это за его спиной говорит Тобиас, и что он говорит именно с ним. Голос кажется совершенно незнакомым, теплым, низким, катающий буквы, как шарики.
– Рин?
Рин оборачивается и еще раз вздрагивает. Тобиас другой. Словно снял свой костюм Кларка Кента. Рин только сейчас замечает какой он подкаченный и жилистый.
– Да, я запомнил.
– Хорошо. Ты Первый – ты принимаешь вызов. Слушай внимательно, слушай противника, но главное – себя. И смотри в оба. Если вдруг почувствуешь, что с тобой что-то не так – не паникуй. Просто отпусти мою руку. Понял?
– А ты будешь держать меня за руку?
– Желательно. Так карман лучше работает.
– Карман? Какой карман? Карма? – Рин видит, с каким немым отчаянием смотрит на него Тобиас, и больше вопросов не задает. Карман так карман. Какая, в принципе, разница.
– На ринг вызываются пары «Первые смотрители» номер двенадцатый и «Амэтотодин» номер шестьдесят шестой.
Рин дергается к рингу, но понимает, что Тобиас остается сзади и не реагирует. Озадаченный, бросает взгляд через плечо. Тобиас продолжает стоять как ни в чем не бывало, потом, наконец, соображает и удивленно поднимает брови. Рин пожимает плечами. Он писал первое, что пришло на ум, да ещё раскладка на планшете была неудобная. Вот палец и соскочил. Тобиас хмыкает и рывком отрывает спину от стены и становится похож на таранное орудие. Рин приоткрывает рот от удивления. Как же это? Неужели то, каким он видит Тобиаса, зависит от Тобиаса?
Тот проходит чуть вперед, оставляя Рина за своей спиной, и начинает движение к рингу. Зеваки расступаются перед ним, пропуская, оттаптывают друг другу ноги, стараясь избежать контакта, словно Тобиас чумной или прокаженный. Рин ловит в воздухе страх и недоверие. Они все, все, все его боятся. И не любят. А Рина за компанию. «Высококультурные проебалы», «Интерстеллеры», «Пидер и его пидруга»… За что? Рин готов разрыдаться от обиды и несправедливости. Он в панике жмется к Тобиасу, от которого, как от бронежилета, горохом отлетают оскорбления и вонь изо ртов. Вместе они пробираются между потными и пьяными, злыми и оголтелыми, между запахами марихуаны и преждевременной эякуляции.
– Не бойся. – Рин благодарен Тобиасу за это короткое предложение, сказанное просто и уверенно.
– Они ненавидят нас?
– Наверное… Не думай об этом. Просто верь мне.
– Просто верить? Но я так не умею.
– Без веры связь не заработает, – но слова Тобиаса до Рина не долетают и тонут в шуме разгоряченных поклонников «Смотрителей».
– Что ты сказал?
Тобиас оборачивается, и Рин ничего не видит кроме расширенной шафрановой радужки с желтыми прожилками. «А глаза у него совсем не как у мертвой статуи», – вертится в голове.
– Я говорю, что ненависть и оскорбления – для слабаков. Верь мне – я выиграю.
***
На ринге очень душно. Осветители жарят как сумасшедшие. Жара с каждой минутой усиливается, становясь гнетущей и жестокой. Перед ними – победители шести предыдущих фристайл-баттлов. Они выбили всех, кто вставал против них. А у Тобиаса с Рином только первый выход. Это и хорошо и плохо. Хорошо – если выиграют, сразу выходят во второй тур. Плохо – они ничего не знаю друг о друге, Рин не знает, как его тело и мозг будет реагировать на шум зрителей и на агрессию, и на Тобиаса, который и правда держит его за руку. Это этого бросает то в жар, то в холод.
Паника достигает своего пика, когда «Смотрители» подходят вплотную, и парень цедит сквозь зубы, сплевывая Тобиасу на мягкую туфлю:
– Пиздатый Тобиас! Я смотрю, «Нагорная» тебя не крышует. Подался в свободные охотники? Или тебя окончательно выперли? За педофилию? Приперся на зарубу с малолеткой? Это он твой Первый? Это на него ты Сэмюэля променял, гнида?
Рина ведет. Он тяжело дышит. Что здесь творится? Щеки горят, а с поясницы течет прямо за ремень. Он дергается, но Тобиас перехватывает его взглядом. Спокойным и твердым. Рин сразу остывает – провокация. Обводит ринг мутным взглядом. В углу «Смотрителей» прикреплена эмблема с деревом. В их углу ничего.
Судья, только что занявший свое место на высоком стуле по правую руку от Рина, со смешком просит разойтись по местам и кивает.
– Мы, «Аметотодин», вызываем! – голос Рина срывается на писк, зал просто обваливается под топотом, свистом, улюлюканьем… и пропадает.
Все как в дыму, Рин видит только пару напротив. Наверное повалило из дым-машин. Тобиас стоит уже впереди, прикрывая, пряча его за своей спиной, но не отпуская руки, как вчера на улице.
– Первый панч-лайн – иглы.
«Разве их объявляют? Разве их не кидают без предупреждения, наверняка?»
Тобиас оборачивается.
– Все нормально? Я отпущу твою руку. Ненадолго.
Рин кивает и завороженно наблюдает за тем, как Тобиас медленно заворачивает рукава длинной рубашки. Линия от локтя до запястья кажется бесконечной. Длинные, тонкие, красные и белые, параллельные и перпендикулярные, рваные и змеистые шрамы там повсюду. Жутко, но глаза как приклеились, их нельзя отвести. Тобиас поднимает руки, сводит их, а потом они плавно ползут в стороны, словно сами по себе. Плотная пелена в слезящихся глазах искажает Рину зрение – можно подумать, что между шрамами натянут занавес, и Тобиас раздвигает его. А потом голос его начинает атаку:
Мой ответ на ваш гон – холодное презрение.
Не слова укололи нас, на кон поставлено самоуважение.
Нас двое, это – я и он, мы нацелены,
чтобы перейти через вас, как через Рубикон,
наша творческая единица сильнее,
чем ваш фанатов миллионный пиздозвон.
Кровь начинает стучать у Рина в висках. Он сжимает кулаки – надо сосредоточиться. Но на него снова накатывает мутная духота, обволакивает. Пот теперь катит уже со лба и щипет глаза, в ушах звенит. Он не может понять, что с ним не так. Такое с ним раньше бывало только после экспериментальных препаратов в клинике, когда его закрыли в ней почти на год.
Тобиас подмешал что-то в «Доктора Пеппера»? Почему Тобиас опять изменил голос? Почему этот голос сейчас такой звучный и раскатистый? Почему он так волнует? Почему он видит, как длинные блестящие иглы летят вперед, четко, как в замедленном кино?
Это и есть панч? Холодные иглы, нацеленные на Рубикон?
На их гранях свет прожектора выбивает острые искры. Некоторые из них впиваются в развязную девчонку – его ровесницу и Первую от «Смотрителей». Но большинство исчезает, разбиваясь о сгустившуюся пустоту, как о щит. Падают со звоном на пол, отскакивая от него, как от каменного. И все это в абсолютной тишине.
Рин оборачивается на зал. Тот на минуту возникает перед ним, как за мутным стеклом. Жара, дым от косячков и перегар – все качается над толпой, ниже уровня глаз. Там, внизу, должны кричать, свистеть, ржать. Но ни один звук не долетает до ушей. И Рин вдруг понимает, что никто из зрителей не видит того, что видит он. Ни игл, ни острых искр, ни щита. Там, внизу, все как всегда, а здесь, на ринге, происходит что-то еще, незаметное для непосвященных.
Это эффект, про который говорил Тобиас вчера? «Интересно, – проносится у Рина в голове – А спонсоры видят?» Он переводит взгляд на судью – этот все видит и ничему не удивляется. Однако додумать до конца Рин не успевает. Голос Тобиаса заставляет его забыть о тех, кто внизу, и о тех, кто наверху:
Единицам не нужна слава,
от нее они становятся разбухшей пустотой,
ржавым прахом, тупой иглой,
кладбищенской тишиной, мертвой водой.
В каждой игле-единице
есть частица,
пропитанная страхом обливиона*
и ядом лаврового вен-ка
с капитолийского надгробного холми-ка.
Раунд!
Рин не верит своим глазам. Пара напротив задыхается, словно их погребли заживо. Надменный мальчик и крикливая девочка синеют, выкатывают глаза, хватаются за шею, падают на колени. Слова метастазируют, превращаются в реальность, входят отравленными иглами под ногти и убивают. Рин хватает Тобиаса за подол выбившейся рубашки, тянет, кричит.
– Не надо!
– Они нас не пожалеют, Рин.
– Не надо!
– Если они попросят пощады, то их исключат из школы.
– Все равно! Прекрати!
– Сдаетесь?
Девочка бьет рукой по полу. Два долгих, один короткий. Тобиас кивает. Гонг. Черный дым рассеивается. Рина накрывает ревом, улюлюканием. «Смотрители» уже стоят на ногах. К ним подходит судья, и они спускаются вниз вместе. Из динамиков по всему залу гремит объявление:
– В серии из семи баттлов побеждает пара «Аметотодин». Приветствуйте их финале!
***
Наконец они выбираются из толпы. У Рина уже давно пересохло горло и раскалывается голова. Тобиас протягивает взятую со стола секретариата бутылку и похлопывает по плечу.
– Отдохни. Ты молодец. У нас есть пара часов. Хочешь, выйдем в парк?
Рин кивает, откручивает пробку и торопливо глотает, по рассеяности даже не замечает, как Тобиас выводит его на воздух. Рин втягивает его в себя, как воду, пронзительно-холодный и прозрачный. Только теперь понимает, что его здорово шатает, что Тобиас его почти несет.
Парк встречает их сразу за ареной. Они присаживаются на лавочку. Время тянется, потом незаметно ускоряется, потом летит желтыми платановыми листьями прочь. Рин молчит, потому что после духоты зала и странных видений, которые были похлеще его обычных весенних обострений, язык как ватный, в голове царит пустота.
В какой-то момент у него возникает смутный вопрос, но пока он поворачивается, чтобы его задать, мозг успевает подсуетиться и все забыть. Рин так и застывает с приоткрытым ртом, уставившись на Тобиаса, и только тогда замечает, что на шее у того накручен легкий, светлый шарф, которого раньше не было. Если бы не шелковый блеск и странное рельефное тиснение, то Рин принял бы его за бинты. На шарфе – розы. Розовые, красные, местами алые. Словно капли проступившей крови. Рину неловко, словно он разглядывает что-то запрещенное. Он краснеет и отводит глаза.
– Нам пора возвращаться.
Тобиас встает и подает Рину руку. Тот вскакивает, неуклюже подвертывает лодыжку и влетает носом в твердый накаченный пресс, между глаз бьет молнией и щиплет. Он тут же отстраняется, но Тобиас уже нагнулся и пристально посмотрел в глаза.
– Я постараюсь все быстро закончить. Хорошо? Тебе ничего не придется делать.
– А что делал Сэмюэль во время поединка?
– То же что и ты. Соединял свой Тингар с моим.
– Как?
– Вот так, – и Тобиас медленно целует в губы, не закрывая глаз, наблюдая.
Рин заливается краской.
– Я люблю тебя, Рин. Пойдем. Пора.
«Что значит, он меня любит? Как можно любить вот так? Он меня совсем не знает». Рин ничего не понимает, но от поцелуя зависает. В зал входит как под анестезией.
Толпа уже под высоким градусом агрессии. Только что окончилась вторая отборочная серия на выбывание. Тобиас на долю секунды тормозит на пороге и едва заметно морщится, как от зубной боли. Рин прослеживает за его взглядом. На табло, которое он до этого не замечал, бегущая строка: «Победители второй серии – «Ноунеймы».
Скорее всего, это они уже стоят на ринге. Взрослые, развязные, видно, что опытные. В их углу нет никаких опознавательных знаков. Значит, они выступают тоже сами от себя. Свободные охотники. Рыскают от турнира к турниру, собирая победы и покровителей, выполняя поручения. Они даже одеты по-особенному, из-под толстых клетчатых рубашек топорщатся розовые и зеленые поло, скрывая длинные черные водолазки, свисающие почти до колен их индийских шаровар с лямками. Цепочки, кулоны, колокольчики на веревках и амулеты всех сортов не поддаются счету. Рин думает, что они с Тобиасом в «лакосте» и американках выглядят почти голыми.
Народу заметно привалило. Над рингом звукрежи навесили дополнительные микрофоны. В этот раз в зале не свистят. Толпа выжидательно молчит, готовая или растерзать, или поднять на щит.
Рин идет впереди, старается не спотыкаться и не краснеть. Он спрятал руки в карманы джинс, чтобы никто не увидел, как у него дрожат пальцы. Он чувствует Тобиаса, его невозмутимость и вдумчивую готовность победить всеми доступными средствами. Рин ловит себя на том, что ему хочется улыбнуться. Он ничего не понимает в происходящем, ничего не умеет, но это не мешает ему дрожать от предвкушения.
«Ноунеймы» не провоцируют и не ёрничают. Лица у них холодные и одинаковые, как лезвия ножей. Вместо приветствия главный подходит к Рину и шепчет так, чтобы Тобиас тоже был в курсе.
– Твой ублюдок Сэмюэль поплатился за свое предательство. Ты, его мелкая копия, и твоя сучка, вы тоже заплачете кровавыми слезами.