Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
– У меня нет для тебя свободной пары. И я не хочу губить новичка. – Долгая пауза. Рин не двигается с места. – Завтра попробуешь с Юрой.
***
– Что такое любовь?! Это гормоны и ничего больше! Что ты к этому привязался! «Я люблю тебя» – всего лишь эффективный вид заклинания. Всего лишь правильная форма лингвистического узла. Пойми ты уже!
Ривайен уже побелел от гнева. Рин старается:
– Тогда почему ничего не работает?
Юра уже раз десять произнес «Я люблю тебя, Рин», Рин даже позволил себя поцеловать. Рот у Юраси – как у собаки язык, шершавый и мокрый. Но Рин мужественно стерпел и даже не утерся:
– Что было не так?
Вопрос остается без ответа, как и сотни других вопросов.
Ривайен поправляет очки и смотрит на него долгим странным взглядом. В этот момент Рину кажется, что он еле сдерживается, чтобы не ударить. Но мэтр только безразлично бросает в раскаленный эмоциями воздух:
– Все. Закончили. Завтра все то же самое с Натали. Всем отдыхать.
***
– Еще раз.
– Рив, это бесполезно. Ты понимаешь значения этого слова?! Это не человек, Рив, это гора отходов. С чего ты взял, что там есть Тингар? Ты просто потакаешь Тобиасу. Ты всю жизнь потакаешь Тобиасу. Остановись уже. Я больше в этом не участвую!
– Нет, ты останешься, и вы попробуете еще раз.
– Какая же ты упертая сука, Рив. Иди сюда, Ришар. Ближе. Смотри мне в глаза. Не отводи взгляда. Важно не отводить взгляд. Ты должен дать мне разрешение, должен почувствовать, что мы становимся едины. Смотри. Я тебя пускаю. О боже, Рив, он отводит глаза! Какая тут связь! Он на минимум не может открыться. Я не знаю, как твой Тоби это сделал.
Рин выходит во двор и смотри на нежное прозрачное небо ноября. Он никак не может до конца поверить, что все закончилось неудачей. Сзади раздается скрипучий голос:
– Завтра попробуем снова. Встанешь со мной в паре Первым.
– Но я же Целитель.
– Ты никто. Пустое место. Завтра в восемь утра, со мной.
***
Ривайен устает. Это видно по осанке, по сбивающемуся дыханию, по проступившим морщинам. Они в Системе против Иннокентиев. Результат не лучше всех предыдущих. Связь есть, наконец-то есть. Но такая слабая и призрачная, что Ривайен не может держать и усиливать ее долго. Он снимает барьер и молча идет из спортзала, уже в дверях оборачивается и машет Рину, заставляя следовать за собой. В кабинете он тяжело опускается в кресло и закуривает. Его голос звучит в полутьме, как из колодца:
– У каждой связи есть якорь.
– Что?
– Якорь, – Ривайен затягивается и устало стягивает с носа очки. Рин видит, как те сиротливо ложатся на безупречную поверхность стола и начинает волноваться. – Якорем может быть что угодно, – Ривайен поднимает на него незащищенный стеклами взгляд и глаза у него белесые и пустые. – Слово, предмет, запах, воспоминание, место. Если хочешь, назови якорь талисманом, если хочешь – координатой зеро.
Мэтр трет переносицу и тушит сигарету.
– Тебе надо настроиться. Не на Тоби – на себя. Найти в себе Тингар и дать ему вырасти. Как с воспоминаниями. Надо дать связи потечь через тебя. Разрешить ей это.
Ривайен идет к стенному шкафу, открывает створки, отодвигает фолиант с золотыми буквами и достает из ниши в стене черный футляр, инкрустированный перламутром. Тот кажется Рину смутно знакомым.
– Для меня все началось вот с этого.
Рин протягивает руку и, только дотронувшись до артефакта, бессильно опускается прямо на пол. Закрывает глаза. Его словно размазывает между прошлым и настоящим. Пол снова в пятнах крови и отпечатках ног. Как в тот вечер, когда приходил Сэм. Но Рин знает, что Тингар только показывает его связь с этим местом. Понимает, что это поворотный момент его жизни. Это больно и это надо пережить. Боль – для Заклинателей. Но он должен терпеть. Без терпения у него нет ни одного шанса понять и найти Тобиаса.
– Я вижу связи.
Перед глазами в разные стороны разбегаются яркие мерцающие нити, заполняют комнату, вьются плющом по пальцами – можно потянуть любую. Но все это не то – не те нити:
– Я не вижу свою связь с Тобиасом.
– Увидишь. Тренировки будут каждый день. После занятий. Свободен.
Теперь Рин встает в шесть утра, с восьми и до четырех исправно записывает лекции, как машина, не вдаваясь в подробности, но и стараясь не пропустить ни слова. На столе у него теперь безупречный порядок, чтобы успокоить раздрай в душе. Порядок и дисциплина. Дисциплина и расписание. После лекций он идет на спарринги. Возвращается в свою комнату, ест, не чувствуя вкуса и часто не сознавая что именно, просматривает принесенные из библиотеки книги, читает до тех пор, пока глаза сами не закрываются, видит странные сны, о которых не помнит ничего утром, встает в шесть часов, с восьми и до четырех исправно записывает лекции.
Создается впечатление, что у него все нормально. Но это только впечатление. Рутина – единственное, на что еще может опереться Рин, чтобы не упасть. В ней заключается его последний уцелевший ориентир, и он выжимает из нее максимум.
Раз в семь-восемь дней с ним все-таки случаются кризисы. Какая-то неведомая часть его мозга включает красную лампочку тревоги. Тогда он просит освободить его от занятий и тренировок, закрывается в библиотеке, раскладывает перед собой тома учтенных заклинаний и манускрипты в переплетах, ищет в утробах этих пыльных монстров слова, составляет из низ формулы, пишет, переписывает, читает нараспев, меняет ударения, слоги, языки, создает этакое чудовище, играется с ним до тех пор, пока под тяжестью абсурдности заклинание не разрушается изнутри. Иногда ему удается создать что-то жизнеспособное. Иногда оно не умирает, а начинает петь. Тогда Рин представляет, как прочитал бы готовую формулу Тобиас. Слушает его голос с закрытыми глазами, до тех пор, пока у него не возникает уверенность, что Тоби стоит рядом. Он еще несколько мгновений смакует этот момент, но как только эхо затихает, возвращается к занятиям. Ривайен не задет вопросов. В один из таких приступов в библиотеке Рину на глаза попадается чужое заклинание:
Я улицей этой шагаю,
А звук шагов отдается
Совсем на другом проспекте.
И там
Я слышу себя,
Шагающего в ночи,
Где
Только туман настоящий.*
Он читает несколько раз, а потом слова сами собой складываются в голове и он наскоро записывает на полях конспекта свою формулу. Проверить он ее не может. Но запоминает.
А во сне к нему приходит Тобиас, как после ивента приходил Сэм. Новый сон такой же реальный, как и тогда. В нем Рин один в огромной комнате с факелами, на стенах вместо картин висят зеркала, факельный свет отражается в них, множится, гипнотизирует. Рин подходит к одному из зеркал. Оно очень похоже на то, что он разбил дома и об которое так жестоко прорезался. Переходит к другому – и оно тоже похоже, один в один, дубликат, реплика. Рин ускоряет шаг, переходит на бег, торопится разглядеть все зеркала. Почему-то это очень важно – найти одно, единственное в этом зале. Отличающееся от остальных. Подлинное. Словно от этого зависит чья-то жизнь, только он не может вспомнить, чья именно.
Не то, не то, не то. Все подделки. Он скользит пальцами по медным рамам, завитки цветочного декора ощущаются под ними завихрениями времени, враждебными и отталкивающими. Все бесполезно. Все напрасно. Вдруг под пальцами становиться тепло. Рин останавливается, возвращается назад, снова проводит рукой по медному узору. Не показалось. Он ищет свое отражение – его нет, за зеркальной поверхностью ничего, кроме бесконечной черной ночи, которая как колодец затягивает в себя. Рин смотрит в темноту до рези в глазах, он точно не знает зачем, но смотрит и ждет. До тех пор, пока из нее не появляется Тобиас. Он так близко, только протяни руку, но ладони скользят по ртутной глади. Не открыть, не войти в сумеречную зону. Река длинных волос привычно собрана в низкий хвост, только теперь волосы кажутся не светлыми, а белыми. Рин просыпается в холодном поту и со слезами на глазах.
Сон повторяется. Рин начинает его видеть каждую ночь, всегда один и тот же. Тобиас смотрит на него из тени бездонными глазами, пытливыми, как крюк вопросительного знака. Стоит и терпеливо ждет его на границе между прошлым и будущем.
Рин стесняется этого сна. Он каждый раз просыпается от него мокрым – от слез, от желания, от пота. С натянутым до судорог животом, с рукой на члене, с удушающим желанием. Он жалок и ничего не может с этим поделать. В несколько движений о завершает то, что начал еще с закрытыми глазами, и давится скулежом, пряча лицо во влажную от рыданий подушку. Но после каждого сна едва заметное тусклое мерцание Тингара на уровне солнечного сплетения разгорается сильнее, тоненькая струна связи закручивается в спираль, словно маленькая галактика.
Однажды, забежав на несколько минут к себе в промежутке между очередным спаррингом и библиотекой, Рин прислоняется в изнеможении к дверному косяку, чтобы перевести дух. Вспоминает невзначай, что Тобиас любил стоять так, курить и смотреть на закат. Иногда, очень редко, прижимал его к себе, наклонялся, и тогда голова у Рина начинала кружиться под пронзительным взглядом, опасным и неудобным, как консервный нож. В такие моменты, загипнотизированный, Рин словно перемещался в иное пространство, оказывался посреди странного многоцветного мира, ощущал на своих губах сухие, как осенние листья, прикосновения. Как он мог забыть это? Как он мог предположить, что Тобиас в чем-то виноват перед ним? Как мог подумать, что тот променял его на Сэма и бросил? Почему же он все это время проходил мимо очевидного – настоящей взаимной любви?
Неожиданное воспоминание становится таким реальным, что впервые за все эти месяцы Рин расслабляется, улыбается и пробегает пальцами по связи, ощущает завихрения времени, разглаживает их. Рин опускает глаза. Скрученная струна связи натянута до предела, она поет под его рукой. Вот она – Связь с Тоби. Ее не надо искать, она не оборвана, она всегда с ним – его неотъемлемая часть. «Надо позволить ей течь». Как крови, как времени, как жизни. Пройти по ней оставшуюся часть пути до встречи с Тобиасом.
Уцепившись за эту мысль, Рин дает Тингару заполнить себя как воде, как свету, как песку. Он вглядывается в воспоминание, в стоящего перед ним Тобиаса, в его улыбку. Тобиас – тоже его часть, его живая часть. Где он? Как до него добраться? Медленно Рин переводит глаза на дверь за спиной Тобиаса. Взгляд блуждает по ней, собирает в одну точку полутень и полусвет. Рин прищуривается. Дверь теперь кажется ему сделанной из матового стекла, с вырезанными по центру глубокими линиями, переплетающимися, завязывающимися в клубок. От линий невозможно отвести глаз, они начинают занимать все мысли, на их гранях поблескивает и искрит. Краем сознания Рин отмечает, что его пальцы ощущают это искры и откликаются на каждую нервной дрожью. Возбуждение поднимается в нем от поясницы все выше и выше. Клубок линий на двери превращается то в сучковатое, скрученное старое дерево, то в огни огромного дома в пелене серебряного дождя. Рин когда-то уже видел такое, ему нравится, и он смеется шепотом, боясь спугнуть видение. В голове нет ни одного сомнения, пальцы сами тянутся навстречу нитям, перед глазами разворачивается записанная недавно формула, Рин произносит ее как сомнамбула:
«Не слышит ночь горящих фонарей,
Воспоминание не заменяет чувство,
Любить и помнить – разные искусства,
Не видит суета бегущих дней».
Словно потревоженная, материя в ответ неохотно мерцает, изменяя свою собственную вековую дисциплину, ворочается, как старое и обленившееся животное. В этот момент один Рин, тот, которого видели Сэм или Ривайен, или Иннокентии, перестает существовать, от него остается только цель – она там, за дверью. Вместо старого Рина появляется новый, тот, которого разглядел Тобиас. Трансформация занимает всего пару секунд – ровно столько уходит на то, чтобы дотронутся до стекла, заставить нить принять форму ручки, схватиться за нее с такой силой, чтобы вдруг костяшки засветились изнутри, как новогодние огни, потянуть на себя и открыть дверь…
Комментарий к XVII.
Октавио Пас
========== XVIII. ==========
Комментарий к XVIII.
Автор провел детство в христианской церкви – вынес оттуда кинки кнута и подвала.
«Пока ткем мы из слов узор,
беззащитны стоим перед атаками недоброжелателей.
Не можем предвидеть нападения и ходы врагов наших.
Способность предвидения и исцеления
отнята у нас Наследием и отдана другим».
Из тетради Ривайена Форсайта «Сказание о Нитях Тингара».
20.01.2018 суббота
Первое время Тоби считает часы и дни. Ему почему-то кажется, что Рин вот-вот должен восстановить связь и прийти за ним. Он дает ему две, максимум три недели. Когда на исходе второго месяца Рин не подает никаких признаков жизни, время перестает иметь для Тобиаса значение. Он меняет стратегию и позволяет событиям идти своим чередом. Одни поединки сменяются другими – то боевыми, то тренировочными. Не интересно: ни против кого, ни за что, ни с кем в паре. Он устанавливает связь, выходит на ринг, произносит заклинания, иногда пропускает ответные, но никогда не проигрывает. Находиться в Системе – только это важно, только это помогает ждать. Иногда он забывает, чего именно. Временами он даже благодарен Сэму за возможность забыть – так легче. Но память возвращается, и тогда Система превращается в клетку под высоким напряжением, а ожидание кажется бесполезным.
Нервы и связь с Сэмом сдают все чаще, а моментов единства с Системой становится все меньше. Тингар уже давно не течет между ним и старшим Ришаром полноценным потоком, а беспорядочно конвульсирует, сбоит, каждый раз заставляя метку под кадыком кровить и воспаляться. Тоби пока старается, чтобы очередной сбой не замечали, использует авторежим, чтобы сохранить у Сэма иллюзию контроля.
Но Сэма обмануть невозможно. Он замечает. Пытается все восстановить. Перенастроить. К его досаде починенное работает недолго. Связь опять замыкает в самые неподходящие моменты, и каждое такое замыкание ударяет рикошетом по Ришару. Он воспринимает это как неудачу – неудачи выматывают. А кроме того, он подсознательно осознает, что у Тоби появилась над ним какая-то власть, природа которой Сэму не совсем понятна. От этого раздражение его растет все больше и все чаще требует выхода.
Ему не улыбается каждый раз быть громоотводом и корчиться под оголенным проводом Связи с Тоби. Он терпит только потому, что еще надеется использовать пасынка Форсайта для инициации нового чистого Целителя и создания уникальной пары с внешней меткой. Но каждая попытка заканчивается неудачей и разочарованием. Сэмюэль лишний раз убеждается, что просчитался, и Тоби больше не в состоянии генерировать долговременную связь. Ну ладно, зато кратковременная у него по-прежнему очень эффективна.
***
Тобиас с новой напарницей открывают Систему. Целительница стоит сзади, прижавшись всем телом. Тобиас спиной осязает мягкие, приятные округлости ее груди, ощущает напряжение бедер, горячую и влажную кожу ее ладони в своей руке, сбивающееся дыхание, запах возбуждения – все как обычно после установления связи второго уровня. Они почти вместе, но до того безграничного единства, какое он ощущал с Рином, этой далеко. И от этого внезапно становится тоскливо.
Тонкая и гибкая, Целительница впервые участвует в поединке. Опасность ее пьянит, хождение по краю – очаровывает. Ее смуглая кожа становится желтоватой от экзальтации. Тоби должна передаться ее эйфория, но он ничего не чувствует. Только усталость и желание остаться в Системе одному. Нора, так кажется ее зовут, продолжает стараться, льнет, демонстрирует преданность, отдавая весь свой Тингар – у них с Сэмом одинаковая техника имитации доверия. А Тоби так устал от лжи, абьюза и постоянного желания Сэма быть лучшим. И ему так хочется досадить Ришару.
Тоби разбазаривает чужой Тингар впустую, создавая иллюзию новой Чистой пары, дает Сэму понять, что не хватает самой малости для появления внешней метки. С мрачным удовольствием наблюдает, как тот клюет на обманку и подключает к ним свое Наследие. Попался. С мстительным наслаждением тянет из Ришара по яркой и тяжелой связи энергию, добавляя к иллюзии единства иллюзию слаженной работы. Ему интересно, когда Сэм почувствует ложь, какой зазор личной свободы ему предоставит, прежде чем наказать.
А Сэм так хочет, чтобы все получилось именно в этот раз, что вкладывается, рискует, растрачивает себя. Много. Долго. Когда наконец замечает подвох – бледнеет. Он никогда не ошибается. Почему сейчас не заметил? Разрывает связь, освобождается от Тобиаса, как от балласта. До Целительницы слишком медленно доходит, что они остались совершенно беспомощны перед стоящим против них Николасом – каждый за себя – они пропускают удар на поражение – у Николаса приказ «убить», а он никогда не сомневается в приказах.
Тобиас слишком поздно понимает, что Нора его прикрывает и принимает на себя смертельный удар – такой ей дан приказ: «переступить через себя, пара – любой ценой». И она тоже не сомневается в приказах. Сомневается только Тобиас. Но его мнение никому не интересно. Заклинание, несмотря на жертву Норы, задевает и подбрасывает вверх. Тобиас с удовольствием закрывает глаза. Теперь его оставят в покое до следующего кандидата в идеальную пару. Удара о землю он уже не чувствует.
***
Отдых длится недолго. Тобиаса ставят на ноги быстрее, чем он рассчитывал. Представляя нового кандидата, Сэмюэль делает что-то неуловимое и на секунду становится похож на Рина. То ли поворотом головы, то ли взглядом, то ли движением руки. То ли что-то до боли знакомое звучит в его голосе. Желание узнать о Рине вырывается наружу, и Тобиас спрашивает, как там брат. Думает, что секундная слабость будет стоить дорого. Но Сэм внимательно смотрит и неожиданно отвечает:
– Нормально. Не переживай. Он с Клэр. Она не такая раззява, как ты – она заставит его вернуть Тингар, а он, в простоте душевной, решит, что должен стать ее парой. Жертвенность. А про тебя Рин и думать давно забыл. Но спасибо, что спросил.
В самом ответе Тобиасу чувствует подвох. Он помнит Клэр – рослую девочку с большой грудью, длинными волосами и тонкой, как у грифа, шеей. Пока не появились Иннокентии, все время вилась неподалеку. Рин считал ее своей подругой. Но судя по тому, как произнес ее имя Сэм – это уже в прошлом. В настоящем что-то идет не так и заставляет Сэма лгать. Странно, а мог бы просто сказать, что это не его дело. Тобиас на мгновение приподнимает уголки губ в усмешке:
– Про тебя он забыл еще раньше. Не боишься, что эта Клэр обведет тебя вокруг пальца? Последнее время ты ошибаешься, Сэм.
Пощечина вместо ответа – злая, через висок к щеке. Но этого мало. Не задумываясь, Сэм сгибает ногу в колене, молниеносно бьет в живот. Тобиас соскальзывает по стене и тщетно пытается перевести дух. Вытирает ладонью кровь из прикушенной губы и мысленно усмехается снова. С тех пор, как появился Николас, Сэм ни разу не замарал об него рук. Предпочитал наблюдать. Сегодня первое исключение из правил. Значит, слова ударили по больному, по личному, по тому, за что руками Николаса не отомстить. Значит, Рин для Сэма потерян, и никакая Клэр не сможет этого изменить. Надо ждать дальше.
***
Тобиас отстранено наблюдает, как пальцы Сэма выталкивают пуговицу из петли джинсов, как ремень летит на пол, за ним следуют брюки и нижнее белье. Гусиная кожа, первые признаки возбуждения, потные ладони. И дело даже не в том, что Сэм знает, где и как прикасаться, как сделать максимально приятно, какой сосок начать накручивать первым, когда укусить за мочку, когда потянуть за волосы на затылке. Дело в том, что Тобиас не может сопротивляться. Шрам пульсирует на горле и парализует волю.
Сэм умело заставляет тело Тобиаса отвечать на ласку рваными, механическими движениями, пускает вход пальцы, засовывает их глубоко, сгибает и водит кругами, играет ими там, где нащупывается простата, другой рукой тискает член. Тобиас больше не владеет собой, он презирает свою оболочку, но контролировать ее не в состоянии – метка исключает даже малейшее неповиновение. Сэм не дает ему кончить. На самом пике возбуждения убирает пальцы, выпускает член. Поворачивается спиной. Тобиас смотрит на эту спину глазами цвета высветленного кислотой металла. У самой двери Ришар лениво бросает:
– Не трогать себя. Сейчас приведут твоего нового Целителя. Инициируешь его. И проследи, чтобы он пережил пробуждение Наследия. На все про все – ночь. Смотри не запори мне все дело в очередной раз. Он не из наших. Еле смог вывезти пацана из Вильнюса. Завтра у вас бой. Официальный. Занесен в латвийский регистрационный журнал. Если подведешь – убью.
Тоби стискивает зубы, чтобы не завыть, послушно ждет, изнемогает от судорог внизу живота и ломоты в яичках. От него не требуется согласие. От него требуется безотказность.
***
Пара напротив с почти первобытной жестокостью бросает заклинания, но Тингар нового напарника дает столько энергии, что удары пульверизуются, не пролетев и половины пути до цели. Как зовут парнишку с рыжими, мелким бесом вьющимися волосами, Тобиас не запомнил. За все это время таких сменилось столько, что ему уже не то, что запоминать их имена, – давать им номера стало неинтересно.
Может имя этого надо было запомнить? С этим все получается. Система снова поет и принимает. Может быть потому, что волосы парня вьются и пахнут морем, как у Рина. И ростом он не вышел, как Рин, – едва достает Тоби до груди. И рука, которая сейчас обнимает за талию, один в один как у Рина.
Тобиас кладет свою ладонь поверх веснушчатой кожи и прижимает. Позабытое ощущение мощи и вседозволенности наполняет тело и мутит разум. Он едва произносит несколько слов, как Заклинатель противников обмякает бесформенным кульком на бетонном полу. Целитель противников – почти ребенок – еще стоит на ногах, делает неловкую попытку касанием передать остатки Тингара и привести в сознание отключившегося партнера. Но второпях не рассчитывает силу передачи. Раздается хлопок, в ноздри забивается запах горело мяса. Их жаль. Тобиас видит как мальчик-Целитель делает еще пару безнадежных дерганных движений, без прежней грации, падает лицом вниз и не шевелится. Победа. Интересно, какой у них сейчас рейтинг в реестре поединков? И какое у его новой пары имя? Наверное уже не Амэтотадин.
– Добей! – доносится до него, как с другого конца пустого трубопровода. Это Сэм. Связь с ним за это время превратилась в гангренозную пуповину, смердящую, болезненную для них обоих. Но Сэм ее не перерезает.
Тобиас поворачивает голову в его сторону. После боя и смещения реальности все кажется ненастоящим – Сэм словно парит высоко над землей. Или правда наблюдает за поединком с возвышения? Тобиасу трудно понять из-за искажений Системы.
– Что? – переспрашивает автоматически.
– Добей! – эти слова втекают в ухо Тоби сдавленным сладострастным шепотом. Так же, как втекали ночью прерывистые и искренние «твой», «только твой». То же придыхание, та же отработанная интонация.
Тобиас разжимает пальцы, тонкая ладонь рыжего Целителя медленно скользит вниз, остается в одиночестве. Форсайт мрачно и отчетливо отвечает в повисшей тишине:
– Они уже достаточно ослаблены, они уже мертвы для Наследия, их тела больше не пригодны для Тингара.
– Тоби, не перечь мне. Мне нужна внешняя метка, черт тебя побери, не победа, а метка. А у вас ее до сих пор нет. Эмоциональное единение не достигнуто! Вы не сместили Точку Сборки! Вам надо превзойти себя. Переступить через себя. Что ты творишь! Сделайте, то что я приказываю! Тоби, сукин сын, если ты не… Прикажи ему, ты! Как тебя там! Прикажи!
Тобиас помнит, что должен остаться таким, каким хочет его видеть Рин, а не каким хочет его иметь Сэмюэль. «Делай только то, после чего ты сможешь вернуться». Рину не нужен убийца. Если он сейчас выполнит приказ – он предаст Рина, и тогда уже некуда будет возвращаться, некого будет ждать. Тобиас оглядывается и удивленно смотрит в яркие, как пластиковая бирюза, глаза мальчишки-Целителя. Как он мог принять его за Рина? Как хорошо, что не запомнил его имени. Не надо будет забывать.
– Это приказ! – мальчишка надрывается в самое ухо. Тоби широко улыбается в ответ. Нити ночной связи истлевают изнутри – только сохраняют видимость прочности. Приказ больше ничего не значит. Но Сэм этого не видит и не решается приказать сам – боится перебить новорожденную Связь старой. Тобиас улыбается шире:
– Не понял приказа, – он выговаривает каждое слово аккуратно, так чтобы вместе они превратились в глухую стену между ним и остальными. Ждет, когда окончательно рассыплется в прах ночной обман.
Когда Сэм наконец понимает, что происходит – уже поздно. Ему ничего не остается как вымещать свою беспомощность. Его накрывает самая опасная истерика – тихая, граничащая с безумием. Он подходит так спокойно, что становится не по себе:
– Ты прекрасно все понял, но не выполнил то, что я просил.
Тобиас отступает и упирается спиной в Николаса, чувствует, как ему заламывают руку и разводят пальцы, понимает, что сейчас произойдет, пробует сжать их в кулак, но у Николаса сильная хватка: резкое крутящее движение – щелчок. И ничего. Боль не оказывает никакого действия. Реакция Тобиаса сродни кататонии.
– Врешь. Ты все понял. Я ведь даже объяснил. Дело не в непонимании, даже этот сосунок понял, – Сэм тычет в рыжего мальчишку. – Дело в тебе. Ты сейчас сознательно игнорировал меня. Так не пойдет, Тобиас. И я тебе покажу, до какой степени я в тебе разочарован.
Николас держит крепко, Сэм хватает Форсайта за забранные в низкий хвост волосы, дергает на себя, разворачивая голову Тобиаса к себе – глаза в глаза – и спокойно продолжает:
– Мне нужен чистый Заклинатель не для прогулок под луной, а для создания боевой непобедимой пары. Непобедимой, значит устрашающей. Если ты не убиваешь, ты никому не страшен. Не боятся тебя – не боятся и меня. Ты что, сукин сын, думаешь я с тобой шутки шучу? Что если на тебе моя метка, то тебе все сойдет с рук? Что и кому ты хочешь доказать? Если ты не можешь выполнить простой приказ, ты мне больше не нужен. Ты перестаешь быть полезным, Тоби. Я предлагаю тебе это обдумать. Скажем, неделю-другую. Надеюсь «холодная» изменит твое поведение.
Сэм хочет сказать что-то еще, но вместо этого концентрирует свой взгляд на шраме. Тобиас заходится кашлем – сильным, судорожным, который долго не может побороть, задыхается все больше. Внезапно все резко прекращается.
– Николас, кнут, – голос Сэма наполнен неутоленной кровожадностью.
Это уже не наказание за непослушание – это экзекуция. Тобиас не защищается и не отбивается, прекрасно понимая, что будет только хуже – любая эмоциональная включенность будет только подпитывать метку и усиливать боль. Он закрывает лицо руками и подставляет спину, считает удары и ждет, когда мир погаснет. В мозгу что-то переключается, и он перестает понимать когда он и где. На вилле в Пиренеях или в кабинете Ривайена в свои шестнадцать лет.
Николас наклоняется над ним, смотрит и выносит вердикт:
– Хватит.
– Оттащи в подвал. Вода и сухари. Пусть хорошенько запомнит, что значит пытаться искать лазейку в моих приказах.
***
Дверь за Николасом и бугаем из ближнего круга Сэма закрывается. Тобиас прислушивается и насчитывает двадцать пять шагов прежде, чем шум и шарканье перестают доноситься из коридора. Он с трудом садится на каменном полу, поджав под себя ноги, и осторожно вправляет вывихнутые пальцы. Ждет, пока пройдет приступ боли, здоровой рукой нащупывает брошенный рядом плед, отрывает длинный лоскут, фиксирует суставы. Осматривается. Грязно, сумеречно, голо. Матрац, жестянка с сухарями в одном углу, ведро – в другом. Под самым потолком небольшое зарешеченное окно, под ним десятилитровая бутыль с водой. С той стороны окна доносится шум мотора. Он где-то под домом, ниже уровня гаража. В комнате, о существовании которой, он не догадывался. Не курорт, конечно, но ждать можно.
Тобиас подтягивает матрац, ложится на него животом и закрывает глаза…
Когда он их разлепляет, то первым делом чувствует, как дергает и тянет исполосованную бичом спину. От ударов кнутом ткань рубашки порвалась и ушла в мясо спины. Присохла, смешалась с волосами. Надо размочить и снять как можно быстрее. Тоби привстает на локте – боль огнем выжигает спину. Озирается. Поворот головы превращается в изощренную пытку. Лицо горит, горло дерет от жажды. Выцепляет взглядом бутыль. Расстояние до нее кажется непреодолимым. Он вдыхает через рот. Затхлый запах проникает в легкие. Форсайт заставляет себя подняться на ноги через «не хочу», кое-как доковыляв до бутыли, присаживается рядом, пристроившись, льет на спину, одним сильным рывком снимает рубашку, отрывает несколько полосок, остальное бросает в угол. Нагибается, жадно пьет, толкает бутыль ближе к лежанке, расплескав часть на пол. Но лучше так, зато в следующий раз не вставать. Его клонит в сон, голова кружится, и, кажется, поднимается температура. Он садится на тюфяк, подвязывает волосы оторванными лоскутами, делает еще несколько глотков. Надо бы промыть раны еще раз, основательно, но неизвестно, сколько его здесь продержат, а воды уже в обрез. Ладно, он привычный, все будет нормально. Тобиас падает на матрац лицом вниз. В мозгу крутятся неизвестно откуда прилетевшие слова – дюбить и помнить разные искусства. Разные, соглашается про себя Тобиас, и тут же теряет ясность мысли.
По ощущением он в подвале около трех дней, спину дергает все сильнее, Тобиас пытается дотянуться до отметин хлыста – под пальцами мокнет и жжет. Надо было промыть, но теперь уже поздно. Метка выжигает горло каленым железом, и протолкнуть даже размоченный в воде сухарь невозможно. Голова тяжелая и постоянно хочется спать.
Где-то на четвертые сутки лихорадка скручивает его как мокрую тряпку. Тобиас пытается позвать охранника – наверняка за дверью кто-то есть. Язык шершавый и сухой, как все во рту, ворочается еле-еле, но никакого звука, кроме шипения, издать не получается. Тогда Тобиас ползет к двери и стучит. Должны услышать. Долгая тишина в ответ убеждает, что там никого нет. Может быть, и к лучшему. Он так устал. Тобиас подтягивает тело на жесткий тюфяк и на этот раз окончательно теряет счет времени.
Однажды он видит себя стоящим в саду перед створчатым окном в облезлой деревянной раме. Осень. Ногам тепло и немного мокро. Они утопают в яблоневой падалице и жухлых листьях. Моросит, словно с неба сыпет бриллиантовая мишура. Кажется, он стоит так уже давно, ноги подгибаются и хочется присесть. Но он почему-то продолжает стоять и ждать. За окном, в доме, в круглой зале, увешенной зеркалами, горят факелы. Тишина и никого нет. Тобиас смаргивает, и посреди факелов появляется Рин, идет от зеркала к зеркалу, трогает рамы. Тобиас зовет, кричит, старается, чтобы Рин заметил, хотя бы просто прошел мимо. Кажется, Рин слышит. Ускоряет шаг, бежит по зале в его сторону. Сердце Тобиаса лихорадочно бьется. Но Рин пробегает мимо окна, и Тобиасу кажется, что он умирает. Он не может ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни услышать стук своего сердца. А потом Рин вдруг возникает в окне и смотрит ему прямо в глаза.
