Текст книги "Зеркальное эхо (СИ)"
Автор книги: Verotchka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Паршиво выгляжу? Можешь больше со мной не нянчиться, – говорит Тобиас по своему поняв поведение Рина. – Еще чуть-чуть, и все будет нормально, – Осторожно садится, пытается вытянуть ноги, они не умещаются, и костистые коленки доминируют над клубничным “Эверестом”.
– Хочешь меня выставить?
– Да нет, что ты. Просто зрелище не самое приятное. Может, пока пойдешь посмотришь, какие консервы есть, перекусишь…
– Потом, вместе. Я с тобой посижу.
Тоби откидывает голову назад на свернутое валиком полотенце, устраивается поудобнее и блаженно закрывает глаза – делай что угодно, и бровью не поведет. Рин делать ничего не решается, громоздится на широкий бортик, как на насест и, полуприкрыв глаза рукой, зачарованно наблюдает за Нитями Связи. Красивый, необычный рисунок мерцает и течет по воздуху, смешивается с влагой, накрывает ванную комнату, обволакивает и расслабляет. Время течет незаметно, или не течет вовсе, или течет сразу в двух направлениях. Полу-улыбка неуловимо по-разному играет на губах Тобиаса сразу в нескольких реальностях – он в этот момент похож на свое собственное эхо в зеркалах. Рин восхищенно затаивает дыхание, думает, что никогда не сможет привыкнуть к чуду.
Но, как ни старается быть внимательным, все равно на долю секунды отвлекается, моргает. Воспользовавшись моментом, одна из реальностей берет вверх над другими, и изможденный Тоби пропадает. На его месте возникает Тоби, очень похожий на себя прежнего. Его лицо больше не напоминает посмертный слепок, оживает, даже густая щетина кажется теперь уместной. Заостренные черты сглаживаются, кожа, впитавшая горячий пар и покой, розовеет и больше не кажется ломкой. Внешне это именно тот Тоби, по которому Рин так скучал, чьи черты искал в линиях на потолке, ловил в отражениях, воспроизводил по памяти неисчислимое количество раз. Под ложечкой у Рина возникает странное приятное томление, сердце начинает биться сильнее, в смутном ожидании чего-то фееричного. Сидеть сторонним наблюдателем и ничего не делать ему больше не хочется – руки требуют трогать, касаться, приводить в порядок, узнавать дальше.
– Сейчас буду тебя мыть.
Тобиас приоткрывает глаза. В них удивление. Но не возражает.
Рин первым делом выуживает из воды его узкие ладони и начинает аккуратно выковыривать из-под обломанных ногтей землю. Тоби терпит и пытается не улыбаться. Рин чувствует в его косых взглядах невысказанную подколку. Пусть. Он сейчас делает то, что надо, и делает это правильно. Пальцы перебирают набухшие вены, несошедшие мозоли от держателя для сангина, заусенцы на больших пальцах, небольшой ожог в виде бабочки с тыльной стороны. Убеждаются, что все настоящее. Без подвоха. Все, как Рин запомнил. Нехитрые прикосновения заменяют слова, вопросы, рассказы и неловкие паузы между ними, сокращают расстояние длинною в год, который, хочешь не хочешь, а развел их с Тобиасом далеко друг от друга, изменил. Вода и мыло смывают воспоминания о тех, кого касались эти ладони в течение года.
Довольный результатом, Рин переходит к следующему этапу – заставляет Тоби сесть, слегка наклоняет ему голову вперед, направляет струю на свалявшиеся пряди, разглаживает серые пряди по спине и плечам, размывает. Волосы тяжелеют, вода течет с них грязными потеками.
Рин провожает потеки между лопаток и ниже. С душевым шлангом в одной руке и мыльной пеной в другой начинает методично и обстоятельно отскребать и отчищать каждый сантиметр Тоби от времени, проведенного с Сэмюэлем. Он чувствует в этом какую-то ритуальную необходимость. Так сосредоточен на процессе и на ощущениях от податливого и послушного тела, что забывает говорить. Тоби тоже молчит, но его дыхание меняется, становится шумным и частым.
Рин густо льет вязким клубничным гелем на темечко, распенивает, попутно распутывая узлы, жмакая длинные густые волосы. Очень быстро пена становится похожей на супную накипь – Рин оттыкает слив. Ошметки непонятного цвета, пучки волос, размокшие струпья и прочие остатки подвала несутся в канализацию.
Под тяжестью мокрой шевелюры голова Тоби клонится к выставленным торчком коленкам, в конце концов он упирается в них лбом и совершенно расслабляется. Рин погружает в шевелюру пятерню, перекидывает вперед, оголяя спину, внимательно разглядывает три рубца на тех местах, куда вчера вошли пули. Они похожи на злые плевки, на каповые наросты – один под левой лопаткой, два пониже. Осторожно дотрагивается до верхнего. Его словно бьет током. Он отдергивает руку, стукается локтем и скулит от неожиданности. Тоби вскидывается и смотрит ошарашенно:
– Что?
– Все нормально. Проверил, как заживает.
Тобиас осуждающе качает головой, открывает рот, но, так ничего и не сказав, снова опускает лоб на колени. Рин мешкает, хочет дотронуться до рубцов еще раз, но передумывает, обводит ладонью и теплыми струями линию выставленных на обозрение лопаток. Пройдя все позвонки вниз и вверх, отпускает лейку, а сам не прекращает разминать, растирать, разогревать, не оставляя без внимания ни одного сантиметра спины. По себе знает, как это приятно. Сэм часто его так купал, и это было всегда замечательным событием.
Паутина давних шрамов на спине больше не видна глазу, но прощупывается при прикосновении. Рин все водит и водит по ней рукой, как по бесконечному узору, думает, что он похож на прочную сеть, которую набросил на Тоби Сэм, стараясь поймать, притянуть, сделать навсегда своей частью. Думает, что Тоби нельзя запирать в неволе, что ему можно только подарить небо. Уносится мыслями куда-то далеко.
Если бы у него было время, он мог бы водить рукой по лабиринту шрамов часами. Но надо двигаться дальше. Рин переключается на волосы, промывает. Посветлевшие, они скрипят под пальцами. Рин снова затыкает ванну.
– Ложись на спину, – голос звучит глухо и хрипло, Рин прочищает горло. – Теперь буду мыть спереди.
Тобиас слушается безропотно, но чуть погодя спрашивает:
– Не надоело?
– Что ты. Наоборот. Никогда не думал, что это так приятно.
Движения Рина становятся все более и более уверенными, без намека на неловкость или стеснение, как будто он всю жизнь только и занимался тем, что мыл кого-то в ванной. Однако это не мешает ему обращать внимание на аккуратные соски, которые твердеют, если по ним небрежно провести; чувствовать волнение от того, что тело Тоби словно пластилин, прогибается под его руками, покрывается гусиной кожей в горячей воде, просит новых прикосновений.
Волнение перерастает в возбуждение, фантазии сами собой забираются в голову, Рин увлекается, не замечает, когда ладонь соскальзывает в пах, и без стеснения исследует под водой промежность.
– Рин?
Голос возвращает его в здесь и сейчас, и он тут же отдергивает руку. Не понимает, как такое получилось. Фантазии – это одно, реальность – другое. Теряется, не знает что теперь уместно, а что нет, хочет сквозь землю провалиться.
– Я не хотел, извини.
– За что? – Тоби в последний момент успевает перехватить руку и не дать Рину позорно сбежать из ванной. – Мне приятно. И у тебя стояк. Что не так?
– Я… я, – Рин мнется, говорить на такие темы он не привык, но думает, что тянуть, может быть, и не стоит. Аккуратно высвобождает руку, пытливо всматривается в Тоби. – Нам нужна связь, я понимаю… Но я никогда… Только в фантазиях… Я не знаю, смогу ли… Я боюсь тебя разочаровать…
Лицо Тоби становится неконтролируемым, на нем попеременно отражается такое количество давно сдерживаемых эмоций, что Рин перестает его понимать.
– Мне плевать на Связь, Рин, – наконец говорит Тоби. – Будет она первого, второго или еще какого уровня. Я люблю тебя, просто так. И мне все равно, какой у нас с тобой будет секс. Я не собираюсь тебя торопить, или тебе себя навязывать. Все, как ты захочешь. Только так. Хочешь целоваться? – Рин кивает не задумываясь. – Залезай.
Рин словно только и ждет приглашения, заносит ногу…
– А обувь снять нет? – смеется Тоби.
Рин спохватывается, сковыривает кроссовки, стягивает с себя одним махом и джинсы, и белье, неловко ищет куда поставить ноги, поскальзывается и плюхается в горячую воду, прямо Тоби на живот, хочет подняться, но вместо этого так и остается лежать, прижавшись к гладкой коже, пахнущей мыльной клубникой, а под клубникой – Тобиасом. Аромат как будто что-то отпускает внутри него, освобождает от неловкости и сомнений. А Тоби обхватывает, прячет в своих длинных руках, как в коконе, прижимает теснее, целует и шепчет в самое ухо:
– И я тоже боюсь, очень боюсь, что налажаю. Что все испорчу. Что тебе не будет со мной хорошо.
Слова щекочут, от них становится горячо и сладко внизу живота, Тоби берет губами мочку его уха, втягивает, посасывает, и Рин дрожит всем телом, даже не замечает, как начинает тереться членом о Тобино бедро и сопеть.
– Рин?
– Мм?
– Хочешь кончить?
– Тоби! – Рин чувствует, как заливается краской, думает, что Тоби, наверное, настиг побочный эффект какого-нибудь заклинания, и отшиб ему мозги, если он спрашивает такое. – Ну-у. Только… я не хочу сам, – Рин поднимает голову, чтобы заглянуть Тоби прямо в глаза. – Я хочу, чтобы ты…
Тобиас не дает ему закончить, вжимается в губы, подталкивает, чтобы Рин перевернулся на спину, и слегка раздвигает бедра. Рин вздрагивает, затаивается, но, почувствовав легкие и приятные прикосновения, дает себя трогать, закрывает глаза и ждет.
Пальцы Тоби, летают вниз-вверх по члену, нежные и трепетные, и этот трепет разливается по телу, доходит до сердца, выходит через стон. У Рина начинает кружиться голова, он словно проваливается куда-то, или взлетает.
«Тоби», – Рину хочется сказать, чтобы Тоби остановился, потому что у него нет больше сил, но он передумывает.
Тоби сжимает член сильнее, двигает рукой быстрее. Рин чувствует себя полностью в его власти. Тело напрягается, выгибается дугой и кажется, что сейчас жилы лопнут. Рину хочется сказать, чтобы Тоби не останавливался, но он опять передумывает. Чувствует, как весь он превращается в нити, в сотни, тысячи, миллионы нитей, и все они тянутся туда, где рука Тоби движется в шаманской пляске, то ускоряясь, то замедляясь, то сжимая пальцы вокруг члена, то поглаживая, то отпуская, то прихватывая яички. С каждым новым движением нити натягиваются все сильнее, словно Тобины пальцы вытягивают наружу что-то тяжелое, неведанное, запретное. Вдруг все они разом напрягаются так сильно, что Рин понимает – не выдержат напряжения, порвутся, а он все никак не может понять, чего же он хочет больше.
– Тоби, – одними губами зовет он, забалансировав на тонкой границе между «да» и «нет», а потом все внутри взрывается и, широко распахнув глаза, он смотрит в куда-то между. Комната становится призрачной, теряет очертания, уходит на второй план, он проваливается на изнанку, белый туман и тишина заполняют все, и в этой бесконечной, закладывающей уши тишине медленно кружатся бриллиантовые капли дождя, словно конфетти, и пахнет горечью.
– Рин… Рин! Возвращайся! – голос зовет его откуда-то издалека, сильные и теплые руки сжимают в объятиях. Рин фокусирует взгляд – сквозь бриллиантовую пыль изнанки на него смотрит Тоби. Его лицо светится изнутри, а брови чуть-чуть выше, чем обычно, а шафрановые глаза с медными вкраплениями чуть-чуть шире, а недельная щетина мягко очерчивает подбородок и скулы – ему идет. Рин приподнимает голову и, провожая взглядом мерцающие точки, заглядывает за край ванны:
– Мм? – Весь пол залит водой и пеной.
– В следующий раз буду знать, что ты можешь устроить потоп. Еле удержал тебя, – Тоби улыбается так широко, что Рин видит неровности его передних зубов, ему безумно хочется провести по этим зубам языком, пощупать. Но вместо этого он с шумным вздохом откидывается Тоби на грудь. Хочет тоже улыбнуться, но даже собственное лицо его не слушается. Глаза слипаются, и он готов немедленно заснуть, прямо здесь, никуда не выходя.
– Давай, наберем еще воды, а то я замерзну. В баке же еще есть горячая?
Рин собирает все свое мужество, чтобы заставить язык ворочаться. Вместо ответа Тоби пяткой переводит кран. Рин заторможено слушает, как журчит вода, как сильно и неровно стучит сердце Тобиаса, чувствует, как начинают гореть щеки, шея, плечи, чувствует, что где-то в районе живота в него упирается головка Тобиного члена. Вместо сна приходит вторая волна возбуждения.
– Теперь ты, – говорит он Тоби.
– Что я?
– Ну что ты переспрашиваешь? Думаешь, я ничего не понимаю? Давай, твоя очередь…
– Это не обязательно, Рин.
Но Рину хочется снова прикасаться к Тоби – сильнее, быстрее, правильнее. Вместо ответа он усаживается верхом, кладет руки Тоби на плечи, трогает губами. Сначала веки. Как давно ему, оказывается, хотелось сделать это! Мохнатые короткие ресницы щекочут губы, Рин впускает их в рот, ресницы щекочут язык. Потом тонкие обкусанные губы. Долгий поцелуй. Рин двигает языком по верхней полоске зубов, проверяя неровности, выпуклости, неправильности. Теперь подбородок.
Тоби плывет под этими прикосновениями. Тело реагирует на контакт с Рином бурно, сердце почти останавливается, пока тот ведет кончиком языка вниз по кадыку. Такой рассудительный, сдержанный, он ждет продолжения, боится лишний раз вздохнуть, боится, что вздох превратится в несдержанный, неуместный стон. Это всего лишь напряженный мокрый язык. Нет, не всего лишь.
Рин накрывает губами рубцы на шее, методично процеловывает каждый бугорок, каждый зигзаг, оставленный ножом Сэмюэля. Ловит странное ощущение. Словно нежится одновременно в теплой воде и мерзнет под легким ветром и моросящим дождем. Почти уверен, что старое чугунное корыто стоит и на первом этаже дома под железнодорожным мостом, и посреди вечноосеннего сада с ослепительно-белой травой. Реальность и изнанка совмещаются на периферии зрения, но Рин не хочет смотреть пристально и разъединять одно с другим. Решает не отвлекаться и разобраться с ними позже. Вдруг что-то неприятное шевелится под языком, на подобии личинки, и требует выхода.
Рин отстраняется, щурит глаза, присматривается. Из разошедшихся в разные стороны неровных краев «каракатицы» шрама наружу торчит уголок лезвия. Не может такого быть. Смотрит снова. Заточенная нержавейка мозолит глаза и дразнит, выводит из себя.
– Тоби! Там что-то есть. Я достану.
Тоби только нервно сглатывает. Рин принимает это за согласие, старается выдавить штуку как занозу или прыщ, но ничего не получается. Тоби смотрит в потолок, каждый мускул напряжен, молчит, но выражение у него на лице такое, будто Рин сейчас застал его за стыдным, или решил потрогать прокаженное.
– Тоби, что за… Это то, что я думаю? Чертовщинка Сэма? Потерпи. Ее точно надо вытащить.
Рин повторяет попытку, но сломанная сталь не поддавалася. Тогда он сгибается в дугу и, работая языком, начинает выталкивать, высасывать, режет себе язык и губы. Наконец ему удается подцепить тонкую металлическую пластину зубами и потянуть. До обостренного слуха долетает хлюпающий звук расходящихся тканей, рот заполняет кровь, лезвие соскальзывает между зубов, впивается в десну, но Рин не обращает внимания, закусывает сильнее, тянет. Секунда, и он брезгливо сплевывает на пол вместе с кровью осколок бритвы.
– Что за мерзость, – бормочет, подсасывая кровь из губы. Приглядывается. За набухшими краями метки, в глубине, есть что-то еще, что-то чужеродное, неимоверно сильное и враждебное.
– Тоби, еще не все! Не двигайся, – снова припадает ртом к тому месту, откуда вытащил лезвие, трогает кончиком языка. Во рту появляется вкус жженого шелка и ржавчины, под языком бусиной катается узелок. Рин прихватывает его, дергает, отстраняется. Голову готов дать на отсечение, что из разошедшихся тканей вываливается кончик красного шнура. Рин поддевает шнурок ногтем, перехватывает пальцами, вытягивает по миллиметру, чувствует, что каждый пропитан обидой и злостью, тщательно собранными, концентрированными, загнанными во внутреннее пространство, из которого не предусмотрено выхода.
Тоби скашивает глаза, но видит только пальцы Рина, которые судорожно сжимают и тянут на себя пустоту; видит в зрачках Рина всполохи нездешней темноты – его мальчик смотрит в никуда, и взгляд его безумен. На клятву крови нет антизаклинания, если бы Тоби такое знал, то уже произнес бы, но Рин так отчаянно старается, так верит, что у него получится, что Тоби не решается его остановить и не может оставить один на один с паразитом, что вплел в его метку и пустил ему под кожу Сэм. Тоби начинает цеплять слова быстро, выбирать сильные, бранные, превращать бранное в поле брани. Неважно, что он не верит в результат. Главное, в результат верит Рин:
– Ебать тебя в рот с твоей меткой – вот. Думаешь, кольцо клятвы не ложь? Твой пиздеж. Нахуй смерть, обману слова, чтобы сделать из любви, нечто большее чем она сама, чем жертва и месть, чтобы превратить любовь в честь… – но его голос дает трещину и перестает подчиняться, в горле начинается пожар, связки сжимаются как шагреневая кожа.
Тоби не заканчивает фразу, не хватает дыхания, старается набрать в легкие воздуха, но и это не получается. Остается надеяться, что Рин сумеет дальше сам и быстро и, чего доброго, не начнет паниковать. Тобиас нащупывает тонкие запястья, обхватывает их, сжимает. Получается даже сильнее, чем хотел. «Все нормально. Не останавливайся».
– Я понял Тоби, я понял. Сейчас.
Рин впивается ногтями в «чертовщинку», тащит, дерет, дергает. Никакого результата. Слишком неудобно, пальцы соскальзывают, руки в локтях предательски дрожат от напряжения. Дыхание сбивается. Время уходит, Тоби под ним хрипит и закатывает глаза.
– Помоги мне! Я подцеплю, но рычаг маленький, мне не хватит силы. Надо резко.
Тоби упирается плечом в кафельный бортик, примеривается, ждет когда Рин приложит очередное усилие, вкладывается в него, жестко посылает руку вверх, хруст, и колдовство Сэма, вырванное с корнем, шлепается на пол.
Тоби отпускает Рина, зажимает горло и рот обеими руками, заходится кашлем. С пальцев начинает капать, он хочет и не может вздохнуть, понимает, что пугает Рина, но ничего не может противопоставить спазму. Корчится и брызжет кровью на белую плитку, покрывая ее радиальными узорами. А Рин не теряет времени, выскакивает из ванной, несется по коридору прочь, скользя мокрыми ногами, оставляя лужи, вышибая все ящики на своем пути, ища аптечку – ее не может не быть, у всех она есть – и молясь всем богам, чтобы в ней оказались бинты. Они есть, он хватает еще и стакан, кидается назад, отдергивает руку Тоби, молниеносно накладывает повязку, набирает воды, вливает в рот.
Вода вытекает назад, спазм не прекращается. Рин наполняет новый стакан, заводит голову Тоби вверх, просовывая палец до самого корня языка, вызывает рвотный рефлекс и в промежутке вливает второй стакан, наполняет снова. Пока Тоби переводит дыхание, подносит его к губам. На этот раз Тоби проглатывает, пережидает пару секунд, допивает, отдает стакан, щупает повязку на горле. Пропиталась. Рин распаковывает вторую упаковку бинтов:
– Сейчас сменю.
Вторая повязка наложена. Рин тянет Тобиаса прочь из ванной. Накидывает полотенца, наспех вытирает. Надо лечь нормально. Они перебираются на второй этаж – в спальню. Кровь прекращает течь, Рин для верности меняет повязку еще раз. Наконец все более или менее приходит в порядок, все, кроме голосовых связок.
Тоби, поджав под себя ноги, сидит на чистых простынях посреди широкой кровати и прислушивается к тому, что происходит у него внутри. Там полный штиль и тишина. Словно вместе с голосом выключили звук, и мир Тингара стал глухим. Он открывает Систему —красивая до умопомрачения, но немая. Он больше ее не слышит, она не звенит в его голове, Связь не поет у него под пальцами. У всего есть цена. У свободы от метки Сэма – тоже. Но кому он теперь нужен без голоса? Немой Заклинатель. Он не сможет ни защитить Рина, ни быть ему полезным.
– Это пройдет, Тоби, это пройдет. Просто надо больше времени. – Тоби удивленно вскидывает брови. Читать у него в голове – это то, что так хотел получить Сэм, и надо же, с Рином такой трюк проходит без всяких хитроумных изощрений. – Посмотри! Только посмотри какой у нас рисунок Связи. Никогда такого не видел, ни в одном учебнике. Тебе не кажется, что он все увеличивается? Он уже за стены комнаты выходит. С такой силой тебе и говорить ничего не надо. Будешь заклинания телепатировать, – Рин хихикает, радуясь своей шутке, потом резко становится серьезным. – И мне ты нужен любым, и будешь нужен всегда. Это моя тебе клятва.
Рин подвигается поближе, он еще чуть-чуть шепелявит из-за порезов от бритвы, у него еще не совсем сошла припухлость нижней губы, поэтому старается произносить почти по слогам:
– Пока обойдемся без заклинаний, нас теперь никто не найдет. Кого нам бояться. У нас каникулы. Сэм не сможет отследить нас по связи – у нее ее больше нет. Она оборвана так, словно ты погиб. Ему даже в страшном сне не приснится, что мы обвели его вокруг пальца.
И Тоби снова слышит, как Рин смеется, словно десятки колокольчиков звенят и переговариваются между собой, его глаза горят нерушимой верой в Тоби, будущее и правильность всего происходящего. Тобиас порывисто прижимает мальчишку к себе. Рин тычется губами везде куда достает: в щеки, ключицы, плечи – ни дать ни взять слепой котенок. Тоби щекотно, тепло, мокро. Он пытается предсказать метания незадачливых губ, догнать их, поймать своими, наконец это ему удается, Рин целует неумело, но требовательно, заинтересованно, забыв обо всем. Тоби чувствует его возбуждение, чувствует, как от сказанных слов, от смеха, от ерзания мальчишеских ягодиц по его члену возбуждается сам.
Его откровенная и быстрая эрекция на секунду пугает Рина. Но только на секунду. Вслед за страхом возникает сильное, как магнит, желание дотронуться. Рин берет член Тоби в руку, ощущать велюр кожи, набухшие вены. Видит, как из узкого отверстия головки показывается большая вязкая капля, наклоняется вперед и, поддаваясь внезапному порыву, – ах, – слизывает каплю языком.
Тобиас дергается, отвечает рваным и шумным вздохом. Прикосновение напряженного языка обжигает, от него мир в расфокусе начинает кружиться перед глазами. Тобиас откидывается навзничь, вытягивается, напрягает ягодицы, ищет взгляд Рина – хочет как можно дольше быть в визуальном контакте.
А Рин с интересом размазывает вновь выступившую каплю по головке, перехватывает член у основания – полностью взять не получается, не хватает длины пальцев, но зато так можно почувствовать движение соков по стволу вверх. Неуверенно делает пару движений вверх-вниз, останавливается – все как-то не так, смотрит вопросительно на Тоби. Тоби накрывает его пальцы своими, холодными, чуть-чуть подрагивающими, сдавливает сильнее, направляет, задает темп, дает прочувствовать силу нажима. Отпускает. Рука Рина начинает двигаться сама.
Несколько движений, ничего особенного, но Тобиас впускает эти движения глубоко в себя, отдается им полностью, забывая обо всем. Удовольствие перестает блуждать по всему телу и сосредоточивается у Рина между пальцами. Близость Рина, свежесть его запаха, желание его сводят с ума. Еще одно движение вверх-вниз. Оно стирает последнюю границу между ними. Тоби больше не может себя сдерживать. Бедра начинают дрожать, он выгибается, подставляя себя Рину, облизывает моментально пересохшие губы, беспорядочно шуршит руками по простыням.
Рин не останавливается, дрочит Тоби, как в угаре, чувствуя, что тот уже на грани, хочет увидеть, какой Тобиас на самом деле. Хочет, чтобы тот показал ему себя настоящего. В какой-то момент и без того бледное лицо Тоби становится совсем бескровным, он плотно сводит бедра, несколько раз сам толкается навстречу Рину, тянет его на себя, сминая в объятиях, замирает, вжавшись всем собой в обомлевшего мальчишку, а потом сильно и часто выдыхает куда-то между шеей и затылком его имя. Секундой позже в руке Рина пульсирует, густая сперма обжигает пальцы, а по телу Тоби проходит сильная конвульсия, потом еще одна, с оттяжкой. Рина заваливает на бок, он подтягивается, чтобы клюнуть Тоби в искусанные тонкие губ, устраивается под боком и смотрит, как быстро опускается и поднимается чуть впалая грудь.
Тоби открывает глаза и смотрит. Комнаты нет, и она есть. Они словно зависли между сном и реальностью, лежат на кровати посреди бесконечного сада, уходящего в небо. Перед глазами моросит бриллиантовая мишура. Тоби находит в подмышке душистые, распушившиеся темные пряди, рассеяно проводит по ним ладонью, дотрагивается до мокрой щеки: «Ты что, плачешь?»
«Не знаю. Наверное нет».
Скользит большим пальцем по расцелованной нижней губе:
«Какая странная у нас с тобой получилась Связь. Все не как у нормальных людей. Я думал, там в подвале, что больше никогда тебя не увижу. Вчера, думал, что это конец. А сегодня у нас – это».
«Что «это»?»
Рин обводит взглядом сад, Тоби, комнату – все присутствует сразу и одновременно и не присутствует вовсе.
«Что-то большее, чем любовь.»
Тоби не спеша встает с постели, наклоняется, подхватывает присмиревшего Рина на руки, держит, словно взвешивая и оценивая, быстро целует сухими, как осенние листья губами, ставит на пол:
«Пошли-ка на кухню, поищем консервы, и мне еще нужно время подумать, что с этим делать дальше.»
Они выходят в коридор. Сад под бриллиантовым дождем, колыхнувшись, движется вслед за ними. На первом этаже, в ванной, на полу остаются лежать кусочек лезвия и красный шнурок.
***
Новость о том, что Тобиас и младший Ришар вышли из такси у центральных ворот несется от одного к другому, как столбик пыли по дороге.
Ривайен стоит у окна и наблюдает, как Тоби и Рин идут по парковой аллее к главному входу: не медленно и не быстро, не прячась и не выставляя себя на показ; они не разговаривают, но у Ривайена такое ощущение, что они в постоянном диалоге. В походке, в наклонах головы, в отмашке рук нет никакого напряжения. Так идут те, кто чувствует себя в этой школе, в этой стране, в этом мире, как дома и в безопасности.
Тренированное зрение Ривайена, заточенное на мир Связей, ищет самое главное – метку Тингара – и не находит. Он не видит ни метки, ни Связи между этой парой. Какое расточительство. Тингар и вся его сила пропали безвозвратно. Значит, Тобиас так и остался чистым, не признанным Наследием. И маленький Ришар ничем не смог помочь. Ну, хорошо хоть забрал его у брата. Большего, наверное, от них не стоит ожидать.
Натали осторожно трогает Ривайена за руку.
– Рив, у твоего Тоби чистая шея, заметил? Он ее что, специально напоказ выставил? Нет ни бинтов, ни шарфа, и этого его вечного высокого воротника тоже нет.
Ривайен присматривается. Видит то, на что сразу не обратил внимание. Тоби озаряет весь парк улыбкой, и сам как будто светится изнутри. Совесть неприятно ворочается змеюкой и напоминает о прошлом. Директор нервно передергивает плечами. Он прекрасно помнит это выражение лица пасынка. Точно такое же было у него почти семь лет назад, когда он без предупреждения распахнул дверь в его рабочий кабинет, с портретом в одной руке и приказом о зачислении в другой. Ничего хорошего это выражение лица не сулит. Первый раз оно спровоцировало в Ривайене непреодолимое желание заполучить роковую улыбку в личное пользование и такое же непреодолимое желание избавиться от пронзительного чувства как можно быстрее. Некоторые вещи невозможно вытравить из памяти, как бы ни старался. Но почему опять?
Ривайен переводит взгляд на маленького Ришара и снова передергивает плечами. В противоположность Тобиасу, тот не улыбается, сосредоточен. Его взгляд расфокусирован, словно он рассматривает что-то, чего здесь нет и не может быть. Вокруг обоих ощущается движение, словно нечто защищает их от реальности, поглощая малейшие всплески зависти, вины или тревоги, откуда бы эти эмоции не исходили.
Ривайен не видит связи, но больше это его не огорчает. Теперь это настораживает. Интуитивно он смотри шире. «Это» накрывает все. И парк, и он, и школа – все уже внутри «этого». Это больше чем пара, чем Связь. Больше чем метка, которая забыта, как детская забава, где-то на полпути сюда. Это сулит новый поворот в его жизни, и Ривайен озабоченно поправляет круглые очки.
Комментарий к XXI.
Осторожно! В тексте главы присутствуют некоторые глупые и душещипательные мысли, дорогие сердцу автора.
========== Дополнительные материалы. Тетрадь Ривайена Форсайта ==========
Ему хочется кричать, бить себя в грудь, пуститься в жестокий ритуальный пляс, потрясая дряблой кожей, нечувствительной ни к жаре, ни к холоду, высоко поднять над головой кадык последнего врага, вырванный заточенными о брус зубами. Но он просто стоит, уперев посох в расщелину между плитами горного мрамора, дает кровавой слюне стекать и смотрит на пики. Он сумел. Он им всем доказал, кто достоин носить на своем лице метку Тингара и передавать ее потомкам. Они все – Все! – потешались над ним, жгли его первенцев, вырезали груди его женам, вспарывали животы беременным невесткам. Но он выжил сам и сохранил свой род, научил сыновей управлять даром, отомстил и теперь может с чистым взором стоять на вершине мира. Ждать своего часа. По скуластому морщинистому лицу катятся слезы, но он их не замечает. Он ждет, когда солнце бросит свой первый луч на священные мраморные руны Наследия, чтобы исполнить в храме под открытым небом свой последний долг. Он выиграл эту битву. Теперь он, старейший и мудрейший, должен оставить об этом память и назидание.
Старик потеплее укутывается в шубу из птичьих перьев и садится в центре белоснежных плит, лицом к руне единства, на которой жертвенное красно-желтое пламя поднимает свои лепестки к его желтым ступням. Скрюченные пальцы разворачивают нежный, как кожа на бедрах нетронутого мальчика, недавно изготовленный свиток. Старик мнет его в руках, шамкает губами, вдыхает тяжелый запах пальмового масла. Хорошая работа. На века. Устроившись поудобнее, макает рыбью кость в пигмент, сваренный на жире и пепле, и начинает выводить дрожащей от волнения рукой:
«Я, Абхиджит, воздаю хвалу Наследию и начинаю повесть временных лет в сорок первом году от вознесения Отца с вершины Тибета. Верю, что и после моей смерти внуки продолжат летопись о делах наших славных и передадут традицию своим внукам, а те своим, и так сказание о Наследии Тингара не исчезнет».
Старик останавливается, поднимает глаза к почти черному небу, пытается глубоко втянуть разряженный воздух в свою астматическую глотку. Воздуха мало, голова начинает слегка кружиться, но он любит это чувство голода. Оно рождает воспоминания и образы.
«Знайте же те, кому надо знать, Отец оставил нам Наследие, соединил каждого из нас нитями Тингара с источником времени. Сила Тингара – достояние нашей семьи. Только нам дано видеть связь вещей, останавливать время, ходить между снами, видеть, как мрак превращается в свет, слово – в оружие. Знайте, что благодаря этому великому дару нас называют Едиными. Мы заставляем сильных мира сего падать ниц и просить пощады. Пройдет совсем немного времени, и мы будем править всем на земле. Как лотос расточает свой аромат среди болот, так и мы будем расточать нашу силу среди людей, и никто не сможет противостоять нам».
