Текст книги "Бетонные стены воздушного города"

Автор книги: Торговец деревом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

И вот проносится перед глазами откровенный намек, а я тушуюсь как подросток, не зная, что ответить. И сейчас, когда остался наедине со своими мыслями, и ничто не отвлекает, я, наконец, могу заглянуть в себя. Впервые за очень длительный срок проанализировать причины и следствия своих поступков. Отец всегда учил быть честным, прежде всего, перед самим собой… Не заглядывая в будущее на долгое время вперед, я пытаюсь ответить себе на один простой вопрос: что происходит между нами? Отрицать влечение к Кори глупо, списывать свои желания на головокружение от успехов или стресс, как минимум, – вводить себя в заблуждение.

И почему от слов «придется спать одному» взгляд пробегает по соседней подушке, сравнивает насколько моя кровать меньше той, что стоит в его квартире, и как бы мы поместились на ней, пожелай остаться он на ночь. Беззаботно раскинуться на такой не получится. Придется спать как можно плотнее, как можно ближе друг к другу. И от этой мысли канатом скручивает низ живота.

Не рискуя терроризировать и мучить Кори ожиданием, я отсылаю ответ, который, действительно, хочу отправить: «Не уверен, что на деле выдастся хоть один свободный обеденный перерыв, но, если будет желание – приезжай после работы в любое время».

«Я заскринил – не отвертишься», – сообщения завершают грозные смайлики, а перед глазами вновь проецируется изображение Кори со сведенными к переносице бровями и подернутым кончиком носа.

«Я и не собирался», – отсылаю, а сам не перестаю довольно улыбаться.

«Тогда обязательно заеду, спокойной ночи».

«Спокойной».

Экран затухает. Сообщения больше не приходят. А сон не торопится накрывать с головой, удерживая организм на тонкой грани, когда глаза слипаются, а мысли, словно штампованные, сходят с конвейера, начиная активизировать мозговой процесс. Сколько всего произошло за эти дни – вспомнить и переосмыслить сложно. Мой жизненный фотоальбом пополнился свежими снимками: новые лица, события, давно забытые или, наоборот, неизведанные ощущения и эмоции. И все они вертятся около одного единственного человека – Кори.

Кажется, я увлекся им не на шутку…

И если ответы на многие вопросы пока не хочется отыскивать, один, самый назойливый, не желает проноситься мимо без следа: что же означает сегодняшний сон? Секс с Нилом Мерингом, его имя на устах в самый ключевой момент. Но если вспомнить лицо человека, который стонал подо мной, им оказался вовсе не мой бывший покойный одногруппник… Так что же может означать это странное замещение? Стоит ли приписывать этому сну какой-то особый смысл, предавать значение? Или таким образом просто сказывается эмоциональное напряжение?

Ни на один из вопросов я так и не нахожу ответа. Не замечая, как провалился в глубокий сон, открываю глаза только на утро от настойчивого будильника.

***

Серая комната без окон, двенадцать квадратных метров душного пространства, кроме настенного календаря, показывающего неверную дату, двух стульев и стола между ними – абсолютная пустота. Кристоф сидел на одном из таких, парень был одет в светло-оранжевую тюремную робу, руки были закованы в наручники, между которыми тянулась от самого пола цепь, не позволяющая поднять кисти выше груди. Суровые меры предосторожности вряд ли характеризовали истинную опасность Ригеля, скорее это была просто формальная необходимость.

Заключенный без интереса смотрел перед собой, изучая царапины и шероховатую столешницу, когда двери комнаты открылись и впустили внутрь невысокого пожилого мужчину и охранника. Хромая походка, стук трости сразу же привлекли внимание Кристофа, заставив удивиться: за, без малого, две недели вошедший оказался первым из четы Уаилдов, кто посетил его, еще и по собственному желанию.

– Я уже думал, вы там все вымерли снаружи, – цокая, вместо приветствия, закатил глаза Кристоф, не дав мужчине даже занять своего места.

– Прости, совершенно не было на тебя времени, – без характерного эмоционального окраса, ответил Уаилд-старший, занимая свободное место на стуле.

– У вас двадцать минут, я буду за дверью, если что – зовите, – отчеканил охранник.

– Спасибо, Дэвид, – вежливо ответил мужчина, дождавшись, когда служащий скроется по ту сторону двери, встав у прорезанного в ней окошка для наблюдения.

– Почему именно Вы? – Кристоф значительно облегчил Уаилду-старшему задачу, начав разговор первым.

– А кто же еще захочет встретиться с тобой? Моему сыну и его жене нет до тебя никакого дела. А мой внук слишком занят, разгребая любезно предоставленные тобой проблемы, – Бернард лукавил, не считая нужным оглашать некоторые детали: конечно, когда Ричи узнал, кто был виновен в случившемся, он едва не разнес полицейское отделение, требуя встречи с Ригелем, но его не пустили, побоявшись за безопасность заключенного; Кори же отказался от встречи с Кристофом добровольно, в первые дни не найдя в себе силы для нее, а после опасаясь, что в порыве гнева и ярости задушит его собственными руками.

– А у Вас, я так полагаю, проблем никаких нет? Слишком легко все улаживаете? – огрызнулся Кристоф, нервно стуча ботинком по ножке стола, если бы тот не был прикручен к полу, тряска была бы куда ощутимей.

– Я слишком стар, – Бернард намеренно будоражил кровь в венах Ригеля, придя на «свидание» со своей личной стратегией и имея на это вескую причину: он посчитал нужным ответить мальчишке, но своими методами…

– И, тем не менее, пришел сюда.

– Мне стало любопытно…

– Что именно?

Бернард вытащил из кармана запечатанную картонную упаковку с жевательной резинкой. Кристоф сразу узнал ее, точно такую же он ел в детстве, но когда ему было чуть больше десяти лет, производство прекратили. Уаилд-старший вытянул одну пластинку и, закинув в рот, с наслаждением прикрыв веки, стал жевать. Помещение наполнилось насыщенным фруктовым ароматом – Кристоф сглотнул.

– Хочешь? – предложил Бернард с таким лицом, с каким предлагают сидя на уютной кухне бабушки и дедушки угощения своим внукам, когда те заглядывают в гости. – Не стесняйся, в этом нет ничего такого.

Кристоф замялся, начиная испытывать сомнения. Насколько это «ничего такого» противоречило его собственным чувствам, но переминаясь с мысли на мысль, все-таки протянул руку, дожидаясь, когда пожилой мужчина положит в ладонь дурманящую пластинку.

– Что именно Вам любопытно? – утопая во вкусовых ощущениях, переспросил Ригель, смотря на безобидного посетителя, что устало опирался на свою трость, при этом ни на мгновение не позволял себе сутулить спину.

– Почему такой умный мальчик как ты, так сильно наследил в деле, оставил столько зацепок, чтобы те привели к тебе? – Бернард говорил очень мягко, не спеша. Впервые за долгое время Кристоф по-настоящему почувствовал, что его слушают с охотой, что он кому-то любопытен.

– Так было задумано изначально. Они должны были найти всех вовремя, и я ни капли не сомневался, что так и будет.

Гость задумчиво прокрутил в руках коробочку, вытащил одну не распакованную пластинку и, глядя Кристофу в глаза, улыбаясь, пояснил:

– Возьму себе одну, а остальное, – Бернард опустил на край стола упаковку как можно ближе к заключенному, – можешь оставить себе. Впервые вижу человека, которому жвачка нравится так же сильно, как и мне.

Кристоф не стал вступать в спор с ним, потому что знал немало людей, которые фанатели от ее вкуса с раннего детства, просто принял жест доброй воли и засунул его в нагрудный карман.

– Почему ты так побоялся пойти ва-банк? Поставить на карту чужие жизни ради своей мести? – между делом продолжил гость.

– Я не убийца! И никогда не собирался им становится, – спокойно ответил Кристоф, отчего-то чувствуя себя уютно в компании этого странного дедушки. Разрыв шаблона – вещь непростая: ожидая от него гневных метаний и злобных проклятий, Кристоф, словно повстречав дальнего родственника, сидел один на один и просто изливал душу.

– Почему же? Стоило. По крайней мере, тебя бы запомнили надолго, и все случившееся имело бы смысл.

Слова Бернарда должны были расстроить Кристофа, но он оставался абсолютно спокойным.

– А сейчас оно не имеет? – выказал он легкое удивление.

– Лишь временный эффект. Как долго, думаешь, мои внуки будут перемалывать и вспоминать эту историю?

– До-о-олго, – уверенно протянул заключенный.

– Если бы… – с каким-то сожалением в голосе отозвался Уаилд-старший. – Шумиха утихнет, личная жизнь наладится, и оба придут в себя, словно ничего не было. А что будешь делать ты? – Бернард поднял обеспокоенный взгляд на Кристофа. – Ты подумал о себе? Как твоя душа справится со всем этим?

– О чем Вы? – удивился Ригель, чувствуя, как стало нарастать волнение в теле, ощущая острую нехватку кислорода.

– Время пройдет, и ты осознаешь, что мои внук и внучка оказались сильнее тебя. Они будут жить дальше, не оглядываясь, продолжат развиваться, а ты застрянешь в этом болоте. Твоя жизнь еще очень долгое время не сможет войти в нужное русло, чтобы ты смог вздохнуть спокойно, иначе ради чего все это ты делал? – Бернард ступал с осторожностью гепарда, прощупывая почву, метко задавал вопрос за вопросом.

Кристоф даже не подозревал, что оказался под пристальным взором истинного хищника, манипулятора, который сумел за какие-то короткие десять минут своего визита подобраться к нему слишком близко…

Сейчас Бернард Уаилд поступал точно также с Кристофом Ригелем, как однажды мать мальчишки, с которым подрался Кори, поступила с его внуком: он встал на место обидчика, на мгновение пытаясь влезть в его шкуру и понять, быть может, кто-то другой ошибся. Но никакой ошибки не было… Лишь горькая правда жизни, поданная не под тем соусом.

– Мне все равно, что будет с моей жизнью, самое главное уже сделано, – заключенный говорил с легким надрывом в голосе, ощущая резкую потребность смочить горло.

– Ради чего же? – мягкий взгляд пожилого мужчины с какой-то тоской скользнул по лицу Кристофа, а затем на наручники, сковывающие запястье. – Ради чего? – повторил он.

И Ригель, сам того не ожидая от себя, сорвался на крик, а из его глаз брызнули слезы, побежав, словно ручей, заливая лицо и стекая по подбородку. Словно кто-то ударил по струнам души всей пятерней.

– Я просто хотел, чтобы нас вспомнили, потому что я никогда вас не забывал!

«С чего вдруг такая резкая перемена в эмоциях?» – заключенный не знал, как самому себе ответить на этот вопрос, но остановиться не мог, захлебываясь в истерике.

– Не волнуйся, Кристоф. Твоя мать никогда не выходила из моей головы, думаю, теперь и ты из нее никогда не выйдешь… А вот твой отец, – Бернард достал из сумки тонкую папку, в который насчитывалось всего четыре листа. – Не хочу лишать последнего смысла твою месть, но если взглянешь на содержание – все поймешь, – мужчина, опираясь на трость, поднялся.

– Что нового я могу там увидеть? – сипел парень, не в силах контролировать свою дрожь – зажеванная жвачка выпала из его рта на пол, пока Кристоф задыхался в молчаливом крике.

– Я никогда не трогал твоего отца, не мешал ему жить, не вставлял палки в колеса. В папке записи с его собеседований, если приглядишься и внимательно прочтешь, то в большинстве увидишь пометку «неявка». Твой отец прикрывал свою слабость моим именем. Но ты об этом не мог знать, ведь так?.. – с сожалением добавил Уаилд-старший, окончательно добивая парня.

Кристоф хотел прокричать «убирайтесь, я не нуждаюсь в Вашей жалости», но слова застревали в горле – мужчина добровольно покинул помещение, оставив Ригеля наедине со своими мыслями и папкой, в которую, впрочем, он так и не заглянул…

***

Спустя три дня после моего возвращения мы впервые собрались полным составом в офисе. Я окончательно втянулся в привычный рабочий ритм, на время позабыв о том, что такое личная жизнь и с чем ее едят. Наш отдел неожиданно превратился в самый востребованный, а его сотрудники стали перегруженным ресурсом, без устали ползающим по личному барахлишку звезд с зашкаливающим чувством собственной важности. Как раз на одну из таких вчера успел напороться Трой – по мнению актрисульки, журналист сильно напортачил в статье, и, крича на всю округу в своих социальных сетях, она пригрозила, что примет законные меры против Холлинга – вот так бумеранг. По мнению Пак, цитирую, «Трой уже должен был сидеть на очке», но парня это все не особо задевало и трогало, потому что по факту, кроме гневных плевков в его сторону, воздух больше не сотрясался формальными заявлениями в виде повестки в суд или тому подобного.

Я сидел за своим рабочим местом в привычной позе, закинув ноги на стол и откинувшись на спинку кресла на колесиках, прокручивал километры текста, пытаясь выискать нужную информацию – поиск по ключевым словам не спасал, пришлось напрягать глаза. Карандаш, ввиду отсутствия заметок, оттягивал резинку в хвосте, мятная конфета приятно холодила рот, а обжигающий небо кофе наполнял желудок.

– О, привет, Кори, – послышалось удивленное восклицание Пак, не успела начальница выйти из своего кабинета. – Ты к нам или к Ларсу? – лукаво спросила она.

Уаилд стоял в дверях, упакованный вместо привычной мантии в светлые джинсы, синюю рубашку и черно-белый свитшот – к новому образу парня никто из присутствующих еще не успел привыкнуть.

– Сначала к Вам по делу, а после за Ларсом, у нас планы на вечер, – на слове «планы» мои глаза округлились – о чем-то подобном я, незаменимый участник этих самых событий, не был в курсе. – До конца рабочего дня ведь меньше часа осталось? – на последней фразе пришло время удивляться всему отделу – вот так шутка.

– Если он успеет закончить работу, то хоть прямо сейчас может быть свободен, – широко улыбаясь, ответила Пак. – А по какому делу ты ко мне?

– Поговорим в кабинете?

– Пожалуйста.

Когда Кори, следуя за Элис, проходил мимо стола, наши взгляды встретились. Подмигнув, не удержавшись на одном только невербальном жесте, он рукой потрепал меня за волосы.

Начальница с автором скрылись за дверью, и я остался в компании недоумевающих Кэсси и Троя – их внимательный взгляд я ощущал кожей.

***

Я, как гонец с хорошими вестями, за добрых двадцать минут успел рассказать Элис необходимое, выполняя по пунктам все поручения Саманты: передал бумаги; записал реквизиты лицевого счета каждого сотрудника; в деталях, прибегая к формальной стороне договора, объяснил, кто, за какие заслуги и какое вознаграждение вскоре получит за вклад в общее дело.

«Выйди в туалет, подойду через 2 минуты», – набираю под столом короткое сообщение и отправляю Ларсу. Мое терпение стремительно закончилось – сил ждать окончания рабочего дня больше не остается: я не видел журналиста всего четыре дня, и на контрасте с частыми встречами ранее и сорока восемью часами, проведенными вместе, они показались мне невыносимо долгими…

И пока попутно отвечаю Пак на уточняющие вопросы, приходит ответ: «Я-то выйду, а ты не потеряешься?»

«Если подскажешь дорогу».

«От лифта налево, дверь с табличкой «служебный».

Выхожу из кабинета, плетусь мимо стола Ларса, а на глаза попадается темно-синий треугольник, покоящийся на самом краю подальше от ноутбука, груды листочков, раскиданных скомканных стикеров и письменных принадлежностей. Рука непроизвольно тянется, сгребая ткань в кулак, не сильно сминая, утаскивает за собой, незаметно для окружающих. Стоит только выйти за дверь, бросив на прощанье пару слов коллегам Ларса, подношу платок к лицу, ныряю в него носом, полной грудью втягивая столь знакомый и уже ставший родным запах, отличающийся от его привычного парфюма – сомневаюсь, что он им шею вытирал. Направляясь к двери с указанной табличкой, прячу платок подальше в карман джинсов.

***

Пак сидит в кабинете, в десятый раз пробегаясь взглядом по строчкам в договоре, обведенным салатовым текстовыделителем. Глаза нещадно сохнут от напряжения, а линзы добавляют еще больший дискомфорт, лишая фокусировки. Неприятные ощущения раздражают слизистую, вызывая непрекращающееся чиханье. Сунувшись в сумку за спасительным лоскутком ткани, Элис удивляется:

– Где же он, я же его здесь оставила?!

***

Хлопок двери, закрыть на щеколду, очутиться вдвоем на ничтожном квадратном метре, большую часть которого занимает фаянсовое седалище. Втянуть носом аромат одеколона и легкий запах ментола, блаженно прикрыв веки, на выдохе произнести:

– Я скучал.

Да здравствует ваниль и сортирная романтика. Но выпущенных на волю слов не стесняюсь, без предательского румянца на щеках. Глаза блестят. А в горле пересохло, словно не я минуту назад потягивал любезно предложенный Пак капучино. Искренне понимаю желание парочек видеться первое время двадцать пять часов в сутки, не отлипать друг от друга даже во время прогулки по городу. Следовать всюду, держась за руки и, не упуская любой удобной возможности, не стесняясь косых взглядов и общественных мест, вторгаться в желанный рот напротив. Я не видел Ларса всего четыре дня – чертовы сантименты – и готов поклясться, что скопившиеся по каплям в процессе ожидания новой встречи страсть в купе с диким желанием наполнили мой сосуд с поверхностным натяжением.

Азартные огоньки пляшут в ртутных радужках, а довольная улыбка не сходит с лица Ларса. Стоит, вжимаясь в тонкую стенку туалетной кабинки и бровью не ведет, наслаждаясь моим цирком.

Не удивлен?

Ожидал?

Быть может, я не первый кто до спертого дыхания и пелены в глазах вот так ищет с ним встречи?

– Почему же не нагрянул таким ураганом раньше? Чего ждал?

Спрашивает, заставляя тут же задуматься: а ведь и вправду чего? Приглашение было давно получено, время свободное имелось, так чего же протирал штаны на кожаном сидении и, наворачивая круги по городу, так ни разу и не доехал до здания «Massword» или его дома?

Ответ находится не сразу:

– Слишком долго провожал взглядом слетевшую крышу и осознавал, что она не вернется… А новая мне не очень-то нужна, – неотрывно смотрю на его ухмылку, борясь с желанием влипнуть в нее своей.

– Улетала, случаем, не на свидание с моей? – с губ Ларса слетает ядовитый смешок. Большим пальцем скользит по моему подбородку, подмечая идеальную выбритость. – Я смотрю, ты тщательно подготовился к этой встрече. А я вот как-то совсем заработался, – убирает руку и тыльной стороной ладони проходится по той части лица, где красуется щетина. И не получается выкинуть из головы мысль, что легкая небритость ему идет, добавляет мужественности, как бы завершая образ заваленного до головы работой журналиста.

– Выглядишь брутально.

Смеется мне в плечо, сгибаясь, прислоняется лбом, выдыхая прямо в грудь:

– Могу смело покупать байк, надевать косуху и пускаться в бесконечный путь по трассе 66? – отстраняется, заглядывая прямо в глаза. – Сможешь так просто отпустить меня на произвол судьбы? – не дает сказать и слова, обхватывая рукой талию, делает уверенный шаг вперед, толкаясь в мою ногу своей, заставляет проделать меня тоже самое по инерции. Отступить, чтобы напороться спиной на противоположную панель, въехать в нее затылком с глухим ударом, завибрировать телом вместе с ней от сильной тряски. Не торопится, с грациозностью лани и выдержкой снайпера, что несколько часов сидит в неподвижном положении, пристально смотря в прицел, касается уголка моих приоткрытых губ своими.

Дышим одним воздухом, отбирая друг у друга. И если мое дыхание сбивчивое в унисон колотящемуся сердцу, то его ровное и размеренное. Не понимаю, что он задумал, не могу прочесть по выражению лица, потому что перед глазами все смазывается и расплывается, словно мы застряли в сауне, и градус неумолимо продолжает ползти вверх. Кожей о кожу. Не шевелюсь. И он не рискует начать первым, наслаждаясь тактильным контактом, так и продолжает влипать своими губами в уголок моих. И прежде чем я успеваю сделать глубокий вдох в попытке что-то сказать, заменяет губы своими зубами, сдавливая кожу, входит в нее, словно ключ в пластилиновую массу, делая слепок. Жмурюсь от боли, хватаясь руками за его плечи, стискиваю пальцами кофту. И хоть сейчас я не просил об этом, а значит, подсознательно не был готов к причиненной боли, даже рефлекторно не отталкиваю его в желании прижаться чем-то холодным к очагу распространения жара. Потому что охватывает все тело. Ставит не на медленный огонь, постепенно подогревая. А с разбега бросает в кипящую воду. И так же быстро вынимает из нее. Его язык касается «слепка», оглаживает неглубокие контуры и ныряет прямо в открытый рот, сладко целуя. Вкус кофе и ментоловой конфеты, которую он демонстративно катал от щеки к щеке, когда мы ввалились в кабинку, смешивается со слюной. И прежде чем окончательно утонуть в нем, забирая и отдавая, наслаждаясь и принося наслаждение, отстранившись, смотря прямо в глаза, спрашиваю:

– Почему на большинство вопросов в твоем присутствии нет смысла озвучивать ответ?

И вместо ожидаемого «я и так прекрасно знаю его» звучит:

– Слова разрушают истинный смысл. Моя работа – задавать вопросы и слушать ответы. Мое истинное желание – читать невербальные знаки, потому что они выражают куда больше, чем ты сможешь сформулировать словесно.

И ведь не поспоришь.

И этого становится достаточно, чтобы воздух пропитался легкой негой, подкупающей разум, завладевающей им и добровольно заковывающим в невидимые кандалы. Провожу влажным языком по губам, успевшим стать сухими, как наждачная бумага. И едва собираюсь вновь примкнуть к нему, под стать пиявке, как громкий хлопок входной двери заставляет вздрогнуть.

Секунда и я уже стою обеими ногами на белоснежном ободке, едва не соскальзывая, успеваю схватиться за плечи Ларса, что, кажется, озадачен не меньше меня, вмиг посерьезнев, прислушивается к шагам.

– Ларс, – раздается знакомый голос, а возле кабинки останавливается тень – если бы нас не разделяла тонкая высокая перегородка, ситуация была бы не такой комичной, как сейчас.

Одними губами, смотря Эвансу в глаза, говорю «ответь», и бесшумно (насколько это возможно) опускаюсь на корточки, разводя ноги в стороны.

– Мм, чего тебе, Холлинг?

– Говорил же тебе, не хлестать столько кофе за раз, – насмешливый тон. – На самом деле зашел сказать, что из офиса все потихоньку растекаются, мы с Кэсси закончили работу.

– Я планирую сейчас тем же заняться. Заберу ноутбук домой – доделаю в другой обстановке позже.

Тень, получив ответ, не спешит двигаться в какую-либо сторону.

– Еще хотел сказать, что Кори не так давно вышел из кабинета Пак и уже навострил ласты из «Massword», если хочешь догнать, думаю, стоит поторопиться.

«Какой заботливый», – проносится в голове. Едва сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос, стискивая ладонью рот, посматриваю на человека стоящего передо мной, взгляд упирается в торс, скользит ниже, напарываясь, как на преграду, на ширинку. И мысль о минете вновь провоцирующе закрадывается в голову. Интересно, какая бы была у Ларса реакция, дерни я за молнию и залезь рукой или сразу ртом к нему в трусы? В конце, безусловно, – довольная. Но в начале, определенно, заставила бы подавиться воздухом, матеря меня последними словами. Да и сомневаюсь, что соберись я воплотить задуманное в реальность, не подавился бы своим же смехом раньше, чем успел приступить к делу.

– Знаю, он обещал внизу подождать, – отвечает Ларс, а я смотрю как тень под его ногами ускользает, скрываясь в соседней кабинке.

Подталкиваю легонько к двери, одними губами добавляя «иди, встретимся внизу». Наблюдаю, как с минуту сомневается, стоит ли оставлять меня одного тут, надежно ли? Когда Трой направится к выходу, запалить меня будет, как не фиг делать. Решаясь, все же выходит, а я осторожно задвигаю щеколду обратно.

Вот так встряли…

И смешно и грустно…

***

Домой не рискнули ехать порознь – я оставил свою машину на парковке «Massword». Ответом на вопрос: «И какие же ты планы построил?» Послужило вкрадчивое: «Собирался воспользоваться твоим предложением и остаться у тебя на ночь». Никто не возражал. По той же причине не стал себя насиловать мыслью о необходимости заглянуть в расписание наземного транспорта – Кори обещал утром подкинуть до работы. Вваливаться в мое логово, чтобы разнести все в клочья, переворачивая полдома вверх дном, не спешили: Уаилда посетила идея отужинать в ресторане. «Не хочу снова собирать коробки по полу, в прошлый раз я едва не угодил носом в грязный контейнер, когда ты решил нагнуть меня посреди комнаты». Пререкания и рассуждения на тему «кто, как и что решил» я разумно задвинул, удостаивая Кори взглядом а-ля «кто бы говорил».

По дороге от ресторана до дома, сам собой завязался разговор, и я был его инициатором. Не знаю, что меня подтолкнуло, но отсрочивать его не стал. Однако, если бы Кори отказался поддержать – не рискнул бы настаивать. Но он не отказался.

– Как часто думаешь обо всем, что случилось? Не тянет на откровения?

– Хочешь побыть свободными ушами?

За рулем жемчужного мерса сидел я – Уаилд не отказался пригубить бокал вина за ужином, поэтому пришлось благоразумно уступить. Конечно, можно было бы воспользоваться услугами такси, но разве оно того стоило? Пить не хотелось, превращать обыкновенный вечер в марш пьяного веселья никто не собирался. В последнее время и без него хватало огня – мы не противились волне, что неожиданно накрыла и никак не хотела отпускать. Волне, которая без устали вращала и прокручивала тело в толще, не давая вынырнуть, чтобы сделать отрезвляющий спасительный глоток кислорода.

– Что-то вроде того… Не держи в себе, если надо выговориться.

– Мне казалось, ты и так знаешь все. В каком бы состоянии я ни был, ты всегда оказывался рядом.

Кори наблюдал за бегающим отражением улицы в лобовом стекле: огни квартир и фосфорический свет, неоновые подсветки вывесок и горящие рекламные объявления на больших экранах.

– Я и сейчас здесь, – искоса бросив взгляд, завороженный его безмятежным видом, я хотел было опустить ладонь на его колено, без всякого пошлого контекста, или взять за руку, переплетая пальцы, но вовремя одумался: разговор сулил быть серьезным. В любом случае, у меня еще будет шанс провернуть желанное, поэтому можно и подождать. – Задумывался насчет бабушки?

– Мимоходом.

– Смогла задеть тебя словами о Вивиан?

– Нет. На конференции я не солгал, ожидал что-то похожее, не надеялся, что она еще жива…

– Думаешь, оно к лучшему?

– Скорее да, чем нет. Каждый день ее болезни – самоедство. Насколько я знаю, церковь не рассматривает этот случай, как самоубийство, потому что человек находился долгое время не в своем уме. Мученик и жертва своей искалеченной души, – Кори поджал губы. – Знаешь, при всем при этом нет желания наведаться на кладбище, возложить цветы на могилу и толкнуть душещипательную раскаявшуюся речь. Почему-то хочется просто забыть и жить дальше…

Машина притормозила на светофоре, пропуская вереницу пешеходов. В салоне тихо играла совершенно непринужденная музыка. Я не удержался, ухватывая Кори за локоть, потянул на себя, укладывая голову на плечо, накрыл ладонью глаза. Очередной порыв души – не более.

– Так забудь и живи! – и уже про себя «если хочешь, даже со мной».

– Не будешь осуждать? Не станешь отговаривать, называя мой поступок бессовестным? Не потащишь против воли мириться с прошлым? – Уаилд дышал размерено, ресницы едва подрагивали, ощутимо щекоча ладонь.

– Нет.

– Спасибо, я в тебе не сомневался, – и произнося, вкладывает в эти слова часть своей души. Он, действительно, благодарен.

***

Как быстро некоторые вещи входят в привычку. Незатейливо, на подсознательном уровне вселяются в жизнь, не спрашивая на то разрешения, становятся частью своеобразного обряда. И от этого никуда не деться, не выдворить за порог, упрекая себя в том, что это противоречит внутренним порядкам.

Противоречило ли это моим?

Не знаю.

Слишком многого я раньше не пробовал, не знал, плывя по наитию, не задавая лишних вопросов, не вникая в детали, не предписывая вещам дополнительного значения, выискивая скрытый смысл там, где его нет или, быть может, он не настолько значителен.

Мою квартиру мы все-таки смогли перевернуть вверх дном, начиная с коридора, скидывая вещь за вещью до последней нитки, оставляя ее там, где ей не место. Вклинивая тела туда, куда не каждый догадается влезть, так же бестолково, как вкрутить лампочку в краник, но получая при этом незабываемое удовольствие. Расшатывая нервы, бесконечно тратя эмоции и энергию, подпитываясь при этом про запас, чтобы хватило на длительный срок.

И заканчивая, или не совсем, уже в кровати… Превращая ее в жертву спасительной страсти двух людей, заражающей желанием жить, двигаться дальше не параллельно, а гребя веслами в одном направлении, сидя в общей лодке. Не теша себя прагматизмом, на долгие годы выстраивая планы на будущее. А с большей богемностью, заключающейся в выражении «жить сегодняшним днем».

И если раньше я жил, но без особого наслаждения, без удовлетворения, принесенного с каждым новым рассветом, то эти два месяца перевернули мою лодку без штормового предупреждения, показав как может быть иначе, чего следует ждать и за что следует сражаться.

Стоило ли говорить о том, что я сражался с собой старым?

Думаю, и так все предельно ясно…

Но ведь когда-то все должно было измениться. В худшую или лучшую сторону – значения не имеет. Сейчас требовалось уяснить лишь одно: я покинул свою зону комфорта, вырвался из «удобного» в свое «может быть лучше».

И доказательство этого – мои ощущения, то, как сжимает в груди, каким ураганом носятся в голове различные мысли, стоит только коснуться того, кто раньше уже предпринимал попытки оказаться ближе, но был невозмутимо отвергнут. И почему-то хочется, утопая в догадках, задать только один единственный вопрос: Согласись я раньше, все было бы так же непредсказуемо, крышесносно и упивающе эмоционально?

И стоит ли задумываться об этом, когда сейчас, сжимая в руках разгорячённое тело, в исступлении плавно двигающее бедрами верхом на мне, влажное от скатывающихся капель пота, податливое и отзывчиво реагирующее на каждое движение внутри, я опьянен без капли спиртного? Сам себе напоминаю натянутую струну – едва тронь, задрожит, издавая протяжный звук. И ладони скользят в поисках пристанища, судорожно перескакивая с его живота на грудь, оттуда на руки и, ухватывая за локти, помогают ему насаживаться так же остервенело, в каком темпе скачет его сердце.

– Быстрее, – срывается с его губ, бедрами скользит вниз, со шлепками насаживаясь до основания, сжимает внутри, позволяя прочувствовать своим членом упругие стенки, повторяющие каждый изгиб и принимающие форму.

И нет ничего сексуальней, чем то, что я вижу сейчас: в свете уличных фонарей мерцающее от влаги тело, приоткрытый в желании рот, волосы обвившие волнами шею, закрывающие часть лица, делая его еще более таинственным, желанным и сексуальным. И за эту ночь я беру его всего не в первый раз. Потому что ни он, ни я никак не можем насытиться, набить под завязку свое «хочу тебя» и уползти на разные края кровати, чтобы было не так жарко…