Текст книги "Бетонные стены воздушного города"

Автор книги: Торговец деревом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Пак предупредила всех о том, что вечером состоится незапланированный корпоратив в уже известном нам тесном кругу лиц, и, настояв на том, чтобы мы отменили все запланированные дела, скрылась в своем кабинете. Спустя полчаса переваривания случившегося, как раз и произошла эта губительная ситуация с моим ноутбуком…

– Не расстраивайся, я с тобой поделюсь, – Кэсси толкает плечом Троя, и, подмигивая, добавляет. – Куплю баночку пива и рулон туалетной бумаги. Я ведь задолжал тебе за гостеприимство, – глаза Форда искрятся огнями, а губы искривляются в саркастической улыбке.

Холлинг склоняется к Форду, что-то шепчет на ухо и с довольным видом возвращается на свое место. А после, скрещивая руки на груди, вновь обращается ко мне:

– Ну, что, успокоился или все еще требуется помощь в утирании соплей?

– А что, тебе практика нянечки нужна? Решил профессию сменить?

– Конечно, у него теперь бабла немерено – будет заниматься любимым делом, – поддерживает Трой. Я улыбнулся, глядя ему в глаза.

Стебать ближнего – святое дело. Стебать не одному – сродни причащению перед отправлением в рай.

– Да ну вас в жопу, клоуны. Шутите и сами же с себя угараете, – отмахивается рукой Кэсси и возвращается за свой рабочий стол.

«Где-то я уже это слышал», – проносится в голове.

Короткая вибрация по столу от неожиданности заставляет вздрогнуть.

«Привет», – гласит входящее сообщение от Кори.

«Подумать только, утром же виделись, а тут…», – в голову закрадывается подозрительная мысль. А пальцы уже печатают ответ: «Ну, здравствуй, благодетель. Что, решил проверить, дошла ли посылка до адресата?»

Все так очевидно, что даже смешно: никакой тебе непредсказуемости. Все действия и мысли Кори можно предугадать на несколько шагов вперед. Предполагаю и тут же сам себе перечу, приводя достойные аргумента в противовес. Потому что со «все» я, пожалуй, загнул: Уаилд умеет удивлять, далеко не читается, как открытая книга и иногда своими поступками вгоняет в дикий ступор. И за три месяца, прошедших с момента знакомства, я смог лично в этом убедиться.

«Раскусил. Но я вовсе не за этим писал… А что, «посылка» совсем не понравилась?»

Не задумываясь ни секунды, продолжая крутиться на стуле уже без ноутбука в руках, отсылаю ответ: «Смеешься? Все круто. Вот только озадачился, чем же я заслужил такой гонорар?»

«Тебе по пунктам или обойдемся без перечисления всех твоих подвигов?» – сообщение завершают смеющиеся смайлики.

Почему-то при слове «подвиги» в сознание закрадывается мысль ну явно не о пострадавшем теле в результате знакомства с Кристофом и даже не кропотливая работа со статьей. Она куда более пошлая, находящаяся на уровне ширинки или лежащая на горизонтальной плоскости, где обычно располагается кровать. И заливать ее приходится воображаемым огнетушителем. Потому что воображение разгорается настолько быстро, что кровь приливает к лицу, и я перестаю себя контролировать.

«Обойдусь. Просто приму как факт и отвечу с благодарностью. И да, так зачем написал, если не за этим?»

«Просто. Захотел и написал». А следом еще одно сообщение: «На самом деле я по делу, хотел уточнить, есть ли возможность попасть к тебе домой раньше окончания рабочего дня? Я оставил у тебя важные бумаги, не думал, что они понадобятся мне так срочно, но дело не требует отлагательств. P. S. Не очень хочется пропускать ужин в компании тебя и твоих коллег».

«Звучит неубедительно, как раз-таки со мной ты ужинаешь достаточно часто. Просто признайся, что тебе надоело мое общество и ты хочешь разбавить его новыми лицами, и тогда, так уж и быть, можешь заехать за ключами», – даже не замечаю, как во время переписки не перестаю светиться и довольно улыбаться, как идиот. Хоть табличку вешай «кто-нибудь бросьте в него кирпич – слишком жизнерадостный вид у человека».

Неужели все так очевидно?

И чем может оказаться это «все»?

«Не признаюсь, потому что только ради твоего общества я сейчас суечусь с бумагами. За ключами уже выехал».

Поднимаюсь и плетусь к автомату с кофе. Нажимаю нужную кнопку, и пока напиток готовится, подвисаю не хуже предыдущей кофемашины. Так удивительно ограничивать себя в понимании некоторых вещей, когда все настолько очевидно и просто, что разложит по тарелочкам даже маленький ребенок. Без всякой сервировки.

И если до ответной конференции Кори мне казалось, что наши отношения и так достаточно тесные, то спустя целый месяц после того, как в опасной близости с Уаилдом закрутилась моя личная жизнь, понял, что ошибался. Я никогда и представить не мог, что с ним понятие «близость» может раскрыться в таких удивительных аспектах моего быта, как пара-тройка вещей на специально отведенной полке в шкафу, бритва и зубная щетка, соседствующие с моими на раковине. И самое интересное – в его квартире наблюдается абсолютно идентичная картина. Только вместо его вещей – мои.

Наши встречи могут длиться целую неделю, завершаясь парой совместно проведенных ночей в чьей-либо квартире. Или, наоборот, общение обрывается на пару-тройку дней, после, как невзначай, будто так и должно быть, заканчивается тем, что Кори поселяется у меня на некоторое время. Без оправданий. Не ища предлогов. Просто остается, потому что действительно этого хочет. И каждая такая встреча двадцать четыре часа помноженные на семь дней в неделю сталкивает меня лоб в лоб с реальностью, наводит на очевидные мысли. И я не знаю, ждет ли от меня какой-то конкретики Кори или довольствуется тем, что есть на данный момент, но внутренний тумблер останавливает от вынесения этого «само собой разумеющееся» на обсуждение между нами. И копаться в причинно-следственных поступках приходится самому. Хоть я и не спешу утверждать, что прикладываю к этому слишком много усилий. И одна часть меня хочет добиться соответствующих поведению тридцатилетнего мужика поступков, вторая шепчет: «А куда спешить?». И это пламя внутренних противоречий так и остается едва гореть, не затухая и не разгораясь в поглощающий все вокруг пожар.

***

Очередной жест благодарности, заключающийся своего рода в прощальном ужине, завершился на удивление достаточно поздно. К финалу мы пришли в полном составе. Никто не захотел повторять прошлый трюк и сбегать раньше времени. Сегодня кто-то очень добрый сверху не поскупился и добротно заправил наш вечер подходящей атмосферой. Я не переставал ловить себя на чувстве, что находиться в компании этих людей мне было дико комфортно и приятно. Разговоры не перешли запретную черту. А еда и алкоголь уместились в лаконичное понятие «в меру».

Подзаправившись друг от друга эмоциями, вся дружная семерка, попрощавшись, прыгнула в такси и укатила в закат. Каждый со своими планами на остаток ночи. Каждый со своей идеей. Каждый со своей атмосферой. И только мы не спешили покидать точку дислокации, переминаясь с ноги на ногу около машины Кори. Вариант собственно-педально-ножно-ручно сдвинуть ее с места отпал сразу же: насиловать свою удачу и испытывать судьбу никто из нас не собирался. Но и возвращаться домой не хотелось. Почему-то оставалось ощущение незавершенности в душе, и оно не переставало всеми возможными способами намекать на то, что было бы неплохо немного пройтись и развеяться.

И чтобы насладиться видом и атмосферой ночного города, прежде требовалось решить негласно повисший в воздухе вопрос. Но сделать это я смог только, когда мы с Кори, наконец, остались наедине.

– К концу вечера я заметил, что ты как-то сник. Так и чувствовал, как шестеренки в твоей голове вращались по кругу, перемалывая одну и ту же мысль. Что случилось?

Кори стоял, опираясь о капот мерса, засунув руки в карманы брюк. Задумчивая маска не сходила с лица. Губы сжимались в тонкую линию. Он старательно избегал моего взгляда, выискивая на носках своих белоснежных мокасин следы улицы.

– Даже не знаю с чего начать, – протягивает Уаилд, вскидывая голову и пряча часть лица за волосами, словно задергивая штору.

– По факту. Как есть, – обхожу Кори, вставая прямо перед его лицом и едва ли не подпирая своими ногами его. Тело не покидает какое-то странное ощущение. Все нутро так и требует допытаться до причины резкой перемены в настроении парня. Что-то на подсознательном уровне подсказывает, что этот разговор нельзя просто так опустить или вовсе задвинуть.

Взгляды сталкиваются.

Испытывающий против обеспокоенного.

И Уаилд, словно осознав, что смысла тянуть нет, продолжает.

– Прозвучит, словно я ревную. Но сегодня не получилось выкинуть из головы эту мысль, – сканирующе проходится взглядом. – Как часто ты вспоминаешь свое прошлое, глядя на мое лицо?

Наверное, я ждал этого вопроса, оттого ничуть не удивляюсь.

Хочется только одного – быстрее покончить с этим.

– Честно, никогда не задумывался, не подсчитывал, – и понимая, что в этом случае краткостью не отделаюсь, продолжаю. – Иногда мысль о нем проскальзывает едва уловимо, иной раз врезается прямым фактом в лоб, но не считаю, что причина в твоем лице. Почему спросил об этом?

– Сколько бы ни ставил себя на твое место, не могу понять, что бы испытывал я и как поступил бы. Наверное, тяжело изо дня в день видеть в другом человеке напоминание о том, кого давно нет в живых. Вряд ли такое можно игнорировать. Я бы не смог.

Не уверен наверняка, но в голову закрадывается смутное подозрение, что не все так просто, словно Уаилд не договаривает, огибает ненужными вопросами самый важный. И пускать на самотек этот диалог я не собираюсь. Раз уж так получилось, что сегодня мы затронули эту тему, я просто обязан сделать так, чтобы в будущем ее повторное появление было маловероятно. А для этого нужно докопаться до истины и ответить на все вопросы, даже те, что, возможно, останутся не озвученными.

И почему я не экстрасенс?

Все было бы намного проще.

И в то же время намного сложнее…

– Не сравнивай себя с ним. Вы абсолютно непохожи. У вас двоих слишком разные тараканы и заморочки в головах, чтобы невзначай путать одного с другим.

– Хочешь сказать, никогда этого не делал? – недоверчиво смотрит, но головы не опускает, больше не пытается скрыться под тенью волос. Но я все еще чувствую, с какой неловкостью он произносит каждое слово.

Словно боится лезть в мое личное.

Словно не уверен, есть ли у него на это право.

– Лишь первое время, – отвечаю и сам понимаю, что не вру. Я, действительно, ни разу не задумывался об этом раньше.

Стоим какое-то время в абсолютной тишине. Наполняя легкие разряженным воздухом. Каждый в своих мыслях. Не сразу разрываю повисшее молчание. Прищуриваюсь, внимательнее смотрю на его лицо, стараясь не упустить не единого мимического жеста.

– Может, не будешь темнить и ходить вокруг да около, а скажешь, что именно тебя смущает?

Закусывает губу. И какое-то время мнется. В очередной раз заставляет ловить диссонанс его образа: как он умудряется быть таким напористым, прямолинейным и одновременно абсолютно нерешительным, сомневающимся в собственных силах?

– Просто пытаюсь понять, тебе также комфортно со мной, как и мне с тобой.

«Так вот в чем вся соль?» – хочется ответить, но вовремя прикусываю себе язык.

– И при чем здесь Нил? – недоумеваю, слабо понимая чувства другого человека, который смотрит на эту проблему под другим углом. Для него все произошедшее девять лет назад изготовлено из отличных от моих продуктов и подано совершенно под иным соусом – отсюда и разница восприятий.

Соображаю, что уже держусь за нужную нить, и остается только потянуть на себя, чтобы распутать клубок. И делаю следующий шаг.

– Поверь, в памяти все настолько смутно, словно я никогда и не знал его. Слишком мало осталось реальных фактов, характеризующих и описывающих Нила. Сомневаюсь, что тому виной собственное желание подсознания забыть обо всем, скорее – просто хреновая память, – выдыхаю, делая паузу. – Так что можешь не волноваться: ни ты, ни твое лицо не тревожат старые раны.

– Хочешь сказать, что сейчас ты со мной откровенен? И это не трюк, чтобы просто успокоить? – голос Кори сквозит недоверием. Для того, чтобы принять услышанное, необходимо время. И оно у него, безусловно, еще есть впереди.

Однако, видимо, не желая оставлять двусмысленность после себя, слова сами вырываются наружу.

– Комфорт между нами зависит только от тебя и только от меня. И ни давно разложившийся парень, ни твои покойные родители, ни любая другая ерунда из прошлого не могут влиять на то, что происходит сейчас. Уяснил? – резко и грубо, присыпано перцем в конце, но иначе никак.

– Уяснил, – коротко кивает, а на лицо, как по щелчку, наползает довольная улыбка.

А меня продолжает нести, не остановиться.

Мысли, не задерживаясь в голове надолго, упорно становятся словами.

– Так что выкинь из головы все свои опасения. Иначе мы еще раз поднимемся на крышу твоего дома, но вместо мантии с нее полетишь ты.

Кори взъерошивает волосы, откидывая на бок, поднимается с машины и подходит ближе, вставая напротив. Глаза искрятся от выпитого алкоголя и отражающегося света уличных фонарей и неоновых подсветок. А выражение лица меняется невообразимо быстро, прощаясь столь легко с напряженностью и задумчивостью, словно и не было этого разговора.

– Ты точно уверен, что журналист – твое призвание? Устроился бы мордоворотом к какой-нибудь влиятельной шишке – не пропал бы зря твой дар убеждения.

– Хочешь к тебе устроюсь?

Пара сантиметров и мы столкнемся носами. Специально не подаюсь ни вперед, ни назад, сохраняя этот, безусловно, дразнящий, вызывающий и провокационный момент.

– А что… Было бы неплохо – виделись бы чаще, – соглашается Кори, улыбаясь так, словно я уже нанялся к нему на пожизненное и от зарплаты отказался. Посему считаю своим долгом присыпать его мечтательную улыбку своими принципами.

– Только при одном условии: я не сплю с начальством. Чту законы профессиональной этики. Субординация… Все дела…

Тут же отшатывается, выставляя ладони перед собой в протестующем жесте, воспринимая сказанное слишком серьезно – чертов актерище.

– Ом… Забудь о моем предложении. Я не переживу.

– И что, так бездушно позволишь пропасть моему дару убеждения?

– В этом мире ради гармонии приходится чем-то жертвовать! – пожимает плечами.

– Под «гармонией» ты подразумеваешь мой член в твоей заднице? – слова завершают жест «рука-лицо», а Кори едва не давится воздухом – «юмористическая пауза» чуть не закончилась вызовом скорой.

***

Когда улицы ночного города напоминают четыре стены твоей собственной квартиры? Наверное, когда стрелка часов едва переваливает за три утра, и вокруг ни души. Разряженный воздух, практически пустые дороги, спящие с погашенным светом в окнах дома, обездвиженные машины, приткнутые к обочине, – все становится безликим. Лишь горящие неоновые вывески и приглушенно доносящаяся из приоткрытых дверей ночных заведений музыка, с редкими скупыми кучками посетителей, толпящихся у выхода во время перекура, напоминают о том, что жизнь на планете окончательно не вымерла. Апокалипсис отменяется.

Собираясь поймать такси по дороге, мы без цели и четко выверенного маршрута плетемся по улицам, потеряв счет времени и совершенно позабыв о первоначальной идее.

Пальцы то и дело переплетаются. Наэлектризованные тела то прижимаются друг другу плотнее, то, как с одинаковыми полюсами на магните, отлетают на пару метров. Скорость шага нередко и вовсе спадает до нуля. Движение тормозят то скользкие, едва ощутимые, то глубокие, высасывающие из легких воздух умопомрачительные поцелуи. Нет нужды прятаться по углам, опасаться быть замеченными или, тем более, бояться поймать на хвост фаната, желающего попытать удачу за счет пары снимков. Можно не переживать, что этой ночью кому-то будет до нас дело. Что кто-то узнает…

Мы можем сцепиться в вызывающем адский вихрь внутренних органов поцелуе, стоя посреди улицы. Лишенные стеснения. Лишенные страха. Просто превращая этот вечер в один из тех, который позже, прокручивая в памяти, обязательно захочется повторить.

Мы почти не разговариваем, большую часть времени погружаясь в молчание. Виски щекочет разум, задраивая все выходы пьяным налетом, лишая кислорода и света. Без возможности освободиться от его омута раньше, чем солнце покажется на горизонте…

В очередной раз ухожу вперед, проходя мимо спящих витрин, неотрывно следя взглядом за нашим отражением, подпрыгиваю, замечая метаморфозы своего, и замираю.

Секунда. Две. Три.

И в спину врезается ничего не замечающий перед собой, так вовремя (для меня), опустивший взгляд вниз Кори.

– Эй, что за полоса препятствий? – без капли недовольства в голосе, удивленно спрашивает.

И вместо того, чтобы ответить, описываю сто восемьдесят на пятках, цепляясь пальцами за плечи Уаилда, дергаю на себя. Влипаю в желанный рот губами, влажными от то и дело проходящего по ним языка. Вжимаю его в себя. Не даю отстраниться, хоть и прекрасно знаю, что он этого не сделает. Кори лишь смеется в губы. И надсадно дышит. Отвечает на поцелуй со всей ему присущей самоотдачей, дикостью, местами животной страстью и подкупающим забвением. Каждый раз дразнит, смыкая губы во время самой пиковой эмоциональной части, когда хочется съесть его язык или оставить, перед тем как отстраниться, на память след от зубов. Чтобы высосать из него всю эту пылкость без остатка. И когда он вот так прерывает, хочется разбежаться и разбить головой витрину, потому что слишком садистская ухмылочка появляется на губах, слишком довольный взгляд человека, который видит, как меня кроет от одного только контакта с этими глазами. Все читает. Не упускает ни одной эмоции. И я уверен, в голове Уаилда в невидимом блокноте за сегодняшний день появится приличная гора заметок на мой счет.

Сгребаю его в охапку, сжимаю одну руку на пояснице, вторую, пропуская сквозь пальцы волосы, оставляю на затылке. Целую без нажима и языка, с тенью целомудрия, после которой становится все слишком очевидно для нас обоих. По-настоящему. Языком провожу по губам, слегка надавливая, заставляя размокнуть зубы, толкаюсь в теплый приоткрывшийся рот. И Кори, наигравшись на моих нервных клетках вдоволь, наконец, отмирает. Рукой скользит под кофту, обжигая своими горячими ладонями. Поглаживает, приспуская одну на бедро, сжимает, одновременно с этим проникая языком внутрь. Перехватывает инициативу. Цепляется кончиками пальцев за задний карман моих джинсов, оттягивая, удерживает ткань под напряжением. Заставляет мысленно проклясть собственную инициативу, потому что мы все еще на улице, а ширинка так нещадно трет. Становится слишком тесно.

Свет фар бьет по приоткрытым глазам. Практически слепит на резком контрасте. Поравнявшись с нами, в открытое окошко высовывается какой-то парень и, бормоча нечто невнятное, свистит. Одновременно с ним раздаются частые сигналы клаксона.

Выдыхая в губы Кори возмущенное «блять», выкидываю в сторону водилы и его компаньона средний палец, довольствуясь звуком отдаляющейся машины.

– Какого черта мы им сдались?

– Не все ли равно? Или хочешь догнать и спросить? – ухмыляется Уаилд, перехватывая мою ладонь и сжимая в своей, ускоряет шаг, заставляя и меня сдвинуться с места.

– Пойдем лучше, не хочу опоздать на представление, – добавляет он, вызывая во мне ничем неприкрытое удивление.

– На какое?

– На часы смотрел? До восхода солнца осталось немного, какой смысл пропускать, раз уж мы все еще здесь? Поэтому нужно занять самые лучшие места, – заманчиво скользит по мне взглядом, а-ля «у тебя нет выбора, идем же», на невесть откуда взявшемся порыве утягивает за собой вперед.

Смотровой площадкой оказывается «Небесный мост». А мы – единственными зрителями, которым этой ночью пришло в голову посетить ее.

Ночь, как по заказу, стоило нам ступить на мостовую и начать свой длинный путь на тот конец, медленно принимается отступать. Темное небо, прибавляя красок, становится все светлее. А в воздухе повисает предвкушение и ожидание… Не торопясь, словно последние секунды нежась в небесной кровати, как люди до победного сигнала будильника, тяжелое алое солнце высовывается на том конце океана, за горизонтом. Первые лучи пронзают небосвод, отбрасывая тени на облаках, раскрашивают всеми оттенками от размыто-красного до насыщенно-багряного.

И верится с трудом, что мы здесь совсем вдвоем. Что в такую рань не нашлось ни одного человека, который захотел бы даже на машине переправиться с одного берега на другой, словно весь город живет по единому расписанию. А мы те самые борцы с системой и устоями, которым взбрело в голову нарушить правила. И это подкупает. Потому что тело и душа реагируют на все куда острее, иначе, с большим азартом. Воспринимая все, что происходит в данную минуту, через новую призму.

И посему не сопротивляюсь тяге быть в этот момент как можно ближе, прижимать к себе и чувствовать тепло чужой кожи. Улыбаться искренне. Отвечать импульсом на чужой импульс.

– Подумать только, столько живу в этом городе, но за прошедшие десять лет – это первый раз, когда я выбираюсь сюда встречать рассвет. Так странно задумываться о том, сколько раз я упускал элементарную возможность, добровольно лишая себя таких впечатлений, – продолжаем идти по мосту, так и не смея отлипать друг от друга. Рука скользит под рубашку, задерживаясь на пояснице Кори.

– Прошу заметить, абсолютно бесплатных, – резонно подчеркивает Уаилд, неотрывно скользя пальцами по перилам мостовой, словно прощупывая. Мягкий теплый свет падает на его лицо, заставляя кожу алеть, а кофейные глаза искриться, словно язычки пламени золотистые всполохи.

– Тоже верно, – замечая наши колышущиеся на воде тени, добавляю. – Помнится, последний раз, когда мы тут были, по ту сторону моста тебе было намного интересней. Что, даже не тянет поадреналинить? – несколько прядей, выбившись из хвоста, раскачиваются на ветру, взмывая вверх. Воздух, пропитанный солью и йодом, до отказа наполняет легкие. Здесь неоспоримо становится легче дышать.

– Неа, абсолютно не тянет, – отнекивается Кори. – Сейчас голова забита куда более захватывающими вещами, нежели какой-то адреналин. Только что родилась слишком потрясающая идея, чтобы не дать ей право на жизнь, – с каким-то неведомым воодушевлением, блаженно прикрывая глаза на мгновение, говорит он.

И я трактую его слова по-своему.

– Точно, мы ведь никогда с тобой об этом не говорили раньше. В интервью не поднималась эта тема, но, тем не менее, мне хочется об этом знать: ты же писатель, откуда черпаешь вдохновение для своих книг?

– Хотел бы я сказать, что это нечто определенное. Что-то вроде моей фишки, но увы… Мои источники повсюду. Кто-то случайно обронил интересную для меня фразу; где-то в песне услышал необычное слово или выражение; в каком-нибудь фильме проникся небольшим событием; стал очевидцем мимолетного события на улице – все это мой мозг или воображение, как угодно, докручивают до состояния полноценной идеи или ее наполнения.

– И этого достаточно?

– Вполне.

– А как же обстановка во время письма? Атмосфера и настрой? Некоторые известные писатели и слова не напишут, пока не воцарится полнейшая тишина. Многие просто до маниакального постоянства в любую погоду выбираются на улицу, потому что их антенна лучше ловит сигнал из космоса на открытом воздухе.

– Хм… Пожалуй, я ограничусь прослушиванием музыки, потому что не люблю тишину – она давит. Конечно, голоса домочадцев на фоне смогут отвлечь меня, но это только если они станут ее перекрикивать.

– Вот как? Звучит заманчиво.

Кори, обогнав меня, резко остановился напротив, преграждая путь. Пришлось сбавит шаг.

– Но когда я сказал о том, что меня посетила идея, я имел в виду не ту, что касается книг… – Я не рискнул продолжить, замечая, что Уаилд вмиг стал слишком сосредоточенным. Будто собравшись с духом, решился произнести вслух то, что вертится в мыслях. Смотрю в эти кофейные глаза и не могу прочитать ничего, абсолютно. И когда он продолжает, не рискую вмешиваться со своими ремарками, застегивая на невидимую молнию свой рот. – Если с творческим порывом я еще хоть как-то могу бороться, то с душевным проигрываю вхолостую. Потому что заглушить его практически нереально. Во всяком случае, зависит не от меня…

Засунув руки в карманы джинсов, я внимательно смотрю на него, стараясь игнорировать свое желание задать наводящий вопрос, чтобы как-то ускорить процесс – чертова рабочая привычка.

И когда он продолжает, что-то внутри, словно до этого висевшее на ниточке, обрывается и резко падает вниз. А челюсть немеет, будто в нее вкололи лидокаин – бесконтактная анестезия.

– Мне нравится, как выглядит твоя щетка в одном стакане с моей.

Недоумевающе изгибаю бровь, мол «я догадываюсь, к чему ты клонишь, но продолжай, не останавливайся, я хочу услышать это от тебя».

И он продолжает.

– Мне нравится, что твой бритвенный станок лежит на МОЕЙ ванне, – выделяет предпоследнее слово нарочито медленно, акцентирует внимание.

И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не один уголок губ не дрогнул в улыбке. Чтобы она не выражала, пусть появится после. Не сейчас.

– И у меня в шкафу найдется куда больше места для твоих вещей, чем две полки, – неотрывно смотрит прямо в глаза, дает понять, что подвел логическую черту, и теперь дело за малым.

И несмотря на всю свою ехидную натуру, любящую часто косить под дурочку и забрасывать уточняющими вопросами. В данную минуту я просто предпочитаю задвинуть свое эго в самый дальний ящик. Не спрашивать напрямую Кори о желании. Не превращать столько откровенный момент в попытку выстебать и отыграться за те разы, когда лишними становились его слова. И не переводя взгляда, не отрывая от лица Уаилда, отвечаю так, как действительно хочу. Не иду на поводу у временного желания. Не прогнозирую на долгие годы вперед. И уж точно не обнадеживаю ни себя, ни его.

Говорю то, в чем, действительно, уверен.

Даю ответ, о котором точно не буду сожалеть после.

Выпуская из легких воздух, позволяя воодушевленной улыбке все-таки заползти на лицо, прибавляю к его словам свои:

– Не обещаю, что сгребу каждую мелочь с полок и перетащу к тебе, но чемодан с самым необходимым готов завезти уже завтра утром.

***

Два года спустя.

Летний зной одерживал безоговорочную победу над жителями города: асфальт плавился под августовским солнцем; горячий воздух обжигал легкие на вдохе; прохладительные напитки спасали только первые пару минут, после, не употребленные до конца, превращались в подогретое на природных конфорках противное на вкус пойло. И только работники, приглашенные гости и зрители «You’re in the shot» на какие-то пару часов смогли позабыть о том, что творилось за пределами студии.

Кори сидел на большом диване цвета марципана, закинув ногу на ногу и откинувшись на подлокотник, то и дело скользил изучающим взглядом по собравшимся живым рядам, состоящим в основном из молодежи. Восторженные фанатки не упускали ни одного удобного мимолетного случая, и когда Уаилд смотрел в их сторону, те принимались слать ответные вербальные и невербальные сигналы: «пальчиковые» сердечки, улыбки, подмигивания, воздушные поцелуи, визг (насколько позволяли рамки допустимого поведения во время эфира) и размахивание перед лицом плакатами. Ведущая, вовремя подметившая, что внимание разгоряченной и подогретой всеми возможными прелюдиями данного формата публики начало постепенно угасать, вновь разумно опустила остаток официальной части. Переходя от вопросов, касающихся выхода на большой экран книги «Бетонные стены воздушного города» и тех, что были адресованы актерскому составу, который столкнулся с различными нюансами и преградами во время съемочного процесса, к одной из ключевых тем, твердость который была просто обязана прощупать во время сегодняшнего эфира.

Доброжелательно улыбнувшись самой юной актрисе из каста и поблагодарив ее за эмоциональный и красочный в силу возраста ответ, Карен Страйд обратилась к Уаилду.

– Не могу позволить себе обойти вниманием этот вопрос, так как большинство твоих поклонников и я в том числе знаем, как много значит для тебя экранизируемая книга. Кори, скажи, ты по-прежнему ощущаешь себя Шиллой?

Элизабет, одна из самых юных исполнительниц роли главной героини, застенчиво, но с не меньшим задором засмеялась, не имея даже малейшего представления, в чем крылась основная суть вопроса. Зал не смог проигнорировать этот момент, заходясь в протяжном гуле, призванным выразить все умиление над семилетней девочкой.

Кори, выдержав паузу, переведя взгляд с поклонников на ведущую, согласно добавил:

– Конференция почти двухлетней давности стала своеобразным перекрестком, после которого наши с Шиллой пути разошлись. Я пережил вместе с ней эту ситуацию, а после смог, не без помощи близких, принять ее и отпустить, чтобы она осталось лишь страницей в моей жизни, а не свертком затертого до дыр пергамента, – Кори вскинул голову, заставляя волосы полностью открыть лицом, и бегло пробежался взглядом по дальним рядам, в поиске знакомого человека. И не найдя, вновь сосредоточил внимание на Карен.

– То есть ты хочешь сказать, что старые шрамы больше не беспокоят, и мы можем не волноваться за тебя?

Ведущая опустила на колени планшет, дожидаясь ответа, но его не последовало – Кори лишь сдержанно улыбнулся, решая не озвучивать и без того очевидные вещи. И Карен, подводящая все это время к одному единственному вопросу, наконец, переключив невидимый ручник на новую скорость, уверенно продолжила.

– А вы изменились… – загадочно протянула она.

– И в чем же? – уточнил Уаилд, не утруждаясь запустить на лицо даже призрачную тень заинтересованности – вряд ли его здесь чем-то могли удивить.

Взгляд, словно по щелчку, предательски заискрился, поза в кресле стала напряженной, девушка вытянулась, будто натянутая струна. И Кори, спокойно наблюдая за происходящим, мысленно уже приготовился получить от ведущей очередную порцию сплетен, присыпанных самыми разнообразными конфетти-подробностями.

– Ты стал выглядеть как человек, который обрел гармонию с самим собой.

И снова вместо ответа на вопрос красноречивый взгляд «так и есть, ничего не могу с этим поделать». И Карен, замечая, что столь скупая эмоциональная и словесная реакция Кори, смогла завладеть вниманием зрителей, заставляя тех сидеть в предвкушенном волнующем ожидании, озвучила заготовленный вопрос, который ей и самой не терпелось задать.

– А еще в сети не так давно появились снимки, и теперь я сама в этом лично убедилась – кольцо на безымянном пальце сложно спутать с простым аксессуаром или незаменимым атрибутом твоего образа. Мы можем тебя поздравить? – не переставая ерзать, не зная куда деть руки, и не найдя ничего лучше, как упереться локтями в спинку кресла, ведущая, закусив губу, выжидающе смотрела на Кори.