Текст книги "Бетонные стены воздушного города"

Автор книги: Торговец деревом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Эванс же терпеливо ждал, когда истерика автора окончательно схлынет, уступая место новым эмоциям, куда более предрасположенным к беседе. И в своей правоте журналист не сомневался – нужно было лишь немного потерпеть. Он никуда не торопился.

– Ты ел сегодня? – заметив на полу пустую кружку с коричневыми разводами, стоящую рядом с ноутбуком, Ларс решил на время сменить тему.

Кори отрицательно покачал головой – сейчас автор дышал куда более размеренно и спокойно.

Отлучившись ненадолго, журналист вновь занял прежнее положение на ногах притихшего автора.

– У тебя в холодильнике мышь сожрала всю еду, осталось только это, – Эванс продемонстрировал в руках связку из трех бананов. – Охуительный из меня добытчик получился? Фрукты нужно срочно спасать, поиграем в обезьянок?

Ларс отломил один банан и раскрыл – воздух насытился аппетитным запахом.

– Так странно кормить взрослого человека, у которого нормально функционируют руки, но другого выхода нет, – Эванс поднес к губам Кори фрукт.

– Так в чем проблема? Просто развяжи меня – я успокоился и могу поесть сам.

– Не хочу.

Ларс собирался еще добавить: «Успокоился он? В психушке тоже так говорят, а потом снова беги за смирительной рубашкой и не одной», – но не знал, как Кори воспримет шутку, и решил промолчать.

Уаилд не чувствовал голода ровно до первого куска, медленно пережевывая и наслаждаясь ярким вкусом, старался даже не думать о том, что все это время питался кофе. За добавкой он потянулся сам.

– Может, тоже поешь? – предложил Эвансу.

– Почему бы и нет.

После “съедобной” паузы напряжение в воздухе разрядилось – Ларс еще никогда так не радовался какой-то несчастной связке бананов. Когда настало подходящее время, он, наконец, спросил, что хотел:

– Судя по твоему состоянию, ты уже успел заучить статью наизусть?

Кори неоднозначно пожал плечами, глядя куда угодно, только не на спрашивающего, давя в себе легкую панику и неловкость. Понимая о чем предстоит разговор и отчаянно желая его избежать.

– Ты ведь знаешь кто я? – вопрос прозвучал слишком громко в погруженной в тишину комнате, и Ларс убавил децибелы в голосе.

– Да.

– Как давно?

– Узнал сразу, как увидел. Ты не сильно изменился с нашей последней встречи, в отличие от меня, – Кори старательно прятал взгляд, и журналист не спешил нарушать его уединение. Он и без того сидел на ногах автора, и вторжения в личное пространство было более чем достаточно. Ларс отчаянно желал хотя бы таким образом быть ближе к нему в этот момент.

– Почему не рассказал мне? Побоялся? – осторожный вопрос.

– Не посчитал нужным. Хотел сначала узнать тебя ближе.

– И как, узнал? Надеюсь, сейчас с этим не возникнет проблем. Кори, я все еще жду, что ты мне все расскажешь.

И снова этот взгляд глаза в глаза – немой диалог, длительный, но без видимого результата, а чтобы он был, нужно желание обоих. Но в данный момент один из частей пазла то и дело намеревался отвалиться в сторону, уходя от контакта.

– Но я, правда, не хочу, если ты видел статью, там все написано – мне больше нечего добавить.

Помещение вновь стало наполняться негативными флюидами – одно неосторожное движение, и перепад напряжения поднимет все на воздух. Ларс в очередной раз был вынужден действовать осторожнее, идти почти вслепую, прощупывая рыхлую почву на наличие мин.

– Лицо… Ты как-то обронил фразу, что оно не твое. Как много ты исправил?

– Почти все.

Кори склонил голову, прячась за волосами, побоявшись, что Ларс начнет разглядывать его куда более пристально. Но журналист не смотрел. Специально не смотрел.

– И стало легче?

– Нисколько.

– Почему?

– Не понимаю, – Кори, насколько ему это удавалось, пожал плечами. – Когда делал, казалось, что отпускает, но как только не осталось того, что я мог бы изменить, все вернулось на свои места – чувства захлестнули волной. Словно я все это время бежал на месте.

– От чего? – банальные и местами вопросы “в лоб”, без которых невозможно было обойтись.

– От себя. От Нее. От того, кем бы мог стать, – Кори говорил медленно, разбивая предложения на короткие фразы, а те, в свою очередь, обрывал на слова с длительными паузами.

Полная луна и яркие звезды уже давно заняли свое место на небосводе, помогая тусклым светом череде встроенных в навесной потолок маленьких лампочек освещать комнату. Ларсу хотелось выйти на балкон, полной грудью вдохнуть свежий воздух, наблюдая за видом ночного города, на мгновение забыться, но единственное, что он действительно сейчас мог, – продолжать вести этот трудный, едва поддающийся контролю разговор. Желание разобраться во всем самому и хотя бы отчасти помочь запутавшемуся Кори оказалось превыше собственных желаний.

– Думаешь, такое предается по наследству?

– Не исключено.

– И в семье твоей матери случались похожие инциденты?

– Не думаю.

Поднятая левая бровь – классическое выражение удивление на лице Ларса.

– Никогда не спрашивал у бабушки с дедушкой, у родных Вивиан?

– Мы не общаемся. Я не видел их лет с тринадцати. Так решили мои новые родители, так будет лучше для меня.

– Почему же?

– В их присутствии я всегда плакал, а после отъезда отходил очень долго, замыкаясь в себе на несколько дней, а то и недель… Бабушка слишком похожа на Нее.

Пазл за пазлом Ларс складывал в голове картинку, внимательно следя за деталями и стараясь не упустить ни одной из виду. Сейчас он как никогда был рад тому, что по профессии являлся журналистом и всем сердцем любил это дело – обретенные навыки были как нельзя кстати.

– Семья, что тебя забрала…

– Ричи – старший брат моего отца, на нем сильнее всего сказалась его смерть, и он вызвался стать моим опекуном – это был единственный шанс сохранить и удержать то, что осталось от младшего. А потом… Я начал меняться, все больше и больше походить на Нее…

Ларс перебил Кори, едва тот успел закончить.

– «Она», «нее», «ее» – одни местоимения, почему ты никогда не называешь ее мамой? – слишком резкий напор журналиста в мгновение зарядил утихнувший гнев Уаилда. Брошенный пристальный взгляд стал первым сигналом.

– Потому что не могу перебороть себя… Она – чудовище из моих самых страшных кошмаров, мое подсознание слишком извратило ее образ.

Ларс попытался успокоить Кори, сам не ведая того, как совершил ошибку, все ближе подталкивая автора к новой истерике. Но большая проблема заключалась в том, что журналист был до чертиков прав. И где-то в глубине души Уаилд осознавал, но отказывался это принимать.

– Это не твоя вина – взрослые допустили ошибку, когда вычеркнули мать из твоей жизни, словно со старой пленки стерли все хорошее о ней, углубив ненависть за потерю брата, сына.

– Я сам все стер!

– Нет, Кори. Ты был слишком мал, перенесенный шок не сказался бы на тебе так сильно, поступи твои родственники иначе. Она ведь твоя мама… – Ларс сжал его плечи, встряхивая.

– Им тоже было тяжело.

– Не защищай и не оправдывай их, – хватка ослабла, и он отстранился. – Расскажи, что помнишь о ней. Тебе было двенадцать, достаточно для того, чтобы накопить общих воспоминаний.

Разогревая и подготавливая Уаилда, Ларс шаг за шагом подводил его к основной мысли, ради которой пришел сюда: маленький мальчик вновь оказался в беде, и если Эванс увидит, что ему нужна помощь, он непременно протянет руку.

– Я почти ничего не помню.

Кори до конца не понимал своих собственных чувств, где-то глубоко внутри него, казалось, сидели абсолютно два разных человека: один хотел идти на контакт с Ларсом, открываясь перед ним, как книга, а другой предпочитал оставаться замкнутым, без использованного права оказаться кем-то понятым.

– «Почти» не равно «ничего», продолжай, – настаивал журналист, заставляя автора прогнуться под своим напором.

– Все воспоминания так или иначе вертятся близко около того дня… Я чувствовал себя чужим в доме. Иногда ее взгляд оказывался настолько холодным и бесчувственным, что я ощущал себя лишним в ее присутствии, словно она презирала меня. Как-то раз я поделился своей тревогой с одноклассником, до сих пор помню слова, которые он произнес: «Знаешь, обычно, когда такое происходит в кино, в середине или в конце сюжета выясняется, что ребенок не родной – приемыш».

– И ты поверил?

– Не сразу… Все, что тогда творилось в доме очень походило на сценарий фильма. Однажды за обеденным столом я спросил ее об этом: «Мама, ты меня усыновила?» И лучше бы я этого не делал.

– Что она ответила, ты помнишь?

Где-то вдали показались сигнальные огни самолета, и Кори отвлекся на них. Шум турбин разрезал тишину ночного неба. Множество лампочек моргало попеременно и втягивало в несбыточные мечты: “Как бы я хотел оказаться сейчас на борту, мне даже все равно, куда он летит – знать не обязательно”, – проводив красно-синий огонек за пределы видимости, Уаилд сперва расфокусировано, но, спустя минуту, внимательно посмотрел на Ларса – тот по-прежнему терпеливо ждал.

– Ни-че-го. Абсолютно ничего. Просто вышла из-за стола и принялась мыть посуду. В раковине стояла пара тарелок, я и сам не раз ей помогал и знаю, сколько времени нужно, чтобы вымыть все. Она проторчала там час – я засекал, – Кори протяжно выдохнул.

– История, конечно, душераздирающая, но это не то, что я хотел от тебя услышать – нормальные детские и счастливые воспоминания, судя по хронологическим рамкам в статье, ее болезнь вспыхнула как вирус и сразила тело за считанные месяцы, тебе было двенадцать, а значит, до нее было счастливое и беззаботное, такое как у всех, детство.

Кори нахмурился, недовольно смотря на Ларса, – внутри все клокотало, начинало закипать: “Я хотел, я хотел,” – но как ты не понимаешь, что мне ничего не нужно, я ничего не хочу?”

– Даже если я помню свои ощущения – это не гарантирует, что сами события свежи в сознании. Думаешь, я не пытался? Пытался. Десятки, сотни, тысячи раз, но на месте этих «беззаботных» лет, словно дыра выжжена там, где фигурирует мама. Будто кто-то забрался в мою голову, нашел фотоальбом и штрих за штрихом закрасил ее лицо и все, что она когда-либо делала. В той жизни остались только я и отец.

– Но можно попробовать…

– Ничего нельзя! Нельзя!

Кори, сорвавшись на крик, начал выбиваться. Дергаясь всем телом, едва ли не как в припадке. Не ожидая такого резкого напора, Эванс едва не слетел с насиженного места. Покрывало съехало на середину кровати, одеяло пошло волнами. Бездействовать, просто наблюдая за бившимся в истерике парнем, он не мог, нужны были решительные меры, пресекшие бы на корню эмоциональную бурю. И журналист догадывался, что помогло бы ненадолго заткнуть Уаилда, погасить огонь и усмирить негодование: схватившись за правую руку парня, оттягивая ворот рубашки, он сомкнул зубы на его плече. Чувствуя привкус солоноватой кожи и запах данный по факту рождения и тепло, исходящее от напрягшегося тела.

“Три, два, один”, – мысленно отсчитал Ларс, плотнее сжимая челюсти, кажется вздрагивая вместе с сидящим под ним парнем.

– Блеа-а… Больно, пус-ти, – зашипел Кори, чувствуя, как вмиг покраснели глаза от набежавших слез. Укус оказался действительно сильным, плечо пульсировало и жгло, а след от него угрожал не сойти, как минимум, пару дней.

– В следующий раз укушу до крови. Кончай истерить! – злился Ларс, пройдясь руками по волосам. Добившись действиями необходимого эффекта и не собираясь прекращать беседу, продолжил. – Фотографии… У тебя остались фотографии с ней, где вы вместе? Обычно они помогают подтолкнуть сознание, чтобы то перешерстило пыльные коробки в своих закромах, – Кори молчал. – Если, “нет” – значит, нужно найти хотя бы одну.

В помещении становилось душно и жарко, Ларсу давно перестало хватать воздуха в этой тесной, местами колющейся водолазке. Становилось дурно и нужно было куда-то себя деть. Он поднялся с кровати, и подойдя к прозрачной стене, растерянно спросил у Кори:

– Какое-нибудь из окон открывается?

– Дальнее и дверь, ведущая на балкон, – указал парень.

Ларс распахнул ее, впуская в комнату свежий разряженный воздух и звуки ночного города, глубоко вдохнул полной грудью, всего на пару секунд прикрыв глаза. Контраст температур вне и внутри комнаты прошелся волной мурашек по разгоряченному телу.

Вернувшись к сбившейся постели и сев напротив, Эванс, поддавшись порыву, дотронулся до лица Кори, убрав за ухо выбившиеся пряди: “Так-то лучше. Не стоит прятаться”, – неосознанный заботливый жест заставил взгляд напротив смягчиться.

– Знаешь, я ведь даже не был на похоронах отца, – через какое-то время, проявляя инициативу, продолжил Уаилд.

– Детям не следует ходить на них. Ты должен запомнить отца таким, каким он был при жизни. Слишком рано узнавать, что такое смерть, – нехорошо.

– Но ведь я узнал достаточно рано. Встретился лицом к лицу с ней, – с какой-то досадой и болью от пережитого в голосе ответил Кори. Эмоции на миг промелькнули на бледном лице. И Эванс едва сдержался, чтобы не прижать к себе Уаилда. В этот момент он почему-то позабыл о том, что еще недавно злился на него или упрекал за что-то… Ему просто было жаль парня.

– Я помню… – еще с прочтением статьи в голове Ларса освежились обрывки события и детали того дня, вот только, если лицо маленького мальчика он помнил едва, то от вида матери до сих пор будоражило и бросало в пот. И признаваться в этом Кори он не собирался… – Но тогда у тебя не было выбора, в тот момент просто никого не оказалось рядом, кто бы смог сделать его за тебя.

– Отец защищал меня до последнего…

– Поверь, если бы твоя мать не была больна, она бы сделала тоже самое!

Кори ничего не ответил, молча проглотив сказанное.

Ларс дотронулся до поврежденного плеча Уаилда – тот резко дернулся. Пальцы медленно, едва касаясь, обвели бордовые контуры отпечатка зубов. И то ли рука такая холодная, то ли тело настолько под ней горячее…

– Что, больно? Так тебе и надо, меньше будешь бунтовать, – усмехнулся журналист, уходя от не к месту появившихся мыслей, убирая руку. – Опиши свою жизнь после тринадцати лет и по сегодняшний день: круг общения, интересы, увлечения. Когда мы познакомились на твоем лице не осталось и тени старой боли и незабытых мук. Значит, этому что-то способствовало.

Ощущая в теле непомерную усталость, тянущую в плече боль от укуса и покалывание в кистях рук, Кори все меньше поддавался мысленным угрызениям. И разговору это помогало как нельзя кстати, развязывая обоим языки… Журналист задавал все больше и больше вопросов, а автор смиренно отвечал.

– Сестра. Она, сколько себя помню, всегда была со мной. “Моя поддержка и опора” – обычно так говорят про людей, которые внесли большой вклад в твою жизнь. У нас были общие друзья, общие хобби и всего этого было немало. Устану перечислять, если начну. Мы всегда находились вместе.

– Как она сейчас? У меня не было возможности спросить, но отчасти я имею представление, как могут обстоять дела.

Кори опустил голову, уткнувшись лбом в грудь Ларса. Хотелось просто ощутить чужое тепло. Оба были чертовски вымотаны, оба были на своей невидимой грани. Неосознанно хватаясь сейчас друг за друга, как за спасательный буйки, чтобы не утонуть в этой вязкой жиже. Невольно в памяти журналиста всплывали обрывки из того дня с Кристофом, мог бы он повлиять на ход событий или все было заранее предрешено? Все же мысли Кори крутились вокруг больницы, где лежала Саманта.

– Мне кажется, она меня ненавидит, – его плечи задрожали – тому способствовали неудобная поза и выгнутые руки. А еще набросившееся, словно безумное, отчаяние, которое начало вгрызаться в душу вместе с обжигающим чувством вины.

– Она не может… За что, если ты ни в чем не виноват?

Уаилд неотрывно от груди Эванса отрицательно покачал головой, словно пытался протереть в парне дыру.

– Есть за что. Если бы мы не были так близки, если бы Ричи и Абигэйл не взяли меня – все обошлось.

– Раны затягиваются, и кости срастаются быстро…

– Душевные никогда не затянутся, по крайней мере такие.

– Если ты о чем-то недоговариваешь, то самое время…

– Она потеряла ребенка, – перебил Кори, – из-за меня.

И снова взгляд глаза в глаза. Освещения в комнате хватило, чтобы Ларс смог разглядеть на кончиках его ресниц едва заметную влагу – дрожь в руках Кори усилилась. Боль во взгляде перевалила за разумные рамки.

– Ее жизни ничего не угрожает, и это главное. Эмоциональный фон придет в норму, Саманта сильная и со всем справится. Мне кажется, что ты ее недооцениваешь, – попытался успокоить журналист, но его отказывались слушать.

На этот раз новая волна истерики захлестнула Кори неожиданно для обоих – комнату озарил сначала едва заметный, выбившийся из глубоких недр в груди смешок, за какое-то мгновение перевоплощаясь в гогот. И то, что Уаилд насмехался над самим собой, Ларс не сомневался. Радужку медленно заполняло форменное безумие и становилось немного дико.

– Эй, хочешь закончить свои дни в психушке? – не успев прикусить себе язык, спросил журналист.

Ответом ему была вся та же едкая и укоризненная насмешка Кори.

– Ты бы видел ее взгляд. Она говорила одно, но ее глаза – совсем другое. Саманта никогда не признается, но она жалеет, что в тот вечер проявила куда большее беспокойство за меня, чем требовалось. Что пошла за этим чертовым Кристофом…

Тело под пальцами журналиста трясло и колотило, словно в лихорадке. Таблички “скоро накроет” не требовалось – все было и так запредельно ясно.

“Кажется, психом сейчас стану я”, – на грани сознания обронил Эванс бессильную мысль, прежде чем его рука скользнула за шею Кори, надавливая и заставляя того поднять голову. Их губы встретились в мокром, судорожном поцелуе, углубить который у Ларса никак не выходило, сколько бы он не пытался: язык лишь скользил по его губам и таранил сомкнутые зубы.

– Открой рот, – прошипел он, наматывая волосы на кулак, словно бечевку на катушку. Дергая. Причиняя боль. И заставляя подчиниться. Вжимая его тело в кованую спинку кровати, припечатывая своим и не давая продохнуть.

Вибрируя от дрожи в теле Кори, Ларс лишь чувствовал, что хотел целовать его сильнее, не останавливаться. Наталкиваясь языком на такой же податливый и отвечающий на его ласку, царапая мягкую плоть о резьбу зубов, и втягивая внутрь покрасневшие губы, Эванс боялся лишь забыться, потерять контроль и не суметь остановиться – все же он был человеком, а не бездушной машиной, преданно отдающейся поставленной задаче и не более. И по мановению волшебной палочки очищать кровь от выброса гормонов не умел.

Отстранившись от Кори, Ларс перевел дыхание – получилось едва. Открытая дверь балкона не спасала. Не спрашивая разрешения и не предупреждая, он стянул с себя водолазку за ворот и отбросил на кровать – мимо, проехавшись по покрывалу, та оказалась на полу.

– Не рассчитал…

– Что-нибудь еще снимать будешь? – не удержался Кори, покусывая опухшие, влажные губы.

– Подумаю об этом позже, – Ларс улыбнулся, машинально касаясь растопыренной пятерней волос и тут же зашипел от боли – голова затрещала. В висках, словно отбивал каждый удар, сердца верещал колокол. – Блять! – он зажмурил глаза, упуская из виду обеспокоенный взгляд. Кори никогда не был эгоистом, как бы не силилась утверждать обратное Саманта, но поймав себя на мысли, что успел совсем позабыть о самочувствии журналиста, углубившись в свои проблемы, Уаилду стало тошно. “Необходимо реабилитироваться, знать бы как?”

– Обязательно сходи подстричься, иначе растеряешь всю свою привлекательность.

– Прям уж “всю”? – Ларс бросил на него заискивающий взгляд. – Синяки на лице тоже смущают?

Кори отвел взгляд, с напускным интересом следя за происходящим снаружи, словно за пару минут там что-либо могло разительно измениться. Но Эванса это не остановило – он чувствовал, что ему было необходимо выговориться.

– Я давно поймал себя на мысли, что испытываю неподдельный интерес к тебе как к человеку, симпатию как к личности, и если ты хочешь, чтобы эти чувства я начал испытывать к тебе как к мужчине, ты должен подпустить меня ближе. Сейчас ты закрываешься, прячешься, словно это что-то может изменить. Но я уже ввязался во всю эту неразбериху и хочу понять тебя. Но не смогу этого сделать, если ты продолжишь тянуть одеяло на себя. Кори, нет нужды справляться с этим в одиночку. Я могу, по крайней мере, выслушать. Разве тебе не нужен еще один человек на твоей стороне?

– Если ты каждый раз будешь приводить меня в чувства таким способом, – язык вновь скользнул по губам, будто проверяя, не показалось ли, – я могу и привыкнуть.

– Пусть так… Но не сгущай краски и не превращай всю ситуацию в драму. Я понимаю, что люди горазды раздавать направо и налево советы другим и терять способность мыслить трезво в собственных проблемах, но ты ведь в конце концов мозговитый автор распиздатых и расчудесных книг, включай голову и действуй рационально.

– Что ты хочешь еще от меня услышать? Мне казалось, что я уже все выложил.

– Все кроме одного: ты не сказал, как будешь действовать, разгребать завалы заблуждений в чужих головах? Или ты хочешь забросить все и пустить на самотек?

– Я об этом не думал. А если признаться честно, планировал отдаться течению.

– Ну и слабак! – упрекая Кори в собственном бессилии, взвыл Ларс.

– Что, скажешь снова, что не это хотел от меня услышать?

– Схватываешь налету! – Эванс резко подался к Уаилду, и тот, не зная куда деться, чувствуя как руки обвили его талию, зажмурился и вжался в холодную спинку. – Хочешь сказать, тебе понравилось сидеть на привязи?

– Ты о чем? – открыв один глаз, с опаской смотря на журналиста, спросил он.

– Развязать тебя хочу. А ты о чем подумал? – насмешливый взгляд и улыбка на разукрашенном лице, смотрелись не так, как Ларс себе представлял.

– Решил, снова укусишь, вот и приготовился.

– Мазохист?

– Не то что бы…

– То есть, предрасположенность все-таки есть? – журналиста забавляла эта ситуация – хоть какая-то разгрузка. Складывалось впечатление, что до этого он успел сменить профессию и стать детективом. Уж больно долго он мучил своего недоподозреваемого или свидетеля, словно тот находился на допросе. – Прости, кажется, я слегка перегнул палку, – освободив руки Кори от оков ремня, он аккуратно провел подушечками пальцев по затекшим запястьям, легко надавливая, массирующими движениями добирался до локтей и спустился обратно. – Тебе не помешало бы размяться, пройтись, – Ларс отстранился, вставая с кровати, протянул руку, чтобы помочь Уаилду подняться.

***

Спустя час, утомленные разговорами, мысленным авралом и неразберихой в голове, Кори и Ларс вышли подышать свежим воздухом на балкон. Ограждение из толстого прочного стекла в высоту едва доходило журналисту до груди, облокотившись о него и высунувшись за борт, он едва не лишился рассудка – голова пошла кругом, огни ночного города заплясали перед глазами. Эванс опустился на прохладный деревянный пол, глубоко втягивая носом воздух.

– Эй, тебе плохо? – обеспокоенный голос прозвучал над самым ухом – Кори присел рядом, внимательно бегая глазами по выглядящему болезненно лицу.

– Переоценил свои силы, – откровенно признался Ларс.

В третьем часу ночи после такого выматывающего и эмоционально напряженного дня, организм начал бунтовать в полную силу.

– Можем и тут посидеть, так даже интересней, – Кори похлопал по полу. – Мне не хватает моего прошлого балкона. На этом сидеть не так страшно – высота ощущается иначе.

Полную луну не закрывало ни единое облачко – небо было чистым. Ветер совсем стих, а температура успела опуститься до отметки “прохладно” для людей, один из которых сидел в футболке, а другой без.

После длительного разговора для обоих все более менее прояснилось, стало понятней. Казалось, этой ночью журналист и автор окончательно сблизились. Ларс уже не испытывал неловкости в его присутствии, голова не заходилась от странных мыслей, вроде “Разобрался ли Кори в себе и своих чувствах. И если да, что собирается с этим делать?”

– И насколько оно прочное? – Эванс постучал по стеклу, прислоняясь к нему лбом и чувствуя спасительную прохладу. Место соприкосновения медленно немело, словно кто-то вколол анестезию.

– Я уж испугался, что ты головой решил попробовать, – прыснул в кулак Кори. – Не пугай так больше.

– Сбрендил? Я по твоему самоубийца два раза за неделю мозги сотрясать?

– Кто тебя знает, – пожал он плечами.

Кори приблизился к стеклу, коротко вдохнул, задерживая в легких воздух, и медленно выдохнул – то мгновенно запотело. Света, исходящего из квартиры, было достаточно, чтобы Ларс разглядел, чем занимался Уаилд в данный момент: его палец скользил по запотевшему стеклу выводя на нем фразу “Жертва пластики”.

– Они назвали меня так в комментариях, – пояснил Кори, когда встретился с возмущенным, непонимающим взглядом.

– А ты за ними повторяешь?

– Ну смешно же, – Кори правда становилось весело. – Я ведь только сейчас понял, как это звучит, – он довольно зажмурился, откидывая голову и разминая шею, описывая полукруг и параллельно продолжая. – Кто сейчас не делает пластику? Среди публичных личностей это не в новинку.

– Кажется, у кого-то заработал мозг в нужном направлении, – поддержал Ларс, одним движением руки стирая оставленную надпись со стекла.

Но Уаилд и не собирался останавливаться.

Вновь короткий вдох и протяжный выдох. Вновь новый холст и новая хорошо различимая надпись на нем “Чудовище”.

Ларс мазнул рукой по ней, бросая недовольный взгляд на автора.

– Нарываешься?

Кори пожал плечами, думая про себя: “Быть может”.

– Просто мне весело. Впервые за долгое время, – искренне признался он.

Следующая надпись на стекле гласила “Страхоебина” – Эванс перехватил руку Уаилда, сжимая запястье.

– Спасибо, что подкинул новое слово, теперь буду знать как тебя назвать, когда ты начнешь меня бесить и раздражать.

– Может, сразу в телефоне переименуешь? – Кори белозубо улыбнулся, в голове всплывало все больше и больше злостных комментариев из статьи, и теперь каждый выпад в его сторону казался пустышкой, лишь попыткой ущипнуть, задеть и уколоть. По настоящему ранить автора ни у кого не получилось…

“Психопат” буква за буквой вывел он новое слово, тут же получая от Ларса по рукам хлестким ударом ладони.

– Сам стирай теперь, – скомандовал он.

– Не хочу, – отмахнулся Кори и быстро дописал сверху над имеющимся словом новое – “Больной”, чувствуя, как на его шее сжалась рука.

Ларс заставил посмотреть на себя. Глаза в глаза.

И без того на ничтожно близком расстоянии, что, казалось бы, сократи один нанометр, и разряд электричества вырубит обоих. Смеясь, глядя прямо в глаза Эвансу, Кори чувствовал облегчение, не понимая, почему его собеседник так заводится от каждой фразы.

Он же не его обзывал, в конце концов.

– Еще недавно ты смотрел на меня загнанным зверьком, а сейчас прям лисий взгляд, и откуда только столько смелости набрался?

– Ты же укусил меня, может, она заразна? – предположил автор, заливаясь от смеха – Эванс перестал хмуриться, смягчая взгляд.

– Значит, чтобы ты окончательно осмелел, мне стоит укусить тебя еще раз? – с окончанием этой фразы, словно выстрел, у его носа оказалось запястье свободной руки Кори. Глаза напротив провоцировали, мол “валяй”. – Точно псих, – в голос засмеялся Ларс, отмахиваясь от протянутой руки, но уже через секунду, удивляясь собственному порыву, сомкнул на тонкой светлой коже свои зубы.

– И кто еще из нас псих? – удовлетворенно заявил Уаилд, изо всех сил контролируя выражение на лице, – от резкой боли хотелось превратиться в сушеную хурму.

Ларс разжал зубы и, отпуская руку, добавил:

– Пожалуй, соглашусь на том, что мы оба!

***

Край кровати, расслабленная поза, согнутая спина и одно одеяло на двоих. Плечом к плечу. Кожа к коже. Его – горячая, словно организм – гигантская печь, жаровня. Моя – холодная, даже ледяная, на контрасте. Вернуться в квартиру нас заставило как раз это самое чувство, находиться на открытом воздухе стало слишком зябко.

– Ты весь горишь, – констатирую очевидный для Ларса факт, получая в ответ согласный кивок. Светлые, растрепанные волосы липнут к лицу, глаза в полузакрытом состоянии. И дышит. Тяжело так. Надсадно. – Тебе бы отоспаться, если хочешь, – собираюсь предложить свою постель в качестве временного пристанища, но уткнувшаяся куда-то в район шеи голова, лишает дара речи.

– Посижу так немного, наверное, сказывается перепад температур.

И все, кажется, подвисаю, будто комп, пашущий на допотопной версии операционной системы.

Шпарит, жжет, плавит. Шея – очаг. По телу расползается тепло, подпитывая, подталкивая. Рука сама тянется к его плечу, обнимает, заставляет придвинуться плотнее, буквально влипнуть в меня. Проделывая все это, не дышу, словно боюсь спугнуть. И даже на затворах сознания не пробегает запрещающая, переключающая на “красный” мысль.

Склоняюсь к нему, протискиваясь щекой, губы оказываются у его виска, вскользь цепляя кожу позорным подобием поцелуя. Кожу саднит от щетины. Его, моей.

– Пользуешься моментом? – выпрямляется, а меня ударяет током от встречи с его ртутно-серыми глазами. Язык западает в глотку. И даже если попытаюсь что-то сказать, не выйдет и звука или какая-то неразборчивая чепуха. А оно мне надо?

Тупо смотрю в ответ. Становлюсь загипнотизированным. Гипнотизирую сам. И раз за это время не кидается в бегство, не отталкивает и сидит без укора во взгляде, тянусь к его губам. “Всего один”, – проносится в голове. И едва успеваю коснуться, как получаю ответ. Словно кто-то, добавляя перец, плохо закрутил крышку – высыпалось слишком много. Иначе как объяснить, что я весь горю? Как объяснить, что так ломает, будто всю энергию высосали и разом впихнули обратно, мол, “на, подавись”.

И я давлюсь. Упиваюсь. Забираю. И отдаю.

Рука скользит по его обнаженному торсу, груди, обхватывает шею, удерживая, не давая отстраниться. Языки переплетаются в попытке связать узел. Напором на напор. Ответом на ответ. Укусом на укус. Поцелуем на поцелуй. Слишком остро. Слишком мокро. Слишком горячо.

Глаза не хотят закрываться, ловят его реакцию, будто через лупу разглядывают его лицо. Только сейчас понимаю как долго этого ждал. Как доводил себя, как предвкушал, не зная, сбудется ли когда-нибудь или хлестко ударит реальностью по фантазии. И Ларс оказывается чертовски прав – синяки не волнуют ни разу. Даже мысль “быть может, спишь давно или бредишь?” не нарушает момента.

Слюна на губах. Его. Моя. Кровь прилила к лицу волной. А сердце заходится в бешеной пляске. Рука Ларса скользит под футболку, прощупывает каждый сантиметр, поглаживает линию роста волос, обводит контуры пупка, а после, ухватившись за край, настойчиво дергает ткань вниз. Расцениваю этот жест, как просьбу “сними” и отстраняюсь от журналиста, но проделать желаемого не успеваю, так как Эванс, охватывая лицо в чашу ладоней, болезненно морщась, откидывается на кровать.