Текст книги "Бетонные стены воздушного города"

Автор книги: Торговец деревом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Отец, ты опять пил?

– Тебе показалось, сынок!

– Ты можешь поделиться со мной, я же вижу, как ты не щадишь себя, – Кристоф смотрел на мужчину. За эти без малого три года отец хорошенько сдал позиции, про вещи в таком случае говорят: истрепались, износились, выцвели и потеряли былую форму – то же самое сын мог сказать про своего отца. Пережевывать в голове эту мысль раз за разом, глотая и снова отхаркивая, чтобы начать по новой.

– Я обязательно тебе помогу, я уже нашел себе подработку, даже из дома выходить не надо – онлайн курсы для школьников. Ты же знаешь, что с физикой и химией у меня никаких проблем отродясь не было, пришло время воспользоваться своими мозгами и помочь тем, кто ни черта в ней не шарит. Платить, конечно, будут немного, я же не профессиональный репетитор, но если занять все свободное время – за месяц выйдет приличная сумма.

– Я всегда знал, что ты настоящий мужчина и сможешь о себе позаботиться.

– И о вас с мамой, отец, когда придет время, я тоже… Я обязательно позабочусь.

Кристоф положил руку на сутулые плечи отца, похлопывая. В этот жест вкладывалось столько невысказанной любви и благодарности к родителю… От мужчины чувствовался едва уловимый запах спиртного, ставший за последний год своего рода одеколоном. Даже фруктовая жвачка не перебивала запаха. Раньше такого не наблюдалось за ним. Раньше он держался. Но стоило только сменить четвертую за год работу, как все пошло под откос: нервы, как натянутая в руках тетива, не выдержав напряжения, лопнули. Пол злился и метался, как загнанный зверь, всем в округе крича: Уаилды не дают ему проходу, перекрывая кислород, куда бы мужчина не подался. Окружающим его гнев начинал казаться таким оправданным, таким праведным, что желающих возразить не находилось. И Пол, сам того не зная, капля за каплей наполнял море ненависти своего сына к этой фамилии и к ее носителям… В Кристофе день за днем что-то ломалось, перестраивалось на новый лад. И эти изменения оказались настолько незаметными, что в какой-то момент жизни заменили внутри мальчика главную жизненную артерию…

Июль, 2012 год.

Яркое солнце светило в окно, шторы колыхал приятный теплый ветер, где-то во дворе шумела поливо-моечная машина – припозднилась на пару часов от ежедневного графика.

Кристоф, широко зевнув, потер заспанные глаза. Он уже полчаса валялся в кровати, усиленно уговаривая себя подняться и выполнить утренние процедуры – мочевой пузырь давило от скопившейся жидкости. Встать получилось с трудом – мышцы ломило сильнее обычного, на гимнастику времени не нашлось: одновременно хотелось в туалет и мучила дикая жажда.

Отец не возвращался домой почти три дня, попеременно работая то в ночную, то в дневную смену. Утро, проведенное в одиночестве, стало для Кристофа своего рода традицией, и ей он, от части, был рад – он мог сам выполнять то, что раньше делали домочадцы, сам занимался разработкой нижних конечностей, сам готовил себе завтрак, сам настраивал себя на грядущий день, задавая только ему желанный настрой. Но этим утром что-то пошло не так…

Цепляя ручку холодильника и вынимая двухлитровый пластиковый пакет с молоком, на этот раз с банановым вкусом, Кристоф замер, так и не донеся руку с содержимым до рта. Внимание привлекла записка на дверце, находившаяся там, по-видимому, давно.

«Я не прошу у тебя с матерью прощения, не прошу понять меня, но я так больше не могу, я устал от всего этого».

Сентябрь, 2012 год.

Стоит на коленях, слезы катятся по щекам, за месяцы отсутствия успел обзавестись седыми волосками на темной макушке. Хочется спросить: «Где тебя носило?» – но слова застревают в горле, нервно теребят кадык, собираясь в противный ком.

– Прости, прости меня. Я был так не прав, не знаю, что на меня нашло, чего испугался и почему решил так трусливо сбежать, я такой идиот. Ощущение, что меня яиц лишили, когда я успел стать таким мямлей и таким бесхребетным? – Пол распаляется многословной тирадой в свой адрес, не понятно, о чем больше жалеет или, быть может, кого.

Кристоф молча наблюдает за развернувшейся сценой: «Разве у меня есть право судить тебя? Разве я могу что-то решать? Позволить или не позволить вернуться обратно – не в моей власти».

– Ошибиться может каждый, хорошо, что ты быстро одумался. Ты голоден? Я поставлю чайник.

***

Все утряслось, устаканилось. Через две недели жизнь снова вошла в привычное русло, Пол нашел новую работу, на этот раз по оплате соразмерную для человека с его способностями, для человека с высшим образованием и немалым стажем. Никакого унизительного испытательного срока, по контракту даже полагался рабочий автомобиль в личное пользование. Как давно Пол не сидел за рулем собственной машины? Ее еще в 2009 году пришлось продать за гроши – срочно нужны были деньги. Опрокинув в себя два горячих тоста, запивая крепким черным чаем, он выскочил из дома раньше положенного времени. Повинуясь внутреннему порыву побыстрее оказаться на новом рабочем месте, вкусить утраченное ощущение, когда для кого-то ты – ценный сотрудник, когда кто-то испытывает потребность в твоем профессиональном взгляде. Казалось бы, такая простая деталь, а как меняет человека, пробуждает в нем мотивацию и желание сворачивать горы на своем пути. Пробивной былой дух по крупицам начал возрождаться в Поле. Не видя ничего на своем пути, лишь желтую табличку, мелькнувшего вдали автобуса с нужным номером «763», мужчина выскочил на красный свет, оставшись незаметным для проезжающего мимо белого «японца» – вид загородила двадцатитонная фура. Столкновение оказалось неизбежным, капот принял на себя двухметровое тело Пола, лобовое стекло, не выдержав удара, рассыпалось в крошки, а белое покрытие, исчирканное черными полосами, окропила алая кровь. Сердце мужчины перестало биться еще до приезда скорой помощи.

2013-2014 года.

Смерть отца заставила оступиться, сделать несколько шагов назад, вернуться заново в пройденный этап и замереть в нем почти на год… Здоровье опять под откос. Нервы расшатаны донельзя. А душевное состояние такое, что ни один человек не способен унять или почувствовать боль, скопившуюся в сердце. От нее не уйти, нет черного или запасного выходов, нет окон, в которые можно было бы выпрыгнуть в попытке спастись от нее. Выход всего один – пройти через все, заново вкушая горький суп из вечной борьбы организма за выживание.

Друзья в сети спасают. Отзывчивость, сострадание. Вечно свободные уши. Вместо имен ники, вместо лиц аватарки. Но это лучше, чем ничего.

В начале 2014 года удается найти работу, совмещая большую ее часть на дому. Пособие, выплачиваемое государством, и заработанные гроши позволяют держаться на плаву. Кажется, жизнь постепенно начинает налаживаться, приобретать смысл.

Май, 2015 год.

Четыре пропущенных от мамы приводят в замешательство, перезваниваю на «рабочий» номер, дожидаясь, когда длинные гудки сменит голос по ту сторону динамика. Секунды, безумно долгие секунды. Она никогда не звонила в это время. Трубку поднимают со второго вызова, женский незнакомый голос вещает, нет, скорее требует моего приезда, диктует адрес больницы, в которую ее госпитализировали, и, дежурно прощаясь, сбрасывает.

***

Такой знакомый и ненавистный каждой клеточкой моего тела запах забивается в ноздри, щекочет, заставляет вбирать его, одновременно пропитывая собой одежду. На белоснежной кушетке, вытянувшись в полный рост, лежит она – мама. Прикрытые веки – ни следа от косметики, пушистые темные ресницы едва заметно подрагивают, под глазами залегли крупные морщины, паутинкой тянутся к поседевшим вискам, нос и губы скрывает кислородная маска.

– Мама, я так скучал, – сжимаю ее непривычно тоненькую кисть.

Полгода назад ей диагностировали рак легких – диагноз, как гром среди ясного неба.

Веки подрагивают, сжимаются плотнее, а затем медленно, словно их тяжесть непосильна, поднимаются. Встречаемся взглядами, и хоть губы скрывает маска, я чувствую – она улыбается. Блеск в глазах нельзя назвать здоровым, но он лучше, чем его полнейшее отсутствие.

– Прости, меня так долго не было рядом, – сухими губами припадаю к ее ладони. – Не нужно было оставлять тебя, – прикрываю глаза, склоняясь ближе и лбом утыкаясь в ее плечо. И нужен мне был этот лечебный санаторий? Нужна была эта профилактика? Полгода назад врачи утвердили диагноз, лечение завершено на сто процентов, а значит здоров, хоть на Луну лети.

Незаметно для меня, поддевает маску пальцем, посаженным голосом произносит:

– Никогда и ни о чем не нужно сожалеть, Кристоф.

Не выдерживаю, слова больно бьют, всхлипываю, как десятилетний мальчишка, не поднимаю головы, чтобы она не видела зареванные раскрасневшиеся глаза. Готов вот-вот зарыдать во весь голос от обиды и досады, но что-то держит.

Февраль, 2017 год.

Зябкий ветер скользит по едва начавшим отрастать волосам, забирается за шиворот, заставляет кожу покрыться мурашками. Посреди поля, усыпанного белыми плитами, стоит Кристоф, вокруг ни единой живой души. Охрипший, сорванный в крике на днях голос, медленно восстанавливается. Слова даются тяжело, но молчать уже нет сил.

– Они сломали нас, уничтожили, растоптали в пыль. У меня отняли все, чем я так сильно дорожил, что заставляло держаться за этот мир. Отец, если бы ты был жив, твое сердце не выдержало при взгляде на нашу теперешнюю жизнь. Ты нашел правильное время, чтобы уйти. А я остался… Мама говорила, что нет смысла в существовании, когда сердце прогнило, когда мысли настолько черны, что тонешь в них, как в мазуте. Но знала ли она, что в моей груди давно выросла черная дыра, и она поглощает все проблески света, не оставляет выбора. Мама… – взгляд Кристофа неотрывно устремлен на белое надгробие. За каких-то два года болезнь высушила тело и высосала все жизненные силы, оставив после себя лишь бездыханную оболочку.

Руки непроизвольно сильнее сжимают букет живых гербер, шелест обертки под пальцами.

– Пыль? Я обещаю, что стану той пылью, что попадет в глаза в самый неподходящий момент, лишит зрения, заменит собой все, такую пыль не смоешь водой из-под крана, от жжения на роговице и болезненных ощущений не спасут частые взмахи ресниц. Я обещаю.

Опускаясь на одно колено, склоняя голову в приветствии, Кристоф оставляет на земле цветы, укладывая рядом с надгробием с надписью, значение которой отдается в груди выжигающей дыру болью: «Поговори со мною, мама» Габриеле Ригель 1962-2017.

Комментарий к Глава 13

Socionic – ignorant idiot

Socionic – epiphany

Socionic – stain serenity

========== Глава 14 ==========

Глава посвящается всем неравнодушным к этой парочке

С того момента, как Кэсси загремел в больницу, прошла неделя, его пребывание в стенах палаты 323 подходило к концу. Все это время его посещали родители, коллеги с работы, лучший друг и та, по чьей вине голова была забита странными мыслями – такими непривычными, нехарактерными, полными утопических надежд и ответственности.

Как бы сильно ни старался Трой избежать встречи с девушкой – у него не вышло. Знакомство состоялось меньше получаса назад, парочка вопросов от нее и доброжелательных комментариев не принесли в его жизнь ничего нового – простая формальность, после которой Мэй удалилась, оставив друзей наедине. Тупить и делать вид, что ничего не произошло, оказалось бессмысленно, и Трой, воспользовавшись предоставленным шансом вытянуть из Кэсси информацию, отважился на разговор.

– Ей на вид лет пятнадцать, только не говори, что тебя на детей потянуло?

– Знаю, выглядит молодо, я и сам так решил, но ей двадцать или двадцать один, не помню точно, – Кэсси промочил горло – в последнее время организм требовал больше жидкости.

– Это она сама тебе сказала или в паспорт подглядел?

– Думаешь, я у всех проверяю документы, прежде чем прыгнуть в одну постель?

– Если учесть регулярность, с которой ты это делаешь, следовало бы. Ты же непостоянный, как курсы валют, – Кэсси не успел рта открыть, как Трой добавил. – И не говори мне «спасибо, друг». Это всего лишь факт из твоей биографии.

– Раз уж мы прояснили ситуацию с ее возрастом, ничего больше сказать мне не хочешь? – Кэсси, скрестив руки на груди, подозрительно уставился на друга.

– Например?

– Все хотел спросить, зачем ты написал ей где я и что со мной?

– Я? – Трой хотел соврать, но вовремя понял, что сокрытие данного факта не даст ему ровным счетом ничего, как и его открытие. – Ты валялся как овощ в рассоле, и что прикажешь делать? Да и телефон надрывался как актриса в порнофильме. Если не думаешь о себе, хотя бы о ней подумай – неизвестность всегда пугает.

Кэсси закатил глаза, устало прикрывая веки и хмуря брови.

– Она пугает тогда, когда пропадают неожиданно, например, если бы ты без предупреждения не пришел на работу и на следующий день тоже, телефон молчал, а дома твоей башки не оказалось. Вот она – неизвестность. И она бы испугала, потому что хуй знает, с тобой по дороге на работу что-то приключилось или, наоборот, ты с нее вечером даже вернуться не успел. А я, я не считаю нужным отчитываться. Не звонить, не писать, не видеться часто – это мое привычное состояние. И мое исчезновение на пару дней не повлияло бы на ее нервы или психику больше обычного. То есть никак!

– И это говорит человек, который обычно даже поссать с телефоном в руках отходит?

– Ебанись, ты меня слышишь?

– Я – прекрасно, а вот ты себя? Знаешь, этот новый романтический виток в твоей жизни меня пугает. Я не хочу говорить фразу «с ее появлением ты сам не свой», но я ее уже сказал. И все же… Она должна была знать!

– Зря я скормил тебе ее гостинцы, кажется, в печенье что-то подмешали, иначе не могу объяснить, с чего ты вдруг стал так неравнодушен к ней и к ее чувствам. Раньше тебе было фиолетово.

«Так это она таскала? Я думал, родители», – Холлинг вспомнил, как за обе щеки уплетал выпечку, знал бы что ее рук дело – не прикоснулся даже.

Голосом, полным равнодушия, Кэсси продолжил:

– Сейчас все иначе.

– И как это понимать? «Иначе»? Мы ведь не первый день знакомы, все твои отношения я помню так же отчетливо, как и твое поведение – не сравнивать прошлое с теперешним состоянием невозможно, поэтому в странности происходящего не сомневаюсь, с тобой что-то творится, это факт.

– Мне нужно было время, я не планировал ей звонить, хотел побыть наедине со своими мыслями, когда понял, что запутался, и возможность не видеть ее пусть несколько дней позволила перешерстить и упорядочить мысли. А ты у меня ее нагло спиздил из-под носа.

Чувство «я полез не в свое дело и успел напортачить» подкатило к Трою на большой скорости, приветливо мигнув фарами. Сидя рядом с Кэсси на кровати, изучая его полный осуждения и упрека взгляд, он пытался оценить по десятибалльной шкале насколько облажался. Если Трой не мог исправить ситуацию, он должен был хотя бы прояснить ее.

– Ты же все решил для себя, совсем недавно огорошил меня своим признанием, а сейчас утверждаешь, что тебе нужно подумать… Хочешь сказать, ты поспешил?

– Я этого не говорил. И от своих слов я не отказываюсь, просто есть своего рода проблема.

– Расскажешь?

– А у меня есть выбор? – Кэсси в удивлении поднял брови, и Трой почувствовал, что внутри все закипело, заклокотало.

– Слушай, если продолжишь и дальше топить такую обреченную мину, словно я к твоему горлу нож приставил, я уйду. Выбора у него нет? Ты можешь рассказывать мне то, что считаешь нужным. И если тебе требуется мой совет или свободные уши – так и скажи, а не ломай тут комедию, потому что, когда твоей подружки в очередной раз не станет, именно мне придется терпеть все последствия твоей почерневшей ауры.

– «В очередной раз не станет»?

– Не цепляйся к словам, не переиначивай, я знаю, ты понял меня правильно.

– Жаль, думал, сработает, и ты взбесишься.

– Зачем?

– Когда ты из кожи вон лезешь, доказывая что-то, выглядишь дико возбуждающим, – Кэсси нарочито медленно прошелся языком по сухим губам, гипнотизируя взглядом. На его провокацию друг не повелся – не время и не место.

– Прокатит в другой раз – не сейчас. Не меняй тему. Какая именно проблема?

– Ладно, сдаюсь… Я не знаю, есть ли у меня право ломать ей жизнь? Мэй полностью во мне, и это пугает! Она никогда ни с кем не встречалась, и я знаю, что не врет, по тому, как она смотрит на меня, как ведет, когда я рядом, видно. Состояние эйфории и счастья от первой любви – самое бесценное чувство и ощущение. Но если я позволю забрать себе ее сейчас, когда она даже не поняла – настоящая ли симпатия ко мне или нечто, через которое должен пройти, именно пройти, каждый, а не застрять, не повязнуть в нем… Я могу допустить ошибку и загубить все, что у нее есть и будет.

«Приплыли» – якорем приземлилось на голову Троя. Он и думать не мог, что глобальные перемены друга – действительно любовь. Он надеялся на что угодно: на очередное увлечение, на очередную страсть, на заблуждение, но только не на нее. В подобном случае остается два варианта: искренне обрадоваться за друга или же наоборот позавидовать, приревновать. Трой же не знал, как реагировать. Заявление друга о любви было делом столь частым, что какие-либо эмоции по поводу него излишни, Холлинг со временем решил попусту себя не растрачивать, потому как знал – эти слова произносил ветреный, непостоянный, требующий вечного движения человек. И теперь, когда этот человек впервые задумался о всей серьезности последствий из-за его выбора, стало страшно. И определить, какого рода страх, Трой не смог, чувствуя подвох даже в собственных мыслях.

– Я даже не знаю, что тебе на это ответить. Если ты прав, если ты – ее первая любовь, если сопоставить все факты, выйдет, что для нее Кэсси Форд – принц на белом коне, готовый позаботиться, уберечь, защитить, дать то, что необходимо, восполнить то, чего недоставало. И такая любовь, даже если она – то, через что нужно перешагнуть, не закончится по велению самой Мэй. По крайней мере, сейчас. Чтобы разочароваться в чем-то, захотеть чего-то нового, понять, что чувства, которые испытывал – потребность юности и горячего молодого сердца, должны пройти годы. И это может либо произойти, либо не произойти. И что ты будешь делать в любом из этих случаев? Можешь не отвечать – вопрос риторический. Сложно сказать, как изменятся твои чувства, в какую сторону станет крутиться пленка.

– Я ведь тоже не слепой, помню, как заканчивались прошлые привязанности – быстро, хлестко, резко. И я нутром чувствую – эту ждет та же участь, – обречение в голосе не укрылось от Холлинга.

«Он сожалеет о том, что еще не случилось? Боится потери этих чувств или боится ранить ее?»

– Здесь только один выход – проверить свои чувства на прочность. И дать Мэй возможность лучше узнать свои.

– А если все будет так же?

– Ну не насильно же тебя к ней привязывать, сам себя не наебешь! Уж прости.

***

Без Кэсси рабочая обстановка накалилась, дни непрерывной пахоты, дикой, как гонки на выживание, превратились в недели. Бездумная, словно по шаблону, писанина, по заготовленному скелету, лишенная удовольствия и всякого смысла. И голова ватная, забитая ненужными мыслями обо всем и ни о чем одновременно. И виной тому… Холлинг даже если бы попытался, не смог назвать причину. Сказанные в надежде слова «Ларса впрягут, на Ларса повесят всю работенку, а нам останется лишь наблюдать» уже давно были хорошенько присыпаны пеплом. Впрягли всех без исключений. Но разве только свалившаяся работа – причина захламленности в голове, когда что не мысль – холостой выстрел, но не менее будоражащий и пугающий?

«Меня сегодня выписывают. От домашнего ареста, как бы ни подписывала меня на него Пак, я отказался. Так что жди – скоро героически помогу тебе разгрести все завалы!»

«Прости, но встретить тебя не смогу – опять остаемся до ночи».

«Жаль, думал, заглянем в бар, развлечемся».

«Тебе лишь бы по барам шляться».

«Как и тебе»

«Сечешь! Я только «за», но пока мое желание придется глубже затолкать в задницу. Давай как-нибудь сам насладись последним выходным без меня. За двоих».

«Домой вернусь рано. Сразу займусь этим, дорогой! Буду присылать тебе фотки, когда же у меня еще будет такой шанс поиздеваться над тобой?»

«Лови момент! Пак пророчит: тучи над головой скоро разгонит ветер, и мы наконец-то вздохнем».

***

Общее состояние организма Кэсси можно оценить, как «удовлетворительное», отдельно на какой-то из органов нельзя было пожаловаться, но вкупе что-то внутри болело, вертелось и крутилось, а в груди подозрительно постукивало. Благополучно покинуть территорию больницы не удалось – припаркованный у входа со знакомыми номерами серый «хаммер» приветственно мигнул фарами, призывая к себе. Кэсси закатил глаза – машина под стать тому, кто сидел за рулем. С усилием воли подавив желание сорваться с места и скрыться из видимости, Кэсси нацепил на лицо удивленное выражение и, проследовав к машине, сел на заднее сидение.

– Давно не виделись, – сверкнули болотного цвета глаза в зеркале заднего вида.

– Предпочел бы вообще не встречаться.

Сидевший за рулем человек, был старше Кэсси на три года, хотя по его виду создавалось впечатление, что разница между ними превышала лет десять. Волевой подбородок, глаза-щелочки, нос с явными признаками старого перелома, залегшая на лбу морщина, мелкие, едва заметные шрамы, оставшиеся после ветрянки, щетина недельной давности. Черная майка обтягивала загорелые подкаченные, явно не без помощи курса анаболических стероидов, плечи, деревянный крест на шее, сквозь толстую кожу просвечивались набухшие вены. Весь его угрожающий вид так и кричал «бойся меня», пытался заставить поверить в то, что с такими, как он, шутки плохи. Вот только Кэсси не повелся на этот маскарад ни в первую встречу, ни во вторую, так чего же включать инстинкт самосохранения в третью? За прошедшую беседу он уже успел выяснить: Ральф – парень неплохой, с рассудком и здравым смыслом дружит, кусаться и выбивать кулаками зубы не кидается. Так что все нормально – светские беседы вести можно.

– Раз уж предпочел совать свой член моей сестре, значит предпочел и свидания со мной, – покрасневшие глаза, голос с хрипотцой – свидетели ночной работы.

– Как красноречиво, это же твоя младшая сестра, самому не противно, когда так выражаешься? А вроде еще недавно приезжал морду мне бить за одно только посягательство на ее тело. Что же изменилось, передумал, готов с распростертыми объятьями в родственнички записать?

– Я просто сдерживаюсь, не хочется портить беседу ненужными эмоциональными выбросами.

–«Ненужными эмоциональными выбросами»? Ты так оправдываешься, когда людьми стены прошибаешь? «Эй, чувак, прости меня за мой ненужный эмоциональный выброс. Что говоришь, кажется, ребро сломано? Ну, ты полежи пару недель, отдохни. А на меня зла не держи – со всеми бывает».

Кэсси знал, Ральф работал личным мордоворотом у парочки звезд, как и то, что силу в своем теле парень принимал точно по назначению.

– Все остришь?

– А что мне остается делать, встречи с тобой – скучное дело, а мне в больнице хватило серости и тоски, может, развлечемся? – не подумав предложил Кэсси, но идея действительно не казалась ему такой уж и плохой.

«Хаммер» тронулся, выезжая с парковки, Кэсси какое-то время сидел припечатанный шоком «неужели и вправду поедем?», но когда двигатель взревел, набирая скорость на полупустой дороге, Форда спас от остолбенения ехидный комментарий:

– Даже не надейся, просто закину тебя домой, какой смысл протирать шины на асфальте?

– Знаешь мой адрес?

– Мэй сказала, собственно, по ее наставлению я здесь. По крайней мере, она так думает, – быстро ответил Ральф, не сводя взгляда с дороги.

– Рассказал ей о нашей встрече? – удивился парень.

– А смысл скрывать, подстраховался и сказал, что ты отличный парень. Если ты ее бросишь – я не при делах. И да, кстати, об этом, – быстрый взгляд в зеркало заднего вида, словно выпущенная стрела – четко в цель, – что надумал?

– Почему ты так хочешь меня слить? Чем я тебе не угодил, думаешь, воспользуюсь и брошу ее? Зачем мне это, кажется, я еще в первую встречу дал понять, что серьезен по отношению к ней, – Кэсси напрягся, тяжело было вот так в открытую говорить малознакомому человеку о своих чувствах, тем более, когда сама Мэй об этом даже не догадывались.

«Разве так правильно, честно?»

– Как бы так по мягче выразиться…

– Говори, как есть, хоть матом через слово, главное, чтобы я понял твою логику, потому что кроме эгоизма брата я в этой ситуации больше ничего не вижу, – Кэсси скинул сумку на сидение рядом, устраиваясь поудобнее.

– Ты для нее – стоп-кран. Ее логика словно в трубу вылетела: не хочет думать о будущем, вся голова забита только отношениями с тобой, сидит кулинарные рецептики днями напролет почитывает. Нахер она высшее получает? Надо было сразу на повара отдавать ее, а заодно на курсы полотеров записать. Дома уже убирать нечего, а она все пыль ходит сдувает, видите ли, бедный парень в больнице штаны протирает, а она хочет ему соответствовать. Недавно Мэй предложили от университета учебу заграницей в Швейцарии, отобрали пять лучших студентов, с ответом просили не спешить, нужные документы будут в октябре собирать, а до этого – думай не хочу. Как по-твоему, она сидит что-то выбирает, прикидывает? Хуй там плавал. Она даже родителям ничего не сказала. Сама для себя все решила, мысленно уже надела себе кольцо на палец и железный пояс верности. Если бы не личный звонок отцу – так бы и сидели, в ус не дуя. Понимаешь, к чему я клоню? Ты – помеха, ты – анти-мотивация. Человеку хочется стремиться к высшему, быть день ото дня лучше себя прежнего, и все ради чего или кого? Думаешь этот горелый случай – любовь? Она просто решила свесить лапки на твою шею и сгрузить всю ответственность за себя. И что прикажешь ей делать, когда наиграешься и отошлешь ее в родной дом? А если наиграется она, с чем она уйдет, с поварешкой в руке и в фартуке?

Каждое слово Ральфа методично било в самую суть, колом в сердце. Логики в них хватало на троих, Кэсси явно не отказался, если бы кто отсыпал даром. С каждой минутой, выслушивая речь Ральфа, Форд понимал только одно – здравый смысл отъезжал на задворки сознания, а глаза застилала пелена. Так случается, когда хотят отобрать вещь, которая вроде и принадлежит тебе, но особой потребности ты в ней не испытываешь. И вот ты чуешь, зришь в корень, понимая, что кому-то она принесет куда больше пользы, но начинаешь становиться настоящей жадиной, настоящим эгоистом, крича «мое, не отдам». И Кэсси превращался именно в такого человека, понимая, что в «хаммере» сидел изначально всего один испорченный мальчишка – он сам.

Машина остановилась у дома Кэсси, тот, сжав ручку сумки, приготовился к выходу.

– Подумай хорошо над моими словами. И не делай глупостей. Не становись чьим-то барьером на пути к достойной жизни, Мэй не заслуживает этого, – голос, пропитанный заботой, трогал сердце Форда, но этого по-прежнему было недостаточно.

– Я подумаю, но не обещаю, что мое решение тебе понравится!

***

Перерыв почти в две недели для Кэсси оказался сродни отпуску – выходить на работу лень, но и душа и тело уже устали от постоянных членопинаний и пустому просеру времени у ящика или в сети, не имея при этом возможности выйти на улицу и исчезнуть в направлении «куда душа пожелает». Руки с непривычки горели, каждое предложение приходилось обдумывать вдвое дольше обычного, в голову с трудом залезали нужные мысли, но с легкостью сношались друг с другом те, что уже были внутри, разводя еще больший беспредел, увеличивая популяцию, но с куда худшей генетикой-подтекстом. «Эгоиста кусок» с каждым днем в Кэсси разрастался в размерах.

– Вот как, значит, выглядит «запутался в жизни»? – пробубнил себе под нос блондин, щелкая степлером бумагу.

– Что ты там говоришь? – Трой его не расслышал, не предпринимая попыток докопаться до сказанного, мгновенно отвлекся на вошедшего. – Опять он?

Кэсси поднял голову, замечая высокую фигуру Кори Уаилда, тот в спешке пробегался взглядом по рабочим местам, за которыми сидели сотрудники «Massword», и приветственно кивал. На пустующем столе с табличкой «Ларс Эванс» его взгляд задержался дольше положенного, и от Кэсси это не укрылось.

– И часто он сюда таскается? – шепнул он Трою. – Разве у компании так много дел с ним, чтобы наведываться сюда, как к себе домой? – во время разговора на лице Кэсси сияла заговорческая ухмылка.

– Посмотрите на него, отсутствовал на работе, а все равно умудряется все сечь, все блюсти. Ага, в яблочко, заваливается сюда с периодичностью раз в два дня, перекидывается парой фраз с начальницей, белозубо улыбаясь и поглядывая на Ларса, а после утаскивает того на обед или же в случае, если тот отказывается, таранит в офис кофе для всех сотрудников, без исключений.

– Вот оно как? Значит…

– Значит, – подтвердил друг его догадки, от виска салютуя двумя сложенными пальцами в жесте «ты все правильно понял».

***

Позже, после беседы с Пак «для галочки», Кэсси и Кори «чисто случайно» столкнулись в помещении с белоснежно-кафельными стенами с табличкой «служебный». Стопроцентной гарантии, что автор зайдет именно в него никто не давал, но раз туалет для посетителей находился двумя этажами ниже, глупо рассчитывать, что человек им воспользуется.

– Как твоя голова? – Кори сам завел разговор, не осознавая, что подыгрывает нужным Кэсси обстоятельствам.

– Все путем. А ты? Перестал грузиться и винить себя в произошедшем?

– Типа того, – Кори согласно кивнул.

– А жаль, думал, решишь загладить свою вину, а тебе на помощь, как бы невзначай, придет плотный бумажник или платиновая с серебряными буквами кредитка.

Автор на мгновение оторопел, с искренним удивлением широко распахнутыми глазами пялясь на Кэсси. Впрочем, рука хлопнула по левому карману мантии, проверяя наличие упомянутого ранее.

– О-о-о! Притормози, – Кэсси замахал руками. – Сдурел? Я не думал, что ты поведешься. Прости, шутка не удалась.

Кори изучающе посмотрел на лицо блондина, прикидывая, «действительно ли пошутил?», а после убрал руку от кармана и дернул смеситель – из крана хлынула вода.

Столкнувшись взглядами в отражении идеально протертого до блеска зеркала, Кэсси продолжил разговор, ради которого без каких-либо непосредственных нужд притащился сюда.

– Уверен, что Ларс тебе по зубам?

Руки Кори дрогнули, но выражение лица осталось по-прежнему лишенным заинтересованности, словно его не удивил вопрос, словно Кэсси оказался не первым, кто задает его.

– Я не собираюсь его есть.

– Конечно, подобные вещи называют иначе, я оговорился.

Видимо, сменяя голое равнодушие на смеренное «от разговора не убежишь», Кори отказался от старой тактики в пользу новой, развернувшись к Кэсси, припечатывая боком раковину, будто та грозилась вот-вот рухнуть, и наградил Форда выжидающим взглядом, мол, есть, что сказать – говори.