Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"
Автор книги: TommoLou
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
В комнату вошли двое: девушка и мужчина, Омеги, на вид не более тридцати. Оба элегантно одеты: он был в легкой шелковой блузе, через которую просвечивали контуры его тонкого тела, и легком пиджаке, призванном скорее прикрыть прозрачность нижней одежды, и дорожных штанах с высокой талией, на ногах же были туфли на небольшом каблучке, совсем не подходившие к промозглой погоде, бушевавшей за окном. “Русские, – подумал Гарри, – холодостойкий народ!”
Она же являлась полной противоположностью мужчине, который выглядел довольно-таки ветрено, – черное легкое платье в несколько слоев ткани, утянутое на талии и свободное в рукавах, больше напоминало домашнюю одежду, так как было без корсета, однако вышито золотыми нитками под цвет тюрбана, что полностью скрывал волосы, которых, казалось, и не было вовсе. К слову, этот вопрос интересовал Луи весь вечер. Кисти же были спрятаны в черного цвета перчатки.
От гостей пахло чем-то чудесным: восточным, загадочным. Из-под длинных ресниц Евгении смотрели умные карие глаза, она была явно рада видеть Гарри и потешалась болтливостью Владислава (с ударением на “и”), хихикая. Он же выглядел как-то слишком гордо для Омеги, словно только что соскочил с лошади, перед этим ограбив замок Императора.
– Здравствуй, здравствуй! – ответил Гарри по-французски, вставая со своего места на софе и шепнув Луи, что это его друзья. – Вот вечно ты так! То по-русски, то по-польски, то и вовсе на каком-то непонятном языке говоришь со мной. Здравствуй, милая Евгения! – он поцеловал руки Омег и пригласил их присесть на удобные кресла, сказав, что скоро будет ужин и они как раз вовремя. – Как ты, как дети, как муж?
– Ах, с ними все прекрасно! Как и со мной, – ответила она, смотря ему прямо в глаза.
– И снова! Злюка, – Владислав надул губки, и если бы Гарри его не знал, то подумал бы, что он заигрывает. – Ты всегда спрашиваешь у нее про дела, детей, мужа, а меня оставляешь совсем без внимания! Что может случиться с мужем, если у него такая замечательная жена, а у меня, быть может, опять пропасть в жизни!
– Неужели опять влюбился? – Гарри приподнял бровь и посмотрел на Владислава.
– Конечно! А какая еще пропасть может случиться с человеком?! – Луи мысленно подметил, что согласен с этой ужасной мыслью, которая звучала как салонный каламбур.
– Но познакомьтесь же, дорогие друзья! Это Луи’!
– Ах, Арри! – запели они одним голосом. – Поздравляем вас с помолвкой! Какой замечательный мальчик! И сколько же вы уже вместе? Как ты мог не пригласить нас на свадьбу? Ох, у вас будут самые красивые дети!
Но когда первый восторг исчез и их потоки поздравительных речей иссякли, то Владислав, подозрительно взглянув на Гарри, сказал по-немецки, обращаясь к нему:
– Но, Гарри, как тебя угораздило? Не ты ли клялся нам в прошлом году во время антракта в Мариинском, что никогда не свяжешь себя узами брака?
– Мы, вообще-то, не состоим в браке, – ответил Гарри по-французски – и повисло громкое молчание, которое пропитало каждого. Неловкий момент из-за незнания ситуации. Обычно невозмутимые Евгения и Владислав даже немного смутились. Однако Евгения осмелела первая и весело сказала:
– Так даже лучше! – чтоб разрядить обстановку и сразу же подошла к Луи, который стоял ни живой, ни мертвый, весь бледный и чуть ли не впервые в жизни чувствовавший себя глупо и неловко. Она обняла его и легко похлопала по спине, вводя Омегу в еще больший ступор. – Здравствуйте, Луи, очень приятно познакомиться, – Евгения поспешила его заверить своим дружелюбием, что так и надо и что так, естественно, даже лучше. Эта черта уметь утешить человека досталась ей от матери татарских кровей, которая, как и ее дочь, была самым незаменимым человеком в любом обществе.
– Луи! Чертовски рад Вас видеть, – Владислав выразился так, словно они с Луи были давними друзьями, а это уже было его особое умение – говорить с людьми так, будто они тысячу лет знакомы и он безумно рад видеть их снова.
– Здравствуйте, – пролепетал мальчик с большими от потрясения глазами. Эта праздная парочка была похожа на ураган: они вошли – и сразу стало шумно, но Гарри, кажется, только радовался такому оживлению.
– Вы не против, если я закурю? – спросил Владислав, падая на мягкий диван и облегченно вздыхая. – Всю дорогу от вокзала Евгения запрещала мне курить в карете! – он с притворным гневом метнул на нее взгляд и, не дожидаясь разрешения, достал из кармана портсигар.
– Дурная, пагубная привычка! Это и сигареты! Это такой моветон, милый, что мне становится за тебя стыдно! – девушка, сев в другой конец комнаты, без стеснения начала вычитывать Владислава, ведь на протяжении последних шести лет денно и нощно пыталась выбить из него эту ужасную слабость.
– Это ты скажешь Мишелю и Даниэлю, – ответил ей в той же манере мужчина. – А я курю уже восемнадцать лет и, покуда руки мои еще способны поджечь спичку, буду продолжать.
– Восемнадцать! – удивленно воскликнул Луи. – Но сколько же Вам лет? – спросил он, забыв о любых приличиях, но Владислав был не из тех Омег, которых смущают подобные вопросы.
– Тридцать два.
– А Ваши родители?..
– Ах! Эти милые люди. Мне кажется, они выжили из ума, когда сказали мне выходить замуж в шестнадцать. А когда ни уговоры, ни угрозы не помогли – так я и ушел, сказав им коронное “Aeternum vale!”. Трущобы Петербурга всегда открыты для новых людей.
– Да ведь там, наверное, грязно! – Луи боялся трущоб. Это казалось ему очень скверно: жить где-то рядом с грязью, она ведь могла пропитать всего тебя.
– А еще много крыс, но не будем об этом.
– Не думаю, что хуже, чем бедные районы Касабланки. Хотя я знаю о них только понаслышке, – сказала Евгения, злостно смотря на дымящего Владислава, обмахиваясь несколькими листками исписанной бумаги, которые нашла на столике рядом.
– Вы были в Марокко?! – Луи кажется, что он уже и без того должен поднять челюсть с мягкого ковра и сузить глаза до привычного состояния, но он продолжал испытывать шок.
– Да, мы жили там с мужем до рождения детей. Очень милый город, много мечетей, что естественно, океан, который постоянно шумит и волнуется. А улицы так манящи и загадочны после дождя!
– О! Это самое интересное, – сказал Гарри, с улыбкой наблюдающий за происходящим. – Евгения так рассказывает о Касабланке, что, кажется, сам оказываешься в этом городе! Я даже когда был там, не так чувствовал всю эту прелесть. Вы к нам надолго? Я надеюсь, мы будем порадованы прослушиванием этих историй!
– Как всегда, – ответил Владислав на вопрос, и “как всегда” означало, что они могут сорваться завтра, если не сегодня ночью, и уехать в Мадрид или Венецию, а могут сидеть тут до турецкой Пасхи или, как бы выразился Владислав и Гарри, ad Calendas Greacas (прим.авт.: до греческих календ). – У меня для тебя подарок, Гарри! – добавил он, доставая из внутреннего кармана пиджака книжку и протягивая ее Гарри.
– “Пепел”, – прочитал Альфа на обложке, неправильно поставив весьма непостоянное ударение, беда изучающих русский. – Твой новый роман?
– Да, ты потешно прочел это, – ответила Евгения. – Ударение ставится не на втором слоге, – она сказала это по-русски, не желая делать замечание при Луи по-французски, уменьшая в его глазах авторитет мужчины, за что получила два разных взгляда: благодарный и чуть презрительный.
– Также я привез тебе очень много новинок русской литературы, – начал было Владислав.
– Ох! Бедные слуги, должно быть, проклинали тебя, когда тащили все эти забитые макулатурой чемоданы.
– Но Гарри точно оценит новые пьесы Островского, “Идиота”, “Степного короля Лира” и полное издание “Войны и мира”! А вот Женечка, – он использовал русское уменьшительно-ласкательное имя, которое странно звучало во французской речи, – продолжает штудировать Бальзака – он вообще, сколько написал?! – мужчина удивленно поднял брови и взмахнул сигаретой, – и умудряется при этом абсолютно не глупеть!
– Я тоже люблю Бальзака! – подал голос Луи.
– Ну да, это очень неплохое чтиво, – кивнул Владислав. – Я полчаса рыдал над «Евгенией Гранде», а потом сжег этот беллетристический ужас. А вот моя новая любовь читает это совершенно серьезно, катастрофа, согласитесь?
– Омега? – спросил Гарри заинтересовано.
– Да. Насколько я помню, не в твоих правилах осуждать однополые отношения, – сказал Владислав с игривой улыбкой, вспоминая их с Альфой амурные приключения в Мюнхене. Или в Вес-Бадене? Места мелькают – люди не меняются.
– Прошу, – сказал Гарри дворецкому, который только что вошел в гостиную, разрешая ему говорить.
– Ужин подан, Месье, – сказал слуга, приглашая “шановне панство” к обеду.
♡ ♡ ♡
Откровенно говоря, Луи ожидал чего угодно, но определенно не был готов столкнуться с громкими разговорами за столом, подпитанными активной жестикуляцией со стороны девушки, которая хохотала и доводила мужчин до слез своими рассказами о детях и их проказах, что распространялись на любого, кто оказывался в поле их видимости. Однако мать они не трогали по непонятным самому Омеге причинам, хотя вскользь брошенное “Муж запер их в ванной комнате без свечей, когда мальчишки испортили половину моего гардероба” показывало большое уважение к хранительнице семейного очага со стороны главы того же семейства.
– Они учатся игре на скрипке и фортепьяно сейчас…
– А вот мне мать в свое время не наняла учителя музыки, – грустно вздохнул Владислав, удивляя тем самым Луи, который испытывал только неприязнь к подобным занятиям, находя их бессмысленными.
– Почему же? – спросил Гарри, отрезая небольшой кусочек от говяжьего бифштекса.
– Цитирую: “Я увидела, как ты танцуешь”, – он говорил настолько легко, чем вызвал смех у своей спутницы, улыбку у хозяина дома и удивление Луи, который привык к сдержанному общению в кругу родственников, без единого намека на иронию.
– Это еще что! – добавила Евгения, привлекая внимание к себе снова. – После вторых родов я так располнела, что бабка мне так и сказала: “Э-эй, балам, син бик растолстела. Кара эле, синең белән чәк-чәк ни эшлягян! Прекрати ашарга беляшлар, яхшырак огород алып кил тәртипкә!” (прим.авт.: Э-эй, дочка, как растолстела-то! Посмотри, что с тобой чак-чак сделал! Прекрати кушать беляши, лучше огород приведи в порядок!)
Теперь же улыбался только Владислав, который помнил эту историю еще с тех времен, когда она еще только случилась, слыша ее на русском.
– Нет, вы представляете? Мне, графине, говорить идти копать огород, когда я едва отошла от родов. Потрясающая женщина, я в восторге!
– Огород? – переспросил Луи, вопросительно уставившись на кусающего губы Гарри, который пытался сдержать смех от каламбура, где каждый говорит и не понимает остальных. – Беляшлар?
– Гарри! Я же привезла тебе гостинцы! Күчтәнәч от той самой бабушки, – девушка подозвала к себе дворецкого и попросила принести один из ее чемоданов. – Это мед, липовый, твой любимый. И не нужно удивляться, конечно, я запомнила!
– Не стоило, дорогая, – Луи съежился, услышав обращение к Евгении, которая только и делала весь вечер, что привлекала к себе внимание, отвлекая Альфу от него каждый раз, когда тот только собирался что-то спросить или сказать ему.
– Ой, прекрати, – она достала небольшой деревянный бочонок с резным красивым орнаментом на стенках. – Держи.
– Благодарю, – и вот тут Луи был готов услышать “прелесть”, так нежно смотрел Гарри на девушку, чуть ли не целуя ее в ответ.
– Кстати, уверен, что Луи не пробовал сие произведение российских пчел, – сказал Владислав, раскуривая сотую, по мнению Евгении, сигарету, почти не прикоснувшись к ужину, запивая дым красным вином из старинных запасов хозяина дома.
– Луи – это как Людовик? – спросила девушка, открывая крышечку бочонка. – Кто Ваш теперешний Император? Очередной Людовик? Будто имен больше нет!
– Наполеон Третий Бонапарт. И нет. Мое имя Луи’. Не Лу’и, не Людовик и не еще какая-нибудь ерунда, – фыркнул Омега, бросая салфетку на стол.
– Прости-прости, Луи’, конечно, Луи’! Ах, мы такие глупые! Владислав! Как ты мог совершить такую оплошность? А ты, Гарри, не исправил нас и ничего не сказал! Кошмар! Прости, Луи’, попробуй-ка лучше мед.
– Я не хочу, – нахмурился мальчик, ощущая себя маленьким ребенком, а не замужним, повидавшим жизнь, да еще и при любовнике, состоятельным Омегой.
– Это так вкусно! – не унималась Евгения, уже подойдя ближе и подставляя ложку, полную янтарной жидкости ко рту. – Не бойся, милый.
– Ладно, – вздохнул Луи и чуть приоткрыл губы, решив попробовать совсем немного, вот только он не ожидал, что в него запихнут ложку целиком так, что он чуть не подавился от напора, краем сознания признавая приятный вкус десерта, который был испорчен кашлем и очередным шоком. – Простите, я… мне нужно в комнату.
Омега не выдержал таких откровенных естественности и раскованности в поведении, находя ее чем-то вульгарным и пошлым – курить за столом, говорит громче положенного, смеяться и заставлять смеяться! Хорошо хоть без еды во рту, что удивительно. Луи думал, что попал в дурдом, в больницу для психически нездоровых, где Луи и Людовик это одно и то же, а разговоры на неизвестном никому языке – норма.
♡ ♡ ♡
– Нет, дорогой мой, “privacy” в английском это не то же самое, что и в русском, – девушка массировала шею Владислава, разминая ее от затекания, что стало естественным из-за постоянного чтения книг.
– Privacy – это уединение, милая, когда человек имеет личное пространство и интересы, куда никто не вхож. Вот тут сильнее, пожалуйста, – он опустил голову вперед сильнее, довольно постанывая от приятных ощущений.
– Но как же, если privacy в английском – это просто право на невторжение кого-то в твою личную жизнь. Когда в русском приватность – это и есть сама личная жизнь, твои эмоции и привязанности.
– Мы можем спорить бесконечно, Женечка, и в итоге я сдамся, потому что ты начнешь ныть и прикидываться глубоко раненной от моего несогласия с тобой.
– Тогда мы могли бы спросить у Гарри, как думаешь?
– Думаю, что это не лучшая идея для одиннадцати вечера, к тому же, уверен, что и Луи’ с ним.
– Ох, не думаю, ты видел, как он выбежал из столовой? Он нас не полюбил, Влад! Неслыханно! Надеюсь, Гарри не станет отказывать нам во встречах после того цирка, что ты устроил.
– Я? Да это ты о своих родственниках, как всегда. И с этим медом и Людовиком!
– Ой, прекрати. Ты знаешь, что не прав, потому что это ты опустил его предпочтения в литературе, и мед тут не причем!
– Идем к Гарри, выясним все.
Они старались действовать тихо, хоть и хихикали над портретами правящей династии, что висели в главном коридоре, корча лица в гримасах, которые должны были быть похожи на самих Императоров. Однако оба резко остановились, заслышав звон бьющейся посуды из спальни Альфы и крик Луи.
– Должно быть интересно!
– Пошли отсюда, – одновременно сказали они, и Евгения потащила мужчину за руку к приоткрытой двери, заглядывая внутрь, пытаясь оставаться незаметной.
– Вы позволили им считать меня шлюхой и неграмотным, глупым Омегой! Вы ни разу не заступились за меня!
– Да ты только посмотри, Влад, – одними губами проговорила девушка, с восхищением наблюдая за действием. – Ему в актеры нужно! Ах, а это тот китайский сервис, из которого мы ужинали! Да он сумасшедший!
– Пошли отсюда! – шепчет Владислав, дергая подругу за локоть, вздрагивая от звука каждого разбитого предмета посуды.
– Подожди!
– Разумеется, Вам наплевать, Вам на все наплевать, кроме своей репутации! А эти неотесанные болваны? Да они только и умеют, что притворяться богемой, когда сами скитаются по трущобам Петербурга и Марокко!
– Не смейте так говорить о моих друзьях, прелесть. Вы можете сказать обо мне что угодно, но не нужно впутывать сюда людей, которых я уважаю и принимаю в своем доме! – Альфа сделал несколько шагов навстречу к Луи и потушил сигару прямиком в чашке из сервиза.
– Уважаете? За что?! За то, что они ворвались как ураган и нарушили все спокойствие? За то, что они вели себя как дикари, пока пытались строить из себя императорских особ?
– Я велел Вам прекратить! И знаете что? Евгения знает арабский, татарский и персидский, помимо французского. Имеет прекрасную семью и помогает попавшим в беду людям. А Владислав почетный член Академии наук и блестяще говорит на большей части европейских языков, включая мертвые! Вы же просто их плохо знаете. Если речь зайдет на серьезные темы, то они – мои друзья – переменятся сразу!
Луи смотрел прямо в глаза мужчине напротив, гордо вздернув подбородок, не моргая и не дыша. Одним легким движением кисти он опрокинул столик, на котором стоял поднос с сервизом, который давеча принес дворецкий по просьбе самого Омеги, разбивая каждую изящную кружку из тончайшего фарфора, каждое кружевное блюдце и тарелки побольше.
– Мне глубоко все равно на Ваши языки и знания, если здесь не ценят чувства и желание остаться нетронутым другими, незнакомыми людьми, – он говорил тихо и четко, не позволяя голосу дрожать. – Катитесь со своими друзьями хоть на край света, к вашим однополым отношениям и историям на дне морском, мне плевать так же, как и Вам на меня.
– Луи’, прекрати эту комедию, ты прекрасно знаешь, что все, что ты говоришь, это…
– Что? Не правда? Мое больное воображение?! Да ты не пришел ко мне, а остался с ними! Ты смеялся и читал эти глупые романы на русском, позволяя мне умирать от одиночества и ненужности! Так и иди к ним снова! Зачем нужно было посылать за мной? Чтобы снова заняться сексом? Снова доказать свое превосходство и власть? – он сделал пару шагов в направлении двери и, не оборачиваясь, добавил: – Прикажи собрать мои вещи и подать экипаж в десять утра, и пусть Рона зайдет ко мне в восемь.
– И куда же Вы собрались?
– К тому, кто достоин моего уважения и внимания.
– Неужели к совершенному Лиаму? – усмехнулся Гарри, зля Омегу еще больше.
– Именно.
– Иди сюда, – прошептала Евгения, беря мужчину за руку и втаскивая его в соседнюю дверь, тихо прикрывая ее. – Ох, успели, не хватало еще нарушить эту твою privacy. Придумал же, в полночь тащиться к Гарри и спрашивать…
– Это ты придумала! – возмутился Владислав, неконтролируемо выкрикивая громче, чем ожидал.
– Тише ты! Сейчас не это главное… Наш гордый Гарри отшвырнул каблук, что пытался его подмять под себя.
– Ну и правильно сделал, не хватало еще, чтобы он прогибался под каким-то там Омегой!
– Но Гарри же любит его! Разве ты не видел, как он смотрел весь вечер только на Луи’?
– Я видел, как смотрел Луи’… – он вздохнул и устало потер переносицу. – И теперь рад, что Гарри остался один. Тот может довести его до самоубийства своим отношением… Гарри-то до чертиков любит, а вот Луи’ ни капли.
========== Глава 11. ==========
Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.
Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
Эдуард Асадов.
Луи, обозленный тем, что Гарри не кинулся сразу же перед ним на колени, вошел в комнату, громко хлопнув дверью, что, кажется, разнеслось эхом по всему дому, отбиваясь от стен и высоких потолков и заполняя полое пространство, не что иное, как отсутствие в каждой точке тела. Ему хотелось сорвать гардины и истерзать их нежную ткань в мелкие клочки. Хотелось также кинуться с ногтями и, быть может, даже чем-то крупнее на ненавистные “рожи” этих двух наглых русских, за которых – немыслимое дело! – заступился сам Гарри, привычно потакавший даже самым изощренным капризам.
Он присел на край кровати, не желая более ни с чем соприкасаться в замке Стайлса. Рона не заставила себя ждать долго: послышался стук в дверь, и Луи громко крикнул: “Войдите!”. В голосе его еще слышалось раздражение, и он хотел на ком-то сорваться, на ком-то, кто не сможет дать ему отпора, но Луи посчитал это крайне недостойным.
– Месье Стайлс передал Вам дорожный костюм, – сказала она, положив простое, подобное тому, в котором он приехал, платье на софу. – Вам помочь переодеться ко сну? – спросила девушка.
– Сам справлюсь, только развяжи корсет, – ответил Луи менее спесиво. Ему стало так плохо, что он боялся расплакаться, расплакаться перед служанкой! Только этого не хватало, и без того уже чувствовал себя пристыжено. Сначала эти двое, потом Гарри… Вот так удачный вечер выпал.
Он, как только Рона покинула комнату, быстро снял с себя дорогое платье из приятного шелка, которое так грело душу своей нежностью. Опять придется вернуться к Джонатану и его обноскам, да еще и как: выставив себя на посмешище. Ведь он задумывал вернуться триумфатором, с кучей нарядов и драгоценностей, цветущий и еще более прекрасный, чем уезжал, а теперь вряд ли бы удостоился даже овации. Ему в этот раз даже стыдно будет ему дерзить, потому что Луи и сам в смехотворном положении.
– Чертов Гарри Стайлс и его чертовы друзья! – злобно прошептал он, расправляясь с застежкой на ожерелье. И хотя известно, что по римским законам Омега имеет право унести с собой то, что было на нем в момент расставания, Луи не желал унижаться дальше. Но застежка поддалась, и он откинул драгоценность на кровать, взявшись за браслет, который никак не поддавался в течение долгих трех минут.
Но, вместо того, чтоб все-таки продолжить свою маленькую борьбу с нерадивым украшением, он сел за стол и взял лиловую бумагу с инициалами «Г.С» и, поборов в себе желание зачеркнуть их пером, написал короткую записку:
“Браслет пришлю позже. Не смог справиться с застежкой”.
Это была маленькая месть, хотя Луи прекрасно знал, что Гарри не вел счета подаркам и даже бы не заметил, забери он их с собой, также он знал, что Альфа делает это не из жадности или злорадства, но, скорее, чтоб проучить его. Однако так ему было спокойней.
Злость закипала со страшной силой, когда взгляд падал на тряпье, которое явно было отобрано у служанки, руки тряслись, порываясь придушить самовлюбленного мужчину подушкой прямо во сне, но изощренный мозг придумал нечто весьма интересное, что смогло бы повлиять и на Гарри, и на его друзей, и на их отношения в целом.
Луи, оставаясь в нижнем белье, накинул легкий, полупрозрачный халат, наплевав на обувь, покусал губы и пощипал щеки, делая их румяными и привлекательными. Он посмотрел в зеркало так, будто соблазнял сам себя, пронзая игривым взглядом с чуть приподнятой левой бровью. Ткань просвечивала его тело, кружево трусиков и бантики чулок, горошины сосков призывно выделялись так же, как и попа, прикрытая шелком, подаренным или теперь данным на время Гарри.
Глубокий вдох и наслаждение собой, чуть опущенные ресницы и затуманенные, расстроенные глаза, поблескивающие в слабом свете коридоров от капелек слез в уголках, дрожь в руках и во всем теле, робость, тайна, страх. Тихий, нерешительный стук.
– Евгения, это ты? Заходи! – послышалось из глубины комнаты, и все, что понял Луи, так это “Евгения”, произнесенное причудливым акцентом.
– Простите, Месье, это Луи, – он зашел так неуверенно, оглядываясь назад и хлопая ресничками, кусая нижнюю губу и теребя пояс халата. – П-простите… я лучше пойду…
– Нет-нет, что-то случилось? – мужчина сразу заподозрил неладное, а подтверждением послужила тонкая струйка, что была быстро смахнута кистью, и так изящно, что восхищенное “ах!” невольно вырвалось из уст Владислава.
– Я не должен говорить об этом, – еле слышный всхлип и прижатые ладони к лицу.
– Милый, – мужчина подошел ближе, отложив книгу и потушив только закуренную сигарету. – Что стряслось?
– Ох, все так глупо! – Луи прошел внутрь и сел на край кровати так, чтобы полы халата раскрылись и оголили одну ножку, затянутую в чулки. – Вы… Вы такой умный, и Евгения… И Гарри вас обоих так любит и уважает, а я… а я ничего не стою для него, он только и делает, что отмахивается от меня своими подарками, – он плакал и прятал глаза, вытирая слезы тонкими пальцами. – И я… пахну им, а мой муж…
– У Вас есть муж? – Владислав присел рядом и взял руку Омеги в свои, сжимая ее, выражая поддержку.
– Да, м-мы… он… Я не должен, нет-нет, – он быстро качал головой, отрицая свои слова. – Как мне быть? Скажите! Вы же прочли столько книг! У Вас есть человек, которого Вы любите! Скажите! Скажите мне!
– Я не знаю, – мужчина растерялся от напора и вида такого разбитого и разочарованного в жизни мальчика, который не успел даже одеться, так терзали его муки души, что заставили прибежать в поисках спасения. Влад не мог отказать. – Чем я могу Вам помочь?
– У Вас есть стакан воды? – прошептал Луи, забираясь на кровать глубже, не обращая внимания на задравшийся халат и открытое тело.
– Только вино…
– Давайте! Еще лучше!
Он выпил половину бокала, что принес мужчина, неаккуратно, будто торопясь куда-то, чувствуя, как горло обжигал терпкий напиток и несколько струек текли по подбородку вниз, огибая сонную артерию и ключицы.
– Милый, – Владислав, не отличающийся моногамией и стойкостью к искусству, а именно им он считал Луи, который мог выглядеть прекрасно и достойно, даже с заплаканным лицом и сдернутым с плеча халатом, тяжело сглотнул. Оценивая изгибы миниатюрного тела, аристократическую бледность кожи, пластичные движения, что были быстрыми, но до сумасшествия соблазнительными, особенно привлекали покрасневшие от вина тонкие губы, чей изгиб напоминал лепестки дивных левкой.
– Они… Все Альфы, они видят во мне только предмет своей похоти. Каждый хочет использовать меня! Даже… даже мой отец, – последнее он сказал беззвучно с ужасом на глазах, вводя мужчину в полнейший шок, трясущиеся пальчики, что еле держали ножку бокала, заставляли ком застрять в горле. – Я не достоин любви, никакой… Гарри правильно сказал сегодня… я… но как? Разве человек может умереть, не познав любви? Не познав такого прекрасного чувства и возвышенного к себе отношения? Я создан только для того, чтобы удовлетворять их похоть…
– Нет, конечно нет! Луи’, Вы так прекрасны! – мужчина в порыве нежности сел ближе и обхватил ладонями кисти, что сжимали бокал. – Вы достойны самого лучшего в этом прогнившем мире!
– Вы правда так считаете? – невинный взгляд прямиком в глаза, молящий сказать хоть что-нибудь, что защитит от убивающих мыслей.
– Разумеется! Никто не достоин Вас. Я восхищаюсь Вами и Вашей чистотой, которую Вы смогли сохранить, несмотря ни на что! Вы не поддались влиянию со стороны Альф, со стороны родителей и общества, Вы сильный и такой хрупкий… Луи’…
– Поцелуйте меня! Прошу! – отчаянно, дрожащим голосом, пропитанным безысходностью и горькими слезами, просил Омега, чуть подаваясь вперед.
И Владислав не мог сопротивляться этому сладкому голосу, этой мнимой невинности в глазах, хотя, к его чести будет сказано, что хотел бы удержаться. Не в его привычках было посягать на любовников друзей. Но не мог, не мог, не мог, и он положил свою ладонь на затылок Омеги и притянул его к себе, нежно касаясь губ, полураскрытых в жажде поцелуя. Поцелуя, который, подобно живой воде, насыщал, утолял и возбуждал новой и новой жаждой.
Луи чувствовал легкую сладость, которая смешивалась с пьянящей местью, и он утопал в губах Владислава, в его нежных касаниях, теплых руках, так умело ласкающих его. Каждое действие мужчины было пропитано трепетом и восхищением, будто ему доверили величайший предмет искусства, будто Луи и есть само искусство, будто в нем объединились сонеты Петрарки, фрески Боттичелли и Божественная комедия Данте. Никогда прежде Омега не испытывал подобного, когда им восхищались по-настоящему, неприкрыто выражая восторг и поклонение красоте без единого намека на пошлость и похоть. Чисто, открыто, неподдельно.
– Остановитесь, – шепчет Луи, чуть отстраняясь и подставляя шею для поцелуев. – Кто-то войдет… Кто-то может увидеть нас…
– Уже так поздно, милый, кто же может ходить в час ночи по замку?
Они не догадывались, что Евгения, которая решила пожелать доброй ночи своему другу, оказалась у дверей как раз в тот момент, когда Луи изящно перекинул свою ножку через бедра мужчины и возобновил поцелуй, тихо постанывая от наслаждения, скорее духовного, слушая слова восхищения и огромное количество сравнений с великими произведениями композиторов, писателей, художников и скульпторов.
Девушка же тихо прикрыла за собой дверь, покачав головой, натыкаясь на дворецкого за поворотом.
– Прикажите подать карету и уложите все мои вещи, благо не успели разобрать, – она вежливо улыбнулась.
– Как скажете, мадемуазель, – он отвесил поклон головой и отправился на первый этаж, оставляя Евгению одну. Правда ненадолго, ведь, пока она шла по коридору в свою спальню (которая находилась в другом крыле здания, так как девушка попросила, чтобы ее окна выходили на Восток, что уже явно не понадобится), она столкнулась, буквально, с самим хозяином замка.
– Прости, дорогая, – Гарри извинился и поцеловал холодную ручку, давая Евгении несколько секунд на размышления. – Почему до сих пор не спишь? Что-то случилось? – он впивался своим пронзительным взглядом, будто зная, что она что-то скрывает, и улыбался по-особенному, что скорее было похоже на скрытый оскал.
– Ах! Дорогой! – она сжала крупные ладони в своих и посмотрела в ответ в расширенные зрачки, вероятно, от злости, что кипела в Альфе еще со времени сцены, которую устроил Луи. – Мне не дает покоя тревога о моих мальчиках, ты же знаешь, как я люблю их!
– Прекрасно знаю, – мужчина расслабился и кивнул, беря девушку под руку и направляя ее к комнате. – Сколько времени прошло с вашей последней встречи?
– Около месяца, мы с Владом гостили у друзей в Швейцарии, Австрии и Венгрии, так и добрались до тебя.
– Хотел бы я, чтобы моего возвращения из долгих поездок ждали дети, здесь пусто, – он говорил грустно, кусая кожу щек, пугаясь своего откровения.
– Все впереди, Гарри, – девушка обняла его так крепко, насколько могла, заставив Альфу только рассмеяться слабости ее рук. – Доброй ночи, дорогой.
– Доброй, Евгения.
Он поджал губы и прикрыл глаза, глубоким вдохом сдерживая эмоции, что бушевали в нем, взбудораженные несносным Омегой, который только и делал, что выводил его из себя, а через некоторое время прибегал с поджатым хвостиком, ища защиту и спасение от всего мира. Гарри хотел сделать Луи только своим, наплевать на общество и его брак, на состояние и привязанности, бросить все и отправиться в далекое путешествие через океан, провести все время на борту огромного лайнера вместе со своевольным, ужасного нрава мальчишкой, доказать ему, что является лучшим для него, что есть спасение от самого себя.
Но не теперь, когда тот перешел все границы, решив, что имеет власть над Альфой, что волен требовать и вытворять все, что захочет, не понеся за это никакого наказания и получая очередное снисхождение. Гарри бы хотел взять Луи в мужья, осчастливить его и родить общих детей, но прежде он решил проучить, воспитать невыносимого Омегу, который смог вывести даже самого стойкого на истерики мужчину.
