Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"
Автор книги: TommoLou
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Я было хотел оспорить его мнение, доказать, что знание о течениях современной философии: романтизме, идеализме, позитивизме и, конечно, о работах Карла Маркса – не делает человека противником чего-либо, а, наоборот, помогает смотреть на мир шире, открыть глаза на неизвестные ранее вещи. Поджатые губы и сощуренные глаза Лиама остановили меня от дальнейших расспросов. Оставалось только сильнее укутаться в теплый халат и подняться обратно к себе.
Поговори со мной”.
“Чувствую себя последним человеком на планете. Так и хочется лезть на стену или утопиться в этом бескрайнем море. Спасибо, Гарри Стайлс, ты сделал свое дело – посадил во мне зернышко самокопания и самобичевания. Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, что не достоин всего, что могу быть только подстилкой и шлюхой, слова которой никому не нужны, только секс и никакого уважения. Меня воспитали, или пытались воспитать, как человека, знающего себе цену, гордого, владеющего игрой на нескольких инструментах и возможностью поддержать любой разговор. Я готовился к жизни, ждал, когда Лиам, наконец, признает свою любовь ко мне, перестанет искать оправдания. Оказалось, что жизнь не та, какой я ее представлял, а Лиам отдал свое сердце Авелин. Ненавижу ее! И их ребенка!
Собственный отец, человек, которого я уважал, ценил в нем стойкость характера и желание обеспечить свою семью лучшим, оказался прогнившим куском мяса, взгляд любви которого полон похоти, а редкие объятия, коих мне так не хватало в детстве, были лишь дозой для его эго, которое вырвалось наружу в мое взросление.
Скажи! Неужели я не могу быть для кого-то любимым? Не телом, не флиртом и прикосновениями! Почему ни один не говорит со мной? Почему все сводится к приглашениям в свою постель? Почему они видят во мне предмет, который можно хорошенько оттрахать, а после рассказать всем об этом? Зачем меня выдали замуж за человека, который не ценит меня как личность, который не воспринимает меня всерьез, а только как предмет мебели и возможность наслаждаться своим превосходством над другими, когда берет меня ночами?”
“Он выкинул меня из своей жизни. Все должно было быть не так! Я просто хотел уехать на время, дать ему понять, что не собираюсь терпеть унижений, но он унизил меня еще сильнее. Он выставил меня на улицу в тряпье, а после показал свою власть каретой, полной баснословных денег подарков. Он показал, что купил меня, купил мое тело, которое ему больше не нужно так же, как и мое присутствие в его жизни. И я передал поздравления с пополнением в семействе, а после думал, что из меня вылезут все внутренности через рот от продолжительной рвоты. Могу ли я оказаться в таком месте, где нет этого разъедающего ощущения ненужности никому?”
Гарри вернулся в поместье Пейнов только третьего января перед праздником Королей и меньшее, что он ожидал увидеть в поздний час, это Рону с толстым конвертом в руках, на лицевой стороне которого рядом с расплывшимся пятном чернил были наспех выведены его инициалы.
Он успел лишь снять верхнюю одежду и скинуть ботинки, устроившись на софе в выделенной ему той же комнате, кусая губы и неаккуратно вскрывая конверт, чтобы прочесть столько, как оказалось откровений, без обращений к нему, лишь две буквы говорили, что доставили посылку по адресу.
Пальцы в который раз нервно поправляли волосы, взгляд бегал по строчкам, на некоторых же просочились чернила и скрывали немного текста, что было не так важно, потому как остального было достаточно, чтобы понять, какую ошибку совершил Гарри, насколько сильное влияние он оказывал на Луи и заставил его чувствовать себя отвратительно, лишенным любой поддержки.
Он успел прочесть все, до сих пор держа в руках лист с немым криком помощи, молящим забрать его ото всех, спрятать от нахальных взглядов, которые переросли в безнаказанные касания его как дешевой шлюхи – дверь отворилась с тяжелым стуком о стену, внутрь вбежал Луи, с распахнутыми в ужасе глазами и раскрытым ртом с несказанными словами приветствия или извинений, что потревожил во время приготовления ко сну.
Сам он был в накинутом поверх корсета и нижнего белья халате, пояс которого висел вдоль тела и не выполнял свою функцию, позволяя Гарри видеть, скрываемые в дневное время слоями юбками, стройные ножки.
– Нет-нет-нет! – Омега прикрыл рот дрожащей ладошкой, не сводя взгляда с выведенных его рукой строк на листах, что в беспорядке лежали на софе вокруг мужчины. – Рон-на… она ошиблась. Вы не… – Луи изо всех сил старался не заплакать, чувствуя прилив ненависти на нерадивую служанку, которая самовольно отнесла конверт, и беспомощности, граничащей с унижением, что мокрыми щупальцами пробирались под наполовину развязанный корсет, заставляя покрываться зябкими, противными мурашками. – Пожалуйста, скажите, что Вы не читали их…
– Я прочел все, – Гарри резко встал и подошел к окну, задернутому легким тюлем, он запустил пальцы в волосы и немного оттянул их, думая, как следует поступить дальше. Он знал, что Луи не нужны утешения и слова о том, что все будет хорошо, потому что это никак не помогло бы взрывному характеру, терпящему крах. Ему нужно что-то кардинально другое, что-то, что задело бы его до глубины души и заставило вернуться в прежнее русло, стать сильным и уверенным в себе, прекратить жалеть себя и, в конце концов, привести себя и свои мысли в порядок.
– Это не… – Омега пошатнулся и оперся о комод, где вряд стояли зажженные свечи. – Вы не могли… Это ничего не значит…
– Сядь, – Альфа понизил голос и грубо попросил занять место на софе, поджимая губы, наблюдая, как удивленный Луи послушно подчинился, присаживаясь на самый краешек, прикрываясь халатом. Гарри же начал ходить по комнате, подбирая нужные, правильные слова. – Знаешь ли ты, кто мои родители?
– Полагаю Граф и Графиня Стайлс или… – Луи ответил только через несколько минут, пытаясь совладать с сухостью во рту и дрожью пальцев. – Возможно, Барон и Баронесса.
– Почему ты так думаешь? – он вопросительно вскинул брови, облокачиваясь на спинку кровати.
– Потому что… – Омега задумался, ища в памяти моменты, когда речь в салонах заходила о семье Гарри, но не мог вспомнить ничего, кроме как рассказов о самом мужчине и его достижениях. – Я не знаю, но Вы приехали из Англии, а ваши родители должны занимать там достойное положение, раз Вы здесь имеете замок и гору произведений искусства.
– Думаю, тебя ждет разочарование, – ухмыльнулся Альфа, качая головой. – Мой отец – фермер, мать обычная домохозяйка, которая встает с рассветом и доит коров и коз, чтобы к обеду продать молоко на местном рынке в городке под Лондоном и купить немного рыбы или вырезки, чтобы суп не был слишком постным.
– Но… – Луи поднял взгляд со своих ладоней на мужчину, пару раз моргнул, не понимая, как такое возможно. – Разве Вы не состоите в родстве с высокопоставленными людьми?
– Я скажу тебе больше – в моем роду нет ни одного человека, который бы умел писать что-то, кроме своей фамилии, – он подошел к столику, на котором стоял поднос с чаем и пиалой с мягким печеньем, и налил еще горячую жидкость в небольшую чашку и бокал для виски, за неимением набора для второй персоны, первую же подал Луи вместе с блюдцем, на которое предусмотрительно положил выпечку.
– Благодарю, Месье.
– Попробуйте, это печенье Мадлен, Ваш тезка и один из королей Франции очень любил его, – он снова вернулся к окну и отпил из своего бокала. – У меня есть старший брат, который всегда помогал отцу и выполнял любые его просьбы, я же считался самым никудышным сыном, потому как сбегал с поля с сумкой наперевес, полной потрепанных книг и необработанного графита, и прятался в лесу неподалеку, чтобы продолжить свое обучение без единой поддержки.
Луи заворожено слушал, как и все рассказы Гарри, представляя каждую мелочь, воспроизводя в голове картинки его прошлого.
– Меня били, – он слабо засмеялся, вспоминая моменты, когда отец пытался вразумить его. – На мой пятнадцатый день рождения родители сделали мне самый большой подарок за всю мою жизнь, как же я им благодарен за это! Они выставили меня из дома со всеми книгами, которые я собрал за несколько лет и билетом до Парижа – отец скопил денег и купил его, поняв, что я никогда не приму их сторону и не стану горбиться над землей. Луи’, я добрался до Франции в вагоне для прислуги и ошивался вокруг Сорбонны несколько дней. Голодный, в поношенной одежде и худых ботинках в февральские морозы, а ты знаешь, что в это время климат столицы переживает худшие времена, – меня заметил один из докторов, преподающий философию, и завел внутрь в свой кабинет, – Гарри сделал еще глоток уже остывшего чая и повернулся к Омеге. – Благодаря ему и своим знаниям я попал и проучился на факультете искусствоведения, вдобавок в качестве вольного слушателя посещая лекции, на которых изучали фарси и арабский, чувствуя, что мне это непременно пригодится, и в течение пяти лет поднялся на ноги, заработав на съемное жилье, преподавая младшим курсам со своим наставником, который еле передвигался и принял меня как помощника.
– К чему Вы ведете? – кружка Луи стояла на столике, а письма были собраны в одну стопку и лежали в его руках.
– К тому, что я добился всего сам, что каждый в этой прогнившей стране, преминувшей моральные ценности и поставившей на первое место количество денег и статус, знает о моем происхождении и каждый молчит и принимает меня в своем доме с распростертыми объятиями! – Гарри повысил голос и изменился в лице, становясь более хмурым и сердитым, что довольно-таки сильно пугало Омегу, однако он силился этого не показывать.
– Но как Вам удалось за столь короткое время добиться такого успеха? – Луи краем сознания осознавал, что Альфа приехал в Париж и учился здесь, практически без знания языка, изучая его самостоятельно по потрепанным книгам с вырванными страничками (именно так ему представлялась уже бывшая в употреблении литература), а сейчас говорил так, что при желании мог бы написать роман, а со своим произношением и рядом не стоял с коренными французами, которые с рождения впитывали в себя родной язык. Например, Джонатану с малых лет наняли учителя, но он до сих пор говорил с запинками, долго подбирая слова для длинных предложений, в итоге деля их на два или три, и путал ударение, а его “р” было грубым и резало слух.
– Я познакомился с Валери, – Гарри небрежно поставил полупустой стакан на поднос, все еще находясь в возбужденном состоянии. – Она помогла мне, инвестировала свои деньги в мое первое дело и не прогадала. Разумеется, я вернул все позже вместе с коробками тканей и камней для ее дома моды. Мы были любовниками.
Внутри Луи что-то неприятно сжалось при воспоминании о женщине в годах, которой на тот момент было около сорока, и мысль, что они с Гарри были близки и делили постель, доставляла горечь и обиду, что Омега, несомненно, отрицал, сминая пальчиками листы, исписанные своим почерком.
– Скажи, Луи’, меня можно уважать?
– Да, – не раздумывая, ответил Омега.
– А за что можно уважать тебя? Расскажи мне, чего добился ты? Что стоящего ты сделал, чтобы с тобой хотели общаться, чтобы хотели видеть не только под собой, выстанывающего очередное имя Альфы, но и в качестве собеседника и участника званых вечеров, на которых обсуждают поистине интересные вещи, а не войну, платья и сплетни? – он кричал, зверея на глазах, указывая пальцем на съежившегося под громкими словами унижения Луи, заставляя его дрожать и опустить голову. – Ты не знаешь ни одного языка так, чтобы свободно разговаривать на нем, ни черта ты не добился, занимаясь с Ирэн балетом, отказавшись от занятий, ты не получил образования и не выезжал за пределы Франции! Скажи мне, за что тебя можно уважать? Почему Лиам должен был выбрать тебя, а не Авелин? Говори!
Луи молчал, он закусил нижнюю губу, сдерживая слезы, которые скопились в уголках его глаз и так и порывались скатиться по щекам. Он не понимал, как человек, который дарил ему столько ласки и нежности в рождественское утро, повторяя поздравления с семнадцатилетием и комплименты, заставляя счастливо улыбаться и хихикать, а позже стонать от удовольствия и чувства заполненности, мог повысить на него голос и требовать почти оправданий.
– Говори! – Гарри подлетел к нему и вырвал письма, смяв их и швырнув в камин, где пламя моментально поглотило бумагу. – Почему я и любой человек на этой Земле должен уважать тебя?
– Я не знаю, – он был напряжен и лихорадочно пытался вспомнить, что совершил в своей жизни такого, чтобы Гарри хотел бы и мог уважать его. – Я могу поддержать разговор… – нерешительно начал он тихим голосом.
– Это может сделать и Рона, и Сьюзан, и, мать его, Джонатан! Пол Парижа справятся лучше тебя! – мужчина отошел и начал ходить по комнате, периодически трогая свои волосы. – Что еще?
– Я играю на фортепьяно и…
– Не то.
– Я не знаю, что Вы хотите услышать! – сорвался Луи, выкрикивая сквозь слезы, которые так и не смог сдержать. – Почему Вы кричите на меня и давите своей силой?
В дверь постучали, что оторвало обоих от “диалога” и напряжения, что царило в комнате – в приоткрытой двери появилась испуганная Авелин, которая робко узнала, все ли в порядке, на что Гарри грубо ответил “Да” и бесцеремонно захлопнул дверь, думая извиниться позже.
– Скажи мне, Луи’, почему я должен терпеть твои выходки и до сих пор уважать? Чего добился ты за свои семнадцать лет, что отличает тебя от других? Почему Альфы не должны испытывать по отношению к тебе просто похоть, но и желать узнать тебя по-настоящему? – он молил его ответить, молил дать возможность доказать им обоим, что он чего-то стоит, что он не пустое место, не раздавленное обществом существо, которое больше никогда не сможет искриться и дарить окружающим беззаботной улыбки.
– Гарри… – Омега всхлипнул и вытер щеки пальчиками, чувствуя себя униженным и сравненным с пустышкой, шлюхой, кем можно наслаждаться только телесно, но внутри него все еще горел огонек, который рвался ответить, противостоять, ударить в ответ сильнее, так, чтобы он оказался в выигрышном положении, чтобы, наконец, его начали уважать и восприняли всерьез. Он отпил из своей кружки, глотая остатки остывшего чая сквозь рваное дыхание, успокаиваясь, приходя в себя, через некоторое время встал и занял место мужчины у окна, пока тот наблюдал за игрой пламени в камине.
Луи вспоминал последние годы своей жизни: как безрезультатно он искал любовь в Лиаме, как флиртовал с кавалерами и принимал их дорогие подарки, радуясь своей популярности среди Альф; но что-то изменилось совсем недавно, когда ему стало казаться этого мало, когда слова восхищения и внимания, признания в любви перестали приносить должного удовлетворения и только забивали очередной гвоздь на крышке гроба его уверенности в себе.
Что случилось такого, из-за чего прежняя жизнь стала разочарованием, да, он вышел замуж по принуждению, да, его родители не встали на его сторону, но это в целом не сыграло большой роли, как и изменение в поведении отца. Лиам не стал относиться к нему по-другому, придерживаясь все той же позиции, где им не суждено быть вместе, а Авелин является для него лучшей кандидатурой, как Джонатан для Луи.
Он невольно покачал головой и прикрыл глаза, теряя картинку за окном – снег ложился на голые, кажущиеся хрупкими ветки деревьев, однако служил для них покрывалом, теплым, пушистым одеялом, так похожим на то, которым укрывал Луи Гарри в своем огромном замке не только во время их ночей, полных наслаждения, но и под приглушенным светом библиотеки, когда Омега засиживался допоздна, увлеченный сюжетом книги. В такие моменты мужчина присоединялся к нему и часто дочитывал несколько глав вслух, прижимая к себе крохотное тело одной рукой, он был уставший после долгого дня, за который успевал совершить несколько деловых встреч и договориться о поставках, но, несмотря на это, последние силы отдавал Луи. Всегда.
Вероятно, Омега хотел почувствовать подобное отношение к себе со стороны других, знать, что каждый видит в нем интересного собеседника с острым умом, однако и внимание к его внешности было не маловажным – ему нравилось, как Гарри часто восхищался его тонкой талией и изгибами, острыми скулами и цветом глаз. Луи любил восхищать Гарри, ведь он действительно был восхищен.
– Месье… – он видел, как Альфа вздрогнул, видимо, так же ушел в свои мысли, завороженный танцем языков огня, в которых уже исчезли откровения, излитые на бумагу.
– Да, Луи’, – спокойно ответил мужчина, поворачиваясь в сторону Омеги.
– Я знаю, за что Вы можете продолжать уважать меня, – он лукаво улыбнулся и подошел ближе, оставляя между ними один шаг, видя во взгляде Гарри любопытство и надежду.
– Просветите меня.
– Я смог заставить Вас думать обо мне, – победно произнес Луи, сверкая глазами и слабо улыбаясь. – Вы, никому не подвластный, всегда одинокий и нетерпящий тривиальности и пошлости, принимали меня в своем доме, единственного из всех своих друзей и любовников, позволяя распоряжаться прислугой и всем бесчисленным количеством комнат в Вашем огромном замке так, будто я являюсь Вашим супругом не меньше десятка лет. Вы на глазах у других признали меня лучшим, говорили речь восхищения… Гарри, Вы уже уважаете меня, так зачем этот разговор? Зачем Вы заставили меня плакать и чувствовать себя ничтожеством?
– Прелесть, – мужчина улыбнулся ему в ответ и провел пальцами по щеке и подбородку, – все для того, чтобы и ты уважал себя, чтобы увидел, насколько ты прекрасен во всех отношениях.
– Прогуляемся? Луна сегодня особенна, как никогда, – он мечтательно оглянулся на окно и глубоко вздохнул, ощущая себя свободным.
– Луи’! – Гарри рассмеялся, запрокидывая голову назад. – Ты не перестаешь меня удивлять, никогда не знаю, чего ожидать от тебя! Вот и теперь думал, что ты набросишься на меня с кулаками или страстным поцелуем.
– Вы не заслужили ни того, ни другого, – фыркнул Луи, подходя к камину ближе, согревая холодные руки.
– На самом деле, я жутко устал за сегодняшний день, и все, чего хочу, это поскорее оказаться в постели, – он обнял Омегу со спины и глубоко вдохнул аромат его волос, оставляя короткий поцелуй на виске. – С тобой, разумеется.
– У Вас остались силы на меня? – игриво спросил Луи, наклоняя голову в сторону, открывая шею для поцелуев. – Уверены, что сможете вынести ночь со мной?
– Люблю, когда ты берешь власть в свои руки и скачешь на мне, – мужчина укусил Омегу за острое плечо, слыша его легкий смех, чувствуя движение попы на своем паху, прикрывая глаза от удовольствия.
– А вот Вы, Месье, с каждым днем становитесь все банальнее, – он развернулся в руках Альфы и с вызовом вздернул подбородок и брови.
– Неужели?
– К сожалению, – Луи обреченно надул губки и пожал плечами. – Придумайте что-нибудь интереснее, а пока я проведу ночь в своей спальне.
Он ушел, прихватив с собой скинутый пиджак Альфы, надевая его поверх халата, думая, что не вынесет холодного воздуха коридоров снова, тонкий же шелк почти не чувствовался на теле. Гарри остался один, с довольной улыбкой на лице и спокойствием на душе – он смог оживить Луи, смог раздуть в нем огонек и превратить его в пламя, веря, что он никогда больше не поддастся напору окружающих и самобичеванию.
========== Глава 16. ==========
Она предвкушала наслаждение любить без памяти и мучить до боли того, кого любишь, именно за то, что любишь, и потому-то, может быть, и поспешила отдаться ему в жертву первая.
Федор Достоевский “Униженные и оскорбленные”, 1861
Тоска и уныние пропитали весь воздух еще в десять утра, когда порог особняка Пейнов переступила семья Томлинсонов, во главе с отцом семейства, который нехотя вел своих крайне активных и возбужденных первой поездкой на столь дальнее расстояние младших дочерей за маленькие ручки, постоянно шикая на них, потому что близнецы, укутанные в крохотные пончо и лисьи шапочки, восторженно выкрикивали слова восхищения относительно всего вокруг, начиная с белоснежной кошки, которая встретила их у входа, заканчивая блеском туфель Лиама, вышедшего встретить гостей.
С ними приехал и Джонатан наперевес с огромным букетом цветов, который должен был впечатлить Луи своей оригинальностью – мужчина выбрал не розы, которыми Омегу задаривали каждодневно, а белые лилии, так созвучные с именем супруга. К сожалению, Луи не оценил подобного жеста, что сопровождался ворвавшейся бурей в его покои в виде счастливого Альфы, который надеялся провести время до обеда вместе, желательно в постели, где еще находилось разнеженное, расслабленное тело Омеги, который после бурного скандала и легкого возбуждения чувствовал себя превосходно. Луи не любил лилии и их отвратительный болотный запах, особенно то, что они превращали воду в вазах в слизь, которая своим “ароматом”, похожим на что-то среднее между сгнившей травой и старой тряпкой, намоченной дождем, заполняла всю комнату, если не больше. Что ж, Омега выставил мужа за дверь, сказав, что спустится к нему через пару часов, скорее, к обеду, добавив: “не пристало заваливаться в спальню без стука в такую рань, и вообще, кто приезжает в гости с рассветом?”
Дом снова был полон гостей, теперь от мала до велика – Вивьен и родители Авелин, также родители Лиама, которые прихватили с собой семилетнего племянника, объяснив это тем, что ему нужно общаться с детьми своего возраста, коих в окружении не было, а тут так кстати привезли девочек, которые хихикали и зажимали ротики ладошками, абсолютно одинаковые, смущаясь внимания юного джентльмена, который все хотел поцеловать им ручки, как делал его папа.
Все были взволнованы, особенно дети, которые с нетерпением ждали пирог, где мечтали найти статуэтку короля и стать повелителем в сегодняшний день, они бегали вокруг гостей, дергали взрослых, спрашивая, скоро ли подадут долгожданное угощение, предлагая пропустить все основные блюда и закуски и начать с десерта. Авелин от души смеялась, прижимая к себе двух сестренок, параллельно узнавая, как дела у Лотти, каких успехов она достигла в игре на фортепиано, на что та сдержанно отвечала, тщательно подбирая слова и выпрямляя спину, смущаясь взглядов Персиваля, друга отца Лиама, Месье Пейна, который предпочел провести семейный праздник не со своими домашними, а в кругу родных своего сотоварища, что выглядело довольно-таки странным, учитывая закрытость торжества.
За час до обеда, не выдержав количества шума и суеты, что царили в стенах особняка из-за пребывающих друг за другом гостей и лакеев, которые носили коробки и сумки в свободные комнаты, первые же активно делились новостями и пытались успокоить детей, Гарри поднялся в комнату Луи, решив навестить и узнать о его сегодняшнем настроении.
– Прелесть, – мужчина зашел после короткого стука, не дожидаясь ответа, застав Омегу в постели с чашкой чая у губ и книгой на коленях, что заставило его рассмеяться, потому как еще ни разу на протяжении всей своей жизни не встречал столь откровенного наплевательства на встречу нескольких дружащих семей и второй по значимости во Франции праздник.
– Месье, – Луи кокетливо улыбнулся и поставил чашку на поднос, где в пиале лежали фрукты. – Доброе утро.
– Но уже перевалило за полдень, – он прошел внутрь к окну, прежде закрыв дверь на ключ, и задернул шторы, через которые теперь не проходил яркий свет зимнего солнца. – Не собираетесь ли Вы спуститься к гостям?
– Может быть, позже, – Омега поджал губы, уголки которых нервно дернулись вверх, что не утаилось от глаз Гарри, из-за чего он нахмурился, чувствуя промелькнувшую нервозность в движениях Луи, когда тот убирал книгу и поправлял подушку за спиной.
– Что-то случилось? Вы плохо себя чувствуете? – он глубоко вдохнул, подумав, что у Омеги мог начаться период, из-за которого он боялся выйти в люди, где собралось по меньшей мере четверо Альф.
– С чего Вы взяли? Все прекрасно! – Луи снова улыбнулся и сверкнул глазками, протягивая руки вперед запястьями вверх, которые тут же своими ладонями обернул Гарри и приблизил к лицу, проводя кончиком носа по тонкой коже, через которую проступала паутинка вен, что завораживало не меньше истинного запаха Луи.
– Пусть будет так, – он улыбнулся и оставил несколько коротких поцелуев, присаживаясь на кровать рядом, переводя взгляд с оголенных плеч, грудь же и ниже прикрывало одеяло, что заставило мужчину сглотнуть от предположения, что он полностью обнажен, и на личико Луи, на котором собрался спектр эмоций.
– Вы можете… Знаете, Месье, я ждал Вас, – Омега встал на колени, одной рукой придерживая предмет, скрывающий его наготу, другой же дотрагиваясь до напряженных плеч Альфы. Он нарочито медленно запустил пальчики в длинные волосы, слабо карябая кожу и оттягивая пряди назад, наблюдая за прикрытыми на несколько секунд глазами, на веках которых ресницы трепетали в блаженстве, Луи легким движением наклонил в сторону голову мужчины, который поддался с улыбкой на губах, предчувствуя поцелуй на шее, получая ощутимый укус, что вызвал рой мурашек вдоль позвоночника и тяжесть внизу живота. – Хочу Вас внутри себя, хочу быть заполненным Вами, – мальчик шептал на ухо Гарри, опаляя его горячим дыханием, избавляясь от одеяла и перебираясь на колени к мужчине, прижимаясь к нему всем телом, на которое моментально опустились руки Альфы. – Хочу испытывать удовольствие и стонать от Ваших прикосновений… Хочу делать Вам приятное, вбирать Вашу плоть в себя полностью, сжимаясь вокруг, – он выводил круги попой, ощущая возбуждение Гарри, стараясь повлиять на него, чувствуя давление ладоней на своей попе, что заставило его блаженно простонать и впиться зубами в плечо мужчины через черную шелковую рубашку.
– Милый, не думаю, что это хорошая идея, – низким голосом ответил Альфа, противореча своим действиям – он проводил указательным пальцем по дырочке Луи, ощущая, как она призывно раскрывалась и истекала смазкой, как дрожало все тело Омеги в его руках, что сводило с ума после десятидневного воздержания в сексе, совершенно не естественным для мужчины.
– Пожалуйста, – простонал Луи, ластясь ближе, изгибаясь в пояснице сильнее. – Так хочу Вас… Гарри…
– Ты хочешь пахнуть мной, не так ли? Луи’, скажи мне, – Гарри глубоко вдохнул, останавливая себя в желании взять Омегу, – ты боишься своего отца?
– Н-нет, – слишком быстро и резко ответил мальчик, неосознанно замирая в объятиях.
– Прелесть, никто не посмеет тронуть тебя, – он отстранился и заглянул в напуганные глаза, полные слез, поглаживая волосы Луи. – Я не позволю, слышишь?
– Да… – выдохнул Омега, смаргивая соленые капельки и сворачиваясь калачиком на коленях Гарри, который обернул его одеялом и поцеловал в дрожащие губы, внушая уверенность.
– Можем спуститься вместе. Я помогу тебе одеться и привести себя в порядок, ты не против? – мужчина улыбнулся и вытер мокрые дорожки со щек Луи, находя его слишком милым в своей слабости.
– Да, так будет лучше.
♡ ♡ ♡
Фигурка короля досталась мужчине по имени Персиваль – единственному человеку, фантазия которого была на несколько пунктов ниже, внушительно ниже, чем у младших девочек, которые, еще находясь в поезде, придумали с десяток вариантов своих “королевских повелений” – заставить отца кукарекать под столом, как в прошлом году, Лотти прыгать на одной ноге, а маму съесть пудинг, который она не переносила. Растерянность мужчины длилась до пяти вечера, что удивило всех, потому как взрослые часто пренебрегали приличиями и пользовались своим положениям, напялив глупую деревянную корону на голову, размахивая указательным пальцем и заставляя всех вокруг испытывать неловкость, целуя друг друга, задирая юбки и бегая вокруг дома наперегонки.
Девочки не выдержали подобного неуважения к празднику и стащили корону с Персиваля, весело хохоча под слова Гарри: “Как легко, оказывается, можно свергнуть власть!” Началось безумие – в ход пошли детские забавы на подобие простых просьб показать любимое животное, исполнить песню, принести им клубнику и прочее. Что интересно, расслабленнее всех чувствовал себя именно Гарри, забавляясь с близняшками и Кристианом, племянником родителей Лиама, что очень удивило Луи, который периодически глубоко вздыхал, а ближе к ужину занял место за фортепиано, чтобы хоть как-то развлечь себя.
Его привлек спор между мужчинами о том, кто из них лучше стреляет, половина была на стороне Вивьена, другая же склонялась в пользу Гарри, однако Лиам голосовал за себя с широкой пьяной ухмылкой на губах. Время близилось к закату, основное блюдо было съедено, дети отправились в спальни вместе с нянечками, взрослые же стали вести себя более непринужденно, развязанные алкоголем и теплом камина, который контрастировал с глубокими сугробами за окном.
– Ну, хорошо, скажи, Вивьен, с какого расстояния ты можешь попасть в яблочко? – интересовался Персиваль, ведя в коронованной голове подсчеты.
– Тридцать пять шагов, метров, – самодовольно ответил мужчина, делая глоток дижестива в виде женепи.
– Я стреляю на сорок, – пожал плечами Джонатан, поджимая губы и намеренно не добавляя “но не всегда попадаю”.
– А что насчет Вас? – Персиваль обращается к Гарри, который увлеченно слушал мелодию, которую легко наигрывал Луи, еле касаясь пальцами, почти не вынуждая инструмент звучать, что выглядело странным, учитывая назначение фортепиано.
– Пятьдесят, – сухо ответил он, не понимая, почему Луи не нажимал на клавиши и только прикрыв глаза двигался в неизвестном ритме, вернее, известном только ему.
– Вы врете! Пятьдесят слишком много для револьвера!
– Хм, какой мне смысл врать?
– Докажите! Луи’! – захмелевший Персиваль, шатаясь, встал с мягкого кресла, пугая Омегу, который все-таки отвлекся от разговора и погрузился в свои мысли. – Поставишь себе на голову яблоко, – он с шумом ударяет фруктом из вазы по столу, отчего несколько бокалов по соседству, наполовину полные вином, подпрыгивают. – А Вы, – мужчина тычет пальцем в Гарри, – выстрелите с расстояния в пятьдесят метров, ха!
– Это глупо, я не собираюсь подвергать жизнь Луи’ опасности, как бы хорошо не стрелял, револьвер может дать осечку, все что угодно может пойти не так, – Альфа говорит спокойно, однако в его голосе проскальзывает раздражение и нескрываемая забота.
– Тогда Джонатан! И, в конце концов, я сегодня король, а вы все исполняете мои желания! – засмеялся мужчина, кидая яблоко Луи, который чуть наклонился влево, из-за чего фрукт оказался на полу и закатился под буфет на высоких ножках.
– Да, хорошо, – МакКели встал и оглянулся, ища револьвер где-то под рукой, будто Лиам хранил оружие на виду, особенно сегодня, когда дом был полон детей, от глаз которых ничего не скрывалось.
