Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"

Автор книги: TommoLou

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Но… Министр Франции… и этот запах… – девушка моментально перевела взгляд с Андре на безымянный палец Луи и с облегчением вздохнула, не найдя на нем кольца.

– Луи’, а я Вас всюду ищу, – к ним расслабленной походкой, чуть покачивая бедрами и кокетливо заправляя волосы за ухо, подошел Владислав, одаривая Элен воздушным поцелуем, проигнорировав ее выставленную кисть. – Внизу только и говорят что о представлении, но никто не знает постановщика, – обиженно надув нижнюю губу, продолжил он. – И прибыл ли он сам? Так хочется пообщаться и приобщиться к…

Его прервал первый звонок и последовавшие за ним шелест юбок, звук удара каблуков о мрамор и гул восторженных голосов, несколько из которых приближались.

– Добрый вечер, – рядом оказался мужчина. Он учтиво поклонился, его итальянский был чистым, без акцента, что, как и вся его внешность – крупный нос, выразительные глаза, пухлые губы, – являл его коренным жителем принимающей гостей страны. Взгляд Альфы, прожигающий своим нетерпением, сконцентрировался на Луи, бегая по лицу, плечам и броши, будто в желании сорвать ее, дабы вуаль, наконец, открыла плечи. – Позвольте представиться, Сеньор Антонио Канова, скульптор, – на этих словах слева от Луи раздался судорожный вдох Владислава, справа восторженный писк Элен, которая начала ерзать на кресле, привлекая к себе внимание.

– Добрый вечер, Сеньор Антонио Канова, скульптор, – Луи улыбнулся и протянул кисть для приветствия, к которой моментально прижались губы мужчины. – Ожидаете начала представления?

– Ожидал, пока не увидел Вас, – мужчина, на вид ему было не больше двадцати пяти, ни капли не смутился и только гордо вздернул подбородок. – В ближайшее время я планирую создать кое-что, что перевернет представление об искусстве в области скульптуры и восприятии красоты… Я бы хотел видеть вас в качестве своей модели.

– О господи, – выпалил Владислав, закуривая сигарету и жестом останавливая официанта, проходящего мимо с подносом, уставленным бокалами с шампанским.

– Что? – Элен недовольно осмотрела Омегу, который не шелохнулся от предложения и только удерживал взгляд Альфы, чуть приподняв левую бровь, будто спрашивая, правильно ли он все расслышал?

– Вы прекрасны и… Я был бы рад поработать с Вами.

– Благодарю за предложение, – после того, как второй звонок окончил свое “музыкальное представление”, ответил Луи. – Я дам ответ Вам в конце вечера, найдите меня, если не передумаете.

Антонио кивнул и, поджав губы, проследовал к ложе.

– Папочка, что он хотел? – Андре обеспокоенно дергал родителя за юбку и нетерпеливо прыгал, отдав все силы на то, чтобы сдержать этот вопрос во время разговора взрослых.

– Твой папа скоро станет украшением одного из залов Италии, – выпустив дым, ответил Владислав.

– Я еще не дал согласия, – рассмеялся Луи, довольный произошедшим – он действительно скучал по ощущению своей привлекательности, все время оставаясь в обществе Омег, которые только и делали, что испытывали либо зависть, либо презрение в той или иной степени.

– О, Вы не откажетесь!

– Я не…

–Что ж, – Элен встала, оскорбленная произошедшим, в последний раз оценив всех пустым взглядом. – Внебрачный ребенок, разумеется, не может оказаться преградой для того, чтобы предстать перед незнакомым мужчиной обнаженным – это, конечно, неудивительно в наши-то дни, – она зло ухмыльнулась и взъерошила с трудом уложенные часом ранее кудри Андре, – уверена, Вы не сможете мне помочь. Вам бы с собой справиться, сохранить репутацию с бастардом едва удастся, а появляться с ним в свете действительно глупо. Прощайте, – девушка с шумом шелеста пышной юбки развернулась и хотела было пройти в ложу, где у двери ее ждал старший брат, однако Владислав продолжил разговор.

– По Вашей недалекой логике лучше было бы убить существо еще не сформировавшееся, вскрыв себе живот и вытащив его оттуда? Убить ребенка, который часть тебя, который был послан тебе? Или убить его сразу при рождении и прикинуться, будто он был задушен пуповиной? – он говорил спокойно, однако взгляд его был полон злости и презрения. Омегу всегда поражали люди, которые для унижения собеседника выбирали самые грязные способы, совершенно не задумываясь о чувствах или же о банальной этике. Элен была глупа в глазах Владислава, однако сама себя она таковой не считала.

– По мне, так лучше не спать с половиной Парижа, – она гордо задрала подбородок, не желая выслушивать нападки.

– Ах, моя милая, кому же, как не Вам, знать, что такое спать с половиной Парижа! Уберегаете моего друга от своих же ошибок? Как благородно! Видно, что, несмотря на запретные связи, на многочисленные аборты, когда Вы бегали ко мне и спрашивали, не знаю ли я “специального доктора”, Вы не утратили в себе человека, милая! – сказал Владислав, и Элен залилась пунцовой краской, едва не кипя от злости.

– Естественно, – вспылила она, не думая, что сказать. – Конечно, ведь Вы же сами мастер делать аборты, скольких Вы убили своих “зародышей жизни”, или как Вы там сказали?

– Дорогая Элен, я предлагаю Вам немного включить мозг и начать думать, говорят, это полезно в иных случаях, – ответил Владислав. – Мои аборты – это не секрет, а вот Вы, наша скромная, благородная Элен, какой позор, как глупо! И это при муже-то, который только и мечтает об отпрыске. Он бы даже не задумывался, чей это ребенок, но ведь Вы лучше, выше всего этого земного, да?

– Папа, что такое аборт? – шепотом спросил Андре, прикладывая сложенные кульком ладони к уху Луи.

Этот вопрос смутил Омегу больше, чем разговор, развернувшийся между его другом и Элен, чем беглые любопытные взгляды проходивших мимо людей, которые непременно создадут множество сплетен из услышанного. Его спас третий звонок и вихрь потревоженного уходящей девушкой воздуха.

– Неужели это закончилось, – будто благодаря Бога, Луи посмотрел в украшенный фреской потолок и покачал головой, совершенно точно соглашаясь с другом. – Пойдем, Андре, скоро начнется представление.

Мальчик, радуясь, что его больше не собираются отправлять в чужую квартиру за неподобающее поведение, схватился за поданную руку и зашагал к дверям, гордо выпрямившись и задрав подбородок, заведя свободное предплечье за спину, взяв пример с мужчин, которые вели своих дам в ложи.

– А Владюся пойдет? – он оглянулся и нахмурился, увидев, что Омега, который всегда был где-то поблизости, теперь остался позади и разговаривал с неизвестным мужчиной, игриво улыбаясь и манерно втягивая дым сигареты так, что щеки его сильно выгибались внутрь, от чего и не мог оторвать взгляда незнакомец.

– Он подойдет позже, – Луи улыбнулся неизменной сущности Владислава и поспешил завести ребенка внутрь, заслышав громкие аплодисменты.

Уже погасили основной свет, однако двери еще не перестали хлопать – важные особы даже не старались прийти вовремя, предполагая, что без них не начнут, однако манеры театра, тем более заокеанского, превзошли все ожидания: начали минута в минуту.

– Николас придет? – Андре ерзал на своем месте и осматривался вокруг, немного пугаясь темноты и громких звуков.

– Скорее всего, нет, милый.

Мальчику пришлось грустить не долго – через некоторое время к ним присоединился Владислав и принялся рассказывать сюжет постановки, красочно описывать движения, восхищаясь мастерством Примы и трупы, заражая своим восторгом и ребенка, который еще несколько недель кружил по квартире, представляя себя танцором балета.

***

Венеция оказалась столь прекрасной, что Луи не смог покинуть ее, арендовав небольшую квартиру в тихом районе, решил остаться с сыном, наслаждаясь безмятежностью, звуками гондол, что рассекали каналы во тьме ночи, скрывая любовников под мостами в жарком плену объятий, пением птиц, так полюбивших небольшой сад под всегда открытыми окнами, через которые непременно проникал насыщенный запах, смесь диких, прирученных цветов, воды и свободы.

– Папа, одна большая денежка – это десять поменьше? Правильно? – Андре сжимал в кулачках купюры и монеты, пытаясь сосчитать их так, чтобы суммы хватило для оплаты того невероятно вкусного лимонного щербета, в кокотнице, с которым лежали ягоды черного и ярко-красного цвета, листочек мяты же особенно радовал глаз юного господина, решившего угостить своего родителя в самом престижном месте Венеции. Однако денег его не хватало, сколько раз бы он не переспросил значение каждой, сколько бы раз не пересчитывал, все было тщетно, и обреченный вздох вырвался из приоткрытых пухлых губок еще липких от десерта. – Папочка, у меня не хватает, совсем немножко.

– Андре, – Луи оторвался от чтения книги и поправил юбку, которая из-за единственного резкого порыва ветра открыла его щиколотки. – Вам стоит решить эту проблему, по крайней мере, как человеку, который стал инициатором нашей прогулки. К тому же я не взял свой кисет.

– Я бы… у меня больше совсем нет, и дома не осталось, – мальчик лукавил – одна крупная купюра, его любимая, осталась в самодельном тайнике, держал он ее на какой-то особый случай, о котором пока не знал, – и прятал глаза, что, разумеется, не скрылось от Луи, но виду он не подал и лишь слабо пожал плечами, будто говоря, ваши проблемы, вам и решать.

Андре лег лбом на стол и смотрел на свои колени, где разложил все имеющиеся деньги, и снова начал их пересчитывать, теперь начиная с мелких, предполагая, что он пропустил несколько, как с ним часто случалось на уроках счета, которые давал ему взрослый итальянец с густыми черными усами. Мальчик, всякий раз, когда смотрел на этого мужчину или ненароком вспоминал его, неосознанно шевелил губами, будто проверяя, не появился ли и у него этот мохнатый зверь – это произошло и сейчас.

– Я спрошу у официанта, – тщательно выговаривая каждую букву сложного слова, Андре встал из-за стола, сильно сжимая кулачки, которые уже потели из-за отсутствия контакта с воздухом.

– Спросите, – Луи снова читал. Он не видел в происходящем ничего странного и необычного, возложение ответственности на сына стало обыденным и привычным. В силу того, что рядом с их маленькой семьей более не было Альфы, который бы своим примером воспитывал мальчика, наставлял его, иногда выпарывал за отвратительное поведение, что случалось довольно-таки часто – в свои пять с половиной Андре можно было сравнить если только с мартышкой, которая в редких случаях превращалась в покладистого, домашнего котенка, – Луи старался своим влиянием, взглядами и манерой общения, не взращивать мямлю и подкаблучника. Часть роли заботящегося о семье Альфы была возложена на ребенка, что он с удовольствием принял, отслеживая не только расписание своих занятий, но и встречи родителя с новыми, неизвестными людьми, на которых он непременно присутствовал, следя за приличиями, противоположность которых он случайно подсмотрел в квартире ниже, когда перепутал этаж, возвращаясь с прогулки с дворовыми детьми.

– Извините, Синьор, – Андре зашел внутрь кафе, на веранде которого они заняли столик, и, найдя взглядом официанта, который обслуживал их и в частности озвучил счет, подошел к нему.

– Да, я Вас слушаю, – молодой паренек задорно улыбнулся официальности обращения, однако сводить разговор к дружескому не стал в силу многих причин, одной из которых была пресловутая субординация между слоями населения.

– Мне не хватает одной лиры и несколько чентезимо, чтобы заплатить за щербет и холодный мятный чай, – Андре не чувствовал себя сконфужено или неловко, он воспринимал ситуацию как данность, размышляя о том, где мог достать эти деньги, что так нужны ему.

– Тут я Вам не помощник, – с недовольной ухмылкой ответил официант и закинул полотенце на плечо. – Если не заплатите, я вызову жандармов, тогда и поговорим.

– Но… – мальчик открыл было рот, чтобы сказать еще, но его уже не слушали, и только противно бились стенки бокалов друг о друга, пока паренек нес поднос на мойку. – Папа! – он, растерянный и не ожидавший такого обращения, кинулся обратно наружу, чтобы пожаловаться, однако взгляд его привлек мужчина, одиноко сидевший под тенью навеса. На столике, за которым он сидел, стоял стеклянный кувшин с зеленой прозрачной жидкостью и льдом, сам он курил и читал газету, периодически поправлял шляпу, то надвигая ее на лоб, то наоборот открывая его больше.

Андре нерешительно, закусив губу и тяжело дыша, сжимая кулачки до белизны косточек, подошел и посмотрел вверх, увидел он только открытую страницу газеты, которая теперь закрывала ему обзор. “Италия сегодня”, – по слогам прочел он, однако дальше разбираться не стал – были дела и поважнее, а слово “жандарм” вертелось в голове и наводило ужас.

– Сеньор! Извините, Вы можете мне помочь? – мальчик ждал и все так же прожигал взглядом “Италия”, так же, как и солнце испепеляет жителей этой страны. – С-сеньор… – менее решительно повторил он, переступая с ноги на ногу, а мужчина будто и не замечал его вовсе, потушил сигарету и взял в руку стакан с прохладительным напитком.

И только тогда, когда страница была дочитана и мужчине пришлось закрыть газету, чтобы перелистнуть, Андре оказался обнаруженным. Мальчик демонстративно выдохнул и расслабил плечи.

– Сеньор, – снова начал он, немного качая головой.

– Я могу чем-то помочь? – взгляд мужчины был не читаем для ребенка, он находил его заинтересованным и благосклонным, но в то же время очень удивленным, будто у самого Андре за спиной были крылья бабочки, а на голове длинные усики.

– Да! Помогите мне, пожалуйста, – он, расслабленный тем, что его слушают, залез на свободное плетеное кресло и свалил все имеющиеся у него деньги на стол, облегченно встряхнув кистями. – Сегодня утром я получал уроки английского языка, а папочка занимался литературой, потом мы пообедали и немного поспали в дальней комнате, где солнышко днем не достает. А после я пригласил своего папочку сюда, и мы съели лимонный щербет и выпили мятный холодный чай.

– Так, – мужчина улыбнулся и кивнул. Газета была отложена, свободные руки его, скрещенные в замок, покоились на столе.

– Я считал много раз, я Вас уверяю! Но мне так и не хватило одной лиры и несколько чентезимо, как бы я не пересчитывал и не…

– От счета денег не прибавится, молодой человек.

– Но я мог ошибиться… – Андре притих и снова прошелся взглядом по монетам и скомканным купюрам. – Вы можете одолжить мне? Я очень честный, правда! Я запишу ваше имя, и когда мой крестный пришлет мне еще денег или я сам заработаю, то отошлю с почтмейстером.

– Сколько… кхм, – мужчина прокашлялся и снял шляпу, после поправив волосы длинными пальцами. – Сколько Вам лет, молодой человек?

– Мне пять с половиной, и меня зовут Андре, – он достал из кармана шорт маленький листочек и грифель. – Я запишу Ваше имя, чтобы не забыть, а Вам запишу свое, хотите?

– Что же Вы и писать уже умеете? – он вынул из кошелька одну большую купюру точно такую же, какую прятал мальчик в своем тайнике, и положил ее рядом с остальными.

– Нет-нет, Сеньор, это много, я знаю, – ребенок качал головой, нервничая от важности сделки, которую он совершал впервые с незнакомым человеком, но отчего-то ему не было страшно, и только чувство уверенности, что его поймут и примут, разливалось внутри.

– К сожалению, у меня нет других денег. Я заберу Ваши и сдачу, а остальное Вы мне вернете, когда выдастся возможность.

Андре думал, для него оказались сложны эти длинные махинации, и все, что ему оставалось, это уточнить:

– Сколько я буду должен Вам?

– Полагаю, одну лиру и несколько чентезимо.

Мальчик кивнул в ответ и стал тщательно выводить свое имя на измятой бумажке. Он действовал аккуратно, чтобы о нем вдруг не подумали как о неопрятном ученике, каким его иногда называл преподаватель письма.

– Вот, – Андре протянул бумагу и довольно улыбнулся, наблюдая за реакцией мужчины.

– Андре Гарри Николас Томлинсон, – полушепотом прочел он и поджал губы.

– Да, а теперь скажите Ваше имя, чтобы я не забыл, – мальчик приготовился писать и сосредоточился на пустом листочке, застыв в ожидании.

– Гарри Эдвард Стайлс.

========== Глава 3. ==========

Стоило мне увидеть её , как любовь переполнила меня, вытеснила все фразы, которые я заготовил.

Эрих Мария Ремарк “Три товарища”

Отстраненный, задумчивый голос совсем не произвел впечатления на Андре. Он только кивнул и принялся за свою взрослую работу, куда после имени мужчины записал еще и сумму, которую остался должен. Пока он был занят, Сеньор подозвал официанта и расплатился, игнорируя недовольные косые взгляды и поджатые губы, что немного тряслись от желания сказать и невозможности сделать это.

– Мой отец, – начал мальчик, закончив с писаниной и спрятав листок и грифель обратно в карман, – министр Франции, и его тоже зовут Гарри Стайлс, поэтому мое второе имя Гарри. Разве могут быть два человека с одинаковыми именем и фамилией? – он задумчиво смотрел на мужчину, изучая его не по-детски серьезным взглядом.

– На нашей планете так много людей… Полагаю, в мире существует огромное количество одинаковых фамилий и имен.

– Ясно, – грустно ответил Андре и уже хотел встать из-за стола, но мужчина остановил его, продолжив разговор.

– Но в данный момент это не важно, потому что я Ваш отец, – обыденным тоном, будто обсуждая погоду, сообщил Альфа, выдавая свою нервозность только частым жестом – он поправлял волосы.

– О-о-о, – мальчик застыл в неверии и забавно хлопал ресницами, изучая человека напротив, который неожиданно оказался его вторым родителем. – Правда-правда?

– Да, такими вещами не шутят, – он улыбнулся и протянул руку для пожатия, знакомясь со своим уже взрослым сыном.

– Я не балуюсь, ну почти. И не огорчаю папочку, и каждое утро нарываю букет в саду для него, только Сеньор Антонио ругается, но я успеваю убежать, он ведь толстый и не догоняет меня, машет руками и садовыми ножницами, – на одном дыхании выпалил Андре, захлебываясь в своих словах и страхе не оправдать ожидания. Он все думал, что слова “Ваш отец министр Франции…” накладывают на него огромные обязательства, и даже Принц или Король не казались такими важными людьми, как собственный отец, который всегда незримо был рядом и будто с укором смотрел на проделки и порванные на коленях новые штанишки.

– Эндрю, – мужчина закурил новую сигарету, обращаясь к мальчику на английский манер, и наполнил стакан лаймовой водой, протянул его сыну, после успокаивающе сжал его плечо. – Я не собираюсь ругать тебя, и впредь… не стоит оправдываться перед кем бы то ни было, это глупо и никогда не приносит результата – человек не изменит своего мнения, даже если ты начнешь клясться в своей невиновности.

– Хорошо, – ребенок кивнул так активно, что чуть не расплескал содержимое стакана, что приятно холодил его ладони.

– Лучше расскажи мне, чем вы с Луи’, эм… папой, занимаетесь здесь?

– Мы сначала много путешествовали после того, как Королева нас выгнала и заставила папочку плакать, потом и Николас плакал, но я никому не сказал, что видел… На корабле, он был очень большо-о-ой, и там всегда играла музыка, мы встретили Владюсю и стали путешествовать с ним. Он учил меня русскому языку, но мне было слишком сложно, я неправильно говорил некоторые буквы, только одну фразу хорошо запомнил: “Зажжем огни, нальем бокалы, утопим весело умы”, – Андре остановился и задумался, хмуря лобик от напряженной работы памяти, – “И, заварив пиры да балы, восславим царствие Чумы”.

Гарри кивнул и улыбнулся, узнавая в этом отрывке из трагедии Пушкина своего давнего друга и его снисходительное, будто к глупому, неопытному ребенку, отношение к России. Он удивился больше, если бы Владислав выучил с Андре что-то более легкое, из детских сказок или басен, а не эти столь тяжелые в принятие строки. Вот только отчего-то ему становилось грустно: казалось, будто каждый сумел провести время с его сыном, кроме него самого.

– Так, Вы учите языки? Ваш итальянский очень хорош, – подметил мужчина, одобрительно наклонив голову, заставляя мальчика смущенно покраснеть и спрятать глаза.

– Да… немножко. Папочка не разрешает говорить в Италии на испанском или английском, но в Испании мы говорили только на испанском, а вот в Триполи на французском, хотя там почти все разговаривают на арабском, но это о-о-очень сложно. Мы пробовали с Владюсей брать уроки, но решили, что лучше потратить это время на созерцание прекрасного, – он снова повторил интонацию Владислава, с широкой улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов, и блестящими озорством глазами. – Папочка тогда встречался с одним Месье и не был с нами.

– Вот как… – Гарри потушил окурок и вдруг почувствовал нарастающую ревность, которую не испытывал даже тогда, когда знал о связи Луи с Принцем Фердинантом – сказывалась близость Омеги, которого он чувствовал у себя за спиной, но до сих пор так и не повернулся, чтобы удостовериться в своих инстинктах.

– Еще мы были на балете, но это тоже было давно. Прошло уже, – мальчик возвел глаза к небу и задумался, мысленно просчитывая месяцы, – полгода и два месяца. Папочка решил остаться жить в Венеции, а Владюся уехал путешествовать дальше. Он сейчас в Англии, недавно прислал письмо и кучу подарков!

– Но… – у Альфы никак не укладывалось в голове то, что Андре, которому еще не исполнилось даже шести лет, знал слишком много, считал в уме, не используя пальцы или палочки, писал, пусть и печатными буквами, мог спокойно вспомнить целое четверостишие, которое выучил не меньше восьми месяцев назад. – Ты гениален для своего возраста, – почти шепотом сказал Гарри, боясь этими словами вызвать манию величия у ребенка.

– Нет, совсем нет, – мальчик покачал головой и начал болтать ногами. – Папочка говорит, что все, что я когда-то услышал, хранится вот тут, – он указал на свое темечко пальцем, замерев на секунду, и снова начал раскачиваться. – Если я что-то забыл, папа не говорит со мной, может совсем долго, и всем вокруг запрещает. А я думаю, вспоминаю и жду, тогда ответ сам появляется, но я сильно устаю в такие дни…

– Что же, и языки выучил таким образом? – Гарри ухмыльнулся подобной формулировке гениальности ребенка, убеждаясь в изобретательности Луи, который не дал зазнаться своему сыну.

– Нет, просто папа учил испанский и английский, когда я был у него в животике, а потом я слушал, как Лотти и девочки берут уроки, так я и выучил… А теперь с учителями! – Андре говорил с удовольствием, радуясь, что отец его не ругает вовсе и настроен благосклонно, пусть и курит беспрестанно.

– Хорошо… хорошо, – мужчина последний раз затянулся и надел шляпу. – Что же, пора поздороваться с папой, – он протянул руку сыну и, пытаясь усмирить волнение и ожидание отказа, пошел вдоль столиков, сосредоточив взгляд на изящной, тонкой фигуре Луи, который увлекся чтением и не замечал, что плетеный зонтик уже не закрывал его от солнца, ветер оголил щиколотки, а кружево спало с плеча – Гарри невольно улыбнулся, узнав своего юного Луи в этом ставшем чужим человеке.

Андре молчал. Он будто интуитивно чувствовал, что сейчас не время для эмоциональных всплесков, что он не тот, кто должен окрикнуть папу, и крошечная мысль о своей неуместности пропала только благодаря сжатию его маленькой ладони крупной, что была в три, а то и все четыре раза больше его собственной.

– Андре, ты уже… – Луи поднял глаза и замер. Рядом с его сыном, который широко улыбался и с огромной надеждой смотрел на него, стоял мужчина, изменивший всю его жизнь, направивший ее в совершенно другое русло. Гарри Стайлс своим неприсутствием присутствовал всегда, в каждой строчке стихотворений и прозы, потому как являлся тем, кто подтолкнул к действию, в каждом новом изученном слове и явлении, направлении философии, искусства, потому как своими резкими, тогда казалось презренными, обидными, высказываниями побудил к росту. Он был рядом последние полгода как поддержка, опора, пусть и находящаяся неизвестно где – одно Луи знал точно: ни один Альфа не оставил на его жизни такой сильный отпечаток, как Гарри Стайлс. В конце концов, он подарил ему сына, прекрасного сына, который своими еще крошечными пальчиками цеплялся за отца, хотел верить, что он будет в его будущем.

Все молчали, и только недовольный официант с наигранным грохотом убирал соседний столик, позвякивая посудой, разбавляя гнетущую атмосферу, когда в головах обоих взрослых одновременно царил хаос и пустота – подходящих слов для начала разговора не было ни у кого.

– Вы уже посетили Венецианские сады? – спокойно, будто внутри него не ожил зверь, что кричал, ревел, призывал схватить и никогда не отпускать, спросил Альфа и учтиво склонил голову в приветствии.

– Я… – Луи покраснел, что стало огромной неожиданностью для Гарри, который думал, что Омега давно перестал чего-либо стесняться. – Отвернитесь, – он поправил юбку, прикрывая лодыжки, затянутые в чулки, которые непременно привлекли внимание мужчины – он не отвернулся и только вопросительно вскинул брови. – Да, мы были, но… Я с удовольствием прогулялся бы там вновь.

Гарри подал руку Омеге, который, словно невинное дитя шестнадцати лет, прижимал к себе томик Эмиля Золя, запрещенного во всей Европе, пряча его от чужих глаз, и неловко поправлял спавшее с плеча кружево, точно боясь, что его могут понять неверно, что он пытается соблазнить, хотя на самом деле это новое платье было ему подарено, а не сшито на заказ по размерам. Луи колебался. Он одернул несколько раз юбку и смущенно огляделся вокруг, кусая губы и пронзая взглядом широкую ладонь, которая в ожидании повисла в воздухе.

– Не думаю, что это приемлемо, – наконец выдохнул он и чуть кивнул сам себе, схватив Андре за свободную руку и приготовившись идти.

– Прошу прощения, – Гарри растерялся, не ожидая такого поворота событий – он был готов ко всему, что в него снова полетят стеклянные предметы, что ругань и крики разбавят тишину Венеции, что скандал перерастет в нечто колоссальное, не сравнимое с предыдущими, но никак не безмятежного, девственного Луи, прячущего глаза и отказавшегося от его руки, потому как сам он был без перчаток. Альфа улыбнулся и загорелся огромным желанием вновь подчинить себе это чистое, загадочное существо, которое не поддавалось никаким законам. Общий ребенок, который весело шел между ними, подпрыгивая и пиная камешки, будто и не был результатом страстной ночи, что они провели вместе – Омега, со своим румянцем на щеках и порхающими ресницами, заставлял Гарри чувствовать себя на десять лет моложе, завоевателем, которому никогда не покорится, даже не раз разделив постель.

– Давно вы в Италии? – мужчина знал ответ от Андре, но другого вопроса, который бы не шел в разрез со сложившейся ситуацией, подобрать не мог – приходилось выкручиваться.

– Давно, пару месяцев жили в Риме, но потом… захотелось чего-то легкого, некричащего, понимаете?

– Прекрасно понимаю.

– А Вы? Мы с Андре часто гуляем по улицам города, но… раньше я не замечал Вас.

– Я прибыл вчера, – Гарри пожал плечами и поправил шляпу. – Недельный отпуск, без внедрения в политику и вопросы страны… Опережая Ваш следующий вопрос… Я остановился на вилле Фоскари, слышали о ней?

– Разумеется, мы ездили туда на небольшую экскурсию, гуляли в парке и заходили в холл, – Луи улыбнулся воспоминаниям: здание, своими очертаниями похожее на античный храм, приглянулось даже ребенку, особенно его впечатлили фрески, часть которых все же удалось увидеть, пусть дальше парадной части их и не пустили.

– Да… прекрасное место, Вам должно понравиться. Вход внутрь теперь открыт, только для друзей, разумеется.

– Но разве… О, только не говорите, что Вы владеете этим великолепием, – в его тоне проскользнули эти игривые ноты, что Омега использовал раньше, позволяя себе намного больше, чем сейчас.

– Будь по Вашему, я не скажу, – Гарри ухмыльнулся и повернул направо, продолжая путь в тишине. Они уже дошли до сада, усыпанного зеленью и яркими пятнами разнообразных цветов, и наслаждались красотой вокруг, вот только Альфа не обращал внимания ни на что кроме искрящегося в свете заходящего солнца лица Луи, который не замечал этого или делал вид, что не замечал.

– Папа, могу я поиграть с мальчиками? – Андре указал на толпу ребят на поляне, старшие из них гоняли мяч, младшие же мешались, весело бегая вокруг них.

– Милый, – Омега присел, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом ребенка, и внимательно посмотрел на него. – Вы не можете оставить меня одного с Альфой, понимаете? – Луи говорил тихо, но слова его долетали до слуха Гарри, который абсолютно не понимал, что к чему и почему Луи ведет себя подобным образом.

– Понимаю, – Андре трогал волосы родителя и размышлял, пытаясь придумать, как он мог бы поймать двух зайцев. – Я буду смотреть за вами одним глазком, обещаю! Пожалуйста, мне так хочется поиграть!

Омега не знал, что творится внутри него, но этот трепетный страх остаться наедине, пусть и в окружении множества людей, заставлял его желать убежать отсюда в съемные апартаменты, как можно дальше от Гарри Стайлса, который весь вечер не отводил от него восхищенного голодного взгляда, взгляда хищника.

– Да… да, идите, – возобладав над собой, ответил Луи и встал, осознав, что не может использовать ребенка в своих целях. Его не покидало чувство, что он встретился с человеком, с которым у него была непозволительная связь на протяжении четырех лет – все подарки, хранившиеся в сундучке, вынимались из него только глубокой ночью, под грифом секретности и при свете одной свечи. Он примерял украшения, сидя напротив зеркала, наносил духи, идентичные тем, которые использовал еще в Париже, подаренные все тем же человеком, надевал любимое белье, в котором не появлялся ни перед мужем, ни перед Принцем, а только перед ним, перед человеком, который заставлял ощущать его даже на расстоянии тысячи километров. В интимных отношениях с Николасом Луи чаще всего оказывался эмоциональным доминантом, ему безумно не хватало той власти над собой, что он испытывал, будучи в замке, хоть тогда этого и не признавал.

Позже, оказавшись совершенно один, в Венеции, без постоянного Альфы, Луи не мог позволить себе короткие интрижки и пытался сделать все сам. Особенно тяжко приходилось в период – он так же надевал любимое белье, из последних сил, находясь на крае забытия, брызгал на подушку аромат и зарывался в нее лицом, представляя, что не его пальцы, проникают в сочащуюся дырочку, а член Гарри. Под утро же, когда сознание было настолько затуманено, что стены, покрытые итальянскими тканями, превращались в каменные с большими окнами, прикрытые тяжелыми портьерами, по телу же пробегалась приятная дрожь, будто под ласковыми, успокаивающими прикосновениями мужчины, который всецело завладевал фантазиями.