Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"
Автор книги: TommoLou
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
========== Часть Первая. Глава 1. ==========
“Эх, милая вы моя, никого-то он не любит, отродясь не любил, кроме сестры Верочки да меня, няньки.
(Я, мысленно: “И себя в зеркале”)”
Марина Цветаева “Повесть о Сонечке”
Был уже сентябрь, и в Париже стояла дивная погода: летняя жара более не тревожила утомленных жителей спешащего города, но еще и не было той холодной, промозглой октябрьской осени, которая завывает сильными ветрами и заливает бесконечными дождями.
Во время поездки до вокзала Луи во все глаза глядел вокруг, любуясь этой особой осенней суетой, что царила на улицах – одни изо всех сил гнались куда-то с унылыми выражениями лица, другие поспешно просматривали газеты, сидя в кафе, а третьи нервно смотрели на часы и тяжко вздыхали, – и вот теперь, ожидая посадки на поезд, Омега продолжал разглядывать людей, которые носились как угорелые по платформе, словно что-то потеряли и никак не могли отыскать. Отец постоянно проверял, на месте ли коробки с одеждами, никуда не подевались ли младшие дети, которые то и дело порывались убежать, охваченные интересом к большим шумящим машинам, название которых никак не откладывалось в их головках. Но когда часть их багажа погрузили, то он немного отвлекся и решил поговорить на тему, которая безумно интересовала всех мужчин в последнее время.
– Как ты думаешь, Джонатан, – начал отец Луи, говоря своему давнему другу, что сейчас отправлялся с ними в Довиль, по-английски, да еще и с тем несносным ирландским акцентом, который трудно разобрать даже человеку, отлично знающему язык, – будет война?
Луи, любопытному до неприличия, стало вдруг интересно, о чем же они говорят с такими серьезными и оттого смешными лицами, и он попытался вслушаться, но тут же фыркнул:
– Отец, снова Вы взялись говорить с этим жутким акцентом?! – в его голубых глазах засиял недобрый огонек, мол, «как так, начали говорить, а я не понимаю?». Луи никогда не разговаривал по-английски, кроме особых, экстренных ситуаций или тех моментов, когда желал польстить отцу (то есть тогда, когда ему было что-то нужно).
Трой подошел к сыну и несильно ущипнул его за щеку, отчего та сразу покрылась легким румянцем, который так украшает Омег. Луи нахмурил носик и злобно посмотрел на отца, которого эта напускная злоба страшно веселила.
– А ты уверен, что тебе все так уж и обязательно слышать, маленький любопытный поросенок? – продолжил Трой все так же по-английски, но медленней, чтоб Луи смог понять.
Джонатан, наблюдавший сейчас эту милую семейную сцену, был долгое время помощником Троя, вечно собранный, обдумывающий все, но излишне скромный, во многом апатичный и безропотный человек. Он привел финансовые книги и прочую экономическую бюрократию безалаберного ирландца в идеально настроенный аппарат, который, подобно швейцарским часам, ближайшие лет сто не должен был сбиться даже на секундочку. «Мозговитый малый, – часто говаривал Трой жене, которая, не понимая ни слова по-английски, согласно кивала головой. – Далеко пойдет».
Как и предвещал мужчина, Джонатан «далеко пошел» – поднакопив денег, он открыл небольшую мастерскую в Париже, которая совсем скоро начала давать солидный доход, что позволило ему расширить дело и стать одним из самых богатых людей во всей Франции. Трой безумно любил этого парня, уважал и гордился им, втайне лелея надежду однажды выдать «своего милого Омегу Луи» за него замуж.
– Конечно, отец, конечно, Вы там… наверное… эм, о чем-то интересующем говорите? – Луи постарался говорить по-английски, рассмешив этим Троя и Джонатана, которых потешал его смешной акцент и неумение подбирать слова. Услышав хохот в свою сторону, Омега топнул ножкой и обижено повернулся к младшим сестрам, что вертели всевозможные застежки на чемоданах и бегали вокруг утомленных от сборов служанок, которые никак не могли их поймать. Одна только Лотти, как и подобает юной мадемуазель, стояла с безразличным выражением лица и оглядывала все вокруг с тем самым академическим интересом, который нередко встречается на лицах у старух, которым все приелось и надоело.
Она была полной противоположностью Луи, живого, полного страсти и несмело пробивающегося порока, который пока что сокрыт манерами, что ему привила мать, французская аристократка с родовым деревом, больше похожим на дремучий лес, где каждое имя – это целая история. Лотти взяла больше от матери, а Луи был безумно похож на отца. Нередко Трой сокрушался, что родись Луи Альфой, то за будущее его производства, за его дело, на которое мужчина положил всю свою жизнь, можно было бы не бояться.
Не успели они продолжить разговор, как длительный визг паровозного свистка оповестил, что пора «грузиться на борт», как удачно выразился Трой, еще раз ущипнув сына и подмигнув Джонатану, который глядел на Луи, полный очарования.
Молодой служащий вокзала подал руку Омеге, но в следующий же момент подоспел Джонатан, который тоже решил оказать помощь. Луи секунду поглядел ему в глаза, стараясь показать, что зол, и вложил свою маленькую ладошку в руку юноши, одарив его сияющей улыбкой, а от ухажера демонстративно отвернулся, наказывая за смех, которым его наградили за «прекрасный» английский.
Луи уже не первый раз путешествовал, используя поезд в качестве средства передвижения, но его до сих пор завораживала сама мысль о том, что впереди нет коней, которые тянули бы это громадное чудовище, заставляя его ехать по рельсам. Разумеется, это родители Омеги соблаговолили взять его с собой, прежде хорошенько отчитав за непослушание и резкость в разговорах с отцом. Луи обещал вести себя так, как подобает Леди, причем английской Леди, а значит чопорно и холодно, не привлекая к себе внимание мужчин и тем более не зля других Омег, отбивая у них кавалеров.
Что творилось внутри с виду настолько хрупкого Омеги, талию которого, казалось, можно было обвить одной только ладонью, не знал никто. Восхищение и детский восторг хорошо скрывались маской безразличия и туго затянутым корсетом, что очень мешал глубоко вдохнуть. Но Луи действительно привык делать это поверхностно, как и все, в принципе, в своей жизни, никогда не заглядывая в глубину чьей-либо души, даже своей, думая, что человека судят в первую очередь по красивым платьям и цвету кожи.
Ехали они прямиком в Нижнюю Нормандию, в одно из своих имений в Довиле, что располагалось на побережье Ла-Манша. Долгие поездки утомляли Луи, и только ради предстоящего бала с множеством приглашенных Альф, а в особенности Месье Пейна, он согласен был терпеть этот спертый воздух и отвратительный запах потной одежды, сидящего неподалеку Джонатана, что без умолку болтал на так нелюбимом Омегой английском.
– Луи’, родной, все хорошо? – интересуется мать, пока младшие дети ненадолго притихли, уплетая эклеры.
– Разумеется, – улыбается парень, обмахиваясь веером. Открытые окна ничуть не проветривали богато убранное помещение вагона, выделенное для их семьи. Вода в хрустальных графинах нагревалась раньше, чем ее доносили до губ, чтобы сделать спасительный глоток. Луи закатывал глаза на обитые бархатом стены, увешанные картинами с пейзажами и натюрмортами, совершенно не видя в этом всем смысла.
– Ты выглядишь уставшим.
– Я не могу ответить вам, – шепчет Омега, глазами указывая на мужчин, – душно, – уже громче добавляет он, уставившись в окно. Все его мысли были заняты предстоящей встречей с Лиамом, он ждал этого с прошлого лета, когда последний раз они вдвоем гуляли по тенистой аллее особняка Пейнов. Луи твердо для себя решил выйти замуж за мужчину, что давно покорил его сердце.
Ах, Лиам! Сладкие грезы юного Омеги, дивный сон! Был он для Луи сплошным очарованием – высокий, стройный, с лицом таким, словно сотворен из волшебной пыли, с глазами вечно мечтающими, растеряно бродящими по внешнему миру, стараясь отыскать навечно потерянный рай. Лиам был, казалось, нездешний. Причем нездешним он выглядел абсолютно везде, просто потому что создавалось впечатление, будто он свалился с неба и никак облака отряхнуть не может со своих одежд. Именно таким видел его Луи, но, присмотрись он повнимательней, то заметил бы, что лицо Альфы, с вечной прострацией, напоминает больше морду наказанного щенка, которому невдомек, почему нельзя гадить на ковер, а крепкое телосложение непригодно даже для того, чтоб охапку книг перенести из гостиной в библиотеку.
Но Луи был слеп, слеп намеренно! Ему хотелось, хотелось носить в себе такого чудаковатого, многими (включая самого Омегу) непонятого Лиама!
– Мон шер, – начинает Джонатан, обращаясь к Луи, но сразу же получает веером по предплечью.
– Сколько раз я говорил вам, не обращаться ко мне так? Я не ваш, ясно? – Омега недобро сверкает глазками, и, кажется, от одного его взгляда вагон может взорваться, получив искру.
– Простите, – тупит взгляд Альфа и неловко откашливается, на что Луи только ухмыляется, совершенно не понимая, откуда берутся такие мямли.
– Да говорите уже, – снисходит парень, изящно ведя кистью руки, на запястье которой блестит подаренный отцом на днях браслет с драгоценными камнями, призывая собеседника к продолжению.
– В-вы… вы сядете рядом со мной во время барбекью? – нерешительно говорит мужчина, поддерживая свой статус размазни.
– Барбекю, а не барбекью, – цокает Луи. – Я не могу дать вам ответ сейчас, ведь мы еще не добрались до места. А вдруг я умру по дороге, или начнется война, или, всего хуже, мое выходное платье порвется? – притворно смеется Омега, вскидывая подбородок.
– Но…
– Никаких но! Спросите у меня еще раз позже. И принесите мне воды, иначе я действительно не доживу до обеда.
Отец, привыкший к манере общения Луи, только тихонько посмеивался над всевозможными уловками и капризами юного Омеги, который мог окрутить вокруг своего тонкого, миниатюрного, наипрелестнейшего пальчика кого угодно. Иногда выходило даже так, что многие мужчины приезжали к ним погостить из других стран, узнав об утонченности столь редкого экземпляра, который сочетал в себе грациозность, благородство и остроту языка. Луи с четырнадцати лет был завален подарками от всевозможных ухажеров разных слоев и конфессий. Избалованный донельзя он фыркал и воротил нос, отказывая превосходнейшим Альфам страны в предложении руки и сердца, отправлял их повторять этикет, намекая на то, что они не имеют права спрашивать его о таких вещах, пока отец отлучился за сигарами. Разумеется, не это руководило Омегой, когда он направо и налево разбрасывался лучшими вариантами своего будущего.
Лиам.
Вот кто овладел сознанием Луи. Любовь, пустившая корни глубоко в сердце еще в далекие одиннадцать лет, только становилась сильнее с каждым днем. И сейчас, когда поезд уже остановился в Довиле, она казалась еще ближе, еще реальнее. И ничто не могло помешать твердому намерению Омеги связать свою жизнь с самым благородным из Альф.
========== Глава 2. ==========
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
София Парнок
Особняк, утопающий в разнообразных деревьях и кустарниках позднего цветения, встретил их приветливыми улыбками слуг, которые были оставлены здесь для поддержания порядка. Дом постройки еще тех времен, когда сам Мансар метался от барокко к классицизму, передавался из поколения в поколение, сейчас же выглядел словно яркое пятно среди сдержанных в своем стиле соседних сооружений, выделяясь витиеватыми изгибами барельефных скульптур, выгнутым фасадом нижнего этажа, над которым красовался балкон с прекрасными кованными железными балясинами сложной формы и широкой наружной лестницей темного цвета, сделанной из вулканического камня, плавно переходящего в стены, инкрустированные цветным мрамором. Воспитываясь в подобной помпезности, Луи приобрел для себя определенные стереотипы в поведении и характере, что временами злило окружающих его Омег.
Луи с нетерпением взбежал наверх в свою комнату, что мог позволить себе только в момент отсутствия посторонних глаз, и если бы его кто-то видел, то непременно удивился резкой смене поведения всегда грациозного и по-королевски надменного Омеги.
Уединение перед выходом в свет всегда помогало ему сосредоточиться на главных задачах, одной из которых было непременно увидеть Лиама, а там уж и до замужества недалеко.
♡ ♡ ♡
Юноше пришлось спуститься вниз раньше, чем он планировал, так как крики двух несносных мальчишек, которым не было еще и восемнадцати и которые были похожи друг на друга, как отражение Луи – на самого Луи, разозлили всегда донельзя спокойного отца большого семейства.
– Что вы здесь устроили? – цокает парень, приближаясь к близнецам, развалившимся на плетеных лежаках, вытянув скрещенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колен, мускулистые ноги первоклассных наездников, одних из лучших в Довиле. Они громко смеялись и болтали, пока не услышали тонкий, но от этого не менее твердый голос долгожданного Омеги.
– Луи’! – одновременно воскликнули они, вскочив с затененного виноградными побегами местечка, и подбежали к показавшемуся на самом верху лестницы парню. Они подали руки с двух сторон, принимая хрупкие ладошки и помогая спуститься вниз, не переставая при этом говорить.
– Луи’, мы заждались вас! Вы не поверите, нас исключили из университета! – Найл поддержал Джеймса заливистым смехом, при этом дергая Омегу за пальчики. – Вы бы видели раздувшееся лицо ректора, когда наши старшие братья по своей воле решили уйти с нами.
– О, да! Это было то еще зрелище! – хохотали близнецы, усаживая Луи на кушетку.
– И что же, вам совсем не жаль Грега? Он ведь хотел стать юристом, – он раскрыл веер и стал обмахиваться. Несмотря на осеннюю прохладу, что приятным ветерком обдувала миниатюрное тело, воздуха Омеге не хватало, и дело все в слишком сильно затянутом корсете, что так выгодно подчеркивал изгибы талии и открывал вид на ключицы, ни в коем случае не больше положенного. Юбки, словно каскад водопада, волнами спадали на стройные ножки, оголяя щиколотки и ступни, что покоились в гармонично сочетавшихся с цветом платья светло-голубых без каблука сафьяновых туфельках. Идеальная осанка, сдержанные жесты кистей рук, скромное платье, маленькая, аккуратная шляпка, что прикрывала еще немного влажные волосы, создавали мнимое ощущение безгрешности и полнейшей чистоты помыслов. Но стоило только сверкнуть взгляду, полному неукротимой страсти к жизни и беспокойного огня, как любой собеседник, будь то взрослый Альфа или простушка Омега, впадал в полнейший ступор, не понимая, чего же ждать от вмиг меняющейся натуры своенравного Луи. Манеры, что привило воспитание во французском пансионате для молодых Омег, и строгие наставления матери сделали из парня превосходно подкованным в этикете и светской беседе. Однако игривый взгляд выдавал его с потрохами.
И на все это великолепие устремили свои восхищенные взгляды близнецы Хораны. Взгляды, стоит сказать, весьма пустые, как это часто случается у провинциальных повес, которыми они, несмотря на то, что родились и все время, за исключением нескольких теплых месяцев по весне, летом и осенью разъезжали по Франции, где у их отца было огромное множество поместий, несомненно были. Этим двум красавцам (а Хораны были на самом деле красивы, той особой, мужественной красотой, которая сочетает в себе бесстрашные – нередко упертые, как и их обладатели, – глаза, мощную фигуру с сильными плечами, широкой грудью и ногами, на которых марафоны бегать – не меньше) жизнь представлялась неким подобием скачек на лошадях, кои они безмерно обожали. Их обветренные, красные лица всегда с упоением и детским восторгом дышали встречным, быстрым ветром.
В головах у Альф гулял ветер. Но скорее тот приятный легкий бриз, который поначалу производит приятное – даже на людей немало образованных – впечатление, воспринимаясь скорее как новизна взглядов и суждений, а не отсутствие таковых вообще. Несмотря на то, что люди внешне одинаковые зачастую безумно не похожи внутренне, Джеймс и Найл были подобны: и своим ужасно быстрым говором, который часто раздражал Луи из-за его невнятности и полнейшей абстрактности, и умственными способностями, и даже симпатиями и антипатиями, которые они питали к людям. И сейчас жертвой их юных вздохов стал Луи – точнее, они стали жертвами его изящных чар.
– Луи’, о чем ты говоришь?! Если начнется война, а отец говорит, что она уже зреет в воздухе, там что-то с Испанией связано – я не особо слушал… – в глазах Омеги начала закипать злость! Опять война, опять эти несносные разговоры, бушевало его молодое сердце. В глазах недобрым огоньком засияла злость. – Так вот, в таком случае – ему будет все равно не до учебы.
– Ах, мальчики! Вы невыносимы! – начал он тонким голоском, уже сделав вид, что собрался уходить. – Опять война. Только и разговоров, что война. Война – тут, война – там. Не желаю больше этого слушать! Приходите, когда излечитесь от этой глупой мании!
– Луи’! – взорвались громким выкриком они. – Мы не будем больше!
Омега осмотрел их, словно стараясь понять, правду ли они говорят, а потом облегченно и в то же время глубокомысленно вздохнул, сказав:
– Так уж и быть!.. Побуду с вами еще немного, – легким движением руки он прикрыл лицо веером и улыбнулся им глазами – это его особый, собственный прием, который производит на Альф впечатление еще большее, чем предвкушение войны. – Говорят, такой бал завтра будет! Как во времена Людовика!
– Съехалась вся Франция, – начал Найл быстро, совсем без восхищения, которым был от ног до головы пропитан Луи. – Тоже мне повод нашли эти Пейны… По…
– Молчи! – прикрыл ему рот Джеймс, который среагировал тут же, но было уже поздно, ведь Луи успел понять, что от него скрывают какую-то тайну. Страшную тайну, которая немедленно должна быть раскрыта, иначе его пытливость не даст уснуть бедному Омеге до самого утра, тогда лицо будет уставшим и глаза… глаза впалые. Ужас! Ужас! Он не хотел об этом думать.
– Мальчики! Мне кажется, вы что-то скрываете! Правда?
– Луи’, – снова одновременно вспыхнули они. – Нет! Мы бы не посмели.
– О, вы ужасные… ужасные! – он спрятал свое личико в ладошки, откинув веер на кушетку, и сделал вид, что вот-вот заплачет.
Искусством шантажа Омега овладел еще в детстве, когда многочисленные гувернантки не хотели давать ему сладости или начинали отчитывать за неподготовленное задание к уроку. В таких случаях он начинал плакать, да плакал так пронзительно, оставаясь при этом удивительно милым, с почти ангельским видом, который еще больше, казалось, подчеркивал «страдания», что они сразу же давали малышу все, что он хотел, при это еще и чувствовали себя виноватыми.
– Луи’! – Найл и Джеймс взяли его ладошки в свои руки – грубые, большие и теплые. Естественно, поцеловать, нарушив все правила этикета и хорошего тона, они бы не осмелились, но Хоранам до того хотелось прикоснуться к этой бархатной коже, что они не особо обращали внимание на моветон. – Мы не хотели, правда!
Луи высвободил свои кисти из рук Альф и с гордостью отвернул голову: «Но у вас получилось», – говорил этот жест.
– Ну? Луи’! Что мы можем сделать?! Скажи, пожалуйста.
– Вы могли бы мне самую малость доверять… – он устремил свои голубые с сероватым отливом, глубокие глаза на них, невинно хлопая ресничками. – Это звучало, словно я не тот человек, которому можно сказать что-то важное. А я ведь такой, правда?
– А если мы скажем – ты можешь что-то пообещать? – спросил Найл, который сразу придумал, как незаметно перейти к цели своего визита – пригласить Омегу сесть рядом с ними.
– Я ничего не могу обещать, мне ведь нельзя доверять, не так ли? – Луи уже вошел в раж, теперь форма имела для него большее значение, чем содержание. Ему хотелось наказать Хоранов своим ледяным тоном.
– Мы скажем, все скажем, только не обижайся! – сразу сдался Джеймс, чуть ли не припадая к ногам Луи, как преданный вассал. Приподняв тонкие ниточки бровей и сделав менее жестокое выражение лица, он как бы сказал: «Ну?». – Будет объявлена помолвка Лиама Пейна и его кузины Авелин Фуа.
– Теперь ты согласишься сесть с нами во время барбекю?! – нетерпеливо спросил Найл, смотря прямо в наполнившиеся слезами глаза Омеги и весело улыбаясь. Это был слишком неожиданный удар для Луи, как будто весь мир оглушил его своей громадной массой из-за угла. Ему хотелось плакать, громко и долго рыдать, закрывшись на чердаке дома, чтоб даже никто не слышал, но сейчас он не мог, не имел права пролить и слезинки.
– Возможно… – растерянно ответил он, чтоб Найл и Джеймс отстали. И они сразу начали шумное веселье, сопровождаемое танцем, а он практический безжизненно свалился на кушетку и громко выдохнул. Отчаяние переполняло его, мир вокруг медленно рассыпался, как песочный, а воздуха в легких перестало хватать еще больше.
Как только ему показалось, что все потеряно – на горизонте замаячила надежда. «А ведь я не говорил ему, что люблю!» – подумал Луи и вмиг повеселел. Ну конечно, все было так просто. Лиам, благородный, сильный рыцарь, просто боялся умереть от отказа его милой Омеги, потому решил, что отпустит – «как это благородно, как по-мужски, никто бы другой так не сделал для меня!» – его в свободное плаванье в поисках счастья. Но не дальше, как сегодня вечером все решится.
– Конечно, все было так просто, – прошептал себе под нос Луи, вновь обрадовавшись. «Так было даже лучше, ведь это показало сильные стороны Лиама! Ах, каким он будет мужем», – пронеслось в голове у Луи, и на душе стало так сладко и спокойно. – Теперь дело за малым.
♡ ♡ ♡
Большие часы в холле дома Пейнов пробили два, когда все гости уже были в сборе. Одни прогуливались по дому, другие предпочитали роскошный английский сад с тенистыми деревьями и видом на серое море, которое уже укуталось в осенние одежды, хотя воздух еще был приятный. Именно здесь теплые ветра Гольфстрима чувствовались особо сильно, именно здесь они вступали в свои континентальные владения.
Луи радовала эта погода, она еще позволяла слегка оголять ключицы и носить легкие декоративные шляпки, которые так дивно подходили его тонкому личику, словно удлиняя его, делая еще более изящным. Теплые лучи солнца едва касались его нежной кожи, просвечивая через призму зеленых, но уже не таких сочных, живых, как это бывает весной, после нежных, но сильных ливней, когда, кажется, весь мир разом оживает, пробужденный небесной водой, листьев. Но Луи старался не вникать – чистое наслаждение, живящий гедонизм. Юный эпикуреец вкушал соки своего очарования, и тешили его не только лишь солнечные лучи, но еще не менее того восхищенные взгляды, которые то и дело кидали Альфы, выискивая повод подойти ближе.
Естественно, Лиам не мог не любить его, не мог, потому что все любят, потому что невозможно не любить его!
«Что за вздор! – думал он, проходя мимо беседки, где шептались Омеги. – Какая-то серая, словно из подвала выбралась, холодная Авелин! Лиам не может ее любить, он любит меня, а не эту мышь, несносную, блеющую робко перед любым Альфой!»
Луи уже собрался было идти вглубь сада, ближе к берегу морскому, когда был окликнут кем-то из Омег в беседке:
– Луи’! Составь нам компанию, пожалуйста! – ее голос был грубым и неприятным, как будто шум станка на лесопильне.
– Сейчас еще я буду всяким крысам составлять компанию, – сказал бы Луи, не строй он из себя леди, но вместо этого ответил: – Ах, а я было ждал вашего приглашения, дорогие девочки, – войдя внутрь и присев на лавочку, он с лукавой улыбкой заговорщика продолжил: – О чем это таком вы тут шептались?
– Ах, Луи’! – начала девушка, сидевшая с ним визави, которую он несколько раз встречал на зимних балах в Париже, но имя которой магическим образом забывал спросить. – Тут такое, почти скандал, – ее глупое личико озарилось тем самым светом, который заставляет так сверкать лица сплетниц, придавая им почти одухотворенный вид.
– Пейны пригласили Гарри Стайлса! Как сказал Лиам, – сердце Луи пробило удар, – он поставляет им предметы искусства и сам является большим ценителем оных.
– Гарри Стайлс? – спросил Луи в недоумении. В его голове вертелось это имя, но он никак не мог понять, кто это и какого поля эта ягодка. – Расскажи!
– Ты не знаешь?! – взяла на себя роль повествователя другая девушка, которая была ему совершенно не знакома, хотя, судя по ее взгляду, она знала Луи. – Этот человек кормит все парижские газеты со светскими сплетнями… – она густо покраснела и тут же добавила, – которые я, конечно же, не читаю…
Но Луи на самом деле не читал их, потому что не видел смысла так бесцельно тратить время на всякого рода глупости, о которых и без того непрерывно говорят у матушки в салоне, нагоняя смертную скуку на Омегу в те дни, когда мама – она была уверена, что делает ему одолжение – звала его присоединиться к их «дискуссиям». Гораздо больше интересного он находил в романах! Ах, чего только стоит «Красное и черное», что он забрал у служанки, предварительно отчитав за то, что девица читает «подобного рода литературу».
В ту же ночь он не смог уснуть, пока не перевернул последнюю страницу.
В круг его чтений также входили многие другие книги, на которые мать строго-настрого запрещала даже смотреть и, скорей всего, яростно бы выпорола Луи, узнай она, что ее сын прикоснулся к этим произведениям. «Монахиня» Дени Дидро, повести Вольтера, романы Валтера Скотта и многие другие книги, которые должны были обходить молодые Омеги, «дабы не испортить хрупкий мозг». И втайне ото всех – и уж точно от самого себя – он восхищался мадемуазель де Ла Моль, Кунигундой и Ребеккой, ему нравилась жертвенная Манон Леско, а над судьбой Маргариты Готье Луи выплакал все глаза и долго еще ходил в подвешенном состоянии, словно его мир перевернулся с ног на голову. Что и говорить об «Опасных связях» Шодерло де Лакло!
Если бы кто узнал, сколь «испорчен» мозг этого Омеги, то уж точно бы удивились, как это так он держит себя на людях с той непринужденной грацией и соблюдением всех правил приличия.
– Я расскажу, – забрала свой венец первенства девушка без имени. – Луи’, он наделал такого, что не любой ад примет его, боясь конкуренции! Слушай, – а Омега был уже заинтересован этим крайне пикантным человеком, который успел развеять его скуку от высшего общества. Такие люди всегда нравились Луи – они живые, кто бы что ни говорил! – дело было лет пять назад. Тогда его еще даже принимали во всех культурных домах Парижа, где он, тем не менее, не особо появлялся. Гарри было тогда двадцать пять, и он только окончил обучение в Сорбоне, где выбрал совсем не мужской факультет – изящные искусства. Этот молодой англичанин быстро покорил всех, но тогда еще никто не знал… – она нарочно держала паузу, что показывало либо то, какой она хороший рассказчик, либо то, что эту историю уже много раз было «прожевано» в самых разных интерпретациях.
– Ну не томи же! – взяв девушку за руку и глядя прямо в глаза, весь в упоении воскликнул Луи.
– Не знали, что он имеет связь с женой одного аристократа, особо приближенного к императору! – тихое «ах» пронеслось по всей беседке, и один лишь Луи был покорен, в его сердце впала та самая симпатия, которую вызывают в «неокрепшем» мозгу образы темного рыцаря. – Когда же об этом узнал муж этой несчастной, – «бесконечно счастливой», пронеслось в голове у Луи, – женщины, то он вызвал месье Гарри на дуэль, на которой сам англичанин не получил ни царапины, но сильно ранил мужа своей любовницы.
– Впрочем, – продолжала она уже спокойным голосом, – этот благородный человек не стал предъявлять никаких претензий и обращаться в суд, потому Гарри посадили в тюрьму всего на два года. Когда он вышел, то почти сразу создал компанию по грузоперевозкам. По слухам, его корабли стоят в половине портов Европы и ежесекундно бороздят просторы всех океанов. Он сказочно богат и дьявольски жесток! Если начать описывать его похождения за эти три года в других странах, то получится настоящая хроника греха и падения! А ведь он так красив… – совсем уже нежно заговорила в ней Омежья душа.
А Луи не сиделось на месте! Ему срочно хотелось видеть этого Альфу. Каков он сам, что из себя представляет. Что за интересный, должно быть, человек!
Остаток дня перед дневным сном Омега провел разыскивая этого самого Гарри Стайлса, чтоб хотя бы поглядеть, но его постоянно перехватывали прочие Альфы, которые во что бы то ни стало хотели «серьезно поговорить» или просто обменяться любезностями (два этих варианта отличались только подачей). И когда все Омеги потихоньку начали собираться к дневному сну и переодеванию в вечерние туалеты, то Луи разочарованно вздохнул из-за того, что из двух своих целей (поговорить с Лиамом, увидеть Гарри Стайлса) не выполнил ни одну, но лишь успел перекусить вкуснейшим оленьим мясом и отведать немного кремового торта.
♡ ♡ ♡
Что-что, а подготовка к выходу в свет всегда будоражила сознание юноши не меньше, чем само мероприятие. Долгое принятие молочной ванны с последующим обтиранием всего тела лимонным соком для достижения идеального цвета кожи. Обязательные процедуры в виде увлажнения кокосовым маслом, привезенным одним из поклонников из далекой Восточной страны, название которой совершенно не волновало заинтересованного лишь в получении эффекта Луи.
Парни Омеги чаще всего уступали девушкам во всем, что касалось красоты и вкуса в выборе одежды. Самым ужасным было то, что, отчаявшись, юноши покрывали себя огромным количеством косметики, используя популяризованную в последнее время помаду красного оттенка, мало того, они носили платья или рубашки с глубоким вырезом, открывая грудь так, что, казалось, еще чуть-чуть и будет видно соски.
Луи никогда не пользовался продуктом для окраски губ, искренне веря в естественную красоту своих. Отсутствие изъянов и маленьких прыщиков, что чаще всего покрывали лица Омег, питавшихся, чем попало, позволяло не использовать пудру, густота ресниц помогала глазам ярко выделяться на фоне отбеленной лимоном кожи, чуть подведенным тонкой полоской темной хны.
Среди остальных раскрашенных донельзя Омег (даже до заката солнца) Луи выглядел естественно и неотразимо в своей чистоте и, казалось, невинности. Щечки, что так часто заливались румянцем от постоянного смущения, умело скрывались раскрытым вовремя веером и остроумными высказываниями в сторону человека, чаще Альфы, что заставил испытывать неловкость.
Луи делал себя таким, каким был в его понимании идеальный Омега. Насмотревшись на глупых, не умевших связать и слова в присутствии Альф сверстников, он придумал для себя образ игривого, совершенно недосягаемого, во всем лучшего, что до сегодняшнего дня неустанно поддерживался.
