Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"
Автор книги: TommoLou
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
Луи было стыдно. Ему казалось, что все вокруг знают о его тайне, в особенности Гарри, запах которого сводил с ума, взгляд вынуждал прижимать книгу ближе к груди и беспрестанно поправлять кружево, что каждую минуту норовило оголить плечо.
Андре убежал со счастливой улыбкой, позабыв о своем обещании, как только оказался в куче восторженных мальчишек, соревнующихся за единственный мяч, оставляя между родителями пустоту в одного маленького человечка, которую преодолеть не решался каждый.
– Вы прекрасно воспитали вашего… – Гарри поджал губы и на секунду задумался, – нашего сына.
– Это не только моя заслуга. Мне помогали, разумеется, – Луи еле контролировал свой голос, что срывался в конце предложений, и дышал ртом, боясь потерять голову от близости, от долгожданной близости. – До того, как мы остались одни на некоторое время, Владислав взял руководство над Андре, его познаниями в литературе. Я был против, но меня никто не слушал, – он улыбнулся и немного расслабился, увидев на лице Гарри ответную улыбку. – Эти книги были явно для взрослых. Уверен, Андре мало что понимал из них, но чтение Владислава его завораживало… А до этого, разумеется, Николас. Он… Нет, мальчик никогда не считал его родным отцом, но уважает и по сей день, так же, как и тогда. Принц дал нам очень много, я никогда не смогу отблагодарить его за это.
– Я рад, что в Вашей жизни оказывались люди, опора, когда я… не был рядом.
– Вы не были, – эхом повторил Луи и погрузился в свои мысли. Он думал о том, почему больше не испытывал злость или ненависть, обиду или желание запустить чем-нибудь в мужчину, почему от того ощущения предательства не осталось и следа. И единственное, что могло объяснить крутившиеся в голове вопросы: он перерос тот промежуток времени, он был отомщен годами разлуки и безразличием – но теперь ничего, кроме новых, чистых чувств не осталось. На душе было легко и приятно, пусть небольшой секрет и подпалил края белоснежного листа, с которого начались их отношения вновь, это делало их только интереснее. Луи улыбнулся, предположив, что и Гарри мог со своей стороны внести немало секретов, и тут же покраснел, вспомнив, что именно мог делать этот мужчина с жестким, ярким характером.
Они в приятной тишине продолжали путь по аллее и, не сговариваясь, повернули к беседке, скрытой в тени крон сливовых деревьев, где между листочками виднелись спелые фрукты. Гарри закурил после одобрительного кивка Луи, садясь на все том же расстоянии от него, будто Андре еще находился между ними.
– Мне писала Шарлотта, – выдыхая струйку дыма, вдруг сказал мужчина.
– То есть… так Вы узнали, что мы в Венеции?
– Нет. Разумеется, нет. Мы не говорили о Вас. Это ее сообщество или движение, черт пойми что, – Гарри ухмыльнулся, закинул ногу на ногу и снял шляпу, окончательно расслабляясь в местечке, недоступном для посторонних глаз, откуда была видна поляна, в частности и Андре. – Она спрашивала, как обстоят дела в Париже, как относятся к Омегам и женщинам-Альфам… Решила действовать более активно и не засиживаться в Испании. Я одного не пойму, как юная девушка, почитающая слово матери и отца, привитый с рождения этикет, вдруг надумала плыть против течения?
– Да, это выглядит странно со стороны, но… случилось многое, – Луи пожал плечами. – Ни мать, ни отец сейчас не имеют на нее никакого влияния, к тому же она вышла замуж за испанца. Совсем недавно и…
– О, этот Родригес, да, я в курсе. Он-то, восхищенный ее красотой и силой характера, и потакает всем ее идеям, большинство из которых слишком наивны и глупы. Шарлотта просила совета, какую программу развернуть во Франции, – Альфа поправил волосы и повернулся боком к Луи, находя его глаза потухшими. – Я сказал что-то не так?
– Нет, Месье, я полностью с Вами согласен, просто… Если Вы и дальше намерены вести с ней переписку, прошу, будьте мягче. Эта идея помогает ей продолжать жить, не вспоминая прошлого. Она искренне верит в ее успех, – Луи вдруг начал дрожать, вспомнив, в каком состоянии нашел Лотти в доме отца.
– Я не давил, сказал, что ей нужно разобраться с контингентом, желаниями и требованиями, – Гарри захотелось обнять Омегу, который на глазах становился меньше, однако установившиеся в начале встречи отношения между ними не позволяли сделать ему этого. – Разумеется, Омега, который живет под крылом своего успешного мужа и занимается любимым делом, имея в доступе библиотеку, возможность путешествовать, некую свободу от детей, которыми занимаются учителя и няньки, не захочет вступать в ряды работниц, решивших встать вровень с Альфами. Шарлотта не видит границ, свобода в выборе профессии и оплата за нее вытекает за рамки – это может привести к тому, что зарабатывание средств для Омег станет обязательным, ведь это и есть основная функция Альфы, который содержит свою семью. А именно об этом идет речь. Я всеми руками за то, чтобы труд Омег ценили, но эту просьбу нужно формулировать верно, без негатива и давления, будто во всем виноваты бессердечные Альфы, которые испокон веков только и делали, что добывали пропитание для семей.
– Гарри, – Луи остановил его, обхватив запястье тонкими пальчиками, – спасибо.
Он кивнул в ответ, замерев в удивлении и приятном ощущении кожи Омеги, который скоро убрал руку, покраснев больше прежнего.
– Здесь душно, – Луи отвернулся и начал махать кистью, скрывая этим свое смущение.
– Луи’, – Гарри больше не мог выдерживать этого напряжения, воспринимая его как игру, как что-то совершенно не уместное для них, после всего, что было, что еще может быть. Он аккуратно повернул лицо Омеги к себе за подбородок, указательным пальцем очерчивая линию челюсти, не в силах отвести взгляда от дрожащих, розовых губ. Рука сама скользила по бархатистой коже, едва тронутой загаром, туда, где кружево снова оголило плечико, к ключицам и косточке, которую хотелось поцеловать, после зарыться носом в волосы и вдыхать-вдыхать, пока прекрасный аромат не заполнит каждую клеточку. – Зачем все это? Мы…
– Папа! – в беседку ворвался запыхавшийся Андре, полы его рубашки выбились из шортиков, а на коленях красовались новые раны, спрятанные за травой, прилипшей к крови. – Папа?
Луи прикрыл глаза и остался в том же положении, разбитый, будто отданный на растерзание, будто уже растерзанный. Гарри же спокойно повернулся к сыну и улыбнулся ему уголками губ, протягивая вперед руки.
– Наигрался?
– Захотелось кушать, – пробурчал мальчик, поглядывая на то, как его папа судорожно поправляет платье и прижимает книгу к груди, однако к отцу подошел.
– Дома… кхм, – голос Луи сорвался, словно он не говорил долгое время. – Покушаешь дома. Солнце скоро сядет, милый, – он встал и протянул руку ребенку, застыв в ожидании.
– Отец поедет с нами?
Ответа Луи ждали оба, Андре с огромным желанием обрести двух родителей, как было у всех его друзей, Гарри получить желаемое: семью.
– Приходите завтра к нам на ужин, утром у Андре занятия, после дневного сна мы рисуем… – Омега смотрел на спелую сливу, боясь отвести от нее взгляд и наткнуться на изучающий, тот, что светился ярче зелени Венецианских садов.
– Но… – хотел было возразить мальчик, но был прерван отцом.
– Да, хорошо, – Альфа поджал губы и кивнул. – До завтра, Эндрю, – он протянул ладонь для пожатия, отчего ребенок, почувствовав себя совсем взрослым, просиял. – Луи’, – Гарри чуть поклонился, заведя руки за спину, и отошел, освобождая путь к каналу, где гондольеры ожидали нагулявшихся господ.
***
Напряжение не отпускало Гарри с самого вечера. Он пытался заниматься различными делами, которые запланировал на время увольнения от службы при правительстве: разбором писем, подсчетом доходов и расходов, порядком в своих имениях, что на расстоянии было сделать довольно-таки трудно, чтением книг, которые пылились в ожидании слишком долго – он не мог погрузиться с головой ни в одно из этих дел, перед глазами его появлялся то сын, восторженно рассказывавший о своих достижениях, то Луи в сменяющих друг друга образах: невинном и страстном.
Гарри был счастлив, что Андре не побоялся к нему подойти, таким образом повернув не только свою судьбу, но и судьбу своих родителей в совершенно другую сторону, где они могут быть вместе. В этом Альфа не сомневался. Он чувствовал, что Луи откроется ему, это подтверждало и его теперешнее поведение, в котором он показывал себя со слабой стороны, чего раньше не допускал, оставаясь закрытым даже в самых тяжелых жизненных ситуациях. А приглашение на ужин, прозвучавшее тонким голоском, в котором проскальзывали нотки неуверенности и страха, заставило Гарри вдохнуть полной грудью, чего он не делал очень давно, пожалуй, с тех самых пор, когда узнал о ребенке.
В его теперешней жизни, развернувшейся в Италии, вдруг образовался секрет, который никогда не был таковым, являясь обыденным откровением для каждого представителя богемного общества Франции. Дело было в том, что в Провансе, в огромном поместье, затерявшемся среди цветов и зелени, жила девушка, до недавних пор считающаяся исхудалой девчонкой. Однако стоило ей в свои шестнадцать лет выйти в свет, появиться на балу, что принимал Гарри, от гадкого утенка Адель де ля Фер не осталось и следа. Точеная фигура, пустота во взгляде, отстраненность и будто нежелание быть привлеченной к земному покорили Альфу. Он не стал тянуть и уже как полгода посещал дом Месье де ля Фер в качестве потенциального жениха, узнавая свою будущую невесту, жену, мать детей со всех сторон, каждая из которых ему казалась уникальной, что поддерживалось декоративным фоном в виде невзрачных сестер и нянек.
В Италию Гарри прибыл не только поправить дела и отдохнуть от службы, но и разобраться в своих чувствах, мыслях, которые твердили ему о скорой старости и отсутствии семьи. Тут мужчина решил с особой точностью рассмотреть все выгоды и недостатки будущего положения, кем он представляет себя через десять лет, видит ли подле молодую Мадам, беременную третьим ребенком, поплывшую в фигуре, потерявшую былой блеск. Он должен был размышлять именно об этом, но в первый же день повстречал сына и Луи, которые вытесняли Францию и все, что произошло в этой легкой, порочной стране, из его вспухшей от мыслей головы.
Он сознательно останавливал себя от желания принарядиться, чтобы произвести впечатление, и злой сам на себя надел первую попавшуюся светлую рубашку и бежевые брюки, наплевав на галстук и пиджак, одновременно задыхаясь от жара улиц и распирающего грудь желания поскорее оказаться в другой части города, где частные постройки сменяли дома с несколькими квартирами в каждом, что нынче пользовались огромной популярностью среди иностранных граждан.
Первый шаг за порог был уже сделан, когда мужчина понял, что руки его неприятно пусты. Одного беглого взгляда на садовые цветы оказалось достаточно – он не готов в качестве подарка вручать Луи букет, это казалось в данной ситуации чем-то пошлым и попахивающим подхалимством, однако воспоминания о прекрасном бельгийском шоколаде, при правильной растопке которого получался восхитительный напиток, заставили его улыбнуться. Гарри попросил упаковать ему с собой столько, чтобы хватило для десерта на три персоны, предположив, что гостей больше не будет. Приходить “со своим” до сих пор считалось дурным тоном, дабы не намекнуть на отсутствие благополучия хозяев, в отличие от традиций восточных стран, где с пустыми руками в чужой дом входить не смели. Однако сегодня ему хотелось сделать приятное и сыну, и Луи, помня любовь второго к этому десерту.
Гарри ждал в гостиной, выкуривая вторую сигарету, ощущая нервозность, с периодичностью в тридцать секунд посматривая на часы. Он нервно оглядывал еще чужие стены нового владения, в котором из его были только некоторые картины и книги, остальное же сохранилось еще от прошлых хозяев, включая мебель и портьеры на окнах, им же все досталось от еще более ранних собственников – мужчина ухмыльнулся, прикинув возраст дивана, на котором сидел, безбожно скребя короткими ногтями по обивке.
В свои тридцать шесть он ярко чувствовал пустоту внутри, которая неожиданным образом оказалась заполнена в момент взгляда серьезных детских глаз, идентичных его, которые неосознанно тянулись к корням, еще не зная о кровной связи родителя и ребенка. Гарри ожил, хотя до этого искренне верил в свое всецелое проникновение жизнью. Частые разъезды по Европе с заданиями от президента приводили к приятной усталости, сытости людьми и эмоциями, искусством различных городов, столиц, красотой Омег и вниманием. И только сейчас, глядя на стол, где была небрежно брошена перечитанная вдоль и поперек книга, он понял, что ничего ему не приносило столько удовольствия, как ожидание встречи с сыном и Луи.
========== Глава 4. ==========
А тело, – тело все дрожит…
Цветка поблекшего бледнее
Мой истомлённый страстью вид…
Я бездыханна… и, немея,
В глазах, я чую, меркнет свет…
Гляжу, не видя… сил уж нет…
И жду в беспамятстве… и знаю —
Вот, вот умру… вот умираю.
Сафо
Альфа стоял в дверях гостиной, куда его проводила женщина в возрасте, выполняющая здесь роль повара, няньки и своеобразного дворецкого, последняя же ее, по всей видимости, не устраивала, потому как действовала она крайне пренебрежительно, показывая дорогу неряшливыми жестами, бурча что-то под нос. В комнате на полу устроился Андре, собирая из деревянных брусков одному ему известное нечто, похожее на покосившийся дом в миниатюре. Мальчик вздрогнул и повернулся, свалившись на попу от неожиданности, когда увидел своего отца, привыкнуть к нему у ребенка еще не было возможности, поэтому линию своего поведения он еще не успел определить – он так и сидел, хлопая длинными ресницами и открыв в форме буквы “о” маленький ротик.
– Добрый вечер, Эндрю, – Гарри прошел внутрь, присел на корточки напротив сына и потрепал его волосы, которые находились в лучшем порядке, чем это было вчера. В целом весь вид мальчика говорил о том, что его подготовили ко встрече: белая рубашка с коротким рукавом аккуратно заправлена в шорты, что прикрывали разбитые колени, ботиночки зашнурованы и вычищены, на шее красовался темно-зеленый атласный бантик-бабочка под цвет глаз, очевидно, выбранный Луи.
– Добрый вечер, – Андре улыбнулся, показывая свои маленькие коренные зубки и ямочки на щеках, что достались ему от отца, и лукаво засверкал глазками, – отец.
Гарри замер. Теперь пришла его очередь хлопать ресницами от неожиданности: он предполагал, что должно было пройти намного больше времени, прежде чем ребенок привык бы к нему и стал свободно использовать прозвище – мужчина плохо знал сына, что в который раз заставило его чувствовать себя не лучшим образом.
– Что Вы строите?
– Дом для солдатика. Он вернулся с войны, – мальчик показал игрушку, у которой отсутствовала половина тела, но все еще была овальная подставка, что едва держалась прикрепленная к одной ноге. – Остался без дома и семьи.
– Эта история вымышлена, или Вы слышали ее от кого-то? – Гарри заинтересовался трактовкой испорченной куклы, которую давно пора было выкинуть.
– Друг моего крестного был на войне, а потом… Он все забыл, – глаза Андре широко раскрылись, будто он до сих пор оставался под впечатлением, – кто его семья и где он живет. У него не было ни руки, ни ноги, и ходить он больше не мог. Но Николас ему помог, – он кивнул и поджал губы, вновь отвернулся к брускам.
Слова мальчика заставили Альфу задуматься, так глубоко, что он на несколько минут ушел в свои мысли, под внутренним влиянием пересев на софу и закурив, наблюдая при этом за сыном, как он достроил стены и возвел крышу с помощью измятой бумаги, которую старательно пытался выпрямить.
– Эндрю, что это? – Гарри нахмурил лоб, узнавая издалека почерк Луи, коим был испещрен лист с обеих сторон.
– Папочка пишет стихи, – ребенок встал и резво подбежал к отцу, без стеснения устраиваясь рядом, прижимаясь к нему и укладывая находку у старшего на коленях. – По-французски, – добавил он, широко улыбаясь. – Я могу прочитать!
– Не думаю, что… – мужчина хотел было остановить Андре от незапланированного раскрытия плода творчества Луи, но тот уже водил пальчиком по строчкам, сосредоточенно сведя бровки к переносице и четко выговаривая каждую букву.
– “Останься хоть тенью милой,
Но память любви помилуй —
Черешневый трепет нежный
В январской ночи кромешной”.
Он остановился и перевел дыхание, любопытно оглядываясь на отца, ожидая его реакции на свой труд, который вне урока казался куда более интересным.
– Прекрасно, – по-французски начал Гарри, обнимая ребенка за плечи, тем самым прижимая его к себе окончательно. – Вы понимаете то, о чем прочли?
– Я понимаю, но не понимаю, – захихикал Андре, довольный одобрением и так давно желанной близостью.
– Вам стоило спросить разрешения у папы на прочтение, – он сказал это строже, чем похвалу, еле удерживая самого себя от жажды узнать, что же написано дальше, о чем думал Луи в его отсутствие, было ли это связано с реальностью или же вылилось из выдуманного мира, что развернулся в его воображении.
– Но он сам оставил листок здесь, – мальчик покачал головой, не соглашаясь с отцом, но, наткнувшись на недовольный взгляд, стушевался и кивнул.
– Это элементарный этикет, Эндрю. Личные вещи другого человека должны оставаться таковыми до тех пор, пока он сам не позволит Вам…
Его прервали тихие шаги и тонкий голосок, велевший кухарке подать ужин, – в гостиную вошел Луи.
– Добрый вечер, – весь его вид говорил о покорности: всегда расправленные плечи теперь немного были сведены вперед, правое же чуть приподнято, будто Омега в этом жесте пытался спрятать свое лицо, как делал лебедь, прикрываясь крылом; цвет тонкого изящного платья без корсета, струящегося по телу и ложащегося вдоль каждого изгиба, своей нежностью добавлял хрупкости.
Гарри встал и поклонился, понимая, что на миг перестал дышать, вспомнив их первую прогулку у взморья, что они провели наедине. Вот только тогда Луи был другим – мужчина подумал, что ему не хватает чего-то, что этот тихий, спокойный Омега не может быть тем, который свел с ума весь Париж, заставив бросать к его ногам драгоценности и свои сердца.
Луи медленно поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза мужчине. И тогда Гарри понял, что внутри этого робкого маленького человечка горит озорной огонек, а все это игра, тому подтверждением стала легкая, едва заметная ухмылка, что коснулась только одного уголка губ и исчезла. Луи опустил взгляд и провел пальчиками по цепочке, которая огибала его острые ключицы и спускалась вниз, прячась кулоном за платьем – Альфа закусил губу, сдерживая улыбку.
– Надеюсь, Вы не откажетесь от шоколада на десерт?
– Шоколад… – Омега вдохнул ртом и едва пожал плечами. – Брунилда уже приготовила панна котту, и… – он замер, увидев в руке Гарри черновик его стихотворения. – Вы читали? – холодно спросил Луи, вдруг превратившись в статую, коей отказался стать после выступления Ирэн.
– Нет, – Альфа протянул сложенный пополам листок.
– Благодарю, – Луи принял его и поджал губы. Повисла тишина, гнетущая, густая, инстинктивно создаваемая Омегой.
– Я читал! – Андре вдруг решил, что родитель его обиделся оттого, что никто не обратил внимания на его творчество. – Вслух даже!
Луи вопросительно приподнял брови и не смог сдержать смешок, который перерос в тихое хихиканье, отчего Альфа разулыбался и расслабился, наконец привыкая к обстановке.
***
Стол не был полон, как Гарри привык, в одиночестве завтракая в замке, обедая в доме родителей Адель, ужиная в кругу политиков, заполняя сигаретным дымом и пустыми разговорами кулуары, скорее скромен: один вид порционных закусок из морепродуктов, одно основное блюдо, что с аппетитом уплетал Андре, болтая ножками под стулом и довольно качая головой – было видно, что густой рыбный суп с гренками и томлеными овощами являлся любимым, – и десерт в виде панна котты в креманках, украшенный свежими ягодами.
Гарри удивлялся тому, как свободно чувствовал себя Омега в сложившейся обстановке “нероскоши”, как он гармонично вписывался в эту небольшую квартирку, владея пространством, как гордился тем, что все это было его, что никто не спонсировал его, в обмен используя тело. По невинным, робким движениям дрожащих рук нельзя было и предположить, что мальчик, который громко поблагодарил Брунилду за ужин и убежал за двери, являлся сыном Луи, что Омега прежде отдался кому-то.
– Луи’, – Гарри прочистил горло и отложил приборы, ощущая витавшее в воздухе напряжение.
– Да, – он замер, остановив движение изящной чашки, что почти коснулась его губ.
– У меня есть кое-что для Вас, – мужчина встал и прошел к столику у входа в столовую, где лежала книга. – Это…
– О, Вы читали ее мне! – восторженно вскрикнул Луи и моментально покраснел, резко отворачиваясь, багровея от воспоминаний происходящего в комнате Альфы при свете камина поздней ночью.
– Читал. Сейчас прошу сделать это Вас. Полагаю, Ваш русский прекрасен.
– Я… не уверен, – он принял книгу, но так и не раскрыл ее. – Ваш сын… он хотел…
– Что происходит, Луи’? – Гарри покачал головой и сделал шаг вперед, хмурясь от вида будто в страхе вздрагивающих плеч Омеги. Мужчина хотел обнять Луи, уже протянул руку, но в комнату, чем-то шурша у себя за спиной, вошел Андре, робко бегая глазами и переступая с ноги на ногу.
– Милый, – Омега присел и ободряюще улыбнулся сыну, поглаживая его по надутому от быстрого кушанья животику. – Давай, он же твой отец, помнишь?
– Да, – мальчик еще немного постоял, не двигаясь, своим поведением вызывая улыбку на лице Гарри, который следил за развернувшейся перед ним картиной, восхищаясь тем уютом и нежностью, что царили в отношениях Луи и Андре. – Вот, – ребенок протянул вперед немного помятый лист, где разными цветами красок, местами еще не до конца высохших, а оттого блестящих, были нарисованы фрукты и огромная, несоразмерная бабочка.
– Это… – Гарри прокашлялся, рассматривая нелепое каляканье, отсутствие объема и понятия о планах, однако тона подобраны были действительно хорошо, а недовольный взгляд Луи, который поджал губы и в поддержке сжимал плечо сына, вынудили мозг Альфы лихорадочно соображать, что именно он должен и может сказать. Его грела мысль, что мальчик думал о нем, выделил время, возможно, отказавшись изучать английский, настояв на том, чтобы создать своими крохотными ручками подарок для отца, которым Гарри еще не научился ощущать себя. – Я… спасибо, Эндрю. Мне очень приятно, что Вы сделали это для меня.
***
Гарри провел с сыном весь остаток вечера, слушая его рассказы о путешествиях, игрушках, крестном, тетях, которые пожелали остаться в Испании, любимых цветах Луи и сложнейших уроках лепки, на которых у Андре не выходило слепить из глины даже ровную вазочку – все время выходила либо кривая, либо трескалась при обжиге. Альфа наотрез отказался петь колыбельную, взамен прочтя по памяти стихотворение о любви Петрарки, глупо улыбаясь, когда сын его в полусонном состоянии, практически не понимая значения строк, тихо пробубнил: “И я люблю тебя, отец”.
Мягкое, легкое счастье окутало Альфу. Он будто оказался в своих самых смелых мечтах, вдруг приобретя наследника, сожалея о его потерянном младенчестве, что упустил, давая себе слово присутствовать отныне и до самой своей смерти.
Поглощенный приятными мыслями, Гарри вошел в гостиную и замер, увидев на софе Луи, который накинул поверх платья тонкую вуаль, сидел, вытянув вдоль ноги, что немного открылись, являя свою привлекательную бледность и тонкость. Он медленно перелистывал страницы подаренной книги и макал пальчик в растопленный шоколад, после облизывая его, на долю секунды прикрывая глаза. Он наслаждался в свете трех свечей, позабыв о госте, оставаясь наедине с самим собой.
– Не двигайтесь, – Гарри своим глубоким, севшим от увиденного голосом напугал Омегу, который застыл с распахнутыми глазами, напоминая молодого олененка в момент охоты. Мужчина под удивленным взглядом прошел к креслу неподалеку от софы и расположился, закинув ногу на ногу, будто готовясь лицезреть искусство. – Читайте вслух, – он сказал так, что возразить ему было невозможно, небрежные же движения его, то, как он закуривал сигарету и выпускал колечки дыма, завораживали своей непринужденностью и властью.
– Я не читал, – тихо ответил Луи, поправляя юбку, слыша недовольное фырканье.
– Читайте. Какой Ваш момент любимый?
– Думаю… Как Печорин загоняет свою лошадь и плачет на мокрой земле, – он неосознанно листает до нужной страницы и хмурится, когда снова слышит: “Читайте”. – Нет, я не стану.
– Почему же? – по реакции Гарри на отказ было понятно, что он не ожидал ничего другого, на лице его не дрогнула ни одна мышца.
– Не хочу, – Луи встал, отложив книгу на столик, и пошел к двери. – Уже поздно, не подобает Альфе находиться в доме одинокого Омеги в… – он говорил, не поворачиваясь, а оттого не видя, что происходит сзади, резкая смена положения тела вывела его из равновесия, прерывая прощальные слова. Гарри развернул его и прижал к стене, находясь так близко, что Луи чувствовал на своем лице чужое дыхание, что отдавало табаком, ощущал возбуждение мужчины через легкую ткань платья, что вынудило его прикрыть глаза и перестать дышать, дабы не сорваться. – Ч-что Вы делаете?
– Луи’, прелесть, – Гарри провел большим пальцем по дрожащим губам и наклонился, слизывая с уголка шоколад, наслаждаясь подчинением и бунтарством, что одновременно исходили от Омеги.
– Вы не можете делать этого, – он попытался оттолкнуть мужчину, но кисти его оказались стиснутыми крупной рукой, что легко давила на грудь, где сердце отбивало быстрые удары. – Ничего до свадьбы…
– Моей или Вашей? – ухмыльнулся Гарри, слыша сладкий, приятный запах, который окутал Луи, выдавая его состояние.
– Приходите завтра… – он высвободился, выворачиваясь из объятий, поправляя юбку и волосы, глубоко, судорожно вдыхая воздух, что чистый проникал через открытое окно. – Нет, я напишу. Не завтра, доброй ночи, когда-нибудь.
***
Вся ночь прошла будто в бреду: Гарри не мог найти удобного расположения на постели, все ему казалось давящим, легкое покрывало давно полетело на пол, простыни намокли и смялись, подушки мешались и раздражали, теплый ветер совершенно не спасал от того жара, что овладел его телом еще на другом конце Венеции. Альфа был возбужден. Возбужден тем, что ничего не произошло, что он остался неудовлетворенным, что его желание, вожделение послали к черту, и как послали! Гарри восхищался той кротостью и невинностью, что в голове его смешались с ароматом, который не давал покоя, будто осевший на коже, впитавшийся в кровь. Он держался несколько часов, сначала вылив на себя несколько ведер ледяной воды, после углубляясь в чтение, вот только образ Луи в его постели, непокорного и такого отзывчивого, возбуждал с новой силой, вынуждая прикоснуться к себе. Мужчина ненавидел себя, удовлетворяя глупую похоть, остервенело двигая кистью, представляя узкую дырочку Луи, изгибы его тела, власть над ним.
Он не смог довести себя до пика наслаждения, со злостью рыча на видения и отвращение, что заставило его вновь помыться и выйти на улицу, где с рассветом уже пели птицы и прохлада утренней росы сумела хотя бы на толику остудить его, окутывая босые ступни. Гарри бродил по окрестностям поместья больше часа, глубоко вдыхая влажные запахи, девственную красоту природы, твердо решив написать письмо к Луи с предложением погостить.
Луи не согласился. Он настоял на совместном пикнике на открытой местности, где поблизости гуляли Омеги с детьми, Альфы в одиночестве читали газеты и в кругу обсуждали политику, бегали собаки, веселя ребят, которые все же вырывались из надзора нянечек, носясь между редких деревьев, перепрыгивая через кусты пионов.
Под тенью тонкого деревца был расстелен плед, на котором стояла корзинка с фруктами, шампанским и соком для Андре, рядом, не позволяя себе опереться на ствол в силу его хрупкости, сидел Гарри, ожидая прибытия компании, выкуривая уже третью сигарету, предполагая отказ. Он ухмылялся сам себе, понимая, что за двое суток превратился в мальчишку, который с замиранием сердца трепетно надеялся на встречу пусть и в людном месте, пусть под любопытными взглядами и криками детей, не только со своим ребенком, которого, разумеется, хотел видеть. Но также он хотел Луи, буквально, многозначительно, в каждой комнате старинного поместья, где декорации неугасаемой роскоши открывали Омегу с новых и новых сторон, раскрепощая, вытискивая из его бунтующей сущности невинную сторону, что сейчас порывалась затмить остальные.
Гарри задумался, наблюдая за семейством неподалеку, где женщина качала в руках младенца, интерес к которому проявляла дочь постарше, что-то спрашивая и поправляя одеяльце, мальчики, а их было трое, играли с отцом в мяч, стараясь не попасть на территорию тихого отдыха. Альфа хотел большую семью, но не понимал, был ли он готов к этому, к постоянному вторжению в личное пространство и шум, который не давал бы сосредоточиться на делах и чтении, что было неотъемлемой частью его жизни, и был ли готов Луи? Или же Адель, которая своим образом намного лучше подходила для положения беременной и матери, хозяйки, но в противовес ей теперь, не зная того, встал Луи, затмевая юную девушку той страстью, что жила в нем, не выплесканная за столько лет, не отданная никому. Гарри ярко представлял Омегу в постели, на балах, приемах и за разговорами на любые темы, насыщенного, живого, неугомонного, жаждущего впитать все соки искусства, природы, достижений человечества, однако его, хрупкого и беззащитного с виду, мужчина никак не видел беременным, спокойным и довольным тем, что по вечерам у камина собирается туча ребятишек, отнимая друг у друга книгу, дабы начать чтение первым.
– Отец! – Гарри вздрогнул и даже испугался, когда на него налетел Андре, хохоча и крича ему прямо в ухо. – Мы так долго добирались! На гондоле, потом на другой, потому что в первую затекала вода и папочка намочил юбку!
– Андре, – строго позвал Луи, медленно подходя к занятому на газоне местечку.
– Все хорошо, – мужчина обнял сына в ответ и по-родительски постучал по спинке, вызывая у сына счастливую улыбку. – Добрый день, Эндрю, Луи’.
– Добрый день, Месье, – Луи никак не мог обратиться к Гарри как “Сеньор”, привыкнув в Париже, что каждый раз било по воспоминаниям, заставляя краснеть, благо сейчас он стоял так, что солнце слепило Альфу, мешая разглядеть лицо.
– Эндрю, я должен помочь папе, подожди, – мальчик отстранился и плюхнулся на плед, любопытно разглядывая корзинку, в нетерпении кряхтя, желая забраться внутрь.
