Текст книги "Неизведанные земли (СИ)"
Автор книги: TommoLou
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Однако не успел Гарри и встать, как рядом с ним с юношеским задором, позволяя юбкам взлетать, будто зефиру, опустился Омега, облокачиваясь на плечо мужчины и подзывая к себе сына, устраивая его у себя на коленях.
– Милый, разве Вы голодны? – Луи щелкнул ребенка по носу и улыбнулся ему, игнорируя недоумение со стороны Гарри, который колеблясь буквально несколько секунд, расслабился и обнял его за талию, прижимаясь непозволительно близко.
– Мне просто очень-очень интересно что там.
– О, – мужчина открыл корзинку и подвинул ее к ребенку, – угощайся, конечно. Только будь аккуратен.
– Хорошо! – и, казалось, Андре больше не нужно было ничего, лишь необычность полдника под палящим солнцем, что изредка пряталось за облаками, до тех пор, пока неподалеку он не увидел мяч и ребят. Фрукты тут же потеряли свою привлекательность, объятия родителя сдавливали тисками, а тихие разговоры за спиной, которые ему, видимо, было не положено слышать, только увеличивали интерес к веселью, что происходило явно не здесь. – Папа!
– Да, – Луи недовольно нахмурился, сбитый с диалога, который вел Альфа, рассказывая, что за последние годы случилось во Франции. – Идите, – опережая вопрос, что вертелся на языке мальчика и горел в восторженных глазах, сказал Омега, оправляя юбку.
Андре сорвался с места, не замечая, как ботиночком задел ведерко со льдом, в котором находилась открытая бутылка шампанского, как под лучами заискрились кубики, принимая игристый напиток, создавая непревзойденную картину легкой паники и хаоса. Он играл, позабыв о взрослом разговоре о деньгах, помощи, своих тетях и смехе родителя, который лишь повторял: “Скучаю по Парижу”. Мальчику было настолько весело с новыми друзьями, которые с удовольствием приняли его в игру, что он только раз повернулся в ту сторону, где теперь на земле без пледа сидели его родители: папа без туфелек, что сушились неподалеку, опершись на грудь отца, который в свою очередь обнимал его за талию, свободной рукой держал тот самый листок со стихотворением на французском языке, читал его вслух, губами почти касаясь уха папы. Андре был по-детски счастлив, предвкушая изменения в сложившемся порядке вещей.
***
Вещи были собраны так, будто возвращения в Италию в ближайшее время не ожидалось. Упор делался на книги, стихи, бесконечные записи случайных мыслей, достижения Андре в рисовании, что грели душу Луи своим теплом и воспоминаниями о времени, проведенном вместе. Одежда же была отложена по настоянию Гарри, который все время, начиная с обеда и до заката, находился в небольшой квартирке, контролируя процесс сборов, жестко отказывал в переправе огромных пышных платьев, обещая купить новые, лучшие, скептически соглашался на украшения, хмурясь от мысли о тех, кто мог бы подарить их, неловко уходил из комнаты, когда Омега, протестуя криками и жестами, защищал коробки с бельем, не выдержал напора, а после вскинул подбородок так, что Гарри почувствовал укол совести.
Они плыли в Париж, почти семья, оставаясь далекими друг другу, занимая две каюты.
Гарри сходил с ума. Он не понимал, что происходило с Луи, почему он, только-только начиная расслабляться в его присутствии, подпуская ближе, через полчаса мог обходить его коридорами, садиться за другим концом стола, надевать глухие платья, а после щебетать о прекрасности садовых цветов, без стеснения врываясь в покои Альфы, кружась с букетом в руках, вдруг опомнившись, смутившись, извиняться и уходить.
Пусть мужчина и настоял на том, чтобы Луи и Андре остановились у него на первое время, не желая отпускать от себя, да и упоминание апартаментов отца и покойного мужа вызывали у Омеги дрожь всего тела, Альфа чувствовал неведанное никогда ранее напряжение, что с первых минут появилось между ним и Луи, будто напоминая обо всем, что произошло ранее. И мысли эти не давали покоя ни днем, когда Гарри все же покидал замок, отправляясь в посольство, на рауты, где собирались исключительно Альфы и вели скучные разговоры о политике, однако их Гарри пропустить не мог, поддерживая свою значимость в обществе, и на обеды в дом семьи де ля Фер, переступая порог непременно с улыбкой и букетом красных роз, что осточертели и превратились во что-то пошлое, не имеющее ценность; ни ночью, когда душность Парижа тисками сдавливала грудь, аромат Омеги усиливался с каждым днем, впитываясь, казалось, в стены, помутняя рассудок, заставляя выходить в сад, где не вовремя зацвела вишня.
Пятая ночь, исполненная отчаянием, взявшимся из ниоткуда, стала бессонной для Гарри, гоня его прочь из комнаты. Он не стал одеваться и только прихватил книгу, решив, что света полной луны будет достаточно, ежели нет, то предмет интереса послужит некой защитой от действительности, отправляя его в чужую жизнь, выдуманную историю. Альфа шел медленно по траве голыми ступнями, игнорируя щебнистую дорожку, неосознанно поддаваясь легкому веянию любимого аромата цветения, смешанного с легким Омежьим, что с каждым днем становился гуще и насыщеннее.
– Месье? – раздался дрожащий голос из-за раскидистых ветвей деревьев, что Гарри запретил стричь под одну форму, наслаждаясь естественным творением природы. – Вы напугали меня.
– Простите, – запоздало ответил мужчина, засмотревшись на тонкий силуэт, что просвечивал через легкую ткань ночной одежды, превращая Луи в сверкающее волшебство, с серебристым блеском, коим отливала бледность кожи. В волосах его оказалась тиара из резного рога, золота, жемчуга и бриллиантов, искусно вырезанные цветы и листья ее прятались среди прядей, выглядывая изящным блеском, сродни с блеском напуганных глаз Омеги. Сердце Альфы замерло от понимания того, что Луи надел его подарок, присланный пару лет назад, оставаясь наедине с самим с собой. – Вы…
– Прошу, не подходите ближе, – он выставил руки вперед, после обнимая себя и прячась за вишней, путая мужчину выбором языка, что вытягивался из подсознания, заученный давно, не используемый нынче. Гарри принял условия, с трудом переходя на древнегреческий, как никогда ощущая себя смертным, встретившим божество, боясь прикоснуться, желая поддаться искушению.
– Я мог бы почитать Вам, – Альфа подошел к дереву, оставаясь с другой стороны ствола, чуть наклоняясь вперед, едва не касаясь носом плеча Луи, глубоко вдыхая сводящий с ума аромат.
– Да, – будто в мольбе ответил Омега, откидывая голову назад, сдавливая вырвавшийся наружу тихий стон.
Они одновременно опустились на траву, все еще разделенные вишней, что сыпалась от воздействия на нее, превращая происходящее в миф, достойный самих Богов. Гарри стал читать стихи Сафо, медленно, позабыв о книге, оживляя память, не сводя глаз с утонченных кистей, что скользили по бедрам вверх, открывая полы пеньюара, оглаживая кожу, будто дразня, не заходя глубже.
“Твой приезд – мне отрада. К тебе в тоске
Я стремилась. Ты жадное сердце вновь —
Благо, благо тебе! – мне любовью жжешь”, – Альфа задыхался, голос его становился ниже, отчего Луи покрывался мурашками, выгибался навстречу прикосновениям, ощущая, как мало этого было, скуля от жажды большего.
– Я… – Омега не выдержал, обращая затуманенный взгляд к мужчине, облизывая пересохшие губы, вновь прикрывая глаза, заводя дрожащую руку за дерево, хватаясь за запястье Гарри, притягивая его к себе. – Вы чувствуете?
– Разумеется, – Альфа сел за спиной Луи, поворачивая его к себе боком, путаясь пальцами в волосах, расслабляя, давая привыкнуть к себе, останавливая себя от резких движений. – Позволишь? – он вел подушечками вдоль позвоночника, ощущая легкую испарину под шелком, огибая попу, заставляя Омегу дрожать в нетерпении, кивать, приглушенно стонать в ночную рубашку Гарри, кусать широкую грудь, впиваться пальчиками в бицепс. Мужчина приподнял пеньюар, одновременно припадая к шее Луи, продолжая шептать на ухо стихи, неспешно проникая в сочащуюся дырочку двумя пальцами, возбуждаясь от содроганий наслаждения Омеги, от его стонов и движений навстречу, еле сдерживаясь от того, чтобы не овладеть таким открытым сейчас, принадлежащим всегда только ему.
Луи вздрагивал, впиваясь короткими ноготками все сильнее, летя в пропасть, поддавшись искушению, с закрытыми глазами находя губы Альфы, целуя их в блаженстве, запуская пальчики в длинные волосы. Он смотрел затуманенным взглядом, не помня себя, шептал имя мужчины на французском, не забыв добавить “Месье”, будто не сам перекидывал ногу через бедра, заставляя беспорядочными действиями прижимать себя, обнажать вспотевшее тело, сжимать до покраснений на коже.
Гарри дышал быстро, слыша этот аромат шоколада, карамели, сгорая под прикосновениями, от происходящего, что набирало обороты – Омега, хныча от нетерпения, забрался к нему в кальсоны, высвобождая налившийся до предела член, что от скопившегося напряжения приобрел багровый цвет, готовый выплеснуть семенную жидкость от одних только легких касаний подушечек пальцев.
– Прелесть, – Альфа раздвинул половинки попы Луи, останавливая его, удерживая навесу, – ты не должен…
– Молчите, молчите, – он обхватил ладонями лицо Гарри, тяжело дыша ему в губы, оставляя на них короткие поцелуи, двигаясь все ниже, насаживаясь на плоть, всхлипывая от резкой боли, что прошлась вверх по позвоночнику. – Слишком…
Узость внутри Омеги кружила голову, мужчина расконцентрированным сознанием, еле понимая реальность, что-то шептал, нежно оглаживая ягодицы, покусывая ушко и тонкую шею, где вена пульсировала с удвоенной скоростью, будто жаждущая, чтобы ее прокусили. Он входил медленно, осторожно, давая Луи время привыкнуть, чувствуя пульсацию внутри и новый поток смазки, что непременно помогал, однако своим запахом будто проверял, как долго Альфа сможет сдерживать себя.
Луи дрожал, находясь на грани действительности и забытия, прикрыв глаза, он цеплялся за широкую, вспотевшую спину, как за последний шанс удержаться в этом мире, не улететь к небесам. Аромат Альфы, его власть над разумом заставляли забыть о каждом данном себе слове, действовать инстинктами, впиваться в чуть загорелую, солоноватую кожу, слизывать капельки пота, наслаждаться дурманом. Он не смог терпеть больше, резко насаживаясь полностью, замирая в удовольствии с немым криком на губах.
– Прелесть, – голос Гарри стал настолько глубоким и низким, что Омега невольно вздрагивал, слыша его, млел, ластясь, желая отдаться.
***
Яркие лучи полуденного солнца разбудили Луи с пересохшим горлом, на смятых простынях, окутанного ароматом духов, флакончик от которых, брошенный, лежал на полу рядом с любимым кружевным бельем, надеть которое сил не было. Омега нахмурился, ощущая липкость и ломку во всем теле, тяжесть в голове и соленый привкус на кончике языка, не желая просыпаться. Его хватило только на то, чтобы дотянуться до колокольчика, что в падении издал звон, привлекая служанку.
Изящная девушка лет двадцати вбежала в комнату, на ней был элегантный, но, должно быть, слишком жаркий костюм: черное платье, белый передник и чепчик. Луи осмотрел ее с ног до головы и с грустной улыбкой хмыкнул, понимая, что Гарри всегда выбирал красивых служанок. Стройных, милых, но с легким оттенком фатальности. Интересно, что творилось в этом замке, когда гости уходили и двери плотно закрывались? Впрочем, Луи, истощенный и слабый, не хотел себя мучить этими вопросами.
Ему понадобился час, чтобы прийти в себя. Водные процедуры помогли избавиться от стойкого запаха, что совсем не смущал, потому как давно смешался с запахом Гарри, еще тогда, когда Омега вынашивал Андре, становясь незаменимой составляющей его родного аромата. Крепкий кофе помог ненужным мыслям, вроде тех, что намекали на страстную ночь, покинуть голову, сделать ее более чистой и свободной. Тишина, в которой служанка ухаживала за высохшей кожей Луи, действовала благоприятно, ничто его не тревожило, пока девушка, стесняясь своего вопроса, все же спросила: “Предупредить Месье и гостей о Вашем появлении?”
Внизу ждали Пейны. Они прибыли всей семьей на целый день, что стало традицией и более не обсуждалось, являясь естественным проводом субботы, когда Марселла виделась с крестным, Авелин и Гарри находили все новые и новые темы для разговоров, Лиам же опустошал бесконечные запасы алкоголя и изучал библиотеку, пытаясь найти книгу, что въелась в его голову одной только строчкой.
Луи, будучи в приподнятом настроении, надел легкое летнее платье, что приятно охлаждало кожу и струилось по телу, любимые украшения и самую счастливую улыбку, чувствуя, как внутри него все трепетало от предвкушения долгожданной встречи.
Он спускался медленно, стараясь не шуметь легкими подолами, он уже слышал голоса Лиама и Гарри из гостиной, слышал, кажется, даже безмолвную Авелин. Стоило еще немного спуститься – и они увидели бы его. Луи остановился еще на секундочку, перевел дыхание, ступил дальше.
Его появления в дверном проеме никто не заметил, кроме Марселлы, которая чинно сидела на коленях Гарри, но, увидев Омегу, подсознательно потянулась к нему, быстро спрыгнула с колен ошарашенного Альфы и устремилась к Луи, который подхватил ее на бегу и прижал к себе. Девочка озорно захохотала и обвила руками тонкую шею.
– Я знаю кто Вы! Мама рассказывала мне о Вас очень много, – сказала Марселла.
– Правда, и кто же я? – спросил он с интересом.
– Вы – Луи, мой крестный, так ведь?
– Совершенно верно, – Омега прошел к диванам и креслам, где сидели Авелин, Лиам, Гарри и слегка поникший Андре. Луи провел рукой по плечу сына: – Доброе утро, уважаемые друзья. Андре, – ребенок повернул к нему голову, – почему Вы такой хмурый в столь ясный летний день?
– Мне плохо удается говорить по-французски, – ответил мальчик по-итальянски.
– Стоит просто немного поусердствовать – и Вы все вспомните, мы ведь с Вами дома всегда говорили по-французски, – Луи занял вакантное место в кресле возле Авелин.
– Да, но тут настоящие французы, я стесняюсь своих небольших ошибок, – продолжал Андре, не обращая внимания, что ни Лиам, ни Авелин его не понимали.
– А я по Вашему кто? – спросил Луи. – Испанец, что ли? Я бы на Вашем месте стеснялся того, что Вы ставите людей в неловкое положение. Ах, Авелин, как давно я Вас не видел! Какое счастье! – Луи больше не поучал сына, так как знал, что тот понял и будет стараться с удвоенной силой.
– Луи, милый мой друг! Действительно! Как Ваша жизнь? – она инстинктивно подвинулась ближе к Луи, а он почувствовал то самое тепло, которое исходило от нее. – Те письма… их было недостаточно, я сильно скучала по Вас.
– Господи, Авелин, то были огромные письма! Слава Богу, Луи писал приметку, где там для меня, иначе я бы не вытерпел все читать! А что ты в ответ писала? Я думал, мы скупим всю бумагу в округе! Гарри, согласитесь, Омеги – очень многословны! – быстро вставил Лиам, переводя все на шутку.
– Ну не знаю, как Вам, а мне Луи не прислал ни одной строчки, так что не могу согласиться, – Гарри тоже улыбался. И Луи вместе с Авелин стали еще более радостными.
– Вот, Луи, кого Вам следует спрашивать! – воскликнул Лиам. – А моя уважаемая жена и без того выдала Вам все секреты нашей милой столицы. В то время как Гарри запрятал целое кладбище скелетов у себя в шкафу, – Лиам очень хорошо знал, к чему он ведет. Он почувствовал, что улыбка Гарри становится натянутой, что легкая радость покидает его. – Не так ли, старина? – он игриво толкнул Альфу в бок.
– Не кладбище на самом деле, так… склепик, – Гарри все еще пытался перевести слова Лиама в шутку.
– Вы просто нагло пользуетесь тем, что Луи не читает французских газет, – Лиам же наоборот упрямо городил свое.
– Я вообще не читаю газет, – спокойной ответил Луи, чувствуя, как Марселла у него на руках разглядывает кольца. – Там одни неинтересные сплетни и политики. Или даже слитое воедино. Вот скажите, какое мне дело до того, что, допустим, Луиджи Аморе завел очередную любовницу и не живет с женой?
– Тогда слушайте сплетни, которые будут Вам интересны, – Гарри неслышно вздохнул, он не хотел, чтобы Луи все узнал так. – Некий Гарри Стайлс, французский политик английского происхождения, что можно узреть по его холодному профилю, вечный холостяк и страшный кутила, говорят, посватан с одной из самых завидных невест Франции по имени Адель де ля Фер, дочерью богатого магната. Как Вам неинтересные сплетни? Хорошо я справился со своей ролью газеты?
На долю секунды на лице Луи промелькнули обида, злость и ярость, но никто, даже Гарри, который пристально смотрел на него, не заметил этого. И чтобы скрыть всю палитру своих чувств, Луи рассмеялся и прибавил:
– Лиам! Удивительно, как хорошо у Вас получается! Идите в журналистику! А Гарри Стайлс, французский политик английского происхождения, кутила и холостяк, – Луи произнес это с интонацией заговорщика, притянув Лиама к себе ближе, но так, чтобы услышали все, – еще и – информация от проверенных людей – еще и страшно банален! Вы повторяетесь, милый, – сказал он обычным тоном, может быть, немного более веселым, чем обычно, – опять хотели сделать меня любовником! Это просто банально! – повторил он, веселыми, искрящимися глазами заглядывая в глаза Альфы, который сидел, холодея от происходящего.
К ужину Луи не спустился.
========== Глава 5. ==========
…Кто всем сердцем и душою
существо обрёл родное,
не найдёт, увы,
в новых радостях покоя
вместо отнятых судьбою
– те уже мертвы…
Каролина фон Гюндероде “Die Eine Klage / Жалоба”
Неподвижная призрачная фигура Омеги застыла, облокотившись о перила балкона, под тяжелыми тучами, вдыхая густой, предгрозовой воздух. Вдалеке еще виднелась красная полоска заходящего солнца и чистое небо, вот только над замком и всей восточной частью Парижа нависла будто кара за неоправданные надежды на человечество. Луи смотрел перед собой пустым взглядом, понимая, что ночь эта была, как и все его прошлое, одинокой, полной грез и страхов, что глупо было возвращаться, надеясь на теплый прием, который превратился в перемывание костей не только собравшихся, но и Принца, Королевы Испании, обсуждение того, каким образом он оказался вне этой жаркой страны и как теперь Гарри собирается воспитывать сына при молодой-то жене, которая, вероятно, будет настаивать на общем ребенке.
Луи неосознанно положил ладонь на плоский живот, чуть оглаживая его, думая о том, как прекрасно было бы иметь желанного обоими родителями ребенка, созданного и взращенного в любви и тепле, как это невероятно – чувствовать себя нужным, любимым, окутанным заботой и лаской, огражденным от слухов и клейма “любовник”. Всю свою сознательную жизнь он мечтал о чем-то, чего, вероятно, не существовало: чистых отношениях, в которых не было бы места лжи и предательству – вот только не был он создан для этого, как и для большой семьи с детьми от мало до велика, семейных встреч по субботам и сексом по четвергам.
Он знал, что Андре сейчас проводит время с Авелин и Марселлой, что женщина прониклась к нему трепетным отношением еще до его рождения, теперь же хотела узнать как можно лучше – Луи не ревновал, давно отпустив от себя сына, желая ему свободы от каких-либо привязанностей. Вот только он, открытый и восторженный, тянулся, казалось, ко всем, легко впустил в свою жизнь отца, начав с первого вечера расспрашивать о нем столько, сколько Луи и не знал, теперь же крутился вокруг новых знакомых, поборов смущение от неважного владения языком, он говорил с Авелин, играл с Марселлой, рассказывал обо всех своих приключениях в других странах.
Омега глубоко вдохнул, предчувствуя скорое начало дождя, размышляя о том, каким он видел себя через пять, десять лет, и видел ли вообще, кто будет рядом с ним, изменится ли круг друзей, коих он встречал в лучшем случае раз в год. Его поглощало отчаяние неоправданности ожиданий и ответной реакции, двоякое чувство по отношению к Лиаму, который до сих пор казался эталоном Альфы, мужественности, добропорядочности, теперь своим поведением заставлял сердце обливаться кровью, грудь сжиматься в тисках неверия и шока. Невозможность побороть первую влюбленность злила его, вынуждала с грустью опускать руки и принимать глупое чувство как данность, как то, что будет идти с ним до самой смерти вопреки всему.
Перед замком показалась карета, что скоро приближалась, будто решив опередить стихию. Черная тройка лошадей резво скакала по мощеному подъезду, отчеканивая каждую секунду до развержения небес, преследуемая шлейфом из дождя, что постепенно падал, следуя по пятам. Луи наблюдал за картиной, как из еще не остановившейся повозки вылетела девушка, спрятанная в персикового цвета плащ, и кинулась ко входу, где встречал ее хозяин, Гарри Стайлс, протягивая руки, что крепко сомкнулись на тонкой талии.
Луи ухмыльнулся, приходя в себя будто от пощечины, и вернулся в комнату, твердо решив непременно спуститься к ужину.
***
Месье де ля Фер был мужчиной в почтенном возрасте с хорошим, стабильным доходом, что медленно, но верно привел его и его семейство к состоятельной жизни, когда ни один не отказывал себе ни в чем, наслаждаясь благами, будь то роскошное поместье с огромным количеством прислуги или же свободное передвижение по Европе в поисках приключений и красоты. Он был из тех сохранившихся представителей прошлого, легко поддающихся новым веяниям, с той же легкостью угасающих, возвращаясь к сложившемуся укладу в тихом Провансе, оставляя апартаменты в Париже, где жизнь бурлила и не оставляла возможности отказаться от вовлечения в приемы и сплетни, споры о политике и азартные игры. По своей сущности Месье, добродушный и влюбчивый, восхищался тому, что противоречило его предпочтениям, будто желавший быть выдернутым из своего прошлого, в котором бесповоротно застрял, однако других за собой не тянул, кротко улыбался, воспринимая шутки в свою сторону как что-то естественное и не касающееся его.
Он сидел во главе стола, ощущая себя вполне комфортно, не думая о том, что место это по праву принадлежит хозяину дома, с улыбкой наблюдая, как его единственная дочь краснела от внимания к себе, периодически поправляя длинные волны жемчужного цвета волос, изящно сутулила плечи и бросала любопытные взгляды на Гарри, явно наслаждаясь его соседством и своим положением при нем.
Сам Альфа был хмурым, сверля глазами пустое кресло напротив возле сына, который уже с аппетитом доедал основное блюдо, довольно болтая ногами под стулом и качая головой, позабыв об остальных, однако действовал он аккуратно, не уронив ни крошки, не запачкав манжеты кипенно-белой рубашки. Марселла, в отличие от мальчика, отказывалась от того, что подавали всем, привередничала и оказалась отослана наверх с няней под обреченно-извиняющийся взгляд матери.
Лиам же взял беседу на себя, с удовольствием ведя светские пустые разговоры, делая глотки из бокала с вином чаще, чем еда попадала в его рот, найдя в Месье де ля Фер приятного собеседника еще в день знакомства много лет назад, сейчас наслаждаясь его обществом и острым умом, которым тот не кичился, спокойно поддерживая разговор, не переходя на личности и бурные обсуждения чего-либо.
Тихий нерешительный голосок периодически доносился до слуха Гарри, выдергивая его из неутешительных мыслей, в которых он видел то Луи, утопающего в слезах и истерике, то безразличие в свою сторону, громкий, откровенный смех и последующее одиночество, которое не могло скрасить, казалось, ничто. Однако Адель в свои шестнадцать хорошо чувствовала его, не приставая с расспросами, благодаря за время, уделенное ей, и те подарки, что пришли утром с курьером.
– Ох, Луи’! – Месье де ля Фер встал из-за стола и бросился ко входу в залу, протягивая вперед руки, под звуки разразившего небо грома встречая вошедшего Омегу.
В свете метнувшей молнии Гарри успел увидеть холодного, грациозного, застывшего в проеме, будто статуя искусного скульптора, высеченного из чистого мрамора Луи в глухом платье сапфирового цвета с едва заметным узором мертвых черных роз, которое не позволяло увидеть ничего, кроме кистей и шеи. Лицо же прикрывала темная вуаль, заколотая в волосах с помощью пера, что оттеняло сверкнувшие во тьме безразличные глаза.
Свет погас.
И поначалу Месье Стайлс решил, что он просто ослеп от картинности, благодаря Бога, что последним, что он увидел, оказалось его самое прекрасное создание, однако всполошившиеся слуги вбежали с зажженными свечами в серебряных подсвечниках, ставя их на стол, комоды, зажигая бра, возвращая присутствующим возможность видеть. Гарри сжал кулаки, видя, как Месье де ля Фер просит Авелин занять свободное место, сажая на ее возле себя Луи, все время держа его за руку и улыбаясь от уха до уха, будто умалишенный постоянно повторяя “Я читал все ваши стихи!”
– Простите, – Луи остановил поток восхищений в свою сторону, жестом отказываясь от горячих блюд, коротко сказав, что будет только вино и десерт, и обратился к сыну. – Андре, – мальчик знал этот тон, когда родитель не был недоволен им, но находился в весьма не добром расположении духа, – Вам пора наверх.
– Да, папа, – он вышел из-за стола, тихо поблагодарив за ужин и пожелав всем спокойной ночи, отправился в детскую комнату, где его ждала Марселла для игр до поздней ночи, пока взрослые заняты собой и друг другом.
– Луи’, – Авелин легко коснулась неизвестной ей ткани явно дорогого, на вид простого, однако изысканного платья, с удивлением ощупывая его. – Откуда у Вас это? Я до сих пор не видела ничего подобного во Франции.
– Милая, – Омега обвел кончиком указательного пальца, на котором блеснуло изящное колечко с камнями кашмирского сапфира, край бокала, что наполненный издал приятный поющий звук, – От Короля Испании, разумеется. Буквально на днях, – он припал губами к хрусталю, на долю секунды зацепившись взглядом за свирепый взгляд напротив, игнорируя его, делая глоток янтарной жидкости. – Вы знакомы.
– Да-да, я помню, – стушевалась Авелин и принялась за блюдо, без особого аппетита медленно нарезая бифштекс.
– Луи’, я же могу обращаться к Вам… – Месье де ля Фер продолжил после одобрительной улыбки. – Я читал все Ваши опубликованные произведения, невольно заучил каждую строчку стихотворений, и я прошу, дайте надежду на то, что это не конец, что Вы пишете!
– Ох, дорогой Фредерик, я же могу Вас так называть, – Омега подмигнул мужчине, – я пишу, и более того, скоро состоится публикация сборника рассказов о моих путешествиях. И… это большой секрет, но Вам я скажу, – он понизил голос до шепота и приблизился к Месье, придерживая его за предплечье, – Я принялся за мемуары.
– Я тут на днях прочел выдержку из работы Маркса “Гражданская война во Франции”, – с недовольно сведенными бровями к переносице с нескрываемым снисхождением перевел тему Лиам, закуривая сигару. – Он решил, что люди боролись с буржуазией, что мы теперь стремимся к пролетарской власти, – он наигранно засмеялся, ища глазами поддержку разговора среди мужчин.
– Снова Вы о войне, – Луи небрежно повел кистью, облокотившись на стол на место пустое от тарелок, выгибаясь в пояснице и вдыхая аромат вина, бокалом которого водил в воздухе. – Стоило мне покинуть Париж, как эти невыносимые толки возобновились, а о красоте ни слова. И кому досталось звание первого Омеги столицы? Это о Вас говорят подобным образом? – он обратился к Адель, которая до сих пор сжимала руку Гарри, не оправившись от грома и отсутствия света, что очень напугало ее.
– Да, – ответила девушка, едва улыбаясь, краснея от привлеченного к ней внимания, складывая руки на юбке, не чувствуя поддержки ни от восхищенного встречей отца, ни от хмурого Гарри, который тоже курил, чередуя затяжки с глотками виски.
– Мило, – Луи повел бровями и отвернулся к Лиаму, – и все же, сколько можно мусолить политику? Не тошно ли?
– Не тошно, Луи’, и если Вы не понимаете важность или…
– Лиам, я понимаю всю важность политики и сам с вниманием слежу за политической жизнью мира, но не кажется ли Вам, уважаемый, что наши кулуарные разговоры о Марксе и власти пролетариев являются чем-то бесконечно пошлым? – спросил Луи, подведя брови вверх и ожидая ответа.
– Почему же пошлым? – оробел Лиам, но виду не подал.
– Потому что собралась некая компания людей, из которых только один – настоящий политик, я имею в виду Вас, Месье Стайлс, и только два человека, которые имеют реальную власть, то есть Месье Стайлс и Месье де ля Фер, так как, какие бы разговоры о политике и власти пролетариев мы не вели, а по-настоящему все находится в руках магнатов, а мы с Вами, Лиам, меньше всего принадлежим к этому сословию, – ответил Луи с легкой улыбкой и отпил немного вина. – Так не лучше ли обсудить искусство, “поговорить за жизнь”, как очаровательно выражаются пролетарии, о которых мы, позволю себе сказать, имеем только образное, туманное представление.
– Я согласен с Луи’, – обрадовался Месье де ля Фер. – Куда ни попадешь, всюду политика! Все говорят о политике, о Марксе, потому что это модно, но я, честно сказать, куда с большим удовольствием читал стихи Луи’ или даже какую-то беллетристику, хотя не уверен, что ставить имя Месье Томлинсона и “беллетристов” в одном предложении уместно.
– Не обессудьте, Фредерик! Я читал все публикации Маркса с огромным удовольствием, некоторые его мысли весьма интересны и не настолько нелепы, как их принято считать. Другой вопрос, что он не совсем последователен. Живя на содержании Энгельса, он позволяет себе говорить что-то о пагубной власти магнатов, хотя Энгельс, как известно, является едва ли не рабовладельцем, не то что магнатом! – сказал Луи. – Непоследовательность – это то, что я терпеть не могу в людях. Это лишь показывает дурной вкус. Если человек говорит одно, поступает не так, как говорит, а что он думает – это кардинальное отличие от первого и второго, то в таком человеке я могу видеть только посмешище.
Гарри больно кольнули эти слова, так как и сам он знал, что не совсем последователен, находясь сейчас под руку с Адель, хотя в душе хотел бы стоять рядом с Луи, а на самом деле лишь только и говорил о том, что ценит в Омегах независимость и незаурядность, чему Адель была полной противоположностью. Но Гарри лишь запил эту шпильку очередным глотком виски.
– Но мы опять о политике! – со смехом сказал Луи. – Сам был против и сам завел эту тему. Правда же, мы все бываем непоследовательными? Месье Стайлс, мы с Вами успели немного обмолвиться о современных поэтах, давайте продолжим эту тему! По-моему, в кругу людей образованных и начитанных можно было бы поговорить подробней.
– Да, Месье Томлинсон, мы обсуждали Рембо и компанию. И, насколько мне помнится, у нас возник спор о том, что Рембо еще не совсем дорос в стилистическом плане, – сказал Гарри, думая о том, что сейчас бы ему меньше всего хотелось обсуждать Рембо, а больше всего – остаться с Луи наедине.
