Текст книги "This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (СИ)"
Автор книги: theDah
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Наконец он различил знакомую форму потолка. Почти как у них дома, но не совсем… однако он определенно видел его раньше. Нахмурившись, Кеншин повернул голову направо.
Шаль Томоэ была аккуратно сложена рядом с его подушкой. На мгновение ему захотелось прижаться к ней щекой, чтобы вдохнуть ее аромат, пропитавший мягкую ткань. Она любила эту шаль. Она, должно быть, провела многие часы, вышивая эти крошечные цветы – белые сливы и ирисы, которые так любила. Даже сейчас он видел ее любовь в этом платке… но подождите, что это за пятно?
Что-то темное было на этой светло-голубой ткани, темное, как кровь.
Он сглотнул. Прямо на ее красивой работе было уродливое и отвратительное пятно – его работа.
Я убил ее.
Это знание ранило сильнее, чем тысяча кинжалов.
– Хей, Кеншин-сан! Вы наконец-то проснулись! – прямо над ним прочирикал веселый голос.
Это была Аими-чан.
О, так вот где я.
– Мама! Кеншин-сан проснулся! – заорала она через плечо, потом повернулась и посмотрела на него любопытными глазами, и обнадеживающая улыбка сияла на ее губах.
Но в этот момент единственное, о чем он мог думать – почему она улыбается?
Не из-за чего улыбаться. Томоэ мертва. Кеншин отвернулся, пытаясь проглотить желчь, что поднялась к горлу. Горькая ярость скрутила живот. Никто не должен улыбаться сейчас.
По крайней мере, не ему.
Он ничто иное как грязный убийца.
– Кеншин-сан, почему вы не смотрите на меня? – спросила Аими-чан дрожащим неуверенным голосом.
К счастью, хриплый резкий голос женщины избавил его от необходимости отвечать.
– Аими-чан, выйди и поиграй там. Сейчас же.
– Но мама… Почему Кеншин-сан не смотрит на меня?
– Иди уже.
Девочка наконец повернулась и ушла, мягко ступая по деревянному полу. Дверь распахнулась, впуская свежий зимний воздух. Они остались одни.
– Итак, ты наконец проснулся, – многозначительно сказала Мидори-сан.
Кеншин тихо вздохнул, но повернулся, чтобы встретиться взглядом с Мидори-сан. Ее глаза были суровыми, взволнованными… но, возможно, она что-то рассмотрела, потому что всего через секунду ее взгляд смягчился, и она понимающе кивнула.
Она посмотрела на дверь, в которую только что вышла маленькая девочка.
– Знаешь, дети спасли тебе жизнь. Они пошли к тебе домой в тот день, как вы заранее договорились, но вместо вас нашли пустой дом. Они просто отправились обратно домой, но Ичиро увидел, что мальчик, который тогда ударил его, брат Томоэ, как ты сказал, собрался куда-то идти, и мои дети решили проследить за ним.
Ее скрипучий голос был раздражающим, и Кеншин снова отвернулся, надеясь, что она поймет намек. Он не хотел ни компании, ни объяснений, он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Мидори усмехнулась и коснулась его лба тыльной стороной ладони. Прохладное прикосновение, и ничего больше.
– Слава богам, лихорадка ушла.
Но вместо того, чтобы уйти, как он того хотел, она устроилась рядом, шурша одеждой.
– Дети следовали за этим мальчиком прямо до границы проклятого леса. Это плохое место, и я запретила им ходить туда, и они чертовски хорошо об этом знали. Аими-чан нашла карту, лежащую в снегу, когда они обсуждали, должны ли они пойти наперекор моим предупреждениям. – Ее голос посуровел. – Я спустила бы с них шкуры, если бы они ослушались. Слава богу, не пришлось этого делать, громкий взрыв напугал их, и они побежали домой, поджав хвосты. К счастью для тебя, я умею читать. Большинство крестьян не умеют. Я, пожалуй, единственный человек в этой местности, способный понять эту карту… И все же, если бы я и Кичиро прибыли позже, ты был бы мертв. Ты был на волосок от смерти.
Кеншин зажмурился, отвернувшись. Если бы горло не болело так, он бы обязательно сказал ей, что лучше бы они оставили его умирать.
Смерть была бы лучше, чем это.
– Мальчик, нет ничего славного в смерти, – сказала Мидори, читая его лицо, как открытую книгу. – Если не для себя, так живи для нее. Неужели ты думаешь, что она хотела, чтобы ты умер? Ты что, дурак?
Слова глубоко полоснули его, разрывая туман мыслей.
И внезапно он не смог не вспомнить, как Томоэ встала между ним и тем последним мерзавцем. Она видела, что он наносит удар, и все же бросилась навстречу опасности… чтобы защитить его. Желать смерти сейчас было бы худшим, что сейчас он мог бы сделать.
Чувство вины перевернуло все в животе, вкус желчи снова осел на языке.
Томоэ отдала свою жизнь, чтобы дать ему возможность жить. И теперь, независимо от того, как больно это будет, от того, насколько он недостоин этой жертвы, он должен идти вперед – ради нее.
Так что когда Мидори-сан принесла миску бульона и подняла его голову, чтобы накормить густой темной жидкостью, он не протестовал. Вкус был совершенно отвратительным, но он пытался пить его, как только мог.
– На вкус ужасно, – пробормотала Мидори ему на ухо. – Я понимаю, что никто не стал бы есть это, если бы у него был выбор, но ты должен есть. Ты потерял много крови, и твой организм нуждается в этом.
Сказать по правде, Кеншин не знал, хочет ли он поправляться… но ради Томоэ он будет бороться.
Комментарий к Глава 28. Лес преград
Арты: https://vk.com/photo-128853700_456239029, https://vk.com/photo-128853700_456239030
========== Глава 29. От ненависти к прощению и выживанию ==========
В последующие дни Кеншин приходил в себя чаще и оставался в сознании дольше. Его выздоровление шло медленно, даже с учетом осторожных прогнозов Мидори-сан… но ради Томоэ он старался.
Дети переживали за него и очень хотели, чтобы он побыстрее поправился, но их энтузиазм был утомительным. Откровенно говоря, у Кеншина не было сил даже на то, чтобы говорить с ними. Мидори-сан, кажется, замечала это и держала детей подальше от его угла. Однако это не означало, что ему было позволено лежать в тишине – если не Мидори-сан сидела у его постели, то ее муж составлял ему компанию, рассказывая анекдоты и смешные истории из повседневной жизни.
Кеншин не хотел слушать об их счастливой жизни или смотреть, как они наслаждаются ужином в кругу семьи. Он не хотел замечать восходы и заходы солнца… и то, что несмотря на его рухнувший мир, весь остальной свет продолжал жить.
Было бы намного проще закрыть глаза и заснуть вечным сном…
И все же Томоэ отдала свою жизнь, чтобы спасти его… и неважно, как заманчиво было бы последовать за ней, он не мог отвергнуть ее жертву. Так что Кеншин ел, пил и отдыхал.
В моменты просветления он не мог не признаться – хоть и самому себе – что был благодарен соседям за помощь. Они нашли его на грани смерти, отнесли его обратно, привели сельского врача, и даже сейчас были полны пугающей решимости ухаживать за ним до тех пор, пока он не поправится. Что еще более важно, они сделали все, что было необходимо, для Томоэ. Пока он был болен, они принесли ее тело, подготовили к погребальному обряду и сожгли, как положено.
Несмотря на то, что Кеншин не смог попрощаться с ней, он знал, что за ней ухаживали так, как сделал бы он сам. И за это он всегда будет им благодарен.
Мидори-сан даже сохранила шаль Томоэ, чтобы он мог вспоминать ее. Он смог по достоинству оценить ее задумку, даже если от этого сосало под ложечкой и сердце болело от страшной тоски. Но шаль была ощутимым напоминанием о том, зачем ему выживать, зачем бороться со своей болью… в одиночку.
В одиночку, как неестественный уродец, которым он был всегда.
С тех пор, как он очнулся, Кента начал проявлять беспокойство на своей стороне стены. Он с тревогой пытался успокоить его, предлагал любую помощь, какую только мог. Кеншин продолжал отталкивать его. Он не хотел ни утешения, ни помощи. За свою неспособность защитить Томоэ, за убийство самого дорогого для него человека в мире, он заслуживает каждую крупицу своей боли.
Несколько дней спустя сельский врач пришел проверить его раны. Почему-то старик был удивлен, что Кеншин не только пришел в себя, но и в здравом рассудке. На его вопрос врач объяснил, что Кеншин был без сознания в течение нескольких дней, и у них были обоснованные сомнения, проснется ли он по-настоящему и сохранит ли умственные способности.
По правде говоря, Кеншин не знал, что думать на этот счет. Смерть не страшила его, но потеря рассудка… Сама мысль о таком пробрала до мурашек.
Однако врач заверил, что теперь об этом не стоит беспокоиться. В конце концов, он проснулся и не заметил никаких странностей, не так ли? Затем врач удалил некоторые стежки из ран на спине и руках. Большие раны от железных когтей на спине оставили в покое, поскольку швы – единственное, что удерживало тонкие полоски кожи и подживающие повреждения вместе. Врач тщательно промыл раны, потыкал вокруг них, пытаясь найти признаки нагноения. К счастью, лихорадка выжгла возможную инфекцию.
Когда дело дошло до более мелких травм, в частности, до обморожения пальцев рук и ног… кожи отмерло совсем немного, но вместе с таким трудом заработанными мозолями. Однако под бинтами пальцы выглядели неплохо. Мерзко красные и мокнущие, но полностью сохранившие функции. Если он будет содержать их в чистоте и порядке, со временем все восстановится.
Это был четырнадцатый день после нового года, полные две недели со дня смерти Томоэ, когда Кеншин наконец смог самостоятельно сесть и съесть свой завтрак. Пища была простой – мисо и рис, но это уже большой шаг от той отвратительной баланды, которой кормила его Мидори-сан, чтобы ослабить анемию. Хотя по некоторым причинам он ощущал себя не вправе есть такие хорошие блюда. Их вкус слишком напоминал то, что готовила Томоэ, а он больше не заслуживал такого удовольствия.
Он просто… хотел добраться до дома, зализать там свои раны и понять, почему так случилось. Почему Томоэ в первую очередь пошла в этот проклятый лес? Когда Кеншин лежал, в сознании, но не в состоянии двигаться, глядя на потолок, он снова и снова прокручивал в голове свои туманные воспоминания, и чем больше думал, пытался выяснить ее мотивы, ее причины, тем меньше понимал.
Его собственные неудачи привели к провалу, что Кеншин осознавал со всей остротой. Но тем не менее его преследовала мысль – что если бы она не ушла в то утро? Если бы она рассказала ему все, что знает, может, все пошло бы по-другому?
Первоначально он предполагал, что эти сволочи схватили ее брата, и она ушла, чтобы выторговать жизнь Эниши. Но учитывая то, что ему сказала Мидори-сан, Эниши последовал за ним в лес по собственной воле и потом бесследно исчез. Очевидно, что Кеншин что-то упускал, какую-то важную часть головоломки, без которой все было не на месте.
Возможно, все бесполезно, слишком поздно восстанавливать цепь событий… но ему нужно было знать, каким образом все пошло наперекосяк.
Так что Кеншин поблагодарил их – грубоватую Мидори-сан, ее веселого мужа Кичиро-сана – и пожелал им счастливо оставаться. Дети были очень огорчены, увидев, что он уходит. Упрямый Ичиро и его храбрый брат Нобуро сохраняли хладнокровие, но Аими-чан залилась слезами, громко рыдая о том, как ей не хочется, чтобы он уходил.
Кеншин не был удивлен.
Однако у него не было никакого желания оставаться, и на его губах не появилось даже намека на улыбку, чтобы утешить ее. Все, на что он оказался способен, это на низкий торжественный поклон, прежде чем повернуться и уйти, не оглядываясь.
Обхватив урну с прахом Томоэ, одетый в свои запятнанные кровью и латаные одежды, которые теперь годились разве что нищему, он побрел по дороге сквозь снежную равнину. Платок Томоэ он обернул вокруг шеи. Оба меча висели на поясе и бились о голень, пока он, прихрамывая, брел вперед, опираясь на больные пальцы ног.
Его бы не удивило, если бы кто-нибудь, столкнувшись с ним по дороге, обошел бы его с отвращением. Он был грязен, и он знал это.
Только сегодня утором он увидел в чашке с чаем свое отражение… и новое украшение – подсохшую рану, пересекающую его старый шрам. Он осторожно поднял руку, чтобы погладить его. Томоэ из последних сил оставила ему этот порез. Ее последний подарок, напоминание о его неудачах.
Какая ирония. Как уместно – напоминания о двух его самых ужасных провалах связаны между собой и навсегда впечатаны в его лицо.
Он пытался спасти молодого человека, но вместо этого настолько укрепил его боевой дух, что у того не было другого выбора, кроме как умереть. Хуже того, он не смог дать ему чистую смерть. А теперь его ошибки привели к смерти Томоэ. Человек, которого он любил больше жизни, умер от его собственной руки. И какой мучительной смертью…
Влажный булькающий звук, когда она пыталась вздохнуть, преследовал его в кошмарах. Даже сейчас память была свежа – словно это случилось несколько часов назад, а не недель.
Кеншин всхлипнул, вытирая нос рукавом. Морозный воздух пробирал его сквозь лохмотья, заставлял дрожать влажную кожу. Казалось, его едва зажившие раны протестовали против каждого шага, отдающегося болью в швах.
Все равно.
Ему нужно получить ответы.
Их дом был пустым и холодным, что просто прекрасно устраивало Кеншина. Рассеянно он подобрал дрова из корзины, стоявшей рядом с дверью, и развел огонь. С его перевязанными руками было непросто справиться с кремнем, но когда дело было сделано, он просто сел рядом.
Усталость смежила его веки, и он зевнул, рефлекторно закрывая рот рукой. Даже смешно, каким слабым он стал. Прогулка всего в пару миль, а он готов упасть без сознания и проваляться так несколько дней.
Ветер, ворвавшийся в щель между ставнями, разбудил его, листая страницы дневника, оставленного на столе.
Этот дневник… Несколько мгновений Кеншин безучастно смотрел на него. Почему именно здесь? Из всех своих вещей Томоэ ценила его больше всего. Она часто писала в нем, а если не писала, то все равно эта книга всегда была при ней. Нельзя даже подсчитать, сколько раз он видел его в ее руках.
Говоря начистоту, иногда ему было любопытно, что там… но он никогда даже не рассматривал возможности нарушить ее доверие и частную жизнь, прочитав его.
… Но она что-то писала в нем прямо после визита Эниши, не так ли?
Кеншин посмотрел в сторону, сжав кулаки, раздираемый необходимостью знать и верностью к ее памяти. Он знал, что она не хотела бы, чтобы он прочитал ее дневник. Она всегда держала его при себе и закрывала, если он оказывался близко, так что он никогда ничего не видел, даже случайно.
Тем не менее сейчас дневник лежал на столе, и его страницы тихо хлопали на ветру.
Зачем?
Неуклюже, как старик, Кеншин поднялся на ноги. Ответы, в которых он нуждался, недостающие кусочки головоломки, возможность узнать, почему она так поступила – все было в этой книге.
И… она мертва.
А ему нужно знать, почему.
Впервые он провел пальцами по крепко сшитой кипе листков, чувствуя, как истрепались края от ее прикосновений. Даже сейчас он хорошо помнил, как она всегда носила дневник в кимоно, как раз над грудью.
Ее мысленный образ разбередил его сердце.
Помнить ее такой, снова увидеть ее спокойный и красивый лик перед глазами, почувствовать ее доброту, ее заботливое сердце и внутреннюю силу, на которую он всегда опирался – его как будто отправили на небо.
Кеншину хотелось плакать, но он не мог. Он был совершенно опустошен.
Он чувствовал святотатством открывать ее дневник, поэтому открыл его с конца, пролистав пустые страницы до последней записи. Он не станет читать больше, чем нужно… вот запись в последний день года.
Сегодня к нам в гости пришел Эниши. Я была удивлена, увидев его, но и очень рада. Он рассказал мне тревожные новости – так же, как и я, он ушел из дома. Он отказался рассказывать мне, кто присматривал за ним все это время, но когда он сказал мне «Тенчу наконец-то наступит для Баттосая», я поняла. Это те люди. Они не отпустят меня. Эниши передал мне сообщение от них, сказал мне, что я должна прийти на встречу с ними в горную хижину в первый день Нового года.
Что мне делать?
Эти люди поймали моего глупого слепого младшего брата в свою сеть. Она переманили его на свою сторону, пользуясь его детской манерой видеть все в черно-белом свете. Что ему сказали? Ту же сказку о злых, жестоких людях, которые должны быть привлечены к ответственности?
Я попыталась убедить его вернуться в Эдо, отказаться от его пустой мести. Это мой гнев, а не его… Я должна была понимать, что это не сработает. Как всегда, Эниши отказался прислушиваться к голосу разума и ушел в гневе.
Как мне спасти его?
Неважно, на что я надеюсь, эти люди не отпустят меня. Почему? Почему они не видят, что он больше не является угрозой? Это было так давно. Теперь он другой человек! Но они пришли за ним. Они держат моего глупого младшего брата в качестве заложника, чтобы обеспечить мою лояльность. Что я могу сделать?
Кеншин не знал, что и думать, все оказалось таким запутанным. Ее слова ничего не проясняли, только больше все запутывая! Все это не имело смысла. Кто эти люди? Наверняка убийцы, но что еще? Обеспечить лояльность? Томоэ знала их?
Должен ли я читать дальше? Кеншин колебался, сжимая дневник в руках. Он чувствовал себя не в праве вторгаться в ее личные мысли, но…
Медленно он перевернул страницу назад, но вместо обычного вступления увидел обрывок бумаги, выскользнувший из страниц – письмо?
Кеншин,
Пожалуйста, прости меня.
Я должна оставить тебя. Я оставила этот дневник тебе, чтобы ты смог понять мои действия. Эти люди не отпустят меня, и не откажутся от мысли держать у себя Эниши, пока я не расскажу о твоих слабостях. Не бойся, это будет неправда. Я изо всех сил постараюсь ввести их в заблуждение. Я не знаю, сработает ли это… но это единственный шанс, который есть у нас.
Даже без меня ты сможешь выжить. Ты должен выжить.
Кеншин, ты моя вторая любовь. Я ненавидела тебя, но теперь я люблю тебя, убийцу и нежную душу – меч и сердце в одном лице.
Ты будешь убивать снова и снова.
Я знаю, что ты будешь делать это не по собственному желанию, а для защиты, чтобы уберечь гораздо больше людей, чем будешь убивать.
Я прощаю тебя.
Твоя жена,
Томоэ.
Стало трудно дышать после того, как он прочитал эти застывшие строки. Кеншин тихо выдохнул, крепко зажмуривая глаза. Он знал, что она любила его, у него не было никаких сомнений относительно этого. Но читать эти слова на бумаге прямо сейчас было больно. Особенно эти последние слова «Я прощаю тебя».
Прощение…
Я убил ее.
Он не заслуживал ее прощения, ни капли! Но все-таки она спасала его, раз за разом. Она дала ему его здравомыслие, вернула ему счастье, умение находить радость в простых вещах. Она даже дала ему новую решимость продолжать борьбу… и теперь, она простила его?
Кеншин тихо вздохнул. Боги, как ему было больно, но он не мог плакать. Он хотел, но слез не осталось. Никогда, никогда еще он не чувствовал себя таким недостойным ее любви. Жалкое подобие человека, запятнанный кровью, слабый. Он даже не смог сдержать свое обещание перед ней. Как она могла любить его? Что она в нем нашла? Почему она простила его?
Почему она ненавидела его?
Почему эти ублюдки удерживали ее? Что произошло?
Он был так растерян! Но она оставила ему свой дневник, чтобы он смог все понять, так что Кеншин пролистал книгу к началу. Глупо надеяться, что все можно понять только из последней записи. Нет, она дала ему еще сотню вопросов.
Так что он начал читать о ее жизни в Эдо, длинные детальные записи о ее повседневной жизни, ее надеждах, радостях и заботах. Долгое время она была единственной женщиной среди мужчин в их доме. После смерти матери отец отдалился и погряз в работе. Вместо него за Томоэ взялись жены его коллег и друзей семьи, инструктируя ее, как должна вести себя девушка из хорошей семьи. Их неодобрение, высокие ожидания и постоянное недовольство малейшими неудачами заставили ее усвоить спокойную выдержанную манеру поведения.
Она заботилась о своем брате почти как о собственном ребенке. Она гордилась им, его успехами и радостями.
Кеншин грустно улыбнулся, нежно поглаживая страницы дневника. Когда он читал ее ровные и аккуратные строки, она как будто была рядом с ним. Он не знал о ней практически ничего, но все, что она написала, было так на нее похоже – как прямо взглянуть в прошлое, в которое она никогда его не посвящала.
И почему-то, даже если он не знал бы всего этого… это не имело значения. Он все еще видел ее мягкость и силу, ее внутреннюю борьбу и одиночество, и явную красоту ее души. Все, что было ей присуще, он уже знал, наблюдая за ней и проводя время рядом с ней.
Он читал дальше, желая насладиться этой краткой передышкой от ужасной реальности.
Он читал о маленьких радостях ее повседневной жизни, о ее любви к семье, о том, как она научилась готовить, чтобы сблизиться с отчужденным отцом. Он узнал о ее стремлении стать обычной, о ее страстных усилиях вписаться в то место в жизни, в котором она оказалась… а потом о ее счастье, когда ее просватали.
Это была договорная партия, как и большинство браков представителей ее класса.
Ее жених был тихим и трудолюбивым молодым человеком, которого она знала с детства. Его звали Акира, и он был вторым сыном друзей их семьи. Несмотря на то, что их родители назначили свадьбу на предстоящее лето, это не помешало Акире ухаживать за ней, присылать подарки, любовные письма, стихи, приглашать на целомудренные встречи, и она любила его за это.
В те мимолетные месяцы таинственный Акира был центром ее жизни… но она не знала, как выразить свои чувства.
Кеншин вздохнул и сделал паузу, устало потирая лицо. Он не чувствовал ревности. Как он мог ревновать? Если она была так счастлива, если она получила то признание, которого искала… какое имеет значение, что ее чувства были направлены на другого человека? Достаточно было того, что тогда рядом с ней был кто-то, кто был с ней и приносил ей счастье. Может, было бы лучше, чтобы все оставалось так – и она никогда бы не встречалась с ним.
Кеншин продолжил читать, почти вынуждая себя, но вместо ожидаемой романтики… нашел заботы и горе. Несмотря на все усилия, Томоэ не смогла подарить Акире улыбки и смех, на которые он надеялся, и он, услышав, что Киотский Мимаваригуми набирает бойцов, оставил свою невесту и пошел искать славы в бою.
В отличие от Шинсенгуми, Киотский Мимаваригуми состоял только из самураев высокого ранга и хорошего имени. Члены отряда был шикарными, ходили гордо и напоказ, и в основном занимались охраной богатеев. Откровенно говоря, Кеншин был невысокого мнения о них, но скрещивать мечи с ними приходилось довольно часто…
Томоэ хотела остановить Акиру. Она хотела сказать, что он уже достаточно хорош для нее, даже если у него нет ничего, кроме его кендзюцу, теперь, когда старший брат стал наследником клиники отца. Он не послушал ее. Он сказал, что прежде, чем станет ее мужем, ему нужно иметь что-то свое, что-то, чем она станет гордиться.
Затем, в четвертый день четвертого месяца: сегодня мы получили известие, что Киёсато Акира убит на дежурстве. Хотя я с трудом могу в это поверить, я переполнена сожалением, что не смогла его остановить.
Киёсато Акира. Кеншин произнес имя по слогам, и дрожь пробежала по спине. Имя ее жениха звучало знакомо. Он потер лоб ладонью, изо всех сил стараясь вспомнить. Он определенно слышал это имя раньше, но где?
Киёсато Акира Киотского Мимаваригуми…
Понимание ударило его как гром среди ясного неба, внезапное и насильственное. Глаза Кеншина распахнулись, когда он вспомнил молодого человека, отказывавшегося умирать, потому что он должен был жениться на своей возлюбленной. Даже когда его внутренности вывалились на мостовую, он отчаянно боролся, пытаясь добраться до своего меча, шепча знакомые слоги…
– То… мо… э…
Этот человек, что был самым большим провалом в его жизни… и был Киёсато Акира, жених Томоэ.
– Это был я, – тихо прошептал Кеншин, и его рука легла на шрам, который не хотел заживать. – Я украл счастье Томоэ.
Вот почему Томоэ написала, что ненавидела его. Именно поэтому она оставила свою семью и пришла в Киото. Именно поэтому она была в контакте с этими убийцами сёгуната. Каждая крупица ее боли, одиночества и горя – из-за него… и она простила его?
Кеншин был настолько ошеломлен его неожиданным открытием, что не заметил присутствия, приближающегося к нему и звука открываемой двери. Из его вины его вытащило учтивое замечание.
– Твое несчастье в том, что ты убил ее жениха. Ее несчастье в том, что она полюбила тебя. Всего лишь две несчастные судьбы.
Этот голос! И это присутствие! Но этого не может быть… Кеншин повернулся, чтобы увидеть человека, которого меньше всего ожидал увидеть на пороге своего дома.
Это он. Но почему он здесь? И почему именно сейчас?
И самое главное, как ему сказать человеку, которого уважал и за которым поклялся последовать и в огонь, и в воду, которого он не видел больше полугода и которого считал потерянным… выметаться к черту из его дома?
Кеншин не хотел никого видеть. Сейчас, когда он чувствовал себя так. Он посмотрел в сторону и сухо сглотнул, закрывая дневник.
– Это не твоя вина, – тихо пробормотал Кацура-сан. – Я слышал об этом.
Его постоянно присутствующий гнев вспыхнул внутри, разжигая яростный огонь. Как он смеет говорить, что это не моя вина? Как он смеет пытаться предлагать мне какое-либо утешение? Никто не имеет права говорить такие слова! Никто! Никто, кто не знает глубины моего провала! И в этот скоротечный момент Кеншину хотелось закричать, захотелось схватить свой меч, показать свою ярость, погасить напрасное сострадание в глазах его лидера, превратить это доверие в выворачивающие наружу страх и ненависть.
Один за другим Кеншин распрямил свои напряженные пальцы, сжимавшие ее дневник, и медленно выдохнул. Затем кивнул, только один раз.
Кацура-сан воспринял это как приглашение и вошел внутрь.
– Я уже послал кое-кого за предателем.
Предатель? Кеншин моргнул, наконец получив последнюю часть головоломки. Да, конечно. Был кто-то еще. Если бы убийцы сёгуната знали, куда он и Томоэ сбежали после ликвидации последствий великого пожара в Киото, они не ждали бы так долго. Нет, им нужно было узнать это от кого-то в Ишин Шиши…
– Это был Иидзука, – торжественно сказал Кацура голосом, полным сожаления. – Он продал тебя Яминобу Бакуфу. Они боялись тебя и хотели устранить как самую большую угрозу в Киото. Тебя, меня и все влияние, которое я получил. Без нас организованное повстанческое движение развалилось.
Так вот почему она ушла. Вот почему она решила, что эта битва не может быть выиграна… Томоэ знала, что эти люди придут за ними независимо от того, что они будут делать. Она не видела никакого выхода из ловушки и попыталась ввести их в заблуждение своей ложью. Кеншин опустил голову и посмотрел на дневник в своих забинтованных руках.
Он доверял Иидзуке и никогда бы не заподозрил его. Он пребывал бы в блаженном неведении о грядущей опасности, независимо от того, какой способ выбрали бы эти люди для атаки. Что если бы они пришли, когда у них играли дети? Что если бы они напали, когда он был навеселе после саке, хорошей еды, или расслаблялся в объятиях своей жены?
У нас бы не было никаких шансов, не так ли?
Ярость бушевала внутри, тяжелая и глубокая, вытаскивая эмоции из самых темных уголков его души. Ему хотелось кричать, неистовствовать… убивать. Дух ярился на своей стороне стены, готовый выплеснуться и растерзать врагов.
Нет, у нас никогда не было никаких шансов.
Кусочек мирной и счастливой жизни, что был у нас – это всего лишь сон, и ничего больше. Сердце Кеншина упало, и он покачнулся, напряженный, как натянутая тетива. Что-то нужно сделать, что-нибудь, чтобы избавиться от этого напряжения. Его взгляд упал на меч, прислоненный к стене…
Нет, соберись! Думаешь, она хотела бы, чтобы ты потерялся сейчас?
Кацура-сан, казалось, не замечал его трудностей. Он просто стоял посреди комнаты и смотрел на него с этим резким состраданием в глазах.
– Иидзука заплатит за свои преступления. Я послал моего нового человека за ним. Предатель получит по заслугам.
Кеншин заставил себя отпустить дыхание, которое сдерживал. Он не может позволить себе думать о ней сейчас. Когда Кацура-сан здесь. Позже он успеет разобраться со своими бушующими эмоциями. Позже.
Каким-то образом, он не знал, как, ему удалось подняться на ноги и вспомнить тонкости этикета, которым она так терпеливо учила его. Так что он поклонился Кацуре-сану и пригласил его присесть, как любого другого гостя, пока он достает принадлежности для чая. Его лидер проделал весь этот долгий путь только для того, чтобы встретиться с ним, и самое меньшее, что он мог сделать, это проглотить свою желчь и изо всех сил сосредоточиться на настоящем.
Все время вежливого обычая Кацура-сан не сводил с него странного взгляда. Жалость в его глазах была солью на раны Кеншина. Кеншин знал, что выглядит жалко, и не стоит ему об этом напоминать!
– Новый человек? – спросил он.
– Да, – приветливо кивнул Кацура-сан. – Опытный мечник. Его зовут Шишио Макото. Он оказался очень убедителен и бесспорно силен с мечом, так что я был рад его завербовать. Сейчас мы отчаянно нуждаемся в сильных бойцах.
– Шишио Макото… – Кеншин нахмурился. Он никогда не слышал этого имени раньше.
– Да… его происхождение и техники неизвестны. Он опасен, и его навыки находятся на одном уровне с твоими, – объяснил Кацура-сан. Он остановился на мгновение, прежде чем добавить, – было решено, что с этого момента он будет совершать убийства.
Кеншин был не уверен, как реагировать на это заявление. Несмотря на искусность, он ненавидел убивать. Так что даже лучше, что ему не придется быть хладнокровным убийцей… но что же будет с ним?
– Я больше не нужен? – колеблясь, спросил он.
– Нет, нам нужно твое искусство владения мечом. Каждый день силы Бакуфу охотятся на наших сторонников в столице. Если некого будет им противопоставить, повстанческое движение будет полностью уничтожено. – Во взгляде Кацуры-сана промелькнула сталь. – Химура, ты должен защищать Ишин Шиши в качестве мобильного атакующего. Это жестоко просить тебя об этом, но мне больше некого просить. Я хочу, чтобы твое сердце жаждало крови… и вело твой меч, парящий в небесах.
Ну вот, наконец.
Четкая команда.
Я должен был знать. Кеншин вздохнул, поглаживая ее дневник, прежде чем поднять голову и встретиться с его выжидающими глазами. Он понимал, о чем его спрашивают. Он знал теперь, какое горе и страдание это принесет ему. Он знал, что нет никаких героев в тех тенях войны, которые планирует Кацура-сан выпустить на Киото ради мечты о новой эре.
Даже тогда единственным вопросом, что имел значение, был – сможет ли он подавить свою боль и убивать для этого человека снова?
Кидо задумчиво погладил край безвкусной дешевой чашки, которую держал в руках. Когда он впервые увидел мальчика и разглядел, что случилось с ним за эти трудные месяцы, то был потрясен. Одетый в лохмотья, покрытый бинтами и заживающими ранами, Кеншин выглядел не более чем разбитая тень того наивного решительного мальчика, которого он завербовал в Чоушуу чуть больше года назад.
