Текст книги "This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (СИ)"
Автор книги: theDah
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Через пару дней после визита Иидзуки-сана Кеншин закончил свой проект. Ну, сейчас это был их проект, потому что Томоэ захотела помочь ему с посадкой семян. Он не стал отказываться от ее помощи, потому что работа достигла своей цели растратить как можно больше его беспокойной энергии, и на тот момент он хотел наконец покончить с ней.
Сейчас они сидели на одеяле и наблюдали на заходящее солнце над своим полем. Ужин уже был съеден, и сейчас он открыл бутылочку саке, которую Томоэ купила, чтобы отпраздновать это событие.
Оно было приятным на вкус.
Возможно, это из-за компании и оттого, что мы видим результат своей работы. Кеншин размышлял, глядя на женщину рядом с собой. Она тоже выглядела довольной, и намного счастливее, чем когда бы то ни было, глядя на их поле и ровные ряды взрыхленной земли.
Возможно, глупо надеяться, что что-нибудь из этого выйдет. В конце концов, никто из них почти ничего не понимал в сельском хозяйстве. Его знания были в лучшем случае поверхностными, как и у нее. Она никогда не делала ничего даже отдаленно связанное с огородом или садом. Она призналась ему, что прожила всю свою жизнь в городе.
– Уже конец сезона, так что может ничего и не выйти, – пробормотал Кеншин задумчиво, глядя на нее, – но было приятно поработать.
– Неважно, получится или нет, – она склонила голову, задумавшись. – Ты сделал это не для того, чтобы что-нибудь вырастить, ты просто хотел сделать что-то своими руками.
– И правда, – признал Кеншин. – Но если что-то и выйдет из этого, независимо от того, насколько мало будет овощей… они сэкономят наши деньги.
– Кстати о деньгах… ты собираешься попытаться продать эти лекарства, – с любопытством спросила Томоэ, хотя блеск ее глаз говорил о том, что она точно знает, почему он даже взглянуть не может на эту чертову коробку. Он отвел глаза, его щеки потеплели.
– Возможно. Жители уже интересуются, кем я работаю. Продажа лекарств успокоит слухи.
Ее ки мгновенно стала холоднее, и Кеншин поднял голову, забеспокоившись. На ее лице было хмурое выражение, прежде чем она тихо сказала.
– Я думаю, что они не считают тебя мятежником, и определенно не ужасным убийцей хитокири Баттосаем. Однако, они думают, что ты своеобразный. Ты выглядишь…
– Я знаю, – Кеншин весь сгорбился и нахмурился. – Может, даже хорошо, что я маленький и странный. Нет страха у того, кто не воспринимает меня всерьез.
Ее ки потеплело, словно солнце выглянуло из-за облаков, и она резко кашлянула… чуть ли не засмеялась? Кеншин повернулся, чтобы посмотреть на нее так быстро, что шея хрустнула. Она прикрыла рот рукой, а ее глаза распахнуты в удивлении, как будто она не понимала, что происходит.
Широко распахнув глаза в неверии, Кеншин ахнул:
– Ты смеешься?
Звук, похожий на кашель, продолжался, и она отворачивалась в сторону от смущения, но он не ошибался. Она определенно смеялась! Улыбка тронула его губы, когда он это понял. Она засмеялась. Легкий смех, почти незаметный, который едва ли можно было назвать смехом, но это было начало! И хотя она смеялась над ним, какое это имело значение?
Он насмешил ее, принес ей маленькую радость… это было лучшее чувство в мире.
Наслаждаясь моментом, Кеншин улыбнулся и откинулся на руки, подставляя лицо лучам заходящего солнца, давая ей время собраться с духом. Он понимал, насколько для нее важен запас ее хладнокровия, и последнее, чего он хотел, это делать свою компанию неудобной для нее.
Ей потребовалось некоторое время, но в конце концов она тихо сказала:
– Ты не такой уж маленький, на самом деле. Конечно, ты намного ниже, чем большинство мужчин, но ты еще вырастешь. И хотя твои глаза и волосы странны… и несколько поразительны, ты такой же японец, как и я, и кто-либо другой. И неважно, что говорят люди, ты не похож на иностранца или ребенка.
Все, что она сказала, Кеншин за свою жизнь понял и сам. Он знал, что это правда, и все же имело значение то, что она это сказала.
Все детство и юность он видел, что люди смотрят на него, как на некрасивого и странного человека. Он принял это. Потому что не мог изменить независимо от того, как хотел. Он вырос на юге, бродил по провинциям возле Чоушуу, где ненависть к иностранцам была наиболее сильна, и для него было очень важно выглядеть как японец.
Но знать, что она тоже это понимала, было приятно.
Кеншин качнул головой и налил себе еще саке, прежде чем предложить ей. Она позволила ему налить ей, а потом с изяществом отпила.
Может, если она может видеть его несмотря на его странности, возможно, ей не неприятно смотреть на него? Она сказала, что он своеобразный и поразительный, но ни то, ни другое ведь не плохо?
– Люди всегда обращали внимание на мою внешность, – спокойно объяснил Кеншин. – В большинстве случаев я могу это игнорировать, но я просто… Я не хочу, чтобы во мне видели ребенка. Я мужчина, а не мальчик.
– Я не вышла бы замуж за мальчика. Нет, ты мужчина, – тихо подтвердила она.
Кеншин задумчиво поглядел на нее. Она опять упомянула брак. Означает ли это, что она продолжает думать об этом? Когда пришел Иидзука-сан, она упомянула, что у них еще не было церемонии.
– Ты хотела бы провести церемонию? – с любопытством спросил он.
Она посмотрела в сторону и покрутила чашку в руках перед тем, как ответить.
– Я понимаю, что это непрактично. Нам обоим некого пригласить, и у нас нет денег на ненужные вещи. Если кому-то понадобится знать, мы уже женаты во всех отношениях. Но все-таки… Мне хотелось бы получить благословение.
– Благословение? В храме?
– Да, – подтвердила она. – Моя семья придерживалась буддизма. И хотя мы не были особенно религиозными, это имеет для меня значение.
То, как она говорила, этот неуверенный и колеблющийся тон, ощущалось так, словно ему вонзили нож в грудь. Разве она не знает, что он сделает для нее что угодно? Она так много сделала для него, и так мало попросила взамен… и она боится, что он не одобрит такую малость?
Кеншин собрал всю свою решимость и потянулся за ее рукой. Ее кожа была прохладной и гладкой. У нее не было мозолей на пальцах – это была рука леди. Она задохнулась от его прикосновения, ее глаза и губы приоткрылись от удивления.
– Томоэ… все, что хочешь. Я буду стараться изо всех сил, чтобы дать тебе все, что ты захочешь. Так что если ты хочешь получить благословение в буддийском храме, мы его получим.
Ее взгляд смягчился, и она наклонила голову.
– Спасибо… Кеншин.
То, с какой интимностью она произнесла его имя… заставило покраснеть его щеки так, как никогда раньше. Сухо сглотнув, Кеншин повернулся, чтобы посмотреть на последние лучи солнца, проходящие сквозь ветви деревьев и вершины гор, окружавших их дом.
Он не отпускал ее руку, пока не стемнело.
========== Глава 24. Сближение ==========
Уже на следующий день, ранним утром, Кеншин и Томоэ отправились на поиски храма. Дома не было никаких неотложных дел, и утро было прекрасным. Одним из преимуществ жизни рядом с духовным центром страны было то, что в его окрестностях располагалось множество храмов. Правда, Кеншин не знал точно, где находится буддийский храм, но надеялся, что они наткнутся на указатель или спросят у кого-нибудь.
В дорогу они взяли немного еды, кувшин с водой и одеяло, чтобы было на чем отдохнуть, если возникнет такая необходимость. Последнее было его идеей. Все-таки Томоэ дама. Она достаточно вынослива, но все равно ему не хотелось утомлять ее, при том, что в этом не было никакой нужды.
Когда дело дошло до его катаны, он не посмел взять ее с собой. Ситуация весьма напряженная, и последнее, чего им хотелось, чтобы его приняли за самурая. Плохо уже то, что ему не удалось скрыть свой сильный южный акцент, который говорил всем, что он из мятежной провинции Чоушуу. Однако он взял свой вакидзаси и завернул его в одеяло, оставляя в легкой доступности. Не то чтобы он был параноиком, просто не допускал даже мысли путешествовать безоружным.
Томоэ отметила его молчаливое сражение с собственным оружием тихим одобрением – она не любила битв.
Что же касается одежды, оба предпочли надеть свои старые кимоно. Его выбор объяснялся стремлением выглядеть как можно более безобидным, и поношенная одежда казалась самой для этого подходящей. Хотя для Томоэ все могло быть иначе – она долго расчесывала свои волосы, пока они не заблестели, потом аккуратно заплела их и добавила помаду на губы. Очевидно, ей хотелось выглядеть как можно лучше сегодня. Возможно, ее старое белое кимоно имело для нее особенное значение? Он не знал. Для него она в любом случае выглядела прекрасно.
Время от времени Кеншин смотрел на Томоэ уголком глаза. Находясь близко к ней, он не мог не заметить, что она ненамного выше него. Конечно, в ее деревянных сандалиях она возвышалась над ним на пару дюймов, но и без них разница была не так велика. Не более дюйма. Он мог бы поклясться, что раньше она была намного выше. Или он наконец подрос и не заметил этого, или, наконец, почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы не обращать внимания на высоту ее обуви.
В любом случае, идти рядом с ней было так чудесно.
Он решил, что это маленькое путешествие было действительно хорошей идеей. Хотя надо признать, что у него не было никакого интереса к религии. Он ничего не знал об этом и не имел причин узнать больше. Эта тема всплывала во время тренировок единственно потому, что Мастер тоже был буддистом, когда ему этого хотелось – чего почти никогда не случалось. Кеншин узнал об этом из случайных замечаний и нескольких визитов в храм, где был похоронен двенадцатый мастер.
Религиозных верований, как Кеншин понял для себя, придерживались только те, у кого было на это время. В основном представители высших классов, или те, кому некуда было девать свое время.
Так сложилось, что он никогда не чувствовал за собой потребности придерживаться какой-либо религии. Он знал, что большинство крестьян и низших классов придерживались синтоизма. И хотя он не припоминал, во что верил в детстве, он верил в духов. Таким образом, моя религия – Синто? Не то чтобы это имело какое-то значение. Благословение было благословением в любом случае, независимо от того, священником какого культа оно было совершено, и было бы неплохо иметь какое-то подтверждение их браку.
Это придало бы его чувствам больше оснований.
Может, тогда он сможет убедить себя, что это все реальность, что она действительно его жена, сейчас и навсегда? Потому что время от времени… Кеншин вздохнул, снова посмотрев на нее. Она была такой прекрасной, собранной и спокойной – истинная леди. Может, после сегодняшней церемонии он сможет поверить, что он заслужил такую женщину, которая сейчас рядом с ним.
Глухая боль поднялась в груди при этой мысли. Он любил ее, настолько сильно, и чувство это усиливалось с каждым днем, а она… Между ними была дистанция.
Ее холодная сила, ее собранность, ее бесстрастность… Боже, как хорошо он понимал необходимость всего этого, но ему так хотелось сломать стену между ними, кусок за куском. Он хотел, чтобы она улыбалась и смеялась, чувствовала себя спокойно и безопасно в его присутствии.
Так же, как и чувство, которое она заставила его почувствовать, это желание росло день ото дня.
Однако оставались его опасения, устойчивые и непрекращающиеся опасения, что все это понарошку, и ни одна из эмоций, что он видел в ее темных глазах, не была настоящей.
– О чем ты так задумался? – с любопытством спросила Томоэ.
Кеншин мгновенно отвернулся, покраснев от стыда. Нет, он не должен в ней сомневаться! Она согласилась выйти за него замуж.
– Ничего…
– Ты уверен?
Он не мог высказать свои мысли вслух. Они не принесут ей ничего, кроме боли, а это было последнее, чего он хотел бы для нее в этот день. Он судорожно искал что-то, что могло бы отвлечь ее. Прямо перед ними ощущалось два присутствия ки. Избегая смотреть на нее, Кеншин выдохнул и тихо предложил:
– Там на нашем пути люди. Может, спросить у них, как найти храм?
Томоэ медленно кивнула, соглашаясь со сменой темы, задумчиво нахмурившись.
– Как ты все время узнаешь?
– Ээээ… – Кеншин начал заикаться. Если он скажет ей правду, она точно сочтет его неестественным уродом! Но ему не хотелось лгать ей! Съежившись, он пытался найти безопасные слова, чтобы объяснить. – Я, ах… это прием мечника. Я чувствую жизненную энергию.
– … Жизненную энергию? – медленно спросила она, подняв бровь.
– Эээ… да.
В это время две женщины, несущие корзины, поднялись в гору и, к его облегчению, избавили его от продолжения неожиданного неудобного разговора. Оказалось, что женщины знали буддийский храм, расположенный неподалеку. Он назывался Энряку-джи и был довольно известен. Местные жители очень гордились им.
Женщины сочли очень милым то, что молодые люди хотели получить благословение и очень хотели указать им правильное направление.
– Просто идите вперед несколько миль, потом поверните налево… и придете к храмовой лестнице. Она немного крутая, но вы осилите. Удачи!
Тем не менее, несмотря на то, что было приятно получить помощь и полное одобрение их планов, Кеншин чувствовал себя несколько неловко от их расспросов. Томоэ заметила это и без лишних слов свернула разговор с легкостью и изяществом. Он был рад, что она рядом с ним. Ее спокойной уверенностью и внутренней силой духа он мог восхищаться бесконечно.
Как замечательно было бы быть таким спокойным, не сомневаться и не беспокоиться из-за каждой мелочи? Кеншин тоскливо задавал себе этот вопрос, наблюдая, как Томоэ прощается с местными женщинами.
Они нашли правильную дорогу спустя некоторое время после того, как поговорили с женщинами, и совершенно безошибочно. Лестница вела вверх по склону горы, поросшей густым лесом, и была довольно крутой. Настолько, что через некоторое время после того, как они начали подниматься, у Томоэ начались проблемы. Не от переутомления, а от того, что ее гэта не были предназначены для лазания по таким поверхностям.
Переборов неуверенность, Кеншин наконец осмелился предложить ей руку. Она с благодарностью взглянула на него и взяла ее. Он улыбнулся. Может, мы больше привыкаем друг к другу? Ее хватка была устойчивой и твердой, и он легко следовал за ее ритмом, позволяя ей небольшие паузы безо всяких вопросов. Находясь так близко к ней, он слышал ее дыхание, видел капли пота на лбу… это было совершенно очаровательно, а его душа замирала от волнения. Ее кожа была такой гладкой, шелковистой. Как было бы замечательно прикоснуться к ней! Обменяться прикосновениями, которых ожидают от супругов. Кеншин посмотрел в сторону, его дыхание сбилось. Сама мысль о такой близости казалась пугающей – быть так близко к кому-то, совершенно обнаженным, не скрывая ничего…
Он сухо сглотнул. Даже с Томоэ он был не уверен, что способен на такое. Даже сейчас, прожив все лето с ней… он до сих пор трудно расслаблялся. Физическая близость ощущалась особенно трудно, а мужья и жены спят вместе.
Даже здесь, в Оцу, вдали от боевых действий, со сном были трудности. Только тогда, когда он достаточно успокаивался, то мог попытаться заснуть, и даже тогда ему был нужен его меч в руках и что-то твердое за спиной. Ему нужно было видеть дверь, чтобы видеть любое движение, чтобы быть совершенно уверенным в том, что им ничего не угрожает. И хотя в эти дни ему удавалось избегать худших из его кошмаров, он знал, что они все еще таятся там, на краю его сознания, ожидая, когда он станет уязвимым.
Спать рядом с Томоэ, прикасаться к ней… это невозможно.
Кеншин взглянул на нее незаметно, отмечая, как она держит подбородок, как сосредоточенно сужены ее глаза, пока она поднималась вверх по лестнице. Она была так прекрасна, так прекрасна… Она заслужила мужа, который мог бы дать ей все.
Да, он принял решение – неважно, сколько это займет времени – однажды ему будет настолько комфортно в ее присутствии, он даст ей то, что должна получить такая женщина, как она.
Они добрались до горного храма после полудня. Их путешествие оказалось намного короче, чем он предполагал, всего около десяти миль. Однако почти половина этого пути были нелегки. Знаменитый храм был очень старым и возвышался посреди обширного просторного пространства. В нем оказалось немного посетителей, несомненно, из-за трудного пути, и монахи приветствовали их без всякого предубеждения и согласились дать им благословение за скромную плату.
Пока он договаривался, Томоэ сделал все возможное, чтобы освежить свою одежду после долгого перехода.
Благословение монаха отличалось от того, что он себе представлял… и заставило задуматься. Даже несмотря на то, что он чувствовал себя немного нелепо, сидя на коленях рядом с Томоэ, слушая лысого старика в оранжевом одеянии, распевающего что-то своим трескучим голосом. Прежде ему не приходилось участвовать в религиозных обрядах.
– Не обманывайте, не пренебрегайте друг другом никогда. Не злитесь и носите в себе затаенных обид… – торжественно говорил монах.
Глаза Томоэ были закрыты, но почему ее лицо кажется грустным? Ее ки приобрела холодный оттенок, как было всегда, когда она вспоминала о прошлом.
Кеншин нахмурился, вспоминая о своей собственной лжи. Он никогда не был самураем, и неважно, как он был одет и как носил парные мечи. Кацура-сан дал ему имя путем обмана и такое признание повредило бы не столько ему, сколько его лидеру. Но это не вся его ложь, не так ли? Только сегодня он был так рад избежать объяснений по поводу ки, несмотря на ее настороженное любопытство. И он даже никогда и не думал о том, чтобы рассказать кому-нибудь о Кенте.
– … ибо как мать будет рисковать своей жизнью и присматривает за своим ребенком, так безгранична будет ваша любовь ко всему, так нежна, добра и кротка.
Ведь на самом деле, разве он не обманывает ее постоянно, скрывая правду? От этой мысли мурашки пробежали по коже и засосало под ложечкой. Он не хотел лгать ей, на самом деле не хотел… но он так же не хотел, чтобы она посмотрела на него как на урода.
– Дарите добро всем, сейчас и всегда…
Может, ему нужно стать искренним с ней и ясно ответить на все ее вопросы? Но он всегда скрывал свой способ использования ки, потому что он казался еще более неестественным, чем все остальные. В конце концов, никому и никогда не удалось понять это, даже Мастеру.
– … и без помех, не скупясь, будьте свободными от ненависти и зависти…
Но пока монах продолжал свои песнопения, крупица за крупицей неприятное чувство под ложечкой уменьшалось, постыдные сомнения, страхи и неуверенность давали возможность понять, и Кеншин начал понимать, почему Томоэ хотела сделать это. Украдкой он взглянул на нее уголком глаза. В ее глазах была грусть, ее спина выпрямлена, ее осанка идеальна, но ее ки разогревалась по мере того, как она обретала уверенность от спокойных слов монаха.
Было здорово увидеть, как она находит в себе волю и решительность, тихую уверенность. Может, он сможет положиться на нее, всякий раз, когда его страхи станут слишком тяжелыми, чтобы их вынести?
– … пока вы стоите, сидите и ходите по земле, что бы вы ни думали, главным правилом жизни будет оставаться любящим человеком.
Монах закончил свою речь. В гулкой тишине он почтительно поклонился им. Все закончилось.
– Теперь, – прошептала Томоэ, поворачиваясь, чтобы мягко посмотреть на него, – сейчас мы поженились в моем сердце.
Кеншин замер, глядя на нее, совершенно потеряв дар речи…
Уголки ее губ чуть-чуть поднялись, и она встала, подавая ему руку.
– Давай вернемся домой, дорогой муж мой.
Его сердце затрепетало, и он улыбнулся, принимая ее.
Пока они спускались по лестнице, солнце зашло, и где-то на полпути они решили остановиться на ночь. Было небезопасно спускаться по крутой лестнице в темноте, а им не нужно было торопиться. На этот раз осторожность Кеншина не помешала, он расстелил для нее одеяло, и они перекусили тем, что он нес за спиной. Было приятно делать что-то знакомое, потому что если было что-то, что он знал назубок, так это ночевка в полевом лагере.
Он дежурил всю ночь, прислонившись к дереву, пока она отдыхала. Он чувствовал себя так хорошо, наблюдая за тем, как она спит. Томоэ, однако, спала не слишком хорошо. Это было вполне объяснимо. Хотя погода всю ночь стояла теплая, комары досаждали им, и тонкое одеяло далеко от мягкого футона.
Несмотря на небольшие сложности, Кеншин счел путешествие удачным.
Казалось, Томоэ нашла для себя какое-то решение, какую-то определенность.
По возвращению домой стал ясен главный вопрос его сельскохозяйственного эксперимента – после посева им не оставалось больше ничего, кроме как ждать. Конечно, Кеншин бывал на поле каждый день, принося воду для крохотных сеянцев туда, где земля казалась слишком сухой, выщипывал сорняки каждый раз, когда замечал, но этой работы было недостаточно, чтобы подавить повторяющиеся приступы беспокойства.
А теперь, когда начались осенние дожди, загнавшие их под крышу на целый день…
Ему было трудно успокоиться. Томоэ снова расчесывала его волосы, ровно и точно взмахивая щеткой. Это успокаивало, но он не мог не чувствовать, что ему нужно сделать еще что-то, что-нибудь. Стойкое раздражение пробирало его до костей, и никакое расчесывание не могло его прогнать.
Позади него послышался вздох, а затем прошелестела ее одежда, когда она положила щетку. Разочарование повернулось в животе, Кеншин начал выпрямляться и почувствовал мягкое влажное касание на шее.
Молния проскочила по его позвоночнику, и он обернулся, как испуганный олень. Что это было? Он уставился на нее, только чтобы увидеть ее глаза ближе, чем когда бы то ни было, когда она наклонилась и поцеловала его в уголок рта.
Он замер. Глаза широко распахнулись, сердце ударилось о ребра. Она меня целует?
Она отстранилась немного, нерешительно встречаясь с ним взглядом.
– … прости.
Ее губы были такими близкими, такими влажными и приглашающими, и Кеншин смотрел на них, изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Она нахмурилась, отклоняясь…
… Почему она хмурится?
Она не должна хмуриться или стесняться! Это недостойно ее! В безумном порыве храбрости Кеншин потянулся и поцеловал ее в ответ.
Это было странное ощущение – чувствовать ее губы на его губах, и он понятия не имел, что нужно делать, но когда ее рот приоткрылся, а рука поднялась к его щеке, показалось вполне естественным податься ей навстречу. Было мокро и грязно… но так хорошо.
Ее пальцы скользнули в его волосы, чтобы притянуть его ближе. Его руки сделали то же самое, и это было правильно. Время от времени он отстранялся, только для того, чтобы сделать вдох, или она делала то же самое, но потом они ныряли обратно, пробуя друг друга на вкус, дыша одним воздухом, исследуя друг друга языками, открывая для себя, как лучше переместить губы, чтобы быть как можно ближе друг к другу. Они словно сливались в единое целое, и это было удивительно.
Это было такое хорошее ощущение – вся его нервозность, зудевшая под кожей, превратилась в жидкий огонь, прогревающий его до костей лучше, чем самая горячая ванна. Пульс и дыхание участились, кожа от пота заблестела… Впервые в жизни он ощущал себя живым. В этот момент ему было настолько хорошо, что он не мог ни о чем думать – только действовать.
Ее руки обвились вокруг его тела, привлекая его ближе, и он сделал то же самое. Жар тела усиливался. Почему они носят одежду в такую жару? Она находилась так близко к нему, ее губы так удивительны, а глаза огромны, великолепны, как звездное небо, и ее ки такая теплая. Огонь, стекающий в низ живота становился почти невыносимым, и болезненным, о боже, таким болезненным… пока просто не выплеснулся.
Кеншин выдохнул, отстраняясь, отчаянно пытаясь отдышаться. Что…? Что это было?
Ее глаза смотрели почти разочарованно, когда она вопросительно наклонила голову, вытирая губы рукавом. Но ее щеки очаровательно покраснели, и губы были красны, как никакая помада не могла их окрасить.
Но, но… что же, что же случилось?
А потом он вдруг почувствовал влагу, растекающуюся по его бедрам, пропитывающую кимоно, и замер, и унижение ударило пощечиной.
– … Что такое? – спросила она тоном, полным беспокойства.
Он отвернулся, и горячее тепло залило щеки и шею. О нет… Нет! Этого не может произойти…
Где ближайшая дыра в земле, чтобы спрятаться? Нет, ему нужно нечто большее, что-то, куда можно заползти и никогда не выползать оттуда. Кеншин закрыл лицо руками, абсолютно подавленный чувством стыда. Нет, это не может быть правдой! Не сейчас, не перед ней, нет, нет, нет…
– Кеншин, поговори со мной. Что случилось?
Я не могу этого сделать, не сейчас. Никогда! Она посмеется над ним, сочтет странным и неполноценным. Такого рода вещи случаются только с маленькими мальчиками.
– Мне нужно выйти. – Он сбросил с плеча ее руку и, держа рукава кимоно перед собой, выскочил наружу под дождь.
Возможно, ему следовало бы продумать свои действия наперед, потому что вернуться обратно в одежде, промокшей насквозь от дождя казалось непосильной задачей. Что она должна подумать о нем, когда он так сбежал от нее? Не дав никаких объяснений?
Ее ки ощущалась внутри дома, спокойная и устойчивая. Он видел свет, проникающий сквозь окно наружу. Скорее всего, она писала в своем дневнике.
Но как ему вернуться сейчас, когда он ощущает такой стыд, какого не ощущал никогда в своей жизни? Она была такой красивой, с этим румянцем на щеках, и он чувствовал себя удивительно, целуя ее. Он был уверенным! И все было настолько совершенным… до этого.
Кеншин вздохнул и переступил с ноги на ногу. Неважно, как привлекательна мысль остаться здесь, он не может больше тут стоять. Он уже весь продрог от холодного дождя, и если останется подольше, то наверняка простудится и принесет ей еще больше неприятностей, чем раньше. Он же не хочет заставлять ее ухаживать за ним, если он заболеет от собственной глупости?
Стиснув зубы, он покачал головой, и, собравшись с духом, вошел в дом.
Томоэ оторвалась от дневника, но не встала, чтобы встретить его. Хуже того, ее глаза соответствовали ее ки – они были так же холодны.
Я действительно все испортил – плохо. Кеншин сглотнул. Что ему сказать? Он не знал. Поэтому направился к сложенной в углу одежде и достал оттуда полотенце и сменную одежду. Не оглядываясь, он разделся и поспешно вытерся, прежде чем надеть чистую юката.
Слабый скрип кисти о бумагу возобновился. Она снова начала писать… Она не собирается выяснять, в чем дело? Почему-то это обстоятельство еще больше вывело его из строя. Она даже не собирается спрашивать, несмотря на то, что его действия ранили ее чувства.
– Прошу прощения за то, что так ушел, – наконец прошептал Кеншин, глядя на свои ноги и чувствуя себя совершенно несчастным.
– Спасибо за твое извинение. – Ее тон был спокойным и холодным, когда она это пробормотала.
Он съежился. Хотя она приняла его извинения, это не было хорошим знаком. Он не был хорош в этом. Кеншин взглянул на нее. Она так совершенна, а он ясно показал ей, насколько хреновым мужем он на самом деле был, но…
Поколебавшись, он направился к ней и сел рядом, в двух шагах от нее. Она перестала писать, но не обернулась.
Так, ладно.
Уже лучше. Он знал, что она выслушает его, и ему не нужно встречаться с ней лицом к лицу. Закрыв глаза, Кеншин сделал глубокий вздох, а затем попытался найти слова.
– Я… Я, ох… Ты замечательная. Этот поцелуй – самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, и это было так хорошо, но, но…
– Но…? – Она повернулась и посмотрела на него через плечо.
– Я, ох… Я не знаю, почему так получилось, но я просто… кончил.
– О…
– Это не должно встречаться со взрослыми людьми. Не так быстро или внезапно, думаю, но… – Кеншин отвел в сторону глаза, чувствуя, как от стыда переворачивается все в животе.
Тихий звук, похожий на кашель, сорвался в ее губ, и он поднял голову, не в силах поверить в то, что услышал. Она прикрыла рот рукой, и ее кашель звучал очень похоже на хихиканье.
Она смеется? От этого?
Кеншин смотрел на нее, совершенно сраженный. Конечно он, как правило, восхищался ее радостью, каждой крупицей ее смеха или намеком на улыбку. Они были редкими, как падающие звезды, и поэтому стали для него ценностью, но это… это было… Если он думал, что чувствует себя неловко до того, то глубоко заблуждался. Сейчас словно кто-то выбил весь воздух из его легких и растоптал последние остатки его уверенности в себе.
Он не знал, издавал ли он при этом какие-то звуки, но она вдруг остановилась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, приоткрыв губы от внезапного понимания.
– О, Кеншин… Мне очень жаль. Мне так жаль. – Она покраснела и подняла руку к его щеке, поворачивая его лицо так, чтобы можно было заглянуть в глаза. – Кеншин, все в порядке. В этом нет ничего плохого. Мне было больно, потому что я не понимала, почему ты ушел. Я думала, что…
Ее мягкий тон и тихие слова успокоили его, так что он снова мог дышать.
– Я думала, что тебе не понравилось, или я сделала что-то неправильно, или тебе больно. – Она остановилась, в ее глазах плескалась неуверенность. – Или, может, я прикоснулась к тебе, когда ты этого не хотел, чтобы я это делала, или ты больше не мог этого выносить, потому что я знаю, как ты не любишь, когда кто-то прикасается к тебе, и ты делаешь все возможное, чтобы избежать прикосновений…
Кеншин моргнул. Она беспокоилась, не причинила ли она мне боль?
– Нет… Я, ох… Ты не сделала ничего плохого.
Они молча друг на друга посмотрели. Через некоторое время она выдохнула с облегчением.
– Слава богу. – И отняла руку от его щеки. Однако прежде чем он успел придумать, что сказать, она подняла взгляд и слегка наклонила голову, словно что-то рассматривая. – Тогда, возможно, в следующий раз нам следует все делать немного медленнее.
– В следующий раз?! – пискнул Кеншин. Будет еще один раз?
– Ну… да, – запнулась она, слегка покраснев. – Это же делают женатые люди, верно?
Каким-то образом все сохранявшиеся до этого страхи начали постепенно исчезать. Кажется, независимо от того, насколько несостоятельным он оказался и сколько ошибок допустил, она все еще хотела его. Это заставило его думать о себе лучше.
Что еще лучше, следующие несколько вечеров они осмелились изучить друг друга немного больше простыми прикосновениями и поцелуями, и это было очень приятно.
Однако, когда Томоэ в последний раз отправлялась в деревню, она упомянула, что разговоры о них – и, конкретно, о нем – приобретают неприятный оттенок. В конце концов, о молодом человеке, который сидит на своей ферме и ничего не делает, поползут не самые приятные слухи. Решение проблемы было очевидным. Им нужно начать продавать лекарства, ящик с которыми им принес Иидзука-сан несколько недель назад.
Без особой охоты Кеншин наконец открыл коробку и начал рыться в ней, пытаясь понять предназначение свертков и коробочек, которыми она была заполнена. Он не мог даже помыслить о продаже лекарств, в которых ничего не смыслил. К счастью, на обратной стороне были описания, в котором подробно описывалась цель и целесообразная цена для содержимого. Казалось, груз был собран с учетом того, что получатель не имеет никакого понятия об аптекарском бизнесе.
