Текст книги "This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (СИ)"
Автор книги: theDah
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Ооо, Томоэ! – выдохнул он тихо, словно оду богине, когда она довела его до края.
Она крепко поцеловала его, заглушая слова, слетающие с губ. Рукавом, мокрым от слез, она вытерла сперму, выплеснувшуюся на колени. Он не чувствовал стыда – не время для этого. Нет, несмотря на утомление, пронизывающее до костей, он, или она… он точно не знал, кто именно, может, оба вместе… но они встали и вытащили футон, сложенный в углу и развернули его.
Каким облегчением было упасть на постель, чувствовать мягкость изгибов ее тела против жесткости его груди и бедер, во время отчаянных поцелуев, торопливых движений и прикосновений, избавляясь от остатков одежды, чтобы стать как можно ближе друг к другу. Дыша одним воздухом, они пытались ощутить друг друга как можно полнее. И не было времени на мысли, только на чувства, во время этих старых как мир движений древнего танца мужчины и женщины.
Кожа покрылась потом, но он не чувствовал холода, хотя и должен был. Тепло между ними было невыносимо жарким, и когда он снова нашел ее грудь, было естественным ласкать ее языком, проскользнув рукой вниз, сквозь копну завитков, чтобы почувствовать мягкие складки и податливую влажность отверстия.
Он двигал пальцами внутрь и наружу, чтобы дать ей то облегчение, которого она так желала.
Она хныкала и стонала под его ласками, зажигающими жидкий огонь внутри. Ее дыхание становилось более жестким, более глубоким, ее глаза искали его.
– Больше! Я хочу тебя – внутри… Пожалуйста, Кеншин… – умоляла она.
Времени подумать над этим не было… Он устроился между ее ног, находя удобное положение, чтобы направить напряженный член внутрь ее…
А потом он оказался внутри.
О боги! Этот жар вокруг него! Его было слишком много, и этот жар был лучше, чем все, что он осмеливался представить! Он толкнулся глубже, чувствуя, как уступает тонкий барьер, и погрузился до самого основания, и… о боги, какое это было ощущение!
Она задохнулась, словно пытаясь подстроиться – и он остановился, стараясь взять себя в руки вопреки подавляющим волю ощущениям, ища в ее глазах одобрение действиям. Ее глаза были красными от слез, соленые дорожки высохли на пылающих щеках, но ее ки была теплой. И хотя во взгляде мелькала некоторая дикость, а губы раскрывались от мягких стонов…
– Пожалуйста, – прошептала она.
Всего одно слово, но его было достаточно.
Он должен был двигаться. Он знал, что должен дать ей то, чего она хочет… и он знал, что делать. Это было так знакомо, словно он всегда знал, что нужно делать. Этот инстинкт был заложен в спинном мозге. Так что он толкался вперед и немного отступал, прежде чем толкнуться глубже, и повторять это снова и снова. В этих движениях не было ничего изящного или подвластного воле, только поспешность и отчаяние, и абсолютное совершенство.
Он чувствовал себя так хорошо и так естественно, чтобы двигать бедрами таким образом, будто был рожден для этого. Она задыхалась и стонала так, словно тоже знала это. Словно она тоже наслаждалась этим, так же, как и всем остальным, чем они занимались.
Он двигался внутрь и наружу, внутрь и наружу, дыхание постепенно углублялось, пот потек по спине, когда каждый момент растягивался на целую вечность. Она выгнулась, закидывая ноги ему на бедра, чтобы притянуть ближе, и стонала, цепляясь руками за постель. Ее груди покачивались, глаза искали его, а затем дрожь пробежала по телу, а стенки запульсировали вокруг его плоти.
– О, Кеншин…
О боги, знает ли она, как красива в этот момент? Он глупо улыбнулся, и гордость поднялась в его груди. Он только что заставил ее кончить. Она кончила, а он по-прежнему напряжен. Он снова толкнулся внутрь, ощущая скользкую влажность пульсирующим и ноющим членом. О да, он все еще напряжен. Так напряжен.
Он на секунду закрыл глаза и низко застонал. О, как ему не хотелось, чтобы этот момент проходил. Однако боль в низу живота нарастала, и ее невозможно было игнорировать. Он был напряжен, напряжен настолько, что жидкий огонь, разливающийся по жилам, почти заставлял его двигаться. Он наклонился ближе, толкнулся глубже, ища что-то, что облегчит боль, нараставшую внутри.
Он стонал, содрогаясь, почти рыдая, продолжая толкаться внутрь и наружу, внутрь и наружу. Всего было слишком много. Давление и тепло, влажное тепло вокруг него – всего этого было слишком много, а потом словно струна лопнула, и жидкий огонь выплеснулся из его плоти внутрь нее, и на секунду, на одно благословенное мгновение все, что он ощущал, это умиротворяющую пустоту, которая осталась после.
Он рухнул поверх ее нежных изгибов, в безопасность ее объятий. Горло саднило, словно он прокричал о своей радости на весь мир, но это же не так? Он просто не смог сдержать звуков, рвущихся с губ, вот и все. Закрыв глаза, он ткнулся носом в основание ее шеи, туда, где еще сохранялся аромат белой сливы. Ее рука с нежностью погладила его мокрую спину. Он чувствовал себя настолько безопасно.
Как долго они пролежали так, пытаясь отдышаться, он не знал. Но когда наконец понял, что лежит на ней всем своим весом, то мгновенно соскользнул. Мягкий член выскользнул из ее лона – это было как покинуть дом, так комфортно было находиться там – она наградила его слабым вздохом облегчения, что для него значило больше, чем собственное удобство, когда он прилег рядом с ней.
Ее лицо было в беспорядке. В беспорядке была она вся, впрочем, как и он.
Он протянул руку, чтобы погладить ее волосы. Ее красивые темные глаза смотрели на него, и тепло разлилось в его груди – чувство, имя которому любовь, и ничего иного быть не могло.
– Эй, как ты, – улыбнулся он.
В ее глазах не было никакого намека на печаль или горе. Нет, яд, разъедавший ее душу, исчез, и она стала спокойной и свободной.
– Спасибо, – прошептала она после небольшой паузы.
– Мы грязные. – Кеншин провел пальцами по ее щеке и подбородку.
Уголок ее рта приподнялся – еще не настоящая улыбка, но близко к ней. Ни один из них не был в полном порядке, но, по крайней мере, никто больше не был сломленным.
Через некоторое время липкая влага, высыхавшая на коже, заставила их подняться. Кеншин развел огонь и с некоторым ворчанием отворил дверь, чтобы зачерпнуть пару ведер снега снаружи. На улице действительно было очень холодно. Снег падал тяжелыми хлопьями и покрыл землю уже на ладонь. Томоэ растопила снег в чайнике, чтобы помыться.
В тусклом свете убывающего дня они вымыли друг друга. Это была успокаивающая процедура, приятная.
Он чувствовал себя очень хорошо. Одевшись, они сели возле стены, обернувшись одеялом, и смотрели на огонь.
Некоторое время они оба просто сидели в тишине, наслаждаясь обществом друг друга. Он снова начал думать о ее словах, о прошлом, которое она вспомнила. Она так много страдала, она потеряла все, что имела, из-за этого восстания, и хуже того, ее жених и ее семья были на стороне Бакуфу.
Но в том безумии, что творилось в Киото, не было ли правдой то, что обе стороны – и повстанцы, и те, кто поддерживал Бакуфу – боролись за свои убеждения? Он чувствовал естественным выразить свои мысли вслух, обосновать это – его надежды, его выбор, реальность войны, которую он понял слишком поздно.
– Чуть больше года назад я поссорился со своим учителем и ушел от него, потому что хотел защитить счастье народа. Я хотел положить конец конфликту и начать новую эпоху… именно поэтому я присоединился к Чоушуу Ишин Шиши и стал хитокири Баттосаем. – Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание и смочить губы. – Я полагал, что смог бы изменить ситуацию своим Хитен Мицуруги Рю, но на самом деле… это оказалось не так просто. Я убивал и убивал, а новая эра не приблизилась ни на шаг. Я был просто убийцей. Я похоронил свои чувства, но в моем сознании туманный запах крови всегда был поблизости.
Страшно было понимать, что все обернулось именно так, как и предсказывал Мастер – он стал массовым убийцей. Так же, как и то, что люди говорили о нем – он впадал в безумие. Глаза Томоэ были спокойными, неосуждающими. Она просто слушала и была рядом, вместо того, чтобы судить или презирать его.
– Так было, когда я встретил тебя. Твои вопросы разогнали туман вокруг меня. Потерянное здравомыслие вернулось ко мне.
Если бы не она, он действительно не знал, как пережил бы хаос этого лета, когда кровавый туман всегда был рядом с ним. Он умолк, распахнув глаза в понимании – сейчас не было никакого другого запаха, кроме ее запаха. Слабый аромат белой сливы, который она любила.
– Впервые я осознал важность разнообразия человеческого счастья. Неважно, насколько велика сила Хитен Мицуруги, неважно, как я старался применить свои навыки, нет человека, который может изменить эпоху в одиночку. И конечно, он не сможет осчастливить всех… Единственное, что он может, это защитить счастье отдельного человека рядом с собой, одного за другим. Но до этого…
Прежде, чем он сможет осуществить это, есть вопрос в видении ситуации Кацуры-сана. Он все еще верил в него. Он дал слово, и как бы ни было больно, до сих пор верил в дело Ишин Шиши. Так что у него не было другого выбора, кроме как быть убийцей, хитокири, до того дня, когда новая эпоха наконец-то наступит.
В конце концов, слишком много людей уже умерло ради мечты об общем будущем. Если он откажется сейчас, все жизни, которые он отнял, будут бесполезны – они станут бессмысленными убийствами, и ничем более.
Нет, независимо ни от чего он будет двигаться вперед и проложит путь для нового мира, даже если ему придется похоронить свое сердце. Эта решимость проникла глубоко внутрь, отозвавшись в самых дальних уголках его души. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Но когда мы доживем до новой эпохи… Может, это глупо с моей стороны, но я хочу найти способ защитить людей, не отнимая жизнь. Я хочу найти способ искупить вину за то, что отнимал счастье других людей своими руками.
Это было правильно.
Кеншин повернулся, чтобы посмотреть на нее, и нежно прошептал:
– Томоэ…
– Да?
– Счастье, которое ты потеряла… На этот раз я буду защищать его. – Он потянулся к ее руке и мягко улыбнулся, и его глаза умоляли – пожалуйста, позволь мне защитить тебя, сегодня и завтра, и всегда. Пожалуйста, позволь мне держать тебя в безопасности – так что тебе никогда, никогда больше не придется страдать.
Ее темные глаза распахнулись, но она кивнула, и легкий румянец поднялся к ее щекам.
– Да.
А потом он увидел самое прекрасное, что только видел в своей жизни – ее улыбку, полную и безоговорочную.
Они сидели бок о бок, пока глаза не начали слипаться. А потом, по какой-то причине, проще всего на свете было лечь рядом с ней, чтобы упасть в тихую дрему.
И в ту ночь, в первый раз, они спали вместе, как две заблудшие души, что наконец-то нашли друг друга.
Странное ощущение покалывания на краю чувствительности разбудило его. Вспышка ки, настолько слабая, что едва ощущалась, к тому же удаляющаяся. Она не несла угрозы, поэтому он просто повернулся на бок и глубоко вздохнул, глубже закутываясь в теплый кокон одеяла. Так приятно было лежать, ощущая себя таким совершенно довольным. Постель такая мягкая, а он согрелся и расслабился насквозь.
Прошлая ночь была попыткой, и он и Томоэ выиграли, преодолев печали прошлого, не так ли?
Да, мы выиграли. Он улыбнулся и закрыл глаза, вдыхая ее запах, пропитавший подушку и одеяло. Мы выиграли, а потом наконец соединились как муж и жена.
Ему было так неописуемо хорошо. Никогда прежде он не чувствовал себя таким безоговорочно принятым, таким любимым. Он мечтательно вздохнул и повернулся на спину, вытаскивая руку из-под одеяла, чтобы прикрыться от солнечных лучей.
Ему пока не хотелось вставать.
Неважно, насколько уже поздно, он впервые спал в постели вместе с нею и хотел насладиться этим новым опытом… но тонкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь ставни, очень раздражали. Кеншин надул губы.
Он сунул замерзшую руку под одеяло. В доме было холодно – чертовски холодно. Его дыхание оставляло облачко в холодном воздухе. Томоэ еще не разжигала огня? Может, она тоже спала дольше положенного? Кеншин повернул голову, но место рядом с ним было пустым. Итак, она уже не спит? Что-то слишком тихо…
От этой мысли дрожь пробежала по спине, и он сосредоточился, пытаясь найти знакомое присутствие ки. Ничего. Не раздумывая дважды, он поднялся с постели. Где Томоэ?
Ей не было нужды выходить на улицу, не было нужды выходить из дома. Но ее нет внутри, это стало ясно за секунду. Ее кимоно, где ее кимоно? Она, как правило, аккуратно складывала его и оставляла на платяном сундуке на ночь, но сейчас его там не было. Ее гэта также не было возле дверей.
Кеншин, не озаботившись, чтобы одеться или накинуть обувь, вылетел из дверей. Земля на две ладони была покрыта снегом… и на этом белом снегу четко выделялись следы, идущие от дома.
Она ушла? Куда? Почему она ушла, не сказав мне?
Скользя босыми ногами по тропе, он бежал по следам, пока не добрался до дороги, где они сливались со многими другими.
О боже, почему она ушла?
Солнце стояло высоко, уже приближаясь к полудню. Как ему удалось так проспать? Как он умудрился пропустить ее уход?
Куда же ты ушла, Томоэ?
Его пульс бился быстро, и он не слышал ничего, кроме этого барабанного боя. Он пытался выровнять дыхание. Вдох и выдох, просто продолжай дышать, говорил он сам себе, чтобы обуздать панику.
Если, если она действительно ушла… Нет! Она не могла уйти. Она бы так не поступила! Не сказав мне, без веской причины…
Кеншин шагал, отчаянно пытаясь разобраться в следах на грязной дороге. Их было слишком много – следы гэта, соломенных дзори, большие и маленькие, они объединялись и путались в мягком свежем снегу.
О боги, о боги – я даже не знаю, в каком направлении она ушла!
Его босые ноги уже замерзли, и он задрожал, потирая руки о легкую юката. Было очень холодно. Зубы стучали, когда он, наконец, отправился домой, тщательно следуя ее следам, пытаясь думать связно. Он почувствовал бы, если бы кто-то пришел к их дому. Он всегда был очень чутким. Всегда. Независимо от того, насколько уставал, насколько безопасной была прошлая ночь, он никогда не пропускал постороннего присутствия, если оно оказывалось рядом…
Но было же присутствие, не так ли?
И я проснулся от этого…
Кеншин сглотнул, страх скрутил кишки, а потом он увидел это. Рядом с домом, на чурбаке, который он использовал, чтобы колоть дрова, лежало письмо, придавленное камнем. Нерешительно он потянулся за толстой, все еще сухой бумагой и развернул ее. Там была карта. И в правом углу выведены слова: «Мы заманили ее в ловушку. Если хочешь увидеть ее снова – приходи. Приходи, прежде чем ее время истечет».
Он почувствовал, как его сердце словно сжали в тисках. Желчь подступила к горлу.
Томоэ. Заманили в ловушку. Чтобы увидеть ее снова…
Красная дымка застлала глаза, завеса ярости была настолько сильной, что несколько секунд он даже не мог думать. Его ки собралась в пружину, словно змея, и взорвалась наружу. Дух внутри него пробудился от глубокого сна и впервые за несколько месяцев кипел на своей стороне стены, готовый и желающий…
Но его гнев был сильнее. Зачем ему дух? Нет, с этим раскаленным добела бешенством он не нуждался в холодности, апатии и оцепенении, которое он использовал, чтобы пережить агонию своих жертв. Нет, ради Томоэ – чтобы спасти ее от этих ублюдков, которые осмелились заманить ее в ловушку и поставить под угрозу ее жизнь, он убьет.
Он убьет всех их без раздумий.
Слова с карты эхом отдавались в голове. Томоэ. Ловушка. Защити ее. Ее время на исходе. Ее время. Истекает.
Он закрыл глаза и вдохнул, собрав ки и изо всех сил стараясь сохранить над ней контроль. Да, именно так. Сейчас не время бросаться бездумно. Оно наступит, когда он найдет ублюдков, что забрали его жену. Он убьет их всех, убедившись, что за каждую нанесенную ей обиду они заплатили десятикратно. Но сначала он должен найти их, и как удобно, что эти идиоты оставили ему карту.
Эти ублюдки понятия не имели, что они разбудили.
Я найду и верну ее.
Кеншин медленно открыл глаза, глядя на глубокие выбоины в снегу, в мерзлой земле, некоторые их которых достигли стены их дома. Он не удивился. В конце концов, ки опасное оружие. Вдвойне опасное, если ее выпустить таким образом.
Немного времени заняло приготовиться к бою. Его изношенные кимоно и хакама, старые наручи, что подарил ему Мастер много лет назад, и наконец его мечи. Было естественным сунуть его короткий изысканный вакидзаси рядом с катаной.
Место, где эти сволочи держали ее, находилось высоко в горах. Десять миль или около того, если он правильно прочитал карту. По такому глубокому и тяжелому снегу, скользкому от солнца, добраться будет тяжело.
Как они заманили ее в ловушку? Что есть у них, что у нее не было выбора, кроме как пойти?
Кеншин задумался.
Она не пошла бы по незначительной причине. А вчера она была такой напряженной, такой грустной. Эниши тоже плакал, не так ли? О чем они говорили?
Была ли угроза кому-то из ее семьи? Или может…
Эниши сбежал вчера. И если эти люди хотели устроить ловушку, мальчик мог стать легкой мишенью.
Черт, черт, черт… Я должен был пойти за ним!
Кеншин скривился, присаживаясь на край настила возле очага, натягивая дополнительную пару носков на замерзшие ноги, крепко подвязывая дзори. Они не очень подходили для передвижения по снегу, но лучше, чем ничего.
Но по какой причине эти ублюдки выбрали мишенью Томоэ и ее семью? У Юкиширо не было денег, престижа или власти – ну, по крайней мере, из того, что он знал. Так почему именно она стала целью?
Но что если цель не она?
Этим гадам не было никакого смысла нападать на нее ради нее самой, понял он, и сердце пропустило удар. Нет, это ради меня.
Это ловушка для меня. Они использовали мальчика, чтобы заманить Томоэ, а угрожают ей, чтобы заманить меня. Они хотят, чтобы я пришел на их территорию.
Однако от понимания замысла ничего не меняется. Даже если эти люди подготовили ловушку для него, у него нет иного выбора, кроме как идти. В конце концов, если он не придет, эти сволочи не будут иметь никаких оснований для того, чтобы оставлять Томоэ в живых.
Но кто эти люди? Бакуфу? Да, безусловно. Не может быть никого иного. Но какая фракция? Это слишком для Шинсенгуми, Мимаваригуми или других групп самураев, но подождите…
Этот убийца в черном! Что если речь именно об этом? Они знали о моей личности тогда, не так ли? Его горло пересохло, и Кеншин сглотнул. Боги, это именно то, чего он боялся эти последние недели, слушая дурные вести от Иидзуки-сана.
Тем не менее, ни один из его страхов не имел никакого значения, когда у них его жена. Никто из тех, кого бросало Бакуфу на него, не был достаточно хорош, чтобы остановить его. С силой Хитен Мицуруги он убивал их всех с легкостью. А с той яростью, что вела его сейчас…
У них нет шансов.
Томоэ, пожалуйста, дождись меня. Я спасу тебя. Обещаю.
Комментарий к Глава 27. Секреты
Арты: https://vk.com/photo-128853700_456239027, https://vk.com/photo-128853700_456239028
========== Глава 28. Лес преград ==========
Кеншин быстро понял, что карта оказалась точной. Она привела его прямо в горы, прямо к месту, где следы гэта покидали дорогу и углублялись в неприветливый лес, темный даже в ярком свете полуденного солнца. Путь предстоял нелегкий – почва была неровной и скользкой от снега.
Какой храброй она должна была быть, чтобы проделать весь этот путь в одиночку.
Она должна была разбудить его, рассказать о своих бедах. Конечно, она не могла не знать, что он сделает для нее все, что угодно?
Но если она знала, что они пришли за мной, то… она пытается защитить меня? Кеншин закусил губу, волна вины прокатилась в животе, заставляя его почувствовать себя больным. Потому что если она знала, что он стал целью группы убийц сёгуната… могло показаться, что этот бой ему не выиграть путем прямой конфронтации. В конце концов, она ничего не знала о ки, не знала, как он может сражаться. Она не знала, какой подавляющей мощью обладает Хитен Мицуруги против обычных людей. Даже в самые тяжелые часы он не говорил ей, что его муки всегда были вызваны легкостью произошедшего убийства, а не трудностью его совершения.
Нет, я никогда не говорил ей ничего важного. Кеншин нахмурился, пальцами обхватывая рукоять меча.
Нет смысла в карте, он может легко последовать ее следами. Бумага легко выскользнула из его пальцев, а он пошел по ее следам в лес.
Однако с этим лесом было что-то не так. Высокие деревья обступали его со всех сторон, толстые и темные, порождая странное ощущение, словно он лишен чего-то, на что опирался всю свою жизнь. Нахмурившись, Кеншин сосредоточился, пытаясь понять, почему возникло такое чувство…
Мягкий снег холодил ноги сквозь носки, похрустывая под ногами. Воздух пах свежо, чисто, но его искристая холодность не давала вдохнуть полной грудью. Губы, потрескавшиеся и искусанные, кровоточили с медным привкусом. Нет, это не зрение, не чувство вкуса, обоняния или осязания он потерял, но…
Кусая губы, Кеншин попытался почувствовать свою ки.
Да, вот стена… а где холодность? Где Кента? Дыхание Кеншина перехватило в приступе паники. Он вообще не мог почувствовать свою ки! Ни свою собственную, ни ки Кенты! Ни малейшего проблеска! Ее просто не было! Стена, что разделяла их, была, он мог почувствовать свою сторону и сторону Кенты так же, как и всегда, но не смог ощутить ни капли ки нигде!
Глаза расширились от ужаса, и Кеншин наконец понял весь масштаб заговора против него. Именно в этот лес, на эту запретную гору его и заманили. Он чувствовал себя совершенно нормальным и здоровым, прежде чем вошел сюда. И если говорить о ки, то где животные? Нигде не было ни следа птиц или грызунов или других признаков их присутствия. Неудивительно, жизнь будет держаться подальше от места, что душит потоки жизненной энергии. Нет никаких сомнений – именно поэтому те люди заманили его сюда, зная, что у него не будет другого выбора, кроме как идти.
… но даже зная об этом, я не могу повернуть назад.
Если план не сработает, этим жестоким убийцам будет не нужна Томоэ, и они убьют ее. Если он не придет вовремя, она умрет. Имеет ли значение то, что у него больше нет ки? Нет Кенты, который бросится сквозь стену и спасет его? У него все еще есть его меч – его тренировки и опыт работы убийцей. Мастер тренировал его много лет без всякой ки, помогающей ему. Что с того, что теперь у него нет божественной скорости, силы прорваться через препятствия? Что если он не может использовать специальные атаки Хитен Мицуруги?
Что с того? Ничего. Это не имеет значения.
Его будет питать его ненависть, его страшная ярость. Больше ему ничего не нужно. Он все еще хитокири Баттосай и спасет Томоэ.
Да, я буду защищать ее счастье, как и обещал.
Едва слышный свист ветра, скрип снега выдал того, кто стоял за его спиной. Не глядя, он бросился влево, но слишком поздно – страшная боль вспыхнула в спине. Глотая воздух, Кеншин присел, чтобы атаковать. Человек, одетый в черное, с маской на лице, стоял в нескольких шагах от него – так же, как и летом. Итак, это они, отметил Кеншин праздно, одновременно отмечая и все остальное – абсолютную уверенность в позе мужчины, выраженную мускулатуру рук, нетрадиционный захват, которым он держал катану. Признаки, указывающие на опыт боев. И все время, пока Кеншин рассматривал его, мужчина хвастался остроумием их заговора, тем, что они заманили в лес, в котором не может жить ни одно животное, этого демона, в лес, в котором никто, кроме тех, кто специально тренировался в темном искусстве, не может чувствовать ки.
Все так, как я и думал.
– И теперь, когда ты потерял половину твоей силы, ты прижат к стене!
Эти слова разозлили его, как ничто другое. Кеншин посмотрел на этого идиота со всей возможной ненавистью.
– Почему… это имеет значение? – С ки или без нее, он убьет этого человека. Он убьет их всех и спасет Томоэ!
Сжав рукоять меча, Кеншин рванул вперед. Глаза у его мишени расширились, и он начал было уворачиваться, но слишком медленно! Обнажив зубы от волнения, Кеншин выхватил клинок в совершенном баттодзюцу – кровь брызнула из груди противника. Крик эхом прокатился по лесу, поле чего человек с глухим стуком упал на землю.
Кеншин встряхнул запястьем, чтобы очистить меч от крови, и холодно отметил, что человек еще жив. Странно, он убил множество людей этим точным движением. Что-то не так. Грудина была рассечена, не так глубоко, чтобы убить сразу, но удар рассек плоть и внутренности, и жизнь утекала из тела с каждым вздохом. Человек умрет от потери крови достаточно скоро.
Кеншин нахмурился и подошел ближе. С отчаянием в глазах этот идиот попытался сесть и отползти назад. Недолго думая, Кеншин пнул его. Человек вскрикнул, как раненая собака. Это не имело никакого значения. Боль, которую он причинял другим, боль, которую он чувствовал в своем сердце – ничего не имело значения, потому что…
– Я буду защищать счастье Томоэ. Я вчера в этом поклялся, – прошептал Кеншин, прижимая ногой рану его цели, пригвождая его к земле. – Где я или кто ты такой… не имеет ничего общего с этим. – Перенеся весь свой вес на ногу, Кеншин смотрел в глаза человека, приближающегося к своей агонии. Он чувствовал, как кости хрустят под ним, как пропитываются кровью таби. – Я убью любого, кто попытается остановить меня!
Человек хрипел. Было бы милостью убить его прямо здесь и сейчас… и этой милости он не заслуживает. Кеншин задумчиво оглянулся. Снова пошел снег. Скоро он заметет следы Томоэ. Неохотно он отпустил свою жертву и вытянул меч прямо между глазами перепуганного идиота.
– Отведи меня к Томоэ, или умрешь. Выбирай.
Его противник смотрел на него, широко распахнув глаза в неверии… а потом его рука напряглась, и он усмехнулся:
– Тогда попробуй это!
Вспышка движения, и плечо обожгло болью. Блядь! Кеншин выругался про себя и зажал ладонью рану. Этот ублюдок метнул металлический дротик ему в плечо, и тот проник по крайней мере, на три дюйма внутрь.
– Я так и думал! – с гордостью выдохнул мужчина. – Ты сделал слишком короткий шаг, ты недооценил собственные движения! В этом лесу ты потерял свою ки… ты не так силен. В этом лесу ты не сможешь побе…
Боль оказалась не такой уж сильной, по сравнению с пережитой – бывало и похуже, когда он тренировался, а с этой кипящей внутри страшной ненавистью эта боль была ничем. Стиснув зубы, Кеншин схватил дротик и выдернул его. Этот идиот замер в шоке, а потом кинулся на него с протянутыми руками, и несколько мгновений Кеншин не мог видеть ничего, кроме этих рук.
– Я спросил, ПОЧЕМУ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ?! – закричал он и выхватил меч из ножен в молниеносном ударе.
Его меч резал и резал, сквозь кости и сухожилия. С глухим стуком руки его противника упали на землю. Воющий крик, созвучный крикам сотен людей, что Кеншин убил в Киото, огласил лес. Как знакомо, подумал Кеншин в оцепенении. Но здесь, вместо чувства вины или выворачивающего отвращения, он не чувствовал ничего, кроме пульсирующей боли в плече, холода снега вокруг, покалывания в пальцах, замерзающих в окровавленных таби.
Ошеломленный, Кеншин моргнул и перевел дыхание, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Его цель убежала, воспользовавшись его невнимательностью.
Ну, если этот идиот еще достаточно живой, чтобы бегать, он все еще может быть полезным. В конце концов, без оружия, истекая кровью… ни одна из этих травм еще не развязала язык этому человеку. По крайней мере, он еще может указать ему путь к Томоэ или рассказать, против кого ему предстоит бороться.
Если, конечно, этот идиот будет в достаточной степени мотивирован…
Кеншин нахмурился, поднял отрубленные руки и пошел кровавым следом.
Этот дурак побежал в пещеру. Он надеялся скрыться в ней? Какая глупость! Даже если бы охотник за ним был слепым, глухим и придурковатым, это бы не сработало – кровавый след вел прямо к нему. Кеншин бросил отрубленные руки их владельцу.
– Ты забыл это.
Его противник жалкой кучей сжался в глубине пещеры. Кончено, даже такой идиот уже понял, что нет никакого спасения?
– Если ты не отведешь меня к Томоэ, то скажи хотя бы, где она. Сделай это, и я подарю тебе быструю смерть.
Его противник напрягся и ровно встретил его взгляд. Его зрачки расширились от шока, а дыхание стало резким и быстрым. Верный признак скорой смерти.
– Выйдешь из пещеры, поверни направо и иди прямо, – наконец сказал он.
Итак, даже у дураков появляется здравый смысл. Кеншин кивнул и подошел ближе, положив руку на меч, готовый выполнить свою часть сделки.
– Но… не думай, что это все! Еще осталось трое! И даже если ты убьешь последнего из нас, мы все равно победим!
Еще трое? Кеншин сузил глаза. Это полезно знать, но почему он все еще неистовствует? Сколько же сил у него еще осталось?
– … тени, что будут удовлетворены не меньшим, чем победой. Даже умирая, я буду преградой для тебя.
Только тогда Кеншин заметил веревку, которую этот человек дергал ногой… что вела к бочке. Он услышал щелчок запала и только тогда понял, что это значит.
Вот дерьмо! Кеншин развернулся и побежал. Ноги покалывало от напряжения, когда он припустил на максимальной скорости, на которую был способен без помощи Кенты, но пещера была глубоким туннелем, а пламя взрыва вспыхнуло прямо позади него. Он был почти возле выхода, но все-таки слишком далеко, когда стена огня и безумного давления захватила его. Он прыгнул и сжался в комок, пытаясь защититься от звуковой волны, которая вытолкнула его из пещеры как пробку из бутылки.
Он почувствовал, словно кинжалы вонзили ему в уши, и он стиснул зубы, едва приземлившись на ноги. Волна боли эхом прокатилась по телу, и он сдавленно простонал, борясь с ней. Затем нахмурился и оглянулся, отметив, что вход в пещеру черен от взрыва.
– Больной неудачник, – заметил он вслух.
Что? Что-то не так было с голосом. Нет, не с голосом… он осторожно опустился на колени и взял пригоршню снега.
… Так вот почему он сказал, что будет для меня препятствием даже в смерти.
Не то чтобы он не мог ничего услышать, но невозможно было точно сказать, откуда исходит звук.
Проклятье! Я не могу полагаться и на слух тоже!
– Твоя ки и твой слух. Ты потерял два из шести своих чувств, – заметил низкий мужской голос.
Где? Кеншин развернулся, держа руку на мече. А, вот. Очень большой мужчина, выше и более мускулистый, чем Мастер, смотрел на него с другой стороны небольшой поляны, держа в руках большой топор. Парень, что опирался только на силу.
– Сколько раз мне придется это повторить? – спросил Кеншин, опускаясь в стойку. – Почему это имеет значение?
Мужчина с топором склонил голову, криво улыбаясь.
– Я иду.
Дело в том, что большие и сильные бойцы всегда были медленными. Независимо от их силы, длины конечностей, или обученности, они никогда не были угрозой, если не могли уклониться от удара, и Кеншину всегда было легко танцевать вокруг таких больших мужчин. Мастер был единственным исключением из этого правила, и то потому, что мог увеличивать свою скорость с помощью ки.
